Пояс Ориона Устинова Татьяна

– Я подойду и познакомлюсь.

– Дай им хоть отдышаться, – недовольно сказал Герман. – И чаю выпить. Они только пришли.

Тонечка, приподнявшаяся было, чтобы бежать к «прекрасной собаке» и её хозяйке, плюхнулась обратно.

Тут её словно осенило.

– Слушай, там же тоже собака осталась! У Кондрата! Она выходила из будки и гавкала на нас.

Герман с усилием перескочил следом за ней на эту новую мысль. Он явно отставал!

– Это Ямбург, – сказал он наконец. – Кондрат его когда-то из Сибири привёз.

– Он там остался совсем один, – затараторила Тонечка. – Его хоть покормить надо.

– Соседи покормят.

– А если нет?

Он вздохнул.

– Хорошо, мы поедем.

– Поедем, – повторила она. – Вот бы ещё раз в дом попасть, осмотреться. Может, что-нибудь и высмотрели бы…

Александр Герман, московский продюсер, в прошлом режиссёр, человек системный, хваткий, процветающий и благополучный, никогда и ничего не добился бы в жизни, если бы время от времени не решался на самые странные и дурацкие поступки.

…Год назад он ввязался в расследование убийства артистки Дольчиковой и обрёл жену-сценаристку, тёщу – королеву-мать, тестя-генерала, дочь-студентку и племянника-африканиста[1]! Впрочем, Даня Липницкий никакой не племянник, а скорее тоже сын. В кроне семейного древа Липницких-Морозовых-Германов легко заблудиться, как в том самом дубе, который у Лукоморья. Там ещё златая цепь и кот!.. Так и у них.

Герман переложил на диване свою дублёнку и пошарил в карманах.

– Попасть в дом хорошо бы, – пробормотал он и выложил на стол связку ключей на автомобильном брелоке. – Попробуем? Может и попадём!..

Тонечка уставилась на связку.

– Я забрал из красной машины, – пояснил её муж. – Когда двигатель глушил, а потом сунул в карман и забыл. Тут только один ключ автомобильный, остальные скорее всего от дома.

Тонечка перебирала ключи с таким восторгом, словно муж преподнёс ей букет орхидей.

– Вот этот точно от наружного замка, а этот, скорее всего, от внутреннего… Саша! Ты гений! – И она бросилась ему на шею.

– А что ты там собираешься высмотреть? Есть идеи?

– Конкретных пока нет, но мне, например, очень любопытно, почему на кухне полный порядок и райский рай, а гостиная вся разнесена по кирпичикам! А это, считай, одна комната!

Герман немного подумал:

– Может, потому что они в гостиной подрались? А не на кухне?

– Или потому, – подхватила Тонечка, – что устроить образцово-показательный разгром в одном помещении проще, чем в двух. Особенно ночью и чтоб без лишнего шума. Хорошо бы ещё с соседями поговорить, может, ночью кто-то что-то видел или слышал?

– Как ты это себе представляешь? Поговорить с соседями?

Тонечка махнула рукой.

– Ну, это очень просто придумать. Придумывать вообще просто!

Герман усмехнулся.

– Кому как.

– Мне просто. Саша, я хочу такую собаку! Вот именно такую, ты посмотри только!..

Ему опять понадобилось несколько мгновений, чтоб сообразить, о чём речь.

Диковинное существо с не менее диковинным названием «пражский крысарик» устроилось на коленях у хозяйки столбиком и влажными оленьими глазами наблюдало за происходящим в лобби. Оно не тявкало и не тряслось, вид заинтересованный, но понятно, что настороже.

– Можно я подойду уже?!

– Они заняты, Тоня!..

К женщине с «прекрасной собакой» размашистым шагом подходила девица в красной куртке. Она уселась напротив и начала сразу очень громко, на весь лобби-бар:

– Здрасти, Галина Сергеевна, что за спешка? Я занята, у меня маленький, а вы звоните, житья никакого нет! Вам чего, денег жалко? Ну, так всё равно придётся отдавать!..

– Милана, – взволнованно отвечала женщина с «прекрасной собакой», – вы меня извините, конечно, но ведь собака не может у меня оставаться! Она уже большая, восемь месяцев скоро, ей дом нужен!..

– Выдумали тоже, – фыркнула девица и посмотрела на пражского крысарика, как показалось Тонечке, с отвращением. – Она ж не на улице зимует! Я вообще хотела на вас в суд подавать! Только я человек не скандальный, повезло вам!

– В суд?! – изумилась женщина, и вид у неё стал совсем несчастный. – На меня?!

– И на собак ваших, – продолжала Милана с чувством, – и вот, ей-богу, подам, если вы не отвяжетесь!

– Я?! – опять повторила женщина.

– Да, вы, вы!.. Вы же нас надули!.. Да ещё как ловко! Мама у вас зачем собачку брала? Мама брала, чтоб маленький в неё игрался!.. А собачка ваша чокнутая, с маленьким не играется, только прячется по углам! А в ванной запрёшь, так она оттуда лает, будит его!.. Я так маме и сказала, забирай от нас и отдавай обратно!

Галина Сергеевна посмотрела на собеседницу с некоторым отчаянием, а собака точно с таким же отчаянием не отводила глаз от Галины Сергеевны. Вообще при появлении Миланы она заметно взволновалась, задрожала и пыталась спрятаться под стол.

– Мы, должно быть, все друг друга не поняли, – проговорила наконец Галина Сергеевна, и щёки у неё покраснели. – Ваша мама брала собаку в подарок дочери, то есть вам, как я понимаю. Про ребёнка она ничего не рассказывала! Эти собаки не годятся для маленьких детей, что вы!.. Это собака-компаньон для взрослых, за ней особый уход нужен, пригляд.

– Мне ещё за собакой ухаживать не хватает! – Девица покрутила головой, как будто собеседница сморозила невесть какую глупость. – Забирайте, а деньги возвращайте! Хорошо, я человек отходчивый, не скандальный, а то бы в суд подала! За обман!

Галина Сергеевна вдруг посветлела лицом:

– То есть вы её возвращаете совсем? Ваша мама, когда мне её привезла, сказала – на передержку.

– Что ещё за передержка! – возмутилась девица. – Забирайте обратно и нянчитесь с ней, сколько хотите, только деньги верните все до копеечки, а мне такой радости не надо! Я думала, с ней маленький играться будет, а она не даётся! И чего? Какой от неё прок?

Галина Сергеевна под столом погладила собаку, та вынырнула, и они посмотрели друг на друга, обе радостные.

– Ну, конечно! – Галина Сергеевна уселась свободней, и крохотное ушастое существо опять устроилось у неё на коленях заинтересованным столбиком. – Давайте завтра? Только не здесь, мне сюда ехать неудобно!

– Зато мне удобно, – отрезала девица. – Вы ещё покапризничайте! Скажите спасибо, что мы …

– В суд не подадим, – неожиданно подхватила Тонечка, поднялась и подошла к троице.

Герман нисколько не удивился, чего-то в этом роде он и ожидал, странно, что его жена терпела так долго.

– Меня зовут Антонина Герман, – представилась Тонечка для солидности мужниной фамилией. – Я из Москвы. Разрешите присесть?

– Конечно, – пробормотала Галина Сергеевна, двигаясь вместе с креслом и словно давая Тонечкиному креслу больше места.

– Короче, завтра в семь здесь, и чтоб всё до копейки, – распорядилась девица.

– Какая прекрасная маленькая собака, – не обращая на девицу никакого внимания, заговорила Тонечка, обращаясь исключительно к Галине Сергеевне. – Я знаю эту породу! Она страшно редкая и ценная! Ещё со времён Средневековья!

Женщина покивала. Кажется, собака покивала тоже.

– Пражских крысариков дарили друг другу европейские монархи, – продолжала выступление Тонечка, – они очень ценились и стоили, как небольшое имение!..

Девица Милана перестала натягивать куртку, замерла и стала слушать.

Герман потешался.

– Они душили амбарных крыс, разносчиков чумы. Этих собак носили в сумках, и они спасали вельмож от карманных воришек!

Галина Сергеевна улыбнулась и погладила свою собаку.

– Так оно и есть. А у вас крысарик?

– Я о нём мечтаю! – воскликнула Тонечка пылко. – Во Вторую мировую порода почти погибла, и потом пришлось кропотливо восстанавливать! Эти собаки – мировое достояние!..

Милана недоверчиво посмотрела на собаку, словно прикидывая, что из неё можно извлечь.

– Вы ещё здесь? – вдруг обратилась к ней Тонечка. – Вы свободны, можете идти.

Это было сказано таким тоном, что девица неожиданно для себя подхватила с кресла сумку и быстро посеменила к выходу. Тонечка и Галина Сергеевна смотрели ей вслед. Она дошла до двери, остановилась, потрясла головой, словно прогоняя наваждение, оглянулась на них и вышла.

– Какая прекрасная маленькая собака, – заговорила Тонечка совсем другим голосом. – Я сразу хотела подойти, а мне муж говорит – не приставай!..

– Да, видите, какого я маху дала, – Галина Сергеевна улыбнулась. – Иногда трудно разобраться! Покупательница сказала, что взрослой дочери хочет подарок сделать, а про ребёнка ни слова! Конечно, они не для детей, собаки эти! Детям нужно лабрадора брать…

Она опять погладила собаку. Та внимательно следила за Тонечкой.

– Придётся нам с тобой новый дом искать, – сказала Галина Сергеевна. – Ну, ничего, хорошо, что без потерь вернули. Запуганная, конечно, но очухается! Они такие умные.

– Можно мне её подержать?

Галина Сергеевна посмотрела на Тонечку и отказала вежливо, но твёрдо.

– Зачем собаке лишние надежды? Вы же её не возьмёте! А она и так понимает, что от неё отказались. Вот уже неделя, как вернули, и всё время в плохом настроении, не отходит от меня. Мы лучше поедем, нам в Автозавод, далеко.

– Завтра увидимся, – быстро сказала Тонечка. – Вы же приедете!..

Галина Сергеевна рассеянно кивнула.

– Как это я не разобралась сразу! – сама себе сказала она. – Чуть не погубила собаку-то!..

– Тонечка, – окликнул Герман негромко.

Ему было совершенно ясно, что через пять минут его жена вернётся к столику с этой самой собакой!..

Она подошла, вид немного рассерженный.

– Саш, ну что такое? Я просто разговариваю!

– Если ты хочешь ехать к Кондрату, поедем.

– Нет, но это же совершенно замечательная маленькая собака!

– Это организм, а не собака! Зачем она тебе?

– Мы с ней вместе будем сценарии писать. И она станет со мной спать.

– Я уже сплю с тобой, – сообщил Герман, – место занято.

– Ну, Саша!

– Ну что – Саша?! И у нас же Черри!

Черри – веселая рыжая колли – на самом деле принадлежала тестю-генералу, но от души жила на два дома, и у тестя, и у Тонечки с мужем.

– Черри не моя собака, – заныла Тонечка. – А я хочу свою!.. Она будет сидеть у меня на руках, когда я пишу.

– А когда ты на совещании, она где будет сидеть?.. В сортире, как у той дуры?..

Тонечка, открывшая было рот, чтоб продолжать ныть, осеклась и задумалась, но только на секунду.

– А я буду брать её и на совещания тоже! – И она подцепила мужа под руку. – Её никто-никто не заметит, она станет тихо-тихо сидеть у меня под свитером, а я буду много-много и быстро-быстро работать!..

Герман промолчал.

«Много-много» и «быстро-быстро» работать – это совсем другой разговор, из другой, деловой и торопливой московской жизни.

Тонечка писала сценарии, и делала это хорошо, но, с точки зрения её делового и расторопного мужа, медленно. Ему нужно было быстрее, как можно быстрее!.. Его воля, он заставил бы её писать все сценарии для его продюсерской компании. Она сопротивлялась, конечно, но всё равно чувствовала себя виноватой – опять задержала, подвела, а то и не угодила, нужно переделывать, а производство стоит!

…Возможно, он слишком на неё давит, но деньги нужно зарабатывать изо всех сил, каждую минуту, не делая никаких поблажек, не позволяя расслабляться ни себе, ни окружающим, близким и далёким!..

«Я так не могу, – жалобно говорила Тонечка, шмыгая носом после очередного его выговора, – как ты не понимаешь, мне нужно подумать, помолчать, посидеть. Иначе я напишу какую-нибудь ерунду!»

«Ну, ерунду ты в любом случае не напишешь, – отвечал он сердито, – а думать и вздыхать некогда, нужно работать!»

Так у них и не получалось договориться, и это немного беспокоило его. Он никогда не упускал своего и любое безделье считал преступлением, а она качалась в гамаке, играла с собакой, грызла яблоко, и при этом у неё получались лучшие сценарии на современном отечественном телевидении!.. Он не очень понимал, как это ей удаётся, но из такого умения нужно извлекать прибыль, постоянно, ежедневно, а она… в гамаке качается, теряет время!..

Мысль о том, что «лучшие сценарии» как раз и получаются в основном из бездумных качаний в гамаке или созерцания июльских облаков, в голову ему не приходила.

– Са-аш, – сказала Тонечка дурацким голосом, когда он запустил двигатель машины, – подари мне собаку. Пражского крысарика! А?..

– Лучше скажи мне, зачем мы на самом деле едем к Ермолаю.

– Ну и пожалуйста, – Тонечка отвернулась и стала смотреть в окно. – Ну и сколько угодно.

Снег под вечер опять повалил, в свете фонарей густо сыпались крупные хлопья, и многочисленные следы, которыми был затоптан двор, уже замело.

Герман остановил машину у ворот, заезжать не стал. Тонечка распахнула пассажирскую дверь и посмотрела вниз.

Земля была далеко.

– Купил бы приставную лестницу, что ли, – пробормотала она. – Как пить дать, навернусь.

– Подожди, я тебе помогу.

Но она, разумеется, сама выпрыгнула из салона и пошла к калитке. Снег скрипел у неё под ногами.

Герман отчего-то чувствовал виноватым себя, а злился на Тонечку. Это было новым в его жизни – теперь всегда и во всём или почти всегда и почти во всём оказывалась виновата она!

Тонечка осторожно зашла на участок – он казался совсем не таким, как при свете дня, притихшим, настороженным, с глубокими тенями вдоль забора, похожими на провалы в черноту. Со стороны будки забренчало, и выбрался, волоча за собой цепь, кудлатый пёс. Он взглянул на Тонечку, потянулся и зевнул во всю пасть.

– У тебя хозяина забрали, бестолочь, – сказала она псу. – А ты спишь без задних ног!

Пёс вильнул хвостом.

– Саш, как его зовут, я забыла?

– Ямбург. Кондрат его с газовой станции привёз, как раз из-под Ямбурга.

– Что делал твой друг на газовой станции под Ямбургом?

Герман ничего не ответил.

…Э-э-э, нет, подумала Тонечка, так дело не пойдёт. Ты всё мне выложишь, милый. Я твоя жена, и именно я в данный момент стараюсь вызволить твоего друга из передряги!..

Впрочем, с расспросами можно подождать.

– Открывай скорей! Холодно, и лучше на крыльце просто так не маячить.

Герман открыл дверь – она не была опечатана, – они оказались внутри дома и замерли. Было очень тихо, слышно, как на кухне капает в раковину вода.

– Как ты думаешь, – зашептала Тонечка, в такой зловещей тишине по законам жанра следовало шептать, – он собаке сухой корм даёт или похлёбку варит? Первое, второе, третье и компот!

– Он может, – тоже шепотом подтвердил Герман, рассердился и заговорил в полный голос: – Что ты тут хотела найти? Ничего мы не найдём, темнота хоть глаз выколи.

– Мы задёрнем шторы и включим свет, – бодрым шёпотом ответила Тонечка. – Не бойся, Саша, я с тобой!

– Я ничего не боюсь.

Битое стекло и черепки захрустели, потом что-то зазвенело и покатилось.

– Осторожней, Тоня!..

Послышался шелест – Тонечка зашторивала окна.

– Я всегда думала, – донесся до него её шёпот, – что писать сценарии – самая безобидная и мирная работа на свете. Сидишь себе и пишешь. Пишешь, да и сидишь себе!..

Герман подошел к другому окну, засиневшему в темноте, как только привыкли глаза, и задёрнул плотную занавеску.

– Ох, ёлки-палки! – Она обо что-то споткнулась. – Можно зажигать, Саш!

Оба зажмурились от света, хлынувшего со всех сторон, а потом стали озираться.

В огромной комнате ничего не изменилось – ни в той половине, где был мир и покой, ни в той, где Мамай прошёл.

– Да уж, – сказал Герман в конце концов. Разгром при электрическом свете производил какое-то новое, ошеломляющее впечатление. – Что тут у них случилось?..

Тонечка зашла на половину кухни и уверенно полезла в шкаф.

– Что ты ищешь?

– Я хочу посмотреть ещё раз. Я уже днём видела эту штуку!..

Она вытащила из ящика свёрток тёмной кожи, перевязанный бечёвками, положила на стол и стала развязывать.

– Это ножи, целая раскладка, – Тонечка оглянулась на мужа. – Ножи всегда собственность повара. Всякое кухонное оборудование, продукты и прочее – собственность ресторана, а ножи у поваров всегда свои. И вот у меня вопрос! Если твой друг зарезал супругу, то чем?

Герман подошел к ней и стал рассматривать сверток.

– В ящиках только серебряные приборы, ими не зарежешь! Никаких тесаков и топоров на поверхности нет. То есть они наверняка где-то есть, но не под рукой. А здесь всё цело!..

И Тонечка откинула последнюю часть раскладки.

И уставилась на ножи в изумлении.

– Одного ножа не хватает, – констатировал Герман. – Как раз самого большого.

Тонечка кинулась к ящику, заглянула, а потом зашарила в глубине.

– Саш, ты понимаешь, что днём все ножи были на месте?! Я тебе точно говорю, я смотрела!

– Ты не заметила.

– Я всё заметила! И я клянусь тебе, они все были здесь! Каждый в своём кармашке!..

Герман подумал немного.

– Давай поищем… там? – и он кивнул в сторону разгрома.

– Его не может там быть, потому что днём он был в этой штуке!

– Кто-то мог взять нож из этой штуки и положить туда для достоверности картины. – Он махнул рукой в сторону разгрома. – Уже после того, как мы все уехали в отделение.

– Здесь всё заперли! А дверь просто так не взломаешь! Ты обратил внимание? У них как в бункере!

Тонечка выскочила в прихожую, выхватила телефон и стала светить фонариком в дверной замок.

– Не взломано тут ничего! Если открывали, то ключами! Саша!

– А?

– Я ничего не понимаю, – произнесла Тонечка жалобно. – Почему я не понимаю?!

– Я-то уж совсем ничего не понимаю, – пробормотал Герман. – Я же не пишу сценарии.

– При чём тут сценарии?!

Она вбежала на кухню и энергично почесала свои буйные кудри.

– Думай, думай, – велела она себе. – Предположение, что нож вынули из раскладки, чтобы подложить на место возможного убийства – чушь. Здесь сотрудники всё осмотрели, составили протокол и уехали, зачем подбрасывать нож после осмотра, для кого?.. Но всё же нужно попробовать поискать.

– Я попробую, – сказал Герман, перешёл на другую половину и уставился в пол.

– И дверь, – продолжала Тонечка. – Дверь не взломана, а она совершенно точно была заперта! Значит, открывали ключами. Давай подумаем, у кого могут быть ключи.

– Я вынул связку из замка зажигания красной машины, – отозвался он, присев на корточки и осторожно рассматривая какие-то черепки. – Кондрат сказал, что это машина его жены.

– Стало быть, и ключи тоже её, – подхватила Тонечка. – Ну, у него свои ключи должны быть точно. Но он в кутузке. Остаётся тётя Мотя, которая днём вопила и билась.

– Она домработница и звать её Светлана Павловна Махова.

– Кстати, – Тонечка посмотрела на мужа с восторгом. – Кстати, это мысль! Она могла вернуться и подложить нож! Как раз для достоверности картины! Помнишь, она сразу стала кричать, что твой друг Кондрат сволочь и поганая свинья, допился и зарезал Леночку! Вряд ли она знает, что второй раз под протокол никто ничего не осматривает!

– Н-да… – пробормотал Герман.

Копаться в осколках и мусоре было противно. Он косился на зазубренные пики выбитых стёкол с подсохшими красными каплями, и от их вида его мутило.

– Он сильно пил? Твой повар?

– Не знаю, я давно его не видел. Раньше пил как все.

– Откуда он вообще взялся, Саш? Для чего мы сюда к нему поехали?

Он поднялся с корточек и переступил через опрокинутый стул.

– Я сто раз уже говорил!.. Старый приятель, позвал в гости, чего не съездить!

– Ну да, ну да, – согласилась Тонечка. – В Рим мы не полетели, потому что тебе некогда, а в Нижний Новгород – совсем другое дело, конечно! Чего не съездить…

Герман промолчал.

Тонечка вновь принялась открывать шкафы.

– Как ты думаешь, где может быть собачий корм?..

– Если первое, второе, третье и компот, то в холодильнике, а если мешок, не знаю где. Ищи.

– Какой ты умный, Саша.

Тонечка заглянула в холодильник, но там не было ничего, что могло сойти за собачий обед, и вообще готовой еды почти не было. Видимо, Кондрат Ермолаев готовил, что называется, «с ножа» – приготовлено, съедено, всегда свежее, всегда с пылу с жару!..

Зато холодная кладовая ломилась от припасов – здесь хранилось такое изобилие, что Тонечка несколько секунд озиралась в изумлении. На полках в образцовом порядке были разложены пакеты и расставлены сверкающие банки, отдельно лежали приправы, какие-то стручки и ветки, плотно закупоренные стеклянные сосуды, в одном из них на дне оказался диковинный цветок. Спаржа, артишоки, фенхель, имбирь, сельдерей, какие-то травы, отдельно, за стеклом – десять сортов и разновидностей муки!

Как видно, повар еду любил, холил и лелеял!

– Саш, подойди! Посмотри, что тут!

Захрупало стекло, Герман подошёл и присвистнул.

– А собачьего корма так и нет?

– У него всё разложено идеально, у твоего Кондрата, – сказала Тонечка. – Такое только в кино показывают!.. Стало быть, и собачья еда должна храниться по всем правилам!

– Ты знаешь правила хранения собачьей еды?

– Из пакета пересыпать, закрывать крышкой, не на свету и не на жаре, – протараторила Тонечка. – Это все знают, у кого собаки. Пошли отсюда, а то мы тепла напустим! У него здесь аж два градусника, на этой стене и на дальней, видишь?

Они вернулись в кухню. Герман потёр затылок – голова начинала болеть как-то снизу, от шеи. – Ему хотелось скорей уехать отсюда, вернуться в «Шератон», съесть двойную порцию огненной ухи, выпить рюмку водки, завалиться на чистые простыни и спать до часу дня.

Но его жена искала собачий корм.

В самом углу кухни, за холодильником, обнаружился справный дубовый бочонок с плотной крышкой. Тонечка потянула, крышка открылась не сразу.

– Нашла!.. Саш, притащи с улицы миску!.. Она возле будки! Как же хорошо, сейчас собака наконец поест!

– Налей ему виски, – буркнул Герман, распахивая дверь. – Собака наконец выпьет!

– Уличные собаки, – вслед ему проговорила Тонечка, – зимой едят снег, а виски они не пьют! И воду они тоже не пьют! Им хватает снега!

Миску с едой она вынесла сама, чтобы послушать, как пёс станет радостно и упоительно хрустеть, и, понаблюдав немного, вернулась в дом.