Мост для императора Барышникова Галина
– Встреча с потомком Наполеона – Шарлем. Он посетил Москву в 2009 году в ходе реализации одного нашего телевизионного проекта. Шарль сначала отказался знакомиться с праправнучкой Кутузова, а затем все же согласился. Правда, есть торт «Наполеон», который принесли мы он не стал.
– Почему? – спросила Майка, разрезая свой торт и раскладывая его по тарелкам. – Кто еще будет чай?
Иван подставил свою чашку и в упор посмотрел на Майку.
– Если бы Вы мне налили мышьяка с лимоном, – томно произнес он, – я бы выпил из Ваших рук, сударыня. И так три раза на дню…
– Сударь, – в тон ему произнесла Майка, – если бы мне пришлось Вас поить чаем по три раза на дню, я бы сама выпила мышьяк.
– Дети, не ссорьтесь. – важно произнес Глеб.
Журналист засмеялся.
– Мы организовали им поездку на Бородинское поле, – продолжил Александр Павлович, кстати, у меня там неподалёку дача, и там между Шарлем и Кирой Михайловной возник спор о том, кто же все-таки победил в сражении. Одной из сотрудниц музея «Бородино» почти удалось убедить француза в том, что русская армия имела перевес в битве…
– И он прям так сразу и сдался? Потомок Великого Наполеона? – Иван с победным видом поглядел на Майю.
– Но она была очень красивая… – Лукаво улыбнулся Романцев.
Майя засмеялась и отвернулась от Ивана. Тот привстал, не зная, что сказать. Глеб потянул его за руку на место.
– А как она встретилась с Шарлем Наполеоном? Ну, расскажите же в лицах, Александр Павлович. – Майка кокетливо и капризно посмотрела на маститого гостя.
– С Наполеоном они встретились на Большом Каменном мосту у Кремля. Шарль оказался высоким человеком – наверное, два с лишним метра. И знаете, что он перво-наперво спросил у Кутузовой?
– Ну не томите же…
– Шарль спросил: «Этот мост посвящен Наполеону?» «Нет. И даже не Кутузову», – засмеялась Кира Михайловна. – А почему такой вопрос?» Шарль разъяснил, что в самом центре Парижа самый красивый мост назван именем императора Александра.
– Но, насколько мне известно, в Париже нет мостов, посвященных Александру Первому, – Иван опять посмотрел на девушку.
– Вы правы, молодой человек, и всё же в Париже есть мост императора Александра… только Третьего. Причём интересно, что мост начинается от Дома инвалидов, в соборе которого, на пьедестале из красного порфира, стоит саркофаг с прахом самого Наполеона Бонапарта. – По-отечески улыбнулся Романцев, обратившись к Майе.
Майя прыснула. Иван побагровел.
– А порфир-то – из России. – Добавил Александр Павлович.
– Из России?
– Да. А рядом лежит сын Наполеона, которого перевезли в Дом Инвалидов по распоряжению Гитлера в 1940 году.
– А через тридцать пять лет император Николай II был замечен с непокрытой головой у саркофага Наполеона Бонапарта, – продолжал борьбу несломленный Иван.
– А мост Александру III в Париже – это ответ французов на нашу любезность? – Пренебрегая репликой Ивана, предположила Майя.
– Молодец! – Романцев одобрительно похлопал широкой ладонью по руке девушки. Иван дернулся. Александр Павлович продолжил – Очень интересное предположение. Вот и займитесь его проверкой. Это моё Вам задание на курсовую: «Дружба русского и французского народов в эпоху Николая I».
Иван сидел бледный, как мел.
– Да, ирония судьбы. Даже тут французы не смогли обойтись без русских! – С пафосом подытожил Глеб.
– Откуда-то появилась бутылка шампанского, – продолжал спутник Майки. – И он так лихо ее открыл…
– Кто? – Не понял Иван.
– У-у, как далеко Вы улетели, молодой человек, наверно в Париж. Так вот, пока Вы бродите по Александровскому мосту, мы вернемся к Большому каменному у Кремля, к Шарлю Бонапарту и мадам Кутузовой. Итак, откуда-то появилась бутылка шампанского. Шарль ее по-гусарски открыл прямо на мосту. Что с него взять, на то он и француз. Мы достаточно дружелюбно пообщались. Да и чего нам делить – все-таки двести лет уже с той войны прошло. А потом вышел конфуз…
– Поругались?
Майка была прекрасна в своем кукольном горе.
– Нет. – засмеялся мастодонт публицистики. – У организаторов московского визита случилась накладка с рестораном, и Кутузову попросили пригласить гостя к себе. На такой же кухне, – махнул он рукой на белые стены кухни Глеба, – нас угощали домашним тортом «Наполеон» и чаем. Только вот от торта француз отказался, и Кира Михайловна обещала испечь свой фирменный торт – «Кутузов».
– И что это за торт? – Майка вся была в рассказе и, казалось, больше не замечала строптивого Ивана.
– По преданию, когда Михаил Илларионович возвращался из очередной поездки, его всегда ждал торт, испеченный по старинному семейному рецепту. Кира Михайловна приготовила его к отлету гостя в Париж, и Шарль повез нашего «Кутузова» на свою родину.
– Вот бы слова списать… – мечтательно произнесла Майка.
– Я Вам найду. Моя жена изумительно печёт.
Ваня просиял, а Майка стушевалась.
– Я буду Вам очень признательна. А в разговоре с потомком вы затрагивали тему двенадцатого года?
– Конечно. Вообще он спокойный человек, как мне показалось. Но едва мы встретились, он сразу спросил в лоб: «Вы что, считаете, что вы в той войне победили?». Я говорю: «Лично я не побеждал. А вот предок Киры Михайловны, Михаил Илларионович Кутузов – да». Он начал спорить. И с гидом из музея-панорамы, как я уже говорил, тоже схлестнулся.
– И чем он аргументировал? – спросил Глеб.
– Он объяснял это тем, что Москву Наполеон Бонапарт все-таки взял. Но когда мы говорили, что это было стратегическое решение Кутузова, Шарль и слушать ничего не хотел. Мы объясняли ему, что русская армия погнала французов до Парижа. Но он, упрямый, все же продолжал с нами спорить.
– Значит, не убедили вы его? – радостно уточнил Ваня.
– До конца – нет, – сделал многозначительную паузу журналист. – но он задумался. И еще один момент мне не понравился. Когда мы были на Бородинском поле, он по-хулигански перелез через висящую у Шевардинского редута цепь и полез наверх. Как мальчишка себя повел. Словно неуважение хотел показать. А может, от нетерпения… Милочка, а подлейте мне еще чайку. Такой вкусный торт вы с мамой испекли для Вашего братца. Когда еще я смогу попить чай с самим Наполеоном. – засмеялся он.
– Так Вы уже имели такое счастье. – Кокетничала студентка.
– Это счастье – ничто, по сравнению с тем, что я испытываю теперь, – произнес наглый журналюга и поцеловал Майкину руку, как будто кроме них никого здесь не было.
– Всё, это уже слишком! – Иван отодвинул торт и резко встал. – Рад был вам не помешать, молодые люди! – Метнул яростный взгляд на Глеба. – С Днем рождения, старик. Созвонимся!
Глава 13. Родство душ
Бонапарт ночью не спал. Он метался, как в бреду. Утром из военного лагеря уже летело письмо в Париж.
«Твое несчастье – судить меня теми же мерками, что и обычных мужчин. Мое сердце никогда не испытывало ничего незначительного».
Подумать только, ровно через три месяца после свадьбы, 8 июня 1796 года, он узнал об измене жены. Надо было слушать матушку… Вся родня Наполеона с самого начала противилась этому браку: женщина сомнительного поведения, на шесть лет старше его, да еще с двумя детьми. Но он, влюбленный двадцатишестилетний мальчишка, смотрел на Жозефину Богарне совсем другими глазами. Она была его гением, его ангелом, его талисманом.
И вот сейчас он писал ей: «Твоя душа, нежная и возвышенная, отражается во всем твоем облике. Более юную и более наивную я любил бы тебя меньше. Прощай, Жозефина, не пиши мне более. Тысячи ножей раздирают мое сердце, не вонзай их еще глубже».
Иван ходил большими шагами по комнате, как загнанный зверь. О! Как он понимает сейчас этого великого человека. Как она могла так его предать? Променять. И на кого? Он даже сам не знал, за себя или за Наполеона он так сейчас переживает. «Наверное, этот киношник – такой же пустой словозвон», – думал Ваня в сердцах. О, женщины, о, коварство!
Он сел в кресло и предался своему страданию. Встал, открыл бар и налил себе отцовского коньяка. Понюхал, поморщившись, и – вылил назад. Он и впрямь чувствовал себя сейчас обманутым бригадным генералом французской армии. Как она могла!
По возвращении в Париж Наполеон решил начать дело о разводе. А жил тогда этот скромный вояка в небольшом доме на улице Победы. Какова судьба. Как она сама размечала вехи на пути этого человека. Жозефина хотела встретить мужа, но они разминулись. И это тоже судьба. Когда она вернулась домой, то увидела, что все ее вещи свалены в вестибюле в углу. Ей сообщили, что муж заперся в спальне. Жозефина проплакала всю ночь и умоляла простить ее. Она вдруг поняла, что ее смешной «Бонапартик» оказался жестким и принципиальным. А еще она поняла, насколько он ей дорог…
Майка тоже не спала этой ночью. Она послала Глебу СМС с просьбой ей помочь. Ёще одну… И ещё… Позвонила. Тишина. Она уже отчаялась, когда, наконец, сонный Глеб перезвонил.
– Ну что случилось? До утра никак?
– Глупость какая-то. Это журналист тут совсем ни причём. У нас у него будет скоро практика, и я рассказала ему про своего друга, ну, то есть Ивана, который помешан на истории, вот он и заинтересовался. То есть не Иваном, а историей. А получился – конфуз! Как мне ему на кафедре в глаза смотреть?
– А где познакомились – то?
– На телестудии. Где еще это может быть? У нас был урок тележурналистики, и вот я решила его с Ваней познакомить… для Вани, для его изучения Наполеона, так как Александр Павлович, то есть Романцев, встречался с Наполеоном.
– С кем? Наполеоном?
– Да, то есть потомком Наполеона. И я его упросила прийти к Ивану, то есть к тебе.
– Ах, вот как! И он тебе что, не нравится? – воспрянул духом Глеб.
– Да я Ваньку твоего люблю! – вырвалось у Майки.
– Сестрёнка, я смогу помочь твоему горю. Ты только меня слушай. Хорошо?
– Хорошо, – тихо ответила она, и Глеб понял, что сестра плачет. – Глеб, хочешь, я прочту тебе поэму о дождях?
– Сейчас? В два часа ночи?
– Да.
– Ну… это, – Он вздохнул, – Давай, только недолго.
– Тогда слушай, – всхлипнула она, – это верлибр.
– Чего?
– Белый стих. Ну, то есть без рифм. Понимаешь?
Глава 14. Поэма о дождях
Люблю дожди…
Вот яркое солнце закрыли тучи, и брызнул дождь.
Нет. В небо брызнули зонты. Словно треснули почки
И в небо распустились зонты.
Люблю зонты…
Вот они сверкнули десятками, сотнями лиц.
Яркие и не очень, распустились над головами,
Устремились вверх эти цветовые пятна.
Хожу и читаю людей по зонтам…
У кого какой цвет, у кого какой сюжет.
Посмотришь на зонт и сразу понятно,
Кто перед тобой.
И вот… дожди закончились…
Зонты стряхнули последние капли на землю.
И вдруг мы стали одинаковыми:
Только плечи, только головы, только лица.
Только лица…
Иду и читаю эти лица.
Пятна на этой осенней земле так разговорчивы.
Они отражаются в глазах идущих.
– Это память дождей с наших разноцветных зонтов…
– Ну как? – С надеждой в голосе выдохнула Майя.
– Да-а-а, – промычал в трубку Глеб.
Иван был счастлив…
Еще утром все было покрыто серым пеплом взорвавшегося в сердце вулкана. Мир перестал быть… Ваня по привычке сидел на парах, но жизнь потеряла всякий смысл. Надо ей показать, что она потеряла. Пусть поймет, кем он для нее был. Был… Какое страшное слово. Ничего, ничего. Он сядет в машину, разгонится и – бросится с моста, на котором они любили стоять. Юноша вообразил плачущую Майку, рвущую на себе волосы. И вдруг вместо нее появился отец, потрясающий ремнем: «Я те сброшусь.». Иван вздрогнул. Нет, много чести. Не будет он из-за девчонки гробить свою… машину. Он усмехнулся. Первая волна обиды испарилась сама собой. Но как она могла? Или у нее с ним… Он… Она… Нет, это невыносимо. Справедливый гнев снова захлестнул молодого человека с головой. Надо было «спустить пар», и к концу четвертой пары он выдумал идеальную месть. Иван вперил тяжелый взгляд в затылок впереди сидящей девушки. Ее гладкие блестящие волосы привлекали внимание не только Ивана, но и всего курса. Это была Татьяна Пасько – симпатичная, яркая, спокойная и рассудительная, его «любовь на третьем курсе». В свое время она умело провела Ванюшу по запутанным тропкам любви. Но на четвертом курсе они расстались. Иван считал, что это из-за того, что она курила. А отец – из-за того, что «не с того начали». Ваня был не согласен. И тем не менее с Майкой – ни-ни. О! А что, если этот хлыщ… Убью! В этот момент Таня обернулась и наткнулась на безумный взгляд Купцова. Девушка побледнела и испуганно отвернулась. Иван опомнился: «Фу ты, идиот». Вытащил телефон – и полетела СМС: «Не уходи после пар, надо поговорить. Иван». Пискнул Танин телефон. Девушка слегка повернулась к Ивану так, что стала видна ее матовая щека и кивнула. Ну вот, осталось только дождаться конца пары. И это было самое мучительное. Юноша нетерпеливо ерзал на скамейке. Он знал, что Таня до сих пор неравнодушна к нему и обязательно пойдет с ним гулять. Они пойдут мимо дома, где живет Майка. И может, даже встретят ее. И вот тогда… Тогда он крепко обнимет Таню и долго-долго будет ее целовать. Да. Да. И еще раз – да!
Звонок возвестил об окончании его мучений. Таня попрощалась с подругами и терпеливо ждала, пока Ванюша спустится со своей «галёрки». И чем ближе он подходил, тем заметнее было его волнение, которое невольно передалось и ей.
– Привет. Тань, а… – И вдруг в распахнутых глазах девушки он увидел… свою подлость. Иван вспотел и в замешательстве застыл с открытым ртом. Его планы рухнули, и войско в панике бежало с поля боя.
– Что, Ванюша?
– А… ты все куришь? – брякнул первое попавшееся Иван.
– А ты хочешь, чтобы я бросила? – тихо, с нажимом спросила Таня.
– А… да, да. Наполеон тоже не курил. Пока.
Иван бросился из аудитории вслед за своим убегающим войском. Даже вылетев из учебного корпуса, он все еще чувствовал спиной влажный взгляд девушки. Его уши горели и, наверное, светились, как стоп-сигналы. Лишь повернув за угол, юноша остановился. Так, стой, надо успокоиться. Надо что-то делать. Переходим к плану «С». План «С» был прост и эффективен. Иван вытащил телефон. На удивление, Глеб откликнулся после первых гудков.
– Привет, Глеб. Ты, как друг, можешь выполнить одно поручение?
– Какое? – голос Глеба был насмешливо игрив.
– Простое. Надо передать одной девушке фото.
– И всё?
– Да. – Иван не стал говорить, что это фото Майки. И что на обратной стороне будет написано: «Прощай навсегда!»
«Хм, как в дешевом сериале – "прощай навсегда", – параллельно думал он. – Может, тогда лучше “прощай”? Нет, просто восклицательный знак… Или вопросительный?» От напряжения Ваня взопрел.
– Алё, ты что, завис? Ва-ня. Подними голову. Ты что, нас не видишь?
Ваня оторвал взгляд от своих ботинок и увидел метрах в двадцати от себя… Глеба и Майку под ее пятнистым зонтом.
– Ваня! – вскрикнула девушка и побежала ему навстречу.
Он успел заметить ее распухший нос и красные заплаканные глаза. И длинные, мокрые от раннего снега волосы хлестнули его по щекам.
А потом… Что было потом? Потом он впервые поцеловал ее. Сердце ликовало. И это было не самолюбие, он действительно понял, как любит эту Белоснежку. Он был готов целовать каждую снежинку, каждую слезинку на ее лице.
Наполеон… Он тоже простил Жозефину. Любовь оказалась сильнее ревности и уязвленного самолюбия. И эта любовь совершила чудо: она полностью изменила Жозефину. Светская львица стала примерной женой, и больше никто не мог упрекнуть ее даже в безобидном флирте. Наполеон простил Жозефину, но с этого момента началась настоящая война клана Бонапартов против единственной любви Наполеона.
В ресторане «Прокоп», накануне свадьбы, Наполеон оставил свою шляпу в залог, потому что у него не было денег, чтобы расплатиться за обед. Но уже через три года он стал первым консулом, а его личной резиденцией стал дворец Тюильри. «Жозефина – талисман, подаренный мне фортуной, только ей одной я обязан своим величайшим возвышением», – писал он в своих дневниках. И перед каждым сражением доставал ее портрет и молился на него, как на икону. С каждой станции, где менял лошадей, он обязательно отправлял письмо своей возлюбленной. Жозефина вдохновляла Наполеона. Она была его светочем и питала его гордое, непреклонное ни перед кем сердце…
Когда в 1804 году Наполеон и Жозефина обвенчались, Франция уже становилась империей. Его империей. А перед коронацией Наполеон заявил всем, что не только он станет императором, но и Жозефина станет императрицей. О! Что тут начнется. Родственнички поднимут бунт, на голову правителя посыплются упреки и всевозможные угрозы, кузины Наполеона откажутся нести кружевной шлейф Жозефины во время коронации… А длина шлейфа составляла, кстати, ни много ни мало двадцать два метра… Разъяренный Наполеон пригрозит родственникам ссылкой, а для того, чтобы во время коронации не было сюрпризов, к каждой сестрице приставит по камергеру.
И вот, 2 декабря 1804 года весь Париж столпится у собора Парижской Богоматери – в этот день состоится коронация Наполеона и Жозефины. Наполеон аккуратно снимет короны с бархатной подушки и собственноручно, без помощи Папы, наденет их на себя и на любимую жену. Жозефина будет так счастлива в тот день, что даже ужинать будет в короне…
…Сердце Ивана переполнялось неслыханной радостью. Он сделал любимой предложение. Вечером Майка уже сообщит матери об их серьезных намерениях, но добрая и покладистая Ольга Игнатьевна неожиданно строго скажет: «Было бы лучше, если бы хотя бы один из вас окончил университет. Дай Ивану встать на ноги».
Конечно, по сути она была права, но как с этой правдой справиться? Столько ждать. Аж до следующего лета!
Искреннее чувство Наполеона было испытано и временем, и неверностью жены, и мнением общества, и угрозами, и постоянными истериками родных. Но… В воздухе уже зрел вопрос: «Кому он оставит в наследство корону Франции?». Если до этого Наполеона не очень волновало отсутствие собственных детей, и он с удовольствием возился с детьми Жозефины, то теперь остро встал вопрос о наследнике.
Ваня стал ловить себя на мыслях о семейной жизни. «Как бы хорошо родить близнецов, – думал он. – Одинаковые, рыженькие…» Он представил Майку: ей бы очень пошла беременность – она была бы настоящей женщиной с полотен великих мастеров… Задумываясь о детях, он опять не мог не вспомнить о Наполеоне. Император попал в ловушку собственной власти, собственного построенного им мира. Жозефина, несмотря на страстное желание вновь стать матерью, зачать ребенка так и не смогла. Родня Наполеона использовала этот факт, чтобы настроить двор против ненавистной императрицы.
Дело было не только в наследнике: только брак с женщиной королевской крови мог укрепить легитимность правления Наполеона. Он это прекрасно понимал. И такого мнения придерживались все, в том числе и Сенат. И вот, летом 1807 года Жозефина уехала на воды в надежде излечиться от бесплодия, а Наполеон, втайне от нее, отдал приказ искать ему невесту из королевского дома…
Какая это была трагедия. Ваня даже представить себе боялся эти муки. Жозефина… Это имя Наполеон повторял перед каждым сражением. Ее голос он слышал каждый вечер, когда она читала ему книги. Как это было близко Ивану. Молодые люди долгими зимними вечерами вместе читали книги о Наполеоне, его дневники и письма. И голос любимой девушки стал для него той тихой силой, что питала и пополняла его.
Только со своей Жозефиной Наполеон мог говорить обо всем на свете, от военных планов до любовных похождений. Развод с Жозефиной означал бы для него потерю самого близкого человека на земле. Единственного человека, перед которым он не скрывал ни своих слабостей, ни своих сомнений.
13 ноября 1809 года Наполеон сообщил Жозефине о своем намерении жениться на Марии-Луизе, австрийской принцессе. В тот же день Жозефина слегла в постель с нервным срывом. Император отложил все свои государственные дела и две недели перед разводом провел с ней. И вот, 15 декабря его Жозефине, его красавице, его королеве, пришлось пройти через всю унизительную дворцовую процедуру развода. Все, что Жозефина смогла произнести, это сказанное тихим голосом: «Ради благополучия Франции я отпускаю своего Наполеона».
Но, жертва оказалась напрасной. От судьбы не убежать, судьбу не перехитрить.
– Почему? – твердила Майка, переживая эту историю.
– Да потому, что не существует «завтра». Есть только «сегодня», – отвечал ей повзрослевший Иван. – И ничего, кроме любви, не важно по-настоящему. Понимаешь, рыжик? – Иван выдохнул. – Как жаль, что император это понял слишком поздно…
– А мы?
Глава 15. Галама и его чудеса
Московская зима для Петра Федоровича начиналась с Рождества. Что греха таить, в последние годы она стала какая-то задумчивая, мягкая, плаксивая. Плачет, плачет, все никак не решит, что ей делать. И лишь под Рождество раскочегарится, раздухарится, наберётся силы. Этот светлый праздник, а вместе с ним и зиму, Пётр любил встречать у своего друга – Юрия Михайловича Галамы. Тот жил со своей многочисленной семьей в частном доме под Чеховом. На этот раз Пётр предложил Ивану поехать вместе с ним, и тот согласился. Молодой человек уже «накушался» рассказов отца о знаменитом византийском роде Галамы, и решил своими глазами посмотреть на толстенную генеалогическую летопись рода, изданную еще в царские времена. Да чего стоит только одна романтическая история улана Дмитрия Галамы и одной из Великих княгинь. Ну и вообще, на лыжах сгонять, отдохнуть душевно среди сказочной зимы, роскоши серебряных снегов, зачарованных дерев и чистого воздуха. Почему бы и нет?
И вот бодрым январским утром Пётр Федорович с сыном в самом радужном настроении сели в электричку. Дорога удобная: прямо от Каланчевки до Чехова, а там их встретит Юрий Михайлович на своем вместительном «Фольксвагене». Как всегда в электричке, Ваня пытался отоспаться, но в голову лезли всякие разные мысли. Отец ему не мешал, сидел рядом и тоже посапывал. В самый разгар размышлений в голове юноши созрел целый клубок неразрешимых вопросов:
• Почему Гитлер не имеет ореола героического, как Наполеон?
• Почему Первая мировая не считается отечественной, а война с Наполеоном не считается мировой?
• Почему Европа не может завоевать Россию? Татаро-монгольское иго смогло: 300 лет под татарами. Сербия 500 лет жила под турками. А Европа – Россию не может.
• Почему русские дворяне в XIX веке говорили по-французски? Почему аристократия добровольно отказалась от родного языка? И когда «вспомнили о русском»?
• Почему Наполеон не был казнен, причём после побега – тоже.
И еще множество всяких «почему» рождалось в его сознании. И вдруг откуда-то издалека, не перекрывая стука колес, но все явственней зазвучала французская мелодия. Нет, точно. Мелодия была за пределами дремлющего сознания. Иван открыл глаза: в дверях вагона стоял баянист и играл парижские мелодии Шарля Азнавура.
Ваня почувствовал, что атмосфера в поезде вдруг стала парижской. И вдруг впервые явственно осознал, что хочет в Париж. Он повернул голову – отец смотрел на него и улыбался:
– Вы заказывали музыку, месье?..
Ванька ответил ему на улыбку.
– А кто заказывает, тот и платит… – закончил фразу отец, доставая из кошелька полтинник.
Ваня вздохнул, и когда баянист подошел к ним, благодарно протянул:
– Силь ву пле, месье.
И только за баянистом закрылась дверь вагона, как шелестящий голос машиниста исправно доложил: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Кутузовская».
– Как? – Ванька посмотрел на отца.
– Чудеса продолжаются… – уже открыто засмеялся тот и попытался продолжить прерванный сон, но… В этот момент дверь распахнулась и вошел контроль.
– Оба-на, папуля. – сказал сын.
На Каланчевке они влетели в уже отходящий поезд. У Ивана был студенческий проездной, но в этот маршрут не входил город Чехов, а отец заранее взял себе правильный билет, и теперь лишь продолжал как-то загадочно улыбаться, поглядывая на контроль.
Ваня сразу понял: батя был в рождественском настроении. Вздохнув, юный бонапартист приготовил студенческий. Контролер, милая улыбчивая дама средних лет, посмотрела на них, кивнула и прошла дальше.
– Пап, что это было?
– Не знаю, Вань… – сказал отец. – Может, все-таки Рождество бывает, а, сынок? – обратился он к вечной теме.
– Да, и Дед Мороз тоже. Я знаю…
Отец и сын подмигнули друг другу и продолжали оставшийся путь с молчаливой улыбкой. Спать уже не хотелось. И вот, наконец, город Чехов.
Они вышли на станции, подошли к турникетам и стали озираться в поисках кассы на выход. Касс не было, а возле распахнутых турникетов стояли люди в форменной одежде. Увидев их замешательство, молодая женщина сказала:
– Да вы проходите, турникеты не работают, видите? Проходите, проходите…
Отец и сын, удивленные всеми этими совпадениями, вышли в город.
А там их уже ждали.
– Вань, нас, похоже, здесь встречают…
– Да уж, с музыкой и распахнутыми объятиями… турникетов.
– Нет, просто, может быть, кому-то здесь очень нужно быть?
– Что ли мне? – указав на себя вязаным пальцем варежки, воскликнул Иван.
– Пётр Федорович! – раскатистое и гостеприимное приветствие обогнуло пару раз Землю и вернулось в Чехов.
Отец обернулся. Около машины стоял его друг – коренастый, с огненно-рыжей бородой потомственный казак Юрий Михайлович Галама.
– Как доехали?
– Чудесно! – Выдохнул Иван.
– Ваня? Вот и увиделись. А то я столько слышал о Вас… Рад знакомству. Юрий Михайлович. – представился крепыш.
Они сели в красную машину большого яркого человека и поехали.
Дом удивил не меньше, чем дорога к нему: красивый особняк на краю леса.
– Прямо-таки дворянское гнездо.
– Какое там… – ответил Юрий Михайлович и вздохнул.
Набежали дети, уйма детей, Ваня со счета сбился: три, четыре, шесть… Точно, три мальчика и три девочки.
– Вот, знакомьтесь, это Илья, Саша, Андрюша, Юля и Настя, – Юрий Михайлович представил детей, успевая каждого погладить по голове.
– А это моя супруга – Татьяна Николаевна, – громко и гордо представил он невысокую женщину с острыми девичьими чертами лица.
– А это мой сын, Иван, – представил Купцов своего почти двухметрового «отпрыска». Отпрыск был явно смущен количеством детских глаз, с любопытством разглядывающих его.
Пока дети бегали, Татьяна Николаевна хлопотала по хозяйству, а Галама с отцом обсуждали свои дела, Ваня разглядывал стены, картины, иконы, фотографии. Вот календарь: царская семья в госпитале, императрица и великие княжны возле какого-то раненого.
– А, – раздалось за спиной у Ивана. – это мой прапрадед…
– А-а… – Ваня пригляделся к фотографии.
– Дмитрий Яковлевич, штабс-ротмистр лейб-гвардии Ее Императорского Величества уланского полка, – отрекомендовал Юрий Михайлович своего прапрадеда так, словно тот должен был войти в распахнутые двери его гостиной. – В 1913 году он победил в стоверстном конном пробеге…
– У-у. Настоящий гусар.
– Улан, молодой человек, он был настоящий улан.
– А в чем разница? – Заинтересовался Иван.
– Уланы имели на вооружении пики и часто использовались, в отличии от гусар, для прорыва линий противника. Хотя и относились к легкой кавалерии. Так вот, Дмитрий Яковлевич в первые дни первой мировой войны был тяжело ранен в ногу, но поля боя не покинул, – делал акцент чуть ли не на каждом слове Юрий Михайлович. – За этот бой он был награжден Георгиевским оружием – золотой саблей с надписью «За храбрость», которую получил из рук самой императрицы Александры Федоровны. Включен в число героев, чьи фотографии поместил на своей обложке первый после начала войны номер журнала «Огонек».
– А у вас есть этот номер? – живо поинтересовался Ваня.
– Да, вот, тут много документов и фотографий… – Галама не торопясь снял со старого комода толстенную книгу в твердом переплете. – Это родословная нашего рода.
Иван с еле сдерживаемым волнением открыл книгу. Это была… качественная ксерокопия. Он удивленно поднял глаза к хозяину дома, боясь показать ему свое разочарование.
– Я сделал копию в Ленинке…
– А подлинник?
– Родословная вышла всего в ста экземплярах, а революцию пережили только два: одна – в Румянцевском музее, вторая – в Париже. Но мы сочли за счастье иметь хотя бы эту копию.
– А это кто?
– Дмитрий Яковлевич. Вот, послушайте, из Высочайшего приказа о награждении его Георгиевским оружием. Михаил Юрьевич раскрыл книгу на закладке «В бою 5-го августа во главе взвода атаковал неприятельскую пехоту и, будучи тяжело ранен, остался в строю и продолжал обстреливать противника, чем значительно способствовал успеху. Эвакуирован в Царскосельский госпиталь, где пробыл на излечении до декабря 1914 года».
– Как он пережил расстрел царской семьи? – непривычно разволновался Иван.
– Он его не пережил… После большевистского переворота пробрался на Юг, в Белую Армию, и командовал в составе Сводно-Горской дивизии эскадроном своего полка. После известий о расстреле царской семьи он стал отличаться отчаянной храбростью, явно искал смерти. И погиб под городом Царицыным. По некоторым сведениям, похоронен в Екатеринодаре.
– Да… – тяжело выдохнул Иван.
– Но у меня и радостные сообщения есть. Фёдорыч! – позвал Юрий Михайлович. – Поди – ка сюда, пока живой. У меня настоящее рождественское чудо вчера после службы случилось…
– Чудо? – из детской комнаты вышел Пётр Федорович, увешанный детьми, как рождественская елка.
– Самое настоящее. – И он торжественно указал на висящую на стене маленькую икону. – Но… прежде чем дать вам к ней приложиться, я хочу вам кое – что рассказать.
Ваня с отцом по приглашению хозяина сели к столу. Юрий Михайлович положил свои крепкие руки на стол и продолжил:
Читать бесплатно другие книги:
