Техподдержка. Мертвая зона Дивов Олег
– Муделе Баба – верховный жрец культа Йобы? Я заинтригован.
– Тоже так хочешь? – она коротко покосилась на Леху и вернулась к своим жутковатым четкам. – Не советую. Чтобы занять его место и остаться в живых, недостаточно вдуть мне. Надо принести жертву, более обильную, чем принес он.
– Я просто хочу помочь, – сказал Леха.
Приятно в кои-то веки сказать чистую беспримесную правду. Не так уж часто удается быть совершенно честным в Абудже.
– А меня – хочешь?
Впервые за весь этот странный разговор она посмотрела ему в глаза по-настоящему, в упор, безумным взглядом, прожигающим насквозь, а Леха не успел испугаться, хотя стоило бы. Он просто ответил.
– Извини, я люблю другую.
И только через секунду почувствовал, что сейчас, кажется, выиграл жизнь. В который раз Рамона спасла его. Не факт, что надолго, но сегодня журналиста и шпиона не отправят на мыло.
Кстати, к вонище этой отвратной он уже привык.
И ведь снова правду сказал, всего-то. Оказывается, в Абудже есть с кем поговорить о любви, – с полубезумной и полумертвой матерью огромного боевого робота, нисколько не человекообразного. Наверное это символично, если сам Леха безнадежно влюблен в эскобарскую гончую, которая, строго говоря, не совсем человек. Вот и встретились два одиночества.
А женщина смотрела, едва заметно потряхивая головой – ее всю легонько колотило, – и грустно-грустно улыбалась.
– Не знаю, что с тобой делать, – протянула она задумчиво. – У меня здесь много власти, но… Другого свойства.
– Да я как-нибудь справлюсь, – Леха даже руками замахал. – Ты объясни, что тут у вас стряслось, и мы найдем выход…
– Ты – не справишься. И выхода – нет.
Будто отрезала. Даже отрубила.
– Слушай, ну давай вместе подумаем, надо же что-то… – заторопился Леха. – Здесь становится жарко, послезавтра АТР начнет как минимум разведку боем. Никто не понимает, что на уме у Агентства, это может иметь самые неожиданные…
– Послезавтра будет полнолуние.
Нормальный человек не смог бы сказать это так, чтобы кровь застыла в жилах. Из уст зомби по имени Вик простая фраза прозвучала даже не зловеще, а окончательно. Будто на полнолуние назначена остановка вращения планеты. Лехе уже двадцать раз осточертело бояться, но тут он поверил: дело плохо.
Легонько скрипнула дверь, заглянул Майк.
– Исчезни!
– Мать, на улице темнеет…
Она замахнулась на Майка четками, но не швырнула их, а метнулась к конвейеру и принялась отрывать от него какую-то железку.
Леха жестами показывал Майку, что тот невовремя.
Майк разыграл было пантомиму «там темно, холодно и страшно», но вдруг испуганно взвизгнул и исчез.
В то место, где торчала его голова, влетел с громким лязгом стальной угольник.
– Сдохни, тварь!
Леха воздержался от комментариев.
Она тяжело дышала. Леха смотрел на нее, сам задыхаясь, только от жалости. Плакать хотелось, какая она старая в тридцать два года. И ведь, стоя одной ногой за гранью безумия, сохранила в душе главное человеческое – знание, что есть любовь, и что есть любовь. Достойнейшая женщина. Поубивал бы, кто с ней такое сделал.
Много их было, сволочей, и почти все уже мертвы, но кое-кого еще можно достать и попросить ответить.
– Ненавижу гада… Почему эти шавки вообще смеют говорить со мной… Надо запретить им. Просто запретить. Как я раньше не догадалась. Будут молча кланяться и благодарить за то, что живы, твари!
Она сплюнула жвачку под конвейер, полезла свободной рукой в карман, достала пакетик, вытряхнула из него что-то в рот.
– Не смотри так. Ты не понимаешь.
– Да я…
– Молчи! Тебя там не было, в ту ночь! А этот ласковый мерзавец – был! Для твоего драного Института наша гибель – эпизод, который надо изучить и сдать в архив. А я помню! Надеялась, что забыла! Черта с два, приперся ты – и стал проблемой, – и я снова помню все! И опять задаю себе проклятые вопросы, на которые нет ответов!
– Я не проблема… – жалобно проблеял Леха.
– Ты не-по-ни-ма-ешь! – простонала она. – Ничего не понимаешь, ну и заткнись…
– Заткнулся. А какие вопросы?
– Не твоего ума дело. Вот уж кого сюда не звали, так это Институт!
– Спасибо, – сказал Леха искренне.
Женщина озадаченно нахмурилась.
– Впервые слышу, что Институт ни при чем, – объяснил Леха. – Обычно его ругают за любую войну, где бы та ни случилась, и чем бы ни кончилась. Всегда мы виноваты.
– Здесь был не ваш уровень, – она небрежно отмахнулась четками, едва не заехав Лехе в глаз. – Вы бы только путались под ногами. Вот когда игра кончилась, тогда Институт понадобился. Его пустили в город, чтобы он с умным видом побродил по развалинам, ничего не понял и высосал из пальца отчет для тех, у кого тоже… Не тот уровень. Полагаешь, твое начальство не знало свою роль во всем этом дерьмовом спектакле? Отлично знало, но ему было некуда деваться. Ну, приехали. Ну, облажались. Думала, хватило с них, поумнели. А теперь вдруг – ты… Зачем?! Ты же не знаешь ровным счетом ничего!
– Очень хотел бы знать, – произнес Леха тихонько. – С самого начала.
– Да тут знать нечего, – заявила она непоследовательно. – Говорю же, спектакль. Тогда не было времени думать, мы просто хотели выжить, но сейчас я уверена: тот, кто стравил Крукса с Винером, отменный режиссер. Здесь, в Нигерии, все предали всех, и все проиграли в конечном счете. А там, в Европе и Штатах – только профит. Это дерьмо, которое так далеко отсюда, что можно убедить себя, будто его нет… И я старалась! Хотела забыть! А они тем временем рулили миром – ООН, АТР, корпорации, масс-медиа… Вот кто победил. Как обычно. Они всегда в плюсе, а мы, исполнители, расходный материал! Сдохли – ну и молодцы.
Леха вспомнил «Битву негодяев» и кивнул.
«Вас, ребята, еще не в полную силу израсходовали, кто-то очень и очень помешал этому. Память о последней войне частников должна была сохраниться в веках, и такая черная память, что живые позавидуют мертвым. Иногда лучше, если тебя просто убили…»
– Господи! Ведь я смеялась, когда нас убивали! – она словно подслушала его мысли, Леха даже нервно дернулся.
– Мне, идиотке, было радостно. Думала, мы всех уделали. Одержали победу, которая станет легендой: мы погибли – и выиграли. Худшей подлянки Винеру, чем принести нас в жертву, нельзя придумать. Винер, гнусная алчная тварь, обломает зубы об варзону…
– Ну так обломал, разве нет?
Она смотрела на Леху, перебирая четки, и будто раздумывала: сказать или не сказать нечто важное.
– Лично мне как технарю это лестно, но… В тысячный раз я спрашиваю себя: что, если Винер был только пешкой? А «батарейка» только наживкой? Гляди: два сильнейших игрока на рынке вцепились друг другу в горло. Все ломают головы, какие злодеи нас стравили, и зачем. Тем временем злодеи провернули за кулисами такое, о чем никто даже помыслить не может! И наша драка только операция прикрытия. А?!.. Скажи, что я шизанутая, если задаю такие шизоидные вопросы!
– Я вроде нормальный, но задаю их сам… – пробормотал Леха, надеясь, что ослышался. Какая еще «батарейка»? Не может быть.
– Ты?! Неужели! – прикрикнула она насмешливо. – Ты ни черта не знаешь! Как и весь твой Институт! Говоришь, Винера взорвали в офисе? Правда-правда?
– Нет, ну теперь-то понятно все…
– Что тебе понятно?! Для Винера прийти в офис было равносильно самоубийству! Мы-то умерли, но его крови должны хотеть еще двое. Покупатель «батарейки» и конечно «Риддеркрафт», а это вообще гарантия, что ты труп. Единственный шанс – инсценировать гибель и лечь на дно. Логично? А если логично, значит, посчитано и играет на руку кукловодам! И теперь я говорю тебе: Винер не доехал до Никосии. Спорим, он даже из Африки не выбрался? Спорим, никто не выбрался из Африки?!
– Кроме тебя, – сам не понимая, что это значит, сказал Леха. Может, наведенная шизофрения. Или остаточный эффект джина. Или внезапный приступ гениальности.
Так или иначе, женщина поглядела на него с уважением. А могла ведь заявить, что он ничего не понимает. Значит, начал понимать.
Невелика премудрость, тут любой бы начал. Не каждый день услышишь в одном предложении сразу про «батарейку», какого-то ее «покупателя» и «Риддеркрафт». Если знаешь, чем кончилась история (все умерли), картина вырисовывается красочная. Этюд в багровых тонах. С запахом экологически чистого мыла.
И себя очень жалко становится.
– Ты вышла в другое измерение, – сказал Леха.
– Откуда знаешь? – быстро спросила она.
– По тебе видно.
– Хм. Ничего тебе не видно. Понимал бы – плакал бы, – бросила она, вдруг погрустнев. – У меня особый случай… Нет, если бы Винер и Крукс догадались, что их ждет подстава, и дали команду всем разбегаться, тогда у многих был бы шанс уйти. Вот облом для режиссера нашего спектакля! Это недоступная ему логика: чтобы частники испугались запаха денег. Но так не бывает. Частники идут на запах денег. Один Барни испугался, только уже поздно. Мы побежали, – куда? Сюда! В западню! Режиссер, сволочь, просчитал и Винера, и Крукса, и даже Барни… Как тебе идея? Сумасшедшая баба?!
– Минуточку. Ты говорила про «батарейку»…
– Ну да. А что еще стоит так дорого, чтобы убивать своих?
– Ага, – только и сказал Леха.
– Убивать своих, – повторила она. – Ради чужих. Как глупо!
Леха молча кивнул.
Казалось, сейчас лопнет голова. Он никогда еще не узнавал так много за один день. Много лишнего. Того, что совсем не надо скромному клерку. Если какого-нибудь Пасечника такая информация просто убьет, то Филимонова разорвет в клочья.
«Батарейка» тут у них. И это все объясняет. И поведение варзоны, и поведение любого, кто в курсе дела – и не в курсе тоже. Здесь рулит, убивая направо и налево, вовсе не Йоба, а одна архиполезная железяка с начинкой, обогащенной до девятнадцати процентов. Люди гибнут за металл!
И понятно, отчего так мало посвященных. И почему нет шума на всю планету: «Сенсация, наши славные парни (tm) потеряли в Африке ядерный реактор! Доколе?! Линчевать их!» Все очень просто: заказ на зачистку севера Нигерии шел через структуру, чье имя не принято упоминать, да и знают его только узкие специалисты. И та же структура добыла по своим каналам «батарейку», мобильную электростанцию мегаваттного класса. Никто в здравом уме не сдаст атомный модуль в аренду частной армии для войны с исламскими отморозками; но «батарейка» сделает войну гарантированно победоносной, – и ее нашли. Это профиль «Риддеркрафт»: специальные технические решения для неразрешимых гуманитарных проблем. Если, к примеру, АТР осваивает новые территории, то «Риддеркрафт» осваивает новые смыслы. Больше ничего знать не надо, а лучше бы вовсе не знать. Эти ребята квантованы покруче Института и сами приходят, а потом сами уходят. Вы правда хотели украсть у них «батарейку»? Ну-ну… Ви не могла слышать о «Риддеркрафт» и их пугающей репутации, не тот уровень; ей наверное сказал Барнард, когда объяснял, в какую задницу попали храбрые ландшафтные дизайнеры, борцы с экстремизмом и защитники демократии.
«А теперь и ты, красавец…»
– Чертовски грустно, да, когда за тебя все решено?
Ну конечно, она подсматривала, как у Лехи идет процесс осознания новостей и меняется выражение лица.
Он кивнул снова. А что еще оставалось делать.
– Говоришь, мой жетон нашли в Штатах… Мне надо гордиться теперь. Значит, меня принесли в жертву два раза, и не какие-то суеверные дикари, а цивилизованное общество, мать его так! А дикари – не-а, они спасли. Тоже два раза. Знаешь, как все было?
Леха помотал головой. Риторический вопрос, откуда ему знать.
– Нас осталось совсем мало, около трехсот человек, Барни предложил все бросить и выходить. Муделе горевал, умолял меня остаться, плакал даже, потом сказал, что ладно, выведет. Ночью мимо северной линии осады пешком через горы – легко. Нас уговорили разбиться на дюжины. Это значит, много проводников. Чтобы им не тащиться кружным путем, а попасть к точке сбора напрямик через зону, я загнала Йобу на паркинг. Роскошная ночь, полнолуние… И суровые парни «Топоры», трясясь от страха, что вдруг Йоба выскочит, катят по зоне на руках белый «Мерседес», который Винер подарил Муделе на день рождения. Я спросила, что за бред, а Муделе говорит: надо все делать красиво и символично. Ну, в Миллениум Парке «Топоры» уже стали посмелее. Там мы делились на группы и сворачивали на северо-восток, а попадали на военную базу, где наших заводили в тир, чтобы не шуметь, и приносили в жертву. А меня со всем уважением разложили на капоте «Мерседеса», красиво и символично. Муделе прочел молитву… И объявил себя мужем Великой Матери, старый хрен. Я хохотала, как ненормальная. Это же было дико смешно. Такое расстройство для Винера. Он заказал нас живыми, а получил только мертвые тела и жетоны. Муделе даже не предал Винера, а плюнул ему в руку дающую…
Леха слушал ее, опустив глаза, и стараясь не воображать, как это выглядело – той ночью, в лунном свете. Массовое убийство и одно ритуальное совокупление под истерический хохот. Надо бы наверное выразить сочувствие, но вот уж в чем она совсем не нуждается.
Она еще и «Мерседес» у Бабы забрала, судя по всему.
И правильно сделала.
У нее, кажется, непростые отношения с пожилым бандитом, чтобы не сказать «высокие», и сформировались они задолго до той ночи. Это их личные трудности, о которых лучше не расспрашивать, как бы ни хотелось. Судя по контексту, все намного сложнее, чем можно предполагать между оператором пушечной самоходки и региональным крестным отцом. Да и бог с ними.
– А к следующему полнолунию уже поймали ваших, – она звякнула четками. – Может, тебе не нравится, как я отзываюсь об Институте. Ну извини. Я-то думала, что Институт это – ух! – а оказался самый обычный институт. Я ведь с ними разговаривала. Много. Сейчас они скучные, отрешились от всего земного, даже работают так, будто делают мне одолжение, а поначалу было весело. Мы же вместе этот заводик построили. Вот моя гордость. Не веришь? А мне неинтересно задирать нос из-за Йобы. Я ее легко придумала, как только увидела пушку в арсенале. И у нас были железнодорожные мастерские, и вообще это моя профессия, собирать из нескольких машин одну, и наоборот. А ты попробуй сделай что-то полезное из ничего, когда не знаешь, как!
– Почему Йоба? – слабым голосом спросил Леха. Его слегка мутило. В основном, от непосредственности, с которой ему рассказывали ужасы. – Ты изучала пантеон богов йоруба?
– Ха! Лучше бы изучала! Нас бы все равно убили, нет сомнений, но некоторые моменты… Стали бы попроще. Не такие замороченные и утомительные. Мне иногда кажется, я и правда сумасшедшая из-за всего этого дерьма. – Она подняла четки на уровень лица и критически их оглядела. – Тут свихнешься, пожалуй!
И умолкла. И застыла. Только челюсть двигалась, и ботинок по-прежнему еле слышно отстукивал ритм.
– Их… – Леха кивнул на жетоны. – Тоже принесли в жертву?
– Не мешай, я считаю.
– Двадцать один. – Напрасно он встрял, но ему вдруг надоел безумный разговор. Леха чувствовал себя неадекватно усталым и, пожалуй, немного больным. У него легонько дрожал подбородок, и ноги как-то неустойчиво стояли. Прилечь бы. Пока не упал.
– Да ни черта ты не понимаешь… – сказала она негромко. Шагнула к Лехе, уставилась снизу вверх, снова прожгла взглядом. – Двадцать один, да. Ты их знал? Отвечай, ты их знал?
– Нет-нет, только не сердись так…
– А я – знала. Им было хорошо здесь. Они были счастливы. Но. – Она говорила тихо, холодно, совсем без интонаций, заставляя прислушиваться, и от этого каждая фраза била Лехе прямо в голову, вколачивая страшную правду. – Но раз в месяц. В полнолуние. Мы с одним из них. Поднимаемся на гору…
Леха мягким движением отодвинул ее и медленно пошел к выходу. Ему было плохо. И он знал, что дальше будет только хуже.
– Факельное шествие. Песни и пляски. Внизу под горой в лунном свете посреди парка – красавица Йоба. – Женщина бормотала, шагая рядом, звякая четками. – Муделе читает молитву. Черные девчонки танцуют. А белый парень трахает меня. И он счастлив. А когда он кончает. Я встаю, беру ритуальную дубинку… И со всей дури. Херак его по черепу.
У Лехи еще хватило сил открыть железную дверь.
На улице было очень темно и очень холодно.
– Во имя Йобы, – донеслось сзади. – Чтобы Абуджа была мирной всегда. А девки хватают тело – и херак его с горы. Под песни и пляски. Двадцать один. Ты сосчитал. Но ты не понял.
На свежем воздухе могло бы полегчать, но стало, как Леха и думал, только хуже. Окончательно тошно.
Рот наполнился пеной, Леха согнулся пополам, и его вырвало прямо под ноги Майку, выскочившему из темноты.
– Двадцать один лежит под горой. А послезавтра будет – двадцать два. Такие дела.
Леху выворачивало наизнанку. Держась за дверь, он рывками извергал из себя поток желчи с водкой и джином. Запах сивухи перебил мыловаренную вонь.
В висках стучало назойливым рефреном: двадцать один лежит под горой, двадцать один лежит под горой, двадцать один лежит под горой…
Его похлопали по спине.
– Эй, красавец, а ты вообще что-нибудь ел сегодня?
Он не понял, кто спрашивает. Голос вроде женский, но вообще другой, живой, человеческий. Оглядываться бессмысленно, глаза заливали слезы, да и упасть можно, если отпустишь дверь.
– Воды ему, быстро.
Леха кое-как продышался, отплевался, почувствовал в свободной руке бутылку, жадно выпил, дернулся: глотать оказалось больно, обожженное горло так и саднило. Плеснул воды в лицо, утерся и наконец оглянулся.
Все та же женщина, которую непонятно как называть. Стоит в тусклом луче, бьющем из двери; лица не видно, но, судя по позе – спокойная, уравновешенная, нормальная. Больше не дергается.
– Тебе обязательно надо поесть. Может быть выпить глоток виски. И сразу в постель. Майк, организуй и проследи. Отвечаешь. До свидания, А-лек-сей.
– До свидания… Вик.
Она хмыкнула и исчезла. Со скрипом закрылась дверь.
Леха зашатался, Майк подхватил его под руку.
– Порядок, босс?
– Акуна матата, будь оно все проклято, – пробормотал Леха.
Майк засмеялся, но как-то через силу.
Наверное тоже устал сегодня.
Глава 10
Pitch Black
Ночь с 13 на 14 января 2052 года, Абуджа, Нигерия
Несколько приземистых бунгало, сбитых в плотную группу на задворках туристического центра, были обнесены сетчатым забором; у ворот скучал охранник в черном берете. Сквозь окошки дома Лоренцо, забитые фанерой с «экокондиционерами», едва заметно пробивался свет. Значит, слава богу, хозяин на месте. Прошлой ночью Леха толком не оценил, как удобно, когда фиксер от тебя в дюжине шагов, и чуть что, можно к нему постучаться. Сейчас он только на это и уповал.
Леха вывалился из машины, и Майк сразу поймал его под руку. Встречали как дорогого гостя: мало того, что включили подсветку крыльца, так еще и у двери бунгало стоял, расплывшись в улыбке, хозяин гестхауза, он же дворецкий, он же повар, немолодой чернокожий дядька. Леха подозревал, что никакой он не хозяин, и вообще здесь все не так, как кажется на первый взгляд, ну да и черт с ним. Это несущественно.
Нужен интернет. Немедленно.
Леху сильно знобило.
– Ты иди, а я к Лоренцо на пару минут, – сказал он Майку.
– Конечно, босс, – согласился Майк и вместе с ним повернул к крыльцу фиксера.
– Говорю же – иди…
– Прости, босс, не могу тебя оставить. Тебе нужна помощь.
Леха вздохнул.
Майк постучал в дверь. Подождал немного, постучал снова, подергал ручку. Буркнул: «Момент, босс!», аккуратно прислонил своего подопечного к косяку, проверил, не проявляет ли босс тенденцию съехать по стенке на землю, и взялся за рацию. Минуту-другую нажимал на кнопки и пищал тональным вызовом, помрачнел, оглянулся на Леху, пообещал, что отойдет совсем ненадолго, и исчез за домом.
Леха охотно заснул бы стоя, но сделать это не давал озноб. Мешал сосредоточиться и одновременно мешал спать. В голове была форменная каша. Сквозь нее пробивалась мысль: нужна связь, мне нужна связь с Институтом, я должен передать, что здесь в плену наши люди.
За домом хрустнуло и треснуло. Началась сдержанная беготня внутри, потом распахнулась дверь, из нее выскочил Майк. Леха машинально сунулся мимо него внутрь, но был пойман за жилет.
– Тебе не сюда, босс, – сказал Майк. – Тебе – вон туда.
– Мне к Лоренцо…
– Нет Лоренцо! – прошипел Майк и осекся.
Схватил Леху в охапку и буквально поволок к гестхаузу.
– Удрал? – буркнул Леха, чувствуя, как прямо на ходу впадает в апатию.
Следовало бы наверное впадать в панику и даже истерику, но какой смысл? Обстановка стремительно изменилась с плохой на безнадежную, так что паникой можно пренебречь. Толку-то.
«Уходить надо резко», вспомнил он.
Его сдали с рук на руки хозяину, Майк что-то прорычал тому на йоруба, услышал ответ, помотал головой и умчался. Леха не отказал себе в удовольствии задержаться на крыльце и посмотреть, как «архангел» мечется туда-сюда между домами в сопровождении охранника и Ури. Тьма на дворе была хоть глаз выколи, и зрелище получилось экзотическое: черные люди то возникали из черноты, то пропадали в ней. Потом Лехе это надоело и он позволил увести себя в гостиную.
Как ни странно, у него хватило сил принять душ и проглотить не глядя какую-то еду, обильно запивая водой, чтобы пролезла в обожженное горло. О том, что неплохо бы принять рюмку крепкого для дезинфекции, Леха даже не подумал. Он вообще забыл, что люди пьют алкоголь. Строго говоря, он не очень помнил, чем люди занимаются на этом свете. Ему просто надо было заправить организм топливом прежде чем спрятаться. Укрыться с головой – от проблем и от себя, неудачника.
Что он и сделал. Уполз в спальню, замотался в одеяло, свернулся калачиком – и дрожал, пока не провалился в сон.
Проснулся от ощущения, что на него кто-то пристально смотрит.
В спальне тускло горел ночник, а рядом на кровати сидел призрак Виктории Ройс.
В белом-белом легком платье без рукавов. Бледное осунувшееся лицо, болезненно худые руки, застывший взгляд. Как есть покойница.
Леха не умер от инфаркта только потому что сначала принял женщину за ночной кошмар.
– Ты в порядке? – спросила она. – Вроде получше, да? А ну-ка, водички еще выпей. Тебе сейчас надо много пить.
Леха послушно глотнул из пластиковой бутылки, надеясь, что это не отрава. Нет, свежая чистая вода.
И покойница, несмотря на пугающий вид, говорла с ним тепло, участливо.
– Хочу, чтобы ты знал одну вещь. Я ничего против тебя не имею. Это просто дурацкое стечение обстоятельств. Здесь все – дурацкое стечение обстоятельств.
Леха сел в кровати, инстинктивно отодвинувшись подальше от привидения. Обеими руками потер глаза. Плеснул в лицо из бутылки, промокнул одеялом.
Проклятье, это был не сон, и дважды проклятье: он моментально все вспомнил.
Надо что-то говорить. Что-то решать. Что-то делать.
Как-то использовать момент.
Он же «шпион Института», черт побери. Ему по долгу службы полагается добывать информацию, и ради этого – плести интриги, манипулировать людьми и наводить тень на плетень. Короче, шевелиться, а не сидеть с выражением на лице, забившись в угол кровати. Он должен хотя бы пытаться спасти свою шкуру, раз припекло. От него ждут наверное чего-то такого. Или уже не ждут? В Абудже все спокойно? А вдоль дороги мертвые с косами стоят? И тишина?..
А призрак Виктории Ройс смотрел на Леху взглядом Великой Матери. Взглядом женщины, прозревшей тайны, о которых ты и не подозревал никогда. Они выше твоего понимания.
– Давай уедем, – сказал Леха, сам себе удивляясь.
– Что?..
– Прямо сейчас в машину – и уедем отсюда! Твоя охрана не проблема, я пообещаю им защиту Института, они купятся… Лоренцо Милано сбежал, ты знаешь? Его плотно опекали ребята Бабы, достанется им теперь… Если из города удрал Лоренцо, это знак. Он почуял опасность.
– Какая еруда. Этот вечно пьяный хмырь просто испугался того, что натворил. Если бы еще кому-то было до него дело…
– А что он натворил? – перебил Леха.
– Сделал глупость. Ты не поймешь. Это не в твоей компетенции и не в твоей власти. Ты ничего не можешь изменить. И Милано ничего не мог. Уясни хотя бы такую малость, пожалуйста.
– Ладно, допустим, у вас тут сложно, я не пойму… Но почему бы тебе просто не отдохнуть от Абуджи? Взять и уехать вместе со мной.
– Зачем? – равнодушно спросила она.
– Свобода, – Леха развел руками. – Свобода от всего этого. Тысяча извинений, но ты наверное привыкла, что живешь в кошмаре, и не замечаешь…
– Я знаю, – мягко сказала она. – Но для меня уже все решено. Очень давно.
– А для тех семерых?
Она на миг задумалась, будто не понимая, о ком он.
– Ах, да, твои бывшие коллеги… Нет, это вообще другое. Забудь.
– Не могу. Их надо вытащить отсюда. Давай спасем их вместе. В конце концов, это приключение! А то ты сидишь тут сиднем два года…
Она рассмеялась, и Леха вновь поразился, насколько голос этой женщины не вяжется с ее мертвенным обликом.
– Перестань. Они не твои. И не мои. Их нельзя забрать.
– Хорошо, давай начнем с тебя! Что ты забыла тут? Ты уже сделала для Абуджи столько, что местные должны памятник тебе поставить!
– Памятник! Ой, прекрати, дурачок!
Леха с изумлением, переходящим в нежность, смотрел, как она валится на кровать, заливаясь смехом и потешно дрыгая ногами, будто совсем настоящая живая молодая женщина. Если бы еще эти ноги не были как спички… Что же вы с ней сделали, гады. Гады вы последние. Убить вас мало.
– Памятник… Гениально! – простонала она. – Это то, чего мне не хватало! Ох, ну ты даешь…
Она села и огляделась. Леха галантно протянул ей бутылку воды и край одеяла, чем вызвал новый приступ веселья.
– А ведь не хотела ехать… – пробормотала она, утирая слезы одеялом. – Думала, мало ли, вдруг не обрадуешься… Я из-за тебя чуть жвачкой не подавилась, комик ты чертов!
– Послушай, Вик… – начал Леха и прикусил язык.
– Да-да, не бойся, не убью. Это не мое имя, но нужно же какое-то… Ты не понимаешь – и не обязан понимать, расслабься, короче.
Леха посмотрел на планшет. Время за полночь. Хорошо он поспал. И вроде чувствует себя терпимо. Бежать отсюда, бежать. Если «Мерседес» заряжен полностью, можно доехать до Лагоса к утру даже с учетом плачевного состояния окрестных дорог. Лишь бы охрана поддалась на уговоры и тронулась следом. Вдвоем и без оружия – чертовски рискованно. Шикарная бандитская тачка будет до какого-то момента и пропуском, и защитой, но ровно пока не организуют погоню.
А здесь оставаться нельзя. Леху глодало ощущение, что надвигается беда. Надо быстро всех спасать, начиная с Вик и кончая Пасечником, выводить хороших людей из Абуджи, а это невозможно, если сидеть на месте. Нужно шевелиться, искать шансы, пробовать варианты. Как бы ей объяснить.
А если так и сказать?
И он сказал.
– Забудь. Тебе не выбраться из города, – Вик небрежно отмахнулась. – Абуджа поймала тебя. Смирись и расслабься. Хватит думать о всякой ерунде, просто живи, пока живется.
– Тогда уезжай ты одна. Никто этого не ждет, у тебя получится.
Вик удивленно приподняла бровь.
– Пожалуйста, не говори больше, что я не понимаю! – взмолился Леха.
– Но ты и правда не понимаешь, – сказала она просто и спокойно. – Мне незачем ехать и некуда. Я держусь только на порошках джу-джу. Онкоцентр в Лагосе с трудом верит, что я не умерла до сих пор. Они давали три-четыре месяца. Джу-джу йоруба подарило мне почти два года.
Леха тихонько охнул.
– Конечно, это довольно необычное существование. Но тоже в общем жизнь. Просто такая особенная жизнь. В ней много потаенных смыслов, о каких я раньше и не думала… А ты не догадался, что со мной? Ну, значит, я не так уж страшно выгляжу.
– Извини… – пробормотал Леха.
– За что? Не понял – и не понял, и слава богу. Решил, что я сумасшедшая наркоманка? Это нормально, многие так думают. И боятся меня. И правильно делают. Я сумасшедшая. И я наркоманка, да.
– Перестань… – попросил он тихонько, опуская глаза и проклиная себя за недогадливость.
– А еще я последний «Ландскнехт», – сказала она неожиданно сурово, и Леха почувствовал знакомый прожигающий взгляд. – Хороший «Ландскнехт». Мертвый «Ландскнехт». Я тот самый наемник, что отступил в ад на перегруппировку. Увы, в моем персональном аду оказалось чертовски одиноко. Вот как это бывает на самом деле. Кто бы мог подумать, да? Дьявольски злая ирония.
Леха вздохнул. У него вдруг кончились слова. Вик не нуждалась в сочувствии, не нуждалась в одобрении; ей бы наверное пригодилось немного человеческого тепла – но ведь она его отвергнет. Она играла в мертвую наемницу и заигралась, – и кто ты такой, чтобы мешать ей?
Это ее способ оставаться живой, как ни парадоксально.
– Кто знает… – с трудом выдавил он. Просто чтобы не молчать. – Судьба.
– Скорее повезло. Знаешь, такое везение, когда другой бы сдох, а ты еще помучаешься, хе-хе… Опять стечение обстоятельств. Прихватило меня сразу, как мы приехали в Нигерию. Я пила обезболивающее, надеялась, что быстро закончим – и лягу на обследование. А было уже поздно суетиться и волноваться. Потом на одной деловой встрече у Муделе я как-то совсем расклеилась, он посмотрел – и забеспокоился. У него жена умерла от рака, неоперабельная опухоль… Вывез из города, положил в онкоцентр – и не хотел, чтобы я возвращалась. Но как я не вернусь, тут же наши в обороне, и меня врачи приговорили все равно… Знаешь, странное ощущение – вот сейчас рассказываю, – и будто не о себе. Ты сидишь такой… Как существо с другой планеты. И я себя веду с тобой как нормальная.
– Ты и есть нормальная!
Вик покачала головой.