Горбун лорда Кромвеля Сэнсом Кристофер

Глава 7

Комната, которую нам предоставили в лазарете, оказалась небольшой, но удобной и уютной. Стены ее были обшиты деревянными панелями, пол покрывали свежие тростниковые циновки. В очаге, перед которым стояли кресла, весело горел огонь. Когда брат Гай привел нас в комнату, мы застали там Элис – она как раз выкладывала чистые полотенца рядом с кувшином теплой воды. В жарко натопленной комнате лицо и обнаженные руки девушки порозовели.

– Я подумала, господа, что вам захочется умыться с дороги, – произнесла она, почтительно потупившись.

– Это именно то, в чем мы сейчас нуждаемся более всего, – откликнулся я, улыбаясь и пытаясь поймать ускользающий взгляд девушки.

– Я прежде всего нуждаюсь в чем-нибудь, что помогло бы мне согреться, – с ухмылкой сообщил Марк.

Элис еще ниже опустила голову, а брат Гай бросил на Марка строгий взгляд.

– Спасибо, Элис, – кивнул монах. – Ты можешь идти.

Девушка поклонилась и выскользнула за дверь.

– Надеюсь, здесь есть все, что вам понадобится, – сказал брат Гай, обводя комнату глазами. – Я сообщу аббату, что вы будете ужинать в трапезной.

– Прекрасная комната, – заверил я. – Мы очень признательны вам за ваши заботы, брат.

– Если вам что-нибудь потребуется, обратитесь к Элис, – произнес монах и вновь сурово посмотрел на Марка. – Но прошу вас, не забывайте о том, что у нее много хлопот по уходу за больными и престарелыми монахами. Она единственная женщина в монастыре, за исключением нескольких старух, что помогают на кухне. И она находится под моим покровительством и защитой.

Марк вспыхнул, а я поклонился монаху-лекарю и почтительно сказал:

– Мы примем это к сведению, брат.

– Благодарю вас, господин Шардлейк. А теперь, если не возражаете, я вас оставлю.

– Заплесневелый извращенец, – проворчал Марк, когда дверь за монахом закрылась. – Надо же, на его драгоценную Элис даже взглянуть нельзя! А ей, между прочим, это было очень даже приятно.

– Он несет за девушку ответственность, – отрезал я. – И не желает, чтобы всякие легкомысленные юнцы приводили ее в смущение.

Марк, не слушая меня, сокрушенно рассматривал единственную кровать. То было старинное двухъярусное сооружение, где под широкой постелью хозяина находится выдвигаемое на колесиках деревянное ложе для слуги. Марк незамедлительно выдвинул его, угрюмо ощупал тонкий соломенный тюфячок, а потом сбросил плащ и уселся, вытянув ноги.

Я тем временем склонился над тазом и принялся с наслаждением плескать в лицо теплой водой. Откровенно говоря, я чувствовал себя до крайности усталым; перед глазами у меня кружились новые лица, которые мне довелось увидеть за последние несколько часов.

– Слава Богу, мы наконец одни, – простонал я, опускаясь в кресло. – Клянусь ранами Спасителя нашего, я смертельно устал.

Марк обеспокоенно взглянул на меня:

– У вас опять разболелась спина, сэр?

– Надеюсь, завтра мне станет лучше.

– Вы уверены? – не успокаивался Марк. – Здесь есть салфетки, мы можем сделать вам припарки… Я отлично с этим справлюсь…

– Не надо никаких припарок! – рявкнул я. – Сказано тебе, завтра мне станет лучше.

Я терпеть не могу, когда кто-нибудь смотрит на мою безобразную спину. Только перед своим доктором я предстаю обнаженным, да и то лишь в тех случаях, когда боль начинает чересчур мне досаждать. При одной мысли, что Марк увидит мой горб, по коже у меня пробежали мурашки. Уж верно, зрелище этот пробудит в нем не только жалость, но и отвращение, ибо отвращение ко всякого рода уродствам присуще человеческой природе. Чтобы прекратить разговор о собственном нездоровье, я решительно встал, подошел к окну и уставился в темноту. Через несколько секунд я обернулся. Марк по-прежнему глядел на меня с выражением тревоги и незаслуженной обиды.

Я извиняющимся жестом вскинул руку:

– Прости, Марк. Я напрасно на тебя накричал.

– Я не хотел вас обидеть.

– Я это знаю. Просто я жутко устал, и, откровенно говоря, на душе у меня скребут кошки.

– Но почему?

– Лорд Кромвель рассчитывает, что я в самом скором времени представлю ему результаты расследования. А я отнюдь не уверен, что сумею быстро распутать это дело. Отправляясь сюда, я надеялся… сам не знаю на что. Представлял, что среди монахов отыщется одержимый фанатик, которого к нашему приезду уже заключат под стражу. Или, по крайней мере, мы сразу обнаружим неопровержимые улики, позволяющие выявить злоумышленника. Но ты сам видишь, все не так просто. Полагаться на помощь Гудхэпса не приходится – бедняга так напуган, что шарахается от собственной тени. Что касается аббата и старших монахов, то все они очень и очень себе на уме. Все, что мы имеем, – это безумный картезианец, который во всеуслышание рассуждает о постигшей убитого Божьей каре. Да еще разговоры о неких городских колдунах и магах, якобы ночью вломившихся в монастырь, похитивших мощи для своих темных целей и заодно прикончивших Синглтона. Господи Иисусе, я не представляю, с какого конца браться за этот клубок! А аббат – крепкий орешек и большой дока по части законов. Я прекрасно понимаю, почему Синглтон не сумел взять его на испуг.

– Так или иначе, сэр, вы сделаете все, что в ваших силах.

– Увы, лорду Кромвелю важен результат, а не затраченные мною усилия, – вздохнул я и, растянувшись на кровати, уставился в потолок.

Обычно, принимаясь за новое дело, я испытываю приятное воодушевление, но сейчас мною овладела полная растерянность. Мне никак не удавалось найти нить, которая проведет меня сквозь запутанный лабиринт.

– Этот монастырь – довольно мрачное местечко, – заметил Марк. – Все эти длинные темные коридоры, в которых полно глубоких ниш и арок. Есть где притаиться убийце.

– Да, я еще по школьным годам помню, какими бесконечными и страшными казались мне монастырские коридоры. Бывало, бежишь с поручением и не знаешь, в какую дверь толкнуться. – Я покачал головой, отгоняя тягостные воспоминания, и произнес нарочито бодрым тоном: – Но сейчас я вовсе не школьник на побегушках. Я – посланник короля, и мои полномочия открывают мне доступ ко всем монастырским секретам. Это самый обычный монастырь, и завтра, когда мы здесь осмотримся, он уже не будет казаться нам пугающим и загадочным.

Ровное дыхание Марка подсказало мне, что мой юный товарищ спит. Я снисходительно улыбнулся, смежил усталые веки и, как мне показалось, уже в следующее мгновение услышал громкий стук в дверь и голос проснувшегося Марка. Я встал с постели, к собственному удивлению обнаружив, что короткий сон освежил меня и придал мне сил. Распахнув дверь, я увидел на пороге брата Гая со свечой в руке. Колеблющееся пламя отбрасывало причудливые тени на его встревоженное лицо с серьезными глазами.

– Вы готовы осматривать тело, сэр?

– Я всегда готов к выполнению своих обязанностей, – ответил я и потянулся за плащом.

В холле лазарета Элис вручила брату Гаю масляную лампу. Он набросил поверх рясы теплую накидку и повел нас по мрачному длинному коридору с высокими сводчатыми потолками.

– Это самый короткий путь через монастырский двор, – пояснил он, распахивая дверь на улицу.

С трех сторон замкнутый двор был окружен зданиями, в которых жили монахи, а на четвертой стояла церковь. Сейчас, освещенный мягким светом, льющимся из множества окон, двор, к моему удивлению, являл собой отрадную и приятную глазу картину.

Вокруг двора тянулась крытая галерея, поддерживаемая резными колоннами. Много лет назад монахи, скорее всего, предавались здесь изучению богословия; в прежние суровые времена считалось, что холод и ледяной ветер никак не могут помешать научным занятиям. Но ныне галерея служила лишь местом бесед и прогулок. Напротив одной из колонн находился специальный каменный сосуд для мытья рук, с маленьким фонтанчиком, издающим негромкое мелодичное журчание. Витражные окна церкви отбрасывали на землю разноцветные тени. В отблесках света я заметил какие-то странные пылинки, кружившиеся в воздухе, и некоторое время с недоумением наблюдал за ними. Наконец до меня дошло, что это вновь пошел снег. Земля у нас под ногами была уже вся припорошена белым. Брат Гай сделал нам знак следовать за ним.

– Мне сказали, это вы обнаружили тело? – спросил я.

– Да. В ту ночь мы с Элис не спали, ухаживали за братом Августом. У него сильнейшая лихорадка, и он чувствовал себя прескверно. Я решил дать ему теплого молока и спустился в кухню.

– Насколько я понимаю, обычно дверь в кухню запирается на ночь?

– В обязательном порядке. Иначе служки, да и некоторые монахи тоже, будут постоянно туда наведываться, стремясь до отказа набить свои утробы. Но у меня есть ключ, так как порой мне необходимо брать кое-что для больных.

– Вы отправились в кухню около пяти часов утра?

– Да, незадолго до этого часы пробили пять.

– Заутреня уже началась?

– Нет, заутреня у нас начинается позднее. Где-то около шести.

– Вот как? А согласно правилам, предписанным святым Бенедиктом, она должна начинаться в полночь.

– Святой Бенедикт составлял свои правила для благословенной теплой Италии, сэр, – с мягкой улыбкой возразил монах. – Думаю, нет большого греха в том, чтобы студеной английской зимой соблюдать их не столь уж неукоснительно. Каждое утро мы справляем службу, и Господь внимает святым словам, а время не имеет большого значения. Сейчас нам придется пройти через дом для собраний.

Брат Гай распахнул еще одну дверь, и мы оказались в просторном помещении, стены которого были расписаны библейскими сюжетами. Вдоль стен стояли стулья и мягкие кресла, неподалеку от очага, в котором весело потрескивал огонь, тянулся длинный стол. В комнате было очень тепло, воздух казался густым от запаха потных человеческих тел. Около дюжины монахов коротало здесь время в этот холодный зимний вечер; некоторые разговаривали, другие читали, несколько человек сидели у стола, играя в карты. На столе красовалась объемистая бутыль с зеленым французским ликером, а рядом с каждым из игроков стоял хрустальный стакан, наполненный этим напитком. Я осмотрелся вокруг, выискивая картезианца, однако нигде не заметил его белой рясы. Лохматый содомит брат Габриель и востроглазый упитанный казначей также отсутствовали.

Молодой монах со впалыми щеками и жидкой бородкой, судя по расстроенному выражению лица, только что проиграл.

– С тебя причитается шиллинг, брат, – жизнерадостно провозгласил высокий монах с мертвенно-бледным лицом.

– Тебе придется подождать. Я попрошу в долг у управляющего, – пробормотал неудачник.

– Ты больше не получишь ни гроша, брат Ателстан! – воскликнул пожилой плотный монах, сидевший поблизости, и назидательно поднял палец. Лицо его было обезображено крупной бородавчатой опухолью. – Брат Эдвиг говорит, ты так много берешь в долг, что уже получил содержание за год вперед…

Заметив нас, монах осекся. Его товарищи поспешно вскочили со своих мест и приветствовали меня поклонами. Один из них, молодой и такой тучный, что даже бритый его затылок был покрыт складками жира, уронил свой стакан.

– Септимус, ну ты и увалень! – прошипел его сосед, пихая беднягу локтем в бок.

Тот лишь озирался по сторонам бессмысленным взором слабоумного. Монах с обезображенным лицом сделал шаг вперед и вновь поклонился с самым подобострастным видом.

– Я – брат Джуд, сэр, помощник казначея.

– Господин Мэтью Шардлейк, посланник короля. Я смотрю, вы не отказываете себе в мирских развлечениях.

– Братии необходимо отдохнуть перед вечерней мессой, сэр. Не соблаговолите ли попробовать ликера? Его присылают к нам из одного французского женского монастыря.

Я отрицательно покачал головой и сурово проронил:

– Сегодня мне предстоит еще много работать. Кстати сказать, в пору расцвета вашего ордена монахи завершали свой день великим молчанием, а не стаканчиком ликера.

Брат Джуд растерянно потупился, но потом все же отважился возразить:

– Это было давно, сэр, еще до Великой Чумы. С тех пор многое изменилось. Мир приблизился к своему концу и…

– А мне казалось, ныне мир процветает, – перебил я. – По крайней мере, у нас, в Англии, где правит мудрый король Генрих.

– О да, конечно, – окончательно растерялся монах. – Я только хотел сказать…

– Простите брата Джуда, он сказал, не подумав, – вступил в разговор другой монах, высокий и тощий. – Я – брат Хью, управляющий. Мы знаем, что жизнь нашей обители нуждается в серьезных переменах, и приветствуем их, – заявил он, смерив своего незадачливого товарища уничижительным взглядом.

– Рад слышать, – ответил я. – Это существенно облегчит предстоящую мне задачу. Идемте, брат Гай. Нам надо осмотреть труп.

Тут голос подал молодой жирный монах, тот, что уронил стакан.

– Простите, добрый господин, – пробормотал он. – Простите, что я такой неуклюжий. У меня жутко болят ноги. Все сплошь покрыты язвами.

Он устремил на нас взгляд, полный неподдельного страдания. Брат Гай положил руку ему на плечо.

– Если ты будешь соблюдать умеренность в пище, Септимус, тебе вскоре станет легче, – пообещал он. – А сейчас твоим бедным ногам приходится выдерживать слишком большой вес. Вот они и болят.

– У меня слабая плоть, брат Гай. Я не могу без мяса.

– Порой я сожалею о том, что Собор в Латерне снял запрет с употребления мяса в монастырях, – повернулся к нам брат Гай. – Извини, Септимус, нам надо идти. Кстати, тебе, наверное, будет приятно услышать, что тело эмиссара Синглтона будет вскоре предано земле.

– Слава Богу. А то я боюсь проходить мимо мирского кладбища. Покойник, оставшийся без погребения, способен принести много бед. Да ведь и умер он без исповеди, без отпущения грехов…

– Да, да. Тебе тоже пора идти. Скоро начнется вечерняя месса.

Брат Гай легонько подтолкнул толстяка и направился к двери на противоположном конце комнаты. Выйдя вслед за ним, мы вновь оказались на морозном воздухе. Перед нами расстилалось ровное пространство, на котором возвышались лишь надгробные камни. Во тьме угадывались очертания каких-то сооружений, как я догадался, фамильных склепов. Брат Гай поднял капюшон своей сутаны, чтобы защитить голову от снега, который валил теперь крупными хлопьями.

– Вы должны простить брата Септимуса, сэр, – произнес он. – Как вы уже догадались, это несчастное слабоумное создание.

– Не часто увидишь такую громадную тушу, – усмехнулся Марк. – Неудивительно, что у него болят ноги.

– Монахам приходится по многу часов проводить в холодной церкви, господин Поэр, – отрезал брат Гай. – И толстый жировой покров служит им добрую службу. Все мы подолгу стоим на ногах, и от этого у некоторых возникают язвы. Жизнь в монастыре отнюдь не так легка и приятна, как это может показаться со стороны. А бедный Септимус не в состоянии понять, что обжорство наносит ему страшный вред.

Я поежился от холода и сказал:

– Идемте быстрее. Погода не слишком подходящая, чтобы вести беседы на открытом воздухе.

Высоко держа лампу, брат Гай повел нас меж надгробных камней.

По пути я спросил его, была ли заперта дверь в кухню тем злополучным утром.

– Да, – последовал ответ. – Точнее, была заперта дверь в маленький коридорчик, ведущий в кухню. А сама кухня была открыта, ведь попасть туда другим путем невозможно. Стоило мне войти в кухню, я сразу поскользнулся и едва не упал. Опустил лампу пониже, чтобы осветить пол, и увидел обезглавленное тело в луже крови.

– Доктор Гудхэпс тоже сказал, что поскользнулся, едва вошел в кухню. Значит, кровь еще не успела засохнуть?

– Да, кровь была еще совсем жидкая, – подтвердил монах.

– Из этого следует, что убийство совершилось незадолго до того, как вы вошли в кухню?

– Судя по всему, это так.

– Однако вы никого не видели ни во дворе, ни в коридорах?

– Ни единой души.

Я с удовольствием убедился в том, что моя отдохнувшая голова работает с прежней четкостью, выстраивая логические цепочки мыслей.

– Кто бы ни убил Синглтона, он, несомненно, сильно испачкался в крови, – заявил я. – Пятна крови наверняка попали на его одежду. И следы он должен был оставлять кровавые.

– Я не видел нигде ни одного кровавого следа, – покачал головой брат Гай. – Но признаюсь честно, я их и не высматривал. В те минуты мне было не до того. А потом, когда поднялся весь монастырь, искать следы было уже поздно. В кухне перебывало множество народу, и они оставили кровавые отпечатки ног повсюду.

Я на несколько мгновений задумался и предположил:

– В то время как вы подняли тревогу, убийца мог скрыться в церкви. Там он осквернил алтарь и похитил мощи. Возможно, вы или кто-нибудь другой заметили кровавые следы, ведущие через внутренний двор к церкви или внутри самой церкви?

– Церковь вся была залита кровью, – напомнил брат Гай. – Кровью принесенного в жертву петуха. Что до внутреннего двора, перед самым рассветом пошел дождь, который продолжался весь день. Если какие-то следы и были, он смыл их все без остатка.

– А что вы сделали после того, как обнаружили тело?

– Побежал к аббату, разумеется. Вот мы и пришли.

Брат Гай подвел нас к самому вместительному склепу, стоявшему на небольшом возвышении. Подобно большинству монастырских зданий, он был возведен из желтого известняка.

Я моргнул, чтобы стряхнуть снег с ресниц.

– Что ж, брат Гай, войдем внутрь, – произнес я самым невозмутимым тоном.

Брат Гай достал ключ и вставил его в замочную скважину массивной дубовой двери, достаточно широкой, чтобы внести внутрь гроб. Я тем временем мысленно молил Господа укрепить мой слабый желудок и не допустить моего позора.

Нам пришлось нагнуться, чтобы войти в беленное известью помещение с низким потолком. В склепе стоял пронизывающий холод, ветер проникал туда сквозь маленькое зарешеченное окошко. В воздухе ощущался легкий тошнотворный аромат, присущий всем гробницам. В тусклом свете лампы, принесенной братом Гаем, я разглядел, что вдоль стен стоят каменные саркофаги, на крышках которых высечены изображения их обитателей, с руками, сложенными в жесте мольбы и смирения. Большинство мужчин были изображены в воинских доспехах прежних времен.

Брат Гай опустил лампу на пол и спрятал замерзшие руки в длинные рукава сутаны.

– Склеп принадлежит роду Фицхью, – пояснил он. – Именно это семейство несколько веков назад основало наш монастырь. Все представители этого рода захоронены здесь, включая последнего, погибшего в прошлом веке во время гражданской войны. С его смертью род прекратился.

Тишину, царившую в склепе, внезапно нарушил резкий металлический звон. От неожиданности я буквально подскочил на месте, и то же самое проделал брат Гай. Темные глаза его расширились от испуга. Обернувшись, я увидел Марка, который нагнулся за упавшей на пол связкой монастырских ключей.

– Извините, сэр, – смущенно пробормотал он. – Сам не знаю, как это случилось. Мне казалось, я крепко привязал кольцо к поясу.

– Господи Боже! – вздохнул я. – Ну и напугал же ты меня! До сих пор поджилки трясутся.

Посреди комнаты стоял высокий металлический подсвечник с толстыми восковыми свечами. Брат Гай зажег их от своей лампы, и помещение наполнилось ярким желтым светом. Брат Гай указал на саркофаг, на крышке которого не было ни надписи, ни рисунка.

– У этой могилы никогда не будет постоянного обитателя, – сообщил он. – Как я уже сказал, последний представитель рода Фицхью погиб в Босуорте, сражаясь за короля Ричарда Третьего. Sic transit gloria mundi[4], – добавил он с печальной улыбкой.

– Тело Синглтона находится там? – уточнил я.

– Да, – кивнул брат Гай. – Оно там уже четыре дня, но погода стоит холодная, и это помогло ему сохраниться.

Я глубоко вздохнул и решительно заявил:

– Что ж, откройте крышку. Помоги брату Гаю, Марк.

Марк и монах налегли на массивную каменную крышку, пытаясь сдвинуть ее на соседнее надгробие. Поначалу, несмотря на все их усилия, крышка оставалась на месте, но вдруг с неожиданной легкостью соскользнула в сторону. Комнату мгновенно наполнил удушливый запах разложения. Марк, страдальчески сморщив нос, отступил на несколько шагов.

– Не так-то уж хорошо он сохранился, – пробурчал он.

Брат Гай, перекрестившись, заглянул внутрь каменного надгробия. Я, собрав всю свою волю в кулак, приблизился к саркофагу и схватился за его каменный край.

Тело было укутано в белое покрывало, оставлявшее на виду лишь алебастрово-белые лодыжки и ступни с длинными желтыми ногтями на пальцах. С того конца, где находилась шея, покрывало насквозь пропиталось темной кровью. Лужа крови натекла и под головой, установленной рядом с телом. Я пристально вгляделся в лицо Робина Синглтона, с которым мне не единожды доводилось сталкиваться в суде.

Это был худощавый тридцатилетний мужчина с темными волосами и длинным носом. Я заметил, что бледные щеки мертвеца покрывает свежая щетина, и тут же почувствовал, как желудок мой болезненно сжался при виде этой головы, стоящей на кровавом камне рядом с обрубком шеи. Губы убитого были приоткрыты, меж ними слегка поблескивали зубы. Темно-синие глаза, подернутые мутной смертной пеленой, были широко распахнуты. Я увидел, как крошечное черное насекомое ползет по одному из мертвых век, пересекает переносицу и направляется к другому веку, и к горлу моему подкатил ком. Судорожно сглатывая, я отступил к окну и принялся жадно хватать ртом свежий ночной воздух. Когда мне удалось наконец совладать с приступом тошноты, я заставил свой рассудок вернуться к увиденному. Марк подошел ко мне и обеспокоенно спросил:

– Вы хорошо себя чувствуете, сэр?

– Превосходно, – отрезал я и повернулся к брату Гаю.

Тот стоял, невозмутимо скрестив руки на груди, и задумчиво смотрел на меня. Марк заметно побледнел, однако, набравшись мужества, вновь подошел к саркофагу, чтобы взглянуть на жуткие останки.

– Ну, Марк, что скажешь? – окликнул я его. – Как, по-твоему, был умерщвлен этот человек?

– Мы лишь убедились в том, что слышали много раз, – пожал плечами Марк. – Бедолаге отрубили голову.

– Да уж, трудно предположить, что он умер от лихорадки. Но разве труп его не наводит на определенные соображения? Я, например, думаю, что убийца был довольно высокого роста или по крайней мере среднего.

Брат Гай устремил на меня недоуменный взгляд:

– Осмелюсь спросить, что натолкнуло вас на подобное предположение?

– Ну, во-первых, сам Синглтон был рослым мужчиной.

– Трудно судить о росте того, кто лишился головы, – возразил Марк.

– Я встречался с ним во время судебных заседаний. И помню, для того чтобы смотреть ему в лицо, мне приходилось весьма неудобным образом выворачивать шею. – Я заставил себя подойти к саркофагу и вновь взглянуть на труп. – Мы видим, что голова срезана прямо, а не по косой. Обратите внимание на то, как ровно она стоит. Если во время нанесения удара и убийца, и его жертва стояли, а скорее всего, было именно так, человек небольшого роста нанес бы удар под углом, и мы имели бы косой срез.

– Да, вы правы, – кивнул брат Гай. – Клянусь Пресвятой Девой, сэр, вы наблюдательны, как хороший лекарь.

– Спасибо. Хотя, признаюсь, мне не слишком хотелось бы упражнять свою наблюдательность на подобных предметах. Но, увы, однажды мне привелось своими глазами увидеть, как отрубают голову. И я представляю себе… – я помедлил, отыскивая нужное слово, – механику этого дела.

В глазах лекаря вспыхнуло откровенное любопытство, а я так крепко сжал кулаки, что ногти впились в ладони. На мгновение мною овладели воспоминания, которые я упорно гнал прочь.

– И уж если разговор зашел о механике, обратите внимание на то, как чисто убийца выполнил свою работу, – нарочито хладнокровным тоном продолжал я. – Голова отсечена одним ударом. Такое не всегда удается даже опытным палачам. А ведь их жертвы стоят на коленях, положив голову на специальную колоду.

Марк вновь бросил взгляд на отрубленную голову и кивнул.

– Наверное, обращаться с топором не так просто, – заметил он. – Я слыхал, что палач нанес Томасу Мору несколько ударов, прежде чем наконец отделил его голову от шеи. Но что, если наш убитый нагнулся? Например, ему надо было поднять что-нибудь с пола? Или же убийца заставил его наклониться?

– Дельное соображение, Марк, – заявил я после минутного размышления. – Но если бы в момент нанесения удара Синглтон наклонился, мертвое тело было бы согнуто в пояснице. Брат Гай скажет нам, так ли это было.

Я вопросительно посмотрел на монаха.

– Он лежал совершенно прямо, – задумчиво произнес брат Гай. – После убийства в монастыре было много разговоров о том, что снести человеку голову одним ударом чрезвычайно трудно. При помощи кухонных ножей, даже самого большого из них, такого не сделаешь. Именно поэтому многие братья подозревают, что тут не обошлось без колдовства.

– Но при помощи какого орудия можно отрубить голову стоящему человеку, вот в чем вопрос? – Я обвел глазами своих спутников. – Я полагаю, преступник действовал не топором, у топора слишком толстое лезвие. А тут нужно тонкое и чрезвычайно острое, такое как у меча. Что ты скажешь, Марк? Ты ведь у нас знаток оружия.

– Думаю, вы правы, – заявил Марк. – Похоже, убитому повезло, – добавил он с нервным смешком. – Лишь короли и представители высшей знати удостаиваются чести быть казненными при помощи меча.

– Да, ибо острое лезвие дарует быстрый конец.

– Я слышал, Анне Болейн отрубили голову мечом, – добавил Марк.

– Значит, смерть эмиссара Синглтона походила на смерть королевы-ведьмы, – прошептал брат Гай, осеняя себя крестом.

– Именно это мне и пришло в голову, – вполголоса сообщил я. – Я уже говорил вам, что мне однажды довелось видеть, как отсекают голову. И это была голова Анны Болейн.

Глава 8

Мы ждали на воздухе, пока брат Гай закроет склеп. Снег валил густой пеленой, мохнатые белые хлопья кружились в воздухе. Пушистый белый ковер уже прикрыл землю.

– Хорошо, что снегопад не застал нас в пути, – заметил Марк.

– Да, но, надеюсь, нам предстоит вернуться, а если снегопад в самом ближайшем времени не прекратится, дороги превратятся в месиво. Возможно, нам придется отправиться в Лондон морем.

Брат Гай, закончив возиться с ключами, присоединился к нам.

– Сэр, нам хотелось бы завтра предать земле тело несчастного эмиссара Синглтона, – сказал он. – Братья переживают, что останки его до сих пор не могут обрести покоя.

– А где вы собираетесь похоронить его? Насколько мне известно, у него не было родственников, так что вряд ли кто-нибудь пожелает перевозить его в семейный склеп.

– Если вы не возражаете, мы похороним его здесь, на мирском кладбище.

– Думаю, надо предать его земле, не откладывая, – кивнул я. – Я уже видел все, что мне надо. И это зрелище крепко отпечаталось в моей памяти. Боюсь, даже слишком крепко.

– Да, сэр, и осмотр тела натолкнул вас на множество важных соображений.

– Но все это лишь догадки и домыслы.

Сейчас, когда брат Гай шел рядом со мной, я ощутил, что от него исходит слабый приятный запах, напоминающий аромат сандалового дерева. В отличие от прочей братии лекарь, как видно, отнюдь не считал зловоние добродетелью.

– Я сообщу отцу аббату, что необходимо сделать приготовления для похорон, – сказал он со вздохом облегчения.

Тут церковные колокола оглушительно загудели, заставив меня содрогнуться.

– Никогда прежде я не слыхал такого громкого звона, – заметил я. – Еще подъезжая к вашей обители, я обратил внимание на то, что колокола у вас какие-то особенные.

– Просто они слишком велики для такой невысокой башни, – пояснил брат Гай. – Впрочем, у этих колоколов и в самом деле занятная история. Прежде они висели в одном из древнейших соборов Тулузы.

– И почему же их сняли оттуда?

– О, им выпала сложная судьба. Собор был разрушен во время одного из арабских набегов. Колокола арабы захватили с собой в качестве трофея. Впоследствии, когда Испания вновь стала христианской, колокола эти обнаружили в Саламанке. Их передали в дар монастырю в Скарнси, который тогда только что открылся.

– Все это очень интересно, но, думаю, вам неплохо было бы обзавестись другими колоколами, поменьше.

– Мы уже привыкли.

– Боюсь, я никогда не привыкну к подобному грохоту.

На губах брата Гая мелькнула печальная улыбка.