Механика вечности Прошкин Евгений

– Без истерик, – строго предупредила Алена. – Будь джентельменом. Хотя бы не долго.

– Все, чего я прошу, это подождать до вечера.

– Дать тебе время, чтобы ты придумал новую байку?

– Я могу узнать, куда ты уходишь?

– Это ни к чему.

Остановить Алену можно было только силой, и я со смешанным чувством ожидал того момента, когда придется хватать ее за руки, отталкивать, возможно даже бить. Я пойду на это. Я ударю свою жену, лишь бы она осталась. Только задержать ее до прихода Миши-младшего, потом она поверит.

Алена собрала в охапку раскиданные вещи и бросила их обратно в чемодан.

– Выслушай меня. Пожалуйста.

– Говори, – пожала она плечами. – Мне еще нужно найти босоножки.

– Скоро придет Миша, – начал я, кривясь от того, что вынужден нести эту чушь. Однако ничего другого я сказать не мог, ведь это была самая что ни на есть правда.

– Мефодий, а может, ты наркоман?

– Это было бы здорово, – произнес я скорбно. – Я бы дорого заплатил за то, чтобы все это оказалось сном. Но даже если я проснусь, ты все равно уйдешь – не сейчас, так через полгода. Это уже случилось. Мы живем отдельно, и в анкетах я указываю, что холост.

Алена подхватила чемодан, и дотащив его до прихожей, открыла дверь. Я уже изготовился ухватить ее за плечо, но тут она исступленно закричала и сама кинулась ко мне.

– Кто там? – Еле выговорила она.

– Твой муж, – буднично ответил я, наслаждаясь эффектом.

– А ты?

– Тоже муж. Только бывший. Ты ведь от меня ушла.

Ради того, чтобы увидеть смятение Алены, ее широко раскрытые глаза и капельку слюны, повисшую на губе, стоило пережить и не такое.

– Что вы тут хулиганите? – Невозмутимо спросил Миша. Оценив обстановку, он решил добавить перца и от себя. – Не надо так кричать, соседи милицию могут вызвать.

– Как это? Почему вас… много? – Прошептала Алена.

– Тезка, покажи супруге руку. Левую, – попросил я, сожалея о том, что накал постепенно проходит.

Миша протянул Алене раскрытую ладонь.

– А вот моя, – сказал я, выставляя на обозрение неровную полоску запекшейся крови. – Чудес не бывает. Если ручку поранить, то получится бо-бо.

– Не бывает, – покорно повторила Алена и вдруг потяжелела.

Она сползала на пол, а я не мог ее удержать из-за того, что всецело отдался ликованию.

– Все равно, – упрямо твердила Алена часом позже, когда чемодан был разобран и спрятан на антресоли, а моя неистовая радость победы усохла до слабого послевкусия. Втроем мы сидели на кухне и пили гадкую кофейную бурду, которую Алена сварила в знак примирения. – Все равно это измена.

– Позвольте, мадам, – не согласился я. – Мы с вами уже четыре года, как в разводе. У меня и кольца-то обручального нет, забыл даже, на какой палец оно одевается.

– Постой-постой! – Алена пригляделась к нашим прическам. – Ах, вы, гады! Я все понять не могла, чего это ты меня своими расспросами доставал. Поменялись, да?

– А ты, любящая жена, и не заметила, – парировал я. – К мужу надо быть внимательнее, ферштейн? Посмотри на нас: мы же раз-ны-е!

– Да, вижу. А когда по одиночке, вроде одно и то же.

– Так что моя совесть чиста. Если кто-то и попался на измене, так это ты!

– Не считается! – Дурашливо возразила она.

Миша оторвался от чашки и с улыбкой посмотрел на Алену.

– Не считается, – согласился он.

– Это следует понимать, как мир? – Спросил я. – Значит, вернувшись домой…

– Если только не выкинешь нового фокуса, – пригрозила Алена.

– Все хорошо, только что теперь будет с историей? – Сказал Миша и, поймав испепеляющий взгляд Алены, снова сник. – Нет, я рад, конечно. Но причинно-следственные связи… ведь мы их нарушаем. Ты говорил, что квартиру разменяли. Что будет теперь? Кто там окажется – мы или новые жильцы?

– Квартира – ерунда. Если Алена не уйдет, вы с ней родите ребенка. У него тоже будут дети, потом внуки – это же целая ветвь, которой на самом деле не было!

Я говорил не о том. Ребенок – это тоже не самая большая проблема. Его рождение лежит в плоскости вероятного, возможно, никаких катаклизмов и не произойдет. Просто в две тысячи шестом я окажусь папой. Вся дальнейшая история человечества будет развиваться с этой маленькой поправкой, и вряд ли от нее что-то сильно изменится. Но Мефодий! Он ждет меня в Перово, в том месте, которое теперь не имеет ко мне никакого отношения. Где мы с ним встретимся, как я смогу вернуть ему машинку? Не станет ли он, прожив всю жизнь с Аленой, совсем иным человеком, захочет ли он, другой Мефодий, отправиться в прошлое?

Я судорожным движением ощупал карман – машинка была на месте.

– Ребят, не усложняйте! Я, конечно, в ваших теориях не сильна, но я где-то читала, что вмешательство в прошлое – фикция. Будущего нет, оно рождается каждый миг, и нарушать попросту нечего. «Завтра» естественным образом разовьется из «сегодня», а все хитроумные парадоксы изобрели фантасты, чтобы оправдать свои писания.

– В любом случае, не разводиться же нам теперь специально, – заявил Миша.

– Тоже правда.

Пока машинка находилась у меня, оставалась и возможность что-то подредактировать. Значит, точка еще не поставлена.

Последние события вдруг представились мне в необычайно радужном свете. Все тревоги и сомнения показались копеечными, а плюсы моей миссии – выпуклыми и осязаемыми. Я не только обеспечил себе неминуемую славу, но еще и умудрился наладить личную жизнь! Нерешенным оставался единственный вопрос: отрывок про Хоботкова, но после примирения с Аленой мне была по плечу любая задача.

Жена принялась варить суп, а мы с Мишей сели за компьютер.

– Недурно, – заметил он, прочитав с экрана несколько страниц. – Чей текст?

– Вот это и надо установить.

– Ну, брат, ты не по адресу! Какой из меня лингвист?

– Похоже на вещи Кнута. Ты ведь его стиль знаешь?

– Пожалуй, – сказал Миша. – Вот, смотри: «приятность». Это его словечко.

– Одно слово ни о чем не говорит.

– Да нет, точно его работа! Что же он скрывал? Да, совсем забыл. Я сегодня к нему ездил, а он со мной даже разговаривать не стал, обложил по-черному и дверь перед носом захлопнул. Придурок.

– Посмотри еще, – настаивал я.

– Кнут. Что хочешь на отсечение дам. Вот опять: «…взговорил Хоботков». Кто кроме него употребляет такие глаголы? Мы с ним из-за этого постоянно спорим, да ты и сам знаешь. И Хоботков – что это такое? Я ему говорю: нельзя так героев называть. А он мне про Гоголя – мол, у того ни одной приличной фамилии не встретишь, и ничего, классик.

– Стало быть, уверен на все сто?

– Даже больше. Так чей это все-таки роман? Кнута или нет?

– Вот завтра и разберемся. Поможешь?

– Не знаю, – потупился Миша. – Как бы снова дров не наломать.

– Опыт показывает: люди не верят своим ушам. А глазам верят. Если мы заявимся вдвоем, это будет совсем другое дело.

– Есть хотите? – Крикнула Алена с кухни.

– Да поздно уже, спать пора. Не выгоните?

– Не чужой, вроде, – заявила она, появляясь в комнате. – Раскладушку соседка забрала еще на той неделе. До сих пор не отдала. А может, и не надо?

Мы с Мишей переглянулись.

– Я не настаиваю, сами думайте, – подмигнула Алена и удалилась.

– Нам с тобой делить нечего, – сказал Миша.

Сначала зазвонил телефон. Мы одновременно оторвали головы от подушек и долго обменивались вопросительными взглядами – кому брать трубку. Вылезать из-под теплого одеяла никто не торопился, потому что каждый знал, что за этим последует просьба сварить кофе, поджарить яичницу, а заодно и помыть оставленную с вечера посуду.

Пока Миша разыскивал трубку, телефон уже умолк.

– Подождать не могли, – проворчал он, отправляясь на кухню.

Я взял тетрадь в клетчатой обложке и торопливо набросал:

«Поступал в литературный институт. Подошел к доске объявлений, а там схемы подземных коммуникаций. Оказалось, что я поступил в разведшколу. Тоже неплохо.»

Как только мы сели завтракать, раздался новый звонок, на этот раз в дверь.

– Кого еще принесло в такую рань? – Возмутилась Алена.

– А чего ты на меня сразу смотришь, как будто это ко мне, – воскликнул Миша.

– Никуда я не смотрю. Иди, открой.

В дверь опять позвонили – длинно и негодующе. Точно так же, как Мефодий, когда он заявился ко мне в Перово. Я отодвинул тарелку и, выйдя в прихожую, приник к глазку. На лестнице никого не было.

– Наверное, ребятишки балуются.

– Нет, два раза звонили, – сказала Алена. – Открой. Что вы, как не мужики совсем!

Я выглянул на площадку и прислушался. Ни шороха шагов, ни гудения лифта. Не мог же звонок сам сработать! Я проверил кнопку – в порядке.

– Соседи, – догадался Миша. – Им все время неймется: то муки одолжить, то еще чего.

Штаны нашлись на полу, рубашка – за креслом. Ладони сами хлопнули по джинсам, и прежде, чем я сообразил, в чем дело, меня бросило в жар: машинки не было! Я принялся копаться в ящиках, хотя предчувствовал, что это бесполезно. Не оказалось прибора и под кроватью. Слабая надежда на то, что он выпал из кармана, рухнула.

Дальнейшие поиски смахивали на панику. Я перерыл все полки и шкафы в обеих комнатах. Оставалась еще кухня, на которой продолжали ворковать я и моя жена, но уж там машинки точно быть не могло.

Окончательно убедившись, что прибор пропал, я опустошенно сел на пол и закурил. Теперь уже было ясно, что его кто-то спрятал. Вопрос лишь в том, кто и когда. Неужели им хватило тех нескольких секунд, что я провел на лестнице?

– На фиг она мне сдалась? – Заявил Миша.

– Мне тоже ни к чему, – сказала Алена. – Найдется твоя машина времени, завалилась куда-нибудь.

– А сама она не могла исчезнуть? – Беспечно поинтересовался Миша. – Наступили ночью ногой, она и включилась.

– Думай, что говоришь! Как я тогда вернусь?

– Не накручивай ты себя! Идите к своему Кнуту, а я еще раз посмотрю, все равно убираться хотела.

Я снова залез под кровать, отодвинул кресло, заглянул за телевизор – машинка как испарилась.

– Миша, это не шутки, – сказал я на улице.

– Ну не брал я, – ответил он, прижимая руки к груди.

– Пока я открывал дверь, Алена из кухни никуда не выходила?

– Только за журналом.

– Надолго?

– Туда, и сразу обратно. Думаешь, Алена? Зачем ей?

– Не знаю, – вздохнул я.

– Найдется, вот увидишь.

В двух кварталах от дома Кнутовского проходило маленькое, но шумное гулянье. Перед новым одноэтажным зданием собралось человек пятьдесят. Рядом стоял грузовик с откинутыми бортами. В его кузове, как на сцене, несколько молодых ребят, задорно приплясывая и тряся патлами, наяривали на гитарах какой-то хит пятилетней давности.

Кирпичная постройка вся была обвязана разноцветными воздушными шарами – того и гляди взлетит. У входа расхаживал смуглый мексиканец в красивой замшевой курточке с индейским орнаментом.

– Лучшая еда, лучшие напитки! Всем клиентам небывалые скидки! От Москвы до самых до окраин самый щедрый – это наш хозяин!

– Похоже на театр Карабаса-Барабаса, – заметил Миша. – Ресторан, что ли, новый открылся?

– Любимое заведение Кнута. Мне не нравится, у меня от их соусов изжога. А Шурик сюда частенько наведывается. Будет наведываться, – поправился я.

– Сегодня! – Продолжал зазывала. – В первый день работы! Скользящие цены! Первая рюмка за полцены, вторая за одну копейку! Не верите? Это еще не все! Третья рюмка бесплатно!

– А за четвертую доплачиваете? – Выкрикнул кто-то из толпы.

– Зайдите и посмотрите на наши рюмки, – не растерялся мексиканец. – До четвертой дело не дойдет!

– Рванем для храбрости? – Предложил Миша. – Проверим, что у них за скользкие цены такие.

В ресторане было многолюдно – русский человек редко проходит мимо халявной выпивки. Столики обслуживало несколько приземистых девушек в пестрых гобеленовых накидках. С трудом найдя свободное место, мы уселись напротив двух мрачных культуристов.

– Сразу по три? – Легко угадала официантка. Видимо, это был стандартный заказ.

– Вы здесь, гаврики?! – Раздалось у нас за спиной. Голос показался знакомым, и мы с Мишей вздрогнули.

Сзади, улыбаясь и слегка покачиваясь, надвигался Куцапов. Мы инстинктивно пригнулись, но Коля прошел мимо и упал в кресло рядом с угрюмыми качками.

– Сестра! – Возопил он, едва успев отдышаться. – Где там обещанные за копейку, бесплатно и так далее?

– Скидки действуют только один раз, а вы уже по второму кругу начинаете, – с укоризной ответила официантка.

– Вот она, великая русская смекалка, – шепнул Миша. – Ведь после бесплатной порции можно уйти, а потом снова вернуться. В Мексике до такого, небось, не додумаются!

– Ты че, сестренка, обозналась? Я здесь впервые. Бегом принеси мне водки!

– Мы угощаем только один раз, – настаивала та. – Вам придется заплатить.

– А твой клоун обещал задаром! – Куцапов врезал кулаком по столу, и в зале воцарилась тишина. Колей, человеком, ездившим на шикарном красном «ЗИЛе», двигало не стремление сэкономить, а пьяный кураж. И это было значительно хуже.

Сидевшие за соседними столиками, предчувствуя близящийся скандал, стали потихоньку собираться.

– Пойдем и мы от греха, – проговорил вполголоса Миша.

Опрокинув по третьей, действительно бесплатной рюмке, мы встали и направились к выходу.

– Вот они где, змееныши! – Взревел Куцапов. – Кеша, угадай-ка, кто из них сделал мою тачку?

Кеша что-то промычал и медленно поднялся.

– Надо было сматываться, – раздосадованно сказал Миша.

Культурист, разминая кисти, наплывал на нас стальным равнодушным лайнером. Сбоку подгребал ухмыляющийся Куцапов. Бежать было стыдно, а главное – поздно.

Мы с Мишей посмотрели друг на друга, как это делают люди, расстающиеся навсегда.

Я схватил со стола нож и крепко сжал его в ладони.

– Да ты герой! – Засмеялся Кеша. – Возьми вилку, а то равновесие потеряешь!

– Ты на кого с пером, пингвин? – Рассвирепел Куцапов.

Он распахнул пиджак, и в его руке появился пистолет. Краем глаза я увидел, как Миша пятится назад. Его не замечали. Все внимание мордоворотов из-за проклятого ножа было приковано ко мне.

Какая-то женщина ойкнула – робко, будто пробуя голос. После этого снова наступила тишина, но через мгновение она взорвалась визгом, летящим со всех сторон. Посетители, расталкивая друг друга, роняя приборы и поскальзываясь на ярко-красном соусе, устремились к дверям. Я пытался отыскать взглядом Мишу, но он куда-то пропал. Побежал за помощью?

Из подсобного помещения доносилась путанная скороговорка официантки – она звонила в милицию. В ресторане стоял страшный гвалт, но я почему-то расслышал каждое ее слово и с ужасом понял, что она не знает адреса.

В какой-то момент мне показалось, что я сплю. Сон, вопреки обыкновению, имел четко обозначенное начало: визит Мефодия. Под занавес неведомый режиссер выдал кульминацию: пьяный мужик угрожает мне оружием. Окажись видение хоть на грамм реальней, я бы мог испугаться, но амбал с пистолетом – это уже перебор, мы все-таки не в Чикаго. Сейчас я проснусь.

К моему носу прикоснулось что-то холодное, и я открыл глаза. Мне в лицо упирался вороненый ствол. Упирался вполне натурально, я даже уловил слабый запах, исходивший из его черной пасти.

– Завалю гниду, – тихо сказал Куцапов.

– Потом будешь извиняться, – ответил я, ничего не соображая.

Страх, забрав с собой львиную долю рассудка, остался где-то позади. Говорят, через страх можно переступить. Ложь. Это он переступает через нас – перешагивает, чтобы отойти в сторонку и обождать.

– На Петровке, – добавил я спокойно. – Ты попросишь у меня прощения.

– Колян, угомонись! – Подскочил к нему Кеша. – Почудили, и хорош!

– Ты слышал? – Взвился Куцапов. – Я еще перед ним буду извиняться! Да я перед мамой родной никогда…

– Пошли, пошли отсюда! – Кеша взял его за плечи и круто развернул. – Зря ты пушку засветил. Сейчас опера приедут. Или «Беркут», от них не отмажешься.

К Кеше присоединился третий товарищ. Они уводили Куцапова. Кажется, обошлось.

Страх вернулся в мое тело, и через мгновение меня затрясло. Пот, приправленный адреналином, пропитал рубашку, и я уже не понимал, от чего дрожу, – от потрясения или от холода. Потом случилось то, чего я боялся больше, чем пули: по джинсам быстро расползалось темное пятно. В ресторане не осталось ни души, и это меня обрадовало, однако до Кнута было целых два квартала. Как их пройти с мокрыми штанами?

Эту важную мысль прервал хлопок, глухой и невыразительный. Живот обожгло тысячей пчелиных укусов. Джинсы промокли до самого низа, и в ботинке противно захлюпало. Я шаркнул ногой – на полу осталась темно-красная полоса.

Разве Куцапов еще здесь? Или стрелял не он? И что все-таки было в начале? Выстрел? Кровь?

Густая лужа увеличивалась в размерах, но все это происходило не со мной. Значит, на джинсах тоже кровь. Хорошо. Я-то думал…

Озноб прошел, появилась легкость, даже какая-то бодрость, и я отстраненно посмотрел на свой живот. Его пересекала узкая горизонтальная борозда, из которой, как из искусственного водопада, лилось что-то горячее.

Мир наполнился звуками и движением, а тело – невыносимой болью. Внутри живота что-то лопнуло и растеклось. Где же милиция? Где Миша?

Мне снова показалось, что я брежу. Перевернутые столы, смазливая официантка в смешном пончо, продолжающаяся на улице музыка – все это не более, чем плод воображения.

Подтверждая мою догадку, стены принялись раскачиваться. Амплитуда быстро увеличивалась, и вскоре зал опрокинулся набок. Перед лицом сновали грязные ботинки. Где же Миша? Как он мог меня бросить?

Внезапно, без всякого предупреждения, мир слипся в одну невидимую точку, и в кромешной тьме прозвучало несколько выстрелов. Зачем стрелять? Я уже убит.

– Пошли все вон отсюда! – Крикнул кто-то из пустоты.

Какая бессмысленная, нерационально длинная конструкция. Слово «вон» в ней явно лишнее, оно придает фразе какую-то беззащитность.

Меня подняли и понесли. Впрочем, не уверен. Возможно, это вселенная, вторя моему замирающему сердцу, исполняла свой последний медленный танец.

– Как, Мишенька, поправишься, в церковь сходи. Бог тебя любит, раз от такой беды увел.

– Ма, не агитируй. Сходит. Оклемался, Робин Гуд? Борец за права некоренного населения. Нашел, с кем воевать! Я, как узнал, чуть с ума не спрыгнул. Тихоня Ташков попер на вооруженных грабителей!

– Кто тебе?.. – Эти два слова дались мне с большим трудом, и на третье не хватило сил.

– Баба какая-то позвонила. Кричит: там Мишку убивают, беги, спасай.

– Алена?

– Алену я бы узнал. Да какая разница? Тебе сейчас в больницу надо.

– Никаких больниц, – отрезал я.

Боль тут же пронзила живот тупым копьем, и я задохнулся, однако молчать было нельзя. Мама Шурика уже сняла трубку и набрала номер из двух цифр.

Мысли путались, но одна из них была вполне отчетливой: в больницу мне нельзя. Пациентов с такими ранениями регистрируют. Спрашивают документы. Устанавливают личность. Если от врачей я отбрехаться сумею, то от милиции – вряд ли. Да еще, чего доброго, всплывет инцидент с автомобилем Куцапова. Вспомнив своего непредсказуемого знакомца, а заодно и доблестного Федорыча, я твердо решил, что лучше сгину в прошлом, чем снова встречусь с ними. Как некстати пропала машинка!

– Мишенька, не испытывай судьбу. Пуля прошла по касательной, но того, что я тут набинтовала, надолго не хватит. Рану обработать нужно, зашить.

– Нет! – Сказал я. – В больницу не… – Чтобы продолжить, нужно было передохнуть, и я прикрыл глаза.

Я услышал, как трубка легла на место, и благодарно кивнул.

– Ма, да что ты с ним цацкаешься? Это же не насморк, само не пройдет.

– Подожди, Саша. Мишенька, что случилось? Ты чего-то боишься? Не надо. В палате охрану поставят, все будет нормально. Я договорюсь, тебя отвезут в пятьдесят четвертую, там хирургия хорошая. Там Немченко, мы с ним вместе учились.

Дальше отмалчиваться было нельзя. Я сосредоточился и короткими перебежками от одного приступа боли к другому произнес:

– Только неофициально. Очень серьезно. Больница – это конец.

– Бредит, небось, – сказал Шурик.

– Не похоже.

Она снова куда-то позвонила, однако спорить я был уже не в состоянии. Мне оставалось только надеяться, что к моим мольбам прислушаются.

– Так. Саша, отвезешь его к Матвееву. Это в Выхино, помнишь? – Она закатала мне рукав и звякнула какими-то склянками. До меня донесся запах спирта, потом в руку вошла игла. – Из старых запасов. Если кому скажешь, убью!

Кнут помог мне подняться, но это было вовсе не обязательно – я и сам прекрасно держался на ногах. Резь в животе не то, чтобы прошла, просто перестала тревожить. В голове неожиданно прояснилось, сознание затопили яркие образы и перспективные идеи. Окажись под рукой компьютер, я бы выдал на-гора десяток страниц стремительного текста.

– Поплыл паренек, – весело констатировал Шурик.

– Торопись, – предупредила его мать, словно фея Золушку.

Эта аналогия показалась мне чрезвычайно смешной, и Кнут, начиная злиться, потащил меня к выходу.

– Давай подробно, как все было, – опомнившись, потребовал я.

– Сижу дома, вдруг звонок. Девушка. Молодая, голос приятный. Говорит: Миша в опасности. Недалеко, где ресторан новый открыли. Бегу, по дороге слышу выстрелы. Захожу внутрь – там все раскидано, и ты валяешься посередине.

– А то, что я защищал кого-то, и прочая ересь – это откуда?

– Мексиканцы рассказали. Обещали тебя всегда кормить бесплатно.

– Не надеются, гады, что выживу.

Заведение было огорожено полосатыми турникетами, внутри то и дело мелькала фотовспышка.

– Туда не пойдем, – приказал я, плотнее запахивая выделенный Кнутом старый плащ. – Лучше через двор.

– Не шатайся, за пьяного примут. Таксисты пьяных только по вечерам любят возить.

К тротуару подкатил желтый «ГАЗ-37» со светящимся гребешком на крыше. Водитель открыл дверцу и приветливо улыбнулся.

– До Выхино доехать без штанов не останемся? – Спросил, нагнувшись, Кнутовский.

– Двадцаточка, – мечтательно вымолвил таксист.

– Что еще за договорные цены? – Удивился я. – А счетчик для чего?

– Молчи, – прошипел Кнут. – Дешевле не найдем.

Машина сорвалась с места, и меня сразу замутило.

– Саша, у меня тут… – я достал дискеты и потряс ими в воздухе. – Нам бы с тобой сесть и разобраться как следует. Ты их забери пока, пусть у тебя полежат.

Кнут закурил и, выдохнув дым в приоткрытое окно, покачал головой. Он был злопамятен.

Укольчик Галины Александровны оказался так себе. Живот под тугой повязкой назойливо защипало, потом боль стала совсем острой, почти невыносимой, и проникла глубже. Расшевелив кишки, завязав их в узел, она добралась до самого позвоночника, несколько раз потянула, проверяя на прочность, и вцепилась в него мертвой хваткой.

Светофор, как на зло, переключился. Его верхний глаз налился кровью, и мы плавно остановились.

– Все равно не проскочили бы, – посетовал таксист, душевно глядя на меня в зеркало. – Желтый горел. В принципе, могли и рвануть, я понимаю, что надо, но далеко не уехали бы, – он показал на инспектора, слонявшегося у перекрестка, и обернулся. Видимо все, что нужно, он прочел на моем лице. – Если совсем худо, давайте я к нему подскочу, может, сопровождение организует. С сиреной быстрее получится.

– Нет, спасибо, – ответил я.

У стоп-линии постепенно собралась целая урчащая свора. Слева притерся здоровенный белый грузовик с надписью «Москарго» на кузове, справа подкатила приземистая спортивная машина.

– Как мы их! – Восхищенно сказал водитель.

Я прислушался, надеясь, что разговор хоть немного отвлечет меня от боли. Таксист умело выдержал паузу и пояснил:

– Взяли и переплюнули все их «Порше» сраные. У меня шурин на такую же копит. Сестра хотела, чтобы я его отговорил. Я что, дурной? Мне б на девятьсот семнадцатом хоть разок прокатиться!