Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны Монастырский Сергей

Тихие наполненные липовым ароматом и заметенные тополиным пухом июньские улочки еврейского местечка большого города Красноярска, жили своей обособленной, непонятной другим жизнью. Здесь все было свое, все знали друг друга, ходили в гости, женились и выходили замуж друг за друга и умирали вместе.

И было специальное маленькое еврейское кладбище на окраине тихой улочки с трогательными надписями на надгробиях типа: «Сара, не торопись ко мне, живи счастливо!» «Парикмахеру Цукерману от благодарных родных».

Годами некоторые из обитателей не выбирались в город, хотя местечко и находилось в центре, подобно жителям Брайтон – Бич, не бывавших в шумном Нью-Йорке и не знавших английского языка. В отличие от Брайтона здесь, как и все Красноярцы говорили на русском, потому что обрусели давно, и только старики и то не все, еще знали идиш, да и еврейская молодежь, выпивая, непременно произносила тост « Лехаим!», а в знак восхищения чем-то цокала языком «Ай, циммес!»

Бог знает, кто загнал эту южную нацию в сибирский город!

Но жилось им тут уютно. И никто не помнил еврейских погромов, существовавших в начале двадцатого века. Война, слава богу, обошла Красноярск стороной, иначе не выжило бы местечко, да и политика и жизнь большой страны, казалось, тоже обходили его стороной.

Жили своей жизнью.

Жила в своем еще крепком бревенчатом доме и молодая Хая, а в последствии Хая Нусьевна. А в дальнем конце улочки, сестра ее Нюра. И старались встречаться они как можно реже, потому что ругались и ссорились нещадно! Хотя и был у них один на двоих общий ребенок Арик – Аркадий по-русски. Нюра была безмужняя и бездетная, а Хая незадолго до войны вышла замуж за молодого офицера Иосифа, конечно, еврея, неизвестно как просочившегося в ряды советского командования. Хотя командовал всего лишь батальоном и то в хакасских глухих краях.

Недалеко вроде, но приезжал на побывку он редко – раз в несколько месяцев.

Недалеко на соседних улицах жил и весь клан Хаи и Нюры Геровичей.

Ревека Герович со своим парализованным мужем, Фридерика Герович, успевшая к тому времени нарожать пятерых детей, которых еле успевал обеспечивать ее муж Наум, имевший бизнес стекольщика.

Роза Герович, влюблявшаяся несчитанное количество раз и имевшая двоих детей от очередной любви, хотя замужем ни разу не была. И много еще других, уже не Геровичей,

но для нашего рассказа хватит пока и этих, хотя, как мы уже говорили, все в этом местечке были друг другу как бы родственниками.

Теперь о том, кто чем жил.

Хая работала в швейном ателье, но главным делом ее жизни был пошив по вечерам бюстгальтеров по частным заказам.

Бюстгальтеры в городе были в дефиците, и главным дефицитом был большой размер бюстгальтера. У переваливших за сорок жительниц местечка, были, как правило, арбузные груди, не предусмотренные никакими нормативами советской швейной промышленности!

Ладно, дома можно было ходить и так, со свисающими до живота. Но нужно же было выходить и в люди! Да и маленький ребенок должен же был на чем-то сидеть! Поэтому Хая шила. Она первая придумал бретельки, застегивающиеся спереди на длинный ряд пуговиц.

Задрать грудь можно было хоть до носа. Правда, она мешала обзору, но была великолепна!

Нюра работала в парикмахерской, а из собранных волос, когда девушки в пору взросления обрезали косы, делала парики! Нигде в стране не было париков, а здесь продавали!

Ревека, известное дело, не работала – нужно было весь день ухаживать за мужем. Но инвалидная пенсия была неплохая.

Фридерика с пятью детьми, тоже, конечно, сидела дома, но ее муж Наум был по местным меркам богатеем. Какие деньги, спросите вы, можно заработать на стекле?

Вы не знаете евреев!

Ранним утром двое сыновей Наума, вполне еще подросткового возраста, брали футбольный мяч и уходили на промысел. Нет, они не работали в родном местечке. Они уходили в город, а город был большой, кроме того, существовали и пригороды и, остановившись возле обреченного дома, начинали играть в футбол. Через пару минут мяч со звоном разбивал ближайшие окна. Футболисты, известное дело, забрав мяч, стремглав бросались наутек! А через пару часов появлялся Наум с груженой тачкой!

… Часто собирались. Поводов, хотя бы только отметить дни рождения и праздники, в том числе и национальные еврейские – было много. Гостей за столом тоже много. Один только Наум приводил пять детей. Хая и Нюра, приходили с Ариком. Роза с двумя очаровательными девчонками – близняшками – подарок и память от первого любимого.

Часто привозили и парализованного дядю Изю – не должен он выходить из общества. Для этого мобилизовывали парочку соседей – для выноса Изи из квартиры в тележку стекольщика Наума и для заноса в дом, где собирались гости.

Вообще, эти дни были днями всеобщей мобилизации! В каждом доме что-то пекли, варили, жарили по заранее приготовленному списку и распределению блюд. Причем, приготовление какого блюда кому доставалось, тот сам и на свои деньги покупал эти продукты. Именинник это никогда бы не осилил.

Обязательными блюдами, были, конечно, рыба фиш – это когда с рыбы чулком снимается шкура, а рыбье тело перемалывается в мясорубке вместе с овощами, и прочими прибомбасами и все это обратно запихивается в шкуру! Это могли придумать только евреи.

А также гусиная шейка. Ну, и конечно, форшмак и вообще, селедка во всех видах.

Было весело. Хая и Нюра, как обычно, ссорились напропалую.

– Нюрка, ты зачем Розе сказала, что я у тебя фарфорового слоника украла? – кричала Хая через стол. Вместе они никогда не сидели.

– Я не говорила!

– Роза! Она говорила?

– Да, не помню я, – отнекивалась Роза, – всякое говорила!

– А! Всякое, значит и про слоников!

– Да, засунь ты себе этого слоника в свою вонючую задницу! – кричала Нюра.

– А! Это моя задница вонючая? – вспыхивала Хая. – А ты ее нюхала?

– Еще не хватало!

Стол накрывал хохот.

Дети, еще маленькие сидели под столом и играли в свои игры.

… Дети взрослели. Вылезали из-под стола, и уже на равных, подростками сидели за этим столом на посиделках взрослых. И постепенно узнавали, что жизнь местечка не такая уж тихая, благостная и провинциально уютная, как это им кажется.

Конечно, они не застали еврейских погромов, которыми славились тридцатые годы, а взрослые об этом старались не вспоминать и не рассказывать.

Но все же, все же….

Арик, как и его мать, ждал, когда, наконец, вернется насовсем отец, хоть служивший не далеко в Хакассии, но дома ему удавалось быть не чаще, чем раз в полгода на пару недель.

Война, обходившая стороной Красноярск и практически не изменившая быт местечка, подходила к концу. И ненужную теперь воинскую часть Иосифа, к радости жены и сына, расформировали за ненадобностью. Иосиф правдами и неправдами добился перевода в Красноярск.

За окном их дома качались на осеннем ветру макушки берез, но красный абажур с бахромой горел по-домашнему уютно. За шкафом возле родительской кровати, стоял стул с развешанными на спинке гимнастеркой и галифе, рядом со стулом стояли, как всегда начищенные до блеска офицерские сапоги.

Военная привычка: в случае тревоги мгновенно надеть форму, и вовремя прибыть в расположение части.

Ужинали как всегда поздно, потому что отец рано из казарм не возвращался.

Раздался телефонный звонок и, взяв трубку, отец изменился в лице.

Не говоря ни слова, он нырнул в свою офицерскую форму и на ходу бросил:

– Вызывают к военному коменданту!

– Доел бы! – только и крикнула Хая.

– Ты что? – Иосиф постучал себе по лбу, – не понимаешь! За мной, как никак генерал машину послал!

Вернулся отец под утро.

Арик хоть и не спал почти от волнения, к этому времени все же задремал но, услышав стук двери, стал слушать приглушенный разговор родителей.

… Мать Иосифа, жившая в то время на Дальнем Востоке, умерла при родах. И всю дальнейшую жизнь до восемнадцати лет, он провел в детском доме. Там его и записали по документам матери – Вайнштейном, а в графе национальность, так же по паспорту матери – еврей. А имя и отчество придумали сами. Иосиф – вроде бы и еврейское имя, но в честь Сталина. А отчество – мужа у матери не было – Николаевич. Вроде бы и русский.

И вот в Инъюр коллегию Советского Союза поступает письмо из Канады. Разыскивается Вайнштейн – дальше имя и отчество матери, или ее родственники или наследники. Разыскивает брат – Вайнштейн Абрам Моисеевич из Канады, который, умирая, вспомнил о своей несчастной стране и сестре, погибающей в стране Советов, и решил оставить ей часть своего капитала.

Сам Вайнштейн, уехал с первой волной эмиграции.

… – Ну, что, – спросил сидевший у коменданта прибывший из Москвы полковник с петлицами комитета государственной безопасности, – признаваться, будем?!

– В чем? – растерянно спросил Иосиф.

– В том, что обманул Родину, скрыв, что есть родственники за границей! – и потряс перед ним каким-то листом – твоя рука? «Родственников за границей не имею».

Иосиф узнал свою анкету.

– Я, товарищ полковник, правда, ничего не знаю об этом родственнике. Я сирота, матери не видел никогда, родных ее тоже – так за всю жизнь никто и не появился.

…Из дальнейшего разговора стало ясно, почему Иосифу оказана такая честь – полковник из Москвы приехал сам, а не поручил местным коллегам арестовать и расстрелять.

– Значит так, – рассказал ему полковник дальнейшую программу. – Мы сообщаем твоему дяде…

– Нет у меня дяди! – опять вскочил Иосиф.

– Молодец, похвалил полковник, – нам такие родственники не нужны! – И продолжил:

– Сообщаем, что ты нашелся. Соответственно, его адвокат – дядя то умер, – извещает, сколько тебе положено денег, в каком банке и все прочее. Я думаю – не мало. По нашим разведданным, твой дядя – миллионер. Дальше ты через нотариуса оформляешь доверенность на получение на нашего человека – твоего адвоката. Документы, сам понимаешь, состряпаем.