Отдаленные последствия. Том 1 Маринина Александра

Матвей

Пока Светлана Валентиновна была жива, Матвею даже в голову не приходило поинтересоваться, почему она живет одна. Он вообще ничего не знал о ней, кроме того, что она доктор аж двух разных наук и руководит кафедрой. Была ли замужем? Если была, то вдова или в разводе? Есть ли дети и внуки, а может, и правнуки? И где они, почему не взяли к себе «на дожитие», как семья Матвея взяла старенькую прабабушку? Не то чтобы Светлана была скрытной, просто он не спрашивал: не казалось важным и интересным.

Когда встал вопрос об организации похорон, все хлопоты взял на себя университет. При встрече у подъезда Светланы тот бородатый, из учеников, дал Матвею свой телефон и сказал, глядя вслед отъезжающей машине, на которой увозили тело:

– Захочешь прийти проститься – звони, скажу, где и когда.

Вообще-то идти на похороны Матвею не хотелось. Но ему казалось, что если человек в старости живет один, то и провожать его будет особо некому, и при мысли о том, что гроб старой профессорши понесут к могиле в сопровождении всего пары учеников, ему становилось больно и горько. «Пойду», – решил Матвей.

Бородатый, которого, как выяснилось, звали Борисом, сообщил, что траурный митинг и отпевание состоятся в ритуальном зале, продиктовал адрес.

Ишь ты, целый траурный митинг… И почему Матвей решил, что старуха в свой последний день на земле останется в одиночестве? Дурак он, совсем не подумал, что если профессор Стеклова столько лет руководила кафедрой и написала столько монографий и статей, то уж в научном-то мире ее многие знают и уважают.

– А хоронить на каком кладбище будут? – спросил Матвей.

Он не хотел присутствовать ни на митинге, ни на отпевании, там все чужие, он никого не знает. Он хотел только проводить, чтобы Светлане не было так уж одиноко в ее последнем путешествии. Хотя теперь уже понятно, что одиноко ей не будет. Может, вообще не ходить? Ну кто он ей? Компьютерный мальчик по вызову, не родственник, не ученик и даже не сосед по дому. Провожающих и без Матвея хватит.

– Ее кремируют, – ответил Борис. – Светлана Валентиновна сама так хотела, она уже давно распоряжения на этот счет оставила.

– Почему?

– Говорила, что за могилой все равно ухаживать будет некому, а место на кладбище стоит дорого.

– Разве у нее нет родственников?

– Есть, конечно, но не в Москве. Кремация в Николо-Архангельском. Это неправда, конечно, насчет могилы, – Борис заговорил торопливо и виновато, – и деньги нашли бы, и памятник поставили, и ухаживали, мы Светлане Валентиновне тысячу раз говорили, но она же упрямая была, ее не переубедить. Говорила, что на родню надежда слабая, а быть в тягость чужим людям она не привыкла.

«За могилой ухаживать некому…» Сердце Матвея снова сжалось. Ну чего он рассиропился, как девица?

«Ну и не пойду тогда», – подумал он.

И все-таки пошел.

Бывать в крематории ему прежде не доводилось; на похоронах он, конечно, бывал, но церемонии проходили на кладбищах, и Матвей ожидал, что гроб будут сопровождать все те люди, которые присутствовали в ритуальном зале на митинге и отпевании. Однако из автобуса, на котором привезли Светлану Валентиновну, вышло всего человек десять, в том числе и бородатый Борис, и тот второй, который был с ним, когда Стеклова скончалась. Представительного вида седой мужик вел себя как большой босс, отдавал распоряжения. Борис сказал, что это сын Светланы, прилетел из Хабаровска. Кроме сына и четверых учеников в крематорий приехали какие-то бабульки, такие же ветхие, как сама усопшая, ну, может, чуть помоложе.

Процедура последнего прощания заняла не больше двадцати минут, Матвей даже удивился, что так быстро все прошло. Зашли в маленький зальчик, встали вокруг гроба, сотрудница ритуальной службы проникновенным голосом сказала несколько фраз под льющуюся из динамика органную музыку, молча постояли, недолго совсем, и гроб начал плавно опускаться вниз. Никто не плакал, даже сын, и от этого Матвею казалось, что похороны какие-то ненастоящие.

На поминки он не поехал. Уверен был, что эту страницу своей жизни перевернул окончательно.

Но на следующий день неожиданно позвонил Борис. Светлана Валентиновна оставила завещание, все ее имущество переходит к единственному сыну, так что никаких наследственных споров не предвидится. Сын осмотрел квартиру и предложил Борису забрать все, не представляющее для наследника никакой ценности: книги, рукописи, бумаги.

– Либо вы это забираете, если оно вам нужно, либо я это выбрасываю на помойку, – заявил он. – Компьютер и ноутбук тоже можете забрать, что мне делать с этим старьем? На таком сейчас уже никто не работает.

Борис ответил, что художественную литературу можно отдать в ближайшую библиотеку, а научную и все рабочие материалы они, разумеется, заберут.

– В этой связи у меня к тебе два вопроса, – сказал он Матвею. – Первый: ты же работал со Светланиными компами?

– Ну да.

– Пароли знаешь?

– Само собой, я же их и ставил после того, как полностью чистил. И между прочим, железо действительно старое, а софт весь хороший, я за этим следил.

– Ну супер! – обрадовался Борис. – Значит, поможешь?

– Да не вопрос.

– Теперь второе: у Светланы осталась огромная куча бумаг, которые необходимы нам для работы. Их нужно тщательно разобрать, рассортировать, чтобы не выбросить что-нибудь важное. Но на это требуется много времени, а сын торопит, он же теперь новый хозяин, – Борис зло усмехнулся в трубку. – Ему нужно по-быстрому оформить документы, открыть наследственное дело, приготовить квартиру под сдачу и возвращаться в свой Хабаровск, у него там бизнес простаивает. Так что наша задача – как можно быстрее все собрать и вывезти куда-то, где потом можно будет спокойно перебрать по листочку, отсортировать, систематизировать.

– Так а в чем проблема-то? – не понял Матвей. – Нужно помочь собрать и вывезти?

– И это тоже, но главным образом – куда вывозить. Там такие объемы… А у нас у всех жилье малогабаритное.

У всех! И сколько их, этих «всех», интересно?

– Нас четверо, – пояснил Борис. – Мы под руководством Светланы работали над одним проектом… В общем, не суть важно, над чем мы работали, важно, что никому из нас условия не позволяют ни хранить это все, ни тем более собираться и просматривать. Кто с семьей живет, кто с подругой, кто в аспирантской общаге. А у тебя с этим как? Ты один живешь?

– Ага, от предков съехал, снимаю комнату в коммуналке. В одной комнате супруги-алкаши, вообще не просыхают, в другой бабулька почти сумасшедшая и жутко скандальная.

– Тоже не вариант… – удрученно протянул аспирант.

– У нас дача есть, – радостно спохватился Матвей. – Зимой мы туда обычно не ездим, холодно, а топить лень.

– Есть что топить? – живо поинтересовался Борис.

– Ну да, печь, хорошая, мастера клали. Когда строили, отец думал, что будет классно дрова колоть, печку разжигать, деревенский стиль, живой огонь и все такое. А потом как-то отпустило. В общем, если вас устроит, то можно к нам на дачу.

Вопрос решился быстро и безболезненно, родители Матвея не возражали, более того, выразили полную поддержку тем, кто планирует разобрать бумаги уважаемого ученого. «Преданность труду старого учителя – это плюс в карму», – одобрительно сказала мама Матвея. А отец тут же предложил организовать заказ и доставку дров.

Матвей встретился с Борисом, отвез его на дачу, все показал, передал ключи и листочек, на котором записал два пароля. Уверен был, что теперь-то уже точно – всё. Больше он со старой Каргой никак не пересечется.

Но почему-то вышло не так, и вот уже месяц, как Матвей при любой возможности ездит на дачу, где постоянно находится хотя бы один из «учеников» Светланы Валентиновны Стекловой, а иногда и все четверо. Он ведь не собирался! Ничего такого не планировал! Ну да, включил вместе с ними сначала компьютер старухи, потом ноут, показал, где что, потому что ориентировался лучше, чем в собственной квартире, сам ведь все ставил и в порядок приводил. Но тут прозвучала фраза – кто-то вслух прочитал выделенный жирным шрифтом текст в открытом наугад файле:

– Только в две тысячи семнадцатом году в нашей стране в результате дорожно-транспортных происшествий погибли семьсот тринадцать детей в возрасте до шестнадцати лет. Семьсот тринадцать малышей и подростков! Только за один год. Семьсот тринадцать семей получили огромную психологическую травму. Более того, в результате ДТП мы имели в том же году больше двадцати одной тысячи раненых детей того же возраста. Вы только вдумайтесь: двадцать одна тысяча. И не забудьте, что у каждого ребенка, по статистике, имеется как минимум один-два близких родственника, которые страдают, переживают, горюют. Так что смело прибавляем еще пятьдесят тысяч по самым скромным подсчетам. Это целый город! И всего за один год. Каждый год – целый город пострадавших детей и их семей. Наших детей и наших друзей, знакомых и родственников.

Ученик Светланы Валентиновны по имени Илья, тот самый, который был с Борисом, когда Стеклова умирала, продолжал читать дальше, но Матвей уже не слушал. Только что произнесенные слова раскаленными шипами впились в мозг и не хотели оттуда уходить. И ведь вроде ничего особенно нового он не услышал, все эти цифры были ему знакомы по графикам, диаграммам и таблицам, которые он же сам и рисовал под диктовку Карги, и про то, что целый город, она тоже говорила, но почему-то зацепило его именно сейчас. Может, триггером послужила фраза о психологической травме? Из-за этой фразы абстрактный «город» вдруг превратился в город, целиком населенный страдающими и горюющими людьми. И это было страшно.

Он сперва надеялся, что отпустит, как всегда отпускало, знал Матвей за собой такую особенность: не умел ничего хотеть слишком долго, быстро загорался и так же быстро остывал. Отец у Матвея точно такой же, видно, по наследству перешло. Но раскаленные шипы оставили ожоги, которые не хотели заживать.

Их было четверо. Борис, Илья, Николай, Александр.

Теперь их стало пятеро. Теперь Матвей с ними.

Инга. За полгода до событий

От брошенной в корзину светло-зеленой робы несло смесью пота, мазей и специальных свечей. День оказался неожиданно насыщенным, пришлось не только проводить обычный сеанс с боссом, но и ехать к черту на кулички приводить в порядок мышечный скелет и снимать болевой синдром у двоих устрашающего вида парней, попавших в какую-то криминальную передрягу. Один из пострадавших был двоюродным племянником босса, второй – ближайшим другом этого племянника, и оба зарабатывали на жизнь участием в боях без правил. Помощь этим парням была включена в условия работы с самого начала, но раньше Инга занималась ими только в связи с боями, а сегодня ребятки ухитрились ввязаться в какую-то разборку далеко за городом.

Инга задумчиво посмотрела на торчащую из корзины робу. На сегодняшний вечер она стирку не планировала, из пяти рабочих униформ грязные пока только две, да и корзина еще пуста наполовину. Для нее самой исходящий от робы запах был привычным и незаметным, но Артем его на дух не переносил. Она вздохнула и принялась загружать машинку. Артем любит порядок, так что теперь придется ждать, пока закончатся стирка и сушка, потом гладить. А она так мечтала полежать в теплой ванне, расслабить натруженные мышцы, потом забраться в постель и спать.

Артем с сосредоточенным лицом что-то делал на компьютере. Как хорошо! Тихо, никто не кричит, не ноет, не плачет, не требует, не обвиняет в скупости и черствости. Инга переехала в эту квартиру спустя месяц после того, как сестра Маша родила сына. Ну, строго говоря, переехала она не в квартиру, а просто начала жить с Артемом. И если совсем честно, ей вообще было все равно, с кем жить, лишь бы не дома и кругом поменьше звуков. Инга не считала свое тело великой ценностью и без колебаний готова была расплачиваться им за относительный бытовой комфорт и возможность заниматься любимым делом. Жизнь с Артемом никаких особенных жертв и не требовала: он был приличным, очень неглупым и довольно красивым.

…Инге он понравился с первой же встречи, когда она, предварительно позвонив по телефону, который дал ей Юрий, приехала в огромный бизнес-центр. Возле стойки ресепшена ее ждал стройный светловолосый молодой человек, вежливый и предупредительный.

– Госпожа Гесс? Меня зовут Артем, я личный помощник господина Фадеева.

Они поднялись на восемнадцатый этаж, прошли по длинному коридору до двери с эмблемой строительной компании, главой и хозяином которой и был тот самый господин Фадеев с «не то грыжами, не то протрузиями». Ингу усадили в приемной, попросили подождать, хорошенькая длинноногая девчушка предложила чай-кофе-сок-воду. Пуховик у Инги осенний, тонкий, но уж больно красивый и сидит на ней хорошо, поэтому она носит его и зимой, а чтобы не мерзнуть на улице, надевает толстый теплый свитер, который в этой дизайнерской приемной смотрится, прямо скажем, довольно неуместно. Она подумала, что через несколько минут ей станет жарко, и от кофе отказалась, хотя чашечка эспрессо ей сейчас очень не помешала бы. Маленькими глоточками потягивая холодный яблочный сок из высокого стакана, Инга прикидывала, долго ли ее заставят здесь париться. Вообще-то ничего плохого в этом не было, помещение прохладное, кресло удобное, сок вкусный, почему бы не воспользоваться моментом и не отдохнуть после полутора суток беспрерывной работы? С восьми утра воскресенья до восьми утра понедельника оттрубила на дежурстве и сразу заступила на пост процедурной медсестры в своем отделении, так что небольшой отдых лишним совсем не будет.

– Проходите, пожалуйста, – пропел у нее над головой голосок длинноногой девчушки. – Господин Фадеев ожидает вас.

Уже вставая с кресла, Инга заметила открытую дверь в кабинет руководителя и стоявшего на пороге светловолосого Артема. Кажется, она задремала, так и не выпустив из рук стакан с соком.

Виталий Аркадьевич Фадеев оказался невысоким, сухощавым, очень морщинистым и очень энергичным. Коротко поздоровавшись, он без долгих предисловий потребовал:

– Ну, показывай, что ты там умеешь.

Инга в первый момент смешалась, потом сразу разозлилась:

– Я не работаю в цирке и фокусы показывать не умею. Если у вас есть проблема, я готова это обсудить.

Фадеев взглянул на нее с интересом, острые глазки сверкнули.

– Зубастенькая. Это неплохо. Гарик сказал, тебе отдельное помещение нужно, чтобы положить меня. Так?

– Да, так. На письменном столе и офисном кресле я не работаю.

– Двусмысленно, – хмыкнул Виталий Аркадьевич. – Но я учту.

Только тут Инга сообразила, что сказанное ею прозвучало и в самом деле как-то сомнительно и почти пошло. Надо последить за языком, да и норов свой лучше бы спрятать подальше, когда такие клиенты наклевываются.

– Артем, проводи девушку в комнату отдыха, я сейчас подойду, – распорядился Фадеев.

Инга ожидала, что ее сейчас снова поведут по длинному коридору, но дверь в комнату отдыха оказалась здесь же, в кабинете, как это принято у всех, кто является или, по крайней мере, считает себя большим начальником. Ничего удивительного, просто ее смутило слово «проводи». Куда ж тут провожать? Сделал три шага – да и все.

Комната отдыха по размерам не уступала кабинету и, судя по еще двум дверям на противоположной от входа стороне, была снабжена туалетом и ванной комнатой. Вдоль стены – большой кожаный диван, перед ним – длинный низкий стол и два кресла, в углу – велотренажер, в другом углу – кулер. Холодильник, бар, кофемашина, одним словом, стандартный набор крутого босса.

Артем стоял у нее за спиной, пока она осматривалась.

– Мне нужно переодеться, – сказала Инга.

– Да, конечно. Массажный стол поставить? Или для первого раза это не обязательно?

– Если стол есть, это отлично, поставьте.

Артем открыл шкаф высотой под потолок, и Инга поразилась той легкости, с которой этот, казалось бы, изящный, почти хрупкий мужчина вытащил и разложил тяжеленный стол. Уж Инга-то точно знала, сколько весит эта штуковина и, главное, сколько она стоит. Хотя, наверное, цена стола была огромной по сравнению с зарплатой медсестры, а для господина Фадеева выглядела сущими копейками.

Из ванной Артем принес стопку полотенец и махровых простыней, положил на стол и открыл дверь в кабинет.

– Переодевайтесь. Господин Фадеев подойдет через пару минут.

Прежде чем выйти из комнаты отдыха, личный помощник окатил Ингу взглядом. Именно окатил, а не окинул. Словно вылил на ее сверху ушат теплой воды с добавлением ароматических масел. Были в этом взгляде и мужской интерес, и одобрение, и восхищение, и что-то еще, что невозможно выразить словами, можно только ощутить. И еще в этом взгляде были и предложение, и обещание.

Переодеваться Инга решила в ванной, все равно нужно тщательно вымыть руки, да и от бесцеремонного Виталия Аркадьевича можно ожидать чего угодно. Ввалится в комнату, когда Инга будет стоять во всей красе нижнего белья, да еще комментировать начнет, с него станется, знавала она в своей жизни таких типов.

В ванной она стащила с себя свитер и брюки, вынула из сумки робу. Через пару минут Инга была полностью готова, но Фадеев все не приходил. Из-за двери раздавался его голос: Виталий Аркадьевич быстро что-то говорил командным тоном, отдавая распоряжения. Наконец, он появился, на ходу расстегивая сорочку. Пиджак, судя по всему, был сброшен в кабинете.

– Темка сказал, у тебя фамилия не русская? – не то спросил, не то констатировал он.

С места в карьер. Манеры у этого Фадеева оставляют желать лучшего. Да ладно, деньги, как говорится, не пахнут.

– У моего отца немецкие корни.

Виталий Аркадьевич тем временем успел снять не только сорочку, но и брюки и собрался залезать на стол.

– Носки снимите, пожалуйста, – терпеливо попросила Инга.

По тому, как неловко и неуверенно мужчина стоял на одной ноге, стягивая носок, она уже начинала примерно понимать, какие у него проблемы со спиной.

– А чего ж не репатриировалась? Родня-то есть в Германии? – продолжил он свой допрос, укладываясь на высокий стол.

– Лицом вверх, пожалуйста. Никого нет. Мои предки приехали в Россию еще при Петре Первом, какая уж тут родня.

Подобные вопросы Инге за свою жизнь приходилось слышать тысячи раз, и они уже не раздражали, а ответы слетали с языка автоматически.

– Сама-то замужем?

– Лежите, пожалуйста, молча и не разговаривайте, отвечайте только на мои вопросы, хорошо?

– Как скажешь, – проявил неожиданную покладистость владелец фирмы. – Лёнчик предупреждал, что ты не болтливая. Вижу, не обманул.

Инге хотелось спросить, давно ли Фадеев знает кладбищенского работника Юрия и на какой почве у них сложились такие доверительные отношения, но она понимала, что это будет не к месту. Не пришло еще время для разговоров на личные темы.

Примерно через час она, снова одетая в теплый свитер и зимние, на подкладке, брючки, сидела в кресле для посетителей перед огромным рабочим столом, за которым расположился сияющий довольной физиономией Виталий Аркадьевич. Рядом с ним стоял Артем с толстым органайзером в руках.

Оглашенные Фадеевым условия были немногочисленными и понятными. Первый месяц – пробный. Результат первого сеанса его воодушевил, но необходимо убедиться, что это не случайность и что такой же результат будет выдаваться стабильно. В течение пробного месяца Инга будет приезжать либо сюда, в офис компании, либо домой к Виталию Аркадьевичу в свободное от работы время. Если через месяц Виталий Аркадьевич останется так же доволен, как в данный момент, Инга Гесс увольняется из клиники и поступает в полное распоряжение своего нового босса, чтобы оказывать ему и его близким помощь в любой потребный момент. Во все прочие моменты она вольна распоряжаться собой, в том числе может заниматься другими пациентами, это ее личное дело. Но никаких разговоров на тему «я к вам приеду завтра, потому что на сегодня у меня записаны другие люди» Фадеев не потерпит. Он будет платить большую зарплату за работу лично с ним и его окружением, а все остальные пациенты должны идти по остаточному принципу.

– Это понятно? – строго спросил он, пристально глядя на Ингу.

– Более или менее. А жить я могу тоже где хочу? Или у вас подразумеваются некие требования по этому вопросу?

– Где хочешь и с кем хочешь, меня это не интересует. И не надо вот этих вот намеков на крепостное право и рабство. Рабочий день у тебя ненормированный, но за это и оклад соответствующий. Я покупаю твое время целиком изначально, а потом делаю жест доброй воли и разрешаю заниматься своими делами, если ты мне не нужна. Без урезания зарплаты. Теперь понятно?

– Теперь – вполне. Я могу подумать?

– Два дня даю, – отрезал Фадеев. – Через два дня явишься снова сюда, Тема тебе назначит. Придешь, сделаешь мне, как сегодня, и скажешь. Согласишься – начнем отсчитывать испытательный месяц, не согласишься – до свидания.

Инге очень хотелось согласиться сразу. Вот прямо сейчас открыть рот и сказать: «Да, спасибо, меня все устраивает». Ведь такие огромные деньги предлагает Виталий Аркадьевич! Жизнь самой Инги сразу станет легче, и Машке с семейством можно будет помогать куда ощутимее, и на открытие собственного кабинета рано или поздно накопить с запасом, чтобы всякие экономические катаклизмы не разрушили едва начатое дело.

Но было отчего-то страшно.

Артем подал ей пуховик и сказал, что проводит до выхода из здания. Когда спускались в лифте, улыбнулся ласково и негромко произнес:

– На самом деле все намного лучше, чем вы подумали.

– В смысле?

– Ну, Виталий Аркадьевич – он такой, никогда не скажет сразу всего, объявляет самый минимум. Он вам и отдельные апартаменты предложит в своем доме, чтобы вы были всегда под рукой, если захотите, конечно, и машину с водителем даст для любых поездок, в том числе личных. Он щедрый человек. И премиальными не обидит. Соглашайтесь, Инга. Уверен, что вы не пожалеете.

– Нужно еще, чтобы ваш босс тоже согласился, – усмехнулась Инга. – А вдруг он останется недоволен результатами испытательного срока?

– Вы справитесь. Я в этом даже не сомневаюсь.

Уже возле самого выхода Инга все-таки не выдержала и спросила:

– Господин Фадеев близко знаком с Юрием?

– С Юрием? – непонимающе переспросил Артем.

– С человеком, который меня рекомендовал.

– А, вы имеете в виду Гарика? Они давно знакомы.

– Одноклассники? Однокурсники?

– Однопарашники, – сухо ответил Артем. – Сидели вместе. Я вас шокировал?

Инга пожала плечами.

– Да нет. Мои розовые очки разбились еще до того, как были куплены.

Через месяц Инга Гесс уволилась из онкологической клиники и начала работать у Виталия Аркадьевича Фадеева. Еще через несколько недель стала жить с Артемом, личным помощником нового босса. Она не питала иллюзий насчет своего работодателя. Уверена была, что нынешние молодые бизнесмены могли, чисто теоретически, получить деньги от родителей на свои стартапы, но те, кому за пятьдесят, построили бизнес в основном на криминальных деньгах. По глубокому убеждению Инги, праведным трудом на каменные палаты в современной России никак не наскрести. На дощатые – пожалуй, худо-бедно, можно, а на каменные – точно нет. У Фадеева палаты были не просто каменными, а из дорогого мрамора. И зона за плечами. Да, выглядел Виталий Аркадьевич более чем цивильно, но Инге казалось, что бандитское прошлое времен «лихих девяностых» просматривается без труда. А уж в чистоту строительного бизнеса девушка и вовсе никогда не верила. Она согласилась работать у Фадеева с открытыми глазами и была готова ко всему, в том числе и к нелегальному оказанию медицинской помощи при огнестрельных ранениях. «Конечно, это меня не украшает, – говорила она сама себе. – Говорят: ложишься спать с собакой – готовься проснуться с блохами. Хочешь много зарабатывать – готовься к тому, что могут быть серьезные проблемы. И еще про бесплатный сыр что-то похожее».

Артем ухаживал за ней одновременно красиво и стремительно, а Инга почти не сопротивлялась: если главного босса можно рассматривать как источник потенциальной опасности, то лучше иметь относительно надежную защиту в лице его помощника, посвященного во все дела. Он и предупредит вовремя, и прикроет, если что, и поможет. Разумеется, не просто так, по доброте душевной, а только если будет заинтересован. Изящный, хорошо воспитанный блондин как раз и был заинтересован. Очень. Но даже если бы он не проявил к Инге повышенного внимания с самой первой встречи, то наверняка проявил бы его чуть позже, в этом она не сомневалась. Насчет своей внешности Инга никогда не обольщалась, знала: и ноги коротковаты, и попа низковата, и талии почти нет, весь торс словно столбиком сделан. Грудь пышная, что само по себе, может, и неплохо, но в комплекте со всем остальным выглядит негармонично. И черты лица неправильные. Одним словом, не модель. Тем не менее ни малейших комплексов по данному поводу у Инги Гесс отродясь не было, и если в школьные годы внимание мальчиков обходило ее стороной, то во взрослой жизни ухажеров и поклонников стало хоть отбавляй. Однако из всего этого изобилия она почему-то ухитрялась выбирать не тех, кого надо. Инге нравились мужчины «с загадкой», что на самом деле означало «с тайным страданием» или «с тайным пороком». Страдающие очень быстро начинали действовать ей на нервы, порочные же заставляли страдать ее саму. Но спокойные, понятные мужчины без загадок и затей были ей скучны. И Инга из раза в раз наступала на одни и те же грабли.

Она нравилась мужчинам и иногда, изредка, позволяла себе пользоваться этим. Так что по поводу Артема даже не колебалась: если бы он сам не запал на нее с первого же дня, Инга очаровала бы его быстро и бескровно. Была в ней какая-то необъяснимая женская притягательность, которой мало кто смог бы сопротивляться…

Сегодня Артем снова рисовал на ноутбуке свои схемы. Вернее, не рисовал, а вносил изменения. Значит, произошли в бизнесе Фадеева какие-то события. Или поступила новая информация.

– Чтобы быть эффективным личным помощником, я должен досконально понимать расстановку сил в компании, – не уставал повторять он. – Мне необходимо знать всё и обо всех.

Что ж, против этого Инга не возражала, хотя порой ей начинало казаться, что от стараний Артема попахивает паранойей. С другой стороны, чем больше он знает, тем лучше защитит ее, если обстоятельства сложатся как-то неблагоприятно. Так что пусть занимается, вреда никакого, а польза как раз может и выйти.

Она подошла к нему сзади, положила руки на плечи.

– Новые вводные? – спросила Инга.

– Да, в тверском филиале конфликт разгорелся, босс не может решить, на чью сторону встать и кого менять, а кого оставлять, – ответил Артем не оборачиваясь. – Обычная рутина. А у тебя что нового?

– Про побитых мальчиков я тебе уже доложила все, что знала, а больше порадовать нечем, – пошутила она. – Я стирку поставила, так что пока не ложусь. Хочешь, приготовлю что-нибудь?

– Мы же ужинали полчаса назад.

– Ну да, – согласилась Инга. – Но вдруг ты еще чего-то хочешь?

– Никаких «вдруг», ты же знаешь мой принцип: во всем должен быть порядок. Поужинали – значит, вопрос с едой закрыт до следующего дня.

Ох уж этот его порядок! То есть любовь к порядку – это, конечно, очень хорошо, но в безалаберности иногда столько очарования! Порой Артем казался Инге даже чересчур правильным, и она со своей любовью к маленьким спонтанным глупостям чувствовала себя ущербной.

– Тогда я пойду прилягу, пока машинка не остановится. Почитаю, – сказала она.

– Конечно, детка, отдыхай, – кивнул Артем, по-прежнему не отрываясь от экрана.

Инга прошла в спальню, закрыла за собой дверь, достала из-под стопки постельного белья в шкафу голубую записную книжку большого формата «Молескин». Письмо Игоря вложено под обложку, перехваченную резинкой.

Она улеглась поверх покрывала, предусмотрительно положила рядом раскрытую книгу, которую читала на ночь, и углубилась в текст, который и без того прекрасно помнила. Но Игорь, умирая, писал это своей рукой, и для Инги теперь важно было не содержание, а созерцание почерка, крупных букв и неровных строк. Это последнее, что у нее осталось от Выходцева. Его отпечаток. Его слова. Его мысли.

«…Девочка моя! Из письма ты уже знаешь, что я чувствую себя безмерно виноватым перед тобой, потому что ничем не могу отплатить за твою доброту, терпение и мужество. Да-да, именно мужество, потому что находиться рядом с умирающим, который знает о том, что умирает, – испытание тяжелое и горькое. Если бы у меня оставались годы жизни впереди и хоть немного душевных сил, я бы любил тебя, любил нежно и преданно. Но ничего этого у меня нет, и единственное, чем я могу выразить свое отношение к тебе, – это доверие.

Сейчас мне странно вспоминать о своей жизни и о себе самом. Словно это был вообще не я, а совсем другой человек. Это трудно объяснить, да я и не мастер растолковывать такие сложные вещи. Надеюсь, ты сама все поймешь.

Мы с женой очень хотели ребенка. И ждали его с восторгом и нетерпением. Когда родился Ванечка, мы были так счастливы! Но недолго. Вскоре выяснилось, что у Вани метахроматическая лейкодистрофия. Не буду грузить тебя подробностями, ты сама медик и, наверное, лучше меня понимаешь, что это такое и с чем мы столкнулись. Вылечить это нельзя. Можно только поддерживать, ухаживать и ждать, когда все закончится. Такие простые слова, обыденные. И такие страшные.

Мы долго не могли смириться, нам казалось, что этого просто не может быть. Ну как же так? Чем мы провинились перед небесами, что нас так наказывают? Мы бегали по врачам, платили сумасшедшие деньги за многочисленные консультации у именитых профессоров, мы выучили наизусть все, что написано об этой группе заболеваний в доступных нам источниках. Потом засветился лучик надежды: поскольку заболевание редкое, к Ванечке проявили интерес в одной клинике, где проводили научные исследования лейкодистрофии. Нам дали понять, что, возможно, новые экспериментальные методы лечения… Мы с женой приободрились. К нам и Ванечке доктора были очень внимательны, сына исследовали постоянно и полностью, а нам задавали множество вопросов, брали всякие анализы. В общем, работа велась ежедневно, Ваню даже положили в клинику, и в какой-то момент нам показалось, что он стал живее, сильнее. Мы жили этой надеждой.

Но чуда не произошло. Никаких экспериментальных методов лечения не придумали, а Ваня был нужен просто как объект научных исследований для чьей-то диссертации. Ты сама знаешь, как это бывает: заболевание редкое, поэтому каждый больной на вес золота. Не в том смысле, что нужно обязательно спасти его, а как источник полезной информации, которая когда-нибудь потом, в очень далеком будущем, поможет лечить других людей, а в обозримое время даст возможность кому-то обзавестись ученой степенью и опубликовать несколько статей.

Ванечку отдали домой, и о нас все забыли. Больше никто не звонил, не интересовался самочувствием мальчика, не давал советов и не предлагал помощь. Мы остались один на один со своей бедой. Ваню нельзя было оставлять одного ни на минуту, он нуждался в постоянном уходе и присмотре. Жена ушла с работы и сидела дома, безотлучно находясь рядом с больным ребенком. Она изо всех сил старалась обеспечить нашему сыну самый лучший уход, ведь врачи сказали, что если ухаживать максимально старательно и делать все необходимое, то ребенок может дожить до 6–7 лет. Ты сама медицинский работник и знаешь, что такое «прекрасный уход». Это не только силы, как физические, так и душевные, не только внимание, терпение, тщательность и доброта. Это еще и деньги.

Только не подумай, что я пытаюсь оправдываться. Я был как все, ну, или, по крайней мере, как большинство полицейских. У меня умирал ребенок, я должен был содержать семью, и мне было плевать с высокой колокольни на беды и горести других людей, жертв преступлений. Я зарабатывал деньги. Я хотел, чтобы мой сын прожил как можно дольше. И если для этого нужно покупать самые лучшие и самые чистые продукты, самые дорогие препараты и приспособления, то я заработаю столько денег, сколько нужно. Обеспечу «посадку» того, за кого хорошо заплатили. Закрою глаза на очевидное преступление, если получу за это конверт. Стыдно ли мне за это сейчас? Нет.

Ванечка умер, не дожив до пяти лет…»

Когда за дверью послышались шаги, Инга мгновенно засунула молескиновый блокнот под подушку и схватила раскрытую книгу. Даже выражение лица сделала соответствующее: сонное и скучающее. О Выходцеве Артем знал только то, чем она сочла нужным поделиться: частный пациент, умирал от рака, Инга приходила к нему ставить капельницы. Такой же больной, как и другие, обычная подработка в свободное время. Просто очень хороший человек и очень одинокий, за его могилой некому ухаживать, вот она и ездит на кладбище, из чисто человеческого сочувствия. Умолчать полностью она не могла, потому что Артем ведь спросил, откуда она знает Гарика. Можно было бы и соврать, мол, навещала могилу родственницы или подруги, но с Артемом и его паранойей шутить нельзя. У него есть склонность перепроверять. Поэтому она сказала правду. Но не всю.

– Машинка пищит, – сообщил Артем, войдя в спальню.

– Уже бегу!

Как быстро время пролетело… Инге казалось, что она поставила стирку буквально минут пятнадцать назад, а уже и постиралось, и прополоскалось, и отжалось, и высушилось. Она захлопнула книгу и помчалась в ванную.

Аппаратные игры

– Кого поставишь?

– Я что, отчитаться перед тобой должен?

– Просто интересуюсь. Сам понимаешь, дело каверзное.

– Да перестань! Что в них каверзного, в этих двух убийствах? Мы что, маньяков не видали? Не ловили их никогда? Давай, наливай, скажу Вене, чтобы парку поддал, еще по одной – и на второй заход.

– В деле серьезные люди заинтересованы. Нужен человек умный и хорошо управляемый. Ты меня понял?

– За министра радеешь, что ли? Не жмись, никто его до поры до времени не тронет, успеешь хвосты подобрать. А вообще, заканчивал бы ты свои дела крутить с МВД, ненадежные это партнеры.

– Можно подумать, вы надежнее… Но мы и с вами вопросы решаем. Так ты меня услышал?

– Не глухой…

Сташис

В тот вечер, когда гуляла скромная свадьба Ромчика и Дуняши, Антон разбирался с информацией об обнаружении второго «трупа с запиской» и ездил на место происшествия, чтобы самому осмотреться и получить представление. Спецсообщение, как водится, потерялось где-то в бюрократических недрах, и известие о новом убийстве дошло до зарубинского отдела только к концу дня.

Записка на этот раз была чуть менее лаконичной, преступник расщедрился аж на две фразы: «Моему Учителю. Вторая попытка». Хотелось бы знать, сколько еще подобных попыток запланировал убийца.

Во всем остальном ситуация была весьма схожей с первым случаем: убийство совершено в темное время суток, когда на улицах нет людей. И никакого оружия не применялось, все сделано голыми руками. Жертва – молодая женщина двадцати девяти лет, неработающая. В анамнезе судимость, два с половиной года лишения свободы за грубое нарушение Правил дорожного движения, повлекшее гибель другого участника движения. Стало понятно, что в первом убийстве речь о межличностном конфликте не идет, никто с потерпевшим Чекчуриным не ссорился и записка – настоящее послание, а не хитрый способ запутать следы.

– Хорошо, что хотя бы половину ваших версий можно выбросить на помойку, – пробурчал Зарубин. – Хотя ничего хорошего, конечно. Оставшиеся версии совсем хреновые. Надо сосредоточиться на близком окружении тех, кто пострадал в ДТП, за которые были осуждены наши двое убитых. Большого уже отымели наверху по полной, дали строгое указание, чтобы про записки нигде не просочилось ни капли. Так что вы уж, братцы, постарайтесь, ладно? Следите за каждым словом. Группу вам усиливают, добавляют еще двух человек из Восточного. Сташис по-прежнему за старшего. И следака меняют.

Первое убийство произошло в Юго-Западном округе, второе – в Восточном. Обе жертвы когда-то нарушили правила движения, в результате чего случились трагедии. Обе были признаны виновными и привлечены к ответственности, на суде все ограничилось либо небольшим, либо условным сроком, хотя и с выплатой огромной денежной компенсации семьям пострадавших. Вообще-то слово «хотя» здесь не вполне уместно: не будь готовности подсудимых выплатить компенсацию, фиг бы они получили такое скромное наказание, Чекчурин отправился бы зону топтать как миленький, а вторая жертва, дама по фамилии Майстренко, не вышла бы на свободу условно-досрочно, отбыв в колонии десять месяцев. Но почему убийца выбрал именно этих двоих? Разве мало в Москве людей с аналогичным прошлым?

– У нас два варианта, – сказал Дзюба. – Один более или менее подъемный и один совсем плохой. У подъемного тоже две разновидности.

Антон хмуро посмотрел на него:

– Опять твой двоичный метод?

– Не мой, а Каменской. Но он же работает! Тоха, так ведь и в самом деле проще думать.

– Ладно, думай. Только вслух.

В общем и целом, получалось не очень обнадеживающе. Первая разновидность «подъемного», по Ромкиному мнению, варианта состояла в том, что преступник мстил «за своих», то есть за тех жертв дорожно-транспортных происшествий, которых знал лично. Для отработки этой версии следовало тщательно изучать все окружение пострадавших и искать точки пересечения. В одной из этих точек найдется и мститель. Трудность, однако, состояла в том, что одно ДТП произошло в 2013 году, другое – в 2015-м. И если девушка, которая по милости первого убитого, Чекчурина, оказалась прикованной к инвалидному креслу, возможно, сможет вспомнить и подробно перечислить, с кем она в те годы общалась и где бывала, то погибший в аварии мужчина уже ничего сам не расскажет, а члены его семьи, друзья и коллеги – источник не особо надежный. И знают они, как правило, далеко не все, и времени прошло изрядно, многое забылось или исказилось в воспоминаниях.

Вторая вариация «подъемной» версии выглядела чуть более оптимистично, но тоже не ахти: убийца лично знаком не с жертвами ДТП, а с их виновниками, счел, что назначенное судом наказание недостаточно или несправедливо, и взял правосудие в собственные руки. Здесь принцип поиска тот же, только отрабатываться будет окружение и образ жизни не тех, кто пострадал в аварии несколько лет назад, а тех, кто убит сейчас, а это, само собой, намного проще.

– Сотрудник ГИБДД, например, – предположил Сташис.

– Именно! Человек, работающий в ГИБДД, имеет доступ к сведениям обо всех участниках ДТП. Или работник суда, знающий подробности слушания и суть приговора, да тот же секретарь судебного заседания.

– Или медик, проводивший экспертизу виновного в ДТП, – подхватил Антон. – Например, на него надавили, чтобы он в заключении по крови не показывал наличие алкоголя, может, заставили, запугали. Или заплатили, он тогда деньги взял, а потом раскаялся. Ладно, с этой частью плана более или менее понятно, пойдем дальше.

Он что-то кратко записал на лежащем перед ним листке.

«Неподъемный» вариант Дзюбы производил впечатление поистине устрашающее: убийства бывших виновников ДТП совершаются по чисто идеологическим мотивам и с личностями жертв никак не связаны.

– Только вот как его искать – я не соображу, – признался Роман. – Иголка в стоге сена. Если эту версию озвучить руководству, они начнут подключать наших борцов с террористами и экстремистами – в общем, тех, у кого есть и соответствующие базы, и методические наработки по выявлению группировок, сплотившихся на идеологической основе.

– Да уж, – грустно согласился Сташис, – борцов нам тут не надо, они сразу начнут смотреть свысока и свои порядки наводить. Старшие братья, не к ночи будь помянуты. Но от них увернуться вряд ли удастся, записка все портит, никак нам на мстителя-одиночку не выкатить. Раз есть какой-то Учитель и хотя бы один ученик-последователь, значит, по-любому их как минимум двое, а это уже группа.

– Засада… А новый следак? Ты его знаешь?

– Барибана-то? Нет, не сталкивался, но кое-что слышал, хотя и не уверен, что слухам можно доверять. Он в Следственном комитете типа священной коровы, ему все сходит с рук, трогать его не дают. Но кто за ним стоит – непонятно. Говорят разное. Одни считают, что он человек ФСБ, другие кивают на Администрацию президента, третьи выкопали где-то информацию о сыне Барибана, который носит другую фамилию и является теневым мультимиллиардером, благодаря чему сам Барибан просто всех купил. Еще, помнится, кто-то говорил, что работать с ним хорошо, если играть по его правилам, а правило у Барибана простое: нужно любить тех, кто ему нравится, а тех, кто не нравится, считать врагами, и тогда все будет в шоколаде.

– Засада, – уныло повторил капитан Дзюба.

Любому следователю и оперативнику прекрасно известна разница между преступлениями, которые нужно «как бы раскрыть», и преступлениями, которые действительно должны быть раскрыты. В работе по первой категории требуются сотрудники умные, опытные и управляемые – одним словом, такие, которые найдут то, что необходимо для результата, а на то, что мешает решению поставленной задачи, закроют глаза. Где надо – не увидят, не услышат, подделают, грязь подотрут, факты передернут. Работать по «как бы раскрытию» непросто, тут нужны навыки, аккуратность, осторожность, определенная доля цинизма и беспринципности, а также, что очень важно, лояльность.

Если же преступление действительно хотят раскрыть, а виновного – вычислить и выловить, то с подбором сотрудников обычно бывает несколько легче. Такие факторы, как лояльность, беспринципность и аккуратность, решающей роли уже не играют, поэтому на дело можно ставить и демонстративно непокорных опытных стариков, отказывающихся выполнять приказы, и совсем молодых ребят, только-только прикрутивших на погоны лейтенантские звездочки. Они еще не успели обнюхать территорию, обжиться на ней, присоединиться к той или иной группе коллег и найти свою кормушку, и есть надежда, что хотя бы часть рабочего времени они потратят все-таки на раскрытие преступления, а не только на решение проблем, связанных с крышеванием и зарабатыванием денег. Да, опыта у них нет, и агентуры тоже нет, но голова и ноги-то на месте, а этими инструментами тоже можно кое-что добыть.

– Кузьмич, как думаешь, можно дареному коню в зубы посмотреть? – спросил Сташис, заглянув к Зарубину.

– Из чьей конюшни? – вяло поинтересовался временно исполняющий обязанности.

– Из Восточной. Из Юго-Западной парни уже четыре недели работают, результатов – ноль, но и косяков вроде нет. Окружение Чекчурина они отработали на совесть. Никаких оснований их менять. Мы с Дзюбой план написали, там столько всего…

– Ну и?

– Молодые и резвые нужны, неиспорченные, чтоб не только одно бабло перед глазами и не фантики от руководства. Кузьмич, я понимаю: дело на контроле в главке, и оттуда будут требовать, чтобы работали самые ушлые и опытные, тем более там семья Чекчурина давит на все кнопки, но вот ей же богу…

– Да понял я, понял, – Зарубин неожиданно улыбнулся. – Ты считаешь, что твоих мозгов вполне достаточно, а остальные пусть бегают рабочими лошадками, правильно?

– Неправильно, – сердито откликнулся Антон. – Мозги в первую очередь Ромкины, такой обширный план получился только благодаря его способности фантазировать. Ты сам посмотри. Такой план не стыдно на самом верху показывать. Но выполнять-то его кто будет, а, Кузьмич? Мы с Ромкой? Нас только двое. На ребят с Юго-Запада надежда, честно сказать, слабовата. Ну будь человеком, поговори с Восточным, пусть молодняк нам отрядят. Я в Восточном начинал, могу и сам позвонить кое-кому, но через твою голову не положено.

– Посиди, – скупо бросил Зарубин и придвинул к себе план, который Антон положил на стол.

Сташис присел в неудобное полукресло и приготовился терпеливо ждать. Но мысли о работе постоянно съезжали куда-то в сторону, освобождая место для тревоги за детей. Наверное, оттого, что в течение последних часов так много было рассуждений о дорожно-транспортных происшествиях, Антон не мог теперь сосредоточиться ни на чем, кроме страха за Василису и Степку. Вася каждый день гоняет на мотоцикле со своим Толиком, а Степка такой тихий, задумчивый, весь погруженный в себя, забывает посмотреть по сторонам, когда переходит дорогу… Перед глазами то и дело вставали страшные картины: вот Степка идет по улице, в ушах беспроводные наушники, в руке телефон, от которого парнишка не отрывает глаз, сын подходит к пешеходному переходу, делает шаг на мостовую, не взглянув налево и не слыша рева приближающегося на большой скорости автомобиля… Или Васька сидит на заднем сиденье мотоцикла, крепко обнимает своего бойфренда, что-то говорит ему в ухо, тот не слышит, чуть поворачивает голову, просит повторить, отвлекается и… Нет, нельзя о таком думать, и представлять такое тоже нельзя! Но как же страшно… Наверное, всем родителям страшно, двадцать четыре часа в сутки, и выхода никакого нет. Невозможно запереть детей дома и разрешать выходить только в сопровождении проверенных и сознательных взрослых. И вообще, дети – они же всегда дети, хоть им пять лет, хоть пятьдесят, и терять ребенка одинаково больно и непереносимо вне зависимости от того, младенец он, подросток или взрослый. А взрослого дома не запрешь и охрану к нему не приставишь. Бытовые заботы и тяготы – сущая мелочь и вообще ничто по сравнению с тревогой, круглосуточно разъедающей родительское сердце на протяжении всей жизни, начиная с момента рождения ребенка и до самой смерти одного из них. Господи, какой кошмар все эти мысли! Одного из них. Кого? Спасибо, если родителя. А если нет? Только став одиноким отцом, Антон Сташис начал понимать свою маму. Однажды он встал ночью в туалет и увидел, что мама сидит на кухне и улыбается каким-то своим мыслям.