Егерь Императрицы. Унтер Лёшка Булычев Андрей

Глава 1. Российская империя. 25.08.1769

– Ох, и всыплет мне ваш папенька, Ляксей Петрович, по самое не балуй всыплет горячих, – ворчал, хмуря густые брови, Матвей. – Говорил же он нам: «Дома нынче сидите, нечего вам по лесам шастать, ибо ненастье вон надвигается». Нет ведь, не послушались мы его с вами. А у него ведь всё время к непогоде нога загодя ноет. Ещё с тех самых пор, как её пруссаки под Кольбергом прострелили.

– Да ладно, дядька Матвей, зато гляди, каких мы с тобой тетёрок добыли, – тряхнул головой белобрысый парнишка и кивнул на двух связанных за лапы птиц, перекинутых через плечо воспитателя. – А коли дал бы батюшка свой штуцер, так и вовсе бы косулю стряпухе принесли, жаль вот, далеко та коза была, с нашей-то фузеи не в жисти не взять её было. Ничего, не переживай дядька, чай, поспеем к себе-то до дождя. До усадьбы всего-то ничего осталось, какая-то пара верст, и мы уже у себя под крышей будем.

– Ну не знаю, не зна-аю, – протянул глубокомысленно Матвей. – Вона как тучи-то вокруг сгустились, со всех сторон они нас ужо обступают. Можа, лучше было бы нам в лесу от непогоды схорониться? Под густой-то ёлкой ведь, как в шалаше, можно любую непогоду пересидеть, ужель до вечера не развеяло бы всё вокруг?

Действительно, с запада надвигалась тёмная туча, слышались хлёсткие раскаты грома и сверкали яркие молнии.

Пятнадцатилетний сын местного помещика Егорова Лёшка перекинул охотничью кремнёвку дулом вниз и маханул в сторону недалёкой уже усадьбы.

– Давай-ка, дядька, мы тут по полю путь срежем, тогда уже точно время выгадаем! – и, не дожидаясь ответа своего многоопытного товарища, паренёк бросился бегом через овсы.

Матвей же только крякнул неодобрительно и, подминая посев, заспешил вслед за своим сорванцом.

Они уже были посреди поля, когда вдруг задул сильный, порывистый ветер и первые крупные капли дождя с глухим стуком упали на землю. Пары минут не прошло, как вслед за ними с неба хлынул уже целый поток.

Лёшка вдруг резко сменил направление и принял чуть вправо, где, словно островок среди моря, виднелся небольшой поросший кустарником холмик с двумя стоявшими на нём большими берёзами. Матвей тоже прибавил было ходу, но угнаться за своим барчуком он всё равно не смог, а тот уже заскочил под самую большую берёзу, и в неё прямо на глазах у ошалевшего воспитателя вдруг ударила малиновой огненной дугой из тучи огромная молния. Раздавшийся затем оглушительный грохот с накатившей следом за ним горячей волной свалил Матвея на землю. Чуть-чуть очухавшись, он поднялся на корячки, вглядываясь перед собой.

Несмотря на проливной дождь, берёза перед ним пылала жарким пламенем, а под ней, свернувшись калачиком, лежал его Лёшка – Ляксей Петрович, сын местного помещика и бывшего воинского командира Матвея Лыкова, его воспитанник и его вечная головная боль и забота.

Дядька, скользя по раскисшей глине, забрался на холм и упал на колени перед мальчишкой.

– Лексей, Лексей, Лёшенькаа!!! – закричал тонким голосом немолодой мужик и, разорвав на мальчишке рубаху, припал ухом к его груди. Сердцебиения у него слышно не было. Схватив дитё на руки, он ринулся сломя голову в сторону усадьбы.

Глава 2. Сирийская Арабская Республика, провинция Идлиб, зона деэскалации. 25.08.2020

Знойное сирийское солнце стояло в зените и раскалило броню техники так, что даже через тактические перчатки спецназа чувствовался сейчас этот лютый полуденный жар. До контрольной точки встречи с «партнёрами» оставалось ещё около пяти километров пути по безлюдной, пустынной местности. Рядом со старой бензозаправкой российской группе из двух БТР-82А и трёх «Тигров» предстояло соединиться с тремя турецкими броневиками Kirpi и затем уже продолжать патрулирование по трассе М-4 совместно.

Это был восьмой выход группы Алексея за август. Ему приходилось сопровождать конвои, прикрывать работу пеших групп спецназа и патрулировать свой район. До смены и убытия в Россию оставался всего лишь месяц. Один месяц на этой далёкой от России войне. Ещё тридцать жарких и долгих суток на арабской земле, и уже там, у себя, можно будет потом забыться, скинуть с себя это вечное тягучее напряжение и ожидание удара и затем просто нормально жить. Как же ему хотелось к себе на Родину!

А пока старший лейтенант Егоров, следуя в своей командирской машине, отслеживал на планшете данные по оперативной обстановке, получаемые с их «Орлана», и задавал дальнейшие целеуказания для наблюдения оператору беспилотника. Лучше бы, конечно, чтобы вместо него их прикрывали родные и такие надёжные вертушки, но туркам, типа «контролирующим» эту часть Сирии, уж очень не нравилось присутствие Российской авиации в своей зоне ответственности, и приходилось как-то с этим мириться, сохраняя и поддерживая такой хрупкий баланс сил. Поэтому пара Ми-35, проводив группу до начала турецкой зоны и пройдя под конец над самыми машинами, повернула затем к себе на базу. Прикрытие с воздуха можно было теперь ждать не раньше пяти-шести часов вечера и уже только по выходе в свою зону ответственности.

– Усилить наблюдение, группа! Подходим к точке встречи. Наши партнёры уже на месте, – бросил в эфир командир, увидев три турецкие бронемашины, замершие на обочине трассы.

Двумя часами позже сводная группа входила в Урум-эль-Джауз. Первыми разбитый участок дороги перед самым посёлком прошли турецкие бронемашины. Они обогнули заглохший прямо посреди дороги древний грузовик, загородивший своей тушей большую часть трассы, и стремительно прибавили ходу. Что-то не нравилось во всём этом Алексею, его мозг по привычке, привитой ещё в «Рязанке», работал, словно живой процессор, анализируя всё происходящее вокруг.

Слишком это было удобное место для засады! Рядом находились развалины строений, слева была большая воронка, и этот замерший прямо посредине дороги грузовик, он словно специально направлял всё движение к правой обочине, тем самым сковывая собой всякий манёвр. И что характерно, ни одного мирного жителя в непосредственной близости, а ведь это достаточно густонаселённый район провинции! Да и турки неспроста так рванули вперед, словно соревнуясь в гонках по бездорожью с русскими.

– Боря! Прибавь скорость. Всем – готовность номер один! – отдал по рации распоряжение командир и, откидывая боковую бронезаслонку, высунул наружу ствол своего АК.

Передовой БТР, объезжая застывший грузовик, уже почти что его миновал, когда в его бок в упор, буквально с тридцати метров, от ближайших развалин ударила вдруг реактивная струя гранатомёта.

– Гранатомётчик справа! Всем – огонь! – закричал Егоров, и по лежащим внавалку бетонным блокам, плитам и всевозможным строительным обломкам ударили тяжёлые пули крупнокалиберного «Корда», гранаты автоматического станкового гранатомёта «Пламя» и всей той «стрелковки», которая только была сейчас в их группе.

82-й чадил дымным пламенем, и нужно было срочно спасать тех, кого ещё было можно.

– Центр, я Астра-5, я Астра-5! На меня совершено нападение при входе в Урум-эль-Джауз, одна коробочка горит, прошу помощи!

Тигр командира ринулся к подбитой технике, чтобы успеть выручить своих ребят и, не доезжая буквально пяти метров до горящего БТРа, сам скрылся в гигантском облаке из песка, камней и огня, взметнувшихся над машиной.

26.08.2020. Россия. Вести-24

«25.08.2020 в 16:30 при проведении совместного патрулирования с турецкими военными около населённого пункта Урум-эль-Джауз в зоне деэскалации провинции Идлиб Сирийской Арабской Республики неизвестными боевиками было совершено нападение на объединённую военную колонну. По причине подрыва бронетехники на фугасе у российской стороны есть пострадавшие.

Командование российской группировки войск в Сирии во взаимодействии с турецкими военными, а также с сирийскими органами безопасности устанавливает причастность действующих в зоне деэскалации Идлиб боевиков к нападению на колонну».

Глава 3. Козельский уезд Московской губернии. Усадьба помещика Егорова

Где я, что со мной. Что случилось? – тукала в висках мысль и пока что не находила ответа. В голове сверкали какие-то неясные и путаные образы.

Вот маленький мальчик обнимает папу в красивой военной форме, и тот, улыбаясь, подбрасывает его вверх, отец такой загорелый и счастливый. На его груди виднеются награды – крест ордена Мужества на красной колодке, а рядом на голубовато-серой ленте медаль с танком и надписью «За отвагу».

– Мой папа – офицер, он пришёл с войны и победил там всех бармалеев, он у меня самый смелый! – говорит мальчик другим, таким же, как и он, сорванцам в своём садике.

Вот мама прижимает его голову к себе, и они вместе с ней плачут, не стесняясь своих слёз, а рядом стоят с виноватыми лицами дяденьки с большими звёздами на погонах и виновато переминаются с ноги на ногу. И на столе лежит коробочка со вторым орденом Мужества. Рядом нет отца и никогда уже больше не будет.

Спортивная секция самбо, соревнования, и на шее у повзрослевшего мальчишки на красивой трёхцветной ленте висит золотая медаль с цифрой I. И какой гордостью светятся глаза у мамы, которая стоит в первом ряду среди зрителей.

Последний звонок, выпускной, и руки его девушки Маши на плечах в кружении танца. Вступительные экзамены в РВВДКУ – Рязанское высшее военное десантное командное училище имени генерала армии В.Ф. Маргелова – кузницу офицеров ВДВ и Спецназа России. Лысая голова первокурсника, наряды вне очереди, недосыпание, эта вечная усталость и постоянное чувство голода.

– Эй, «минус»! Давай, три «взлётку» лучше, сейчас опять всё по новой перемывать будешь! – как же тяжело здесь быть «первашом», и как же ему это всё суметь перенести!

И вот уже вторая курсантская полоска на рукаве форменной куртки – а жизнь-то налаживается! Полигонные стрельбы, ночные марш-броски, укладка парашютов и первый прыжок. Это будто шаг в другую жизнь, когда, преодолев себя и все свои страхи, ты рождаешься, словно заново, для иной жизни. Какая же тишина там, в небе, под светлым шёлковым куполом! Такой тишины точно нигде нет на земле.

А, нет, и там уже её тоже нет – вон как орёт от восторга Серёга с третьего взвода! Слышал бы это его ротный Иваныч – летал бы потом любитель образных выражений по внеочередным нарядам весь месяц!

Третий курс – мы уже «старшаки»! Типа, жизнь знаем, когда службу как следует тянуть нужно, а когда и где сачкануть можно – поняли. Всё бы хорошо, но как же тяжело даются эти основные английский и турецкие языки, а тут ещё арабский с немецким как дополнительные зубрить нужно! Ну вот зачем нам забивать так этим всем голову, нас что здесь, на переводчиков, что ли, готовят? И так ведь времени свободного мало, лучше бы давали больше тактики, что ли, или на стрелковую подготовку упор делали!

Снова соревнования: самбо, рукопашный бой, бег на длинные дистанции, стрельба из боевого оружия и метание всего того, что можно метать. О-о-о, а со мной уже считается сам начальник курса.

– Егоров, нужен хороший результат по стрельбе на округе!

– Постараемся, товарищ полковник!

Четвёртый, пятый курсы, выпуск, и вот оно, долгожданное распределение по частям. На голубых погонах блестят по две лейтенантские звёздочки, и блестят слезинки в глазах у мамы. Мама, мама, милая мама, не плачь, пожалуйста, всё у меня дальше будет хорошо! Послужим Родине, как и положено на Руси. А то, что Машка не захотела стать женой военного и выбрала для себя богатого коммерса, – так это не беда, мама. Значит, не моя-то была судьба, а чужая. Моя? – А моя, выходит, где-то меня ещё ждёт.

Служба в бригаде, Кавказ, и тот, первый бой в горах. Старлейские погоны, Сирия, последний патрульный выход, горящий БТР, удар, огненный всполох, боль, темнота, всё…

И вот всё это каким-то образом перемешивается уже с другими яркими образами, словно бы в каком-то гигантском калейдоскопе.

Большой двухэтажный дом помещичьей усадьбы, с высоким каменным крыльцом на входе. Мама в длинном платье и в кружевном платке на плечах. Слева от неё стоит моя сестра Анна, по правую руку – уже совсем взрослый брат Павел, а сам я стою чуть впереди всех, смешно пританцовывая на месте от нетерпения. К нам правит коляску наш кучер Савелий, в большой чёрной картузной шапке на широкой бородатой голове. Вот, из неё неловко выбравшись, ковыляет к нам, сильно припадая на левую ногу, высокий и худощавый, уже довольно немолодой мужчина в военном камзоле и при шпаге.

– Ну что же ты стоишь, Лёшенька, иди к батюшке, он ведь к нам вернулся с войны!

Болезнь и смерть мамы, отчаянье, чёрная тоска и горячая детская обида на весь этот жестокий окружающий мир, оставивший совсем маленького мальчика один на один со всеми его страхами, обидами и трудностями, без защиты самого близкого и дорогого человека на свете.

Образ матери потихоньку тускнеет и заслоняется в сознании новыми образами. Вот противный учитель – француз Мишель шипит на непоседливого мальчишку, которому ну никак не даются эти проклятые языки.

Проказы с дворовыми мальчишками из усадьбы и деревеньки, порки лозой и гнев сурового батюшки:

– Лучше до смерти тебя засеку, неслуха, чем ты потом будешь нашу фамилию позорить!

Довольный вид Павла. Он и сам никогда не упускал случая дать подзатыльник своему младшему брату, да и жена его – как раз ему под стать, та ещё мегера – Ольга.

А вот дядька Матвей – мой воспитатель и единственный человек, кому я был по-настоящему небезразличен в этом мире. Он пожилой отставной солдат, без рода и без семьи, возится со мной как со своим родным сыном, мается мной, сердешный. Где бы я ни был: в драке ли с дворовыми крестьянскими мальчишками, в ночном ли на выпасе коней, на ловле ли рыбы бреднем в местной речке Малиновке – везде он ходит за мной по пятам словно тень. Его весёлые и добрые глаза, спокойный и уверенный голос, крепкие, всегда готовые к помощи руки постоянно присутствуют во всех моих видениях.

– Ляксей Петрович, вам рану лучше подорожником приложить, вот так вота, как я. Плюнул, чуток размял его пальцами, чтобы из листа немного соку вышло, и прижал потом к болячке посильнее, глядишь, а юшка-то и перестанет тогда течь. Подорожник – это первое дело при таких вот царапинах. А если при больших ранах в бою, то лучше бы, чтобы перетянуть руку или ногу повыше, а не то ведь и помереть недолго, коли юшки слишком много из того телесного пробою выбежит. Помню, вот при Кунерсдорфе, значится, дело было, когда пруссаки уже думали, что нас разбили совсем, а фельдмаршал-то Пётр Семёнович Салтыков как скомандовал нам тогда эдак грозно: «Всем русским – в штыки! Вперёд, братцы, за матушку императрицу Елизавету Петровну!». Ну мы и дали тогда там этой немчуре! Однако сколько побитых-то тогда было, а ранетых-то сколько, э-э-эх! Мне вот самому там штыком Фридриховый гренадёр это плечо пробил, я уж думал, всё, отвоевался теперяча совсем. Однако же выкарабкался как-то вот. Но юшки, конечно, много тогда потерял, занедужил потом и ослаб сильно. Это уже после того меня в команду особых стрелков определили, как раз под начало вашего батюшки. Я ведь сам сын лесника как-никак, стрелял метко и проворен был по молодости весьма. Ну а потом уже, когда его сиятельство граф Панин нас в батальоны свёл, мы, стало быть, и стали называться егерями. Нам и одёжу особливую, и фузеи укороченные выдали, всё для особого прицельного боя стрелками. А папенька ваш уже тогда с тем прусским штуцером никогда не расставался, он его у херманского охфицерского егеря отбил, так что неспроста он вам не даёт его просто так пострелять. Потому как дорог он для него и памятен очень…

И на такие рассказы дядька Матвей был весьма богат. Можно было часами слушать его байки о грозных баталиях и о военных походах, представляя себя на его месте или же вообще на месте самого батюшки.

Но особенно хорошо было с дядькой на охоте. Это увлечение всецело захватило их обоих, а после того, как на двенадцатилетие батюшка подарил ему потёртую и старенькую кремнёвку, яркие образы в сознании бежали от картинки к картинке всё быстрее. Осенняя гусиная охота на болотах, первый добытый им самостоятельно заяц-русак, выскочивший из небольшого перелеска в поле. Сбитый в бору с ветки красавец тетерев-косач. Утреннее, на самой зорьке, глухариное токовище и клёкот красавцев косачей. Струящийся из ружейного ствола дымок и этот особенный запах сгоревшего пороха. Костёр у шалаша и запечённая в малиновых углях только недавно добытая на болоте утка. А вот и последнее видение: они с дядькой Матвеем бегут под ливнем по полю, а сверху страшно грохочет гром. Нужно поскорее укрыться под вот этими большими берёзами на островке. Затем – страшный грохот, яркая вспышка, удар, жар и боль, а потом – всё… полная темнота и тишина.

«Что же со мной случилось, где я и кто я вообще? Офицер войск специального назначения Российской федерации XXI века или всё же мальчишка-подросток из далёкого XVIII века?» Все образы переплетались в сознании в каком-то непонятном, хаотичном порядке. Он вслушался в себя, стараясь хоть как-то почувствовать своё тело. Вот в мозг ударила боль от обретавшего чувствительность тела. Кололо ноги и руки, зудела тянущей болью поясница, а веки были словно налитые свинцом. Алексей напрягся и очень-очень медленно приоткрыл глаза.

Сумрачная комната, в которой он лежал, слабо освещалась из того небольшого и мутноватого оконца, что было на противоположной от кровати стене. Свет, исходящий от него, был какой-то сероватый. Похоже, что уже наступало утро, и сейчас за окном ещё только светает. Справа раздавалось негромкое похрапывание. Алексей скосил глаза и увидел спящую сидя на стуле дворовую бабу Прасковью, что была в господских прислугах и исполняла все дела по дому, от уборки и стирки до помощи в готовке на кухне, и вообще делала всё то, что только от неё требовалось.

Перед Прасковьей стоял небольшой столик с потухшим огарком свечи в бронзовом подсвечнике, а рядом с ним был медный чайник-поильник с длинным и изгибистым носиком. Алексей почувствовал сильнейшее чувство жажды и невольно облизал языком свои пересохшие губы.

– Пить… Пить… – ещё раз тихо прошептал он.

Баба перестала храпеть и приоткрыла глаза.

– Ой, батюшки святы! Ляксей Петрович в себя пришёл! – заголосила она заполошно и резко вскочила со своего стула.

Раздался близкий шум в коридоре, и в светёлку влетел дядька Матвей, а за ним подбежали ещё дворовые. Затем раздался громкий топот, и в комнату ворвался сам хозяин Егоровского поместья батюшка Пётр Григорьевич. Все вокруг разом расступились, и он, низко наклонившись, начал оглаживать дрожащими пальцами рук лоб и щёки сына.

– Живой, живой, очнулся мой мальчик!

Алексей попытался было приподняться, но у него из этого ничего не вышло – слишком ещё слабым было его тело. В сознании всё поплыло, и он вновь провалился в забытьё.

– Говорил же я вам, любезный мой Пётр Григорьевич, более всего нашему больному сейчас нужен покой и полная тишина. Он только три дня как перенёс такой страшный удар небесным электричеством в виде молнии и начал было приходить в себя, а тут вы его со всей своей дворнёй давай же на радостях-то волновать. Эдак неокрепшая психика мальчика вообще ведь может сломаться, и тогда я уже ничего не смогу вам гарантировать. Покой, покой и ещё раз покой, батенька! Пусть даже сиделки на цыпочках рядом с ним ходят и только в соседних комнатах потом шёпотом говорят.

– Хорошо, хорошо, Иннокентий Данилович, виноваты, что уж мне тут оправдываться, – развёл руками хозяин поместья перед уездным врачом. – Да уж больно обрадовались мы ведь здесь все, как только увидели, что наш Лёшенька в себя пришёл. Не изволите ли в кабинете чаю отпить, а перед ним ещё и пару рюмочек настойки отведать? У моей ключницы клюковка цельный год в холодном погребе настаивалась. Таких настоек в нашем Козельском уезде вы уже нигде не откушаете более, уверяю вас, Иннокентий Данилович. Чай, уж не грех ведь, по такому-то случаю? Значит, говорите, сейчас уже должен на поправку сынок мой пойти? – и мужчины неспешно удалились в хозяйский кабинет.

Алексей лежал с закрытыми глазами и его мучили думы. Кто же он такой на самом-то деле. Только недавно ещё он был Лёшкой, младшим сыном местного помещика Егорова, отставного офицера, проживающего со всей семьёй из двух сыновей и дочки в Козельском уезде, верстах эдак в двадцати от самого городка. Всю эту жизнь дворянского сына он помнил весьма отчётливо и ясно. Это была его жизнь, и это было его родное тело. Но тут же, рядом стояла и жизнь совсем другого человека из такого далёкого XXI века, с его судьбой, чувствами и со всеми теми знаниями и навыками, каких вообще, даже в помине не могло быть у дворянского недоросля. Одновременно со всем этим обе эти такие разные судьбы и личности сейчас в этом вот, лежащем на постели мальчишке каким-то весьма странным образом совмещались воедино, в одно целое. Они сливались в нём и как бы дополняли друг друга. И не было у него тут разделения на того или на другого человека. Оба этих сознания совершенно разных людей сейчас просто совершенно растворились друг в друге, рождая при этом нового человека, родившегося одновременно в XVIII и в XX веке. И со всем этим ему нужно было теперь как-то жить.

Алексей открыл глаза и поймал на себе напряжённый взгляд дядьки Матвея.

– Пить, – прошептал он. И воспитатель торопливо вставил в губы носик поильника.

– Пейте, пейте, Ляксей Петрович. Всё прямо так, как и сказал нам учёный дохтор. Что придёте вы в себя совсем скоро, а там уже дальше и в крепком сознании с Божьей-то помощью будете. Пейте водицу и ничего не говорите сейчас только. Иннокентий Данилович строго-настрого приказали вам не волноваться и всем нам вас ни в коем разе не волновать. А батюшка так и вовсе за нераденье кнута дворне пообещал. А вам самому надобно лишь пока спать побольше, да и силов набираться.

Алексей жадно отпил из носика живительной влаги и без сил откинулся на подушки.

Время в светёлке бежало очень медленно, из всех новостей, пересказываемых ему словоохотливыми сиделками, были лишь о том, что у соседки Акулины куры вдруг крупными яйцами начали нестись, такими, что аж не в пример больше, чем у всех остальных будут в поместье, а ещё и в крапинку такую рыжую. Никак она какой особый заговор для того знает? Не зря же и её родный батюшка Мефодий Селантьевич кузнецом у нас в деревне был отменным. Кузнецы-то, они ведь такие! Они ведь особливую связь с потусторонними силами имеют! Вот и передал он небось своей любимой доченьке малую толику того свово умения. У него у самого-то вона как получалось ранее удачно зубы всем рвать. Со всех окрестных селений страдальцы сюда обращались. А всё почему? А всё потому, что опять же он заговор на то тайный знал.

– В соседней Татьяновке у помещика Горюнова Ваську Рыжего до полусмерти, рассказывают, чуть было кнутом не запороли. А всё почему? А потому как дерзкий и нерасторопный вдруг этот холоп стал. Видать, не отошёл ещё молодой мужик от горя, с тех пор как его Февронья при родах померла. А кучер Кузьма, тот, что энто барское наказание самолично исполнял, потом по большому секрету конюху поведал, что этого Ваську теперяча в солдатчину отдадут при каком новом рекрутском наборе.

– В нашей Егорьевке и в самом поместье всё чинно и спокойно, Ляксей Петрович, только вот Савва с Никитой разодрались былочи в кровь. Что уж у них там произошло, бестолковых – все теперь только думают да гадают, и кажется теперь всему обществу, что, видать по всему, здеся, в этой ссоре виноват Никитка. Он ведь ещё с парней на Ефросинью-то заглядывался. Да ведь она по батюшкиному веленью за Савву-то замуж вышла. А Никите-то вот всё сухота да печаль, как видно, по ней сердце гложет, до сих пор ведь он её, с парней всё позабыть не может.

Из более «информативного» было только общение с батюшкой и с уездным доктором Иннокентием Даниловичем, навещавшим больного еженедельно. Послушав дыхание пациента и внимательно всё осмотрев и ощупав, врач, как правило, уделял какое-то время и на разговоры, не связанные с лечением. Оно, в общем-то, продвигалось весьма успешно, и состояние Алёши теперь уже не взывало никакого беспокойства. Почему было бы не поговорить доктору с таким любознательным и умным пареньком, имевшим свой, не по годам зрелый взгляд на многие окружающие его вещи и события.

– Бригадир Суворов наголову разгромил под Ореховом в Польше конфедератов, и теперь генералу Апраксину осталось только разогнать всю эту спесивую шляхту по своим местечкам, а кого-то и вовсе в Сибирь переселить, и можно уже будет выводить войска из Речи Посполитой для войны с Турецкой Портой. Теперь-то поляки уже навеки успокоятся и будут себя вести, как и подобает верноподданным Российской империи. А на Днестре князь Александр Михайлович Голицын вот-вот возьмёт эту сильнейшую крепость Хотин, и турком тогда уже точно не поздоровится, хотя, конечно, надо признаться, что уж больно долго он под ней стоит. Ну да, Бог даст, полгода, от силы ещё год пройдет, и война эта должна уже закончиться. Пора бы и нам в долгом мире пожить, только ведь недавно мы закончили ту тяжёлую войну с Пруссией, а тут и ещё вона какая напасть из османов нашлась.

– Война будет долгой. Просто так турки не уступят нам свои владения, – возражал доктору Алексей. – Для них потеря северных территорий и выход России на Чёрное море, небось, в самых кошмарных снах снятся. А западные страны, желающие сдержать наше усиление, к тому все силы приложат, лишь бы всемерно поддержать турок. С Польшей тоже всё непросто будет. Эта страна и её народ – совершенно западного взгляда, и никак они не видят себя в составе нашей империи. Ох, и намучаемся мы ещё с ними, Иннокентий Данилович. Жили бы они, как хотят, в своём склочном мирке, резались бы друг с другом на саблях после скандальных сеймов. Королей вон всяких польских возводили бы да свергали по очереди и огребали бы горячих постоянно то от Австрии, то от Пруссии соседней, ну или от нас, чтобы лишнего на восток не лезли. Все те средства, силы и кровь, что мы в них вбухаем, ничего ведь нам не дадут всё равно, и народ польский того никогда не оценит.

– Вы, Алёша, конечно, необычно умный для своих лет мальчик, – с улыбкой отвечал ему врач, – и мне с вами весьма интересно вести такие вот беседы, однако вы совсем ничего не понимаете, в силу своего возраста, в такой сложной науке, как политика. А это ведь самая главная из наук нашего мироустройства будет. И в вопросе с конфедератами, и с османами нас всецело поддержат цивилизованные западные страны. Кому же нужны бунтари в самом центре Европы, когда и в своих-то странах ещё угольки инакомыслия не затушены. А уж вот этот восточный деспот Турция так и вовсе давно уже у всех поперёк горла стоит. Всего-то ещё какой-то лишь один век назад не ее ли армии под стенами самой Вены стояли да угрожали её приступом взять. И до сих пор ведь та Османская Порта множество народов у себя угнетает, кои хотели бы по цивилизованным западным законам жить и своё справедливое управление иметь.

В общем, было о чём поговорить Алексею с врачом.

Батюшка Пётр Григорьевич, уже старый, отставной по инвалидности Елизаветинский офицер, занимал больше Лёшеньку рассказами о своей военной службе. Давно заметив у мальчика интерес к военному делу и способности к службе, он, как мог, прививал своему младшему отпрыску такие нужные качества характера, как стойкость, храбрость, ответственность и решительность. С дисциплиной, конечно, у него всё было пока непросто.

– Ну да молодо-зелено, повзрослеет, Бог даст, а как только ответственность за людей появится, так и к порядку тогда наш Лёшка приучится, – повторял он в ответ на частые жалобы своего старшего сына и снохи.

Алексей был младшим сыном в мелкопоместной дворянской семье отставного офицера. И так как всё имение, состоявшее из господского поместья с небольшой деревенькой в три десятка крестьянских дворов, по всем правилам переходило в наследование к старшему Павлу, то младшему сыну только и оставалось теперь тянуть государеву службу. С младенчества, по уже устоявшейся в России традиции, он был приписан к Измайловскому гвардейскому полку и считался теперь в отпуске – «за науками». К семнадцати годам, как и предполагал родитель, Алёшенька должен был по выслуге получить своё первое обер-офицерское звание прапорщика, и ему тогда вполне было можно начинать уже службу в войсках. Сейчас же по воинскому реестру военной коллегии у него было унтер-офицерское звание старшего сержанта.

– Поправишься, крепко на ноги встанешь, я тебе в обучение точной стрельбе свой штуцер дам, – нахмурив брови, торжественно изрёк Пётр Григорьевич. – И боевого припаса, сколько тебе только нужно будет, тоже возьмёшь. Будете вон с Матвеем в ближнем овраге по цели бить. Он-то сам стрелок отменный, я уж его в деле не раз видел. Правда, он, конечно, больше к бою из гладкоствольной фузеи привык, ну да ничего, разберетесь, поди, с ним, чай ты уж и сам не сопля зелёная. Ты, главное, Лёшка, за оружием следи – как за своей зеницей ока! Не дай бог, я нагар в стволе найду, в кремне или замке какой непорядок обнаружу – никогда более ты такого оружия от меня не получишь, будешь вон за зайцами с Матвейкой по полям с его гладкой фузейкой бегать!.. Да заходи уже, Анька! Уже сколько в дверях стоишь, сопишь да всё мнёшься там. Проходи к своему любимому братцу, а я вон работу дворни проверить пойду, совсем они уже от рук у нас отбились, лоботрясы! – и, тяжело поднявшись, батюшка, опираясь на свою трость, вышел из комнатки.

Аннушка – это был, конечно, лучик света в Лёшкином мире. Старше его на два года, сестра была ему самым близким человеком, наравне с дядькой Матвеем. Рано оставшись без матери, младшие дети Егоровых были очень дружны между собой. И зачастую только ей мог рассказать мальчик про свои самые сокровенные тайны и мечтания.

Глава 4. Прусский штуцер

К концу сентября Алексей смог довольно уверенно вставать с кровати, и даже втихаря, когда рядом не было никого из сиделок, он выходил за пределы своей комнаты-палаты. Был Лёшка ещё пока весьма слабым и, пробуя отжиматься от пола, падал в изнеможении уже после второго или третьего подъёма. Но у обоих Алексеев упрямства было не занимать, и он продолжал, прикусив губы от натуги, нагружать и далее свои ослабшие за долгое лежание мышцы.

– Значит, прав был Пашка, когда говорил, что ты как был, так и остался неслухом! Ведь наказывали же тебе, чтобы даже не думал с этой своей пастели подниматься! Всего лишь месяц с того дня, как тебя бездыханного Матвей принёс, прошёл, а ты уже вон по полу как лягуха болотная скачешь! Или к тебе снова караул приставлять из дворни? Отвечай мне сейчас же, негодник! – на пороге спальни стоял сам, грозный во всём своём праведном гневе, батюшка.

«И как только подкрасться-то сумел, это с его-то больной ногой и тростью, вот уж истинно старый Елизаветинский егерь!» – с досадой подумал Алексей и, с трудом облокотясь о кровать, поднялся с полу.

– Сержант гвардии Егоров, занимаюсь гимнастическими упражнениями, дабы рукам своим силу былую вернуть! Ибо ещё при царе-батюшке Петре Алексеевиче, в его потешном войске уже тому зело превеликое внимание уделялось. Если же не подготовлю я своё тело к дальнейшей службе, то, значится, так и буду до самых зимних святок всё на кровати валяться. Только в преодолении тягот телесных и душевных вижу свой путь к полному моему восстановлению, господин секунд-майор! – ответил юноша.

– О как, – крякнул озадаченно Пётр Григорьевич, сам не замечая за собой, как выпрямился и встал в такую привычную строевую стойку. – Так нужно гимастикусом чётче заниматься тогда, что ты тут по полу-то всё ползаешь. Никогда я ранее такого упражнения в наставлениях не читал и не слыхал даже или же ты сам тут это всё придумал, шельмец?! – и он подозрительно уставился на сына.

– Никак нет, господин секунд-майор, сие упражнение ещё со времён античного Рима и с эллинских времён известно, а на русский лад так оно «отжиманием» прозывается. Помимо него и других есть превеликое множество, только вот не всякое мне под силу ещё пока будет.

– Хм. Ну ладно, коли так, тогда продолжай, только без дури и озорства чтобы всё было! – буркнул батюшка. И, уже выходя из комнаты, пробормотал: – И где только всего этого набрался пострел, гимнастикусы, эллины ещё эти. Говорил же я, что занятия с этим французом не доведут Лёшку до добра. От энтих лягушатников если только одного вредного вольнодумства можно набраться.

К Покрову Алёшка получил разрешение выходить из дома, и с каждым днём его пешие прогулки всё более и более увеличивались.

– Ну что сказать, Пётр Григорьевич, надо признаться, что никак я не ожидал столь скорого выздоровления от вашего отпрыска. По всем моим самым скромным прогнозам и расчётам ему ещё с месяц нужно было бы в кровати лежать, а он вон, пока мы тут с вами чаи пьём, второй круг уже вокруг сада пробегает. Чудно сие и необычно весьма, – глубокомысленно изрекал уездный врач.

– И не говорите, Иннокентий Данилович, – соглашался батюшка. – Совсем после того случая стал не похож на себя мой Лёшка. Вроде бы и тот же он, а как будто бы какой-то чужой человек иной раз из него на меня смотрит. У него вон даже взгляд изменился, цепче стал, что ли, увереннее. Вообще ведь меня больше не боится шельмец. Нет у него перед родителем того, прежнего детского страха и раболепия, что был. Так он ещё и шутковать как на равных со мной даже иной раз пытается. Да и походка у него какая-то другая стала. Я ведь, как старый охотник и егерский стрелок, такое-то всегда замечаю. Все движения у него стали чёткие, и прежнего лишнего вихляйства теперяча в них нет. Так идёт по усадьбе, как будто не гуляет просто, а словно на охоту в лес вышел. И к ножам вон страсть заимел, отковал какие-то необычные у дворового кузнеца и метает их вон за сараем в стену. Ещё и топоры с серпами швыряет, да ладно так – я и сам так, как он, не смогу.

– Ну насчёт того, что у парня движения изменились, так это всё объяснимо, – глубокомысленно изрёк врач. – После такого удара, какой он перенёс, его мозг и похоже что весь организм вообще по-другому переделался и заново затем все свои внутренние и внешние деяния запустил. Он словно бы отбросил всю шелуху и всё то лишнее, что ему мешало. То же самое и по мыслительному делу, его мозга касается, думаю, что только этим и можно объяснить все вот эти необычные странности. Но современная врачебная наука пока ещё слишком слаба, чтобы всё это вот охватить и понять. Так что нам остаётся только принять всё это так, как оно есть, и жить с этим дальше. Мальчик перенёс такой страшный удар молнии, от которого вообще редко кто когда выживает. Чудеса ведь, да и только! Так что будем благодарить Господа Бога за Его милость к вашей семье, Пётр Григорьевич!

– Соглашусь с вами, Иннокентий Данилович, – кивнул хозяин поместья. – Откушайте вот этого вот земляничного варенья, здесь лишь одни отборные ягодки одна к другой собраны. Что нового в Козельске слышно про войну в Польше и про наше стояние на Днестре? – и мужчины сменили тему беседы.

– Держи, Алексей, как и обещал ранее, передаю тебе в пользование свой штуцер, – торжественно провозгласил батюшка, протягивая парню вершину стрелкового дела XVIII века. – Тебе с него уже приходилось пару раз стрелять, теперь же вот осваивай сие оружие уже как следует. Только повторюсь я ещё раз: беречь его как зеницу ока! А ты, Матвей, приглядывай за всем как следует, чтобы опять чего ненароком бы не случилось, как в тот раз!

– Слушаюсь приглядывать, ваше высокоблагородие, – отозвался воспитатель и виновато потупил глаза в землю.

В руках у Алексея был европейский штуцер, произведённый, как видно, где-то в Австрии, Пруссии или же ещё в каких-то других Германских землях, о чём говорило глубокое клеймо вверху ствола с изображением совы и с готическими надписями по бокам. Массивный стальной ствол, восьмигранный в сечении, имел очень глубокие нарезы, и если судить по метрической системе из XXI века, то калибр оружия составлял на глаз где-то около 15 или даже чуть больше миллиметров.

Сверху дульной части ствола штуцера к нему была припаяна мушка. Ближе к казённой части был установлен прицел с двумя шитиками с прорезями, задний из которых был постоянным, а передний, соответственно, был перекидной.

В казённой части ствола затравочное отверстие размещалось напротив полки замка, и именно через него пламя передавалось к пороховому заряду, размещённому внутри ствола. Сам замок, насколько только понимал Алексей, был вариацией оружейных кремниевых систем общепринятого в этом времени французского батарейного замка с полкой, огнивом, курком и всеми прочими его атрибутами.

Ложе оружия было из полированного, покрытого лаком тёмного ореха. Внизу под стволом была глубокая канавка с отверстием для размещения шомпола, и стояли простые, но прочные скобы – крепежи под проволочные антабки для фиксации ремней любого типа.

Штуцер был очень удобным оружием, с прекрасным балансом. Его было приятно даже просто держать в руках, и это несмотря на его довольно большой вес в более чем четыре килограмма при относительно невеликой общей длине – чуть более трёх футов, что в метрической системе составляло около метра с небольшим. Всё это получалось за счёт тяжёлого и массивного ствола, но по-другому, как видно, при нынешних технологиях производства попросту и быть не могло.

– Ну что, Матвей Никитич, пошли пристреливать нашего красавца? – весело подмигнул воспитателю Алёшка и ласково погладил ложе штуцера.

В недалёком от усадьбы овраге ими было устроено стрельбище. Длина его прямого участка составляла здесь около двухсот шагов (160–170 метров), не ахти, конечно, какое расстояние, но для набития начальных навыков стрельбы этого пока должно было хватить. Потом можно было уходить подальше, вёрст на пять в сторону, и бить в направлении одного отвесного холма с ближайшего к нему поля. До начала весенних полевых работ мешать в этой части поместья было некому, так что никаких трудностей с этим не предвиделось.

– Давайте, Ляксей Петрович, начинайте, – торжественно провозгласил воспитатель, глядя с улыбкой на счастливое лицо парня. – Кремнёвку свою вы не хуже меня уже заряжаете. И этот штуцер тоже не раз уже ранее снаряжали, ну а руки, чай, всё помнят. Осталось только саму сноровку набить, а для хорошего стрелка сноровка – это очень важное дело будет!

Алексей, конечно, смутно помнил всё, что было нужно делать, но одно дело – это умом помнить, а другое – всё довести до полного автоматизма. Этот начальный навык, судя по всему, ему теперь придётся закреплять и доводить уже до совершенства.

Достаём из патронной сумки бумажный патрон. Зубами откусываем его кончик и насыпаем небольшое количество пороха в специальную нишу на полке, после чего закрываем полку крышкой. «Так, всё правильно», – Алексей немного помедлил и вспомнил памятью подростка из этого века все свои дальнейшие действия. Курок устанавливаем на полувзвод до вот такого характерного щелчка. Потом засыпаем весь оставшийся в патроне порох в ствол через дульный срез и уже после этого начинаем самую трудоёмкую и долговременную часть нашей зарядки – проталкивание пули внутрь ствола.

Наша штуцерная пуля отличалась от круглой фузейной и имела своеобразный цилиндрический вид, с закруглением с одной стороны. Для нормальной «закрутки винтом» при выстреле эти пули должны были плотно сидеть в ствольных нарезах, при этом пороховые газы не должны были прорываться вперёд пули по стволу. Чтобы решить эту проблему, был лишь один долгий и весьма муторный путь. Алексей достал из патронный сумки рулончик пластыря из мягкой кожи, оторвал от него кусочек, завернул в него пулю и, достав из-за пояса деревянный молоточек, парой ударов осадил её в ствол. После чего вынул из гнезда шомпол и продолжил вбивать им по стволу пулю до самого заряда. Теперь оставалось только взвести курок на боевой взвод, прицелиться и нажать пальцем на спусковую скобу.

Отдача плотно прижатого к плечу приклада ударила с непривычки очень сильно! Сказался тут, наверное, высокий калибр – как-никак это всё-таки 15 миллиметров, с весом пули более четырёх золотников, ну или где-то около 17–18 грамм. И нужно было ещё учитывать лёгонький вес самого юного стрелка. Да и вообще всё это было очень непривычно как для дворянского недоросля Алёшки, так и для старшего лейтенанта Егорова, с его опытом обращения со стрелковым оружием. Тяжёлый спуск крючка, сильный удар приклада, резкий запах сгоревшего пороха, оглушающий грохот и плотное облако дыма, вырвавшегося столбом из ствола и окутавшего всё вокруг. Всё это было как-то необычно! Тем не менее выстрел был произведён, и стрелок с наставником направились к мишени.

– Неплохо, неплохо, – покачал головой дядька, показывая сквозную дырину в набитом соломой мешке. – Это, конечно, только сто шагов, но для начала и это будет неплохо. Прибавим-ка мы ещё с полсотни да поглядим, что там дальше будет. Тут ведь вот какое дело, Ляксей Петрович, вы должны штуцер всем своим нутром, всем сердцем своим прочувствовать сполна. Ладно на прямом бое до трёхсот шагов штуцерная пуля особливо-то по сторонам не рыскает и всё время верно, как по прямой линии идёт. А вот ежели это уже будет цель дальняя, шагах эдак в пятистах или даже более того, да коль она вообще вон движется и совсем даже на месте не стоит? Вот тут уже целая премудрость будет, как в такую-то цель издали попасть. Ведь нужно сколько в уме держать всего-то? И силу ветра учитывать, и даже куды он дует, и как та цель, которую ты выбрал, скачет, а ещё, что самое сложное, так это то, что линия боя у той пули кривиться начинает уже после пятисот шагов, и потом её к земле уже очень хорошенько так тянет. Вот и выгадываешь ты всё, чтобы только точно, куда надо попасть. Поэтому и считается, что хороший штуцерник в войсках – это очень и даже очень ценный воин. Ниже капрала их вообще никому ещё в руки не давали, а так, в основном или старшие унтера или даже вовсе их благородия сим дорогим оружием владели. Думаю, что и сейчас ничего не изменилось в войсках. Ну что, зарядили уже? – и он кивнул на молоток, который после манипуляций с вгоняемой шомполом пулей стрелок засовывал обратно себе за пояс.

– Зарядился, дядька, но это же мука какая! Ведь я минуты три потратил, только пока пулю в ствол забил, а если вообще все действия вместе сложить, так это же все четыре минуты с лишним для полной зарядки будут, – недовольно покачал головой Лёшка.

– Ну что же поделать, штуцер, конечно, капризная штука, – пожал плечами Матвей. – Время долгой зарядки – это и есть основная плата за его точный выстрел. Зато хороший стрелок с трёхсот, четырёхсот шагов уверенно одиночную цель сразит. А из пехотной фузеи ты и после ста уже будешь наугад бабахать да только впустую казённый порох жечь. Не зря же в полках после двухсот шагов только залпом приказано стрелять, ибо только так хоть кто-нибудь из строя, глядишь, и попадет, куда начальству надо. Ну что, готовы уже бить со ста пятидесяти шагов? Тогда цельтесь верней, и по готовности – огонь!

Выстрелы со ста пятидесяти и двухсот шагов положили пулю недалеко от первой. Ничего не скажешь, кучность боя у этого оружия была отменная. И так как двести шагов были предельной прямой дистанцией стрельбы в этом овраге, то наставник решил, что тренироваться пару недель они будут пока что здесь, с этого вот самого места, ну а потом уже можно будет переходить и к дальнему холму и продолжать занятия там.

Если стрельба Алексея радовала, то вот зарядка оружия требовала от него всё больше и больше времени, мук и хлопот. Первое, второе, третье заряжание штуцера проходили сравнительно легко, а вот последующие уже требовали серьёзной прочистки ствола. Твёрдые остатки нагара чёрного дымного пороха не позволяли просто так вот вбить пулю в ствол уже после нескольких выстрелов. Скорее всего, именно по причине трудности заряжания штуцеры и имели столь короткие стволы, глубокие нарезы и своеобразную форму. И теперь приходилось чистить с помощью шомпола и ветоши как сам штуцерный ствол, так и его оружейный замок, уделяя особое внимание там затравочному отверстию.

– Забудете хорошо прочистить его, и подведёт оно вас в самый ответственный момент, Ляксей Петрович. Вроде и искра будет добрая от кремня, и на полке порох хорошо вспыхнет, а к заряду-то в стволе ему же не будет пути из-за большого нагара. Так что три или четыре выстрела сделал, и потом непременно проверяй замок. Всё ли там в порядке с кремнем погляди, хорошо ли он зажат между губок курка, чтобы потом бить по огниву, часом, не стёрт ли сам, али и вовсе не разболтался ли на курке. И про погоду ещё не забывайте. При дожде или в большой сырости порох очень быстро отсыревает на полке замка, чуть-чуть только попала туда водица – и пиши пропало, выстрела уж точно не будет.

В общем, очень это было мудрёное дело, стрельба из стрелкового оружия в XVIII веке. Но сделать с этим сейчас Алексей, разумеется, ничего не мог. Оставалось, только принять всё, как оно есть, и изучить всё здесь до самого совершенства. Так что все сорок патронов из патронной сумки батюшки он расстрелял в первый же день занятий. Дальше аппетиты пришлось сократить, и в день ему выдавалось их уже не более двух десятков.

– Экономия, сударь, извольте и о семье ещё думать! Вы вот за эти две недели весь наш месячный доход от всех деревенских холопов спалили, – с желчной миной выговаривал младшему брату Павел. – Мы тут на породистого рысака с папенькой копили для будущего племени, а ему, видишь ли, всё бы игрушки с пострелялками! Одно нам разорение от тебя, Лёшка!

Отношения между братьями всё более и более разлаживались. Для Павла, уже видящего себя во главе поместья, его младший брат был нахлебником и обузой, требующей всё больше на себя затрат и внимания. Тут уже было самое время Аньку спихивать замуж, а ещё ведь нужно было и этого неслуха около двух лет рядом терпеть.

Видно, жалобы старшего сына на чрезмерные траты пороха, свинца и особой пасты для чистки ствола всё-таки сделали в итоге своё дело и заставили Петра Григорьевича объявить генеральную инспекцию, дабы проверить, был ли вообще толк от всех этих трат и научился ли младшенький за это время хоть чему-нибудь.

Глава 5. Состязания в штуцерной стрельбе

Дело было как раз перед самым Рождеством. Морозец бодрил и пощипывал щёки, и пять вёрст пути до того нужного холма, где весь последний месяц проводили всё своё время младший сын с дядькой, трое саней пролетели быстрой рысью буквально за двадцать минут. Из головных вышел сам хозяин поместья со своим главным гостем – уездным предводителем дворянства Аристархом Михайловичем Требуховым. Из двух других подошли Иван Никитич Коньков, уездный судья, и небезызвестный уже всем доктор Иннокентий Данилович Марьин. Все гости были одеты в долгополые шубы и в большие лохматые шапки.

– Однако, морозец-то хорошо забирает, а, Пётр Григорьевич?! В такой бы холод у жаркого камина портвейн гишпанский потягивать, а не по лесам козельским скакать! – со смехом пробасил уездный предводитель, похлопывая себя по бокам. – Надеюсь, не зря нас сюда наш беспокойный эскулап выдернул? Ему-то эти места привычные, чай, уже полгода почти что сюда вон накатывает, а потом ещё нам в городе местную клюковку с Егорьевского нахваливает.

– Сейчас, сейчас, гостюшки дорогие, согреетесь уже скоро! – суетился перед высокими гостями батюшка.

Нечасто можно было вот так просто принять у себя местное уездное начальство, и следовало бы сделать всё, чтобы произвести на него самое благоприятное впечатление. Поэтому уже через полчаса, стараниями прибывших с хозяином дворовых, подгоняемых Павлом, на полянке у холма горели треугольником жаркие костры, над углями на вертеле запекался барашек, а на походном столике пыхтел большой Суксунский самовар – новое чудо чайного дела России.

– Надо себе тоже эдакую затею прикупить, – прихлёбывая горячий напиток, причмокнул господин Коньков. – Вот так вот побаловать себя на морозе, да ежели после охоты с борзыми, эх, как ведь хорошо-то тогда будет! За сколько же и где приобрёл ты сию забавную затею, Пётр Григорьевич?

– Дэк в Калуге о прошлом годе по случаю я был проездом, Иван Никитьич, – рассказывал хозяин. – Вот как раз там-то, на местной ярмарке, и заприметил сию чудную диковинку. Заводчики Демидовы ещё при царе-батюшке Петре Ляксеече на Урале хорошо эдак развернулись, ну а при нынешней-то матушке-императрице, да хранит её Господь, и вовсе всё у них там пошло удачно. Да причём так удачно, что даже до нас вот такие хитрые изделия добрались.

– Да, удивительно сие, – кивал уездный предводитель, – ну что, под это-то дело можно и так расхваливаемой клюковки нам бы отведать, а?

– Сию минуту, господа! – вскинулся батюшка. – Ванька, шельмец! Неси мигом сюда ту, особливую корзину, про которую я тебе наказывал! – и шустрый мужичок из дворни стремглав понёсся к хозяйским саням.

– Это твой младший, Пётр Григорьевич? – кивнул предводитель на паренька, что устанавливал на сколоченные деревянные щиты мишени у самого основания недалёкого поросшего сосенками холма. – Тот самый, про которого наш Иннокентий Данилович рассказывал и который от удара молнии уже через пару недель поднялся, а ещё через месяц и вовсе скакать вокруг поместья стал? – и все присутствующие господа с интересом воззрились на того, о ком сейчас шла речь.

– Совершенно так, – кивнул Пётр Григорьевич. – Как подменили мальчишку после этого. Он и серьёзней стал, и повзрослел как-то сразу. Словно у него на пару-тройку лет разума вдруг прибавилось. Ему ведь только через два года к службе в полку готовиться, а он уже сейчас всё по фортификации, по оружейному делу да по уставам книжицы читает. Всю вон мою библиотеку за эти полгода уже осилил и в соседнем поместье у князей Троекуровых теперяча повадился книги брать. Гимнастикой, какой-то там борьбой с чудным названием, как у эллинов, занялся, бегом, а теперь вот и вовсе стрельбой из моего штуцера увлёкся. Порохового припасу пожёг, страсть просто! Павел вон, мой старшенький, ругается всё, у него ведь каждая полушка на счету. Рачительный хозяин растёт, не в пример младшему Лёшке.

– Ну давайте тогда, чтобы не мёрзнуть, за доброе здоровье! – крякнул Требухов, и мужчины выпили по третьей доброй стопке клюковки. Первые две, как и положено, были выпиты во славу Христа и Богородицы, матушки-императрицы, а тут уже подошёл черёд порадеть и о своём здоровье.

– Пётр Григорьевич, я ведь, зазывая сюда гостей, рассказал им про то, что вы сегодня инспектировать стрелковый навык у своего младшего отпрыска собрались, – обратился к старшему Егорову доктор. – А не поучаствовать ли нам вообще в этой затее, всем тем, кто сюда приехать изволил? Вот и развлечение было бы достойное для такой-то компании. Как-никак все присутствующие умелыми охотниками себя числят, а некоторые так даже и в баталиях себя славой покрыли, – подал предложение разрумянившийся с доброй клюковки Иннокентий Данилович.

– О-о! Весьма и весьма интересно! – откликнулись одновременно Аристарх Михайлович и Иван Никитич. – А там ведь как раз уже и наше жаркое поспеет!

– Лёшка! Бегом сюда! – гаркнул громовым голосом батюшка. И к нему от мишеней бегом поспешил экзаменуемый.

– Господин секунд-майор, старший сержант гвардии Егоров по вашему указанию прибыл!

– Кхм, ну, вольно, не на плацу чай стоишь, – проворчал хозяин и довольно покосился в сторону гостей. – Значит, Лёха, решено, сдавать свой экзамен ты будешь при всей нашей высокой ассамблее. А дабы тебе не было скучно, да и нам с тобой, кстати, тоже, то сии достойные господа изволили составить тебе тоже сегодня компанию. Предлагаю каждому стрелять по пять выстрелов. По одному со ста, затем с двухста, двухста пятидесяти, трёхста, ну и самый дальний выстрел можно будет даже с четырёх сотен шагов сделать.

– И перед началом состязаний каждому из вновь прибывших стрелков нужно будет дать ещё по три выстрела для пристрелки! – вставил своё слово уездный судья. – Это для того, чтобы само оружие почувствовать. И на кон мы по рублику положим – для интереса, – и он первым положил на столик свой большой серебряный рубль с выбитым на нём профилем императрицы.

Пётр Григорьевич вздохнул и положил с ним рядом елизаветинский крестовик.

– Смотри, Лёшка, мне этот рубль после Гросс-Егерсдорфской баталии пожаловали, и я с ним потом через всю войну прошагал. Так что гляди, чтобы он в семье у нас потом остался!

Вскоре рядом с елизаветинским дарственным лежали ещё три серебряных рубля. Разрумянившийся предводитель тряхнул головой, порылся за отворотом шубы и вытащил пистолет.

– Вот, от меня лично, как от представителя местной уездной власти. Хороший тульский пистоль с ударно-кремневым замком, он как раз сейчас идёт на вооружение наших драгунских полков. Пары ему, увы, нет, ну да при желании, кому надо, тот и сам ему потом эту пару прикупит, всё равно они по одним лекалам сейчас всеми нашими оружейниками делаются.

Мужчины выпили ещё по одной стопочке, так сказать, за удачное начало состязаний, и пошла потеха. Вначале каждый покрутил в руках штуцер, примерил его к плечу, пощёлкал курком на холостом спуске, чуть ли не на зуб то оружие попробовал. Всё говорило о том, что стрелки они были многоопытные и к делу стрельбы относились с особой ответственностью и даже любовью.

Лешка, глядя на всё это, даже немного оробел поначалу – а ну как опозорится тут перед такой-то вот представительной компанией? Но старлей из будущего уверенно ему тукал в мозгу: «Не боись, прорвёмся, главное – не спешить и не дёргаться. Ровное дыхание, плавные движения и мягкий спуск, и всё тогда у нас будет нормально».

Пристреляв штуцер своими пристрелочными патронами, стрелки вышли на свой первый огневой рубеж. Перед каждым из них была своя мишень, и по команде хозяина поместья каждый соревнующийся произвёл в неё по одному выстрелу в цель со ста шагов. Результат у всех был примерно одинаковым. Каждый пробил чёрное яблочко, вымазанное чёрной сажей, на белой холстине. Мужчины стреляли даже не скинув свои массивные шубы и особенно даже при этом не выцеливаясь.

Со второго рубежа стреляли уже посерьёзнее, в шубе оставался только предводитель дворянства и сам Лёшка, не скинувший своего полушубка, затянутого поясным ремнём. Целились все тоже подольше, но результат был такой же, как и в первом случае. Все четыре пули стрелков поразили чёрный центральный кружок, только у доктора пробоина была в самом низу, немного вылезая на белёную холстину. Однако все согласились с Петром Григорьевичем, засчитавшим и это попадание, – как-никак, а пробоина-то коснулась чёрного края мишени.

На третьем рубеже шубу скинул уже и сам Аристарх Михайлович, покрутив руками и шумно продышавшись перед выстрелом. На удивление мишень была поражена всей четвёркой, даже пробоина доктора была ближе к центру, чем в предыдущий раз.

На четвёртом огневом рубеже в триста шагов после тщательной чистки оружия четвёрка стрелков уже не спешила. Каждый стрелял так, как ему подсказывал его опыт и разумение. Всех дольше тянул с выстрелом судья, трижды поднимая и наводя ствол и затем снова его опуская. Наконец, прозвучал последний выстрел, и все мужчины, словно дети, рванули наперегонки к своим мишеням.

Стоны разочарования послышались одновременно и от судьи и от доктора. Пули обоих довольно далеко от чёрного яблочка пробили белёную холстину, что была натянута на щиты, и из претендентов на победу теперь оставались лишь только два стрелка. Однако на пятый рубеж допустили всё же всех, ведь по условиям соревнований каждый должен был выпустить свои пять пуль.

Четыреста шагов было приличным расстояние даже и для XXI века – как-никак это ведь всё те же триста метров, очень немало для пулевой стрельбы. Алексей ласково погладил ложе штуцера, крепко обхватил его цевье и, вжав плотно приклад в плечо, пару раз глубоко вздохнул и выдохнул, затем сделал третий глубокий вдох и замер на месте, не выдыхая. Вот мушка совмещена с целиком, выбираем пла-авно свободный ход крючка и так же пла-авно выжимаем спуск. Бабах! Выстрел, окутав всё облаком сгоревшего пороха, заслонил собою мишень. «Как там всё получилось, попал ли?!» – роились в голове мысли.

Результаты удивили всех. Чёрный круг пробила только пуля мальчишки. Рядом с «яблочком», но всё-таки в белой части мишени зияла и пробоина Требухова.

– Ну что же, победа, несомненно, твоя, молодой человек, – сокрушённо пожал плечами Аристарх Михайлович. – Я и сам почувствовал, как при выстреле слишком уж перетянул спуск, видать, от того чуток и «кивнул» ствол. Но ты, конечно, молодец, поздравляю! Как это только во столько-то лет тебе удаётся вот так вот точно стрелять, молодой человек, ну никак не пойму я! Видать, талант у тебя к этому делу есть, талант! – и он поднял указательный палец к небу. А давай-ка, ради интереса, мы с тобой и с пятисот шагов в цель ударим, а? Ты, конечно, уже тут победил, вне всяких сомнений, но теперь уже так это, скажем, для лично интереса постреляем? – и предводитель дворянства озорными глазами взглянул на Лёшку.

– А давайте, Аристарх Михайлович, – улыбнулся мальчишка. И «главный дворянин» уезда пошёл самолично отмерять расстояние от мишени.

– Лёшка! Уступи Михайловичу, не порти ты людям праздник, – совершенно серьёзным тоном наказывал сыну Пётр Григорьевич. – Нам ещё тут жить дальше и дела свои решать, а уж я тебя тогда в патронах ущемлять вовсе не буду!

И вот было отмеряно пять сотен шагов. Учитывая богатырское телосложение предводителя, в метраже это были, пожалуй, все четыре сотни метров. Хорошее расстояние даже для стрельбы из личной «стрелковки» XXI века, а тут у него в руках был старинный штуцер, да и руки эти были вовсе не воина-спецназовца, а всего лишь пятнадцатилетнего подростка. Но Егоров проигрывать никогда не любил, а тем более вот так вот, «на поддавках и уступках».

– А-а-а, будь что будет, ну отберёт потом батюшка штуцер, буду тогда из драгунского пистоля в стрельбе упражняться и посильнее на физику поднажму! – мальчишка упрямо тряхнул головой в такт своим мыслям и пошёл на огневой рубеж.

Тут всё повторилось в точности так же, как и на предыдущих четырехстах шагах. Единственно, что даже при его-то резком зрении мишень сейчас элементарно «плавала» вдали, и поймать такую трудную цель было делом вовсе не лёгким, тем не менее три положенных ему выстрела прозвучали.

– Ну вот и отпали все сомнения, господа, никакой случайности тут просто на просто быть не может. У твоего парня, Пётр Григорьевич, несомненный талант к стрельбе из нарезного оружия, – провозгласил общее мнений учёный доктор. А две пробоины в мишени Аристарха Михайловича против трёх у Алексея всем всё наглядно подтверждали.

– Представьтесь по всей форме, господин Егоров! – сдвинув сурово брови, потребовал у накрытого стола предводитель уездного дворянства.

– Старший сержант гвардии Измайловского полка Егоров Алексей. Нахожусь в отпуске от службы до достижения срока призыва и по обучению наукам.

– Объявляю вам, сержант гвардии Егоров, моё личное благорасположение! Если вы и в прочих военных науках такие успехи, как в стрельбе, имеете, так вам тогда прямая дорога в службу в гвардию, именно там вы высот быстрее всего добьётесь, – поздравлял парня Требухов. – Ну да это уже не мне решать, а вашему папеньке. Пока же на правах старшего в звании из всех здесь присутствующих, как полковник в отставке, объявляю тебя победителем в штуцерной стрельбе и передаю причитающийся приз из четырёх рублей серебром и вот этот вот драгунский пистоль, – и Аристарх Михайлович указал рукой на стопочку серебряных рублей и лежащий рядом с ней пистолет.

Лёшка был на седьмом небе. Выходит, что и здесь он чего-то уже стоил и даже успел за столь малый срок после слияния сознаний добиться. Одно его только смущало в этот сладостный миг – это батюшкин кулак и тот грозный вид, с которым он его втихаря демонстрировал. Да не радовала ещё такая ехидная и презрительная ухмылка старшего братца Пашки, подносящего к вкушающим зажаренного барашка гостям очередную бутылочку крепкого из стоящих недалече саней. «Ну что же, в каждой славе есть толика горькой зависти и непонимания», – философски подумал Лёшка и пошёл чистить штуцер.

Глава 6. Троекуровы

Знакомство с князьями Троекуровыми у Алёши состоялось ещё в октябре месяце, сразу же после Покрова. Пробегая свою дальнюю дистанцию на самой границе земель батюшкиного поместья, он вдруг услышал лай собак от ближайшего перелеска и из праздного любопытства свернул в ту сторону. На открывшейся его взору полянке мальчишка заметил сидящего на попоне благообразного пожилого мужчину, который, морщась и постанывая, растирал вытянутую ногу. Около него крутились две лохматые породистые борзые, а рядом хрумкала пожухлую от морозца траву гнедая кобылка.

– У вас что-то случилось? Чем я могу быть вам полезен? – Алексей с самым искреннем участием смотрел на пострадавшего.

– Кто вы, милейший? Представьтесь, будьте любезны! – мужчина попробовал было сам приподняться, но, зашипев от боли, вновь сел на свою подстилушку.

– Я младший сын помещика Егорова, Алексей, – представился мальчишка. – Занимаюсь тут бегом, стараюсь наверстать свою физическую форму после недавней болезни. А с вами-то что тут приключилось? – и он вопросительно уставился на дядьку.

С виду это был весьма не бедный человек и, судя по всему, из благородного сословия, о чём говорила его хорошая одежда, дорогая сбруя, седло на лошади и притороченное с ним рядом ружьё в чёрном кожаном чехле с большой серебряной пряжкой.

– Я ваш сосед, юноша. Владелец поместья Троекуроровых – Иван Семёнович. А приключилась со мной неприятность нынче. Лохматка со Звонарём подняли вот в этом вот перелеске лису и на меня же её и выгнали. Всё бы было хорошо, но, как видно, моя Звёздочка ногой в нору попала или ещё в какую-то выбоину угодила и хорошо потом эдак взбрыкнула. А я в это время как раз готовился рыжую плутовку кнутом уже с ног сбить, примерился только да размахнулся как следует – и вот вам печальный результат сего неудачного действия, как раз сейчас перед вашими глазами. Я вот тут сижу весь избитый, а Патрикеевна, как видно, теперь ухмыляется да наблюдает за нами со стороны.

– Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний, ваше сиятельство, – усмехнулся, выслушав рассказ князя, Алексей. – Если не будет никаких последствий после падения, то, думаю, что ей тоже будет не до веселья с такими-то активными помощниками, – он кивнул на резвящихся неподалеку собак. – Позвольте осмотреть вашу ногу? – и он присел возле князя.

– А вы разбираетесь в лекарских премудростях, юноша? – с усмешкой спросил его Иван Семёнович и попытался было сам сдёрнуть с ноги сапог, но тут же резко дёрнулся и застонал от боли.

– Тише, тише, ваше сиятельство. Не скажу, что хорошо, однако с нашим уездным эскулапом из Козельска Иннокентием Даниловичем я хорошо знаком, и кое-чему из своих премудростей он уже меня научил, пока сам присматривал за моей болезнью. Да и книги по лекарскому делу он мне давал почитать, – ответил Алексей и взглянул вопросительно на ногу.

– Ну что же, тогда это меняет дело, коли уж даже лекарские книги вам довелось читать, тогда пожалуйте, – кивнул, иронично усмехнувшись, Троекуров. – Только снимайте сапог, пожалуйста, уж не спеша юноша, так, потихоньку-помаленечку.

Перелома у князя не было. Нога у него была опухшей в районе щиколотки, и там же растекался уже багровея синяк. Как видно, при падении с лошади стопу пострадавшего увело в сторону, и его сустав, выскочив из суставной сумки, растянул, если даже не разорвал связки. В любом случае здесь нужен был настоящий врач, чтобы правильно вправить сам вывих. И нужен был лёд, для того чтобы сбить отёк, ну и хорошая фиксация суставов – для последующего заживления травмы. Поэтому следующим, чем занялся Алексей, это была поимка лошади, мучение с посадкой на неё травмированного хозяина и путь до усадьбы Троекуровых.

– Подсаживайтесь сзади, Алексей! Моя Звёздочка нас обоих легко увезёт, – предложил князь юноше.

– Да что вы, ваше сиятельство, вы же сами сказали, что тут всего-то пять вёрст до вашей усадьбы. Для меня-то эта пробежка вовсе даже и не в тягость будет, – Лёшка улыбнулся и ещё прибавил ходу.

Так они вместе и преодолели все эти пять вёрст по подмёрзшей грунтовой дорожке среди покрытых инеем лесов и полей.

Княжья усадьба Троекуровых впечатляла. Была она построена в виде италийского дворца на самом взгорке возле пруда. Двухэтажный каменный дом с большими боковыми флигелями, соединявшимися сквозной колоннадой, был весь снаружи отделан белым мрамором. По сторонам большой парадной мраморной лестницы стояли каменные изваяния эллинских героев, мифических персонажей и древних богинь. Вокруг же усадьбы был разбит огромный парк с аллеями, сходящимися к дворцу, с искусственными рвами, каналами, перекрытыми красивыми мостиками, с островками и фонтанами. Всюду среди аллей стояли беседки, стилизованные домики и многочисленные статуи и скульптуры. Всё видимое пространство вокруг было в зелёных насаждениях из декоративного кустарника и деревьев.

Сам дворец внутри был отделан богатой гипсовой лепкой, а на стенах кабинетов и комнат были наклеены богатые обои самых разных цветов и оттенков. Обставлен он был мебелью из красного дерева с бронзой и позолотой, обитой к тому же ещё бархатом и штофом. Вокруг стен стояли большие столовые часы и картины в массивных золочёных рамах. Размещались они в зависимости от того, для чего предназначались все эти многочисленные помещения, в своих определённых местах и в соответствующих общему порядку залах и комнатах. Натюрморты в основном украшали стены столовых или гостиных. В кабинетах можно было увидеть сцены из охоты или войны. В коридорах и проходных залах было много портретов людей в париках и при парадных мундирах.

Всё это Алексей с совершенно искреннем восхищением рассматривал, пока хозяина всего этого великолепия устраивали на диване в гостиной. За врачом уже послали карету, и около князя сейчас суетилась княгиня с довольно миловидной девицей и их многочисленной прислугой.

– Знакомьтесь, мои дорогие, это наш сосед и мой спаситель, весьма, кстати, интересный молодой человек, Егоров Алексей Петрович, сын Петра Григорьевича.

– Арина Ивановна, – милостиво улыбнулась уже довольно немолодая, но приятная женщина и протянула руку Алексею.

Он как-то неловко дёрнулся и поцеловал протянутую руку княгини.

– А это Машенька, моя младшенькая, – кивнул Семён Павлович. – Два старших сына, Андрей и Григорий, сейчас находятся на службе в действующей армии. Так что мы тут втроём в этом вот провинциальном имении проживаем.

Алексей взглянул на самую младшую представительницу княжеского рода и совершенно неожиданно для себя понял, что он буквально по уши влюбился в неё с первого взгляда. Да и как было не влюбиться в такую очаровательную и милую девушку? Маша, как видно, была чуть старше мальчишки. Её светлые кудрявые локоны спадали ниже груди. На чистом и правильном личике с аккуратным, точёным носиком и чувственными губками блестели весёлые голубые глазки, и вся она светилась какой-то милой нежностью и чистотой.

Ох уж эти гормоны пятнадцатилетнего парня! Алексей густо покраснел и промямлил что-то такое невнятное, представляясь буквально на автомате. Выглядело со стороны всё это, конечно, комично и нелепо.

– Ну всё, всё, засмущали дамы нашего гостя, – проворчал хозяин. – Мари, покажи-ка ты ему лучше нашу библиотеку. Сей любознательный юноша очень любит читать, и, как мне сам давеча сказал, он уже осилил всё то, что у них только было из книг. Думаю, ему было бы весьма полезно ознакомиться со всем тем, что тут у нас здесь есть. А мы пока займёмся моей ногой.

– Пойдёмте, Алексей, – приветливо улыбнулась Маша и пошла по лестнице впереди него на второй этаж.

Библиотека Троекуровых была воистину огромной и была составлена по определённой программе. В неё входили книги по истории, политике, экономике, литературе, философии, военному делу и многим другим отраслям наук. Здесь также были переводы сочинений Макиавелли и Боккалини, славянские рукописи, труды писателей античности и многое другое.

Теперь как минимум пару дней в неделю Алексей проводил в поместье Троекуровых, и влекла его не только любовь к литературе или искусству, но и разгоравшееся всё сильнее чувство к милой Машеньке. Её родители общению подростков не препятствовали. Девице было уже пятнадцать. До начала традиционного брачного возраста было всего пару месяцев, а завидных женихов на горизонте пока что ещё не было. Почему бы молодёжи между собой не общаться, тем более что они были в соседях и испытывали друг к дружке взаимную симпатию. Алексей производил впечатление весьма воспитанного и ответственного молодого человека, а Машенька тоже была добронравной и весьма благоразумной девицей. Вот и ворковала парочка целыми днями во дворце или на совместных прогулках вокруг усадьбы.

Только батюшка Алёшки хмурился и порою ворчал, прознав про увлечение своего младшего отпрыска:

– Баловство это всё, пустое! Нечета мы, служилые дворяне, целым князьям. Позабавится она с тобой, Лёшка, и за графа какого-нибудь потом замуж выскочит, а ты вон так будешь себе сопли на кулак наматывать, жених! Тебе бы сначала чин поручика выслужить и какое-никакое худое именьице с парой десяткой душ прикупить. Или же за доблестную государеву службу всё это же выслужить. Вот потом тебе и можно будет думать о девицах да обо всяких там амурах. Да и вообще, Троекуровы теми ещё вольнодумцами у нас в губернии слывут. Не зря Иван Семёнович аж при матушке Елизавете Петровне в опалу попал и потом был вынужден совсем сюда вот, в это своё дальнее поместье, со столицы перебираться. Смотри, Лёшка, чтобы не задурили тебе голову все эти философы да поэты! – и он кивнул на книгу в толстом кожаном переплете, что была сейчас в руках у юноши.

– Да это же свод воинских уставов, батюшка, ещё от царя Алексея Михайловича собранный в одну единую книгу! А также первый устав Иоганна Якоби фон Вальхаузена «Воинское Искусство», что состоял ещё век назад на Русской службе, и «Книга Марсова» нашего императора Петра Алексеевича здесь же, вместе со всеми в одну единую сведена.

– Хм, ну так бы и сказал, что ты Петровские уставы читаешь, – успокоился отец. – Это уж точно более полезным делом будет, чем французские романы и всякие там труды с измышлениями философов читать!

Глава 7. Часовой есть лицо неприкосновенное!

– Отбил, коли! Отбил, коли! Резко фузею со штыком вперёд, в живот его супостату, и сразу же резко выдёргиваем назад. Чуть дольше, Ляксей Петрович, задержите его в брюхе и не сможете вот так вот просто назад выдернуть, намертво застревает штык у него там, так и останетесь тогда без оружия в руках, а на вас-то уже новые враги наскакивают! – объяснял приёмы штыкового боя дядька Матвей. – Поэтому тут главное – это сила и резкость удара. Русский солдат всегда на штыках других побивал, и науку эту нужно обязательно кажному служивому крепко-накрепко усвоить. Вам-то, конечно, как будущему охфицеру, больше на шпагу или же саблю полагаться придётся, но ведь всякое тоже в бою может случиться, глядишь, и сей навык тоже когда-никогда, а верную службу сослужит.