Комиссар госбезопасности. Спасти Сталина! Таругин Олег
Договорить он не успел. Дубовые створки входных дверей с треском – видимо, немного перекосило при взрыве – распахнулись, поддавшись напору извне, и в кабинет ввалилось сразу с полдесятка людей. Первым оказался, разумеется, Поскребышев, за спиной которого толпились сотрудники НКВД в разных званиях и военврач в распахнутом белом халате с увесистым саквояжем в руке. Александр Николаевич прижимал к голове какую-то окровавленную тряпицу, чему Кобрин особо и не удивился: его кабинет располагался ближе к эпицентру, потому и пострадать должен был куда больше. Уцелел, значит? Отлично, поскольку на его счет имелись определенные сомнения. Вторым, кого он тоже узнал сразу, был начальник охраны Власик. Остальные были незнакомы, видимо просто дежурная смена.
– Товарищ Сталин! – молнией метнулся вперед Николай Сидорович. – Вы целы?
– Как видишь, – буркнул тот. – Ну, чего столпились? Николай, распорядись – вон, товарищу народному комиссару медицинская помощь нужна. И товарищу Поскребышеву тоже. Остальным тут делать нечего. Пусть делами занимаются. А с тобой мы после поговорим. Работай!
Обернувшись к Кобрину, Иосиф Виссарионович коротко дернул головой:
– Товарищ генерал-майор, выполни мою просьбу, собери бумаги. А Зыкин пускай тебе поможет. Не нужно, чтобы секретные документы на полу валялись, нехорошо это, неправильно. И поторопитесь, холодно тут. Нужно в другое место пойти, да.
– Так точно, товарищ Сталин! – спокойно выдержав тяжелый взгляд Власика, который, судя по поведению хозяина кабинета, был не в курсе настоящей личности командарма Ракутина, а значит, и всего остального, четко кивнул Сергей. – Товарищ лейтенант, приказ слышал? Давай живенько, ты вон оттуда начинай, а я – с этой стороны. Потом пробежишься по кабинету, чтоб ни один листок в какую щель не попал.
– По папкам? – нахмурившись, счел необходимым уточнить Витька, смущенно сжимая в кулаке окровавленный носовой платок. Судя по всему, окончательно в себя Зыкин пока так и не пришел. Впрочем, состояние боевого товарища Кобрин прекрасно понимал: сначала с самим товарищем Сталиным встретился, а затем вместе с ним едва не погиб. Какое уж тут душевное спокойствие, откуда ему взяться?
– Вить, да просто собирай, найдется, кому рассортировать. Давай, быстренько, незачем тут долго находиться. Окна, вон, вышибло, а на улице совсем не лето. Товарищ Сталин замерзнуть может, а без этих документов он кабинет не покинет, сам понимаешь.
– Товарищ Сталин, – неожиданно подал голос Власик, накидывая на плечи Вождя невесть откуда взявшуюся шинель. – Полагаю, у товарища Ракутина и товарища лейтенанта госбезопасности нет допуска к документации такого уровня…
Медленно повернув голову, Иосиф Виссарионович несколько секунд сверлил глазами начальника охраны, отчего тот явно нервничал, но все-таки снизошел до объяснений:
– Уже есть, я так решил. Товарищ Поскребышев ранен, что ж мне, самому их собирать? Занимайся своим делом, Николай Сидорович, а в другие не лезь. Ты меня охранять должен? Вот и охраняй, а то чуть не убили, да. Пусть твои сотрудники разберутся, что за стрельба в коридоре была перед тем, как бомба упала. Это сейчас самое важное. Работай. Доложишь через час.
– Простите, товарищ Сталин, – стушевался тот. – Через час будут первые результаты!
Куда именно их отвели, Кобрин точно не знал. Судя по всему, в переоборудованный под бомбоубежище подвал бывшего Сенатского дворца, где высшее руководство страны должно было пережидать вражеский авианалет, если не имелось возможности или времени добраться до основного укрытия. Небольшая комната напоминала сталинский кабинет в миниатюре: и телефонная связь имелась, и стол для заседаний, и даже занавешенная карта СССР на стене. С точки зрения Сергея – так даже и поуютнее верхних апартаментов, каких-то излишне просторных, под стать всему зданию в целом. Компактненько так, чем-то даже похоже на кабинет генерал-лейтенанта Роднина…
Произошло это, понятное дело, не сразу: сперва Вождя осмотрели врачи, после почти что получасового обследования однозначно признавшие, что близкий взрыв фашистской авиабомбы остался без серьезных последствий. Все время медосмотра Кобрин с Зыкиным проторчали в коридоре, поскольку никакого иного приказа не имели. Витька подпирал стену, прижимая к груди пухлую пачку папок и отдельных листов; Сергей же бродил, провожаемый настороженными взглядами охранников, туда-сюда, размышляя над произошедшим. Потихоньку оные размышления сворачивали в нужную сторону, превращаясь во что-то более-менее осмысленное. По крайней мере, теперь майор примерно представлял, чем именно по ним шарахнули.
Правда, вопрос, «кто именно это сделал», пока оставался открытым. Нет, оно, конечно, понятно, что фрицы, но с чьей подачи? Кто их надоумил использовать эту самую экспериментальную управляемую бомбу именно подобным образом? В прошлой истории ничего подобного ведь и близко не наблюдалось, даже в планах. Начиная с сорок третьего года гитлеровцы использовали ее исключительно в качестве противокорабельной, для чего она, собственно говоря, и разрабатывалась. Но самое важное другое: каким образом она наводилась на цель? Как в реальной истории, штурманом-оператором при помощи радиоуправления и сигнального трассера в хвосте? Или подсветившим мишень диверсантом с лазерным целеуказателем? Но в 1941 году подобное – полный бред. Скорее всего, радиомаяк – не зря же в коридоре кто-то стрелял.
Ох, не случайно у него так неспокойно на душе! Что-то пошло не так… вот только знать бы еще, что именно? Поневоле задумаешься, сами фрицы все это придумали – или им кто-то помог? Кто-то, кто знает о будущем гораздо больше других? Вдруг то, испытанное за несколько мгновений до взрыва ощущение начала темпорального переноса, неспроста? И он каким-то невероятным образом почувствовал рядом такого же «гостя», каковым сам является для этого времени? Чужака, так сказать? Гм, весьма любопытно… если это окажется правдой, получается, он сумеет обнаруживать тех, в кого подсадили матрицу донора? Но ведь с научной точки зрения – это полный нонсенс?! Или нет?
Выдерживающая положенную дистанцию охрана, усиленная по случаю покушения, не мешала, зорко следя, чтобы командарм, к которому САМ неожиданно проявил столь большое внимание, не выкинул чего-нибудь эдакого. Командарм ничего «эдакого» не выкидывал, меряя гулкими шагами коридор, и охранники понемногу успокоились, хоть бдительности и не потеряли. Да и сам Кобрин едва ли не физически ощущал, как понемногу спадает чудовищное напряжение крайнего часа. Вон, даже Витька, наконец, расслабился, опустившись на один из стоящих вдоль стены стульев. Драгоценные документы он при этом, понятно дело, продолжал прижимать к груди, аки заботливая мать – младенца. Впрочем, и правильно. Пропадет хоть один листик – задолбается доказывать, что не верблюд. Самому Кобрину куда проще, он тут, как ни крути, гость, пусть даже и желанный… Гм, вот он и снова назвал себя «гостем»…
После того как врачи убедились, что здоровье товарища Сталина в безопасности, короткий осмотр прошли и Сергей с Зыкиным. Много времени последнее не заняло: и тот, и другой отделались несильной контузией, несколькими ушибами и оставленными осколками стекол царапинами, которые кремлевские эскулапы со всей щедростью залили йодом. «Осматривались» и получали медпомощь по очереди, поскольку Витька категорически отказался даже ненадолго оставлять без присмотра секретные бумаги, с чем Кобрин в целом был абсолютно согласен. А уж затем двинулись в этот подземный кабинет-убежище…
Пошарив по ящикам рабочего стола, Иосиф Виссарионович обнаружил пачку папирос, с видимым удовольствием закурив. Опустившись в кресло, махнул рукой:
– Чего стоите-то, товарищи, особого приглашения ждете? Так не до политесов сейчас, сами видите, как все завертелось. Присаживайтесь, полагаю, нам найдется о чем поговорить. Лейтенант, да положи ты эти папки!
– Куда положить, товарищ Сталин? – вытягиваясь по стойке «смирно», переспросил охрипшим от волнения голосом Зыкин, все еще не привыкший, что Вождь может вот так запросто к нему обратиться.
– Вон, на стол положи, я с ними потом разбираться стану. Все собрали?
– Так точно, до единого листика! Лично дважды везде проверил, весь пол на карачках облазил!
– Хорошо, – улыбнулся в усы Иосиф Виссарионович. – А теперь садись рядом с товарищем майором. Ничего, что я тебя, товарищ Кобрин, так называю? Другим это, понятно, слышать не стоит, но сейчас можно.
– Нормально, товарищ Сталин.
– Вот и хорошо, – сделав еще одну затяжку, Иосиф Виссарионович снова покопался в столе, теперь уже в тумбе, выставив на столешницу початую бутылку коньяка:
– Сергей Викторович, вон там возле графина стаканы стоят, принеси. Думаю, нам сейчас нелишним будет по чуть-чуть принять. За второе рождение, так сказать.
– Слушаюсь, – Кобрин взял со стоящего в углу помещения столика три тонкостенных стакана.
Коньяк Вождь разливал собственноручно, грамм по тридцать. Сергей машинально отметил, что его рука уже не дрожит: горлышко бутылки ни разу не звякнуло о край посудин. Да и уровень янтарной жидкости оказался идеально равным.
– Предлагаю выпить за наше знакомство, товарищи командиры. И за сегодняшнее спасение.
– Спасибо, товарищ Сталин, – абсолютно серьезно кивнул Сергей, поднимаясь на ноги. Витька подорвался следом, едва не расплескав благородный напиток. – Я и на самом деле очень рад, что нам удалось встретиться. И что мы уцелели сегодня.
– Вот кстати, насчет сегодня, – отставив пустой стакан, Сталин отер ладонью усы. – Хороший коньяк, правда?
– Так точно, Иосиф Виссарионович, – согласился Кобрин, ничуть не удивившись тому, как быстро и непредсказуемо тот меняет темы разговора, равно как и возвращается к прежним. – Отличный даже. В моем времени такого, наверное, уже не делают. Хотя я не большой знаток, если честно.
– Правильно, – неожиданно одобрил тот. – Хороший командир не про выпивку должен думать, а про победу! Хотя и без этого порой тоже нельзя, иначе нервы перегорят. Так что ты там хотел рассказать насчет этой бомбы? Помнишь, я спросил, откуда ты узнал? А потом нас прервали?
– Помню, товарищ Сталин. Разрешите начать со второго вопроса? Откуда узнал, точно объяснить не сумею. Просто почувствовал опасность, у меня подобное и раньше иногда случалось, в самый напряженный момент боя, к примеру. А еще услышал звук работающего реактивного двигателя. Ну, по крайней мере, в тот момент мне так показалось, что я его слышу.
Про то, другое чувство Сергей, разумеется, решил не упоминать, поскольку и сам пока не разобрался, что к чему. Да и не смог бы ничего объяснить – каким, собственно, образом, если сам ровным счетом ничего не понимает?
– Интуиция это называется, – понимающе кивнул Вождь, закуривая новую папиросу. – Зачем тут еще чего-то пояснять? Знакомое дело, сам, бывало, испытывал. А что звук этого самого – как ты там сказал? реактивного? – мотора услышал, так мало ли? Тоже зря в себе сомневаешься, может, у тебя слух такой, идеальный. Как у музыканта. И проявилось это в самый неожиданный момент. Тут я никаких подозрений к тебе не испытываю, ты хоть и из будущего, но такого подстроить никак не мог. Да и зачем? Сам ведь рядом был, тоже едва не погиб.
Сталин отчего-то нахмурился. И, помедлив с пару затяжек, продолжил, произнеся то, чего Кобрин услышать никак не ожидал:
– Знаешь, майор, очень сильно я не люблю кому-то должным себя чувствовать. А ты мне, так уж выходит, чуть ли не жизнь спас. Поди, знай, как бы оно вышло, если б ты меня на пол не повалил – окна вон с какой силищей вылетели. А еще говорили, что бронированные…
– Товарищ Сталин! – решительно отрезал Сергей, поднимаясь. – При чем тут вообще это?! То, что я сделал… – на миг Сергей все-таки смутился, мучительно подбирая подходящие слова. – Не знаю, как правильно сформулировать, я все-таки солдат, а не политик, меня разные красивости говорить не учили. Ради будущего, что ли? Поскольку без вас я никакого будущего просто не вижу! Вы ведь читали, как все дальше происходить станет? И чем в итоге закончится?
– Сядь, Сергей Викторович, чего так раздухарился? – буркнул хозяин кабинета.
И задумчиво пробормотал, с сожалением глядя на практически докуренную папиросу:
– А плохо, когда окон в кабинете нет, верно? Я, знаешь, люблю, когда светло. И шторы сам раскрываю, и люстры включаю. В полутьме нехорошо сидеть, лиц не видно… Ладно, давай эту тему оставим, не важно оно сейчас. Так что про бомбу рассказать можешь? Или это никакая и не бомба была?
– Бомба, товарищ Сталин, – кивнул Сергей, довольный, что разговор отвернул от скользкой темы. – Именно что авиационная бомба, только управляемая и способная к недолгому самостоятельному полету. Самолет-носитель сбрасывает ее неподалеку от цели, а дальше она планирует за счет горизонтального оперения и реактивного двигателя, и наводится, вероятнее всего, по радио.
– Рассказывай. Пока можно без подробностей. Откуда у Гитлера такая диковина? И что это вообще за оружие такое? Почему у нас ничего подобного не разрабатывается? В той информации, что мы от твоих реципиентов получили, – Иосиф Виссарионович кивнул на стопку папок и помятых бумажных листов, – о подобном ни единого слова нет. Или я невнимательно читал?
– Внимательно читали, товарищ Сталин. Я про этот самый «Хеншель-293» только недавно вспомнил, пока вас врачи осматривали.
– А почему не раньше? На память ты вроде не жалуешься.
– Да потому что реально фрицы… ну, то есть фашисты их только в конце лета сорок третьего начали использовать! В августе, если точно. Против английских кораблей, поскольку эта самая бомба и разрабатывалась именно в качестве противокорабельной! А сейчас у них в наличии от силы полдесятка предсерийных моделей имеется. Ну, собственно, уже на одну штуку меньше.
– Так, все, – Иосиф Виссарионович решительно прихлопнул по зеленому сукну ладонью. – Давай-ка, Сергей Викторович, по порядку. Выкладывай, что помнишь и знаешь. А товарищ Сталин послушает. Поскольку очень ему такое опережение не нравится…
– Так точно. Только сначала разрешите еще кое-что добавить?
Сталин молча кивнул.
– Необходимо тщательно обследовать завалы на месте рухнувшей стены и обыскать тела погибших. Уверен, где-то должен найтись радиомаяк, вероятнее всего – портативный, чтобы можно было поместить в карман или полевую сумку. Размерами примерно с фонарик или небольшую книгу.
– Ай, зачем глупости говоришь, майор? – раздраженно отмахнулся тот. – Неужели думаешь, что мои люди этого не знают? Власик уже работает, люди Лаврентия тоже. Все соберут, потребуется – так и через сито просеют. Не нужно считать предков непрофессионалами.
– Простите, товарищ Сталин. Виноват.
– Прощаю. Рассказывай, надоело ждать…
Глава 3
Москва, Кремль, октябрь 1941 года
Начальник личной охраны Николай Сидорович Власик появился ровно через пятьдесят семь минут. Коротко постучав в дверь и, дождавшись разрешения, вошел в кабинет, бросив на Кобрина с Витькой очередной неприязненный взгляд.
– Разрешите, товарищ Сталин?
– Докладывай. Самую суть.
– Самая суть вот, – главный телохранитель Вождя выложил на столешницу небольшую, размерами с пачку местных папирос, коробочку. Пластиковый корпус оказался предсказуемо вскрыт: подчиненные Власика проверяли непонятный прибор на предмет наличия взрывчатки или каких-нибудь отравляющих веществ. Внутри практически ничего не было, лишь пустое гнездо под батарею (сейчас на всякий случай изъятую и отправленную на дополнительное исследование) и стеклянное крошево, оставшееся от разбившихся радиоламп.
– Это радиомаяк, на сигнал которого наводился неустановленный летающий боеприпас, вероятно, реактивный снаряд большой мощности. Мои люди продолжают собирать обломки – на подлете эта штуковина немного промахнулась и врезалась в зубцы кремлевской стены, так что обломки имеются.
– Про маяк говори, – закаменев лицом, отчеканил Сталин. – У кого нашли, кто предатель? Кто эту гадость под мой кабинет принес?
– Вы уже знаете?! – поразился тот. – Но откуда?
– Николай, товарищ Сталин всегда и все знает, неужели еще не привык? Докладывай!
– Некто сержант госбезопасности Маленник, из отряда внешней охраны. Подчинен наркому внутренних дел, – произнесено последнее было со значением и ноткой превосходства. Сталин, судя по выражению лица, этот нюанс тоже уловил. – Возле вашего кабинета им заинтересовались мои люди, потребовали предъявить документы и осведомились, что он тут делает. Он запаниковал и бросился бежать в сторону лестницы. Сотрудники применили оружие – на теле обнаружены пулевые ранения, стреляли по ногам, чтобы взять живым. В этот момент приблизительно в десяти-пятнадцати метрах от внешней торцевой стены взорвался этот самый реактивный снаряд. При взрыве и частичном обрушении фасада погиб и сам диверсант, и мои люди. Также на первом этаже погибло еще пятеро.
– Понятно, – незаметно переглянувшись с Кобриным (Сергей понимающе моргнул), ответил Сталин. – Про саму бомбу что уже известно?
– Специалисты работают, Иосиф Виссарионович, но определить, что именно взорвалось, будет непросто, – уклончиво ответил Власик. – Взрыв оказался чрезвычайно сильным, так что от самого боеприпаса, понятно, ничего не осталось, только воронка здоровенная. Когда соберут то, что этот снаряд потерял, когда стену протаранил, возможно, что-то поймут. Но мы уже опросили зенитчиков и наблюдателей ВНОС.
– И что же они видели? – ухмыляясь, осведомился Сталин.
– Был замечен одиночный бомбардировщик, летевший на большой высоте с северо-востока. Поначалу приняли за авиаразведчик, поскольку бомбить с подобной высоты бессмысленно, да и не бомбят они днем и поодиночке. Но примерно над Лосиным островом самолет неожиданно резко снизился и выпустил снаряд, после чего попытался уйти, но был сбит батареей ПВО, расположенной в районе депо «Москва-3». Реактивный снаряд, похожий на небольшой самолет с короткими прямыми крыльями, был замечен над Комсомольской площадью и Садовым кольцом. Летел очень быстро, быстрее истребителя, зенитчики даже не успели его обстрелять. Целился в здание Совнаркома, в ту стену, где располагались окна вашего кабинета. Но по непонятной причине над Красной площадью неожиданно нырнул вниз, в результате чего зацепил стену и частично развалился в воздухе. Про остальное я уже докладывал.
– Реактивный снаряд, понимаешь ли, какой-то придумали, – сварливо пробурчал Сталин. – И никакой это вовсе не снаряд был, а управляемая бомба германской фирмы «Хеншель». А наводилась она вот на эту самую коробочку, – Вождь брезгливо ткнул пальцем в разбитый радиомаяк.
Наткнувшись на взгляд Кобрина, Иосиф Виссарионович, осекся, по-грузински буркнув что-то себе под нос.
– Откуда вы… – ахнул Власик, широко распахивая глаза. – Не понимаю…
– Оттуда. Ты, Николай Сидорович, пока помалкивай о том, что сейчас услышал, это приказ. Я тебе потом расскажу, все равно пора уже посвящать. Иди, еще через час доложишь, что нового. И связи этого Маленикова на всякий случай проверьте, мало ли что.
– Маленника, товарищ Сталин, – автоматически поправил начальник охраны. – Уже проверяем, на его квартире следственная группа работает, с родственниками и близкими товарищами тоже работаем. Разрешите идти?
– Иди. Хотя постой. Что там с товарищем Берией?
– Пришел в себя, врачи говорят, ничего серьезного, небольшое сотрясение мозга. Рекомендуют денек-другой отлежаться.
– Александр Николаевич как?
– С товарищем Поскребышевым тоже все в порядке, ему просто осколками стекла кожу посекло. Раны обработали и перевязали, сейчас в приемной прибирается. И заодно контролирует работы в вашем кабинете. Окна обещают сегодня заменить, остальное уже завтра.
– Не горит, – пожал плечами Сталин. – Все равно теперь придется в другое место перебираться… ладно, это мы с тобой еще обсудим, я про твои рекомендации насчет безопасности, про которые ты еще в сентябре говорил, помню. Похоже, пришло время под землю прятаться, как ты и предлагал. Свободен, Николай Сидорович.
– Так точно, – Власик покинул кабинет, неслышно прикрыв за собой дверь.
– И не надо так на товарища Сталина глядеть, Сергей Викторович, – буркнул Вождь, шурша спичечным коробком. – Согласен, может, и не стоило ему знать. Но он не предаст, я ему верю. Кроме того, я уже сказал, пора его в кое-какие подробности посвятить, он мужик умный, потому не нужно, чтобы попытался что-то самостоятельно выяснить. Ты мне вот что лучше скажи, майор: то, что этот диверсант из людей Лаврентия оказался – это что-то значит? Не люблю, когда такие совпадения случаются.
– Не думаю, товарищ Сталин, – без малейшей задержки ответил Кобрин, мысленно уже принявший решение. – Практически убежден.
– Почему? Объясни?
– Иосиф Виссарионович, я почти уверен, что сержант Маленник в данном случае только реципиент.
– Что?! Как ты сказал?! – горящая спичка так и не добралась до папиросы, замерев в нескольких сантиметрах от курки[3]. Ощутив, как огонек ожег пальцы, Сталин, не глядя, швырнул ее в пепельницу. – Шени дада!
– Подозреваю, Иосиф Виссарионович, что в этом мире появились и другие «гости из будущего», кроме меня и моих товарищей. Собирающиеся помочь тем, с кем мы сражаемся. Но доказать пока никак не могу. Это, ну, предчувствие, что ли? Интуиция, как вы сами недавно говорили.
– Плохо, и так, – глухо пробормотал Вождь, прикуривая со второй попытки. – Совсем нехорошо, да… Лейтенант, – обратился он к дернувшемуся, словно от электрического удара, Зыкину, – налей-ка нам еще по чуть-чуть.
– Так точно, товарищ Сталин. – Ухитрившись ни разу не звякнуть горлышком о края стаканов, Витька набулькал в посудины граммов по двадцать.
– Давайте выпьем, товарищи. Врачи говорят, от нервов помогает, если не злоупотреблять.
Отставив пустой стакан, Иосиф Виссарионович несколько минут молча курил, угрюмо глядя перед собой. Затем поднял взгляд:
– Сергей Викторович, если ты не ошибаешься, это может стать для нашей страны большой проблемой, я правильно понимаю?
– Правильно понимаете, товарищ Сталин.
– Вот кстати, тебе там, у себя, – Вождь ткнул отставленным большим пальцем куда-то за спину, – ни о чем подобном не рассказывали?
– Никак нет, точно не упоминали.
– Может, у тебя просто допуска не было? Потому и не вводили в курс?
Поразмыслив несколько секунд, Сергей помотал головой:
– Не думаю, Иосиф Виссарионович. Всех подробностей до меня, разумеется, не доводили – поначалу я даже не был уверен, что каждый раз попадаю в один и тот же мир, – но подобное уж слишком серьезно, чтобы скрывать.
– Э-э, а ну-ка погоди, майор, – неожиданно поднял ладонь Сталин. – А вот это ты сейчас что имел в виду? Что значит «в один и тот же мир»? Поясни, не понимаю. Их что, несколько, что ли, миров этих? Как такое быть может?
Кобрин мысленно тяжело вздохнул. Вот же блин, и кто его только за язык тянул?! Не мог как-то иначе сформулировать? Теперь придется объяснять, ничего иного не остается. Поймет? Разумеется, поймет, не тот это человек, чтобы не понять. Проблема в другом: он и сам не во всем разобрался, вот ведь как выходит! Идиотская какая-то ситуация…
– Понимаете, товарищ Сталин, существует научная теория, что мир, откуда я пришел – его еще называют базовым, – не единственный. Есть еще множество других, которые ученые называют «параллельными». И ход истории в каждом из них с определенного момента различается. Этот момент называют «точкой расхождения» или «бифуркации». Как бы вам попроще объяснить…
– Попроще не нужно, товарищ Сталин не дурак, нужно так, чтобы мы с товарищем лейтенантом поняли! – решительно отрезал Вождь, назидательно подняв указательный палец. – Что это еще за бифуркация такая? – латинское слово Иосифу Виссарионовичу явно не нравилось.
– Так точно. Считается, что любое серьезное вмешательство в прошлое приводит к неминуемым изменениям всех дальнейших событий будущего. И далее весь исторический процесс идет уже по новой колее. В момент этого вмешательства от базового мира, где все остается в точности, как и раньше, ответвляется новая ветка, в которой события начинают развиваться по другому сценарию. Этот момент и есть точка бифуркации. А вторая ветка – альтернативный или параллельный мир. Собственно говоря, вот этот самый мир, где мы сейчас находимся. Разрешите лист бумаги и карандаш?
– Держи, – Иосиф Виссарионович выложил перед Кобриным требуемое.
– Смотрите, так, наверное, понагляднее будет… – Сергей начертил по центру жирную линию. – Вот это – базовый мир, историю которого вы знаете от меня и моих реципиентов, – он кивнул на стопку папок на краю стола. Сталин понимающе качнул головой. Зыкин слушал, приоткрыв рот, но, похоже, даже не замечал этого.
– А вот это – точка бифуркации, – майор перечеркнул линию коротким поперечным штрихом, подписав внизу «22 июня 1941». – Момент, когда я и мои товарищи впервые изменили ход истории. Именно в этот день история начала меняться и произошло примерно следующее, – строго параллельно «базовой» линии появилась еще одна, потоньше, начинающаяся от поперечной черты. Ну, настолько строго, насколько хватило чертежных талантов Сергея, конечно.
– Мы сейчас где-то здесь, – карандаш снова черкнул по бумаге, пересекая вторую линию и выводя сегодняшнюю дату. – Простой пример: в базовой линии никакого покушения на вас в этот день не было. Зато был чудовищный разгром Красной Армии в летнем приграничном сражении, несколько котлов и так далее. Все, о чем вы знаете из документов, – события моего мира. Здесь же все идет уже совершенно иначе, свидетелем чему вы сами являетесь. Поняли, товарищ Сталин?
– Понял… – глухо пробормотал тот. – А… этот новый мир… он еще чем-то отличается от, гм, прошлого? Как ты там сказал, «базового»?
– Абсолютно ничем, Иосиф Виссарионович. Упрощенно говоря, даже количество волос на вашей голове совпадает, или число листьев на любом из деревьев у здания Совнаркома. Я не ученый, а боевой офицер, так что никаких сугубо научных подробностей просто не знаю, но в этом уверен: единственное различие вашего и моего мира только в том, что здесь история пошла в более благоприятном для Советского Союза направлении. Чего, как я понимаю, собственно говоря, и добивалось мое командование. Зачем это сделано – понятия не имею.
– Какая любопытная… теория, – иронично хмыкнул Вождь, аккуратно складывая лист в несколько раз и зачем-то пряча в карман френча. – И что же дальше?
– Как что?! – откровенно опешил Кобрин. – Виноват, не понял вопроса? Заканчивать войну и строить новый мир, разумеется! Мир, который будет лучше моего и где не будет ни распада СССР, ни многолетнего доминирования американцев с их античеловеческой идеологией, ни колониальных войн в далеком будущем! Собственно говоря, если судить по сегодняшнему покушению, у вас все получилось…
– Как ты сказал? – мгновенно напрягся Сталин. – Почему так считаешь?
– А как иначе? – удивился Сергей. – Сами посудите, Иосиф Виссарионович: освоить технологии хронопутешествий раньше, чем это произошло в моем родном мире, наш неведомый пока противник никак не мог, иначе об этом уже стало бы известно. Значит, они отправляют своих доноров примерно из того же времени, откуда пришел я. Почему отправляют? Полагаю, ответ может быть только один: что-то там, в их будущем, им активно не нравится. Настолько сильно не нравится, что они решились попытаться переписать историю, не позволив Советскому Союзу достичь всего того, чего он, твердо убежден, достигнет!
– Все сказал?
– Так точно, все. Простите, если сумбурно вышло, но мне ведь тоже никто и ничего прямо и не объяснял, одни сплошные намеки. Официально считалось, что мы отправляемся именно в параллельный мир или даже несколько миров, но одно время я искренне считал, что все-таки попадаю в прошлое базовой реальности, просто волна изменений еще не добралась до будущего. Мне ведь приходилось постоянно работать с архивами Мин-обороны, и я видел, как менялась судьба моего предка, Федора Кобрина, – при этих словах Вождь незаметно для Сергея бросил на Зыкина короткий многозначительный взгляд, в ответ на который лейтенант понимающе кивнул.
– Тем более перед самой первой отправкой в прошлое генерал-лейтенант Роднин упоминал, что не существует никаких параллельных миров. Правда, больше он к этому вопросу ни разу не возвращался, а напрямую я больше не спрашивал. Но потом я стал догадываться, что на самом деле слушатели получают доступ к архивам именно вашей реальности. Каким именно образом, понятия не имею – то ли между параллельными мирами все-таки установлена связь, то ли «архив МО» создан искусственно, исключительно для участников эксперимента: узнать, как обстоит на самом деле, я не мог, все научные подробности строжайше засекречены.
– Значит, будут и другие… гости незваные?
– Скорее всего, – кивнул Сергей. – Это было бы логично.
– Совсем плохо, майор. Догадываешься почему?
– Так точно, товарищ Сталин. Подселить матрицу сознания теоретически можно и в кого-то из близкого окружения. Потому вашей безопасности придется уделить большее внимание.
– А вот в тебя – нельзя, – не то спросил, не то, наоборот, констатировал непреложный факт Вождь. – Вот ведь как смешно…
– Ну, на самом деле, у противника не столь большой выбор, – припомнив прочитанную будущим участникам «Тренажера» еще на первом курсе лекцию, покачал головой Кобрин. – Критерии отбора очень жесткие, жесточайшие даже, поскольку подобрать подходящего для внедрения пси-матрицы… ну, то есть разума донора носителя, весьма непросто. Грубо говоря, для каждого донора крайне сложно подобрать подходящего реципиента. По статистике, для устойчивой и успешной ассоциации подходит примерно один из двух-трех десятков, иногда и того больше. Так что в каждого никак не получится. Вот даже этот самый Маленник: ведь куда проще было бы взять под контроль кого-то из людей Власика, которым положено постоянно находиться поблизости от вас. Но, видимо, не сумели, потому и пришлось привлекать этого сержанта… что в итоге всех нас и спасло.
– Гм, весьма любопытно и… обнадеживающе.
– Именно, товарищ Сталин. Не знаю, так ли оно на самом деле, но слышал краем уха, что даже сам термин «донор-реципиент» – взят по аналогии с совместимостью по группам крови. Полагаю, вы в курсе, что это такое, – с интересом прислушивающийся к рассказу Иосиф Виссарионович медленно кивнул.
– Одна группа подходит всем без исключения, другая – только людям с аналогичной. Кроме того, есть еще кое-что, это мне одна, хм, один научный сотрудник рассказал: возможность подсадить чужое сознание в человека с уникальным, совершенно отличным от прочих разумом, практически нулевая. Не сочтите за лесть, но наиболее гениальные исторические личности…
Кобрин на миг сбился, не зная, как Вождь отнесется к тому, что его только что назвали «исторической личностью», да еще и «гениальной» к тому же, однако тот лишь легонько дернул ладонью: «продолжай, мол».
Судя по хитрому выражению лица, аналогию он вполне уловил и остался доволен.
– …просто не примут в себя матрицу чуждого сознания. Подробностей не знаю, но это как-то связано с несхожестью их мозга с мозгом обычного среднестатистического человека. Так что, практически убежден, лично вам опасаться уж точно нечего. Да и… товарищу Берии, скорее всего, тоже, – Сергей отнюдь не был уверен, что последняя его фраза понравится собеседнику, но и не сказать тоже не мог. Как не мог и ничего прочитать по его лицу. – Суть в том, что разум столь неординарного человека то ли просто не примет в себя чуждую матрицу, то ли в кратчайший срок подавит ее, выбросив обратно или взяв под свой полный контроль.
– Это все?
– Почти, Иосиф Виссарионович. Есть еще одна особенность – подсадка пси-матрицы от женщины к женщине тоже крайне сложна, что напрямую связано с физиологией – разный уровень гормонального фона на момент ассоциации, фаза менструального цикла, возраст, наличие детей и отношения в семье – и так далее. Про беременных и вовсе разговора нет, велика вероятность внедрения сознания донора в плод. Впрочем, с подселением мужской матрицы все еще сложнее, эффективность подобного практически нулевая – другое воспитание и менталитет, манера речи и поведения, регулярно меняющийся гормональный фон, в конце концов. Окружающие раскусят в два счета, особенно те, кто находится в постоянном контакте. Плюс, донора и реципиента будет разделять поистине огромный временной провал. Вот как-то так, товарищ Сталин…
– Это тебе тоже один сотрудник рассказала? – добродушно ухмыльнулся Вождь, четко выделив последнее слово. И Кобрин неожиданно подумал, что историки ничуть не преувеличивали, говоря, что Сталин никогда не оставлял без внимания даже самые мелкие оговорки собеседника.
– Так точно!
– Красивая, наверное?
– Красивая, – не стал спорить майор. – Машей зовут, невеста моя, как раз перед отправкой сюда предложение сделал. Сотрудник нашего научного отдела.
– У меня вот тоже жена красивая… была, – глухо пробормотал Сталин, отводя взгляд. И тут же продолжил уже нормальным тоном. – Ладно, не о том речь. Так это ты что ж, Сергей Викторович, предлагаешь всю мою охрану бабами, что ли, заменить?!
– Ну, не всю, разумеется, но частично – да. Хотя тут еще крепко подумать нужно, я-то об этом буквально только что вспомнил.
– Послушай-ка, Сергей Викторович, – после недолгой паузы неожиданно спросил Вождь. – Как полагаешь, а твое начальство уже в курсе?
– Наверное, – без особой уверенности ответил майор. – Сложно сказать – я еще ни разу не задерживался в прошлом настолько надолго. Хотя не думаю, что это как-то связано.
– А если тебе с ними, гм, посоветоваться?
– Простите, товарищ Сталин, в каком смысле посоветоваться?
– Ну, твои реципиенты рассказывали, что у вас имеется какой-то особый пароль для срочного возвращения, верно?
– Понял, о чем вы. Да, у меня есть кодовая фраза для экстренной эвакуации… вы полагаете?
– Почему нет? Если у нас появился новый враг, значит, нам нужны и новые союзники. Да и вообще, как в народе говорят, сообща и батьку бить проще. А то как параллельные миры, понимаешь, создавать, так это пожалуйста, а как проблемы решать – так все сами? – Вождь, не скрываясь, усмехнулся. – Это товарищ Сталин, понятно, шутит, но посоветоваться, есть такое мнение, не мешает.
– А если меня… не вернут обратно?
Иосиф Виссарионович пожал плечами, кивнув Зыкину на бутылку:
– Ну, отчего же сразу «не вернут»? Если бы хотели, уже – как ты там раньше говорил, «выдернули» бы, да? – обратно. Раз ты все еще тут, значит, все идет по плану.
– Хорошо, товарищ Сталин, если вы так считаете, я попробую, – наткнувшись на ожидающий взгляд Вождя, Сергей несколько ошарашенно сморгнул:
– Что, прямо здесь?! Сейчас?!
– Здесь, – спокойно кивнул тот. – Не нужно лишних людей ни в какие подробности посвящать. Тем более теперь. Если все в порядке, сюда же и вернешься. А мы с товарищем лейтенантом пока товарища командарма посторожим, верно, Зыкин?
– Т-так точно, товарищ Сталин, – заикнулся от неожиданности тот, едва не расплескав коньяк.
– Вот и договорились. Давай, майор, незачем тянуть. Говори свои волшебные слова. Только сначала стременную выпей, чтобы дорога скатертью. Это ведь тебе не помешает, так? Вот и хорошо. Бери стакан, товарищ Кобрин…
Сергей, насколько возможно, расслабился на не слишком удобном стуле.
– Витя, встань позади и придерживай за плечи, чтобы товарищ генерал не упал. Насколько знаю, минут пятнадцать Ракутин в себя точно не придет, возможно, и дольше. А я за это время постараюсь вернуться.
– А успеешь? – отчего-то шепотом спросил товарищ. – Тебе ж, наверное, с начальством поговорить нужно, доложиться там, рапорт написать? Дело-то не быстрое.
– Успею, – усмехнулся тот. – Меня могут вернуть в ту же самую минуту, так что долго тебе о товарище командарме уж точно заботиться не придется. А вот если не вернусь за это время – значит, все, туши свет – сливай воду.
Прикрыв глаза, Кобрин сосредоточился и как учили (до сего момента ему еще ни разу не приходилось использовать процедуру экстренной эвакуации, потому все знания об этом процессе были чистой теорией) четко произнес про себя несложную буквенно-цифровую комбинацию. И ровным счетом ничего не произошло.
Выждав несколько секунд и успокоив тревожно забившееся сердце, он повторил попытку. С тем же самым результатом, понятно.
Похоже, дорога домой для него оказалась закрыта…
– Можешь ничего не говорить, майор, по твоему лицу все и так понятно, – голос Сталина был мрачен. – Вопрос не в том, что не получилось, а почему не получилось?
– Сложно сказать, Иосиф Виссарионович, – на самом деле, никакой особой паники Кобрин не испытывал. Причин случившегося можно выдумать кучу, даже не будучи при этом многомудрым научником: допустим, темпоральный канал временно заблокирован недавними переходами других «попаданцев» или неведомый противник врубил какую-то хитрую аппаратуру, блокирующую переход… да мало ли? Да хоть бы и просто «нелетная погода», какая-нибудь там межвременная турбуленция!
Последнее, понятно, полная чушь, поскольку «волшебное слово», согласно обещаниям руководителей «Тренажера», должно срабатывать в любом случае, но звучит достаточно оптимистично. Короче говоря, всерьез паниковать пока рано. Да и к чему, собственно, вообще паниковать-то? Он – боевой офицер, прекрасно знавший, на что идет, и ознакомленный со всеми сопутствующими рисками. Останется в этом времени навсегда? Ну так и останется, велика беда! Будет сражаться, делая все, чтобы этот мир не повторил фатальных ошибок «базовой реальности». Машку, конечно, жалко, но что уж тут поделать? Девчонка хоть и научный персонал, но тоже с погонами на плечах, так что справится. Да и Роднин, случись с ним что, ее с малышом в беде не оставит, не тот человек. Главное, наследник у него будет, всего-то каких-то месяцев семь ждать осталось. Значит, род не прервется, а это самое главное. Но пока его место тут: нужно ведь разобраться с этими самыми непонятными «попаданцами»! И товарищу Сталину помочь, поскольку вовсе не факт, что тот сам справится…
– Я бы пока особенно не тревожился, мало ли что произошло. Хоть в том, что причина связана с нашими… гостями, практически не сомневаюсь. Тут, скорее, вопрос в другом: насколько все это надолго. И да, вы абсолютно правы, товарищ Сталин, помощь нам потребуется. Но пока связь не наладится, будем справляться своими силами, ничего другого просто не остается.
– А ты молодец, Сергей Викторович, – одобрительно прищурился Иосиф Виссарионович. – Хорошо держишься. Молодец! Коньяка хочешь? Теперь, наверное, можно и еще по одной, да?
– Пожалуй, – пожал плечами Сергей, переглянувшись с Зыкиным. Протянувший руку к бутылке Витька отчего-то глядел на него, словно на какого-то взаправдашнего героя. Кобрин мысленно ухмыльнулся: подумаешь, ну застрял он тут… Можно подумать, случись иначе, спокойно бы ушел, махнув на прощание ручкой! Угу, вот прямо сейчас!
– Ты выпей, не стесняйся и на товарища Сталина не оглядывайся, мне достаточно. И ты тоже выпей, лейтенант, дело молодое. Скоро Власик с докладом придет, так что, может, даже и хорошо, что ты, майор, тут задержался. А то, мало ли что…
Вождь неожиданно поднялся из кресла, подойдя к стоящему в углу кабинета сейфу. Негромко лязгнув дверцей, вернулся, выложив на стол перед Кобриным небольшой пистолет, в котором тот без особого труда опознал «Маузер HSc» калибром 7,65 мм. Неплохой ствол, практически идеально приспособленный для скрытого ношения и внезапного применения – минимум выступающих частей не позволят зацепиться за одежду при выхватывании. Недаром его производили аж до середины семидесятых годов, в том числе и по лицензии. Похоже, товарищ Сталин в оружии разбирается.
– Ты вот что, Сергей Викторович, возьми-ка оружие, пускай при тебе будет. На всякий случай. Хороший пистолет, маленький, легко в одежде прятать.
– Понял вас, товарищ Сталин, – серьезно кивнул майор, автоматически проверяя пистолет. Магазин полный, все восемь тускло отблескивающих латунью патронов на месте, тут все в порядке. Мгновение поколебавшись, загнал в ствол первый патрон, аккуратно спустив курок с боевого взвода.
Вождь одобрительно кивнул:
– В карман убери, на виду не нужно держать. Когда охрана твой пистолет вернет, этот все равно при себе держи, скрытно. Это приказ.
– Так точно, товарищ Сталин, я вас прекрасно понял.
– Понял он, – сварливо буркнул тот, затягиваясь очередной папиросой. – Понял – да не понял. Случись что, не раздумывай, сразу стреляй. Только насмерть не нужно, реципиент ведь ни в чем не виноват, но из строя вывести – обязательно. В руку там или в ногу, сам разберешься, не маленький.
– Так точно.
– Вот и хорошо. А теперь вот что, товарищ Кобрин. Слушай и запоминай, повторять не стану. Раз такое дело, полагаю, придется нам новый наркомат организовать. Секретный. Курировать его Лаврентий станет, раз ты говоришь, что он тоже того… гениальная личность, – судя по всему, недавнее сравнение с собой Вождю все-таки не слишком понравилось. – Молчи. Не нужно ничего говорить, за Лаврентием я и сам пригляжу, хорошо его знаю. Но возглавишь его ты. А Зыкин пока твоим заместителем станет, ты его тоже хорошо узнал, так что заметишь, если что-то не так пойдет (при этих словах в очередной раз отвесивший челюсть лейтенант не удержался и шумно сглотнул). Чем этот наркомат заниматься будет, понятно?
– В целом. – Сказать, что Кобрин был ошарашен – значило бы не сказать ничего. Вот так ни хрена себе поворот! Это он что, был командармом, а теперь целым народным комиссаром в одночасье станет, что ли?! Вот уж точно «с ума сдуреть», как мехвод Витька Цыганков выражался! Карьера, блин… прямо любопытно, что об этом генерал-лейтенант Роднин скажет, когда вернуться удастся? Может, засчитает сразу за выпускной экзамен? Экстерном, так сказать, угу… – Обнаружением и нейтрализацией нежелательных «гостей из будущего», полагаю? Расследованием всяких непонятных и подозрительных случаев вредительства и саботажа среди среднего и высшего комсостава? Контролем за вашим окружением?
– Примерно так, как все это правильно сделать, я и сам еще подумаю, и с Лаврентием Павловичем посоветуюсь. Заодно и название новому ведомству придумаем. Но на фронт ты уже не вернешься, найдем кем заменить. А звание… – Сталин неожиданно ухмыльнулся. – Ты, конечно, армеец, причем в обеих своих ипостасях, но придется тебе, Сергей Викторович, какое-то время комиссаром государственной безопасности послужить, раз Родине нужно, уж не обессудь. Думаю, третьего ранга, это как раз генеральская должность, примерно армейскому комкору соответствует. Под своей настоящей фамилией служить будешь, ее тут никто не знает. А генерал-майор Ракутин пока пусть числится героически погибшим во время коварного покушения. Согласен?
– Так точно, товарищ Сталин, – Сергей ненадолго задумался, прежде чем продолжить. – В таком случае у меня есть еще одно предложение.
– Говори?
– Может, нам заодно и товарища Берию тоже того, временно «героически погибнуть»? Официально, так сказать? Это может серьезно спутать карты нашему противнику, хотя бы на некоторое время? А уж там, будем надеяться, и мои связь восстановят.
– Зачем это нужно, поясни? – непонимающе нахмурился Вождь.
– Да я вот прикинул, если они информацию из своих исторических архивов берут, а иного источника у них и быть не может, разве что взятый под пси-контроль реципиент-наблюдатель из местных, то сведения о смерти Лаврентия Павловича и генерал-майора Ракутина в результате бомбардировки до них наверняка дойдут. Дойдут в тот самый момент, когда эти документы будут официально оформлены. И это практически наверняка внесет в их планы достаточно серьезную неразбериху.
– Хорошо, я тебя услышал, про это тоже подумаю. Хотя и не уверен, что нужно все настолько усложнять.
Услышав со стороны двери короткий стук, Вождь напрягся. С точки зрения Сергея – абсолютно зря, поскольку сам он был практически убежден, что в ближайшее время никакие зловредные «вселенцы-попаданцы» Сталину не угрожают – противник, кем бы он ни оказался, пока пребывает в уверенности, что покушение удалось:
– А вот и Николай Сидорович пожаловал. Внимание, товарищи командиры…
Постановление ЦК ВКП (б),
Государственного комитета обороны СССР П 39/43
«Об основании Народного комиссариата (по делам) перемещенных лиц».
29 октября 1941 г., Москва, Кремль
Настоящим постановляется создать Народный комиссариат перемещенных лиц, сокращенно НКПЛ, задачами которого является решение любых вопросов эвакуированных, беженцев, временно перемещаемых от мест постоянного проживания граждан и не граждан Советского Союза, и прочих, кроме военнопленных и добровольно сдавшихся в советский плен солдат, офицеров и унтер-офицеров фашистской и союзнических ей армий.
Народным комиссаром назначить комиссара ГБ 3 ранга Кобрина Сергея Викторовича, первым заместителем – старшего майора ГБ Иванова Виктора Тимофеевича.
Секретарь ЦК ВКП (б), Председатель ГКО СССР, Председатель СНК СССРИ.В. Сталин
Совершенно секретно.
Особая папка. В одном (1) экземпляре
Приложение к Постановлению ЦК ВКП (б), Государственного комитета обороны СССР П 39/43 «Об основании Народного комиссариата (по делам) перемещенных лиц».
1. Главой Наркомата перемещенных лиц назначить бывшего командующего 24-й армией Западного фронта генерал-майора Ракутина Константина Ивановича, в интересах НКПЛ и с целью соблюдения режима секретности с данного момента носящего звание «комиссар ГБ 3 ранга» и имя «Кобрин Сергей Викторович». Заместителем назначить старшего майора ГБ Иванова Виктора Тимофеевича (настоящее звание и имя – лейтенант ГБ Зыкин Виктор Тимофеевич).
2. В интересах безопасности СССР и до особого распоряжения считать генерал-майора Ракутина К.И. без вести пропавшим во время фашистской бомбардировки здания Совнаркома.
3. Командование 24-й армией временно передать начальнику штаба генерал-майору Кондратову А.К.
4. Супругу генерал-майора Ракутину Л.М. и дочерей Лилию и Аделину скрытно и под чужими именами эвакуировать в г. Свердловск, передав под наблюдение местного управления НКВД. В подробности происходящего семью не посвящать, сообщив, что тов. Ракутин находится на выполнении секретного задания, после чего взять подписку о неразглашении сроком на 10 лет. По прибытии на место временного проживания поставить на учет и довольствие как вдову высшего военачальника РККА с назначением персональной пенсии в указанных законом размерах.
5. Контроль за работой НКПЛ с момента его создания возложить на народного комиссара внутренних дел СССР Берию Лаврентия Павловича как полномочного представителя ГКО и Ставки ВГК.
6. Настоящими задачами Наркомата установить обнаружение и розыск лиц инопланетного (иновременного) происхождения (т. н. «доноров»), ведущих подрывную антисоветскую и диверсионную деятельность против СССР, равно как и пресечение вероятных последствий их деструктивных действий. При нейтрализации сотрудниками Наркомата враждебных действий противника всеми силами сохранять физическое здоровье т. н. «реципиентов», в связи с чем провести с оперативными сотрудниками НКПЛ, равно как и временно привлекаемыми сотрудниками НКВД и бойцами РККА соответствующую разъяснительную работу.
7. Передать в ведение НКПЛ проект «Мозг» вместе со всеми сотрудниками, техническими и научными средствами и полученной информацией. Контроль за дальнейшей работой проекта осуществлять совместно и в тесном контакте с НКВД (куратор – лично народный комиссар Берия Л.П).
Читать бесплатно другие книги:
