Вересковый мед Зелинская Ляна

Глава 7. «Тебе понравится…»

Викфорд гонял Ивара по усыпанной соломой брусчатке двора, дразня и выматывая, превращая их противостояние в простой фарс. Ивар нападал яростно, отчаянно и зло, но вскоре выбился из сил и запыхался, а его противник, казалось, работал только запястьем, не сходя с места, и лишь поворачивался, отражая удары. На лицах наёмников застыла насмешка – они знали, чем закончится этот бой. И Эрика тоже знала.

Ей было так стыдно перед Иваром. Она ведь совсем забыла о нём, погружённая в свою ненависть и страдания, и о том, что завтра день прощания с летом – большой праздник Эльвед, и что именно на завтра они договаривались с женихом… теперь уже с бывшим женихом, что будет проведён традиционный турнир.

Дядя велел никому не говорить о предстоящей свадьбе с королём Раймундом. И они с Бригиттой молчали, а ведь следовало на днях послать Ивару весть о том, что помолвка расторгнута, а вот теперь…

А теперь все узнали! Теперь её будут презирать. Ненавидеть. А Ивар…

Триединая мать! Что он подумает о ней?

Она пыталась объяснить, пыталась остановить этот бессмысленный поединок, но разве можно остановить двух разъярённых мужчин, один из которых хочет убить, а второй, видимо, быть убитым!

Когда противник совсем выбился из сил, Викфорд оттеснил его к колоде с водой и, сделав обманный выпад, подсёк ногой, опрокинул Ивара спиной в грязь и приставил к его горлу кончик меча.

– Лежи и не дёргайся, если хочешь жить, – произнёс он тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Гости ахнули, зарыдала какая-то женщина из свиты Йорайтов, и все вокруг замерли, понимая, что всё стало слишком серьёзно, а Викфорд поднял голову и, посмотрев на Эрику, спросил:

– Что решите, госпожа, заслужил ли я право на вашу руку?

Он смотрел со своей обычной ухмылкой и торжеством на лице, и понятно было, что эта публичная порка несчастного Ивара всего лишь ещё один способ унизить Эрику. А она молчала – язык не поворачивался ответить. Её горло сковала ненависть и, кажется, даже клещами из него нельзя было выдрать ни единого слова. Она лишь сухо кивнула, но проклятому тавиррскому псу этого было мало.

– Что вы сказали, найрэ Нье'Лири? Я не расслышал. Так я не заслужил? – переспросил он с усмешкой и демонстративно повернул меч над горлом бедняги Ивара так, что тот впился пальцами в мокрые камни. – Мне что, нужно его убить, чтобы по законам Балейры вы ответили мне «да»?

Кто-то в толпе гостей застонал и, кажется, упал без чувств, а старый купец Йорайт взмолился, падая на колени, и тогда Эрика будто очнулась. Смотрела в чёрные глаза Викфорда Адемара, видела, как капли пота стекают у него по вискам и понимала – если она будет упираться, он ведь пойдёт до конца и перережет Ивару горло! Просто ей назло.

– Заслужили, – пробормотала она хрипло, усилием воли выдирая из себя это слово.

– Не могли бы вы подойти, найрэ Нье'Лири? – спросил Викфорд, даже не пошевелившись.

Она подошла и остановилась в двух шагах.

– Так что мне с ним сделать, моя госпожа? Пощадить? – спросил он с притворным смирением.

– Да. Отпустите его.

– Вы просите меня об этом? – усмехнулся он.

– Да, прошу. Пощадите его, – тихо ответила Эрика, глядя на измазанного в грязи Ивара и сгорая со стыда.

– Хорошо. Я отпущу его, – так же тихо ответил ей Викфорд и прищурился. – Но только при одном условии.

– При каком ещё условии? – внутри всё неприятно похолодело.

– Подойдите ближе.

Эрика сделала ещё шаг, не зная, чего ожидать.

– Да не бойтесь. Ближе. Я вас не съем. Я просто не хочу, чтобы это слышал ваш неудавшийся жених и вся его родня, – ещё тише сказал Викфорд. – Так вы готовы спасти ему жизнь?

Эрика сделала ещё шаг, глядя прямо в черноту ненавистных глаз. А милорд Адемар, не выпуская меча из рук, чуть склонился к её уху и прошептал:

– Хочешь, чтобы он остался жив – сделай то, что я тебя прошу. Сегодня на помолвке я тебя поцелую, Эрика Нье'Лири. И ты ответишь на мой поцелуй так, будто это твой муж вернулся после долгой разлуки – по-настоящему, с чувством. Надеюсь, целуешься ты так же искусно, как и стреляешь из лука?

Его голос был чуть хрипловатым, а дыхание горячим, и Эрику бросило в жар. От смысла этих слов, от того, что он говорил их при всех, и от того, что никто не слышал, что именно он говорит. А ещё от того, что ненависть к нему в этот момент достигла своего пика, и если бы не Ивар, лежащий в грязи, которому любое неосторожное движение грозило смертью, она бы снова ударила Викфорда по лицу. А если бы у неё был с собой кинжал, то и убила бы.

– Согласна? Решай скорее, а то я не совсем здоров – могу и не удержать меч…

Его волосы коснулись её щеки, Эрика отпрянула и несколько мгновений смотрела на него, пытаясь совладать с той бурей чувств, что бушевала внутри. Сжимала пальцы, но руки дрожали, и даже губы дрожали, а лицо заливала краска стыда и ярости, потому что он снова её унизил. Не только унизил, казалось, это не Ивара, а её он только что вывалял в грязи и втянул в какой-то постыдный договор.

– Так ты согласна? – произнёс Викфорд, не сводя с неё глаз.

И смотрела он так, что Эрика понимала – он убьёт Ивара, если она откажет. «Всё или ничего», – читалось в его глазах. Она закусила губу, вскинула голову и спросила, скорее, из духа противоречия:

– А если обману?

Но Викфорд даже прищурился, глядя на Эрику, словно этот вопрос вызвал у него невольное восхищение, снова наклонился, только теперь ещё ближе, и прошептал ещё жарче:

– А если обманешь, то я найду потом этого неудачника и дам ему попробовать настоящего клинка. И не смотри на меня волком, пигалица, я умею целовать женщин. Тебе понравится.

Он резко отстранился и одним точным движением кисти отвёл меч. И ушёл, не оборачиваясь, лишь бросив на ходу Корину Блайту:

– Вышвырните этого недоумка. И заприте ворота.

Эрика лежала в лохани с горячей водой, а тётя расчёсывала её только что вымытые волосы.

– Не хочу я это платье надевать! К чему всё это? К чему мне рядится перед этим псом!

– Пропадать, что ли, платью? – спокойно ответила Бригитта. – Ты молода, радуйся, что в такое лихое время есть повод пройтись в красивом наряде. Много ли у тебя в жизни радости…

– Радости?! Ненавижу…

– Ну что ты так расстраиваешься, – утешала её тётя, – не такая ведь плохая участь. Станешь королевой, жизнь сытая, война закончится, хоть и враги они, но это жизнь – надо приспосабливаться… Для нас – женщин, плохой мир лучше доброй войны…

– Ненавижу его! Ненавижу! – шептала Эрика, с тоской глядя на свадебное платье, разложенное на кровати, и думая о том, что ей предстоит на помолвке.

Кто бы подумал, что это платье пригодится ей вот так!

«Надеюсь, у вас найдётся пара вёдер горячей воды, какое-нибудь приличное платье и служанка, умеющая держать в руках гребень? Не хотелось бы целовать перед всеми это чумазое лицо».

Да чтоб тебя медведь задрал!

Ей не хотелось лезть в эту душистую воду и втирать в волосы репейное масло, чтобы они стали мягкими и шелковистыми. Ей хотелось назло измазаться грязью, навозом и золой, и съесть чеснока с козьим сыром – пусть целует замухрышку! Пусть его стошнит при всех! Пусть проиграет свои пятьдесят золотых!

Её гордость была ранена. Она чувствовала себя коровой, которую ведут на рынок, обмотав рога верёвкой. Которую продадут, потому что она даёт молоко. Ей было обидно за себя, за несчастного Ивара, которого грязным и униженным вышвырнули за ворота, за то, что теперь половина страны будет ненавидеть её, как предательницу своего народа, а она будет целовать того, кто отдал приказ убить её родных…

– Ну, девочка моя, ненависть утихнет, может, он и не так плох окажется, да и он король, занят будет всё время, так что у тебя…

– Да я не про короля! – отмахнулась Эрика. – Я про этого спесивого пса! Я убить его хочу, тётя! Верите ли, не могу с собой совладать! Только об этом и думаю!

– Да что ты! Успокойся! Храни тебя Триединая Мать от убийства! Дался он тебе! Доедете до Кальвиля, и забудешь о нём. Кто он такой? Просто пёс. А ты будешь королевой. По взмаху руки головы будешь рубить, казнишь его потом – если захочешь, – пошутила Бригитта – Не думай о нём сейчас, у тебя есть заботы поважнее.

Но не думать не получалось. Чем ниже опускалось солнце, чем ближе было время помолвки, тем сильнее обуревали Эрику ярость и страх. И если с яростью всё было понятно, то вот страх пришёл внезапно. И в нём всё смешалось. И то, что будет на помолвке, и обряд, который совершит старая Фло, открыв её Триединой Матери, и то, что сказал дядя Тревор, и путешествие, которое ей предстоит с дюжиной вооружённых мужчин через всю истерзанную войной страну. И чужая далёкая Тавирра…

И Викфорд Адемар.

Это предстоящее путешествие в его обществе пугало её всё больше. Что можно ожидать от этого пса без чести и совести? Который ради пятидесяти золотых готов был пустить кровь несчастному Ивару, только бы вырвать у неё согласие на этот поцелуй! Ей было так стыдно перед Иваром, и ненависть к Викфорду за его унижение жгла её, как калёным железом.

Когда на неё натянули платье и туфли, когда уложили волосы и надели на шею янтарное ожерелье, которое привёз дядя Тревор, Эрика выставила всех из комнаты. Смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Она сильно изменилась за то время, что прошло с её шестнадцатилетия, стала взрослее, и в свадебном платье это было как-то особенно заметно. Эрика так давно не надевала платьев, так давно не укладывала волосы, что и забыла, как это – выглядеть просто девушкой. А ещё принцессой.

И сразу вспомнился родной дом, те времена, когда ещё не было войны, когда были живы отец и мама, и у неё была целая комната шёлковых платьев… и острый приступ жалости к себе и тоска по счастливым дням скрутили её почти пополам, она уронила голову на руки и разрыдалась. Но плакала совсем недолго. Слёзы иссякли сами собой. Потому что все свои слёзы она уже выплакала раньше. А теперь…

Она достала стилет, тонкий и узкий, с особой ручкой, сделанной специально для того, чтобы прятать его в рукаве. Чтобы в нужный момент он выскользнул в ладонь и лёг в руке твёрдо.

«А ты будешь королевой. По взмаху руки головы будешь рубить…»

Пусть так и будет. И Викфорд Адемар будет первой головой на её пути. Кто он? Всего лишь пёс, который захотел жарких поцелуев от невесты короля. Вряд ли кто будет о нём сожалеть.

«На что спорим, Корин? Пятьдесят золотых?»

«Надеюсь, целуешься ты так же искусно, как и стреляешь из лука?»

«И не смотри на меня волком, пигалица, я умею целовать женщин. Тебе понравится»

– Тебе тоже понравится, пёс! – прошептала Эрика своему отражению, спрятала нож в рукав и застегнула жемчужную пуговку.

Глава 8. Обряд

В дверь постучали трижды, и, не дожидаясь разрешения, вошёл дядя Тревор, вернее, сначала показалась рыжая борода, предваряя его появление, будто мажордом, а уже потом и он сам.

– Ну что, готова, племянница?

Лицо у Тревора было красным и, судя по запаху, дядя уже хорошенько приложился к бьяхе. Он окинул внимательным взглядом Эрику, крякнул в кулак и добавил:

– А ты хороша! Настоящая принцесса. То-то, я гляжу, тавиррцы только про тебя и шепчутся. Но ты смотри… – Он с шумом развернул тяжёлый деревянный стул и сел на него верхом, обхватив руками спинку. – …смотри, чтобы ни с кем из них ни-ни, а то толку от тебя будет, как от дырявого ведра. Позор будет, если королю достанешься не девушкой. Вот держи, – он поставил на стол серебряную фляжку в кожаной оплётке.

– Что это? – спросила Эрика, беря фляжку в руки.

– Это – «Туман Балейры». Любовный напиток, способный обмануть зов леса. Выпьешь его перед брачной ночью с королём, а потом прочитаешь заклинание – Фло тебе расскажет, какое и когда читать.

– И что он делает? – спросила Эрика, открыв фляжку и понюхав.

Обычный вересковый мёд…

– Хех-хе-хе, – дядя рассмеялся в рыжую бороду, – сказать витиевато и так, как при дамах полагается, то… он будит такое… кхм… желание в обоих, что оно способно заглушить любой зов леса и пробудить другой. Коня свести с медведем. Ну, как-то так мне объясняли это. Но твоё дело маленькое – выпить, пошептать и ждать. Остальное само собой сложится.

Дядя хоть и пытался говорить деликатно, да вышло у него не очень, и Эрика покраснела до корней волос.

Тревор дал последние наставления и ушёл. За ним появился лекарь – тщедушный старичок, которого привезли из самого Эогана, чтобы он удостоверил, что невеста невинна. Когда он ушёл, Эрика села на кровать и посмотрела на фляжку. Настолько униженной и растоптанной она себя чувствовала, что у неё было только одно желание – вышвырнуть её в окно, стянуть с себя это платье и убежать в лес. Хотя понимала, что как наследница Янтарного трона и будущая королева она не имеет на это права.

Но где-то в глубине душе росло и крепло главное желание – отомстить за всё это. Она снова прикоснулась пальцами к кинжалу в рукаве. И это прикосновение успокаивало.

Едва солнце скрылось за вершинами деревьев, за Эрикой пришла тётя Бригитта.

– Это тебе больше не нужно, – она коснулась пальцами браслета на её запястье. – Больше не нужно скрывать, что ты фрэйя.

Эрика сняла браслет и положила на столик. И будто что-то закончилось в этот момент, какая-то страница её жизни перевернулась.

За окном темнело, в сторону холма потянулась цепочка огней: это к месту обряда уже обозначили дорогу факелами. А над ней в чёрном небе засияла россыпь первых звёзд.

– Жених уже ждёт, идём, – сказала тётя с ободряющей улыбкой.

Жених! Тьфу!

Эрика зло усмехнулась, снова пощупала кинжал в рукаве и пошла за тётей.

Внизу, в большом холле, сегодня было светло и чисто. Убрали солому, подмели пол, зажгли камин и множество свечей, а посреди комнаты поставили стол и стулья. Подписание соглашения о помолвке и мирного договора пройдет здесь. Комнату украсили венками и гирляндами из бузины, рябины и остролиста, а на пол бросили мяту и цветы вереска. Мерцали свечи, и тонкий цветочный дух витал в воздухе, придавая всей церемонии необычную торжественность. Поодаль стояли тавиррские псы, слуги и дети Бригитты, но все молчали, в комнате было тихо.

И глядя на маленькую Марин, которая восхищённо рассматривала невесту, Эрика внезапно подумала – как много от неё зависит. И от этой бумаги на столе. Тётя права – худой мир лучше доброй войны. Ей нужно помнить о долге.

Она вздохнула, прошла вслед за тётей Бригиттой, придерживая рукой платье, подняла голову и… обожглась.

Викфорд Адемар стоял по другую сторону стола и смотрел на неё. И смотрел так, что ей показалось – пол под ногами сейчас вспыхнет. Смотрел, будто не узнавал, или узнавал заново. И взгляд этот был жгучим, острым, почти осязаемым. Он скользнул по лицу, по губам, по шее вниз, задержавшись на полуоткрытой груди, и ещё вниз – по узорному лифу платья, а потом снова вверх – к губам. И одного этого взгляда было достаточно, чтобы влепить ему ещё одну пощёчину. А то и две. Эрика вся вспыхнула от смущения и ожидала, что он сейчас усмехнётся или скажет колкость, но на его лице отразилось что-то странное, похожее на смесь удивления и досады. А ещё она заметила, как дрогнули его ноздри, будто втягивая какой-то аромат.

Что? Она уже не чумазая балеритская замухрышка?

Эрика вскинула голову и посмотрела на Викфорда дерзко. Она перенесёт все унижения, а потом убьёт его. А если не убьёт сегодня, то, когда станет королевой, ему первому велит отрубить голову. И она усмехнулась своим мыслям, понимая, что эта бумага на столе просто первая ступенька, на которой они сейчас стоят рядом, но после которой этот пёс останется внизу ожидать своей участи, а она пойдёт наверх, к трону, чтобы…

…чтобы?

Она потом решит, что ей со всем этим делать.

Викфорд заметил её торжествующую усмешку и усмехнулся в ответ недобро, словно угадал её тайные мысли. А если и угадал, то по его лицу было видно, что ему наплевать – он уже сделал неверную ставку в этой игре, но сожалеть об этом не собирался.

Хилет Тейн – королевский барристер – взял перо, свиток и начал монотонно зачитывать текст мирного договора, но Эрика почти ничего не слышала. Она смотрела на своего врага, а он на неё. Их взгляды сошлись в поединке, и, если бы не голос барристера, казалось, в комнате можно было услышать яростный звон мечей.

Эрика стояла по эту сторону стола, а по другую стоял Викфорд, слева и справа горели канделябры с дюжинами свечей, и между этими пятнами огня сияло ещё и третье невидимое пламя. Пламя их ненависти. Оно превращалось в алое золото и стекало прямо на стол, на эти бумаги и, наверное, ещё немного этого противостояния, и они бы вспыхнули.

Барристер откладывал один лист за другим, все вокруг торжественно молчали, глядя на изящные строчки и королевские вензеля, а сердце у Эрики выстукивало барабанную дробь. Ей казалось, что под кожей у неё прорастают огненные побеги, вьются по рукам, по телу, пробираются куда-то к сердцу, сжимая его в тиски, и оно от этого бьётся в агонии. Её словно жжёт изнутри от этого взгляда, которым смотрит на неё Викфорд, ей не хватает воздуха и кружится голова. В комнате стало невыносимо душно, и Эрика чувствовала, что ещё немного и она просто потеряет сознание.

На последнем листе стояла размашистая подпись короля Раймунда. Дядя Тревор взял перо и поставил под ней свою подпись, а за ним следом дрожащей рукой расписалась и Эрика, едва не поставив на бумагу огромную кляксу. Барристер заверил оба документа, посыпал песком, долго дул, а затем один отдал Тревору, а второй аккуратно свернул и сложил в кофр для свитков.

– Ну вот, теперь можно приступить ко второй части, – произнёс он торжественно и спрятал очки в карман. – По закону Тавирры, от лица Его Величества – короля Раймунда, как законный барристер королевского дома вопрошаю: согласна ли ты, Эрика Нье'Лири, стать женой…

Его слова долетали откуда-то издалека, и Эрика просто ответила «да», не вникая в их смысл, потому что надо было отвечать. И в ответ услышала такое же безразличное «да» милорда Адемара.

Дядя Тревор опустил на лицо Эрике вуаль и подал руку. Сегодня он играл роль её отца, а Бригитта – роль матери, и от понимания этого снова захотелось плакать. Дочери Бригитты подхватили шлейф её платья, и процессия двинулась прочь из замка вдоль цепочки огней вверх по холму. Там, на вершине, среди гранитных столбов, покрытых бархатом мха и ржавой россыпью пятен лишайника, находилось святилище – средоточие силы, идущей от самой земли. Именно там следовало проводить подобный обряд, а не в замковом храме, где проходило большинство помолвок и свадеб. Ведь этот обряд свяжет два народа, две страны, а не просто двух человек.

Среди камней уже горел костёр. На вытоптанной поляне мелом был очерчен большой круг и рядом с огнём сидела старая Фло. Ради сегодняшней церемонии она даже сменила свой наряд сумасшедшей на вполне приличное платье. Над костром висел котёл, в котором старая ведьма помешивала тёмное варево, бросала туда травы и, чуть покачиваясь, шептала над ним молитвы:

– Великий Небесный Охотник, Лесной Хозяин, Король Запределья, Бог плодородия во многих ликах и под многими именами, Хранитель Мирового Древа и держатель Копья – Оси мироздания. Тот, чьи рога воплощают ветви древа, а каждый их отросток – начало новой жизни, благослови этот союз, ибо ради благого дела…

Она встала и принялась ходить вокруг котла, помешивая то, что там варилось, и голос её звучал завораживающе.

– …Триединая мать, та, которая Создает и Поддерживает Все Живое, Источник Чистой Безусловной Любви, Источник Милосердия и Сострадания… Та, чьё покрывало – это земля, а волосы – лес… благослови этот союз…

Она разлила варево по кубкам, отдала подержать девочке и повернулась к процессии, остановившейся на самом краю обрядового круга. Кивнула Тревору, и он подвёл Эрику, указав ей встать по левую сторону от Фло, а с другой стороны встал Викфорд.

Всё было как во сне. В огонь бросили можжевельник и травы, и ароматный дым потянулся понизу, обвивая подол платья Эрики. Дочери Бригитты ходили по кругу, осыпая жениха и невесту зерном, а к ногам положили ягоды рябины и бузины. Фло начала петь старинную песню и положила между Эрикой и Викфордом ветви омелы.

Тревор велел всем отойти за пределы круга обрядового круга, дальше в темноту.

Но Эрика не видела ничего, кроме чёрных глаз напротив. Лицо Викфорда было серьёзным и в свете дрожащих языков пламени костра казалось ей почти зловещим. И то, что будет дальше Эрика представляла себе с с ужасом.

Ей уже приходилось целоваться. В ночь на шестнадцатилетие её первый поцелуй случился в саду с влюблённым в неё сыном найта Анабальда. Поначалу всё казалось так волнительно, и она думала, что это будет какое-то необыкновенное наслаждение, о котором шёпотом рассказывали ей служанки, но ничего подобного так и не испытала. Губы влюблённого юноши были мокрыми и пахли жареным луком, потому что он только что вышел из-за стола, и ничего необыкновенного в этом не было. Даже наоборот. Юноша был робок и, кажется, для него это тоже был первый поцелуй, он тыкался ей в губы, как щенок в ладонь в поисках молока, и в итоге Эрика вывернулась из его объятий и убежала.

А потом её целовал Ивар. И в его поцелуе тоже не было ничего, что вызвало бы трепет или наслаждение, о котором так много болтали девушки на кухне. Эрика просто терпела эти поцелуи, чтобы сделать приятное своему жениху, и не понимала, чего он пыхтит и дышит так жарко и вообще волнуется. В отличие от её первого поцелуя, Ивар в этом деле не был робким, совсем наоборот: он набросился на неё жадно, будто хотел съесть, и сжимал в объятиях так, что, казалось, рёбра треснут, а его зубы с непривычки ударились о её зубы. Его губы были какими-то сухими и жёсткими, а щетина на лице царапала кожу, и самый первый её поцелуй с сыном купца ей показался похожим на укус. Ивар тогда ещё спросил, понравилось ли ей? И она сказала, что да…

Но Ивар её хоть любил, а этот…

Поэтому, глядя на Викфорда, Эрика ожидала чего-то ещё более отвратительного. Ведь в темноте за пределами круга стояли его псы, и чтобы получить свои пятьдесят золотых и сделать так, «…чтобы она вся сомлела», ему, наверное, придётся сначала её придушить. И только мысль о кинжале в рукаве немного её успокаивала, хотя пальцы у Эрики сделались ледяными и как будто деревянными от волнения, и могли просто не удержать кинжал.

Фло подошла, вложила руки Эрики в ладони Викфорда крест-накрест и достала зелёные ленты: по обычаю руки нужно было связать – левую с левой, а правую с правой – для единства новобрачных. От прикосновения к Викфорду Эрику почти затрясло, но его руки были тёплыми, даже горячими, и он погладил её ладони большими пальцами, словно хотел успокоить или согреть, и чуть усмехнулся. Было видно, что он понимает, насколько ей страшно. И это взбесило ещё сильнее – это понимание и его молчаливое торжество. Эрика радовалась лишь одному – тому, что вуаль на лице скрывает её смущение и злость.

Фло вложила им в ладони по кусочку янтаря, перевязала руки лентами и осыпала цветами вереска. Прочитала молитву, чертя ножом руны на лентах, а потом развязала их, взяла кубки и протянула Эрике и Викфорду со словами:

– Пейте во славу Небесного Охотника и Триединой матери.

Эрика вцепилась в кубок обеими руками, боясь его выронить, чуть подняла вуаль и поднесла его к губам осторожно, чтобы не расплескать. В кубке оказался вересковый мёд – пряный, сладкий и крепкий. Он ударил хмелем в голову почти сразу, и побежал по венам, опьяняя, согревая и окрыляя, а под кожей ожили огненные цветы и начали медленно распускаться.

– Кольца! – раздалось откуда-то из темноты. – Мы забыли про кольца!

В круг света вошли барристер и дядя Тревор.

– По тавиррскому закону вы сначала должны обменяться кольцами! – произнёс барристер, он выглядел испуганным, ведь ответственность за то, чтобы помолвка прошла по всем правилам, лежала на нём.

Дядя Тревор достал из кармана кольцо, самый редкий зелёный янтарь блеснул в свете костра, и он протянул его Викфорду. Кольцо Янтарной королевы, когда-то оно принадлежало её матери. Барристер достал кольцо с алмазом и отдал Эрике.

– По закону Тавирры вы должны обменяться кольцами, – произнёс барристер. – Найрэ Нье'Лири, наденьте кольцо агату Его Величества.

Она взяла руку Викфорда, стараясь не смотреть ему в глаза, и надела кольцо, подумав как-то отстранённо, что рука у него хоть и крепкая, но мягкая, и кольцо село на палец идеально – видимо, ювелир подогнал его перед тем, как отдавать.

А Эрике кольцо оказалось мало. Странно, когда его надевала мама – ей оно было впору, а у Эрики рука уж точно не больше. Может, это другое кольцо? А может, от страха и переживаний руки у неё скрючились, как куриные лапы, но кольцо застряло на второй фаланге и никак не хотело идти дальше.

– Как бы ни дурной знак! На мизинец надень, – это дядя Тревор почему-то прошептал.

– Зачем же на мизинец, – ответил Викфорд с усмешкой, – не хотелось бы, чтобы такое красивое кольцо потерялось в дороге. Кольцо под цвет глаз…

Он приподнял её руку, мягко прикоснулся губами к безымянному пальцу там, где застряло треклятое кольцо, и медленно провёл по коже языком, а потом чуть надавил и оно село, как влитое.

– Ну вот, немного ласки делает податливым даже металл, – произнёс он с полуулыбкой, отпуская руку, и Эрика поспешно её выдернула.

Дядя Тревор довольно крякнул, тоже расплылся в улыбке и шагнул обратно в темноту, увлекая за собой барристера. И где-то там за обрядовым кругом послышались одобрительные шепотки.

А Эрике казалось, что её с разбегу бросили в кипяток, таким жаром окатило её это прикосновение, больше похожее на ласку. И от последних слов Викфорда, от этого неприкрытого намёка и того, что все это одобряют, она даже дышать перестала.

Проклятый пёс!

– А теперь поприветствуй невесту уже как жену, – произнесла Фло, набирая серебряным ковшом немного мёда из котла, и пошла вокруг, брызгая им на землю, – убери вуаль, вас больше ничто не должно разделять, и поцелуй её во славу Богов. Да услышат они благую весть.

Викфорд шагнул чуть ближе, медленно поднял и завернул вуаль. Коснулся рукой её локтя… Посмотрел Эрике в глаза, а потом на губы, и ей показалось, что на его лице мелькнуло какое-то скрытое торжество.

И в этот момент она решилась.

Дрожащими пальцами расстегнула пуговку на рукаве, и кинжал скользнул в ладонь и лёг плотно, будто так и надо. От посторонних глаз их скрывала пышная вуаль, что струилась по её плечам. Эрика подняла руку и, отодвинув полу камзола, приставила кинжал к груди Викфорда.

Она знала: чтобы удар был смертельным, бить нужно резко и метить под рёбра. Но в своей жизни она убивала только животных, убивать людей ей, к счастью, не приходилось. Издалека в ярости пустить стрелу во врага – это одно, а вот так близко, на расстоянии ладони, касаясь его тела, это было совсем другое…

И она дрогнула в последнее мгновенье, поняла, что не сможет ударить внезапно и до конца, не сможет убить его сейчас, несмотря на всю свою злость. Фрэйи ведь созданы не убивать… И от обиды на собственную слабость, она прошептала яростно прямо в лицо Викфорду:

– Чувствуешь его? Приблизишься и сам насадишь себя на кинжал, проклятый пёс! А вот теперь можешь поцеловать меня, как муж, вернувшийся после долгой разлуки!

Его глаза – чёрная бездна, и кажется, что и в душе у него такая же бездна.

Она думала – он испугается. Но он не испугался.

Усмехнулся только, глядя на её губы, провёл пальцами по локтю вверх, отбрасывая вуаль ей за спину, и медленно подался вперёд. И Эрика отчётливо ощутила, как лезвие надрезает рубашку и кожу, и входит в его тело остриём.

– По-твоему, это меня остановит? – прошептал он хрипло, склоняясь к её губам.

Коснулся их медленно, нежно, позволяя привыкнуть к ощущениям. Провёл кончиком языка, раздвигая их и заставляя разомкнуться в ответ. И поцеловал, сначала нижнюю губу, потом верхнюю долгим неспешным поцелуем. Забрался пальцами под вуаль и прижался ладонью к затылку, притягивая Эрику к себе.

И она чувствовала, как дрожит её рука, как остриё кинжала упёрлось в ребро, а Викфорд, не обращая внимания на боль, всё сильнее притягивает её к себе, лишая возможности дышать и оттолкнуть от себя, потому что…

…его губы пахли вересковым мёдом и были сладкими на вкус… мягкими, нежными и настойчивыми. Но они не требовали и не брали, не сминали жадно, а ласкали и дарили, и просто звали за собой, невольно заставляя отвечать…

И дышать стало нечем, как будто за каждый глоток воздуха ей нужно было заплатить поцелуем, и вдыхать их жадно и так же жадно отвечать, иначе задохнёшься. А каждое прикосновение рождало невыносимое желание следующего прикосновения, более глубокого и более сильного. Эрика глотала эти поцелуи, вцепившись пальцами левой руки в полу его камзола, ощущая, как между ними совсем не осталось пространства, как по венам бежит уже не кровь – кипяток, и внутри всё скручивается в огненную спираль.

Её правая рука дрогнула, кинжал скользнул в сторону по ребру, прорезая рубашку и вспарывая кожу, и ладонь Эрики ощутила кровь – горячую и липкую.

И она испугалась. Отстранилась резко и хотела вырваться, но он поймал её за запястье и сжал сильно, почти до боли. Их взгляды встретились, и Викфорд смотрел на неё зверем, глаза чёрные, ноздри трепещут, и дышит часто, а она ещё чаще. Он отвёл её руку в сторону, с усилием вытащил из пальцев кинжал и, внезапно склонившись к уху, прошептал хрипло:

– Я же говорил – тебе понравится.

Она его оттолкнула, упёрлась руками в грудь, оставляя на его белой рубашке кровавый отпечаток ладони.

– Ненавижу тебя! – прошептала так же хрипло. – Пусть не сегодня – завтра, через неделю! Но я всё равно убью тебя!

Его грудь вздымалась тяжело, он усмехнулся и, посмотрев на окровавленный кинжал, произнёс негромко:

– Спасибо за свадебный подарок, жена. Ночью не приду, уж извини, этого права мне Его Величество не предоставил. Выезжаем с рассветом, но, думаю, ты и так не проспишь.

Он повернулся и пошёл прочь. А откуда-то из темноты раздались одобрительные возгласы псов и кто-то воскликнул:

– Эй, Вик! А ты у нас нечто девственник? Вон, ажно кровь пустил от одного поцелуя!

И псы захохотали.

Глава 9. Отъезд

Он не думал, что всё будет так. И сам не знал, что на него нашло. За что он извалял в грязи этого жениха – неудачника, зачем сказал ей про поцелуй, зачем дразнил её, как мальчишка… Увидел, как она заступается за купца, и взбесился. Она считает его трусом и подлецом! И думает всерьёз, что он только назло ей убил бы этого глупца, который меч держит как кочергу?!

Но чуть позже, когда уже успокоился, когда ушло раздражение, и здравый смысл возобладал, Викфорд решил, что как-то не на шутку увлёкся всей этой ерундой. Какая ему разница, что о нём подумает какая-то балеритская пигалица?! Дикая как горная коза! Она – королевская невеста, его дело – довезти её и сдать из рук в руки, а потом уехать на юг, заняться собственной свадьбой и забыть всё как дурной сон. При дворе он бывает только в составе свиты герцога, и не так уж и часто ему придётся видеть свою королеву.

Свою королеву?! Даже не смешно… Ну какая из неё королева?! Да ещё его королева!

Он одевался для обряда и думал, что у него есть дела поважнее, чем переживать о какой-то строптивой балеритской принцессе с грязными руками. Впереди самое главное, то, ради чего они вообще отмахали половину Балейры – подписание бумаг о мирном договоре. И ему надо проследить, чтобы этот рыжий Тревор не надул барристера – обряд должен пройти по всем правилам. А потом им нужно отмахать ещё полмира обратно, и это будет не самый лёгкий путь, учитывая обстоятельства. Так что плевать, о чём она там думает, он не будет больше вести себя безрассудно. Пора начать относится к ней как к любой придворной даме: вежливо, любезно и безразлично. Пусть привыкает. Пусть увидит настоящие столичные манеры, может, это сделает её менее строптивой и избавит его от проблем. Может, и целовать её не стоит, а то вцепится ему в лицо, и будет конфуз. Уж как-нибудь переживёт он потерю пятидесяти золотых.

Но все эти мысли испарились из головы Викфорда, едва он увидел Эрику в холле замка. В жемчужно-белом платье она шла, осторожно ступая по полу, усыпанному листьями мяты и розовыми цветами вереска. Изящно, невесомо, чуть придерживая подол. И он вдруг так ярко представил её в короне и бриллиантах, идущую по ступеням дворца в Кальвиле. Он смотрел на неё и не узнавал. Это была она и не она. От той пигалицы, что ударила его сегодня утром по лицу, остались только глаза – всё те же глаза, полные изумрудного льда ненависти, а вот остальное…

Эрика стояла по ту сторону стола в этом красивом платье и янтаре, вздёрнув подбородок, так, словно не было вокруг этих жалких руин замка Кинвайл, ободранных стен и застиранных платьев его жителей. Словно она всегда носила только тонкий шёлк и парчу. А ведь, кажется, так и было до этой войны…

В этот момент он понял и ясно это увидел. То, что не разглядел в первые дни своего пребывания здесь. Она и правда будущая королева. И для него недосягаема, как звезда на небе. И зачем только она так красива в этом белом шёлке? Он глазам своим не верил, жадно разглядывая её новый облик. Тонкая, изящная, грациозная, и глаза блестят – она волнуется, ей страшно, но на него по-прежнему смотрит с ненавистью…

На него вдруг нахлынуло ощущение какой-то необратимости происходящего и волна совершенно непонятной злости. На себя, на неё, на всё вокруг, на то, что они сейчас сделают. И до боли захотелось повернуть время вспять, назад на эти три дня, и сделать всё по-другому. Начать всё сначала. Что-то изменить…

Но что можно изменить? Он приехал за невестой короля, и этого он изменить не в силах.

Огненные иглы снова ожили под кожей, вонзились в вены, вспенили кровь и ударили в самое сердце. Викфорд ощутил её аромат, и ему показалось, что пахнет она спелой малиной и летними цветами, он вдохнул его судорожно, не зная, с чего вдруг стал так тонко различать запахи. И может быть, ему просто мерещилось, а может быть, она просто ведьма и делает это специально. Только он смотрел на её губы и понимал, что все, чего он хочет сейчас – узнать какие они на вкус. Но он был уверен, что Эрика окажется холодной, как лёд. Не ответит на его поцелуй, оттолкнёт или ударит.

А она оказалась…

Губы у неё были мягкие, нежные, сладкие и такие неожиданно горячие и отзывчивые. И на вкус как спелая малина с мёдом. Едва прикоснулся – и утонул, а она откликнулась. Он ласкал их и чувствовал, как прорастают под кожей треклятые ветви, рвут мышцы и жилы, словно тянутся к ней навстречу, но боли нет, а совсем… совсем наоборот! Каждое касание опьяняет всё сильнее и обжигает так сладко. Викфорд и подумать не мог, что она вот так ему ответит: ножом под рёбра и той страстью, с которой целовала в ответ. И боль сплелась с наслаждением, и удержала на грани, ведь если бы не её нож, если бы не эта боль, которая его отрезвила, не смог бы он остановиться.