А-бомба. От Сталина до Путина. Фрагменты истории в воспоминаниях и документах Губарев Владимир

Будет ли в Германии бомба?

Толчком для рождения Манхэттенского проекта стало предположение, что в Германии появится атомная бомба и Гитлер не задумываясь применит ее против Англии.

Проект письма НКВД СССР председателю ГКО И.В.Сталину о содержании разведматериалов и необходимости организации работ по созданию атомного оружия. Не ранее 10 октября 1941 года – не позднее 31 марта 1942 года

Распоряжение ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану». 28 сентября 1942 года

Что же на самом деле происходило в Германии, было неизвестно. Геббельс постоянно твердил о «чудо-оружии». Это только ракеты «Фау-2» или бомба тоже? Ответ на этот вопрос нужен был как американцам, так и Москве. Вот почему И. В. Курчатов особое внимание обратил на материалы, которые представило ему Главное разведывательное управление Генштаба Красной армии.

Разведчики ГРУ собирали материалы по урану не только в США, но и в Европе. Это был единственный источник информации о работах по ядерной энергии в Германии. В июле 1944 года Курчатов получил из ГРУ семь листов печатного текста. Ему надлежало проанализировать информацию и выдать задание разведчикам. Они должны добывать новые данные целенаправленно, конкретно, именно то, что необходимо «команде Курчатова».

11 июля 1944 года Игорь Васильевич пишет «Отзыв на разведматериалы о работах в Германии и США», которые поступили из ГРУ.

У нас есть возможность увидеть, как именно работал с разведкой Курчатов.

Он пишет:

«Сообщаемые в письме сведения о ходе работ по проблеме урана представляют для нас громадный интерес, так как очень ясно характеризуют как общее направление, так и размах, который получили эти работы. Особенно важны сведения, что ураном занимаются и в Германии, на французской базе в лаборатории „Ампер“.

В письме кратко указано, что работы в Германии аналогичны работам в Америке. Было бы крайне важно получить более подробную информацию о направлении работ в Германии…»

Последнюю фразу Курчатов выделяет, тем самым давая задание разведчикам ГРУ.

И далее Игорь Васильевич конкретизирует свои интересы:

«В частности, было бы очень существенно узнать, какие методы получения урана-235 нашли в Германии наибольшее развитие, ведутся ли там работы по диффузионному методу или же приняты другие способы разделения изотопов.

Важно было бы также узнать, проводятся ли в Германии работы над атомными котлами из урана и тяжелой воды, являющимися источниками получения плутония, и какова конструкция этих котлов.

Немецкие ученые и инженеры могут использовать для осуществления котла „уран – тяжелая вода“ тяжелую воду норвежского завода, производство которого, как нам известно, засекречено.

Было бы важно выяснить, какие количества тяжелой воды получают сейчас в Норвегии и какое применение находит эта вода.

Согласно указаниям в письме, в Америке особенно удачно развиваются работы по уран-графитовым котлам. Важно знать, производятся ли работы по этим котлам в Германии…»

Даже по этому фрагменту документа видно, насколько точны были указания Курчатова разведчикам. Они знали, что искать, и чаще всего находили нужное!

Сколь ни важна информация, полученная из Германии, все-таки главные интересы сосредоточены в США. Поток данных широк, но надо очень точно определить, каков наш путь к атомной бомбе. Он должен быть дешев и короток, и именно такую задачу должен решить Курчатов – за ним право выбора, а следовательно, и вся ответственность за будущее.

ГРУ направляет новую партию секретных документов: 18 материалов, содержащих 986 фотоклише и 19 листов печатного текста. Это не что иное, как научно-техническая документация двух лабораторий, которые осуществляли строительство реактора и завода по выделению плутония.

Курчатов так оценивает работу разведчиков:

«Материал представляет собой результат работы большого коллектива специалистов исключительно высокой квалификации, успешно разрабатывающих уран-графитовые котлы.

Материал для нас исключительно ценен потому, что наряду с результатами теоретических расчетов он содержит:

1. схемы и описания опытов,

2. протоколы наблюдений и испытаний,

3. точные чертежи разного рода устройств,

4. конкретные данные по аппаратуре с указанием производящих ее фирм.

Материал принесет громадную пользу работам наших научно-исследовательских институтов, занимающихся аналогичной проблемой…»

Сначала материалы разведки у нас принимались как «дезинформация»: мол, спецслужбы Америки и Англии стараются направить нас по ложному пути. Именно профессор Курчатов первым понял, сколь важны они для страны. Он четко ориентировался в том потоке информации, которая поступала в СССР, и это позволило нашим ученым избежать многих ошибок, которые были допущены их заокеанскими коллегами.

– Во сколько можно оценить ту работу, которую провели Игорь Васильевич Курчатов и разведчики в годы войны? – однажды поинтересовался я у академика Харитона.

– Она бесценна, – ответил Юлий Борисович. – Можно назвать цифру, эквивалентную сейчас миллиардам долларов, но это будет лишь часть правды, причем не самая главная… Курчатов определил путь Атомного проекта СССР и провел нас по этому таинственному, но очень интересному пути…

С Новым годом!

Новогодние праздники Игорь Васильевич любил. К нему приезжали друзья, а потому атмосфера была теплой, непринужденной. Веселились обычно до утра.

Два праздника запомнились особо.

Конечно, встреча Нового 1947 года. За несколько дней до него наконец-то был пущен Ф-1 – первый в Европе реактор. И это был принципиально важный шаг к созданию атомного оружия.

Да и другое событие тоже было приятным. Закончилось строительство «Хижины лесника» – домика на территории Лаборатории № 2, где теперь Курчатов будет жить. Это очень удобно. Во-первых, добраться до своего рабочего места можно за пару минут. И, во-вторых, охрана не нужна – вся территория по периметру держится под особым контролем сотрудников НКВД, так что теперь можно даже погулять в лесу в одиночестве.

Один из новогодних тостов звучал непривычно:

– За надежды, которые станут реальными и у нас!

Те, кто был с Курчатовым и год, и два года назад, поняли, о чем идет речь. В предыдущие новогодние ночи они обязательно размышляли о будущем. Однако они не могли и предположить, что события будут развиваться столь стремительно. Безусловно, решающую роль сыграл август, когда атом вздыбился над Хиросимой и Нагасаки. Теперь для страны ядерное оружие стало главным делом. И им – «команде Курчатова» – суждено отвечать на вызов Америки.

Впрочем, вернемся в декабрьские дни 1944-го. Они дают представление о том, как развивался Атомный проект СССР. Напоминаю: шла война, Красной армии еще предстояло освобождать не только территорию Европы, но и собственные города. Тем не менее победа была близка, и именно ей страна отдавала все свои силы.

Но «команда Курчатова» не только работала, но и пополнялась людьми, имена которых во второй половине ХХ века засияют яркими звездами над человечеством.

22 декабря 1944 года бюро отделения физико-математических наук АН СССР утверждает аспирантов Физического института им. П. И. Лебедева. В протоколе значится:

«8. А. Д. Сахарова – в кандидатскую аспирантуру без отрыва от производства».

Летом молодой Андрей Сахаров написал заявление о приеме в аспирантуру ФИАНа:

«Прошу допустить меня к приемным экзаменам в аспирантуру Физического института по специальности „теоретическая физика“, которую считаю своим призванием».

Сахаров работал на заводе в Ульяновске, оттуда отпускать в науку его не желали. Потребовалось вмешательство академика-секретаря Академии А. Ф. Иоффе и специальное распоряжение – Сахарова отпустили на три года в аспирантуру. Его научным руководителем стал И. Е. Тамм.

Связке «Тамм – Сахаров» суждено будет сыграть решающую роль в создании термоядерного оружия.

Трудно предположить, что произошло бы, не будь Академия наук настойчива! А ведь ни Иоффе, ни Тамм, ни Курчатов не предполагали, насколько гениален молодой инженер оборонного завода…

Помимо поиска талантов, сохранившихся после войны, руководители Атомного проекта знакомились с теми материалами, которые поступали им из-за океана.

Разведка, будто компенсируя часть беды, пришедшей в страну с войной, поставляла руководителям Лаборатории № 2 И. В. Курчатову и И. К. Кикоину уникальные материалы.

1-е Управление НКГБ СССР предоставило И. В. Курчатову «Обзорную работу по проблеме урана». В ней было 79 листов текста и 29 фотоклише.

Игорь Васильевич высоко оценил труд разведчиков:

«Обзорная работа по проблеме урана представляет собой прекрасную сводку последних данных по основным теоретическим и принципиальным направлениям проблемы…»

Курчатов не только анализирует поступающую информацию, но и ставит перед разведкой вполне конкретные задачи:

«…Так как возможность осуществления системы с обычной водой и металлическим ураном крайне облегчает решение задачи создания котла и получения тем самым плутония, было бы исключительно важно иметь более подробную информацию по этой системе…

Крайне любопытно замечание на стр. 9 „Обзорной работы“ об исследованиях, которые производились в лаборатории Y по определению различных физических свойств (расщепления, упругого и неупругого рассеяния) урана-235 и плутония в связи с проблемой изготовления бомбы.

Было бы очень полезно получить сведения о постановке этих исследований в лаборатории Y и полученных результатах.

В рассматриваемой работе нет указаний на магнитный способ выделения урана-235, а получение подобных сведений по этому способу является крайне желательным».

Игорь Васильевич не догадывается, что он «озадачивает» разведчиков весьма серьезно: те самые данные, которые ему нужны, получены в лаборатории Y, а это не что иное, как Лос-Аламосская лаборатория, то есть самое сердце Манхэттенского проекта. Но тем не менее на все свои вопросы через некоторое время Курчатов получает подробные ответы.

Атомный проект СССР – это триумф советской разведки, и в декабре 1944 это видно отчетливо.

24 декабря с материалами НКГБ СССР знакомится Курчатов, а на следующий день его заместитель по Лаборатории № 2 И. К. Кикоин дает заключение на разведматериалы по диффузионной установке и заводу. В его распоряжение было предоставлено чуть более сотни страниц печатного текста и около восьмисот (!) фотоклише.

Кикоин делает такой вывод:

«Вместе с ранее полученными материалами, посвященными этим же проблемам, образуется весьма полный и ценный теоретический разбор производительности и устойчивости установки».

…На мой взгляд, спор о том, кто внес больший вклад в Атомный проект – ученые или разведчики, схоластичен. Важно определить, насколько удалось воспользоваться теми данными, которые были получены из Америки и Англии. Бесспорно, оценки в данном случае должны быть высокими: большинство установок и реакторов, которые были построены по добытым разведчиками чертежам и описаниям, превосходят оригиналы! Это признают и сами американцы, которые спустя полвека смогли побывать на наших атомных комбинатах, научными руководителями которых были академики И. В. Курчатов и И. К. Кикоин.

«Нам надо летать!»

Такая фраза прозвучала в ответ на укор И. К. Кикоина, что порученные ЦАГИ работы по изготовлению экспериментальной установки не выполняются. Наверное, и сам Кикоин в тот день понял, что было ошибкой поручать столь загруженному поручениями институту новое дело. Действительно, ЦАГИ – это прежде всего авиация, а не разделение изотопов.

Хаотическое ведение дел в Атомном проекте к началу 1944 года начало проявляться отчетливо: даже рядовые распоряжения ГОКО выполнялись не всегда, а к решению сложных проблем чаще всего исполнители даже не приступали. Так случилось и с экспериментальной установкой по разделению изотопов брома. На ней предполагалось отработать основный процесс – получение урана-235.

И. К. Кикоин надеялся, что руководить работами по созданию установки будут академик С. А. Христианович и профессор Г. Н. Абрамович, которые в ЦАГИ всегда выполняли самые «экзотические» задания. Но руководство института посчитало заказ физиков второстепенным, а потому он и не был выполнен.

Кикоин внимательно знакомится с материалами из Америки, он понимает, что медлить уже нельзя: там урана-235 накоплено достаточно, чтобы в ближайшие месяцы сделать из него бомбу…

4 января 1944 он и А. А. Алиханов готовят записку «Состояние проблемы разделения изотопов урана». Это подробная программа работ на ближайший год. Ученые, в частности, отмечают:

«…стало ясно, что осуществление промышленной установки – завода с производительностью порядка одного килограмма в сутки урана-235 – представляет собой громадного масштаба инженерную задачу. Проблема в настоящий момент вступила в такую стадию, когда центр тяжести ее решения лежит ближе к инженеру, нежели к физикам и математикам».

Это были слишком поспешные выводы. Во-первых, «килограмм урана-235 в сутки» – фантазия! Уже совсем скоро тот же Кикоин будет говорить о ста граммах… И это будет достижимо лишь через пять лет. И второе: потребуются гигантские усилия многих ученых, чтобы превратить проблему в «инженерную». Даже на самой последней стадии пуска завода, когда уран-235 по-прежнему был «неуловимым». И именно научные поиски привели к успеху…

Но все это будет гораздо позже. А пока Кикоин и Алиханов предлагают:

«Необходимо, чтобы в группу, руководящую всей проблемой, кроме физиков (Кикоин, Алиханов), аэродинамика (Христианович) и математика (Соболев) вошел инженер – руководитель всего проектирования большой установки и химик – руководитель химических работ… Далее, уже сейчас необходимо организовать крупного масштаба конструкторское бюро по техническому проектированию большой установки и отдельных ее узлов. Это необходимо начать немедленно потому, что по ходу проектирования, как показал даже небольшой опыт проектирования модели, возникнет большое количество физических, химических и механических проблем, которые необходимо разрешать экспериментальным или теоретическим путем, что потребует времени».

Предложения Кикоина и Алиханова были разумными, но сразу реализовать их не удалось – все-таки год был военным.

А новые разведматериалы из Америки свидетельствовали: накопление урана-235 там идет успешно…

Что передал «Алек»?

Есть легенда о том, что образец плутония из одной секретной лаборатории США был добыт нашими разведчиками и переправлен через океан.

К сожалению, никаких документальных материалов, свидетельствующих об этом, пока не обнародовано. Я говорю об этом весьма осторожно, потому что новые рассекреченные страницы Атомного проекта СССР поразили мое воображение. Оказывается, наша разведка осуществила то, что еще вчера казалось невозможным. Я имею в виду образцы урана-235, которые были-таки переправлены в Москву!

Конечно, плутоний – не уран-235, но если один тип атомной взрывчатки можно добыть, то почему не достать и другой?!

Майор Внуковский 9 июля 1945 года подготовил справку ГРУ о работах по созданию атомной бомбы в США и Англии. Этот документ вкратце излагал суть материалов, которые были получены от «Алека».

«Алек» был весьма информированным агентом. Еще бы, ведь он непосредственно участвовал в Манхэттенском проекте и был детально осведомлен о его особенностях и главных компонентах. Сначала он работал в США. Первые материалы о разделении изотопов поступили от «Алека» в 1943 году. Затем связь с ним прервалась. Восстановилась она в 1945 году, когда разведчики обнаружили его в Канаде. Он был одним из ведущих сотрудников Монреальской лаборатории.

С мая по сентябрь 1945 года «Алек» передал доклад о ходе работ по атомной бомбе, доклад Э. Ферми об урановом котле, схему этого котла, описание завода в Хэнфорде и многие другие данные о Манхэттенском проекте. «Алек» прислал сначала образец урана-235, а затем и урана-233. В документах значилось, что образец урана-235 был в стеклянной пробирке, а уран-233 весом 162 микрограмма нанесен на платиновую фольгу в виде окиси.

В справке ГРУ майор Внуковский дописывает примечание:

«Оригинал доклада „Алека“ с приложением образца урана-235 направлен маршалу Советского Союза т. Берия. 11.7.1945 г.».

Образец урана-235 из Америки прошел тщательные исследования как в Лаборатории № 2 у Курчатова и Кикоина, так и в будущем Плутониевом институте – в НИИ-9.

Конечно, хорошо, что разведка добыла уран-235, но о нем нашим физикам и химикам было многое известно. А вот плутоний по-прежнему оставался загадкой – ведь в природе его не было, и пока о его свойствах ничего не было известно.

«Алек» – это псевдоним английского физика Алана Нанна Мэя. Он начал сотрудничать с советской разведкой во второй половине 1942 года.

В 1946 году наш шифровальщик в Оттаве был завербован американской разведкой. Он выдал многих, в том числе и «Алека». А. Н. Мэй был осужден на десять лет. За примерное поведение был освобожден через шесть лет. До последних дней жизни (он умер в 2003 году) он работал профессором физики.

Костер из урана

Это был весьма странный пожар.

Заливать огонь Курчатов запретил категорически: мол, можно натворить беду еще большую…

Проезд пожарным запретили – охрана их попросту не пустила…

Ну, а непосредственному начальству Курчатов написал так:

«Довожу до вашего сведения, что сегодня в 17 часов сгорела расположенная на территории Лаборатории № 2 АН СССР палатка, в которой производились опыты по исследованию графитированных электродов.

Пожар произошел из-за неосторожного проведения ремонтных работ по устранению короткого замыкания, возникшего 15.07.44 из-за грозового разряда в электрических проводах, соединявших палатку с основным зданием.

Убытки от пожара исчисляются приблизительно в 22 000 рублей (3000 рублей – палатка, 18 000 рублей – 1 килограмма урана)…»

Курчатов лукавил. Впрочем, не исключено, что он еще не знал о способности соединений урана к самовоспламенению. А именно это, вероятнее всего, и случилось в тот погожий вечер 17 июля 1944 года.

Ведь нечто подобное повторилось через год с небольшим. Осенью 1945 года палатка вновь сгорела. Но теперь уже всем стало ясно, что виновник случившегося – уран. Один из участников работ, В. К. Лосев, в то время лаборант, так описывал происшедшее:

«…Получив задание для измерения вторичных нейтронов у И. С. Панасюка, я приступил к работе… Внезапно чувствую, что тянет гарью. Я наверх, вижу, что из противней идет дым… Противни настолько раскалились, что сбросить их на пол не было возможности. Наконец нам удалось их вытащить… Панасюк попросил меня позвонить Игорю Васильевичу и доложить о происходящем. Вода, которой мы пытались тушить огонь, не помогла, пламя еще больше увеличивалось. Игорь Васильевич посоветовал водой не заливать и вскоре пришел сам… Потом сотрудники охраны вынесли противни из палатки, где их забросали песком… Только начинали освобождать уран от песка, он тут же снова воспламенялся. Стали ссыпать порошок в ведро с водой маленькими дозами. Наконец справились. Впоследствии нам выдали премию за ликвидацию пожара. Вскоре стал поступать уран с завода в виде блочков, а злосчастные противни сдали на склад».

Уран, а затем и плутоний в полной мере проявляли свой «склочный» характер – так о них однажды сказал академик Бочвар. Свой капризный нрав особо они начали демонстрировать в реакторе, но это случится через четыре года.

А пока начальство требует от руководителя Лаборатории № 2 очевидное:

«Т. Курчатову. Необходимо принять меры предосторожности. Первухин».

Интересно, что имел в виду Михаил Георгиевич? Очевидно, летом 1944 года лишь то, что ремонтные работы в палатке надо вести осторожнее. О способности урана к самовоспламенению генерал-лейтенант Первухин узнал, как и Курчатов, позже…

Курчатов без бомбы

Нарушение было явным, и постовой, чеканя шаг, направился к ватаге молодых людей, которые, выстроившись в цепочку, хохоча, прыгали друг через друга. И это на центральной улице Киева!

Палатка на территории Лаборатории № 2.

«Довожу до вашего сведения, что сегодня в 17 часов сгорела расположенная на территории Лаборатории № 2 АН СССР палатка, в которой производились опыты по исследованию графитированных электродов.

Пожар произошел из-за неосторожного проведения ремонтных работ по устранению короткого замыкания, возникшего 15.07.44 из-за грозового разряда в электрических проводах, соединявших палатку с основным зданием.

Убытки от пожара исчисляются приблизительно в 22 000 рублей (3000 рублей – палатка, 18 000 рублей – 1 килограмма урана)…»

Игорь Курчатов, начальник Лаборатории № 2

Интерьер палатки, где производились опыты по исследованию графитированных электродов

Постовой отдал честь и потребовал «тотчас же прекратить безобразие».

Один из молодых людей обернулся:

– Простите, товарищ, мы – известные спортсмены и готовимся к соревнованиям.

Постовой смутился (это было еще то время, когда милиционеры еще умели это делать!), чувствуя себя виноватым: люди заняты важным и ответственным делом, а он мешает…

Но откуда ему, милиционеру, знать всех известных спортсменов в лицо?! Да и не дано ему было, как теперь нам, ведать, что перед ним – слава и гордость науки будущего: знаменитые физики Курчатов, Кобеко, Александров, которые по-мальчишечьи играли на улице в чехарду.

– Это было в 1934 году, – говорит Анатолий Петрович Александров. – С Игорем Васильевичем мы были знакомы уже более семи лет, и с 1930 года вместе работали в Ленинградском физико-техническом институте.

Начинается 1963 год. Я сижу в кабинете И. В. Курчатова, что находится в Институте атомной энергии. Теперь хозяин его – академик Александров, и он вспоминает о своем друге. Это первое интервью Анатолия Петровича, и получать разрешение на встречу пришлось не только в Академии наук, но и в министерстве среднего машиностроения у министра. Ефим Павлович Славский дал добро, потому что тоже был другом Курчатова. Правда, попросил обязательно показать ему готовый материал. Я это сделал, он прочитал, вздохнул, а потом заметил:

– О главном в нем не сказано.

– О чем? – удивился я.

– О бомбе и оружии, – сказал министр, – но пока он не разрешает. – Ефим Павлович махнул вверх рукой.

Я понял, что он имеет в виду Н. С. Хрущева. Тот был категорически против того, чтобы Минсредмаш «привязывали» публично к «атомной проблеме», да и создателей ракетно-ядерного оружия предпочитал оставлять безымянными…

Так что нам предстояло с Анатолием Петровичем делать интервью «без бомбы».

Александров продолжал:

– Уже в то время Курчатов был блестящим экспериментатором (живым и веселым человеком он был всегда!). Как раз к тому времени он закончил важные исследования в области электрических свойств твердого тела и открыл новый класс явлений, названный им «сегнетоэлектричеством». Это была новая область, имеющая большую научную и техническую перспективу. Во время конференции в Киеве группа ленинградских физиков, в которую входили Курчатов, Кобеко и я, не столько интересовались самой конференцией, сколько подводили итоги своей почти двухлетней дискуссии: каждый выбирал новое направление работ. Мне казалось, что самые интересные результаты можно ожидать в области полимеров, что они в будущем будут играть важную роль в жизни человечества. П. П. Кобеко тоже склонялся к этому направлению, а Игорь Васильевич придерживался иного мнения: его все больше привлекало атомное ядро.

В те годы никто даже не видел возможности практического использования ядерной энергии, – продолжает вспоминать А. П. Александров, – никто не подозревал, что спустя всего двадцать лет у ХХ века появится определение «атомный» и что применение урана, о котором Большая Советская энциклопедия того времени писала: «Уран практического применения не имеет», станет важнейшим фактором нашей эпохи. Но оказалось, что выбранное Игорем Васильевичем направление, в те годы наиболее далекое от практики, больше всего понадобится нашей стране уже в ближайшие годы. Однако тогда уже было ясно, что в области атомного ядра можно ждать наиболее принципиальных, глубоких открытий. Конечно, Игорь Васильевич мог бы спокойно заниматься сегнетоэлектричеством. Работы там хватало на добрых двадцать лет, и было бы только почетно развивать им самим открытую область. Но его тянуло к новому. И он мог «утолить свою жажду» только в атомном ядре, наиболее трудной и наиболее принципиально важной области науки.

…Анатолий Петрович задумался, видно, что-то вспомнил. Но то было сугубо личное, а потому он молчал.

Потом вдруг улыбнулся, сказал:

– Теперь пропустим десяток лет и обратимся к событиям, что развернулись на картофельном поле, где мы сейчас находимся. Именно в двух шагах от этого здания возводился «суперсекретный объект» – первый в Советском союзе и Европе реактор. Работами руководил Игорь Васильевич Курчатов.

– Нельзя ли чуть поподробнее о тех деталях, которые малоизвестны? – попросил я.

– Попробую… К пяти часом вечера были уложены последние слои графита, и Игорь Васильевич отпустил всех рабочих. Остались только его ближайшие помощники. В лаборатории – четверо. Игорь Васильевич сел за пульт управления. Регулирующие стержни начали медленно подниматься… Первый щелчок, второй, третий… десятый… скорость счета нарастает! Цепная реакция … До часу ночи находились четверо ученых у реактора. Игорь Васильевич заставил счетчики «захлебнуться»… А утром он, возбужденный и радостный, коротко сообщал: «Реакция пошла! Приезжайте смотреть…»

…Только в 1999 году, в канун 50-летия со дня испытания первой советской атомной бомбы, была рассекречена докладная записка на имя И. В. Сталина о событиях тех дней. Она написана от руки Л. П. Берией, И. В. Курчатовым, Б. Л. Ванниковым и М. Г. Первухиным. В ней значится:

«Докладываем:

25 декабря 1946 года в лаборатории т. Курчатова закончен сооружением и пущен в действие опытный физический уран-графитовый котел.

В первые же дни работы (25–26–27 декабря) уран-графитового котла мы получили впервые в СССР в полузаводском масштабе ядерную цепную реакцию.

При этом достигнута возможность регулировать работу котла в нужных пределах и управлять протекающей в нем цепной ядерной реакцией.

Построенный опытный физический уран-графитовый котел содержит 34 800 килограммов совершенно чистого металлического урана, 12 900 килограммов чистой двуокиси урана и 420 000 килограммов чистого графита.

С помощью построенного физического уран-графитового котла мы теперь в состоянии решить важнейшие вопросы промышленного получения и использования атомной энергии, которые до сего времени рассматривались только предположительно, на основании теоретических расчетов».

…1963 год. Академик А. П. Александров продолжает свой рассказ:

– Конец многолетних исследований стал началом новой, еще более напряженной работы. Здесь в полной мере проявились незаурядные организаторские способности Игоря Васильевича. Он был, как говорится, легок на подъем: много ездил по стране, бывал на стройках, в цехах – всегда находился там, где решалось самое важное. И во многом благодаря энергии Игоря Васильевича мы не только догнали Америку, но и уже к 1953 году вырвались вперед… С 1948 года я работал заместителем Игоря Васильевича. И все мы, сотрудники института, поражались его колоссальной работоспособности. Удивительно многогранна была его работа в это время. По его инициативе развивались самые разнообразные области науки и техники, так как решать «атомную проблему» нужно было комплексно. Он видел главные задачи во всех областях, «озадачивал» (это его выражение) и химиков, и металлургов, и конструкторов, и тем направлял их творчество. Днем он встречался с учеными и производственниками, ездил на заводы, проводил совещания и научные семинары. А ночью Игорь Васильевич вел исследования в лаборатории. Его сутки были насыщены до предела. И десять лет врачи не могли вырвать его из неистовства работы и отправить отдыхать.

Наша страна стала, как принято сейчас говорить, «великой атомной державой мира», – сказал Анатолий Петрович. – Обороноспособность страны, социалистического лагеря была обеспечена. И теперь на первое место вышел мирный атом. «Мирный атом – вот наша цель, бомбы – только вынужденная необходимость», – эта крылатая фраза принадлежит Игорю Васильевичу. И вскоре мечта Курчатова, всех нас начала осуществляться.

Мне показалось, что Анатолию Петровичу хочется многое рассказать о работе Курчатова по созданию ядерного оружия, но любое упоминание об этом было категорически запрещено – можно лишь несколько общих фраз.

– А ваши самые яркие воспоминания? Разве они не связаны с пуском первой атомной электростанции? – спросил я у академика.

– Безусловно, это один из прекраснейших дней жизни! – охотно поддержал он. – В комиссии по пуску первой атомной электростанции, помню, было около десяти человек. Нами руководил Игорь Васильевич. Приблизительно два месяца станцию готовили к пуску. Дел было очень много. Игорь Васильевич заставлял по несколько раз проверять надежность всех узлов. Директор института Блохинцев, Красин, Николаев, Овечкин – все чувствовали жесткую руку Игоря Васильевича. Никакой неясности и неопределенности! Все должно быть подтверждено опытом, расчетами. Все – от урановых блоков до вентиляции – интересовало его. Это ведь была первая станция, первая… И если вы побываете в Обнинске и пройдете по подземным галереям, наполненными разными трубопроводами, то поймете, насколько трудно приходилось первым строителям. И нас не столько волновал сам реактор – к тому времени опыт уже был! – сколько вопросы устойчивости работы с перегретой водой, надежность радиоактивного первого контура. Да что греха таить, сваривать тогда нержавеющую сталь толком не умели! А бесчисленное переплетение труб, которое и сейчас поражает воображение, надо было сварить так, чтобы нигде не появилась течь. Ведь вода, находящаяся в первом контуре, под давлением в 100 атмосфер смертоносна… Но тем не менее все закончено, и мы собрались на пульте управления. Так называемая «физическая» мощность реактора (то есть начало цепной реакции, практически без выделения тепла) была получена быстро – дело привычное, а затем были подключены парогенераторы… Помню, особенную неприятность доставляли нам уровнемеры. То ли перекачали воду в систему, то ли недокачали, сквозь толстое стекло не видно. И мы, как мальчишки, волновались… Наконец, включен первый контур, второй… Из контрольного краника пошел пар. Атомная электростанция заработала! Я подошел к Курчатову и поздравил его: «С легким паром, Игорь Васильевич!» А спустя несколько дней человечество узнало, что первая в мире электростанция на атомной энергии построена. Этим была заложена одна из важнейших отраслей техники будущего.

Последние годы жизни Игоря Васильевича Курчатова были посвящены развитию атомной энергетики в широком понимании этого слова, – сказал в заключение своего интервью А. П. Александров. – Он хотел поставить на службу человеку не только энергию деления атомного ядра, но энергию ядерного синтеза, которая в природе является источником энергии звезд, а искусственно воспроизводится в термоядерном взрыве. Игорь Васильевич организовывал новые лаборатории, создавал установки, вел научные исследования, в то же время рассматривал как важнейшую задачу свою общественно-политическую деятельность. В 1956 году в английском атомном центре Харуэлле И. В. Курчатов выступил с большим докладом о работах по осуществлению регулируемой термоядерной реакции. Советский Союз первым рассекретил эти работы, имеющие громадное значение для будущего человечества…

Тайна эка-осмия

В марте 1943 года произошло событие, которое определило судьбу Атомного проекта на многие годы вперед, вплоть до нынешнего дня… Игорь Васильевич так рассказывает о случившемся (из его записки М. Г. Первухину):

«В материалах, рассмотрением которых я занимался в последнее время, содержатся отрывочные замечания о возможности использовать в „урановом котле“ не только уран-235, но и уран-238. Кроме того, указано, что, может быть, продукты сгорания ядерного топлива в „урановом котле“ могут быть использованы вместо урана-235 в качестве материала для бомбы…

Перспективы этого направления необычайно увлекательны».

Последнюю фразу Курчатов подчеркивает, тем самым привлекая внимание одного из руководителей ГКО к новой проблеме, возникшей в Атомном проекте.

Речь идет о плутонии, но Курчатов пока этого не знает.

Он продолжает:

«По всем существующим сейчас теоретическим представлениям попадание нейтрона в ядро эка-осмия должно сопровождаться большим выделением энергии и испусканием вторичных нейтронов, так что в этом отношении он должен быть эквивалентен урану-235. Таким образом, в урановом котле, где выделение энергии идет сначала только за счет урана-235, будет из урана-238 образовываться эка-осмий-239, также способный к горению».

И далее Игорь Васильевич признается:

«Мы в Союзе не сможем полноценно изучить свойства этого элемента ранее середины 1944 ода после восстановления и пуска наших циклотронов. (Вопрос о возможности проведения некоторых предварительных исследований еще в 1943 году будет обсужден мной с академиком Хлопиным и т. Флеровым.) Таким образом, является весьма важным узнать объем и содержание сведений в Америке об 93-м (эка-рении) и 94-м (эка-осмии) элементах.

В связи с этим обращаюсь к вам с просьбой дать указания разведывательным органам выяснить, что сделано в рассматриваемом направлении в Америке…»

Вскоре Курчатов получает довольно подробную информацию и о 93-м элементе – нептунии, и о 94-м – плутонии. Наша разведка работает четко и надежно, всемерно помогая физикам разобраться в том, что происходит за океаном.

Теперь можно поспорить и о нравственности! Но прежде чем вспоминать о ней, напомню: идет жестокая и беспощадная война, союзники не знают, работают ли в Германии над сверхбомбой или нет, но тем не менее с СССР, несущим основную тяжесть войны, своими планами о создании урановой бомбы не делятся.

Курчатов активно сотрудничает с разведкой, и полученная информация не только позволяет Атомному проекту СССР успешно продвигаться вперед, но и экономит огромные материальные ресурсы, которых так мало в стране и которые сгорают в топке войны.

В конце апреля 43-го Курчатов анализирует полученные из Америки материалы:

«…урановый котел не только даст возможность использовать внутриатомную энергию, но может также явиться средством получения ядерного взрывчатого вещества. Кстати, как указывается в материале, собственно решение этой задачи является основным в американских работах по созданию котла „уран – графит“.

Если выводы, которые изложены в материале, правильны, задача создания ядерной бомбы близка, как никогда, к своему разрешению. Решение задачи создания ядерной бомбы этим путем является особенно неприятным для СССР, потому что оно требует очень больших количеств урана для первоначального пуска котла.

По данным, изложенным в материале, котел должен состоять из 1000 тонн графита и 100 тонн урана. Америка, Англия и Германия уже сейчас имеют такие запасы урана, а в нашем распоряжении только 0,1–0,2 тонны этого металла. Все разведанные к марту 1943 года запасы урана в нашей стране составляют около 100 тонн, причем к концу 1943 года намечено выработать из руд две, а к концу 1944 года – десять тонн урана и его солей. Может оказаться, таким образом, что ядерная бомба будет создана за границей, а мы будем бессильны решить эту задачу в нашей стране».

Теперь уже ясно, насколько велико было предвидение Вернадского, который настаивал на более широких и глубоких исследованиях по поиску урановых руд. И теперь ГКО принимает новое распоряжение об организации геологоразведочных работ, добычи урана и производства урановых солей. За его исполнением следит высшее руководство страны. В частности, В. М. Молотов запрашивает подробную докладную записку о работе Лаборатории № 2. И. В. Курчатов подробно описывает состояние дел не только у нас, но и за рубежом. Его анализ (спустя годы это стало очевидным) весьма точен и объективен.

Нет сомнения, что с этой докладной запиской знакомится и Сталин. Однако никакой реакции «сверху» нет.

Может быть, он не верит, что сверхбомбу вообще можно создать?!

Вся история Атомного проекта изобилует «молчанием Сталина». Очень мало документов, которые он подписывает. Создается впечатление, что он старался быть чуть в стороне, не вмешиваться в происходящие события. Он лишь изредка переставлял фигуры на той «ядерной доске», где разыгрывалась самая страшная партия ХХ века. А возможно, он ждал финиша, чтобы щедро наградить победителей, а если они окажутся в проигрыше, то сурово наказать. Благо опыт для того и другого у Сталина был богатый.

«Важное. Доложить тов. Сталину»

Именно такая резолюция появится на докладной записке И. В. Курчатова, которую он подготовил в мае 1944 года. Она предназначалась для И. В. Сталина, но сначала попала на стол М. Г. Первухина, а от него уже В. М. Молотову и Л. П. Берии. Именно Лаврентий Павлович и начертал: «Важное. Доложить тов. Сталину. Переговорить с тов. Первухиным. Собрать все, что имеет отношение к урану».

Такие автографы И.В. Сталина стоят на большинстве документов «Атомного проекта СССР».

Еще один автограф вождя… «За» – требовало стремительного и безусловного выполнения.

Чутье у Берии было удивительное: он начал понимать, что проблема ядерного оружия становится принципиально важной и что именно ему, вероятно, придется возглавить ее. А просил об этом Курчатов совершенно определенно.

Уже два года И. В. Курчатов возглавляет проект. Однако ни разу он не встречается со Сталиным, тот не вызывает, не интересуется положением дел. Более того, до января 1946 года он не вызовет Игоря Васильевича Курчатова ни разу! Однако Сталин будет очень внимательно следить за всем, что происходит вокруг Атомного проекта, но это случится лишь после августа 1945 года, когда ядерное оружие заявит о себе во весь голос в Хиросиме и Нагасаки.

Записка Курчатова «О состоянии работ по урану на 20 мая 1944 года», безусловно, внимательно прочитана вождем, но реакции нет. Может быть, он не верит в атомную бомбу?!

Игорь Васильевич, понимая, что нужно популярно и просто объяснить вождю суть дела, в своей записке избегает сложных понятий и научных терминов. Одновременно это свидетельство самого Курчатова о начале Атомного проекта СССР, а потому так ценен этот документ. Вот некоторые фрагменты из записки:

«…В конце 1942 года правительству Советского Союза стал известен как масштаб проводимых за границей работ по урану, так и некоторые из полученных результатов.

В связи с этим Государственный комитет обороны 11 февраля 1943 года постановил организовать при Академии наук СССР специальную лабораторию (Лабораторию № 2) для ведения в секретном порядке работ по проблеме урана.

Организация новой лаборатории, не имеющей кадров, своего помещения и аппаратуры, протекала в трудных условиях военного времени. Лаборатория не имела поддержки и в общественном мнении среди ученых, не посвященных, по соображениям секретности, в ход дела и зараженных недоверием к его осуществлению…»

Обычно принято считать, что любое предложение Курчатова или его просьба выполнялись незамедлительно. Его собственные признания свидетельствуют об ином: ему приходилось преодолевать сопротивление не только чиновников, но и коллег, что намного труднее. Авторитет Курчатова был еще явно недостаточен, а потому его точка зрения чаще оспаривалась, чем поддерживалась.

А Курчатов продолжает в своей записке:

«Изучение секретных материалов работ иностранных ученых, теоретические расчеты и опыты, проведенные в Лаборатории № 2 Академии наук СССР, показали, что распространенное у нас мнение о невозможности технического решения проблемы урана является неверным.