Дюна. Батлерианский джихад Андерсон Кевин
– Да, я служу машинам и горд этим. Я помогаю им, чтобы извлечь самое лучшее из того, что может предложить испорченная природа нашего биологического вида.
– Сотрудничая с Омниусом, вы становитесь сознательным предателем своей расы. Для свободного человека вы – такое же зло, как и ваши хозяева-роботы. Или это никогда прежде не приходило вам в голову?
Вор был озадачен. Военный человек с Гьеди Первой предъявил ему такое же обвинение.
– Зло… но почему? Разве вы не видите ничего хорошего в том, что удалось совершить Омниусу? Это же так очевидно. Просто посмотрите на Синхронизированный Мир. Каждая его деталь находится на своем месте, весь механизм отлично пригнан, отрегулирован и превосходно функционирует. Почему надо обязательно это разрушить?
Серена посмотрела на него с таким видом, словно решала, действительно ли он думает то, что говорит. Наконец она покачала головой.
– Вы – глупец, раб, который не способен видеть своих цепей. Не стоит даже пытаться переубеждать вас.
Она резко отвернулась от него и пошла по коридору, оставив Атрейдеса одного.
– Несмотря на всю вашу так называемую подготовку, вы ничего не понимаете в жизни, – бросила она на прощание.
Прежде чем Вор успел придумать достойный ответ, он увидел независимого робота. Одетый в темную плотную накидку Эразм стоял возле мелкого бассейна, и вода отражалась в его овальном зеркальном лице. Сквозь отверстие в потолке в бассейн падали капли дождя, задевая и Эразма. Одежда его была мокрой. В глубине помещения, создавая успокаивающий фон, звучала классическая музыка. Не объявив о прибытии Вора, Серена ушла. Удивленный ее грубостью, Вориан тупо уставился ей вслед. Его восхитило ее лицо и янтарно-каштановые волосы, но не менее того он был поражен ее характером и очевидным умом. Талия была полной, и Вориану показалось, что она беременна. Парадоксально, но надменность делала ее еще более пленительной; он желал ее, как нечто недоступное и поэтому манящее.
Очевидно, Серена Батлер так и не смирилась со своим положением домашней прислуги. Учитывая, что рабы вообще жили в ужасных бараках и в нечеловеческих условиях, ей было не на что жаловаться. Что ей надо? Чего она хочет? В ее поведении не было никакого разумного смысла.
– Потрясающа, не правда ли? – спросил Эразм, продолжая стоять под дождем. Робот сложил свое податливое лицо в покровительственную снисходительную улыбку.
Стараясь не попасть под холодные капли дождя, Вор ответил:
– Я удивлен тем, что ты терпишь такое раздражающее поведение.
– Такое поведение хорошо меня просвещает. – Эразм снова принялся изучать капли, падающие в отражающий бассейн. – Я нахожу ее интересной. Ее честность освежает, так же, как, впрочем, и твоя.
Робот шагнул к Вориану.
– Я зашел в тупик в своем изучении человеческого поведения, потому что до сих пор подбирал объекты изучения среди обучаемых пленников, которые были рождены для рабства. Они не видели иной жизни, кроме рабской и приниженной, в них нет искры. Они овцы в отличие от тебя, Вориан Атрейдес. Ты – волк. Такова и Серена Батлер, хотя, конечно, она волк иного рода.
Гость поклонился, преисполнившись гордости от похвалы со стороны мыслящей машины.
– Я буду счастлив помочь тебе, чем смогу, Эразм.
– Полагаю, что тебе понравилось путешествие в карете? Я выращиваю жеребцов и держу их для особо важных случаев. Ты дал мне повод воспользоваться ими.
– Это было необычное ощущение, – признался Атрейдес. – Это очень… архаичный способ передвижения.
– Подойди ко мне и постой вместе со мной под дождем. – Эразм поманил его к себе своей синтетической рукой. – Это очень приятно, смею тебя уверить.
Вор послушно встал туда, куда ему велели, изо всех сил стараясь не показать, как ему неприятно и неудобно. Дождь быстро промочил насквозь его рубашку, намочил голые руки, вода закапала с черных курчавых волос на лоб, стала заливать глаза.
– Да, Эразм, это очень приятно.
Робот изобразил смех.
– Ты лжешь.
Сохранив присутствие духа, Вориан ответил:
– Это люди умеют делать лучше всего.
Смилостивившись, робот отвел Вориана из-под холодной капели.
– Давай обсудим Серену. Она привлекательна по меркам человеческих понятий о красоте, не правда ли?
Вор не знал, что ответить, но Эразм настаивал на своем:
– Я видел, как ты вел себя в ее присутствии. Ты бы хотел произвести потомство от этой представительницы дикого типа человека, разве нет? Сейчас она носит ребенка от своего любовника-хретгира, но у нас впереди много времени. Правда, что она не похожа на рабынь, которых тебе дарили для наслаждений?
Вор затруднился с ответом. Он не мог понять, что хочет узнать от него робот.
– Да, она красива и… пленительна.
Эразм издал синтетический звук, нечто похожее на вздох.
– Это очень печально, но, несмотря на многочисленные усовершенствования моих органов чувств, я остался не способен к сексуальной активности. По крайней мере я не могу в этом отношении имитировать мужчину биологического вида. Я потратил столетия, разрабатывая усовершенствования и модификации, которые помогли бы мне воспроизвести ощущение экстаза, доступного даже самым примитивным людям. Но мне не удалось добиться ощутимого прогресса в этом направлении. Все мои попытки иметь дело с рабынями не увенчались успехом.
Взмахнув своими пышными одеждами, робот знаком велел Атрейдесу следовать за собой в теплицу. Пока они шли по садовым дорожкам, царственный робот называл каждое растение и рассказывал его историю, словно читал лекцию несмышленому ребенку или хвастался своими познаниями.
– Серена обладает обширнейшими познаниями в растениеводстве. На Салусе она была выдающимся растениеводом и разводила там удивительные сады.
Вор отвечал односложными вежливыми междометиями, стараясь понять, чем он может помочь роботу. Незаметно он вытер от воды глаза. Намокшая одежда неприятным холодным компрессом прилипла к телу.
Наконец Эразм прямо объяснил, зачем он позвал к себе молодого доверенного человека.
– Вориан Атрейдес, совсем недавно твой отец провел тебе курс лечения, продлевающего жизнь. – Робот снова превратил свое механическое лицо в зеркальную маску, чтобы не намекнуть Вору, чего он в действительности от него добивается. – Скажи мне, что ты чувствуешь теперь, когда к сроку твоей жизни добавились целые столетия. Я уверен, что это величайший дар Агамемнона, такой же щедрый, как твое зачатие.
Прежде чем Вориан успел ответить, в оранжерею вошла Серена, неся серебряный чайный сервиз. Она с грохотом поставила поднос на каменный полированный стол и разлила черную дымящуюся жидкость в две чашки, а потом предложила одну роботу, а другую Вориану. Эразм вытянул из лица зонд и втянул в себя чай, словно пробуя его на вкус. Зеркальная маска сложилась в мину величайшего наслаждения.
– Превосходно, Серена. Замечательный и очень интересный вкус и аромат.
Вору не было никакого дела до вкуса этого напитка. На вкус Атрейдеса, он ничем не отличался от обычного черного горького шоколада, смешанного с несколько подпорченным фруктовым соком. Серена с любопытством наблюдала за выражением лица Атрейдеса.
– Напиток очень хорош! – объявил Эразм. – Серена приготовила его специально для тебя. Я позволил ей выбрать рецепт по ее усмотрению.
– Аромат и букет уникальны.
Робот рассмеялся.
– Ты опять лжешь.
– Нет, Эразм, я просто избегаю прямых ответов.
Вор заметил враждебность во взгляде Серены и подумал, не испортила ли она чай намеренно. Оставив на столе поднос, она вышла, сказав:
– Может быть, мне стоит ходить в школу доверенных людей, чтобы стать более угодливой рабыней.
Вор посмотрел на Серену, удивившись тому, что Эразм не обратил никакого внимания на ее подчеркнутую грубость.
– Меня очень забавляют ее попытки оказать мне сопротивление, Вориан. Это совершенно безобидная непокорность. Она прекрасно знает, что не может бежать отсюда.
Робот помолчал, внимательно глядя на Атрейдеса.
– Ты не ответил на мой вопрос о продлении твоей жизни.
У Вора было время подумать, и он начал говорить:
– Честно говоря, я сам не знаю, что именно я чувствую. Мое человеческое тело осталось таким же хрупким и легко разрушаемым. Я так же подвержен болезням и ранам, но по крайней мере я не стану старым и слабым.
Вор думал об отпущенных ему годах, как о кредитках, которые надо умно потратить. Он проживет несколько человеческих жизней, но насколько важнее стать кимеком!
– Как бы то ни было, но все мои добавочные годы – не более чем мгновение ока по сравнению с долгим веком мыслящей машины, такой, как, например, ты.
– Да, мгновение ока, этот безусловный человеческий рефлекс, я могу представить себе физически и концептуально. Вы используете эту метафору для обозначения чего-то очень краткого и недолговечного.
Заметив на стенах оранжереи экраны, Вор понял, что их разговор слушает всемирный разум.
– Ты всегда так любопытен?
– Любопытство помогает учиться, – ответил Эразм. – Я спрашиваю, потому что я очень пытлив. В этом есть смысл, не так ли? Просвети меня. Я хотел бы еще раз поговорить с тобой. Ты и Серена можете открыть передо мной интересные перспективы.
Вор поклонился.
– Как тебе угодно, Эразм. Однако я должен согласовать свой визит к тебе с плотным расписанием своей работы для Омниуса. Скоро отремонтируют «Дрим Вояджер», и он будет готов к следующему рейсу за данными.
– Да, мы все работаем для Омниуса.
Эразм помолчал. Сквозь мутные стекла крыши оранжереи стало видно, что тучи рассеялись, открыв голубое небо. Дождь прекратился.
– Больше думай о смерти и долголетии. Приезжай ко мне до отлета и поговори со мной.
– Я попробую добиться разрешения на такой разговор, Эразм.
Заинтригованный очаровательной игрой двух человеческих существ, Эразм вызвал Серену и велел ей проводить гостя к карете. Она была так явно враждебна по отношению к сыну Агамемнона, но он проявлял к ней интерес. Физический, умственный? И как можно уловить разницу? Возможно, это станет предметом еще одного эксперимента.
Хотя они едва ли перебросились десятком слов, Вориан чувствовал, что его воображение целиком занято этой женщиной. Он никогда в жизни не встречал похожее на нее человеческое существо женского пола, женщину такой красоты и ума, обладавшую стремлением говорить то, что она думает. Очевидно, Серена Батлер была воспитана ценить в себе личность – точно так же, как Эразм старался улучшить качество собственной независимости. Когда они дошли до входной двери, молодой человек неожиданно выпалил:
– Когда должен родиться твой ребенок?
Лошади, казалось, сгорали от нетерпения пуститься вскачь. Одетый в одежду кучера робот сидел на козлах, неподвижный как статуя.
Глаза Серены расширились от гнева и раздражения. Она уже была готова дать отпор такой наглости и сказать, что это не его дело, но в последний момент передумала. Может быть, Вориан Атрейдес и есть та возможность бежать, на которую она так надеялась. Он обладает информацией, которая поможет ей бежать, кроме того, он пользуется доверием машин. Было бы непростительной глупостью с порога отметать такую возможность. Если же она вместо этого подружится с ним, то разве не сможет она показать ему, каким должен быть свободный человек?
Она тяжко вздохнула и неопределенно улыбнулась.
– Я не готова обсуждать судьбу своего ребенка с чужими людьми. Но, быть может, когда вы приедете в следующий раз, мы поговорим на эту тему. Это будет неплохо для начала.
Вот так. Она сделала это.
С этими словами она вошла в дом и закрыла за собой дверь.
Наблюдая из окна портика за отъезжавшей каретой, Серена Батлер испытывала какую-то растерянность по отношению к этому ослепленному человеку, который с гордостью служил мыслящим машинам. Он настолько не нравился ей, что она не понимала, как сможет в дальнейшем доверять ему. Но, возможно, он окажется ей полезен.
Чувствуя себя очень неловко, успев промокнуть под вновь начавшимся дождем и дрожа от сырости, висевшей в воздухе, она поспешила в теплый сухой дом, чтобы обсохнуть и переодеться. Она почувствовала, как в ее чреве шевельнулся драгоценный ребенок, которому исполнилось уже шесть месяцев, и подумала о своем возлюбленном Ксавьере. Поможет ли ей Вориан вернуться к нему или ребенок будет влачить жалкое существование в плену, так и не увидев никогда своего отца?
Из всех проявлений человеческого поведения больше всего историй написано о войне и любви.
Когитор Экло. «Размышления об утраченном»
Трагическая потеря Серены на какое-то время выбила Ксавьера из седла и грозила погрузить всю его жизнь во мрак душевных переживаний. Три месяца назад он увидел остатки ее штурмовика в море Гьеди Первой и прочел результаты непререкаемо точного анализа ДНК клеток крови, собранных в кабине судна.
Он и сам не мог объяснить те чувства, которые теперь его обуревали, но всячески старался, чтобы они не поглотили его целиком. Сначала он хотел безрассудно напасть на какую-нибудь планету всемирного разума, но Серена сурово отчитала бы его за такой поступок. Единственное, что остановило его, – это мысль о ее неодобрении.
Она погибла, сражаясь с бесчеловечным врагом. Ксавьеру нужен был якорь, ощущение какой-то стабильности, прежде чем начать двигаться по жизни дальше. Во имя ее памяти борьба должна продолжаться до тех пор, пока все мыслящие машины не будут уничтожены.
Мысли Ксавьера обратились к Окте, живому напоминанию ее сестры. Она была хороша по-своему, была разумной и вдумчивой, а не целеустремленным крестоносцем, какой была Серена. Но некоторыми черточками лица гибкая девушка до боли напоминала ему Серену. Это были форма губ и мягкая улыбка. То было эхо дорогих воспоминаний. Ксавьер разрывался между желанием все время видеть Окту и желанием не видеть ее никогда.
Именно она утешала его в горе, давала ему поле деятельности, когда он нуждался в этом, и подбадривала его, когда он того желал. Мягко и ненавязчиво Окта заполнила пустоту, образовавшуюся в его жизни. Хотя их отношения оставались спокойными и ничем не примечательными, она оказывала ему знаки привязанности, внимания и заботливой любви. Серена отличалась бурным темпераментом, а ее сестра проявляла упорство и предсказуемость.
Однажды, движимый больше импульсом, нежели горем, и более влечением, нежели здравым смыслом, Ксавьер попросил Окту стать его женой. В ответ она посмотрела на него расширенными от изумления глазами.
– Я боюсь двинуться, Ксавьер, и что-то говорить, потому что мне кажется, что я вижу сон.
На Харконнене была чистая, отутюженная форма Армады, украшенная знаками нового звания. Ксавьер незадолго до того получил чин сегундо. Ксавьер стоял навытяжку, держа руки по швам, словно обращаясь к старшему офицеру, а не к будущей спутнице жизни. Он понимал, что сестра Серены по-детски влюблена в него, и надеялся, что эта влюбленность сможет со временем перерасти в истинную любовь.
– Выбрав тебя в жены, дорогая Окта, я думаю, что совершаю самый храбрый выбор пути в будущее. В этом заключается наша самая лучшая возможность почтить память Серены.
Слова эти больше напоминали официальную речь, чем объяснение в любви, но Окта вспыхнула так, словно это было волшебное заклинание. Понимая, что это не повод для помолвки, Ксавьер постарался рассеять неловкость. Он решил, что вместе они смогут залечить нанесенные потерей Серены раны.
Манион и Ливия Батлер оба приняли и поощрили такое изменение в намерениях Ксавьера и даже занялись приготовлениями к бракосочетанию. Теперь, когда мост через эмоциональную пропасть был поврежден, они думали, что с помощью Окты смогут поправить это положение.
В день свадьбы Ксавьер постарался обрести внутренний покой и сделал все, что было в его силах, чтобы замкнуть ту часть своего сердца, которая всегда стремилась к Серене. Он все еще страдал по ее смеху, по ее красоте, по ее электризующим прикосновениям. Улучив несколько мгновений, он вызывал в памяти одно за другим самые сильные воспоминания и с кровью вырвал их из своего сердца.
Теперь, с этого момента, милая Окта станет его женой. Он не обидит хрупкую девушку своими сожалениями. Это было бы нечестно и низко – сравнивать ее с Сереной.
Представители Лиги собрались в имении Батлера, где всего семь месяцев назад Ксавьер и Серена участвовали в охоте на дикого вепря. Именно здесь состоялась их помолвка, отмеченная веселой музыкой и зажигательными танцами. Но все это празднование было прервано трагическим сообщением о падении Гьеди Первой.
По настоянию Ксавьера церемония бракосочетания состоялась в новом павильоне с окнами, выходившими на виноградник и оливковую рощу. Здание отличалось такой сложностью форм, что строительство этого домика обошлось гораздо дороже, чем можно было судить по его внешнему виду. У фасада развевались три знамени с гербами Батлеров, Харконненов и Танторов, приемных родителей Ксавьера. Внизу, в долине, ярко белели на солнце дома Зимии, виднелись широкие проспекты и величественные административные здания, восстановленные за четырнадцать месяцев, прошедших после нападения кимеков.
Церемония была скромной и строгой, несмотря на все попытки гостей имитировать веселье и на деланную оживленность Маниона Батлера. Новые воспоминания со временем поглотят старые. Улыбаясь – никто не видел его улыбку уже несколько месяцев, – вице-король переходил от гостя к гостю, пробуя пунши и закусывая сырами, которые он запивал молодым вином, и произносил бодрые тосты.
Жених и невеста молча стояли, держась за руки, перед скромным алтарем у входа в полный гостей павильон. Одетая в традиционное светло-голубое платье салусанской невесты, Окта выглядела как воздушное создание, милое и хрупкое рядом с мощным Ксавьером Харконненом. Ее светлые волосы были собраны в высокую прическу, скрепленную жемчужными заколками.
Некоторые могли бы сказать, что такая скоропалительная свадьба на сестре Серены была реакцией Ксавьера на его горе, но он знал, что выбрал благородный путь. Он тысячу раз напоминал себе, что сама Серена одобрила бы такой его шаг. Вместе с Октой он сможет поставить преграду боли и печали.
Внутри украшенного цветами павильона стояла настоятельница Ливия Батлер, ее янтарные волосы сверкали в свете солнца, как золотистые полосы. Она явилась из Города Интроспекции, чтобы провести брачную церемонию. Уверенная в себе и преисполненная гордости, словно она отбросила все свои сомнения и преодолела горе, Ливия взглянула на жениха и невесту и улыбнулась мужу. Манион Батлер едва влез в свой красный с золотом костюм. Над воротником и из рукавов сорочки выпирали складки мягкой плоти.
Музыканты начали играть на своих балисетах. Сладкоголосый юный тенор начал петь медленную песню. Стоявшая рядом с Ксавьером Окта казалась погруженной в какой-то свой призрачный мир, не зная, как реагировать на так быстро изменившиеся обстоятельства. Она сжала его руку, и он, поднеся ее к своим губам, нежно поцеловал.
С момента безвременной кончины брата Фредо Окта развила в себе способность отбрасывать неприятные вещи, не давать им завладевать разумом, она никогда не увлекалась глобальными размышлениями, довольствуясь малым. Такое ограничение позволит ей сделать счастливыми себя и Ксавьера.
Со слезами, блеснувшими в его выразительных глазах, Манион Батлер подошел к молодым, чтобы соединить их руки. Выдержав долгую паузу, он с торжественным видом обернулся к своей супруге и со значением кивнул головой. Настоятельница начала церемонию.
– Мы собрались здесь, чтобы спеть песнь любви, песнь, что соединяет мужчину и женщину, песнь ранних дней цивилизации.
Окта улыбнулась Ксавьеру, и он почти вообразил, что перед ним Серена, но успел вовремя отогнать от себя ее образ. Они с Октой любили друг друга по-иному. Их привязанность будет возрастать с каждым проведенным вместе днем. Ксавьеру надо только принять то тепло, которым Окта готова так щедро с ним поделиться.
Стоя перед молодыми, Ливия произнесла традиционные слова, корнями уходившие далеко в панхристанские и буддисламские тексты древних эпох. Слова были замечательно красивы, и ум Ксавьера воспарял все выше и выше, пока Ливия Батлер связывала молодых клятвами вечной верности.
Вскоре все необходимые слова были сказаны. Разделив с Октой ритуал любви и надев ей на палец кольцо, Ксавьер Харконнен поклялся ей в вечной преданности. Даже мыслящие машины не смогут разорвать эти узы.
Любой разговор основан на допущении, что вы сможете что-то получить, если будете произносить слова одно за другим.
Иблис Гинджо. Заметки на полях похищенной записной книжки
Аякс, облаченный в свою устрашающую шагающую форму, ходил по Форуму, следя за каждым этапом строительства, выискивая малейшие недостатки. С помощью своих бесчисленных оптических сканеров титан буквально ощупывал каждый квадратный сантиметр полированной поверхности громадного колосса, изображавшего его собственный, давно забытый человеческий облик. Аякс был очень расстроен тем, что Иблис Гинджо сам настолько хорошо следил за качеством работы, что титану не представилось возможности примерно наказать строителей и архитекторов.
В полном смятении Иблис искал в этом положении свои преимущества. В воображении он постоянно возвращался к чудесным вещам, о которых он узнал от когитора Экло, особенно же волновали его подробности славного, хотя и закончившегося неудачей восстания хретгиров. Аякс воплощал в себе жестокость и боль той давно отгремевшей битвы.
Сможет ли когитор помочь Иблису распространить ровный огонь подготовки к восстанию среди рабов? Смогут ли они извлечь уроки из ошибок прошлых революций? Не было ли в прошлом примеров бунта доверенных лиц, таких, как Иблис Гинджо? Как может помочь ему посредник Аким?
Несмотря на все свои расследования, на способность вести манипулятивные беседы и умение заставить других людей раскрывать перед ним свои тайны, Иблис так и не нашел никаких следов существования других подпольных групп. Возможно, их руководство было рассеянным, дезорганизованным и слабым. Кто посылал ему подстрекательские письма – уже пять за истекших три месяца?
Отсутствие доказательств смущало Иблиса, потому что ему хотелось двигаться вперед, теперь, когда он решился на действие. С другой стороны, если бы организаторов сопротивления было очень легко найти, то у них не было бы никаких шансов уцелеть перед лицом идеальной организованности мыслящих машин.
После того как Иблис заставил своих рабов безупречно выполнить весь объем работ раньше положенного срока, он выговорил себе разрешение еще раз совершить паломничество в каменный замок когитора Экло. Только когитор сможет дать ответы на вопросы, мучившие Иблиса. Он поговорил с титаном Данте, бюрократом, который занимался организационными вопросами, показал ему все документы об окончании работ, и Данте разрешил ему покинуть город на несколько дней. Данте, однако, высказал недоумение по поводу того, что простой надсмотрщик проявляет такой интерес к непроизводительным философским вопросам. Такое поведение выходило за рамки положенного для обычного доверенного лица.
– Это паломничество не послужит тебе во благо, – напутствовал Иблиса Данте.
– Я уверен, что вы правы, лорд Данте, но меня это отвлекает.
Выехав из города до рассвета, Иблис изо всех сил понукал упрямого мула, пока тот тащился по каменистой пустыне, взбираясь на гору, где стоял монастырь. У подножия крутой винтовой лестницы, которая вела в башню, его уже ждал Аким, снова выглядевший очень неряшливо и казавшийся совершенно оглушенным семутой. После того как Иблис погрузил руку в электропроводящую жидкость и коснулся пальцами мыслящей субстанции когитора, он не мог понять, зачем монах все время старается притупить свои чувства. Вероятно, поток мыслей когитора был столь мощен, что широкоплечему монаху требовалось ослаблять их, чтобы в его мозгу не путались следовавшие друг за другом откровения.
– Я вижу, что ты смотришь на меня с явным неодобрением, – проговорил Аким, посмотрев на Иблиса сквозь полуопущенные веки.
– О нет, – ответил Иблис, но потом решил, что не имеет права лгать. – Я просто заметил, что ты слишком увлекаешься семутой.
Великан усмехнулся и заговорил, слегка растягивая гласные:
– Непосвященному может показаться, что я сознательно умерщвляю свои чувства, но дело не в этом. Просто семута позволяет мне забыть мое собственное разрушительное прошлое, ту жизнь, какую я вел до того, как присоединился к когитору, воодушевленный его идеями. Кроме того, семута помогает мне игнорировать чувственный зов плоти, который отвлекает меня от действительно важных вещей.
– Я не могу представить тебя разрушительной личностью.
– Но я был таким. Мой отец боролся с поработителями и погиб во время одной из попыток очередного восстания. После этого я решил мстить мыслящим машинам и преуспел в этом. Я возглавлял группу боевиков, и мы… уничтожили нескольких роботов. Вынужден извиниться, но мы одновременно убили нескольких доверенных рабов, таких, как ты. После этого Экло сумел организовать мое спасение и духовную реабилитацию, если можно так выразиться. Он никогда не говорил мне, почему он меня разыскал и как он все это устроил. Есть вещи, которые когитор не открывает никому, даже мне.
Монах резко отвернулся и начал на нетвердых ногах подниматься по лестнице, ведя за собой Иблиса в комнату в башне, где в суровом презрении к миру обитал когитор. Остановившись посреди комнаты с цветными витражами, он продолжил:
– Экло обдумал долгосрочную перспективу твоего положения. Очень давно он наблюдал изменения, происшедшие с человечеством после того, как титаны сокрушили Старую Империю, но тогда он не стал ничего делать. Экло думал, что беды и катастрофы улучшат человеческую породу, заставят людей очнуться от сонной растительной жизни и бесцельного существования.
Монах вытер пятно семуты с угла рта.
– Отделив свой разум от тела, кимеки-титаны могли стать такими же просвещенными, как когиторы. Такова была надежда Экло, когда он помогал перевоплощению Юноны. Но титаны не сумели подняться над своими животными пороками. Эта слабость позволила Омниусу покорить и их, и все человечество.
Аким подошел к прозрачной емкости, в которой хранился головной мозг Экло.
– Экло верит, что ты сможешь изменить лик Вселенной.
Сердце Иблиса бешено застучало.
– Нет ничего невозможного.
Но он понимал, что не сможет в одиночку сражаться с мыслящими машинами. Ему надо будет найти помощников. И много помощников.
У прозрачного окна емкость с жидкостью светилась золотистым светом в лучах утреннего солнца. В отдалении, на линии горизонта, Иблис мог рассмотреть огромные монолиты и монументы, задуманные кимеками и построенные на крови и костях людей. Действительно ли я хочу, чтобы все эти колоссы рассыпались в прах?
Надсмотрщик заколебался, представив себе последствия, вспомнив миллиарды жертв восстания на Валгисе и других планетах. В этот момент он вдруг почувствовал, что кто-то вмешался в его мысли.
Аким снял крышку с емкости и выставил наружу питательную жидкость, которая поддерживала жизнедеятельность древнего мозга.
– Подойди, Экло хочет общаться с тобой непосредственно.
Питательная жидкость в емкости чем-то напоминала амниотическую жидкость, наполненную неизмеримой ментальной энергией. Осторожно и робко, борясь с желанием познавать и учиться, Иблис погрузил в жидкость пальцы, коснувшись гладкой скользкой поверхности мозга Экло и открыв для себя сокровенные мысли когитора, которыми тот решил с ним поделиться.
Аким стоял рядом, на его лице отразилось смешанное чувство – безмятежное смирение и зависть.
– Нейтралитет – это акт, требующий очень точного сохранения равновесия, – сообщил Экло Иблису. – Очень давно я отвечал на вопросы Юноны, которая спрашивала, как лучше сокрушить Старую Империю. Мои непредвзятые ответы позволили титанам сформулировать план и совершить революцию, которая изменила ход всемирной истории. В течение многих столетий я мучительно размышлял над тем, что именно я сделал.
Иблису показалось, что извилины мозга схватили его за пальцы.
– Для когиторов очень важно все время сохранять нейтралитет. Мы должны быть объективными.
Иблис был озадачен и спросил:
– Тогда почему ты говоришь со мной? Почему ты вообще затронул возможность сбросить иго мыслящих машин?
– Только для того, чтобы восстановить равновесие, в каком только и может пребывать объективный нейтралитет, – ответил Экло. – Я непроизвольно помог титанам и поэтому теперь вынужден отвечать на твои вопросы. Чтобы соблюсти абсолютную объективность. В конечном итоге этого процесса я получу состояние равновесия.
Иблис с трудом сглотнул.
– Значит, ты предвидишь, чем все это кончится?
– Мы все окружены итогами, впрочем, так же, как и началами. Ты сам можешь решить, в какой части своего пути ты находишься.
Мысли Иблиса путались. Он хотел спросить об уязвимости и слабых местах мыслящих машин, но когитор заговорил сам, вмешавшись в поток беспорядочных мыслей Иблиса.
– Я не могу снабдить тебя конкретными военными или техническими подробностями, но если ты сформулируешь вопросы так же умно, как Юнона, то получишь тот ответ, какой тебе нужен. Искусство быть разумным – это первейший и главный урок, который человек извлекает из своей жизни. Ты должен превзойти умом машины, Иблис Гинджо.
В течение часа или более того Экло наставлял Иблиса.
– Я обдумывал эту проблему несколько столетий, то есть я начал задолго до того, как ты явился ко мне. Если бы ты этого не сделал, то я провел бы в размышлениях еще много, много лет.
– Но я не могу потерпеть неудачу, я должен победить.
– Для этого от тебя потребуется нечто большее, чем просто желание. Ты должен проникнуть в самую глубину чаяний масс. – На несколько секунд Экло замолчал.
Иблис силился понять, что хочет сказать ему когитор, стараясь расширить свой разум.
– Любовь, ненависть, страх? Ты это имеешь в виду?
– Да, это необходимые компоненты.
– Компоненты?
– Да, компоненты религии. Машины обладают большой властью, и для того чтобы нанести им поражение, мало обычного социального или политического подъема. Люди должны сплотиться вокруг мощной идеи, которая проникла бы в самую глубину их внутренней сущности, идеи, которая пронизала бы самую суть человека. Ты должен стать не просто доверенным лицом, человеком, которому доверяют, ты должен стать ясновидящим вождем. Рабы должны подняться на великую священную войну против машин, на неостановимый джихад, который свергнет ненавистных хозяев.
– Священная война? Джихад? Но неужели я смогу это сделать?
– Я говорю тебе только то, что я чувствую, Иблис Гинджо, то, что я обдумал и увидел своим внутренним взором. Ты должен уйти и ответить на остальные свои вопросы сам. Но знай: из всех войн, какие бывали в истории человечества, джихад является самой страстной, эта война покоряет миры и цивилизации, она сметает все на своем пути!
– Но подходят ли для этого люди, которые посылали мне записки?
– Мне ничего не известно о тех людях, – ответил Экло, – и я не вижу их своим внутренним взором. Возможно, ты избран, возможно, это просто западня, подстроенная тебе мыслящими машинами. – Когитор помолчал, потом снова заговорил: – Теперь же я попрошу тебя уйти. Мой разум устал и нуждается в отдыхе.
Когда Иблис покинул внушительную каменную башню, он чувствовал странную смесь воодушевления и растерянности. Ему надо было организовать всю полученную информацию и выработать на ее основе определенный план. Хотя он не был ни святым, ни военным, он понимал, как следует управлять большими массами людей, как направлять их верность, чтобы достигать поставленных целей. Уже сейчас его рабочие команды сделают для него все, о чем он их попросит. Его способность к лидерству станет его главным инструментом и оружием. Но масштаб был слишком мал для священной войны. Ему надо получить в свое распоряжение не несколько сотен человек, а гораздо больше, чтобы достичь успеха.
И еще ему надо быть очень и очень осторожным, особенно если это мыслящие машины решили заманить его в ловушку.
Имея доступ к наблюдательным камерам Омниуса и разбросанным повсеместно подсматривающим и подслушивающим устройствам, Эразм внимательно следил за действиями подопытных объектов. Одни верные доверенные лица попросту проигнорировали намеки, которые он им разослал; другие были до смерти испуганы. Но некоторые проявили неожиданную инициативу.
Да, независимый робот чувствовал, что Иблис Гинджо – самый лучший кандидат, который докажет Омниусу правоту Эразма.
«Систематика» – опасное слово, опасное понятие. Системы возникают вместе со своими создателями и захватывают власть над ними.
Тио Хольцман. Благодарственная речь по случаю вручения поритринской медали «Слава»
Усевшись на свое место в зале вычислителей, Исмаил внимательно присмотрелся к убранству владений саванта Хольцмана, принюхался к запаху полировочного лака, цветочных букетов и ароматных свечей. Место было чистое, уютное и теплое. Не шло ни в какое сравнение с бараками рабов в грязной речной дельте.
Мальчик мог считать, что ему несказанно повезло.
Но все же это негостеприимное место не было родным Хармонтепом. Мальчик скучал по своей маленькой лодке, в которой он лавировал по узким речушкам в зарослях прибрежного тростника. Особенно же тосковал он по вечерам, когда дзенсунни собирались в главной хижине на самых высоких сваях и рассказывали истории, читали строки из огненной поэзии или просто слушали его дедушку, который вслух читал успокаивающие дух сутры.
– Ненавижу это место, – произнес сидевший рядом Алиид достаточно громко для того, чтобы его услышал сам Тио Хольцман, который поднял на мальчика возмущенный взгляд.
Алиид нахмурился от собственной дерзости, но не стал опускать глаза, выдержав взгляд ученого.
– Может быть, ты хочешь вернуться в дельту или отправиться в поле?
– Те места я тоже ненавижу, – пробормотал Алиид в ответ, и в голосе его не прозвучало и тени раскаяния.
Работа остановилась. Все ждали, что будет дальше.
Хольцман, не веря своим ушам, покачал головой:
– Я просто не понимаю, что вы за народ. Вы вечно на все жалуетесь и вечно всем недовольны. Я кормлю и одеваю вас, даю вам простые задания, от решения которых зависит дело всего человечества, – но вы все равно упрямо хотите уползти в свои жалкие деревни и жить там среди нищеты, грязи и болезней. – Гнев изобретателя был непритворен. – Разве вы не понимаете, что мыслящие машины на пороге, что они пытаются сокрушить всех людей, каждого человека? Вы представьте себе, сколько людей они убили на Гьеди Первой, ведь никто не смог их остановить. Омниуса не интересует ваша убогая религия или ваше жалкое неприятие цивилизации. Если он захочет уничтожить ваши ветхие хижины, он просто сожжет их дотла.
Точно так же, как поступили тлулаксианские работорговцы, подумал Исмаил. Темные глаза Алиида сверкнули, и Исмаил понял, что у друга возникли такие же мысли.
Хольцман снова покачал головой:
– Вы фанатики, начисто лишенные чувства ответственности. К счастью, в мою задачу входит заставить вас ее почувствовать.
Он вернулся к доске и снова начал рассерженно тыкать пальцами в математические символы.
– Это отдельные части уравнений. Мне надо, чтобы вы их решили. Это очень простая математика. Попытайтесь сделать те шаги, те этапы вычислений, которым я вас учил. – Он сощурил глаза. – За каждое верное решение вы получите полный дневной рацион. Тот, кто ошибется, пойдет спать голодным.
У Исмаила стало тяжело на душе. Он склонился над листками бумаги и калькулятором, изо всех сил стараясь правильно выполнить простые, как казалось ученому, вычисления.
На Хармонтепе все дети расположенных на болоте деревень получали базовое образование в математике, естественных науках и технике. Старейшины чувствовали, что такие знания будут очень важны, когда вновь поднимется их цивилизация и правоверные снова начнут строить большие города, как те, которые упоминаются в учении дзенсунни. Дедушка Исмаила, как и большинство других деревенских старейшин, посвящал много времени обучению молодых людей логике и философским рассуждениям, изложенным в виде сутр. Решение этих сложных задач можно было найти только в догматах буддислама.
На родной планете Алиида, на IV Анбус, расположенные на близких орбитах луны сильно влияли на климат времен года, заставляя планету осциллировать. Исходя из этого, молодых людей на этой планете обучали математике и астрономии, так как при вечно меняющемся календаре было трудно без таких знаний предсказывать начало разрушительных наводнений, с ревом сглаживавших красные скалы, на которых воздвигались города дзеншиитов. Работа по предсказанию и ликвидации последствий наводнений требовала выполнения сложных вычислений и знания теории вероятностей. Алиид учился математике, чтобы быть полезным своему народу. Однако здесь его заставляли помогать угнетателям, поработившим его, и это вызывало возмущение мальчика.
Попав на Поритрин, Алиид сначала был зачислен в команду, убиравшую тростник. Много недель он работал, скашивая высокие стебли, из сладкого сока которых добывали сахар или гнали крепкий поритринский ром. Волокнистые остатки шли на изготовление тканей. Работать приходилось острой косой, из упавших прочных стеблей во все стороны брызгал сладкий сок, похожий на сироп. Работа начиналась всегда после дождей, которые напитывали стебли влагой. Тогда в стеблях было больше всего сока, но они становились очень тяжелыми и их было трудно носить.
По окончании сафры хозяин отправил всех своих рабов на невольничий рынок в Старду, обвинив их в поджоге урожая, в результате которого сгорела половина скошенного тростника. Алиид рассказывал об этом Исмаилу с едва заметной усмешкой, но не стал признаваться в своем участии в этом акте саботажа.
Исмаил склонился над работой, проверяя и перепроверяя промежуточные результаты вычислений, передвигая рычажки и сдвигая рамки значащих цифр на шкале механического калькулятора. В животе урчало от голода, так как Хольцман – рассерженный тем, что в предыдущие дни рабы допустили много ошибок – поклялся, что не станет кормить вычислителей до тех пор, пока они не научатся работать как следует. Рабы ворчали, но на этот раз хорошо справились с порученной работой.
Прошло несколько дней. После того как вычислители стали без ошибок справляться с упражнениями, Хольцман решил поручить им настоящую работу. Изобретатель, правда, попытался убедить рабов в том, что это просто еще одно упражнение, но по его возбужденному и взволнованному выражению лица и интонациям голоса Исмаил понял, что на этот раз изобретателю нужны результаты для настоящего дела, а не для очередной проверки способностей вычислителей.
Он работал с видимым старанием, но по выражению его лица Исмаил понял, что тот задумал какую-то каверзу. Исмаил был не уверен, что хочет знать, что на уме у его неугомонного друга.
После того как они поработали над вычислениями несколько дней, Алиид наклонился к Исмаилу.
– Теперь настало время внести в результаты кое-какие мелкие исправления, – сказал он, усмехнувшись. – Они будут настолько мелкие, что их никто не заметит.
– Мы не можем этого сделать, – возразил Исмаил, – нас сразу поймают.
Темноволосый Алиид нетерпеливо нахмурился.
– Хольцман уже проверил нашу работу, поэтому он не станет переделывать все вычисления заново. Теперь он доверяет нам, и мы можем действовать по собственному усмотрению. Это наш единственный шанс поквитаться с ними. Подумай, какие страдания нам пришлось пережить из-за них.
Исмаил был вынужден согласиться с доводами друга, и после того как послушал речи Бела Моулая о грядущем кровавом восстании, такое решение показалось ему лучшим способом выразить свое недовольство.
– Смотри. – Алиид показал Исмаилу последовательность уравнений и сделал стилом маленькую пометку, заменив минус на плюс, а в другом месте перенес запятую в десятичной дроби. – Это мелкие, вполне извинительные ошибки, но они приведут к совершенно иным результатам.
Исмаилу стало страшно.
– Я понимаю, что это может повредить изобретению Хольцмана, но я не вижу, каким образом это поможет нам. Я больше думаю о том, как вырваться отсюда и вернуться домой.
Алиид удивленно посмотрел на друга.
– Исмаил, ты знаешь сутры не хуже, а может быть, лучше, чем я. Ты что, забыл, что в одной из них сказано: «Помогая своим врагам, ты вредишь делу правоверных»?
Читать бесплатно другие книги:
