WTF? Гид по бизнес-моделям будущего О’Рейли Тим
Сэм Альтман пояснил, что те, кто сегодня спорит о том, как мы будем обеспечивать безусловный базовый доход, упускают самое важное. «Я уверен, что, если нам это нужно, мы сможем это себе позволить», – сказал он в 2016 году в ходе обсуждения вопроса ББД с Энди Штерном и Натали Фостер из некоммерческой организации Aspen Institute, состоявшегося в венчурной компании Bloomberg Beta. Одним из основных факторов, который не принимается во внимание, указал Сэм в ходе нашего последующего разговора, является то, что потенциальный прирост производительности в связи с появлением технологий будет колоссальным, и этот прирост можно использовать для снижения цен на любые товары, производимые машинами, – потребительская корзина товаров и услуг, стоимость которой сегодня составляет 35 000 долларов, может стоить 3500 долларов США в будущем, в котором машины оставили стольких людей без работы, что потребовалось создание безусловного базового дохода.
Хал Вариан с этим согласен: «На самом деле так все и должно быть. Если люди внедряют технологии, потому что они производят больше товаров по более низкой цене, тогда размер пирога становится больше. Главный вопрос заключается в том, как распределяется эта дополнительная ценность».
Ни Пол, ни Сэм не касаются вопроса о том, что не все товары дешевеют – к примеру, цена на жилье во многих городах росла намного быстрее, чем снижалась стоимость расходных материалов. Они также не затрагивают вопрос о политических препятствиях для разделения этих щедрых дополнительных даров. Тем не менее в этой идее достаточно здравого смысла, чтобы поддержать метафору Пола о том, что машинные деньги могут функционировать по иным правилам, нежели человеческие деньги. Стоимость машинных денег не так подвержена инфляции, как обычная валюта, а из-за более низких цен, обеспеченных производительностью машин, покупательская способность постоянно растет. Тем временем снижение стоимости чего-либо, сделанного машинами, доказало бы, что работа, которую могут выполнить только люди, должна стать более, а не менее ценной.
В оставшейся части этой главы будут обсуждаться пути, которые приведут или не приведут к этому будущему.
Хор голосов, высказывающих сомнения относительно наличия рабочих мест в будущем, кажется удивительно похожим на тот, который предупреждал о гибели индустрии программного обеспечения из-за открытого исходного кода. Здесь также действует закон сохранения привлекательной прибыльности Клейтона Кристенсена. Когда какая-то вещь становится товаром массового потребления, ценным становится что-то другое. Мы должны задаться вопросом, что станет ценным, когда современные задачи будут коммодитизированы.
Как бы мы распорядились нашим временем, если бы существовал безусловный базовый доход, достаточный для удовлетворения жизненных потребностей, или если бы рабочий день сократился на такое же количество часов, что и работа по дому, а заработная плата увеличилась? Кейнс был прав. Главный вопрос человечества должен состоять в том, как использовать свободу от насущных экономических забот, чем занять свое свободное время и как «жить разумно, приятно и хорошо».
Чем бы мы могли занять наше время, если бы нам не нужно было зарабатывать на жизнь? Для начала делами, которые требуют человеческого участия. Позаботиться о наших родителях и наших друзьях. Почитать вслух ребенку. И делами, которые мы делаем ради любви. Наслаждаться едой в компании любимого человека – такое машины улучшить не смогут.
Мне нравится предложенное Полом разделение между двумя типами денег, только я не уверен, что оно является окончательным. Его представление о человеческих деньгах исходит из двух совершенно разных категорий деятельности: те, которые предполагают человеческое участие – воспитание детей, обучение, различного рода уход за нуждающимися в помощи, и те, которые предполагают творческий подход.
Возможно, «человеческие деньги» следует в свою очередь подразделить на «заботливые деньги» и «творческие деньги». Забота – это первейшая жизненная необходимость, равно как и еда, и крыша над головой, и в справедливом обществе никто не должен остаться без нее. В идеальном мире забота является естественным результатом деятельности семьи и общества, поскольку мы заботимся о тех, кого любим.
Главная валюта заботы – время. И это подводит нас к истокам, к экономике предоставления услуг по требованию в качестве альтернативы классическим трудовым отношениям. Для многих людей платформа, предоставляющая услуги по требованию, которая обеспечивает более эффективное сочетание личного человеческого времени и машинного времени, может стать реальным шагом вперед, к гораздо более эффективной экономике труда, в отличие от попытки вернуть всех обратно в регламентированную индустриальную эпоху рабочих мест с обычной сорокачасовой рабочей неделей.
Энн-Мари Слотер, президент некоммерческой организации New America и автор книги «Unfinished Business: Women Men Work Family» («Незаконченный бизнес: женщины, мужчины, работа и семья»), отмечает, что экономика по требованию «изменит не только методы работы, но также и модели потребления». Она надеется увидеть будущее, где уход в отпуск по уходу за ребенком или за родителями не будет означать конец карьеры. «Невозможно предугадать, когда понадобится твоя забота, а у работы, как правило, фиксированный график. И так не пойдет, – сказала она в интервью на сцене на моем саммите Next: Economy 2015 года в Сан-Франциско. – Поэтому возможность самостоятельно составлять график работы является решением проблемы заботы о близких. Но это является решением проблемы лишь в том случае, если мы можем позволить людям зарабатывать на жизнь и поддерживать семьи, о которых они заботятся».
Однако экономика процветает за счет обмена, и даже в мире заботы деньги можно обменять на время. И поэтому существует сектор экономики, состоящий из услуг платных специалистов, включая учителей, врачей, медсестер, сиделок, нянь, парикмахеров и массажистов. Кто бы мог предположить в 1950 году, что в 2014 году в Соединенных Штатах будет около 300 000 фитнес-тренеров?
Таких профессий существует огромное множество, и оно продолжает расти. Проведенное консалтинговой фирмой Deloitte исследование данных переписи населения Великобритании показало, что в 1871 году сектор экономики, занимающийся заботой о нуждающихся, составлял 1,1 % от общей экономики труда. К 2011 году он вырос до 12,2 %. В отчете также отмечается, что в период с 1992 по 2014 год количество вспомогательного медицинского персонала и сиделок выросло в десять раз, а число помощников преподавателей – почти в семь раз.
В обществе с перевернутой демографической пирамидой, где пожилых людей гораздо больше, чем молодых, которые могли бы о них позаботиться, что мы увидим во многих развитых странах к 2050 году, людей для ухода за нуждающимися, возможно, будет недостаточно, и, возможно, даже потребуется призвать на помощь машины, чтобы заполнить этот пробел. Эта проблема не ограничивается развитыми странами: быстро растущий средний класс Китая является активным потребителем услуг по уходу за нуждающимися.
Технологии, предоставляющие услуги по требованию, обещают дальнейшее развитие рынка. Сет Штернберг, основатель Honor, сервиса, который позволяет пожилым людям оставаться в их собственных домах, платит своим работникам-опекунам как штатным сотрудникам с соответствующими привилегиями, но использует технологию предоставления услуг по требованию, чтобы сделать сервис ухода за нуждающимися более гибким и доступным для потребителей. Сет сказал мне, что возможность нанять опекуна, только когда это необходимо и только на то время, которое необходимо, означает, что люди, которые никогда не могли себе позволить эту услугу, теперь могут это сделать, и рынок расширяется.
Экономическая проблема заключается в том, что услуги по предоставлению ухода за нуждающимися в нашем обществе недооцениваются. Если существует аргумент в пользу парадокса бельевой веревки, то вот он. Почему работа, столь ценная для общества, должна предоставляться бесплатно или быть столь низкооплачиваемой?
Если мы работаем с новой картой, где наша цель состоит в том, чтобы оценить человеческий труд, а не обойтись без него, мы, безусловно, должны начать с придания экономической ценности услугам по уходу за нуждающимися.
Если задуматься, это на самом деле то, что уже делает большинство стран (и прогрессивные работодатели в Соединенных Штатах), предоставляя оплачиваемый декретный отпуск как женщинам, так и мужчинам, или государственное финансирование отпуска по уходу за пожилыми людьми. (Соединенные Штаты являются одной из двух стран в мире, которые не предоставляют никаких оплачиваемых декретных отпусков ни мужчинам, ни женщинам, вторая страна – это Папуа – Новая Гвинея.)
Отпуск по уходу за ребенком – это только начало. Система дошкольного образования может коренным образом измениться под действием экономической модели, обеспечивающей базовый доход и гибкий график для родителей, позволяющий им проводить время со своими детьми. Прием на работу с более высокой зарплатой большего количества учителей и сокращение количества учеников в классе в государственных школах до уровня лучших частных школи могло бы стать еще одним прагматичным способом перехода к «заботливой экономике». Постепенно приходит понимание, что цену за недостаточный уход за детьми так или иначе придется заплатить, если не сейчас, то позже, оплачивая медицинские или тюремные расходы.
Я предполагаю, даже при отсутствии изменений в сфере ухода за детьми и пожилыми людьми, или в расходах на образование, если мы каким-либо иным образом успешно решим проблему более эффективного распределения доходов среди всех слоев общества, люди закономерно будут выделять большую часть этого дохода на уход за нуждающимися, на образование и аналогичные мероприятия. В конце концов, мы уже знаем, что при достаточном количестве средств люди, как правило, больше тратят на более качественные, более персонализированные услуги. Богатые по-прежнему живут в мире, где врачи приходят на дом, а персональное обучение – это норма.
Может ли мир, где повседневные когнитивные задачи коммодитизируются при помощи искусственного интеллекта, не прийти к тому, что именно наличие человеческого фактора станет цениться выше, став источником конкурентного преимущества?
Остается вопрос, может ли объединение рыночных сил и политических мер увеличить доходы тех, кто выполняет работу, которая не поддается автоматизации. Даже если у нас никогда не закончатся рабочие места, мы все же должны задаться вопросом, какой уровень жизни будут обеспечивать эти рабочие места. Мир, в котором лишь у немногих есть возможность наслаждаться продуктивной высокооплачиваемой работой, дорогостоящим досугом и превосходным персональным обслуживанием, в то время как о других вытирают ноги, – это не тот мир, к которому должен стремиться каждый из нас.
Как было предложено в первой части этой главы, основной деятельностью XXI века должно стать использование современных цифровых и когнитивных технологий для достижения резкого, доселе невиданного прогресса, аналогичного тому, которого достигли наши предшественники в девятнадцатом и двадцатом столетиях при помощи промышленного оборудования. Возможно, нам понадобится меньше часов человеческого труда для выполнения этой работы, подобно тому как в течение последних столетий мы значительно сократили объем рабочей силы, требуемой, чтобы прокормить постоянно растущее население.
Но к достижениям XIX и XX веков относится не только внедрение инноваций в сферах производства продуктов питания, торговли, транспортного сообщения, энергетики, санитарного обслуживания и общественного здравоохранения, но и то, что эти инновации предоставили новые возможности для гораздо большего числа людей приобретать огромное количество товаров и услуг. Подобным же образом когнитивная эра породит новые виды потребления. Это царство творческих денег. Творчество – это неиссякаемый источник внутри каждого из нас. Это то, что делает нас людьми, и во многих отношениях это совершенно не зависит от денежной экономики.
Это ошибка – полагать, что «творческая экономика» ограничивается развлечениями и искусством. В конкурентной борьбе творчество является столь же активным направлением деятельности, как и все, что характеризует машинные деньги Пола Бакхейта. Оно лежит в основе таких отраслей, как мода, недвижимость и производство предметов роскоши, зависящих от конкуренции за спрос людей уже достаточно богатых, чтобы обладать большим ради удовольствия или хвастовства своим богатством.
Творческие деньги – это, другими словами, та надбавка к цене, которую мы платим за радости жизни, когда удовлетворены основные потребности. Спорт, музыка, искусство, проза и поэзия. Бокал вина с друзьями. Вечер в кино или вечеринка с живой музыкой. Красивое платье и крутой костюм. Дизайн, производство и маркетинг, которые соединились в новейших баскетбольных кроссовках LeBron James.
Люди из всех слоев общества платят эту надбавку к цене, потому как для них это способ восприятия красоты и выражения статуса, принадлежности и индивидуальности. Творческие деньги – это те деньги, которые кто-то платит за разницу между Mercedes С-класса и Ford Taurus, за ужин в таком всемирно известном ресторане, как French Laundry, а не в местном французском бистро, или в том же бистро, а не в McDonald‘s. Именно поэтому те, кто может себе это позволить, платят три доллара за индивидуально приготовленный капучино, а не пьют растворимый кофе Folger’s из двухкилограммовой банки, как это делали наши родители. Именно поэтому люди платят огромные цены или годами ждут, чтобы увидеть мюзикл «Гамильтон», в то время как билеты в местный театр можно купить прямо сейчас.
Дэйв Хики, искусствовед и лауреат «гранта для гениев» Макартура, рассказывал, как Харли Эрл из General Motors, первый в истории руководитель проектной группы крупной американской компании, превратил послевоенный автомобиль в «рынок искусства». Хики определяет это как рынок, где товары продаются исходя из того, что они означают, а не для чего предназначены. Годовой оборот новых моделей стал одним из ходов, позволивших Детройту впитать в себя огромный послевоенный производственный потенциал американских фабрик.
Превращение компьютера в «рынок искусства» также является отличным объяснением того, что сделал Стив Джобс, когда в 1997 году вернулся в Apple. Слоган «Think Different» («Думай иначе») стал ярким символом самоидентификации: покупая продукцию Apple, вы заявляете о том, кто вы есть. Да, продукты были красивыми и функциональными, но, как и автомобиль во времена, когда он был пределом мечтаний покупателей, Mac, а позднее и iPhone, стали заявлением об индивидуальности. Дизайн играл роль не просто функционального улучшения, а способа заявить о себе. В мире, где персональные компьютеры стали предметом широкого потребления, дизайн стал уникальным источником добавленной стоимости. И снова привлекательная прибыльность была сохранена.
В конце восемнадцатого века в своем коротком романе «Расселас» Сэмюэл Джонсон писал, что Большая пирамида «кажется, была возведена, только чтобы утолить этот голод воображения, который постоянно терзает жизнь и который всегда должен быть занят какой-то работой. Те, у кого уже есть все, чтобы наслаждаться жизнью, должны мечтать о чем-то большем. Тот, кто строил ради дела, пока есть ресурсы, вынужден начать строить ради тщеславия и усложнять свой проект до пределов человеческих возможностей, чтобы в скором времени не охладеть и не возжелать чего-то другого». То есть даже в мире, где каждая потребность удовлетворена, все равно будет «мир, полный желаний».
При наличии дохода, достаточного для удовлетворения жизненных потребностей, некоторые люди примут решение выйти из замкнутого круга – проводить больше времени с семьей и друзьями, заниматься творчеством и, черт возьми, всем, чем им хотелось бы. Но даже если машины будут выполнять большую часть основной работы и каждый будет получать пособие для покрытия расходов на основные жизненные потребности, конкуренция за дополнительные творческие деньги, скорее всего, приведет к модели экономики, где некоторые люди просто будут жить на пособие, в то время как другие будут иметь солидные доходы среднего класса, а третьи по-прежнему будут накапливать огромные состояния.
Я восхищаюсь определением, которое Хал Вариан, главный экономист Google, высказал мне однажды за ужином: «Если вы хотите понять будущее, просто посмотрите, что сегодня делают богатые люди». Это заявлени легко воспринять как бессердечно-либертарианское. Наш третий собеседник, бывший студент и соавтор Хала, Карл Шапиро, только что пришедший с заседания Совета экономических консультантов при президенте Обаме, казался ошеломленным. Но когда вы задумаетесь о сказанном, то поймете, что в этом есть смысл.
Ужин в ресторанах когда-то был привилегией богачей. Сейчас гораздо больше людей могут себе это позволить. В наших самых шумных мегаполисах привилегированный класс пробует на вкус будущее, которое может стать будущим для всех нас. Рестораны соревнуются в креативности и уровне обслуживания, «личный водитель для каждого» с комфортом катает людей с одного мероприятия на другое, а единственные в своем роде бутики предоставляют уникальные потребительские товары. Когда-то в турне по Европе ездили богатые люди, теперь это делают футбольные фанаты. Мобильные телефоны, дизайнерская одежда и развлечения стали более демократичными. Покровителем Моцарта был император Священной Римской империи. Kickstarter, GoFundMe и Patreon дают возможность проявить себя миллионам простых людей.
Этот ветер дует с привилегированных берегов. Но на самом деле все гораздо масштабнее. Мобильные телефоны можно встретить даже в самых бедных странах мира. Разнообразие одежды, продуктов питания и потребительских товаров, доступных в магазине Walmart, пятьдесят лет назад поразило бы даже богачей.
Рестораны и вообще еда говорят нам нечто существенное о будущем экономики. Повсеместно еда увязывается с некими идеями, делающими ее более ценной. Как сказал Коржибски: «Люди едят не просто пищу, но также и слова». Это не просто обычный кофе. Это произведенный по принципам справедливой торговли single-origin кофе. И посмотрите, у нас есть шесть разных сортов. Вы должны попробовать их все. Это не обычные фрукты и овощи. Они органические, с фермы к вашему столу. Этот хлеб без глютена. Это барбекю из Северной Каролины или из Техаса? Жареная курица из KFC или из Church’s Chicken?
В каждой ценовой категории существует конкуренция за уникальность. Еда – это товар, но, как заметил Кристенсен, когда что-то становится товаром массового потребления, ценным становится что-то другое. В процветающем городе существует ошеломительное множество креативных ресторанов с кухнями представителей разных культур.
В 2016 году я встречался с сотрудником Белого дома, которому нужен был мой совет – рядом с кем из предпринимателей Кремниевой долины должен сидеть президент Обама на сцене на всемирном саммите предпринимательства. «Мы находимся в прекрасном ресторане в Окленде, – начал я разворачивать метафору. – Boot and Shoe Service – один из трех ресторанов, созданных человеком по имени Чарли Хэллоуэлл. Благодаря в том числе им люди сейчас говорят, что Окленд – отличное место для жизни. Нам больше нужны новые Чарли Хэллоуэллы, чем еще один Марк Цукерберг». В конце концов, великая платформа, такая как Facebook, – это уникальное явление, которое не так просто повторить. Людей, преуспевших как Цук, можно пересчитать по пальцам, чего не скажешь о десятках тысяч Чарли Хэллоуэллов, которые являются символами по-настоящему богатой и разнообразной экономики.
Новые отрасли промышленности, основанные на человеческом труде, повсюду. В Соединенных Штатах более 4200 крафтовых пивоварен, которые теперь составляют более 10 % рынка и устанавливают цену вдвое выше, чем на пиво массового производства. В первом квартале 2016 года 25 миллионов покупателей приобрели изделия ручной работы и ремесленные товары на Etsy. Это маленькие зеленые ростки в экономике, где доминирующую позицию занимают товары массового производства, но они говорят нам о чем-то важном.
То, что происходит в сфере развлечений, может оказаться еще одним интересным предвестником будущего. Пока в Голливуде и Нью-Йорке блокбастеры все еще занимают доминирующее положение, люди тратят все большую и большую часть своего времени, отведенного на развлечения, на изучение контента, созданного их друзьями и сверстниками. Энн-Мари Слотер отмечает, что для поколения миллениума определение качества жизни теперь включает в себя «больше времени и меньше вещей». Они хотят тратить свои деньги на опыт, а не на вещи.
Это глубокое изменение в медиапотреблении наиболее заметно обогатило Facebook, Google и современное поколение медиаплатформ, но также оно предоставило новые возможности для создателей профессиональных средств массовой информации. В статье газеты The New York Times или сюжете телеканала Fox News, размещенных на Facebook, есть нечто такое, чего никогда не будет в той же газете, купленной в газетном киоске: одобрение кого-то, кого вы знаете. Искусство делиться информацией, которая как вирус распространяется по Интернету, теперь чаще всего предполагает некую ее редактуру – объединение цитаты с изображением или добавление вашего собственного емкого замечания.
Социальные сети также все чаще создают оплачиваемые рабочие места для растущего числа отдельных издателей средств массовой информации. Звезда YouTube и VidCon, импресарио Хэнк Грин писал: «Я начал оплачивать свои счета деньгами YouTube, когда число просмотров достигло миллиона в месяц». Миллионы подростков смотрят видео «Hank and John EXPLAIN!» («Хэнк и Джон ОБЪЯСНЯЮТ!»), чтобы быть в курсе текущих событий, и получают более глубокое понимание из пятиминутного видеоролика, чем они могли бы получить, просматривая часами обычные новости. Миллионы людей теперь предпочитают изучать математику, музыку и философию на каналах YouTube, таких как Khan Academy (Академия Хана), или One-Minute Physics (Физика за одну минуту), или на принадлежащем Хэнку канале Crash Course. Когда моя юная племянница узнала, что я знаком с Ларри Пейджем, Марком Цукербергом и Биллом Гейтсом, она презрительно фыркнула. Но когда она услышала, что я знаю Хэнка и Джона Грина, это ее действительно впечатлило.
Имейте в виду, что «YouTube-деньги», как называет их Хэнк, являются лишь одной из многих новых форм творческих денег, которые можно получить при помощи онлайн-платформ. Существуют Facebook-деньги, Etsy-деньги, Kickstarter-деньги, App Store-деньги и многие другие. Кто бы мог подумать десять лет назад, что люди смогут зарабатывать шестизначные суммы, играя в видеоигры для миллионов других пользователей, подписанных на них на YouTube или в Twitch?
Для тех, кто обеспокоен тем, что эти неприметные признаки новой экономики на сегодняшний день не в состоянии заменить традиционные рабочие места, я еще раз процитирую замечание Гибсона, что «будущее уже наступило. Просто оно пока еще неравномерно распределено». Любой богатый урожай начинается с крошечных, проклевывающихся сквозь землю побегов.
Некоторые из этих рынков продвинулись дальше, чем другие, в создании для частных лиц и небольших компаний возможностей по превращению внимания (являющегося сырьем для творческих денег) в наличные. В ближайшие несколько лет мы увидим бурный рост стартапов, которые найдут новые способы превращать все большее количество времени, проводимого онлайн, в традиционные деньги.
Джек Конт, звезда музыкального дуэта Pomplamoose, основатель и главный исполнительный директор краудфандингового сайта Patreon, рассказал мне, как он основал Patreon: «После того как мы с Натали получили 17 миллионов просмотров наших музыкальных видеороликов, это превратилось в 3500 долларов дохода от рекламы. Наши поклонники оценивают нас высоко». Десятки тысяч артистов теперь получают финансовую поддержку платформы, достаточную, чтобы иметь возможность сосредоточиться на своей работе. Как показывают такие сайты, как Patreon (и, конечно же, Kickstarter, Indiegogo и GoFundMe), у обычных людей появляется все больше новых возможностей бороться за реальные деньги, а не только за внимание. Эти сайты по-прежнему составляют относительно небольшую часть всей экономики, но они могут рассказать нам многое о ее возможной направленности в будущем.
Однако возможно, что правильное решение состоит не в том, чтобы монетизировать творчество по старинке, превращая его в машинные деньги, а в том, чтобы создать совершенно новый вид экономики. В своем романе 2003 года «Down and Out in the Magic Kingdom» писатель-фантаст и борец за лучшее будущее Кори Доктороу написал об экономике будущего, где передовые технологии, по сути, могут удовлетворить любые физические потребности. А сама экономика основана на валюте-репутации под названием whuffie. Экономическая конкуренция состоит в том, чтобы заставить других людей одобрить и поддержать ваши творческие проекты. Кампании Kickstarter и Facebook – это, возможно, ранние прототипы этой валюты будущего.
Творчество может находиться в центре жесткой конкуренции за статус, так что «тот, кто строил ради дела, пока есть ресурсы, вынужден начать строить ради тщеславия». Но оно также может стать ключом к будущей человеческой экономике, которая позволила бы всем нам предаваться праздности благодаря производительности машин, и в то же время способствовала бы появлению совершенно новых видов творческой деятельности и общественного потребления.
Работа дает ощущение цели. И также стоит задуматься над тем, как много существует вещей, которые люди делают бесплатно или за очень небольшую плату, но которые на самом деле для них являются гораздо более ценными, чем то, за что мы по ошибке привыкли платить. Начинающие актеры и музыканты, работающие бариста, чтобы оплатить аренду жилья, настоящей своей работой считают постоянное совершенствование мастерства и хождение по кастингам в надежде на будущий успех. Совсем не зазорно добавить «Я работаю над своим каналом YouTube» или «Я создаю базу подписчиков в Facebook» в список вещей, которые имеют гораздо больший смысл, чем заработная плата. Дэйв Хики пишет, что его отец «думал, что деньги были чем-то, что вы превращаете в музыку, а музыка, в идеале, была чем-то, что вы превращаете в деньги». Именно музыка, а не деньги, придавала смысл его жизни и делала его счастливым.
Цель и смысл также важны для заботливой экономики. Джен Палка рассказала мне историю водителя Lyft, с которым она познакомилась в Индианаполисе, который встает утром на пару часов пораньше, чтобы подвозить незнакомцев, потому что ему недостает человеческого общения на его высокооплачиваемой работе в должности инженера. Прибыль, получаемую от сервиса Lyft, он жертвует на благотворительность.
Для волонтера приюта для бездомных эта безвозмездная забота о других людях может иметь гораздо более глубокий смысл, чем лихорадочная бесполезная работа, пускай даже и ведущая к карьерному росту. Непрофессиональный спортсмен может считать, что тренировки и соревнования приносят ему или ей больше счастья, чем зарабатывание больших денег в инвестиционном банке. Отец или мать, которые сидят дома ради воспитания детей, не «уклоняются от работы». Они делают выбор в пользу чего-то потенциально гораздо более значимого и важного.
Таковы возможности, которые предвидел Кейнс, когда писал: «Активные целенаправленные прибыльные бизнесы могут привести всех нас в объятия экономического изобилия. Но наслаждаться изобилием, когда оно наступит, будут те люди, которые смогут продолжить жить и самосовершенствоваться, культивировать искусство жить как таковое и не продадутся за получение средств к существованию».
Исследование того, что демографы Джанни Пэс и Мишель Пулен назвали «голубыми зонами» – областей с самым высоким процентом долгожителей, названных так потому, что первоначально они обводились на карте голубым, – выявило главные аспекты, которые способствуют более продолжительной, счастливой жизни. В их числе ряд диетических факторов (подход, который Мишель Пулен кратко изложил как «Ешьте. Не слишком много. В основном растительную пищу»), умеренное, регулярное употребление алкоголя, в особенности вина, и умеренная, регулярная физическая активность. Но еще более важным фактором является наличие смысла, участие в духовной или религиозной жизни, участие в семейной и общественной жизни.
Мы знаем, как выглядит хорошая жизнь. У нас есть ресурсы, чтобы обеспечить ее для всех. Почему мы создали экономику, которая делает столь трудным достижение этой цели?
Когда возникает вопрос, как адаптировать общество и экономику к современной волне технологического прогресса, нашей целью не должно быть создание будущего, похожего на прошлое. Мы должны создать новое будущее. Когда Джен Палка писала о политических проблемах, с которыми мы сталкиваемся сегодня, она прямо указала на то, что должно стать ключевым принципом мышления о будущем:
«Статус-кво не стоит защищать. Это так просто – быть реакционером, сражаться за вчерашний мир. Давайте сражаться за что-то лучшее, за то, чего мы еще не видели, за то, что нам предстоит изобрести».
Глава 15. Не заменяйте людей, расширяйте их возможности
Это два отдельных вопроса: сможет ли когда-нибудь такая когнитивная работа, описанная в предыдущей главе, обеспечить такую же массовую занятость, как фабрики в двадцатом веке, и будет ли она достаточно хорошо оплачиваемой, чтобы маховик процветания продолжал крутиться?
Отвечая на первый вопрос, позвольте мне просто сказать, что в эру сельского хозяйства казалось невероятным, что так много людей сможет найти работу на фабриках в городах. Однако автоматизация и снижение стоимости производства привели к значительному увеличению спроса на ранее недоступные товары и услуги. Именно нам в очередной раз предстоит предоставить людям такую работу, которая создаст новые виды процветания. Уроки технологических инноваций напоминают нам, что прогресс всегда требует представить себе невообразимое, а затем сделать то, что раньше было невозможным.
Что касается второго вопроса, мы должны сделать так, чтобы результатами повышения производительности труда могли пользоваться все. Первый шаг – подготовить людей к будущему, которое их ждет.
С 2013 по 2015 год я был участником целевой группы Markle Foundation Rework America, изучавшей будущее экономики США. Перед группой был поставлен вопрос о том, как обеспечить возможности для американцев в эпоху цифровых технологий. Для меня поворотным стало такое высказывание политолога и писателя Роберта Патнэма: «Все великие достижения появились в нашем обществе, когда мы начали инвестировать в чужих детей».
Он прав. Всеобщее обучение в начальной школе было одной из лучших инвестиций XIX века, всеобщее обучение в средней школе – XX. Мы забываем, что в 1910 году только 9 % детей США окончили среднюю школу. К 1935 году эта доля выросла до 60 %, а к 1970 году приблизилась к 80 %. Билль о правах военнослужащих дал возможность ветеранам, вернувшимся со Второй мировой войны, пойти учиться в колледж, что обеспечило плавный переход к трудоустройству в мирное время.
В свете сегодняшних экономических сдвигов, на президентских выборах 2016 года были выдвинуты предложения по созданию всеобщего бесплатного общественного колледжа. В январе 2017 года город Сан-Франциско перешел от слов к делу и решил основать Сити Колледж Сан-Франциско, общественный колледж, бесплатный для всех жителей города. Это огромный шаг.
Но нам не нужен просто «более высокий уровень образования» или бесплатное образование. Нам нужен совершенно другой вид образования. «Если студенты, которых мы обучаем сегодня, будут жить до 120 лет и в течение 90 лет работать, а их профессиональная подготовка сделает их конкурентоспособными лишь на 10 лет, тогда у нас проблема», – отмечает Джеффри Блейх, бывший посол США в Австралии, а ныне председатель Совета по иностранным стипендиям Фулбрайта. Достижения в сфере здравоохранения и технического прогресса, а также меняющийся характер занятости делают все более устаревшей нашу современную систему образования, где школьное образование рассматривается как подготовка к работе на одного работодателя в течение всей жизни.
Нам нужны новые механизмы поддержки образования и переподготовки на протяжении всей жизни, а не только на ранних ее этапах. Это уже имеет место для профессионалов во многих областях, будь то спортсмены или врачи, программисты или специалисты производства. Для них постоянное обучение является неотъемлемой частью работы, возможность прохождения профессиональной подготовки и доступ к учебным материалам – одни из самых ценных привилегий, используемых для привлечения лучших сотрудников. И когда «работа» деконструирована, потребность в образовании не исчезает. Если уж на то пошло, она возрастает. Но характер этого образования также должен измениться. Во взаимосвязанном мире, где знания доступны по требованию, нам нужно переосмыслить то, какие знания нужны людям и как им их обрести.
Если вы немного прищуритесь, вы сможете увидеть в клерке из Apple Store киборга, гибрид человека и машины. Каждый магазин полон продавцов, размахивающих смартфонами, которые могут помочь клиентам во всем: от технических вопросов до оформления заказа. Никаких кассовых аппаратов с очередями, никаких клиентов, ждущих своей очереди, никаких товаров, вытащенных с полок с грудой таких же товаров. Магазин представляет собой выставочный зал продуктов для изучения. Когда вы знаете, чего хотите, продавец приносит это из подсобного помещения. Если вы уже являетесь клиентом Apple с картой, внесенной в базу данных (по состоянию на 2014 год нас было 800 миллионов), все, что вам нужно сделать, это предоставить ваш адрес электронной почты, чтобы выйти из магазина с выбранным товаром. Вместо того чтобы использовать преимущества технологии для сокращения количества работников и расходов, корпорация Apple наделила продавцов новыми возможностями, чтобы создать потрясающий опыт пользователя. За счет этого корпорация создала самые прибыльные розничные магазины в мире.
Общая схема очень похожа на один из ключевых элементов бизнес-модели компаний Lyft и Uber, о которой говорилось в главе 3. Магазин приложений Apple Store никак не связан с предоставлением услуг по требованию, с этой картой, которую большинство людей используют для понимания этих новых платформ, хотя он имеет много общего с ними – как учебный план по созданию волшебного опыта пользователя, который стал возможен благодаря объединенным в общую сеть сотрудникам с дополнительными когнитивными возможностями, подключенными к платформе с огромным количеством данных, которая распознает своих клиентов и адаптирует под них свои сервисы.
Модель магазина приложений Apple Store также подтверждает истину, что преобразующей является не сама технология. А ее применение, которое позволяет переосмыслить то, как устроен мир. Не изобретать что-то новое, а задействовать скрытые ранее возможности, чтобы настолько улучшить нечто старое, что это кардинально его преобразит.
Даже самые первые достижения цивилизации обладали этим свойством киборга. Союз людей и технологии сделал нас доминирующим видом, дав нам инструменты и оружие, более твердые и острые, чем когти любого животного, распространив нашу силу на все более обширных территориях, пока мы не научились охотиться даже на самых огромных тварей, не говоря уже о создании новых сельскохозяйственных культур, которые давали гораздо более богатый урожай, чем их дикие предки, и об одомашнивании животных.
Я помню, как однажды прочитал статью о строительстве моста, соединяющего Сибирь и Аляску, в которой в качестве основы расчета предполагаемой даты постройки был использован любопытный факт. Авторы отмечают, что этого не могло произойти до изобретения шитья, при помощи которого стало возможным подгонять одежду по фигуре, что позволило людям жить в холодном климате. Шитье! Шитье с помощью костяных игл когда-то было WTF-технологией, сделавшей возможным то, что ранее считалось немыслимым.
Каждое продвижение в нашей производительности труда, получение большего объема продукции при аналогичном количестве рабочей силы, энергии и материалов происходит благодаря союзу человека и машины. Именно ускорение и усложнение этой производительности создали богатства современного мира. Например, объем сельскохозяйственного производства за сто лет, с 1820 по 1920 год, удвоился, но для следующего удвоения потребовалось всего тридцать лет, пятнадцать для следующего удвоения и десять для следующего.
Первопричиной роста производительности является инновация. Авраам Линкольн, не экономист, но проницательный судья сил, управляющих человеческой историей, писал:
«Бобры строят хатки; но они строят их отнюдь не лучше и не иначе, чем пять тысяч лет назад… Человек – не единственное животное, которое трудится; но он единственный, кто совершенствует свое мастерство. Этот прогресс он получает за счет Открытий и Изобретений».
Только открытия или изобретения улучшают уровень жизни всех людей, но при условии, что они становятся всеобщим достоянием. Рассмотрим одно из самых известных изобретений в мире. Можете ли вы представить себе первую женщину (мне нравится думать, что это была женщина), которая изобрела способ добывания огня? Как изумлялись ее соплеменники. Возможно, сначала испугались. Но вскоре согрелись и смогли приготовить пищу благодаря ее смелости. Однако даже более важной, чем сам огонь, была ее способность рассказать об этом навыке другим.
Именно язык был нашим величайшим изобретением, давшим способность передавать огонь от одного сознания к другому. В периоды, когда знания претворены в жизнь и широко распространены, общество движется вперед и богатеет. Когда знания скрывают или игнорируют, общество становится беднее.
Внедрение наборного шрифта и развитие книгопечатания в Европе пятнадцатого века привело к появлению нашей современной экономики, поразительному расцвету как знания, так и свободы, поскольку первооткрыватели чего-то нового смогли передавать огонь знания людям, еще не родившимся, и тем, кто жил за тысячи километров от них. Потребовались столетия, чтобы эти изобретения и открытия смогли реализовать свой потенциал, а более высокий уровень образования населения еще больше увеличил темпы появления и распространения новых идей, создав спрос на дальнейшее обучение, еще большее количество открытий и еще более активное потребление. Интернет стал еще одним большим скачком. Но создание веб-браузера, содержащего слова и картинки онлайн, было лишь серединой пути. Это было увеличение доступности и скорости распространения знаний.
Заключительный этап, на котором происходит распространение знания, – это его интеграция в инструменты. Рассмотрим карты и направления. Путь от физических карт до GPS и Google Maps, а затем до беспилотных автомобилей иллюстрирует то, что я называю «кривой знаний». Распространение знаний идет от устной формы к письменной, от массового производства до распространения в электронном виде, до интеграции знаний в инструменты, сервисы и устройства. Раньше я мог спросить дорогу у кого-нибудь. Или я мог свериться с информацией на бумажной карте. Первые онлайн-карты представляли собой просто факсимиле бумажных карт. Теперь я могу точно определить, где я нахожусь и как добраться туда, куда мне нужно, в режиме реального времени. Следующий шаг – это забыть обо всем этом и позволить машине самой отвезти меня в пункт назначения. Следующий за этим шаг – представить себе, что мы можем делать иначе, когда транспортное сообщение станет таким же надежным, как водоснабжение.
Эта интеграция знаний в инструменты не является чем-то новым. Это всегда было важнейшим условием повышения производительности, получаемого за счет освоения физического мира. И это неизбежно ведет к огромным переменам в обществе.
Когда в 1800 году Генри Маудсли построил первый токарно-винторезный станок, создав механизм, который каждый раз мог воспроизводить точно такую же форму, – нечто невозможное даже для самых опытных мастеров, работающих только при помощи ручного инструмента, – он открыл дверь в мир массового производства. С появлением первых гаек и болтов с резьбой с допуском в тысячные доли дюйма появились сначала сотни, а затем тысячи, а затем миллионы товаров – дети, внуки и правнуки, рожденные гением Маудсли.
Также, когда в 1856 году Генри Бессемер изобрел первый недорогой способ массового производства стали, он не просто удалил углерод и примеси из железа – он подарил знание. Знание о том, как произвести огромное количество дешевой стали, делает возможными совершенно разные варианты развития будущего. Эндрю Карнеги сколотил свое состояние и занял ведущее положение в мировой сталелитейной промышленности, центром которой была Великобритания, производя рельсы, которые соединили друг с другом отдаленные регионы страны. Благодаря стальным балкам стало возможным строительство небоскребов, благодаря стальным тросам – строительство лифтов и огромных подвесных мостов. Все эти WTF-технологии XIX века были созданы на основе других технологий, так же как и достижения современного прогресса.
Трехступенчатый процесс создания новых знаний, их распространения и последующего внедрения в инструменты так, чтобы их могли использовать менее квалифицированные работники, четко отображен в росте технологий больших данных. Корпорации Google пришлось разработать совершенно новые методы, чтобы справиться с разрастающейся Всемирной паутиной. Один из наиболее важных из них называется MapReduce: он разделяет огромные объемы данных и вычислений на множество фрагментов, которые могут передаваться на сотни или тысячи работающих параллельно компьютеров. Оказалось, что метод MapReduce можно применять для широкого спектра задач, не только для поиска.
Корпорация Google опубликовала статьи о MapReduce в 2003 и 2004 годах, раскрыв свои секреты, но метод не получил широкого распространения, пока в 2006 году Дуг Каттинг не реализовал на основе MapReduce проект с открытым исходным кодом Hadoop. Это позволило множеству других компаний, которые столкнулись с проблемами, аналогичными тем, с которыми корпорация Google столкнулась на несколько лет раньше, с легкостью перенять этот метод.
Этот процесс является ключом к успеху разработки программного обеспечения. Новые задачи рождают новые решения, которые, по сути, являются сначала кустарными. Лишь позднее, будучи встроенными в инструменты, которые делают их более доступными, эти замечательные инновации становятся частью повседневной жизни следующего поколения разработчиков. Сейчас мы находимся в начале перехода от кустарных моделей машинного обучения к инструментам, которые позволят рядовым разработчикам создавать их. Как только это случится, ИИ вольется в наше общество и изменит его так же, как массовое производство изменило девятнадцатый и двадцатый века.
Существенный рост производительности в сфере сельского хозяйства содержит чуть больше нюансов в понимании взаимосвязи материи и разума в новых инструментах. Рост производительности сельского хозяйства начался не только благодаря использованию машин, выполняющих большую часть работ по посадке и уборке урожая, и удобрений (другому промышленному продукту), но также благодаря культивированию более урожайных сортов самих продуктов. Когда Лютер Бербанк вывел самый распространенный ныне сорт картофеля Russet Burbank, он повысил производительность совершенно иным способом соотношения знаний и материальных затрат, чем Хайрам Мур, когда изобрел комбайн.
Иными словами, два вида составляющих, физические и умственные, находятся в сложном танце. Одним из передовых шагов является внедрение в физический мир датчиков, которые позволяют собирать и анализировать данные в немыслимом ранее масштабе. Это настоящий ключ к пониманию того, что часто называют «Интернетом вещей». Вещи, над которыми когда-то нужно было ломать голову, теперь доступны (страхование вполне может стать внутренней бизнес-моделью «Интернета вещей», так же как реклама стала внутренней бизнес-моделью Интернета, благодаря управляемому данными устранению неопределенности). Речь идет не только об умных подключенных устройствах, таких как термостат Nest или Amazon Echo, часы Fitbit и Apple Watch, и даже не о беспилотных автомобилях. Речь идет о данных, которые производят эти устройства. Перед нами открываются самые неожиданные перспективы будущего.
Когда компания Monsanto купила The Climate Corporation, большую компанию, занимающуюся страхованием от неблагоприятных погодных условий, основанную бывшими сотрудниками Google Дэвидом Фредбергом и Сираджем Халиком, и объединила ее с высокотехнологичной системой посева Precision Planting, контролирующей расположение и глубину высадки семян на основе данных о составе почвы, они продемонстрировали, что сейчас основными направлениями производительности в сельском хозяйстве являются сбор данных и контроль. Требуется меньше семян, меньше удобрений и меньше воды, когда электронная аппаратура может сообщить фермеру точные данные о состоянии земли и о ходе созревания урожая, и автоматически управлять его техникой, действуя в соответствии с этой информацией.
Это относится и к инженерному делу и материаловедению. Помните комментарий Сола Гриффита: «Мы заменяем материалы математикой»? Одна из компаний Сола, Sunfolding, продает для крупных солнечных электростанций систему солнечных трекеров, в которой стальные детали, двигатели и шестерни заменены простой пневматической системой, изготовленной из промышленной версии того же материала, который используется для бутылок с прохладительными напитками, невероятно легкого и дешевого. Другой проект предлагает заменить гигантские герметизирующие сосуды для хранения природного газа на емкости, состоящие из крошечных пластиковых трубочек, которые позволяют резервуарам хранения природного газа принимать любую произвольную форму, а также уменьшают риск катастрофического разрыва. Получается, если вы хорошо разбираетесь в физике, вы действительно можете заменить материалы математикой.
«В 1660 году Роберт Гук изложил то, что теперь известно как закон Гука (закон Гука гласит, что сила, необходимая для сжатия или растяжения пружины или для деформации материала, пропорциональна относительному увеличению или сокращению длины, умноженному на коэффициент упругости материала). «Это означает, что мы можем рассматривать все материалы как линейные пружины, – объяснил мне Сол. – Во времена до изобретения компьютера это имело важное значение, потому что упрощало расчеты максимальных нагрузок при проектировании балок и конструкций. В реальном мире ни один материал не является идеально линейным, в особенности пластмассы и каучуки. Теперь нам доступно такое количество вычислений, что мы можем спроектировать совершенно новые виды машин и конструкций, математические расчеты для которых мы раньше просто не могли выполнить».
Новые возможности проектирования идут рука об руку с новыми технологиями производства, такими как 3D-печать. 3D-печать открывает возможности не только для местного производства и создания недорогих макетов. Она предоставляет возможность создания различных геометрических форм, в отличие от традиционного производства. Для этого требуется программное обеспечение, которое вдохновляет дизайнеров исследовать возможности, выходящие далеко за рамки известного. Будущее – это не только умные вещи, инструменты и устройства, напичканные сенсорами и искусственным интеллектом, но и новые виды «дурацких вещей», сделанных при помощи умных инструментов и усовершенствованных методов создания этих вещей.
Autodesk, фирма, производящая программное обеспечение для проектирования, полностью понимает эту концепцию. Ее набор инструментов нового поколения придерживается так называемого «генеративного дизайна». Для инженера, архитектора или разработчика изделий существует набор конструктивных ограничений – функциональность, стоимость, материалы, но облачный генетический алгоритм (примитивная форма ИИ) показывает сотни или даже тысячи возможных вариантов достижения целей. В ходе итеративного процесса человек и машина совместно разрабатывают новые формы, которые люди никогда не видели раньше и иногда не могли себе даже вообразить.
Самым любопытным является использование вычислений для разработки принципиально новых видов форм, материалов и процессов. Например, Arup, международная архитектурно-строительная фирма, продемонстрировала конструкцию, спроектированную с использованием новейших методов, которая может выдержать ту же нагрузку, что и традиционная, но вдвое меньше ее по размеру и требует вдвое меньше материалов. Дизайн, полностью созданный компьютером, не похож на то, что мог бы спроектировать человек.
Объединение новых дизайнерских решений, новых материалов и новых видов производства в конечном итоге сделает возможным создание новых продуктов, столь же поразительных, какой была для мира Эйфелева башня в 1889 году. Возможно, однажды мы сможем создать легендарный космический лифт из научной фантастики или транспортную систему Hyperloop Илона Маска?
На этом взаимодействие человека и новейших технологий не заканчивается. Уже есть люди, которые пытаются внедрить новые чувства в наши тело и разум, – и не сомневайтесь в этом, GPS уже является дополнением к человеческому сенсориуму, хоть и находится пока на внешнем устройстве. Может быть, однажды мы сможем наполнить кровь нанороботами – крошечными машинами, которые будут ремонтировать наши клетки, заменяя органы, и отправим современные методы пересадки органов в музей устаревших технологий? Или, быть может, мы добьемся этого не посредством усовершенствования машин, а пойдя по стопам Лютера Бербанка? Сегодня в синтетической биологии и генной инженерии происходят удивительные открытия.
Джордж Черч и его коллеги из Гарварда запускают неоднозначный проект, рассчитанный на десять лет, по созданию полноценного человеческого генома с нуля. Райан Фелан и проект Стюарта Бранда Revive and Restore («Возродить и восстановить») с помощью генной инженерии трудятся над восстановлением генетического разнообразия исчезающих видов и надеются однажды возродить вымершие виды. Такие технологии, как CRISPR-Cas9, позволяют исследователям переписывать ДНК внутри живых организмов.
Нейротехнологии – непосредственное взаимодействие между машинами, мозгом и нервной системой – это еще одна новая перспектива. Был достигнут значительный прогресс в создании протезов конечностей, которые обеспечивают обратную сенсорную связь и реагируют непосредственно на мысли. На передовой линии инноваций Брайан Джонсон, основатель Braintree, системы онлайн-платежей, проданной PayPal за 800 миллионов долларов, использовал полученные средства, чтобы основать компанию, целью которой является создание мозгового импланта для улучшения памяти, служащего лекарством от болезни Альцгеймера.
Брайан убежден, что для нейробиологии настало время выйти из лабораторий и поддержать революцию предпринимательства, не просто восстанавливая поврежденный мозг, а повышая уровень человеческого интеллекта.
Брайан – не единственный выдающийся предприниматель-нейротехнолог. Томас Реардон, создатель веб-браузера Microsoft Internet Explorer, ушел из Microsoft и получил степень доктора философии в области нейробиологии, а в 2016 году основал компанию под названием Cognescent для создания первого пользовательского интерфейса «мозг-машина». Как отметил Реардон в своем электронном письме: «Каждое цифровое действие может и должно контролироваться нейронами, которые передают движение ваших мыслей, теми нейронами, которые непосредственно возбуждают ваши мышцы». Это блестящая комбинация нейробиологии и информатики. «Основная часть нашей работы происходит в моделях машинного обучения, которые переводят биофизические сигналы – да, даже на уровне отдельных нейронов, – чтобы предоставить вам контроль над цифровыми действиями», – объясняет он.
В 2017 году к этому движению присоединился Илон Маск с компанией Neuralink. По словам Илона, он сделал это «с целью примерно через четыре года представить на рынке нечто, что поможет людям с некоторыми серьезными повреждениями головного мозга (инсульт, рак, врожденный дефект)». Но, как объясняет Тим Урбан, автор блога Wait But Why, которому был предоставлен широкий доступ к работе команды Neuralink: «Когда Илон создает компанию, ее основополагающей изначальной стратегией обычно является создание соответствия, которое активизирует промышленность и заставит «Человеческий Колосс» работать над этим». Доказать, что прибыльный, самостоятельный бизнес может быть создан в неизведанной области – это способ заставить всех остальных активизироваться вокруг этой новой возможности. То есть, как и у Брайана Джонсона, концепция Илона заключается не только в создании компании, но и в создании новой отрасли.
Что касается Neuralink – эта новая отрасль является обобщенным интерфейсом «мозг-машина», который позволит людям и компьютерам взаимодействовать гораздо более эффективно. «Вы уже являетесь цифровыми сверхлюдьми», – отмечает Илон, имея в виду дополнительные возможности, которые уже предоставляют нам наши цифровые устройства. Но, указывает он, наше взаимодействие с этими устройствами происходит мучительно медленно – посредством набора текста на клавиатуре или даже произнесения голосовых команд. «Мы должны суметь увеличить эту скорость на много порядков при помощи прямого нейронного интерфейса», – считает Илон.
Эти технологии вызывают вопросы и опасения столь же серьезные, как и любые другие из мира искусственного интеллекта. Как и другие обладающие огромными возможностями инструменты, они могут стать инструментами общего пользования, только пройдя через бурный, тяжелый начальный период. Тем не менее я подозреваю, что в конечном итоге мы поймем, как их использовать, чтобы жить дольше более счастливой, наполненной жизнью.
Когда я был ребенком, я читал научную фантастику, по роману в день в течение многих лет. И долгое время будущее несло для меня разочарование. Мы достигли намного меньше, чем я рассчитывал. Но сегодня я вижу прогресс в реализации множества моих юношеских мечтаний.
И это возвращает меня к теме ИИ. ИИ не является своего рода кардинальным разрывом шаблона. ИИ – это не машина из будущего, враждебно настроенная по отношению к человеческим ценностям, которая лишит нас работы. ИИ – это следующий шаг в распространении и повышении эффективности знаний, которые являются истинным источником благосостояния наций. Мы не должны бояться его. Мы должны включить его в работу, сознательно и продуманно, чтобы он создал большую ценность для общества, чем разрушил. Его уже используют для усовершенствования, а не для замены человеческого интеллекта.
«Мы уже видели, как шахматы эволюционируют в новый вид игры, в которой молодые чемпионы, такие как Магнус Карлсен, используют такие стили игры, которые позволяют обмануть шахматные программы с искусственным интеллектом, – отмечает Брайан Джонсон. – Из первых примеров взаимодействия людей и дронов уже видно, что люди и ИИ могут сформировать ошеломительное разнообразие комбинаций для создания новых видов искусства, науки, повышения благосостояния и расширения смысла жизни». Как и Илон Маск, Брайан Джонсон убежден, что мы должны использовать нейротехнологии для улучшения человеческого интеллекта (ЧИ), чтобы еще более эффективно использовать ИИ. «Чтобы полностью реализовать потенциал ЧИ + ИИ, – говорит он, – нам нужно на несколько порядков увеличить способность людей воспринимать, обрабатывать и применять информацию». Но даже без радикального улучшения человеческого интеллекта, как представляет его себе Брайан, предприниматели уже используют силу людей, дополненную за счет ИИ.
Пол Инглиш, соучредитель Kayak, туристического поискового сервиса, который «помог» множеству турагентов остаться без работы, запустил новый стартап под названием Lola, объединивший турагентов, чат-боты с искусственным интеллектом и внутренней средой машинного обучения, чтобы получить лучшее и от человека, и от машины. Пол описывает свою цель создания Lola так: «Я снова хочу сделать людей крутыми». Он делает ставку на то, что, подобно тому как человек-гроссмейстер на пару с шахматным компьютером может победить самый умный шахматный компьютер или самого умного гроссмейстера, турагент, возможности которого дополнены ИИ, может общаться с большим количеством клиентов и давать лучшие рекомендации, чем обычные турагенты, которые дают советы при помощи традиционных поисковых систем.
«Кривая знаний» от турагентов к онлайн-сервисам Kayak и Lola, внедрение того, что когда-то было специализированными знаниями турагентов, во все более сложные инструменты, учит нас чему-то важному. Сервис Kayak использовал автоматизацию, чтобы заменить турагентов в пользу самостоятельного поиска. Сервис Lola возвращает людей в этот цикл для улучшения обслуживания. Когда мы говорим «улучшение обслуживания», мы обычно подразумеваем «более человечное, менее механическое обслуживание».
Сэм Лессин, основатель и главный исполнтельный директор Fin, стартапа, предлагающего услуги виртуального персонального помощника с искусственным интеллектом, придерживается такой же точки зрения. «Люди из научно-технического сообщества часто спрашивают меня, сколько времени потребуется, чтобы заменить оперативную группу Fin на ИИ в чистом виде? – писал он в электронном письме. – Однако наша миссия в Fin – это не автоматизация как таковая. Наш главный принцип – обеспечить лучший опыт для пользователей Fin… Технологии, безусловно, являются частью уравнения. Но люди также являются неотъемлемой частью системы, которая в результате обеспечивает наилучший возможный опыт пользователя. И роль технологий в Fin в значительной степени состоит в увеличении возможностей нашей оперативной группы сосредоточить свое время и усилия на работе, которая определенно требует присутствия человеческого интеллекта, креативности и эмпатии».
Мы вернулись к закону сохранения привлекательной прибыльности Клейтона Кристенсена. Когда какая-то вещь становится товаром массового потребления, ценным становится что-то другое. Поскольку машины коммодитизируют определенные виды интеллектуального человеческого труда – рутинные, механические его части, – подлинное человеческое участие станет более ценным.
Поиск фокуса для повышения ценности человеческого участия является великой задачей для нового поколения предпринимателей и для общества в целом.
Помимо предоставления более качественного обслуживания, автоматизация может увеличить доступность, сделав аналогичную трудовую деятельность достаточно дешевой, чтобы ею стоило заниматься.
Получив, по его мнению, несправедливый штраф за неправильную парковку, Джош Браудер, молодой британский программист, потратил несколько часов, чтобы написать программу, позволяющую оспорить штраф. Когда штраф был отменен, он понял, что может превратить свои наработки в услугу. С тех пор сервис DoNotPay, который Джош называет «Робот-адвокат», отменил более 160 000 штрафов за неправильную парковку. Позже Джош перешел к созданию чат-бота для мессенджера Facebook для автоматизации подачи заявления о предоставлении убежища в Соединенных Штатах, Канаде и Соединенном Королевстве от имени беженцев.
Существует много профессий – например, специалист по обжалованию несправедливых штрафов за неправильную парковку, – которые не задействованы, потому что они обходятся слишком дорого, а вариант их более низкой оплаты противоречит бизнес-модели существующих компаний. Тим Хванг, программист, который также учится на юриста, рассказал мне, что, когда он работал в юридической фирме, он был намерен сделать самого себя устаревшим. «Каждый день я получал набор задач, и каждую ночь я возвращался домой и писал программы, чтобы они выполнили их за меня в следующий раз, когда меня об этом попросят, – объяснил он. – Я становился все более эффективным, выполняя работу все быстрее, и это стало проблемой для юридической фирмы, потому что их бизнес-модель построена на оплачиваемых часах. Я ушел как раз перед тем, как меня собрались уволить».
Платформы Uber или Lyft демонстрируют два разных вида новаций. Первая из них предоставляется Google Maps и аналогичными сервисами, которые интегрируют знание о планировке города в инструмент. Таким образом, водителям больше не нужно знать город как свои пять пальцев. За них это делает Google. Другой является приложение Uber или Lyft как таковое. Это приложение предоставляет доступ к возможностям, уведомляя водителя о том, что нужно забрать пассажиров и где их искать. Реальная инновация в приложениях, предоставляющих услуги по требованию, – более легкие, более гибкие методы, которые они предлагают для подбора и гармоничного сочетания работников и тех, кто нуждается в их услугах.
Сет Штернберг, основатель компании Honor, которая подбирает сиделок для пациентов, говорит, что поиск наилучшего соответствия – это основная задача компании. В отличие от Uber, опекуны Honor являются сотрудниками компании, но потребность в их услугах то появляется, то исчезает. Некоторых сиделок нанимают на длительный срок, в то время как других вызывают для выполнения краткосрочных задач. Сет сказал мне, что очень важно составить подходящую пару опекун – пациент. Имеют значение не только их месторасположение, но и навыки сиделки. Некоторым пациентам может понадобиться кто-то достаточно сильный, чтобы поднимать их, другим может потребоваться специализированная медсестра. Платформа, которая помогает работникам заранее понять, что от них ожидают, создает более тесные, более длительные отношения, более эффективную систему и делает клиентов счастливее.
Также поиск более эффективного соответствия является неотъемлемой частью Upwork, платформы, связывающей компании с фрилансерами в таких областях, как программирование, графический дизайн, писательство, переводы, поисковая оптимизация, бухгалтерский учет и обслуживание клиентов. Стефан Касриэль, генеральный директор Upwork, отметил, что, если вы хотите понять динамику развития рынка труда, Upwork – это лучшее место, чтобы это сделать, потому что «скорость рабочих мест» так высока. Типичная вакансия существует дни или недели, а не годы. Стефан рассказал мне, что на Upwork есть три вида работников, и пояснил, чем отличается работа на платформу каждого из них.
Первая группа – это те, кто уже обладает профессиональными навыками и хорошей репутацией на платформе и получает все нужные заказы, потому что находится «в потоке». Платформе не нужно многое делать, чтобы помочь этим людям.
Вторая группа – это работники, которые обладают профессиональными навыками, но еще не заработали репутацию и не получают достаточно заказов. Большая часть работы внутренней исследовательской группы Upwork сфокусирована на том, чтобы выявить этих людей и указать им на правильные вакансии. Задача состоит не только в том, чтобы помочь им найти идеальную работу, соответствующую их навыкам. Часто им указывают на новые области, где не хватает людей, где некое обучение или переподготовка позволят им закрепиться в благотворном цикле репутации и рекомендации. Например, Стефан отметил, что несколько лет назад было много разработчиков Java, но недостаточно разработчиков Android, и для людей из этой второй группы наилучший способ закрепиться в системе (и заработать больше денег, так как за Android платили больше, чем за Java) состоял в получении новых навыков.
Сегодня, к примеру, не хватает работников, обладающих навыками анализа и обработки данных, и за эту работу сейчас платят лучше.
Третья группа состоит из работников, которые не обладают необходимыми навыками для соответствия должности, на которую они претендуют. Здесь правильным решением является воспрепятствовать этим людям подавать заявки на неправильные должности. «Время, которое они тратят на подачу заявлений на неподходящие вакансии, – это время, которое они могли бы потратить на работу», – отмечает Стефан.
Компания Upwork разработала собственную систему оценки профессиональных навыков, она тратит на оценку 100 000 часов в месяц. Что удивительно в оценках Upwork, так это то, что они подвергаются мгновенной проверке, потому как кто-то либо может выполнить работу так, как этого хочет клиент, либо нет. Это резко контрастирует с большинством инструментов оценки, продаваемых образовательными компаниями, которые предоставляют бумажные сертификаты, но мало доказательств того, что работники с этими сертификатами действительно могут выполнять определенную работу.
Из всего этого следует, что мы, возможно, приближаемся к переломному моменту, когда мы снимем кандалы нынешнего представления о рабочей силе и заново откроем для себя способы применения технологии, чтобы расширить возможности работников. Определить их сильные стороны и обозначить соответствующие перспективы – вот задача создаваемых инструментов, которые делают совместную работу проще и эффективнее и формируют динамичный рынок труда, где услуги по требованию, «высокая степень свободы» и «большая скорость» работы идут рука об руку.
Ключ к пониманию будущего состоит в том, чтобы осознать, что, так как имеющиеся знания интегрированы в инструменты, для их использования требуется другой вид знаний, а для их дальнейшего развития – третий. Для каждого прорыва в области дополнительных возможностей важным следующим шагом является обучение.
Я наблюдал это на протяжении всей своей карьеры, знакомя программистов со следующими этапами технологического прогресса. В моем первом руководстве по работе с компьютером, написанном в 1978 году для LPA 11K Laboratory Peripheral Accelerator компании Digital Equipment Corporation, описывалось, как передавать данные с высокоскоростных лабораторных систем сбора данных при помощи языка ассемблера, языка низкого уровня, в большей степени соответствующего машинному коду, который все еще скрыт глубоко внутри наших компьютеров. Команды для компьютера должны быть весьма конкретными: переместить данные с этого порта устройства в этот регистр памяти; произвести на нем эти вычисления; поместить результат в другой регистр памяти; записать его на постоянное запоминающее устройство.
В то время как некоторым программистам по-прежнему нужно разбираться в ассемблере, машинный код обычно создается компиляторами и интерпретаторами как перевод с языков более высокого уровня, таких как C, C++, Java, C#, Python, JavaScript, Go и Swift, что упрощает для программистов оформление более подробных, высокоуровневых инструкций.
А эти программисты, в свою очередь, создают пользовательские интерфейсы, позволяющие людям, которые вовсе не разбираются в программировании, задействовать мощный потенциал, что несколько десятилетий назад не представлялось возможным без знания точной схемы размещения ячеек памяти и набора команд компьютера.
Но даже «современные» языки и интерфейсы являются лишь промежуточным этапом. В корпорации Google, где работают десятки тысяч самых востребованных инженеров-программистов на планете, теперь понимают, что необходимо переобучить этих людей новым дисциплинам машинного обучения, которые используют совершенно иной подход к программированию, обучая модели ИИ вместо использования прямого кодирования. Google не отправляет своих инженеров обратно в школу, а решает этот вопрос при помощи профессионально-технической подготовки.
Подобную ситуацию за свою карьеру я наблюдал не раз: технология развивается намного быстрее, чем система образования. Когда BASIC был языком программирования первого персонального компьютера, программисты узнавали о нем друг от друга, из книг, изучая исходный код программ, которыми обменивались группы пользователей. К тому времени, как в школах ввели первые занятия по изучению языка BASIC, индустрия шагнула далеко за его пределы. К тому времени, как в школах начали изучать создание сайтов на PHP, большим потенциалом обладало создание приложений для смартфонов или освоение статистики и больших массивов данных.
На протяжении последних нескольких десятилетий это отставание служило ключом к успеху O’Reilly как издателя литературы о новых технологиях. Никто не обучал тому, что людям необходимо было знать. Мы должны были узнавать об этом друг от друга. Все наши бестселлеры были созданы благодаря определению людей, находящихся в авангарде инноваций: по нашей просьбе они либо сами писали о том, что знают, либо мы объединяли экспертов с писателями, которые могли записать их знания. В результате мы задокументировали передовые технологии Linux, Интернета, новые языки программирования, такие как Java, Perl, Python и JavaScript, передовой опыт ведущих мировых программистов, а совсем недавно – большие массивы данных, DevOps и ИИ. Когда в 2000 году в анонсе на обложке журнала Publishers Weekly мы дерзко заявили: «Интернет был построен на книгах O’Reilly», все восприняли это как очевидную истину.
По мере того как росли темпы развития технологий, более важной частью нашей работы стало проведение открытых мероприятий, где люди собираются для живого общения. Мы также создали платформу обмена знаниями, которая позволяет всем, кто обладает уникальными технологиями или навыками ведения бизнеса, обучить этому наших клиентов. Платформа, которую мы назвали Safari – в честь гравюр с животными в стиле XIX века, украшавших обложки наших книг, – теперь включает в себя десятки тысяч электронных книг от сотен разных издателей, а не только наших собственных, плюс тысячи часов обучающих видео, учебные планы, обучающие курсы с интегрированным текстом, видео и рабочей программой, а также встречи в прямом эфире с ведущими экспертами, которые обучают самым современным технологиям.
Одной из значительных особенностей в нашем бизнесе является то, что технологии, которые некогда считались авантюрными, передовыми инновациями, становятся обычным делом. Компании из рейтинга Fortune 500, а не только отдельные программисты или небольшие стартапы, должны обучаться в темпе, в котором развивается сама технология. То, чем мы занимаемся, переживает период глубокой трансформации, но я знаю, что какие бы технологии и способы передачи мы ни использовали для новых знаний, некоторые вещи останутся неизменными.
Людям необходимо обладать достаточным объемом базовых знаний, чтобы задавать правильные вопросы и узнавать новое.
Люди учатся друг у друга.
Люди лучше всего учатся на практике, решая реальные проблемы, и воспринимают те знания, которые им нужны сейчас.
Люди учатся лучше, когда то, что они делают, настолько захватывающе, что они хотят заниматься этим и в свое личное время, а не только потому, что в этом состоит их работа.
Когда в январе 2005 года мы выпустили первый номер журнала Make, на обложке был портрет Чарльза Бентона, который изобрел устройство, чтобы делать аэрофотоснимки с воздушного змея. Это случилось прежде, чем компания GoPro продала свою первую экшен-камеру, и задолго до того, как у всех загорелись глаза при мысли о видео с дрона. В одной из статей описывалось, как самостоятельно сделать штатив для видеокамеры. В другой рассказывалось о том, как Натали Джеремиженко встроила в собаку-робота AIBO от Sony датчики, чтобы та смогла учуять токсичные отходы. Еще одна статья содержала схемы по созданию устройства, которое позволит вам увидеть, какая именно информация хранится на магнитной полосе кредитной карты или ключа гостиничного номера.
Дейла Догерти, которому принадлежит идея создания Make, поразило, насколько ранние выпуски таких журналов, как Popular Mechanics, отличаются от современных. Современные версии представляют собой прелестные обзоры высокотехнологичной продукции, которую можно купить. Сорок лет назад в них было полно проектов, которые вы могли сделать своими руками.
Вернитесь во времена братьев Райт, и вы найдете практические руководства, такие как The Boy Mechanic. Вы не могли купить самолет, но вы могли мечтать его построить.
Необходимо признать эту конструктивную модель, согласно которой будущее создается прежде, чем его можно будет купить. Будущее создается людьми, которые могут что-то сделать и изобрести, а также теми, кто может возиться с этим, улучшать и применять изобретения на практике. Это люди, которые учатся на практике.
В одном из последующих номеров Make Дейл опубликовал «Манифест владельца», который начинался со слов: «Если вы не можете это открыть, вы не являетесь владельцем этого». С тех пор истинность этого утверждения неоднократно подтверждалась, поскольку компании все чаще используют программное обеспечение с техническими средствами защиты авторских прав (ТСЗАП). Ради увеличения прибыли они блокируют возможность вмешательства клиентов, лишая их права ремонтировать или хотя бы дооснащать устройства, владельцами которых они номинально являются. Принтеры, кофеварки, а в последнее время и высокотехнологичные тракторы и другое сельскохозяйственное оборудование оказались в эпицентре борьбы между компаниями и их клиентами за то, кто будет контролировать товары, которые номинально принадлежат потребителям.
Но Дейла имейкеров, от лица которых он выступает, волновал не только захват власти, воплощенный в ТСЗАП, и закрытое аппаратное обеспечение, которое вы не можете открыть без специальных инструментов или которое запрещено ремонтировать в соответствии с напечатанной на упаковке лицензией на ограниченное использование. Идея заключалась в том, что, если мы действительно хотим быть владельцами нашей техники, мы должны иметь возможность вскрыть ее, понять, как она работает, и при необходимости внести корректировку.
Сегодня, когда у вас появляется смартфон, планшет или компьютер, вы получаете умный компьютерный продукт, который спроектирован таким образом, чтобы быть простым в использовании, но при этом так, чтобы его было сложно модифицировать или ремонтировать. Для тех из нас, кто начал работать с компьютерами в 1970-х и 1980-х годах (или даже раньше), это было не так. Мы начинали с чего-то относительно примитивного, с чистого листа, который мы должны были обучить чему-нибудь полезному. Это обучение называется программированием. Лишь немногие из миллиардов людей, у которых есть смартфоны, сегодня знают, как программировать, в то время как раньше, за редким исключением, компьютеры были не особо полезными, пока вы не научитесь самостоятельно на них программировать.
Мы научились программировать, решая проблемы. Не случайные, искусственно созданные упражнения научили нас программировать. Это были реальные проблемы, которые нужно было решить. Поскольку мы с Дейлом были писателями, это означало создание программ, которые помогали бы нам писать и публиковать, – редактировать скрипты, чтобы обеспечить согласованность терминологии в наборе документов, исправлять распространенные грамматические ошибки, создавать индекс или форматировать и набирать рукопись. Мы достигли в этом таких успехов, что совместно написали книгу под названием Unix Text Processing («Обработка текста в Unix»). И мы заставили наши новые навыки работать на создание издательской компании, которая могла отправить книгу в печать через несколько дней после того, как автор и редактор закончили над ней работать, вместо того чтоб ждать месяцами, как это все еще делает большинство традиционных издательств.
Операционная система Unix была детищем периода странного перехода между запатентованными аппаратными системами первой эры компьютеров и коммодитизированной архитектурой компьютеров второй эры. Она была разработана как портативная программная прослойка для широкого спектра компьютеров с различной структурой аппаратного обеспечения. И поэтому всякий раз, когда мы слышали о новой интересной программе, мы не могли просто загрузить ее и запустить, нам часто приходилось «переносить ее» (модифицировать ее таким образом, чтобы она могла работать на том компьютере, который мы использовали). И поскольку в каждом компьютере была программная среда, мы с легкостью могли добавить наше собственное программное обеспечение. Когда в 1985 году мы начали издавать книги и принимать заказы по почте, я не стал покупать систему учета поступления заказов и систему бухгалтерского учета, я написал свою собственную программу.
Когда мы открыли для себя Интернет, создание чего-либо стало еще более увлекательным. Поскольку Сеть была предназначена для форматирования онлайн-страниц с использованием HTML (Hypertext Markup Language), языка разметки гипертекста, – мы могли воспользоваться нашими преимуществами. HTML подразумевал, что всякий раз, когда вы видели новую чистую функцию на веб-странице, вы могли активировать выпадающее меню, выбрать «Просмотр источника» и посмотреть, в чем секрет фокуса.
Молодая Сеть была очень простой. Все время создавались новые умные «хаки», и мы радостно и самозабвенно копировали их друг у друга. Кто-то находил умное решение, и оно быстро становилось общим достоянием тех, кто столкнулся с такой же проблемой.
В первые годы существования компании O’Reilly мы писали документацию на заказ. Но вскоре мы поняли, какие широкие возможности открывает следование за взрывной волной инноваций, документальное оформление только что изобретенных технологий, получение знаний от людей, которые учились на практике, потому что делали то, что никто раньше не делал.
Ключом к обучению является соперничество. В начале своей деятельности мы позиционировали наши книги как заглядывание через плечо кому-то, кто знал больше, чем вы, и наблюдение за его работой. Это было важной привлекательной чертой открытого программного обеспечения. В 2000 году, когда индустрия программного обеспечения пыталась принять эту новую идею, Карим Лахани, тогда обучавшийся в Школе менеджмента MIT Sloan, и Роберт Вульф из компании Boston Consulting Group провели исследование мотивации людей, работающих над проектами с открытым исходным кодом. Они обнаружили, что наряду с адаптацией программного обеспечения для удовлетворения их личных специализированных потребностей, обучение и чистая радость от интеллектуального исследования имели большее значение, чем традиционные мотивирующие факторы, такие как более высокая зарплата или успех в карьере.
Дейл признал, что эта закономерность снова вступает в силу в мире новых видов аппаратного обеспечения. Дешевые датчики, 3D-принтеры и множество старого, имеющегося в наличии аппаратного обеспечения, ожидающего творческого переосмысления, означали, что физический мир начал ощущать ту же податливость, которую мы долгое время ассоциировали с программным обеспечением. Но для того, чтобы воспользоваться этой возможностью, людям нужно было уметь разобрать эти вещи и собрать их вместе по-новому.
В этом состоит суть движения мейкеров. Созидание ради радости исследования. Созидание ради того, чтобы учиться.
В нашей современной системе образования радости нет. Она полна законсервированных решений, которые необходимо запомнить, тогда как это должна быть богатая коллекция задач, которые необходимо решить. Когда вы начинаете с того, чего вы хотите добиться, знание становится инструментом. Вы ищете его, и когда вы его получаете, оно действительно становится вашим.
Стьюарт Файерстейн в своей книге «Ignorance» утверждает, что наука – это не коллекция того, что мы знаем. Это практика изучения того, что мы не знаем. Наукой движет незнание, а не знание.
Как в науке, так и в обучении также важен элемент игры. В своей автобиографии физик Ричард Фейнман описал источник озарения, которое привело его к получению Нобелевской премии. Он в какой-то момент «перегорел» и обнаружил, что не в состоянии сосредоточиться на работе. Физика больше не доставляла ему радости. Но он вспомнил, как это было раньше. «Когда я учился в старших классах, я увидел, что струя воды, текущая из крана, сужается, и я подумал, смогу ли я определить, что определяет эту кривую, – писал он. – Меня никто не заставлял это делать. Это не было важным для будущего науки. Кто-то другой уже вычислил это. Это не имело никакого значения. Я изобретал вещи и играл с ними ради собственного развлечения».
Поэтому Фейнман решил вернуться к развлечениям и перестать быть столь зацикленным на достижении целей в своих исследованиях. В течение нескольких дней, наблюдая за тем, как кто-то из кафетерия Корнелльского университета крутит тарелку в воздухе, он заметил, что колеблющийся край тарелки вращается быстрее, чем логотип университета в центре. Просто забавы ради он начал рассчитывать формулу скорости вращения. Постепенно он осознал, что это были алгоритмы вращения электронов, и вскоре глубоко погрузился в работу, которая в итоге стала известна как квантовая электродинамика.
Это также относится к корпоративному обучению. Я помню оказавший на меня мощное влияние разговор с Дэвидом Маклафлином, директором по связям с разработчиками корпорации Google. Мы оба согласились выступить на техническом консультационном совещании для крупной фирмы-разработчика программного обеспечения. Компания хотела узнать, как привлечь больше разработчиков для своей платформы. Дэвид задал ключевой вопрос: «Кто-нибудь из них играет с ней после работы, в свободное время?» Ответ был отрицательным. Дэвид сказал тогда, что, пока они не исправят эту ситуацию, налаживание контактов с внешними разработчиками будет напрасным.
Важность веселья в процессе обучения послужила вдохновением для оригинального подзаголовка, который придумал Дейл для журнала Make: «Технология в ваше свободное время». То есть это то, что вы хотите делать, даже если вас никто не просит. В 2006 году мы провели первый фестиваль Maker Faire, широкомасштабную «сельскую ярмарку с роботами», которая теперь ежегодно собирает сотни тысяч людей. На ней полно детей, которым не терпится узнать о будущем, и родителей, заново открывающих для себя чудо обучения.
В большинстве случаев в формальном обучении ничтожно мало веселья, по которому люди изголодались. Если вы не можете вызвать любопытство, скорее всего, вы идете по ложному пути.
Как только в вас зародилось любопытство, Интернет предоставляет новые действенные способы его удовлетворения. В своей книге «The Power of Pull» Джон Хагел III, Джон Сили Браун и Ланг Дэвисон описывают фундаментальные изменения в характере обучения в XXI веке. Книга начинается с рассказа о группе молодых серферов, находившихся в шаге от профессионального статуса, которые улучшили свои навыки серфинга, создавая, просматривая и анализируя видеозаписи своих занятий серфингом и сравнивая их с размещенными в Интернете видеороликами выступлений профессионалов. Они разместили свои собственные видеоролики в YouTube, и поскольку их навыки улучшились, их заметили спонсоры и пригласили на соревнования.
Такая комбинация обучения на практике, с использованием социальных сетей и получения экспертных знаний по запросу, имеет центральное значение для того, как люди, особенно молодые люди, обучаются сегодня. Брит Морен, основатель и главный исполнительный директор сайта об образе жизни в новом тысячелетии Brit + Co, отмечает: «Я начинаю чувствовать, что больше не являюсь членом популярной школьной тусовки». Маркетологи, по ее словам, теперь одержимы теми, кого они называют «Поколением Z», – молодыми людьми от четырнадцати до двадцати четырех лет. Это поколение, которое не помнит времен, когда Интернет невозможно было использовать для поиска всего, что только хочешь. Она указывает, что «шестьдесят девять процентов из них говорят, что обращаются к YouTube, чтобы узнать «практически обо всем», и этот механизм обучения им нравится гораздо больше, чем учителя или учебники».
Это определенно напоминает мне историю с моей тринадцатилетней приемной дочерью. Недавно мы пригласили гостей на деловой ужин. «Могу ли я приготовить десерт?» – спросила она. Мы согласились, будучи не совсем уверены, чего ожидать. То, что нам принесли, было удивительным блюдом, достойным элитного ресторана. Украшенное ягодами мороженое в тонких, как яичная скорлупа, вазочках из темного шоколада.
«Как ты это сделала?» – спросил я.
«Я растопила шоколад, а затем при помощи воздушных шаров придала ему форму». Она научилась это делать на YouTube. Она не училась готовить годами. Она заинтересовалась этим, когда ее друг принимал участие в детском кулинарном реалити-шоу на канале Food Network. Она начала смотреть видеорецепты и воспроизводить их на кухне. Это была одна из ее первых попыток.
Сила доступной по запросу информации является ключевой для обучения нового поколения. Те, кто выражает обеспокоенность по поводу технологий и работы в будущем, должны принять это к сведению. И тоже начать использовать короткие видео в качестве предпочтительного механизма обучения. За первые четыре месяца 2015 года жители Северной Америки посмотрели на YouTube более 100 миллионов часов обучающих видео.
«Работодатели должны принять во внимание эти перемены и начать ценить навыки/профессиональные качества, которые были получены нетрадиционными способами, – говорит Зо Бейрд из некоммерческой организации Markle Foundation, которая совместно с генеральным директором Starbucks Говардом Шульцем возглавила инициативу Rework America. – Решающее значение имеет практика найма и трудоустройства на основе профессиональных навыков. Слишком много работодателей ориентируются на степень бакалавра как на пропуск для приема на работу, даже для тех должностей, для которых она не требуется». Она обратила мое внимание на то, что для большинства рабочих мест, которые, по прогнозам, до 2024 года будут иметь самые высокие темпы роста в Америке, степень бакалавра не требуется. Если это так, мы непременно должны превратить наш устаревший рынок труда в такой, где ценятся навыки. Некоммерческая организация Markle Foundation, социальная сеть LinkedIn, штат Колорадо, Университет штата Аризона и другие работали над решением этой проблемы в течение прошлого года по программе Skillful, пытаясь преобразовать концепцию устаревшего американского рынка труда с учетом потребности цифровой экономики.
Есть еще один важный момент. Доступ к неограниченному миру информации является мощным дополнением к человеческим возможностям, но у него все же есть некоторые условия. Прежде чем узнать, как приготовить изысканный десерт, просмотрев видео на YouTube, моя приемная дочь должна была знать, как пользоваться iPad. Она должна была знать, как искать видео на YouTube. Она должна была знать, что в ее распоряжении находится целый мир контента. В компании O‘Reilly мы называем это конструктивной грамотностью.
Пользователи, не обладающие конструктивными знаниями о том, как работают компьютеры, испытывают трудности в их использовании. Они заучивают наизусть. Переход с iPhone на Android или наоборот, или с ПК на Mac, или даже с одной версии программного обеспечения на другую дается им с трудом. Они не глупые. Те же люди могут с легкостью сориентироваться в чужом автомобиле. «Где этот проклятый рычаг, чтобы открыть бензобак?» – спрашивают они. Они знают, что он должен быть где-то там. Тот, кто обладает конструктивной грамотностью, знает, где искать. У него есть функциональная карта того, как все должно работать. Те, у кого нет этой карты, беспомощны.
Раньше, когда я сам писал и редактировал книги про компьютеры, задача первой главы всегда состояла в том, чтобы обеспечить своего рода конструктивную грамотность по этой теме. Моя цель состояла в том, чтобы читатели этой первой главы поняли эту тему достаточно хорошо, чтобы открыть любую страницу книги, найти конкретную информацию и иметь достаточно контекста, чтобы сориентироваться и понять, с чем они имеют дело.
Уровень и тип конструктивной грамотности зависят от типа выполняемой вами работы. Современные стартапы, деятельность которых все чаще состоит из внедрения программного обеспечения и услуг в устройства, требуют основополагающих навыков в области электротехники и инженерной механики и даже «ремесленных» навыков, таких как пайка. Сегодня опытный разработчик программного обеспечения, пожалуй, должен повышать свой уровень знаний в сфере тензорного исчисления, чтобы работать с алгоритмами машинного обучения.
Учителя могут действовать гораздо более эффективно, если они близко знакомы с культурой и условиями жизни своих учеников.
Одна из проблем многих платформ онлайн-изучения новых технологий заключается в том, что все, что они могут предложить, – это конструктивная грамотность.
Они хорошо справляются с обучением новичков, которые ничего не знают о предмете: знакомя их с основами конструктивной грамотности в области программирования, обучая их, например JavaScript, или предлагая им курс цифрового маркетинга. Но уже на следующем этапе людям необходимы своевременные знания по очень конкретным темам.
У нас был опыт работы с одним из клиентов электронной библиотеки Safari, крупным международным банком. Когда пришло время продлевать годовую подписку, они сказали: «Нас не нужно уговаривать. У нас были неполадки в одной из наших систем, и мы нашли необходимую нам документацию в Safari, предотвратив ущерб, исчисляемый миллионами долларов». Пат Макговерн, основатель технологического медиагиганта IDG, однажды сказал мне, что его принцип работы заключается в том, что по мере развития технологий «конкретное вытесняет общее».
В конечном итоге образование по требованию не отличается от транспортировки по требованию. Вам нужен богатый рынок людей, которые что-то знают, и людей, которым необходимы эти знания. Много внимания уделяется способу передачи знаний – книги, видео, индивидуальное обучение, но главный вопрос заключается в том, как построить обширную сеть знаний.
Если сегодня центральное место в обучении по требованию занимает возможность поиска инструкций на YouTube или на специализированной платформе, такой как Safari, то завтра это место, безусловно, займет дополненная реальность. Авиационные механики из корпорации Boeing участвуют в пилотном проекте с использованием очков Microsoft HoloLens, которые показывают им схемы и диаграммы, наложенные поверх выполняемой ими работы, помогая выполнять сложные задачи, для решения которых в противном случае потребовался бы многолетний опыт. В различных архитектурных фирмах архитекторы и их клиенты, оснащенные инструментами дополненной или виртуальной реальности, оказываются внутри макетов, изменяют их и видят то, что они хотят построить, прежде чем они действительно создадут что-либо в физическом мире.
Несмотря на получивший столь широкий резонанс провал очков Google Glass и преждевременную шумиху вокруг платформ виртуальной реальности, таких как Oculus Rift, существует множество доказательств того, что дополненная реальность и виртуальная реальность окажут сильное влияние на обучение по требованию. Одни только смартфоны и планшеты уже эффективно используются в таких областях, как телемедицина, производственные коммуникации, профессиональная подготовка. А если учесть инвестиции Microsoft в HoloLens, в продолжающиеся эксперименты, такие как Spectacles компании Snap, и, по слухам, в новые продукты корпорации Apple, не говоря уже о том, что разработка следующего поколения Google Glass, скорее всего, по-прежнему ведется, я уверен, что в этом направлении нас ждет много нового.
Как только вы поняли, что появился новый тренд, вы можете наблюдать за ходом его развития. Ваша ментальная карта подсказывает вам бдительно отслеживать первые признаки того, что он набирает обороты, и изучать возможности его применения.
Вы можете начать искать и отслеживать новые интересные события. Например, появление в продаже за 200 долларов наголовного дисплея дополненной реальности для пехотинцев, который в 2015 году был продемонстрирован на проведенном Управлением перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США мероприятии. Или заявление компании Microsoft о ее твердом намерении сделать ключевым элементом корпоративной стратегии разного рода модели расширения человеческих возможностей.
Есть еще более глубокая экономическая история, которую исследовал Джеймс Бессен в своей книге «Learning by Doing». Он пытается ответить на вопрос: «Почему требуется так много времени, чтобы повышение производительности за счет новых технологий отразилось на заработной плате людей?» Изучая историю хлопковых фабрик девятнадцатого века в Лоуэлле, штат Массачусетс, а также внедрение современных цифровых технологий, он приходит к выводу, что наше традиционное определение инноваций ошибочно. Основная часть выгод от повышения производительности труда приходит со временем, по мере того как инновации внедряются и применяются на практике.
Бессен объясняет, как серьезные инновации, такие как начало использования паровых мельниц, влекут за собой как понижение, так и повышение квалификации, замену одного набора навыков другим. Он отмечает, что утверждение, будто автоматизация заменила квалифицированных мастеров неквалифицированными рабочими, – это миф. На самом деле, если измерить разницу в производительности труда между новичками и компетентными мастерами и применить этот подход по отношению к рабочим на новых фабриках, можно определить, что в 1840-х годах для достижения максимальной производительности необходимо было целый год инвестировать в обучение и тех и других. Если рассматривать время обучения как косвенный показатель навыков, становится ясно, что они были в равном положении, но имели разную квалификацию.
Новые навыки, отмечает Бессен, не были результатом школьного обучения. «В основном они учились в процессе работы на заводе», – отмечает он. Так происходит и сегодня. «Общепринятая практика «экономистов» называть «квалифицированными рабочими» тех, кто проучился четыре года в колледже, крайне ошибочна, – пишет он. – Навыки, необходимые для работы с новыми технологиями, часто имеют мало общего со знаниями, полученными в колледже».
В моем случае это абсолютно справедливо. В колледже я изучал греческий язык и латынь. Все, что я узнал о компьютерах, я узнал в процессе работы. Знания, которые я получил в колледже, были бесполезны для меня. Важное значение имели сформировавшийся у меня склад ума, основополагающие навыки исследования и, в особенности, способность распознавать закономерности. Усердная работа над синтаксическим анализом сложных греческих текстов, которые были, откровенно говоря, выше моего понимания, оказалась отличной подготовкой, когда я поставил перед собой задачу создания документации для программ, написанных на языках программирования, которые я едва понимал. Мы должны не просто получить знания, мы должны развить в себе способность к обучению. Постоянному обучению. В течение всей моей карьеры обучение стало самой важной частью моей работы.
Отчаянная борьба в поисках работы, которая коснулась слишком многих в нашей экономике, имеет множество причин, но если существует решение, которым может воспользоваться каждый, то это способность к обучению. Это тот важный навык, которому мы должны обучить наших детей, если мы хотим, чтобы они адаптировались к постоянно меняющемуся миру. Широкое общее образование и любовь к учебе могут быть более важными, чем конкретные навыки, которые скоро станут устаревшими.
Во время промышленной революции новое поколение рабочих было на удивление хорошо образованным. Бессен отмечает, что, когда в 1842 году Чарльз Диккенс посетил мельницы в Лоуэлле, он «сообщил несколько «удивительных фактов» своим английским читателям: работавшие на фабрике девушки играли на пианино, почти все они посещали библиотеки и выпускали собственный качественный периодический журнал».
Люди, из которых, как правило, формировалась новая рабочая сила, вначале были менее продуктивными, а резерва, откуда можно было брать опытных работников, не было.
Текучесть кадров была высокой, так как, опробовав новый стиль работы, не все с ним справились. Автоматизированные мельницы и ткацкие станки не становились по-настоящему продуктивными в течение десятилетий после их внедрения. Бессен объясняет, что «главное для мельницы, для промышленности и для общества в целом – это не то, сколько времени занимает профессиональная подготовка отдельно взятого работника, а то, что необходимо сделать для формирования стабильной, квалифицированной рабочей силы». Это также именно то, что я наблюдал за всю свою карьеру.
Навыки, необходимые для использования новых технологий, со временем распространяются и развиваются благодаря сообществам специалистов-практиков, которые обмениваются опытом друг с другом. Со временем новые навыки превращается в рутину и становится легче обучить множество людей тому, как ими пользоваться. Именно в этот момент они начинают влиять на производительность и повышение заработной платы и доходов большого количества людей.
Частично секрет успеха Кремниевой долины, который столь трудно воспроизвести где-либо еще, заключается в том, что существует контингент людей, которые обладают необходимыми навыками, чтобы работать практически в любой высокотехнологичной компании и довольно быстро стать продуктивными. Но эта концентрированная рабочая сила пока доступна не везде. Однако, по мере того как необходимые знания проникают в общество, мы можем рассчитывать, что достижения Кремниевой долины станут как более типовыми, так и менее впечатляющими. «Единорог» будет становиться обыденностью.
В своей статье для журнала Wired Клайв Томпсон задает провокационный вопрос: не становится ли программирование работой для «синих воротничков»? «Этот тип программистов не будет обладать настолько глубокими знаниями, чтобы разрабатывать сумасшедшие новые алгоритмы для высокочастотного трейдинга или для искусственных нейронных сетей, – пишет он – Но любой программист из «синих воротничков» будет достаточно квалифицированным, чтобы написать программу на JavaScript для местного банка». По мере того как программирование становится рутинным занятием, образовательные потребности тех, кто им занимается, становятся менее сложными. Для многих видов программирования людям нужен скорее эквивалент профессионально-технической подготовки, чем диплом инженера-программиста или степень доктора математических наук. И это именно то, что мы видим в связи с ростом количества компьютерных курсов и буткемпов.
Но это еще не все. Расширение сети не только требовало от людей навыков программирования (и одаряло ими). По мере совершенствования технологий сеть также произвела на свет совершенно новые рабочие места. Первые «веб-мастера» были «мастерами на все руки», делавшими все, от программирования и системного администрирования до веб-дизайна. Но вскоре для успешного веб-сайта потребовались специалисты-дизайнеры, разработчики пользовательских интерфейсов, чьи навыки сочетали в себе программирование и дизайн, разработчики программно-аппаратной части с более богатым опытом работы с базами данных, специалисты в области поисковой оптимизации и социальных сетей и многие, многие другие. Экспертные знания, воплощенные в таком успешном новостном сайте 2016 года, как например BuzzFeed, радикально отличаются от экспертных знаний, воплощенных в сайте Yahoo! 1995 года. По мере того как технологии проникают во все сферы жизни нашего общества, они будут создавать все больше специализированных рабочих мест.
Райан Авент, автор книги The Wealth of Humans, провел глубокий анализ, который выявил, что успех новых технологий зависит от социального капитала, определяемого как «контекстуально зависимое ноу-хау, которое становится полезным, когда оно распространено среди достаточного количества людей». Он подчеркивает его отличие от человеческого капитала, который включает в себя навыки и знания, не особо зависящие от конкретных обстоятельств и могущие принадлежать одному человеку. (Это также отличается от оригинального определения социального капитала, данного Гленном Лори и Джеймсом Коулманом, или от определения, популяризированного Робертом Патнэмом. Согласно определению Лори и Коулмана, это скорее знакомые нам социальные связи, которые мы можем использовать как ресурс, нежели «ноу-хау», а по определению Патнэма, это то, как эти связи укрепляются благодаря гражданской активности. Но определение Авента гораздо глубже: новые технологии только тогда могут укрепиться в экономике, когда существует широкая социальная сеть людей, обладающих общими знаниями.)
Любой, кто когда-либо посещал компанию Google и видел в туалетных кабинках листовки с такими названиями, как «Тестирование в туалете» и «Изучение в туалете», со множеством еженедельных обновлений, посвященных использованию внутренних систем Google, понимает, как даже в столь богатой специалистами фирме существует постоянная потребность в обучении людей специализированным, учитывающим конкретный контекст знаниям о том, как работает сама корпорация Google.
Такого рода социальный капитал является ключом к обмену экспертными знаниями, которые отличают фирмы. Рассказывая о своей работе старшим редактором газеты The Economist, Авент отмечает: «Общее понимание того, как все устроено, находится в головах у сотрудников, работающих в компании много лет. Это понимание со временем передается новым сотрудникам, благодаря длительному воздействию старых привычек. Наша компания – это не столько предприятие, которое выпускает еженедельный журнал, сколько способ осуществлять вещи, состоящие из огромного комплекса процедур. Вы запускаете эту программу, и в конечном итоге вы получаете еженедельный журнал».
«Но, – продолжает Авент, – те же внутренние механизмы, которые делают выпуск печатного издания таким невероятно эффективным, препятствуют нашим усилиям по внедрению цифровых технологий. И простого привлечения технически подкованных молодых сотрудников недостаточно для того, чтобы подтолкнуть организацию к цифровому настоящему. Код должен быть переписан» (этот вывод, безусловно, также является главным уроком преобразования платформы Amazon). Одна из важнейших задач предпринимателя, отмечает Авент, состоит в создании пространства для новых возможностей практической деятельности. Это верно как для существующих фирм, так и для стартапов.
Процесс интеграции новых технологий в бизнес и общество еще далек от завершения. Число новых навыков растет быстрее, чем появляется возможность их изучения в какой-либо школе. Тем временем преимущества, которые получают фирмы от новых технологий, напрямую зависят от их способности обучать своих работников и изменять их рабочие процессы.
Такая переподготовка занимала центральное место, например, в стратегии бывшего начальника цифрового управления IBM Джеффа Смита трансформировать внутреннюю культуру разработки программного обеспечения IBM таким образом, чтобы она воплощала динамичный, клиентоориентированный, управляемый данными межфункциональный подход, который характеризует современные стартапы Кремниевой долины. За исключением того, что вместо стартапа у него была команда разработчиков программного обеспечения численностью в 20 000 человек для оказания поддержки компании, насчитывающей более чем 400 000 сотрудников.
Лаура Болдуин, президент и главный операционный директор компании O‘Reilly Media, говорит нашим клиентам: «Вы должны идти на войну с той армией, которая у вас есть». Да, важно привлекать новые таланты с самыми современными навыками, но переподготовка вашей имеющейся команды и разработка для людей новых методов совместной работы также важны.
Наличие стабильного квалифицированного персонала – это не то, чего нужно разочек добиться, а затем воспринимать как должное. Владельцы заводов Лоуэлла инвестировали в своих сотрудников; решения по переносу производства в другие страны, которые в последние десятилетия были приняты в Америке, фактически представляли собой тренд на понижение квалификации без переквалификации. Тогда как сейчас новые технологии мелкосерийного производства вновь возвращают рентабельность производству в Америке, необходимая квалифицированная рабочая сила отсутствует. Согласно проведенному в 2015 году совместному исследованию компаний Deloitte и Manufacturing Institute, в течение следующего десятилетия более двух миллионов производственных рабочих мест будут пустовать. Даже если цены на китайские товары вырастут до уровня американских, без крупных инвестиций в развитие производственных навыков Соединенные Штаты будут неконкурентоспособны.
Многие компании жалуются, что не могут нанять достаточное количество людей, обладающих необходимыми им навыками. Это образ мыслей ленивых людей. Грейам Уэстон, соучредитель и председатель компании, предоставляющей услуги хостинга и облачных вычислений, Rackspace, расположенной в Сан-Антонио, штат Техас, с гордостью представил мне школу профессионального обучения Open Cloud Academy, которую основала его фирма для подготовки необходимой ему рабочей силы. Он сказал мне, что Rackspace принимает на работу примерно половину выпускников, остальные устраиваются в другие интернет-компании.
При той скорости, с которой сегодня меняются технологии, мы можем ожидать, что традиционная система образования предоставит базовые знания, но задачей каждой компании, которая хочет преуспеть, будет инвестирование в обучение своих сотрудников уникальным и постоянно меняющимся навыкам. В мире постоянного обучения нашу систему образования необходимо переосмыслить. Если верить Бессену, важную роль во всеобщем обогащении играют не только технологические инновации, но и распространение среди общества знаний о том, как эти инновации использовать. Увеличение скорости этого распространения является одним из важнейших методов создания лучшего будущего.
Глава 16. Работа над чем-то важным
Когда Клейтон Кристенсен ввел термин «подрывные технологии» в своей ставшей классикой бизнес-книге 1997 года «Дилемма инноватора» (издательство «Альпина Бизнес Букс», 2004 год. – Прим. ред.), он задал совершенно иной вопрос, нежели «Как я могу получить финансирование, убедив венчурных капиталистов в том, что я могу взорвать огромный рынок?». Он хотел понять, почему существующие компании не могут воспользоваться новыми возможностями. Он обнаружил, что еще недоработанные подрывные технологии сначала находят новые рынки и лишь затем разрушают существующие рынки.
Когда в 2004 году я впервые лично познакомился с Клеем на бизнес-конференции Мэтта Асай и Брайса Робертса, посвященной открытому исходному коду, он рассказал историю о том, как компания RCA потратила, в пересчете на нынешние деньги, миллиарды долларов, безуспешно пытаясь сделать качество звука радиоприемников и телевизоров, работающих на транзисторах, таким же хорошим, как при использовании вакуумных труб. Блестящая бизнес-инновация Sony заключалась не в том, чтобы улучшить транзистор, – это возникло позднее. Она заключалась в том, чтобы найти рынок сбыта для портативных радиоприемников, изначально предназначавшихся исключительно для молодых людей, для которых качество было не так важно, как низкая цена и недостижимая ранее возможность носить радиоприемник с собой.
Главная цель подрывной технологии состоит не в уничтожении рынка или конкурентов, а в создании новых рынков и новых возможностей. Подобно транзисторным радиоприемникам или ранней Всемирной паутине, часто эти новые рынки слишком малы, чтобы существующие компании сочли их достойными своего внимания. К тому моменту, как они опомнятся, выскочка уже займет лидирующие позиции в развивающемся секторе.