Варвар Шерр Анастасия
Буш подняла руку. Ее примеру последовал Валентин, затем к ним присоединился Вацек. С некоторым опозданием поднялись еще несколько рук.
– Одиннадцать, – сосчитал Бруно. – Кто «против»?
Никто не шевельнулся.
– Кто воздержался?
Руки подняли Фрэнк и Петра.
– Принято подавляющим большинством, – объявил Вацек. – Ну что ж, как говорится, Viva Caesar!
– Morituri te salutant[2], – вполголоса пробормотала Лопес.
39
«Через несколько дней я получил от Силке приказ покинуть Новую Терру, – продолжил Фрэнк свой рассказ. – Она сказала, что мне поручено вернуться на базу и попытаться привезти оставшееся там оборудование и инструменты, необходимые поселку. Это выглядело довольно странным. Ситуация с инструментами была вовсе не критической. Попросту говоря, нам пока всего хватало. Разумеется, рано или поздно положение бы изменилось, но до этого было еще далеко. На что я и обратил ее внимание. Силке заявила, что ей виднее, что она сделала расчеты и все такое. И что вообще приказы не обсуждаются. Я отсалютовал, сел в катер и улетел. Путешествие меня не пугало, я сам уже неоднократно предлагал Силке слетать на разведку к базе, но она не позволяла. Не хотела оставлять поселок без катера даже на несколько дней. Не знаю, что заставило ее изменить решение. Может быть, просто время пришло. Из наших, похоже, почти никто не знал, что я улетаю. По крайней мере, проводить меня никто не пришел.
«Я летел напрямик, поэтому путь занял всего четыре дня. Из них день ушел на то, чтобы подкрасться к базе. Я опасался, что Патруль мог оставить на ней гарнизон или того хуже – засаду. Но обошлось. Прежде чем сесть, я тщательнейшим образом обшарил сектор и не обнаружил ничего подозрительного.
«На всякий случай я не стал опускаться возле главного дока. Я знал, что он должен был быть взорван и не надеялся, что мог сохраниться проход – как оно, собственно, потом и оказалось. Бурить же скважину там было опасно, так как в этом же секторе находилась электростанция. Поэтому я посадил катер несколько в стороне.
«При помощи бурильной установки я легко пробил тоннель к служебным секторам, но не нашел там почти ничего полезного. Так, кое-какая мелочь. Склады, куда я стремился, располагались ниже. Я рассчитывал достичь их не позднее, чем через пару дней, но тут у меня треснул бур. Запасного у меня не было. Пришлось резко сбавить обороты.
«На следующие пару уровней у меня ушла неделя, потом бур полетел окончательно. Однако я успел добраться до жилых секторов. Коридоры здесь пострадали не слишком сильно, и я мог надеяться спуститься вниз по служебным лестницам или через шахту лифта. Второй вариант быстро отпал – один лифт оказался взорван, к другому я даже не смог пробиться. Служебную же лестницу я обнаружил в почти полной сохранности. Путь к складам был открыт.»
– Вы добрались до самого хранилища? – не смог сдержаться Пул.
– Нет, только до складов. Доступ к хранилищу был завален, да оно мне было и ни к чему. На так называемые цивилизованные планеты я не собирался, а на Новой Терре все эти побрякушки никакой ценности не имели. Зато на складе я нашел массу того, что не могло нам не пригодиться: топливо для катера, комплекты формы – универсальная одежда, ящики с инструментами, разного рода детали и механизмы – из них можно будет потом соорудить и кузницу, и плавильную печь, и мельницу. Нашел также семенной фонд. Не знаю, насколько хорошо он сохранился, но в случае удачи мы теперь сможем начать выращивать хлеб. Оружия почти не нашел – так, пару бластеров. И вот однажды, поднимаясь наверх с очередной партией добычи, я споткнулся о сумку от скафандра. Рядом валялся фонарик. Я мог поклясться, что раньше их здесь не было. Чужие на базе! Должен признаться, я запаниковал. Я поспешил к катеру, уже не чая найти его на месте, но тот оказался там, где ему и положено было находиться. Первой мыслью было немедленно улететь. Я уже даже запустил двигатели, как вдруг подумал, что рискую привести на хвосте Патруль. Тогда я отсоединил кабель от бурильной установки и перелетел метров на пятьсот в сторону, решив выждать. Ничего не происходило. Прождав несколько часов, я не выдержал, поднял катер и медленно пошел над астероидом, сверля окрестности локатором. Скоро тот обнаружил объект. Точнее даже два объекта, идущие параллельным курсом. Это были небольшие скоростные катера, они стремительно удалялись и очень скоро исчезли с экрана. На Патруль это было совсем не похоже. Я немного успокоился и, тем не менее, решил еще раз внимательно осмотреть астероид. И тут я увидел на поверхности фигуру в скафандре. Человек лежал навзничь. Сначала я заподозрил подвох, поэтому, прежде чем опуститься, сделал несколько кругов. Не заметив ничего подозрительного, я посадил катер и, прихватив бластер, вышел наружу. Человек был жив, но его баллон оказался практически пуст. Системы скафандра цедили последние крохи кислорода. Я затащил незнакомца в катер и снял с него шлем. Так я познакомился с Ольгой.
– Когда я открыла глаза, то совершенно не поняла, где нахожусь, – усмехнулась Смит. – Потом увидела склонившееся надо мной абсолютно черное лицо и решила, что, скорее всего, уже в аду. Фрэнку пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить меня, что это не совсем так.
– И вы последовали за нами на Семь-Шесть-Три? – спросил гростианин.
– Да, – кивнул Кристи. – Сложность была в том, что я не знал, где находится нужная планета, а Ольга не сразу разобралась с земной навигационной системой. Поэтому сначала мы немного промахнулись.
– Потом мы еще раз немного промахнулись, – добавила девушка, – и только с третьего раза попали, куда надо.
– Обсудив в полете создавшееся положение, мы решили, что Ольге нельзя показываться в городе. Если бы ее узнали, то просто не дали бы дойти до суда. Мне с моей внешностью, достаточно необычной для этой части Приграничья, выходить за пределы космопорта тоже было не очень сподручно. Поэтому поиски и заняли у нас столько времени. Наконец нам удалось выйти на адвоката Мисса. Сначала он отказывался приехать на встречу в порт, возможно, подозревая какой-нибудь подвох со стороны Гадта, но затем все же решился. Очевидно, положение ваше к тому моменту стало совсем безвыходным.
– Да уж, – кивнул Крим. – Это точно.
– Тем не менее, мы успели. Мисс привез Ольгу в суд – остальное вам уже хорошо известно.
– Да, дальше мы знаем, – кивнул Пул.
– А сейчас мы летим на Новую Терру? – на всякий случай уточнил Шторр.
– Да, – кивнул Фрэнк. – Разумеется, Пула и Ольгу мы по дороге высадим.
– Это еще зачем? – вскинул голову гростианин.
– Другой вариант мне как-то и в голову не приходил, – развел руками Кристи. – Разве сами вы не этого хотите? – он вопросительно посмотрел на Ольгу.
Девушка перевела взгляд на Пула.
– Мне, в общем-то, некуда лететь, – проговорил тот. – Меня нигде никто не ждет. Я бы, пожалуй, остался вместе с Кримом.
– Но ты же гростианин! – удивился Фрэнк.
– Ну и что с того? Путь на Грост мне заказан. Приграничье, похоже, тоже не для меня.
– Новая Терра – далеко не курорт, – заметил негр. – К тому же там ты будешь среди чужих.
– Кроме Ольги и Крима, своих у меня и не осталось, – заявил Пул.
– А ты что скажешь? – Кристи повернулся к Ольге.
– Мне тоже не придется особо скучать по Приграничью, – проговорила девушка. – Кроме того, я почти землянка, мои предки были с Геры. В общем, я бы тоже предпочла остаться.
– Ну и дела, – протянул Фрэнк. – Что только скажет Силке?.. Что ты по этому поводу думаешь, Крим?
Шторр подошел к друзьям и встал между ними, обняв правой рукой Ольгу, а левой – Пула.
– Плевать, что скажет Силке. Мы летим вместе.
Фрэнк покачал головой.
– Пока есть время, советую всем еще раз хорошенько все обдумать. Потом может быть поздно.
– Все решено, – заявил гростианин. – Да здравствует Терра!
Кристи только вновь покачал головой.
Впереди оставалось еще семь дней пути.
40
Катер опустился на площадку метрах в ста пятидесяти от поселка. Крим первым был у люка. За иллюминаторами смеркалось.
– Ты взял бластер? – с ноткой удивления в голосе спросил Шторра подошедший сзади Фрэнк.
– Да, ты же, вроде, сам мне его отдал, – Крим похлопал ладонью по рукояти на поясе.
– Да, но от тебя все равно потребуют его сдать.
– Это мы еще посмотрим, – усмехнулся Шторр, накидывая на плечи просторный плащ. Теперь оружие со стороны было почти не заметно.
Кристи неодобрительно покачал головой.
– Ты прилетел домой, Крим.
– Я знаю, – кивнул Шторр.
Люк отошел в сторону. Не дожидаясь, пока опустится трап, Крим спрыгнул на траву, не удержал равновесия и упал на колени. От поселка к катеру уже спешили люди.
– Петра, где Петра? – спросил Крим, поднимаясь.
– Шторр?! – изумленно спросил подошедший Бруно Вацек.
– Привет, Бруно, – проговорил тот. – Где Петра?
– Да погоди ты со своей Петрой, – отмахнулся Бруно. – Как ты сюда попал?
– Как все нормальные люди, на катере прилетел.
– А где Фрэнк?
– Вот он я, – негр как раз начал спускаться по трапу.
– Я что-то не понимаю, – пробормотал Вацек. – Что все это значит?
– У нас пополнение, – сказал Кристи, становясь рядом с Кримом. – Кстати, это еще не все сюрпризы.
Из люка как раз появились Ольга и Пул.
– Я требую объяснений, Фрэнк! – к катеру подошла Силке Шульц. – В чем дело? Кто эти люди?
– Это, как ты можешь догадаться, Крим Шторр. Это Ольга Смит, потомок землян с Геры. А это Пул Ковар, он с Гроста.
– И что с того?
– В каком смысле – что с того? – не понял Кристи.
– Что они здесь делают?
– Странный вопрос, Силке, – вмешался Крим. – Что касается меня, я просто вернулся домой. Ольга и Пул – мои друзья, они прилетели со мной.
– Я не с тобой разговариваю, Крим, – одернула его Шульц. – Фрэнк, кто дал тебе право привозить на Новую Терру посторонних?
– Крим, вообще-то, не посторонний, – как-то не совсем уверенно возразил Кристи. – Ольга – землянка, по крайней мере, в значительной части. Что же касается Пула… Понимаешь, Силке, так вышло.
– Полукровка и имперец, – перебила его Шульц. – Ничего себе, «так вышло»!
– Я не являюсь гражданином Империи! – заметил Пул.
Силке не обратила на его заявление никакого внимания.
– Не ожидала от тебя такого, Фрэнк, – проговорила она. – Никак не ожидала.
– Но послушай…
– Обязательно послушаю. Но не сейчас и не здесь. Начинай разгружать катер. Что же касается вас троих… – Шульц ненадолго задумалась. – Что касается вас троих, я приму решение позже. Бруно, отведи наших… наших гостей в свободный модуль. Они останутся там до выяснения всех обстоятельств.
– Мы что, арестованы? – спросил Пул. – По какому праву?
– По моему праву. Вы не арестованы. Можете считать, что вы на карантине. Иди, Бруно, – Силке отвернулась, но вдруг, словно вспомнив что-то, повернула голову к друзьям. – Добро пожаловать на Новую Терру!
Пул хмыкнул.
В сопровождении Вацека, на поясе которого недвусмысленно покачивался бластер, друзья проследовали в поселок. Навстречу им попался Валентин О’Нил – Крим был с ним мельком знаком по «Викингу». Шторр приветствовал его вежливым кивком. Бывший помощник кока отвел взгляд, удаляясь по направлению к катеру.
– Бруно, где Петра? – повторил Крим свой вопрос.
– Петра? Какая Петра?
– Как это какая? Петра Лопес. Фрэнк сказал, что она здесь, с вами.
– Нет тут больше никакой Петры, – бросил Вацек.
– Как это нет?! – Шторр резко остановился. – Что с ней случилось?
– Нет и все. И хватит задавать идиотские вопросы. Шагай давай!
Однако Крим не двигался с места.
– Бруно, немедленно скажи мне, что с ней случилось, – потребовал он.
– Что случилось, что случилось. Ничего не случилось. Топай!
– Отвечай! – рука Шторра медленно поползла к поясу, где под плащом у него был закреплен бластер. Заметив его движение, стоящий рядом Пул поспешно перехватил его запястье, одновременно заслоняя собой от взгляда Вацека.
– Ты тут особо-то не голоси, – резко произнес Бруно. – Не тот случай.
– Бруно, скажи мне, что случилось с Петрой, – почти умоляюще проговорил Крим.
– Да ничего с ней не случилось. Ушла она. Сбежала.
– Как сбежала? Откуда? Куда?
– Ясно откуда – из поселка. А куда – так кто ж ее знает? Лес кругом.
– Но почему?
– По кочану! Знали бы почему – неужели дали бы уйти?!
– Когда это произошло?
– Да дня три назад. Ну, все, хватит болтать! Пошли!
Модуль, куда Вацек привел друзей, состоял из одной большой комнаты, не считая тамбура прихожей. В помещении были четыре застеленные койки, стол со стульями и высокий пустой стеллаж у стены. В углу стоял чан с питьевой водой.
– Удобства во дворе, – пояснил Бруно. – Но прошу не злоупотреблять.
– Как можно этим злоупотребить? – поинтересовался Пул.
– Ну, мало ли кому что в голову придет. Сбежать, например. Учтите, идти тут некуда. Тем более – ночью.
– Но эта ваша Петра куда-то все-таки ушла? – заметила Ольга.
– Дуракам закон не писан.
Крим резко рванулся, но Пул оказался наготове, успев перехватить его за плечи и силой усадить на кровать.
– Ты бы шел себе, что ли? – процедил он в сторону Вацека. – Не видишь, нервничает человек.
– Счастливо оставаться. Мое дело предупредить.
Бруно удалился.
Некоторое время все молчали.
– Я должен идти ее искать, – произнес неожиданно Шторр, ни к кому конкретно не обращаясь. – Немедленно.
– Куда ты сейчас пойдешь? – всплеснула руками Ольга. – Смотри, как быстро темнеет. Через полчаса ни зги видно не будет.
– Я должен, – повторил Крим.
– Хорошо, ты должен, – согласилась Смит. – Ты пойдешь завтра.
– Немедленно.
– Завтра, – твердо проговорил Пул. – Если хочешь, мы пойдем вместе. А сегодня – ляжем и будем спать. Что-то подсказывает мне, что силы нам еще понадобятся.
– Думаете, нас так просто отпустят? – спросила Ольга.
– Пусть только попробуют помешать. – Крим откинул полу плаща, отстегнул бластер и положил его на стол.
– Надеюсь, до этого не дойдет, – покачал головой гростианин. – Ладно, давайте укладываться. Ставлю сто кредитов, что новый день принесет нам немало интересного.
– У тебя же нет денег, – усмехнулась Смит, опускаясь на кровать.
– Спорю в долг.
41
Пять дней назад
Петра шла по поселку, возвращаясь после обеда в женский модуль. Последние две недели она жила здесь одна, ее бывшие соседки Елена и Анна перебрались соответственно к Бруно Вацеку и Стиву Ли, отцу четырехлетнего малыша Гарри. Настроение у Лопес было отвратительное. Утром опять приходил Валентин, уговаривал последовать примеру подруг. Разумеется, был послан по известному адресу. О’Нил ушел, но Петра чувствовала, что это не более чем отсрочка. Возможно – последняя.
У дверей домика ее ждала Буш. На поясе у Елены висел бластер. Теперь в поселке оружие могли носить только двое – Буш и Бруно Вацек, которым Силке поручила исполнять полицейские функции. Шульц называла их шерифами, но среди колонистов укрепилось иное прозвище – «Преторианская гвардия». Вацеку это даже льстило, Елену же почему-то просто бесило.
Петра попыталась войти, но Буш преградила ей путь.
– Что тебе надо? – почти грубо спросила Лопес.
– Вопрос в том, что тебе надо, – в тон ей ответила Елена.
– Это мое дело.
– Нет, не твое. Это наше дело. Дело колонии. Дело Терры.
– Отойди, – потребовала Петра.
– И не подумаю. Я здесь официально. Ты не подчиняешься закону.
– Я ничего не нарушала, – заявила Петра.
– Ты уже неделю как должна быть с Валентином.
– Кто это сказал?
– Силке.
– Передай своей Силке, чтобы катилась ко всем чертям. Я вам не скотина породистая.
– То, что не породистая, – это факт, – усмехнулась Буш. – Ладно, пошли со мной.
– Куда это еще?
– К Силке. В мэрию.
– И не подумаю, – Петра и сама не поняла причину своего упрямства. Словно все напряжение последних дней внезапно выплеснулось, подчинив себе волю и поступки. – Дай мне пройти, я иду домой.
– Ты идешь со мной, – повторила Буш.
– Черта с два!
Резким движением Петра толкнула Елену двумя руками в грудь. Та отшатнулась, отступила на шаг, но споткнулась и опрокинулась навзничь. Проскользнув в образовавшийся проход, Лопес захлопнула дверь.
– Идиотка! – раздалось снаружи. – Я вернусь вместе с Силке и Бруно!
– Да хоть с Имперским Патрулем!
Не прошло и десяти минут, как кто-то забарабанил в дверь кулаком.
– Петра, открой! – девушка узнала голос Вацека.
– Иди к черту! – крикнула она.
– Петра, не дури, открывай! – это уже была Шульц.
Лопес не отозвалась.
– Ломай дверь, Бруно, – приказала Силке.
Послышался удар, за ним другой, сильнее, скрежет металла. Бросившись на кровать, Петра отвернулась лицом к стене.
– Что ты себе позволяешь?! – прокричала Шульц, врываясь внутрь.
Девушка молчала.
– Ты что, язык проглотила? – не унималась Силке. – Повернись и встань, когда с тобой разговаривают!.. Бруно, Лена, поднимите ее!
«Гвардейцы» подхватили Петру под руки и рывком поставили на ноги. Лопес не сопротивлялась.
– Чего ты добиваешься? – уже спокойнее спросила Шульц.
Петра не ответила.
– У нас здесь не пансион для изнеженных девиц! – снова завелась Силке. – И даже не база! Мы последняя надежда Терры! Последний шанс! Наш долг посвятить себя Возрождению!
– Как-то уж слишком быстро ты стала ассоциировать Терру и Возрождение с собой, – процедила Лопес.
– Не смей! – казалось, еще мгновение, и Шульц ударит Петру по лицу, но Силке удержалась. – Не смей! – повторила она. – Я служу Возрождению. И я, не задумываясь, отдам ради него свою жизнь! А также любую другую. В том числе – твою!
– Только вот меня спросить ты забыла, – бросила Петра.
– Это что, мятеж? – резко сбавив тон, произнесла Силке.
– Считай, как тебе нравится.
– Ну, хорошо. – Лицо Шульц налилось кровью, но говорила она теперь тихо и размеренно. – Все знают, что я этого не хотела. Тем не менее, придется. Бруно, отведи ее на площадь. Лена, собери всех, кто сейчас в поселке. Бунты надо душить в зародыше.
Вацек вывел Петру на улицу. На пустыре за мэрией, названном Силке площадью, неделю назад был вкопан высокий деревянный столб. Колонисты еще гадали о его предназначении, однако спросить не решались. Люди вообще последнее время старались задавать Шульц поменьше лишних вопросов.
Через несколько минут на площади собрались поселенцы, включая детей. Не было только Ли и Анны, отправившихся с утра на рыбалку вниз по реке, и Эла Вагнера, матроса с «Викинга», лежавшего в мужском модуле с высокой температурой.
Оглядев соплеменников, Силке вышла на середину пустыря, к столбу.
– Друзья! – провозгласила она. – Все мы с вами неустанно служим Возрождению. Нам нелегко, но легкой жизни нам никто и не обещал. Мы знаем, что ради Терры мы должны отринуть свои желания, свои страсти, свою гордость. И все мы так поступаем. Но вот нашелся человек, – Шульц повысила голос, – который решил, что для него наши правила не писаны. Который решил, что его эгоизм важнее Терры. Этот человек наплевал на нас, на наши решения и законы. Решил, что он особенный, что ему все позволено. Вот этот человек!
Под эти слова Бруно вытолкнул в центр Петру.
– Я пыталась действовать убеждением, – продолжала между тем Шульц. – Но приходит момент, когда слова перестают работать. Тогда приходит время употребить власть. Перед вами позорный столб. Петра Лопес, именем Терры я приговариваю тебя к суткам у позорного столба! Привести приговор в исполнение!
По всей видимости, процедура наказания была разработана заранее. Вацек подвел Петру к столбу, завел за него ее руки и связал их веревкой. После этого, надрезав ножом, он рывком сорвал с девушки одежду. Клочья материи упали к ее ногам.
Толпа ахнула.
– Запрещается давать приговоренной еду и питье, – объявила Силке. – Запрещается разговаривать с приговоренной. Запрещается укрывать ее от солнца и дождя.
Шульц замолчала, обводя взглядом собравшихся.
– На этом все, – произнесла она затем. – Все могут расходиться.
Вечером через два дня, едва почувствовав в себе силы подняться с кровати, Петра взяла со стеллажа рюкзак, положила в него спички, рыболовные крючки, моток лески, сухой паек, оставшийся у нее еще с катера, кружку, фонарик, кое-что из одежды, бросила сверху фотографию их пятерки и, как только стемнело, покинула поселок. Оружия у нее не нашлось, но она прихватила с собой топорик и забытый кем-то в столовой перочинный нож. Сил особо таиться у Лопес не было, но как раз подошло время ужина, и на пути ей не встретилось ни души.
Двигаясь вдоль берега реки, Петра пересекла поляну и углубилась в лес. Не разбирая дороги, она шагала среди деревьев. Распростертые ветви цепляли ее за руки и за лямки рюкзака, норовя сбросить его на землю, острые колючки рвали одежду, царапали кожу на кистях и на лице, толстые корни заставляли то и дело спотыкаться. Однако Лопес поднималась и упрямо шла вперед. Единственной ее мыслью было не потерять из виду лунную дорожку на широкой глади реки, проглядывающую между стволов.
Не замечая ничего, кроме этого мерцающего серебристого отблеска, она шла так почти до рассвета, когда, споткнувшись в очередной раз, поняла, что сил, чтобы вновь встать на ноги, нет. Закрыв глаза, она осталась лежать – в той же позе, в какой коснулась земли. Это был не сон – скорее, не приносящее облегчения забытье. Но в нем, тем не менее, присутствовали сны. В них она не переставала идти, падать, вставать и снова идти. И когда сознание вернулось к Лопес, она тут же продолжила свой путь.
По дороге ей попалось несколько уже знакомых по поселку крупных ягод, они и пошли Петре на завтрак и обед. Несколько раз Лопес подходила к реке, чтобы напиться, а однажды, сбросив одежду, выкупалась. Мягкая холодная вода унимала боль, возвращая телу иллюзию бодрости.
Постепенно лес вокруг стал меняться. Деревья здесь росли чаще, иногда – едва ли не вплотную друг к другу, кроны у них были длинные и тонкие. Кустарник почти исчез. Ягоды попадаться тоже перестали, зато появилось множество грибов. Сорвав несколько штук, Петра развела костер и зажарила их, нанизав на тонкие прутики. Однако на вкус грибы оказались такие горькие, что Лопес не смогла съесть и двух кусочков.
К ночи лес стал наполняться звуками. Накануне их то ли не было, то ли двигавшаяся на автопилоте девушка их просто не замечала. Теперь же Петре стало страшно. До ее слуха доносились зловещие шорохи, хлопанье крыльев, сопение, топот лап по жесткой земле. Чашу терпения Лопес переполнил пронзительный, протяжный вой, раздавшийся, казалось, где-то совсем рядом. Вскарабкавшись на вековое раскидистое дерево, Петра улеглась между двух его исполинских сучьев и так и просидела до утра, сжимая в руке рукоять топора. Спала ли она за это время, девушка не могла сказать с уверенностью.
На заре Петра вновь спустилась на землю, распечатав сухой паек, наскоро перекусила и двинулась дальше. Этот день оказался похож на предыдущий, разве что костра она решила не разжигать, экономя спички. Тем более, что жарить или печь на этот раз ей было нечего. Следующую ночь Лопес вновь решила провести на дереве, не дожидаясь, пока ее загонят туда ночные хозяева леса. На этот раз, правда, вышло не столь удачно. Уснув, девушка потеряла равновесие и едва не свалилась с почти пятиметровой высоты, лишь в последний момент почти рефлекторно вцепившись руками в ветви. Топор, разумеется, полетел вниз. Наутро Петра с трудом нашла его в траве.
Доев остатки сухого пойка, Петра отправилась дальше и через пару часов вышла на берег быстрого глубокого ручья. Метрах в двадцати ниже по течению он небольшим водопадом обрушивался в реку. Девушка решила было перейти его вброд, но вдруг заметила, как из воды на секунду выпрыгнула довольно крупная рыбина. Тут же за ней последовала еще одна. По всему выходило, что рыбалка в ручье должна была быть великолепной.
Петра огляделась по сторонам. Она стояла на небольшой окруженной лесом полянке. В траве краснели ягоды, судя по виду, вполне съедобные. Прямо под ногами у Лопес из земли торчал гриб – и не из тех, горьких, что она пробовала в лесу, а вполне аппетитный – в поселке такие знали и умели готовить. Если добавить плещущуюся в ручье рыбу, место словно специально было создано для лагеря.
Сбросив с плеч рюкзак, девушка извлекла из него леску и крючки, перочинным ножом отрезала кусок от грибной шляпки, нацепила его на острие и закинула наживку в воду. Заклевало почти сразу, но когда Петра попыталась вытащить добычу, рыба сорвалась, оставив незадачливой рыбачке лишь пустой крючок. Петра повторила попытку – с тем же результатом. Лишь на пятый или шестой раз Лопес наконец улыбнулась удача, и ей удалось поймать небольшую – с ладонь величиной – рыбку. Затем к ней присоединилась вторая, третья… Когда через полчаса Петра решила, что на сегодня достаточно, на траве, вяло шевеля плавниками, валялось уже с полдюжины рыбешек.
Смотав леску, Лопес вновь огляделась. Вокруг заметно стемнело. Неужели она провела у ручья целый день? Ответ пришел в виде отдаленного громового раската. В следующее мгновение с неба хлынул дождь. Вода падала сплошной стеной, и прежде, чем девушка, забыв об улове, успела добежать до деревьев, ее одежда успела промокнуть насквозь.
Ливень продолжался до вечера и всю следующую ночь. На Петре не осталось сухого места. Густая листва, также вся промокшая, не спасала. Наоборот, вода в ней собиралась в широкие струи и в самый неожиданный момент обрушивалась на макушку или за шиворот, заставляя втягивать голову в плечи. О сне в таких условиях не могло идти и речи.
К утру дождь поутих, а с рассветом и вовсе перестал. Небо посветлело, в разрывы между туч даже проникли несколько робких солнечных лучей.
Петра дрожала от холода. Стянув одежду, она развесила ее сушиться на ветвях и принялась разжигать костер. Какое там! Сырые дрова совершенно не желали гореть, мох и кора лишь слабо тлели, не давая ничего кроме узенькой струйки голубовато-серого дыма. Изведя полкоробка спичек (к счастью, они сохранились сухими в непромокаемом кармане рюкзака), Лопес забросила это бесполезное занятие.
Ее дневной рацион составили собранные на поляне ягоды. Есть сырую рыбу Петра не решилась.
К вечеру небо вновь затянуло тучами, и дождь полил с новой силой. Соорудив из веток невысокий шалаш, девушка забралась в него и попыталась уснуть. На какое-то время ей это удалось.
Проснулась Петра затемно – от холода. Оказалось, что вода с деревьев стекает прямо под ее ложе. За ночь образовалась довольно глубокая лужа. Стуча зубами, Лопес выскочила на поляну и принялась скакать по ней, стараясь хоть так согреться. Согреться – согрелась, но захотелось есть.
Костер вновь никак не желал разгораться. Несколько раз казалось, что еще чуть-чуть – и сырой мох займется, но, видимо, этого чуть-чуть как раз и не доставало. Коробок угрожающе пустел.
Петра в растерянности осмотрелась вокруг. Нужно было найти что-нибудь горючее и при этом хотя бы относительно сухое. Ничего подобного рядом не было. В отчаянии Петра перерыла карманы (мокрые насквозь), заглянула в рюкзак. На глаза ей попалась фотография.
– Нет, только не это, – ужаснувшись собственным мыслям, проговорила вслух Лопес.
Вечер Петра встретила у пылающего костра. Весело потрескивали дрова, коптящаяся на импровизированном вертеле рыба источала аппетитный аромат. Одежда Лопес высохла, холод отступил.
И все же на душе у нее было тоскливо. Исчезла последняя ниточка, связывавшая ее с прошлым, с временем, когда она была счастлива. Теперь всего этого словно никогда и не было.