WTF? Гид по бизнес-моделям будущего О’Рейли Тим

Tim O'Reilly

WTF?: What's The Future and Why It's Up to Us

* * *

Посвящается всем, кто трудится во благо лучшего будущего

Предисловие: экономика WTF?

Этим утром на кухне я дал устное указание устройству стоимостью $150 проверить, прибудет ли мой рейс вовремя, и попросил его вызвать Lyft, чтобы добраться до аэропорта. Спустя несколько минут машина появилась, и мой смартфон издал сигнал, чтобы оповестить меня о ее прибытии. А спустя несколько лет, возможно, эта машина сможет прекрасно обойтись и без водителя. У того, кто видит все это впервые, есть все основания воскликнуть: «Что за черт?» Иногда «что за черт» – выражение удивления. Но множество людей, читая новости о таких технологиях, как искусственный интеллект и беспилотные автомобили и дроны, испытывают чувство сильного беспокойства и даже тревоги. Они переживают, будет ли у их детей работа или же все рабочие места заберут роботы. Они тоже восклицают: «Что за черт?», но с совершенно другой интонацией. Как бранное выражение.

Удивление вызывают телефоны, которые советуют лучший ресторан поблизости или самый быстрый маршрут до работы; искусственный интеллект, который транслирует последние новости или рекомендует докторов; 3D-принтеры, которые делают протезы для людей; редактирование генома, которое способно исцелить болезнь или оживить вымершие биологические виды; новые формы корпоративной организации, которые мобилизуют тысячи рабочих таким образом, что клиенты могут запросить услуги одним нажатием кнопки в приложении.

Чувство тревоги вызывает страх, что роботы и устройства с искусственным интеллектом займут рабочие места, окажутся более выгодны своим владельцам, а бывшие работники среднего звена превратятся в представителей низшего класса; беспокойство за десятки миллионов рабочих мест здесь, в Соединенных Штатах, где платят ниже прожиточного минимума; малопонятные финансовые инструменты и алгоритмы поиска прибыли, которые способны уничтожить всю мировую экономику и оставить миллионы людей без крыши над головой; «общество слежки», которое фиксирует каждое наше движение и хранит эту информацию в корпоративных и государственных базах данных.

Все прекрасно, все ужасно, и все происходит слишком быстро. Мы очертя голову несемся к модели мира, сформированной под влиянием технологий, которых мы не понимаем, и у нас есть множество причин для страха.

Что за черт? Google AlphaGo, программа с искусственным интеллектом, обыграла лучшего игрока в мире среди людей в го. Многие специалисты предсказывали, что это событие наступит по меньшей мере через двадцать лет – пока это не случилось в 2016 году. Если AlphaGo смогла появиться на двадцать лет раньше, что еще может поразить нас раньше, чем мы того ожидаем? Для начала: ИИ компьютера Raspberry Pi стоимостью 35 долларов победил тренера ведущих летчиков-истребителей ВВС США в симуляторе реального боя. Крупнейший в мире хедж-фонд объявил, что хочет, чтобы ИИ принял на себя три четверти управленческих решений, включая прием на работу и увольнение. По оценкам исследователей из Оксфордского университета, до 47 % выполняемых людьми задач, включая множество обязанностей белых воротничков, всего через двадцать лет могут быть выполнены машинами.

Что за черт? Uber оставила без работы множество таксистов, заменив их обычными людьми, которые предлагают подвезти на своих собственных машинах, и создав миллионы рабочих мест с неполной занятостью по всему миру. Кроме того, в конечном итоге компания Uber намерена заменить и этих водителей на полностью автоматизированные транспортные средства.

Что за черт? Не владея ни единым гостиничным номером, компания Airbnb предлагает путешественникам больше номеров, чем некоторые крупнейшие гостиничные сети в мире. В Airbnb работает меньше 3000 сотрудников, а в Hilton – 152 000. Новые формы корпоративной организации вытесняют компании, использующие лучшие наработки, которым всю жизнь следовали ведущие представители деловых кругов.

Что за черт? Алгоритмы социальных сетей, возможно, повлияли на результаты президентских выборов в 2016 году в США.

Что за черт? В то время как новые технологии делают некоторых людей очень богатыми, доходы обычных людей не меняются. Впервые в развитых странах проявилась тенденция – дети зарабатывают меньше, чем в свое время их родители.

Что общего между ИИ, беспилотными автомобилями, предоставлением услуг по требованию и неравенством доходов? Эти явления сообщают нам, громко и четко, что нас ждут большие перемены в работе, бизнесе и экономике.

Но наше понимание того, что будущее станет кардинально иным, не означает, что мы действительно знаем, как оно будет развиваться или когда какие процессы будут запущены.

Возможно, восклицание «Что за черт?» на самом деле переводится как «Что нас ждет в будущем?». Куда приведет нас развитие технологий? Изумит ли оно нас или ужаснет? И, что самое важное, какова наша роль в моделировании этого будущего? Какие решения нам нужно принять сегодня, чтобы они способствовали созданию мира, в котором мы хотим жить?

Всю свою карьеру я был ИТ-пропагандистом, издателем книг, организатором конференций и инвестором, который бился над подобными вопросами. Моя компания O’Reilly Media работает над идентификацией важных инноваций и распространением информации о них, над усилением их влияния и ускорением их внедрения. И мы всегда пытались предупредить о том, что неправильное понимание того, как технологии меняют правила бизнеса или общества, ведет нас по ложному пути. Мы наблюдали многочисленные взлеты и падения технологий и видели, как компании, казавшиеся непобедимыми, становятся неактуальными, в то время как технологии, которые на ранней стадии никто не воспринимал всерьез, продолжали менять мир.

Если заголовки – это все, что вы читаете, возможно, у вас сложилось ошибочное мнение, будто ключом к пониманию того, какие технологии действительно важны, является тот факт, насколько высоко инвесторы оценивают компанию. Мы постоянно слышим, что Uber стоит 68 миллиардов долларов, что больше, чем General Motors или Ford; Airbnb стоит на 30 миллиардов долларов больше, чем Hilton Hotels, и почти столько же, сколько Marriott. Столь огромные цифры могут создать видимость несокрушимости компаний и того, что они уже добились успеха. Но только после того, как бизнес становится прибыльным, а не субсидируемым инвесторами, мы можем быть уверены, что компания уже никуда не денется. Ведь и спустя восемь лет с момента своего основания Uber продолжает ежегодно терять по 2 миллиарда долларов в погоне за статусом компании мирового масштаба. По сравнению с этой суммой потери таких компаний, как Amazon, кажутся ничтожными (за первые пять лет компания Amazon потеряла 2,9 миллиарда долларов, прежде чем в 2001 году получила свою первую прибыль). Теряет ли компания Uber деньги, как компания Amazon, которая стала чрезвычайно успешной, преобразовавшей розничную торговлю, издательское дело и вычислительные процессы в рамках предприятий, или как одна из моделей интернет-компаний, которой суждено потерпеть неудачу? Является ли энтузиазм ее инвесторов признаком коренной перестройки характера работы или признаком инвестиционной мании, подобной той, что предшествовала банкротству интернет-компаний в 2001 году? Как нам понять разницу?

Понятно, что стартапы, оцененные более чем в миллиард долларов, привлекают много внимания, тем более после того как в Кремниевой долине им присвоили новый термин: компании-единороги. Журнал Fortune начал вести список компаний с таким высоким статусом. Новостной сайт Кремниевой долины TechCrunch постоянно обновляет список «Лидеров среди единорогов».

Но даже если эти компании добьются успеха, они, возможно, не станут самым надежным проводником в будущее. В O’Reilly Media мы научились улавливать самые разные сигналы, наблюдая за новаторами, которые прежде всего подарили нам Интернет и открытое программное обеспечение, которые сделали это возможным. Они сделали то, что сделали, из любви и из любознательности, а не из желания сколотить состояние. Мы увидели, что такие радикально новые отрасли возникают не тогда, когда творческие предприниматели встречаются с венчурными капиталистами. Они начинаются с людей, увлеченных, казалось бы, невероятными идеями.

Те, кто меняет мир, – это люди, которые преследуют «единорога» совершенно иного вида, гораздо более важного, чем тот, что оценивается в миллиард долларов в Кремниевой долине (хотя некоторые из них также будут очень высоко цениться). Это подлинный прорыв, который, случившись в один прекрасный момент, становится настолько повсеместным явлением, что в конечном итоге воспринимается как нечто обыденное.

Том Стоппард красноречиво описал такой вид «единорога» в своей пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»:

«Человек, прерывающий свое путешествие из одного места в другое в третьем месте, лишенном названия, отличительных признаков, населения и вообще значения, видит единорога, который пересекает его тропинку и исчезает… «Господи, – восклицает другой человек, – должно быть, я сплю, потому что, кажется, я видел единорога». В этот момент добавляется размерность, которая придает происходящему крайне тревожный оттенок. Третий же свидетель, вы же понимаете, не добавляет дополнительной размерности, а как бы растягивает ее, делает ее тоньше; а четвертый свидетель – еще тоньше, и чем больше свидетелей, тем скорей событие становится столь же тонким, как реальность, или тем, что называется общественным мнением».

Сегодня мир полон вещей, которые когда-то заставляли нас восклицать «Что за черт?», но сейчас они уже уверенно становятся частью повседневной жизни.

Операционная система Linux была «единорогом». Казалось просто невозможным, что децентрализованное сообщество программистов может создать операционную систему мирового класса и отдать ее бесплатно. Теперь ею пользуются миллиарды людей.

Всемирная паутина была «единорогом» несмотря на то, что она не сделала Тима Бернерса-Ли миллиардером. Я помню, как, демонстрируя работу Всемирной паутины на конференции по технологиям в 1993 году, я нажал на ссылку и сказал: «Эта фотография только что пришла по Интернету из Гавайского университета». Люди не поверили в это. Они решили, что мы это выдумали. Теперь все знают, что можно кликнуть по ссылке, чтобы в любой момент найти любую информацию.

Карты Google были «единорогом». Недавно в автобусе я видел, как один старичок показывал другому, как маленькая голубая точка в Картах Google следует за нами по мере движения автобуса. Новичок в этой технологии был поражен. Большинство из нас теперь считает обычным, что наши телефоны точно знают, где мы находимся, и не только могут шаг за шагом точно проложить маршрут к месту нашего назначения – на машине, на общественном транспорте, на велосипеде или пешком, – но также могут найти рестораны или заправочные станции поблизости или сообщить нашим друзьям наши координаты в режиме реального времени.

Изначально, еще до появления App Store годом позже, iPhone был «единорогом», полностью изменившим рынок смартфонов. Как только вы испробовали технологию касания и прокрутки экрана и поняли, насколько это просто по сравнению с крошечной клавиатурой, пути назад не было. Изначально сотовый телефон до эпохи смартфонов сам по себе был «единорогом». Как и его предшественники, телефон и телеграф, радио и телевидение. Мы забываем. Мы быстро забываем. И мы забываем все быстрее по мере роста темпов появления инноваций.

Личные помощники, управляемые ИИ, такие как Alexa интернет-магазина Amazon, Siri фирмы Apple, Google Assistant и Microsoft Cortana – «единороги». Uber и Lyft тоже «единороги», но не из-за их стоимости. «Единороги» – это те приложения, которые заставляют нас воскликнуть «Что за черт?», в хорошем смысле.

Помните ли вы, как впервые поняли, что можете получить ответ практически на любой вопрос с помощью быстрого поиска в Интернете или что ваш телефон может проложить для вас маршрут в любое место? Как это казалось круто, прежде чем вы начали считать это обыденным? И как быстро вы перешли от восприятия этого как должного к жалобам в случае не совсем корректной работы?

Слой за слоем мы добавляем новые виды магии, которые медленно растворяются в обыденности. Подрастает целое поколение, которому кажется, что нет ничего особенного в том, чтобы заказать такси или еду при помощи смартфона, или купить что-либо на Amazon и получить свою покупку через пару часов, или сказать что-нибудь персональному помощнику с искусственным интеллектом на своем устройстве и ждать от него ответа.

Именно такому виду «единорогов» я посвятил свою карьеру в сфере технологий.

Итак, каковы отличительные признаки настоящего «единорога» этого удивительного вида?

Сначала это кажется невероятным.

Это меняет устройство мира.

Это приводит к появлению экосистемы новых услуг, рабочих мест, бизнес-моделей и отраслей.

Мы говорили о «поначалу невероятной» составляющей. Как насчет изменения мира? В ответ на вопрос «Кем бы Вы хотели, чтоб стали Ваши клиенты?» Майкл Шредж пишет:

«Успешные новаторы не просят покупателей и клиентов делать что-то по-другому; они просят их стать кем-то другим… Успешные новаторы предлагают пользователям принять или, по крайней мере, свыкнуться – с новыми ценностями, новыми навыками, новым поведением, новой лексикой, новыми идеями, новыми ожиданиями и новыми устремлениями. Они меняют своих клиентов».

К примеру, Шредж отмечает, что компания Apple (а теперь и Google, и Microsoft, и Amazon) предлагает своим клиентам «стать теми людьми, которые не будут думать дважды, прежде чем поговорить со своим телефоном как с разумным слугой». Конечно, уже существует новое поколение пользователей, которые не задумываясь произносят:

«Сири, зарезервируй мне столик на двоих на шесть вечера в Camino». «Алекса, сыграй мне Ballad of a Thin Man».

«ОК, Google, напомни мне купить смородину в следующий раз, когда я буду в магазине Piedmont Grocery».

Корректное распознавание человеческой речи само по себе сложно, но восприятие с последующим выполнением запрашиваемых сложных действий – для миллионов пользователей одновременно – требует невероятной вычислительной мощности, предоставляемой крупными центрами обработки данных. Эти центры обеспечивают все более сложную цифровую инфраструктуру.

Что касается Google, чтобы напомнить мне, чтобы я купил смородину в следующий раз, когда я пойду в свой местный супермаркет, он должен всегда знать, где я нахожусь, отслеживать конкретное место и сделать напоминание, опираясь на эти данные. Что касается Siri, чтобы забронировать мне столик в Camino, она должна знать, что Camino – это ресторан в Окленде и что он открыт сегодня вечером, и она должна поддерживать функцию переговоров между устройствами, чтобы мой телефон мог сделать запрос на столик через систему ресторанного бронирования при помощи такого сервиса, как OpenTable. А затем она может обратиться к другим сервисам, на моих устройствах или в облаке, чтобы добавить уведомление о резервировании в мой календарь или чтобы уведомить друзей, чтобы уже другой электронный помощник смог напомнить всем нам, что пришло время отправиться на ужин.

Кроме того, существуют оповещения, о которых я не просил, например предупреждения Google:

«Выходите из дома сейчас, чтобы добраться до аэропорта вовремя. 25-минутная задержка на Бей Бридж».

Или:

«Впереди пробка. Существует более быстрый маршрут».

Все эти технологии являются аддитивными и вызывают привыкание. Когда они объединяются друг с другом и накладываются друг на друга, они становятся все более мощными, все более волшебными. Как только вы привыкаете к какой-то новой суперсиле, жизнь без нее будет казаться такой, как если б ваша волшебная палочка снова превратилась в обычную палку.

Эти сервисы были созданы людьми-программистами, но все чаще для их разработки будет применяться искусственный интеллект. Это страшное для многих людей слово. Но это следующий шаг в развитии «единорога» от удивительного к обыденному. Хотя термин «искусственный интеллект», или ИИ, предполагает по-настоящему автономный интеллект, мы далеки от этой возможности. ИИ по-прежнему остается инструментом, находящимся под управлением человека. Характер этого управления и то, как мы должны его использовать, является ключевой темой этой книги. ИИ и другие технологии-«единороги» имеют потенциал к формированию лучшего мира, подобно технологиям первой промышленной революции, обогатившим общество такими новациями, которые два столетия назад и представить было невозможно. ИИ по сравнению с предыдущими методами программирования представляет то же самое, что двигатель внутреннего сгорания относительно парового. Это гораздо более универсальный и мощный инструмент, и со временем мы расширим сферу его использования.

Используем ли мы его для создания лучшего мира? Или с его помощью мы еще больше усугубим худшие черты современного мира? Похоже, до сих пор в вопросе «Что за черт?» преобладают оттенки тревоги.

«Все прекрасно», и все же мы очень напуганы. Шестьдесят три процента американцев считают, что занятость стала менее стабильной, чем двадцать-тридцать лет назад. В соотношении два к одному люди убеждены, что там, где они живут, трудно найти хорошую работу. И многие из них обвиняют в этом развитие технологий. В новостях нам постоянно говорят, что в будущем все более умные машины будут выполнять все больше работы за людей. Боль уже ощущается.

Впервые прогноз ожидаемой продолжительности жизни в Америке действительно снижается. А территории, когда-то бывшие ее богатыми промышленными центрами, слишком часто приходят в упадок.

Ради всех нас мы должны выбрать другой путь.

Сокращения рабочих мест и экономического потрясения можно избежать. Имеет место серьезная деградация воображения, и это во многом определяет современную экономику. На каждого Илона Маска, который хочет перестроить мировую энергетическую инфраструктуру, создать революционно новые виды транспорта и отправить людей на Марс, приходится слишком много компаний, которые попросту используют технологии для сокращения издержек и для того, чтобы их акции росли в цене, обогащая тех, кто имеет возможность инвестировать в финансовые рынки за счет все увеличивающейся группы людей, которые никогда не будут в состоянии этого сделать. Политики выглядят беспомощно, поскольку полагают, что курс развития технологии – это процесс скорее неконтролируемый, чем нуждающийся в упорядочивании.

И это подводит меня к формулировке третьей характеристики истинных «единорогов»: они создают ценность. Не только финансовую ценность, но и ценность для общества в реальном мире.

Рассмотрим чудеса прошлого. Можем ли мы перемещать товары столь же легко или быстро без использования современного землеройного оборудования, позволяющего прокладывать тоннели сквозь горы или под городами? Объединенная суперсила людей и машин дала возможность построить города, в которых проживают десятки миллионов людей, позволила крохотной части нашего населения производить продукты питания, которыми питаются все остальные, и создать множество других чудес, которые сделали современный мир самым процветающим в истории человечества.

Технологический прогресс собирается отнять наши рабочие места! Да. Так было всегда, и это действительно дезориентирует и причиняет боль. Но он будет и создавать новые виды рабочих мест. История учит нас, что технология убивает профессии, но не убивает рабочие места. Мы найдем, над чем работать, мы будем делать то, чего раньше не могли, а теперь – при помощи сегодняшних удивительных технологий – можем.

Возьмем, к примеру, лазерную офтальмологию. Я был практически слепым без очков с толстенными стеклами. Двенадцать лет назад зрение исправил мне хирург, который никогда не смог бы справиться с этой задачей без помощи робота и который теперь может сделать то, что ранее было невозможно.

После более чем сорока лет ношения очков, настолько сильных, что без них я был абсолютно беспомощен, я смог ясно видеть самостоятельно. Я продолжал повторять сам себе и несколько месяцев спустя: «Я вижу своими собственными глазами!»

Но для того, чтобы устранить мою потребность в «протезах» для глаз, хирург полагалась на собственные «протезы», выполняя операцию на моей роговице при помощи управляемого компьютером лазера. В ходе этой операции, помимо поднятия лоскута, который она вручную отрезала от поверхности моей роговицы и, разгладив, положила на место, после того как был настроен лазер, ее задача заключалась в том, чтобы сохранять мои глаза открытыми, поддерживать мою голову, подбадривать меня и иногда очень настойчиво напоминать мне, чтобы я продолжал смотреть на красный свет. Я спросил, что произойдет, если мой взгляд сместится и я потеряю лазерный луч из фокуса. «О, лазер остановится, – пояснила она. – Он работает только тогда, когда ваши глаза следят за точкой».

Человек, с его неуклюжестью, никогда не смог бы провести столь сложную хирургическую операцию. Человеческие возможности моего превосходного доктора в сочетании со сверхчеловеческой точностью сложных машин – этот гибрид XXI века – освободили меня от вспомогательных приспособлений, изобретенных восемь веков назад в Италии. Благодаря революции в сенсорах, компьютерах и методах контроля многие повседневные виды деятельности XX века начинают казаться странными, поскольку, один за другим, получают переосмысление в XXI веке. Это истинная суть технологии: она расширяет человеческие возможности.

В спорах о технологии и о том, каким станет будущее, легко забыть, как много технологий уже вошло в нашу жизнь, насколько они уже изменили нас. Поскольку момент первого изумления проходит и растворяется в обыденности, мы должны заставить технологии работать над решением новых задач. Мы должны стремиться к созданию чего-то нового, странного для нас в прошлом, но потенциально эффективного, если мы возьмем на себя обязательство довести это до реализации.

Мы должны постоянно задавать вопрос: что из того, что ранее было невозможным, позволит нам создать новая технология? Поможет ли она создать такое общество, в котором мы хотели бы жить?

В этом состоит секрет переосмысления экономики. Как сказал главный экономист Google Хал Вариан: «Мой дедушка не считает то, что я делаю, работой».

Что собой представляют новые рабочие места двадцать первого века? Дополненная реальность – наложение компьютерных данных и изображений на то, что мы видим, – может дать нам ключ к разгадке. Определенно, эта технология проходит WTF-тест. Когда мой знакомый венчурный капиталист впервые увидел в лаборатории одну неизданную платформу смешанной реальности, он сказал: «Если бы ЛСД был акцией, я бы сыграл на понижение». Это «единорог».

Но больше всего в этой технологии меня восхитил не ЛСД-фактор, а то, как дополненная реальность может изменить наши подходы к работе. Вы можете себе представить, какую возможность использовать труд «неквалифицированных» рабочих может предоставить дополненная реальность. Особенно мне нравится идея усовершенствования модели благотворительной организации «Партнеры по здоровью» с использованием комбинирования реальности и телеприсутствия. Организация предоставляет бесплатное медицинское обслуживание людям, живущим за чертой бедности. Модель там простая: работники общественного здравоохранения, набираемые из населения, проходят обучение в оказании первой медицинской помощи. По мере необходимости в конкретной ситуации могут быть привлечены и врачи, но основную часть помощи оказывают обычные люди. Работника медицинского сообщества, который использует очки Google Glass или какое-то следующее поколение устройств, можно будет спросить на расстоянии: «Доктор, посмотрите, пожалуйста, что это?» (Поверьте мне, очки вернутся, когда Google поймет, что надо сфокусироваться на работниках общественного здравоохранения, а не на моделях.)

Легко представить, как переосмысление всей нашей системы здравоохранения в этом направлении может снизить затраты, улучшить как медицинское обслуживание, так и удовлетворенность пациентов, а также создать рабочие места. Представьте, что вызовы на дом снова входят в моду. Добавьте к этому наблюдение за состоянием здоровья с помощью дистанционных датчиков, медицинские консультации от ИИ, ставшие доступными как Siri, Google Assistant или Microsoft Cortana, плюс предоставление услуг по требованию, в стиле Uber, и вы начнете различать контуры одного из сегментов экономики следующего поколения, подаренного нам технологиями.

Это всего лишь один пример того, как мы могли бы переосмыслить привычную человеческую деятельность, создавая новые чудеса, которые, если нам повезет, в конечном итоге войдут в повседневную жизнь, точно так же как это произошло с чудесами из прошлого века, такими как самолеты и небоскребы, лифты, автомобили, холодильники и стиральные машины.

Несмотря на их потенциальную чудесность, многие технологии будущего, с которыми мы сталкиваемся, сопряжены с неведомыми опасностями. Я получил классическое образование, и пример падения Рима мне близок. Первый том «Истории упадка и разрушения Римской империи» Э. Гиббона был опубликован в 1776 году, в том же году, когда началась американская революция[1]. Несмотря на мечты Кремниевой долины о будущей сингулярности, невиданном синтезе умов и машин, которые ознаменуют конец истории, какой мы ее знаем, история учит нас тому, что не только компании, но и экономика и нации могут потерпеть фиаско. Рушатся великие цивилизации. Технологический прогресс может повернуться вспять. После падения Рима способность создавать монументальные сооружения была потеряна почти на тысячу лет. То же может случиться и с нами.

Мы все чаще сталкиваемся с тем, что планировщики называют «злостными проблемами» – проблемами, которые «трудно или невозможно решить из-за неполных, противоречивых и меняющихся потребностей, которые зачастую трудно распознать».

Даже у глубоко укоренившихся технологий обнаруживаются недостатки. Автомобиль был «единорогом». Он подарил простым людям свободу передвижения, стимулировал создание инфраструктуры для перевозки товаров, что способствовало процветанию, и сделал возможным формирование экономики потребления, когда товары могут производиться вдали от того места, где их потребляют. Однако дороги, которые мы построили для автомобилей, изрезали причудливыми узорами и испещрили города, привели к более малоподвижному образу жизни и сильно способствовали возрастанию угрозы изменения климата.

То же самое можно сказать о дешевых перелетах, контейнерных перевозках, всемирной электрической сети. Все это были колоссальные движущие силы процветания, которые привели к непредвиденным последствиям, проявившимся только спустя много десятилетий печального опыта. И к этому времени любое решение представляется невозможным, поскольку изменение всего курса повлечет за собой огромный урон. Сегодня мы сталкиваемся с тем же самым рядом парадоксов. Современные магические технологии и те общественные ценности, которые мы определили много лет назад, ведут нас по пути, полному непредвиденных обстоятельств, скрытых опасностей и решений, которые мы принимаем, даже сами того не осознавая.

В частности, ИИ и робототехника заложили множество острых проблем, которые вызывают тревогу у руководителей предприятий и профсоюзных лидеров, политиков и ученых. Что произойдет со всеми теми людьми, которые зарабатывают на жизнь в качестве таксистов, когда машины станут беспилотными? ИИ может управлять самолетами, рекомендовать наилучшие методы лечения, писать новостные статьи о спорте и финансах и подсказывать всем нам, в режиме реального времени, кратчайший путь до работы. Он также указывает работникам, когда им приходить и когда уходить, основываясь на оценке спроса в режиме реального времени. Раньше компьютеры работали на людей, теперь все чаще люди работают на компьютеры. Алгоритм – это новый начальник смены.

Каким будет бизнес будущего, когда технологические сети и рынки позволят людям выбирать, когда и сколько они хотят работать? Каким будет образование будущего, когда обучение по запросу превзойдет традиционные высшие учебные заведения в поддержании актуального уровня квалификации? Какими будут средства массовой информации будущего и будущая общественная жизнь, когда алгоритмы начнут решать, что нам смотреть и читать, делая свой выбор исходя из того, что принесет наибольшую прибыль их владельцам?

Какой будет экономика будущего, когда разумные машины смогут делать все больше и больше работы за людей или же работа будет выполняться только профессионалами в тандеме с этими машинами? Что будет с рабочими и их семьями? И что будет с компаниями, которые зависят от способности потребителей покупать их продукцию?

Когда человеческий труд рассматривается просто как расходы, которые необходимо сократить, это приводит к ужасным последствиям. По данным компании McKinsey Global Institute, от 540 до 580 миллионов человек – от 65 до 70 % семей в 25 развитых странах – имели доходы, которые снизились или остались на неизменном уровне в период с 2005 по 2014 год. В период с 1993 по 2005 год в аналогичной ситуации оказались менее чем 10 миллионов человек – менее 2 %.

За последние несколько десятилетий компании приняли сознательное решение повысить зарплаты руководителей и «суперзвезд» до немыслимых размеров, в то время как зарплата обычных работников рассматривалась как расходы, которые нужно минимизировать или сократить. В настоящее время топ-менеджеры США получают в 373 раза больше среднего работника, тогда как в 1980 году они получали лишь в 42 раза больше. В результате того выбора, который мы сделали как общество, относительно того, как распределить плоды экономического роста и повышения производительности за счет внедрения технологий, разрыв между богатыми и бедными значительно увеличился, а средний класс практически исчез. Недавно опубликованное исследование экономиста Стэнфордского университета Раджа Четти показывает, что для детей, родившихся в 1940 году, вероятность того, что они будут зарабатывать больше, чем их родители, составляла 92 %; для детей, родившихся в 1990 году, этот шанс снизился до 50 %.

Снижая заработную плату, предприятия влияют на потребительскую экономику, поощряя людей брать кредиты: в Соединенных Штатах задолженность домашних хозяйств составляет более 12 триллионов долларов США (80 % ВВП в середине 2016 года), а задолженности студентов составляют 1,2 триллиона долларов США (при наличии более семи миллионов заемщиков, нарушивших свои обязательства). Мы также использовали правительственные субсидии, чтобы сократить разрыв между человеческими потребностями и тем, что фактически предоставляет наша экономика. Но, конечно, более высокие государственные субсидии должны оплачиваться за счет более высоких налогов или за счет более высокого государственного долга, и то и другое малоприятно и заводит в политический тупик. Это неминуемый путь к катастрофе.

Тем временем, в надежде, что «рынок» обеспечит рабочие места, центральные банки вливают все больше денег в систему, уповая на то, что это каким-то образом разблокирует инвестиции. Но их надежды не оправдываются: корпоративные прибыли достигли максимума, невиданного с 1920-х годов, а корпоративные инвестиции сократились, и более 30 триллионов долларов находится в пассиве.

Магия рыночной торговли не работает.

Мы переживаем очень опасный момент истории. Концентрация богатства и власти в руках мировой элиты разрушает власть и суверенитет национальных государств, в то время как охватывающие весь мир технологические платформы позволяют контролировать при помощи алгоритмов фирмы, учреждения и общественность, определяя и образ мышления миллиардов людей, и то, как делится экономический пирог. В то же время неравенство доходов и темпы изменения технологий формируют реакцию масс, включающую неприятие науки, недоверие к институтам власти и страх перед будущим, что еще больше препятствует решению проблем, которые мы создали.

У этой ситуации есть все отличительные черты классической коренной проблемы.

Такие проблемы отсылают нас к идеям эволюционной биологии, утверждающей, что для любого организма существует фитнес-ландшафт, количество экологических ниш в его фазовом пространстве. Так же как у природного ландшафта, у фитнес-ландшафта есть пики и долины. Проблема заключается в том, что вы можете добраться от одного пика – так называемого локального максимума – до другого, только спустившись обратно вниз. В эволюционной биологии локальный максимум может означать, что вы становитесь одним из долгоживущих стабильных видов, не меняющихся в течение миллионов лет, или это может означать, что вы стали вымирающим видом, потому что не можете приспособиться к изменившимся условиям.

И в нашей экономике условия быстро меняются. За последние несколько десятилетий цифровая революция трансформировала средства массовой информации, индустрию развлечений, рекламный бизнес и розничную торговлю, поставила с ног на голову многовековые компании и бизнес-модели. Теперь она реструктурирует каждое предприятие, каждое рабочее место и каждый слой общества. Ни одна компания, ни одна профессия – и в конечном счете ни одно правительство, ни одна экономика – не защищены от разрушения. Компьютеры будут управлять нашими деньгами, контролировать наших детей и держать нашу жизнь в своих «руках» так же, как они уже управляют нашими беспилотными автомобилями.

Самые большие изменения еще впереди, и каждая отрасль, и каждая организация в ближайшие несколько лет должны будут различным образом трансформироваться или исчезнуть. Нам нужно спросить себя, переживут ли основные системы социальной защиты развитого мира переходный период и, что более важно, на что мы их заменим.

Эндрю Макафи, соавтор «Второй эры машин», во время нашего разговора за завтраком об угрозе захвата человечества искусственным интеллектом указал на последствия бездействия: «Люди восстанут прежде, чем машины».

В этой книге рассматривается один маленький фрагмент этой сложной головоломки: роль технологических инноваций в экономике и, в частности, роль WTF-технологий, таких как ИИ и услуги по требованию. Я говорю о трудном выборе, с которым мы сталкиваемся, когда технология открывает двери новых возможностей, в то же время закрывая двери, которые, как когда-то казалось, наверняка ведут к процветанию. Но что более важно, я стараюсь предоставить основные идеи для размышлений о будущем, которые я выработал в ходе многолетней работы с передовыми технологиями, наблюдая и прогнозируя их изменения.

Книга ориентирована на США и на технологии. Это не обзорное представление всех сил, формирующих экономику будущего, многие из которых сосредоточены за пределами Соединенных Штатов или действуют иначе в других частях мира. В книге «No Ordinary Disruption» Ричард Доббс, Джеймс Маниика и Джонатан Уоецел из компании McKinsey совершенно справедливо указывают, что технология является лишь одной из четырех основных разрушительных сил, воздействующих на мир. Демография (в частности, изменения в продолжительности жизни и уровне рождаемости, радикально изменившие возрастную структуру населения мира), глобализация и урбанизация могут играть по меньшей мере такую же значительную роль, как и технологии. И в этот список еще не вошли катастрофические последствия войн, болезней или разрушение окружающей среды. Эти пробелы объясняются не убежденностью в том, что Кремниевая долина является частью инновационной экономики в целом или что Соединенные Штаты имеют большее значение, чем остальные страны; просто книга основана на моем личном и деловом опыте, который сформировался в этой области и в этой стране.

Книга разделена на четыре части. В первой я расскажу о некоторых техниках, которые моя компания использовала для осмысления и прогнозирования волн инноваций, таких как коммерциализация Интернета, появление открытого программного обеспечения, а также ключевые факторы, определившие возрождение Интернета после «пузыря» доткомов, и перехода на облачную обработку данных, движение «мейкеров» и многое другое.

Я надеюсь убедить вас в том, что понимание будущего требует отказаться от привычного образа мышления, отбросить идеи, которые кажутся естественными и даже нерушимыми. Во второй и третьей частях я буду применять те же самые техники, чтобы заложить основу для размышлений о том, как технологии, такие как предоставление услуг по требованию, сети и платформы, а также искусственный интеллект меняют характер бизнеса, образования, государственной власти, финансовых рынков и экономики в целом.

Я расскажу об увеличении количества больших, охватывающих весь мир, цифровых платформ, управляемых алгоритмами, и о том, как они изменяют наше общество. Я проанализирую, что мы можем узнать об этих платформах и алгоритмах, которые ими управляют, от Uber и Lyft, Airbnb, Amazon, Apple, Google и Facebook. И я расскажу об одном главном алгоритме, к которому мы настолько привыкли, что не замечаем его. Я попытаюсь выяснить, что такое алгоритмы и ИИ, и показать, что они не просто присутствуют в новейших технологических платформах, но уже формируют бизнес и нашу экономику в гораздо большей степени, чем считает большинство из нас. И я приведу доводы о том, что многие работающие на алгоритмах системы, которым мы поручили руководить нашими компаниями и нашей экономикой, были разработаны, чтобы принизить значимость людей и возвысить машины.

В четвертой части книги я рассмотрю варианты выбора, который мы должны сделать как общество. Будем ли мы задавать вопрос «Что за черт?» с оттенком удивления или с тревогой – не предопределено. Это зависит от нас.

Легко обвинять технологии в проблемах, которые возникают в периоды больших экономических преобразований. Но и проблемы и решения – результат человеческого выбора.

Во время промышленной революции плоды автоматизации сначала использовались исключительно для обогащения владельцев машин. Рабочих часто воспринимали как винтики в механизме, которые можно использовать и выбросить. Но викторианская Англия при этом вышла на возможность обходиться без детского труда и сократить рабочие часы, и их общество стало более процветающим.

В XX веке мы могли увидеть то же самое здесь, в Соединенных Штатах. Сейчас, оглядываясь назад, мы рассматриваем добротные рабочие места среднего класса послевоенной эпохи как нечто аномальное. Но они возникли не случайно. Со стороны рабочих и активистов потребовались поколения борьбы, а со стороны капиталистов, директивных органов, политических лидеров и избирателей потребовалась большая мудрость. В конечном итоге как общество мы сделали выбор в пользу более широкого распределения плодов производительности.

Мы также сделали выбор в пользу инвестиций в будущее. Этот золотой век послевоенной производительности стал результатом огромных инвестиций в дороги и мосты, универсальную электроэнергетику, водоснабжение, улучшение санитарных условий и коммуникации. После Второй мировой войны мы выделили огромные ресурсы на восстановление земель, разрушенных войной, но мы также инвестировали в фундаментальные исследования. Мы инвестировали в новые отрасли: аэрокосмическую отрасль, химическую промышленность, компьютеры и телекоммуникации. Мы инвестировали в образование, чтобы дети могли подготовиться к жизни в мире, который они унаследуют от нас.

Прогресс происходит скачками, и часто самое светлое будущее рождается в самые темные времена. Из пепла Второй мировой войны мы создали процветающий мир. Благодаря сделанному выбору и напряженной работе, а не по воле судьбы. Первая мировая война только усугубила смятение предыдущего поколения. В чем была разница? После Первой мировой войны мы наказали проигравших. После Второй мировой войны мы вложили в них средства и помогли им снова встать на ноги. После Первой мировой войны Соединенные Штаты довели до нищеты своих вернувшихся ветеранов. После Второй мировой войны мы отправили их в колледж. Технологии военного времени, такие как цифровые вычисления, стали достоянием общественности и смогли превратиться в материал для строительства будущего. Богатые платили налоги на благо общества.

Однако в 1980-х годах в Соединенных Штатах возобладала идея о том, что «жадность – это хорошо», и мы повернулись к процветанию спиной. Мы согласились с идеей, что то, что хорошо для финансовых рынков, хорошо для всех, и выстроили нашу экономику таким образом, чтобы поднять цены на акции еще выше. Мы убеждали себя, что рынок акций, облигаций и деривативов – это то же самое, что рынок Адама Смита, то есть реальных товаров и услуг, которыми обмениваются обычные люди. Мы проделали дыру в реальной экономике, оставили людей без работы и урезали их заработную плату ради прибылей корпораций, которые обращены ко все более тонкой прослойке общества.

Мы сделали неправильный выбор сорок лет назад. Нам не нужно его придерживаться. Та данность, при которой в развивающихся странах мира миллиарды людей вырываются из тисков нищеты, в то время как в большинстве развитых стран доходы простых людей снижаются, должна убедить нас, что где-то мы допустили ошибку.

WTF-технологии XXI века обладают потенциалом вывести производительность всех наших отраслей на новый супермощный уровень. Но сделать то, что мы делаем сейчас, более продуктивным – это только начало. Мы должны делиться результатами этой производительности и использовать их разумно. Если мы позволим машинам отнять у нас работу, это случится из-за недостатка воображения и отсутствия желания сделать будущее лучше.

Часть I. Использование правильных карт

Карта – это еще не сама местность.
Альфред Коржибский

Глава 1. Видеть будущее в настоящем

Сми часто навешивают на меня ярлык футуриста. Я себя таковым не считаю. Я считаю себя картографом. Я составляю карту настоящего, с помощью которой легче увидеть возможности будущего. Карта – это не только изображение физического местоположения и маршрута. Картой можно назвать любую систему, которая помогает нам понять, где мы находимся и куда мы стремимся. Одна из моих любимых цитат – цитата Эдвина Шлоссберга: «Мастерство писателя заключается в умении создать контекст, в котором смогут мыслить другие люди». Эта книга – карта.

Мы используем карты – упрощенные абстракции реальных условий, которые они изображают, – не только когда пытаемся добраться из одного места в другое, но в каждом аспекте нашей жизни. Когда мы идем по нашему темному дому, не включая свет, это возможно потому, что мы можем представить ментальную карту пространства, расположение комнат, местонахождение каждого стула и стола. Точно так же, когда предприниматель или венчурный капиталист каждый день идет на работу, он или она представляет ментальную карту технологий и ландшафт бизнеса. Мы разделяем мир на категории: друг или знакомый, союзник или конкурент, важное или неважное, срочное или незначительное, будущее или прошлое. Для каждой категории у нас есть ментальная карта.

Но, как мы знаем из печальных историй о людях, которые слепо следуют за своим GPS-навигатором и падают с несуществующего моста, карты могут ошибаться. В бизнесе и в технологиях мы часто не понимаем, что находится впереди, потому что мы двигаемся, руководствуясь старыми картами, а иногда даже плохими картами – картами, которые не содержат важнейших сведений об окружающей среде или, возможно, даже искажают информацию о ней.

Чаще всего в быстро изменяющихся областях, таких как наука и техника, карты неправильные просто потому, что столь многое еще не изведано. Каждый предприниматель, каждый изобретатель также является исследователем, пытающимся понять, что можно сделать, что работает, а что нет и как двигаться вперед.

Вспомните предпринимателей, которые занимались строительством трансконтинентальной железной дороги США в середине девятнадцатого века. Впервые идея была предложена в 1832 году, но до 1850-х годов не было ясно даже то, осуществим ли проект в принципе. И тогда палата представителей США предоставила финансирование для серии исследований американского Запада, предшествующих любому фактическому строительству. Три года исследований, с 1853-го по 1855-й, привели к созданию Тихоокеанских железных дорог – вначале в виде двенадцатитомного сборника данных о 400 000 квадратных миль американского Запада.

Но даже все эти данные не внесли окончательной ясности. Велись ожесточенные споры о наилучшем маршруте, дискуссии, которые касались не только геофизических преимуществ северных и южных маршрутов, но также и вопроса о продолжении использования рабского труда. Даже когда предполагаемый маршрут был утвержден и в 1863 году началось строительство, возникли непредвиденные проблемы, на порядок серьезнее, чем предполагалось ранее, – погодные условия, которые были слишком сложными для локомотива и делали ряд маршрутов непроходимыми в зимний период. Вы не можете просто нарисовать линии на карте и ожидать, что все будет отлично работать. Карту необходимо было уточнять и перерисовывать с добавлением большего количества важных данных, пока она не стала достаточно четкой, чтобы действовать в соответствии с ней. Исследователи и геодезисты множество раз шли по ложному пути, прежде чем принять решение об окончательном маршруте.

Создание правильной карты – первая проблема, с которой мы сталкиваемся в понимании смысла современных WTF-технологий. Прежде чем мы сможем понять, что делать с ИИ, программами, предоставляющими услуги по требованию и исчезновением рабочих мест для среднего класса, а также как эти вещи могут повлиять на будущее, в котором мы хотим жить, мы должны убедиться, что мы не ослеплены старыми идеями. Мы должны видеть закономерности, которые выходят за границы прежнего понимания.

Карта, с которой мы следуем в будущее, подобна пазлу с множеством недостающих фрагментов. Вы можете видеть примерные очертания одной закономерности здесь и еще одной там, но между ними существуют огромные пробелы, и вы никак не можете их соединить. И вот однажды кто-то высыпает на стол еще один набор пазлов, и внезапно вырисовывается картина. Карта неизведанной территории отличается от пазла тем, что никто не знает полную итоговую картину заранее. Она не существует до тех пор, пока мы не увидим ее – этот пазл, картину которого мы собираем вместе, по мере продвижения вперед, совершая открытия по мере исследования. Поиск нашего пути к будущему – это процесс взаимодействия, в котором каждый исследователь заполняет важнейшие фрагменты пазла, что позволяет другим идти вперед.

Прислушаться к рифме

Марку Твену приписывают высказывание: «История не повторяется, но она часто рифмуется». Изучите историю и обратите внимание на ее закономерности. Это первый урок, как думать о будущем, который я усвоил.

История о том, как возник термин «открытое программное обеспечение», как он был усовершенствован и вошел в обиход в далеком 1998 году – что он помог нам понять об изменении характера программного обеспечения, как это новое понимание изменило концепцию промышленности и что он предсказал о будущем мире, – показывает, как ментальные карты, которые мы используем, ограничивают наше мышление и как пересмотр карты может изменить выбор, который мы делаем.

Прежде чем я углублюсь в то, что сейчас зовется древней историей, мне нужно, чтобы вы мысленно вернулись в 1998 год.

Программное обеспечение продавалось в обернутых в целлофан коробках, причем обновления выпускались в лучшем случае раз в год, часто раз в два или три года. Только у 42 % американских семей был персональный компьютер, в то время как у 80 % сегодня есть смартфоны. Только у 20 % населения США был мобильный телефон. Интернет вдохновлял инвесторов, но количество его пользователей было мизерным, всего 147 миллионов во всем мире, по сравнению с 3,4 миллиарда сегодня. Более половины всех пользователей США получали доступ к Интернету через провайдера AOL. Amazon и eBay появились три года назад, а Google был основан только в сентябре того же года.

Microsoft сделал Билла Гейтса, своего основателя и генерального директора, самым богатым человеком в мире. Это была компания-лидер в области технологий, практически монополист в предложении программного обеспечения персонального компьютера, в этой сфере она уничтожала конкурента за конкурентом. Министерство юстиции США начало антимонопольное расследование в отношении компании в мае того же года, так же как оно поступило почти тридцатью годами ранее в отношении IBM.

В отличие от запатентованного программного обеспечения, которое сделало компанию Microsoft столь успешной, открытое программное обеспечение распространяется по лицензии, что позволяет каждому свободно изучать, модифицировать и программировать на его основе. Примеры открытого программного обеспечения включают операционные системы Linux и Android; веб-браузеры, такие как Chrome и Firefox; популярные языки программирования, такие как Python, PHP и JavaScript; современные инструменты обработки большого объема данных, такие как Hadoop и Spark; и передовые инструменты, управляемые искусственным интеллектом, такие как TensorFlow от Google, Torch Facebook или CNTK от Microsoft.

В начале компьютерной эры большинство программ было с открытым исходным кодом, хотя называлось это по-другому. Некоторое базовое программное обеспечение поставлялось вместе с компьютером, но большая часть кода, которая делала компьютер действительно полезным, была записана в специализированных программах, предназначенных для решения конкретных задач. В частности, программное обеспечение, написанное учеными и исследователями, часто предоставлялось в открытом доступе. Однако в конце 1970-х и в 1980-е годы компании поняли, что контроль доступа к программному обеспечению приносит им коммерческую выгоду, и стали закрывать доступ, используя ограничительные лицензии. В 1985 году Ричард Столлман, программист Массачусетского технологического института, опубликовал «Манифест GNU», в котором изложил принципы того, что он назвал «свободным программным обеспечением». При этом free – не в смысле бесплатное, а free в смысле свободы обучения, перераспределения и модификации программного обеспечения без специального разрешения.

Амбициозной целью Столлмана было создание абсолютно бесплатной версии операционной системы AT&T Unix, первоначально разработанной в Bell Labs, исследовательском подразделении AT&T. К тому времени, когда Unix впервые появилась в конце 1970-х годов, AT&T была юридически признанной монополией с огромной прибылью от регулируемых услуг телефонной связи. Вследствие этого, в соответствии с мирным соглашением, подписанным в 1956 году с министерством юстиции, AT&T запрещалось вести конкурентную борьбу в компьютерной индустрии, в то время контролируемой IBM, и Unix была лицензирована на либеральных условиях для исследований в области компьютерных наук. В ответ программисты в университетах и компаниях по всему миру вносили ключевые элементы в операционную систему.

Но после решающего согласительного постановления 1982 года, в котором AT&T согласилась разделиться на семь небольших компаний (Baby Bells) в обмен на разрешение вести конкурентную борьбу на компьютерном рынке, AT&T попыталась запатентовать Unix. Они подали в суд на Калифорнийский университет в Беркли, который разработал альтернативную версию Unix (Berkeley Software Distribution, или BSD), и фактически попытались прикрыть возможность коллективного использования, которое изначально помогло создать операционную систему.

Пока деятельность Berkeley Unix была приостановлена судебными нападками AT&T, проект GNU Столлмана (GNU является рекурсивным акронимом, расшифровывающимся как GNU is Not Unix) продублировал все ключевые элементы Unix, кроме ядра – центрального кода, который действует как своего рода регулировщик для всех остальных программ. Это ядро было разработано финским студентом-компьютерщиком Линусом Торвальдсом, чьей дипломной работой в 1990 году стала минималистская, похожая на Unix операционная система, которая могла быть перенесена на множество разных компьютеров. Он назвал эту операционную систему Linux.

В течение следующих нескольких лет систему активно использовали в коммерческих целях, поскольку предприниматели воспользовались возможностями полностью бесплатной операционной системы, сочетающей ядро Торвальдса с воссозданными Фондом свободного программного обеспечения остальными частями операционной системы Unix. Теперь целью была скорее компания Microsoft, а не AT&T.

На заре индустрии персональных компьютеров (ПК) IBM и растущее число «клонов» – продавцов ПК, таких как Dell и Gateway, предоставляли аппаратное обеспечение, Microsoft предоставляла операционную систему, а множество независимых компаний, разработчиков программного обеспечения, предоставляли «убойные приложения» – текстовые редакторы, электронные таблицы, базы данных и графические программы, что привело к появлению новой платформы. Microsoft ДОС (дисковая операционная система) была ключевой частью экосистемы, но далеко не главной. Все изменилось с приходом Microsoft Windows. Ее обширные интерфейсы прикладного программирования (API) значительно упростили разработку приложений, но заблокировали доступ разработчиков к платформе Microsoft. Конкурирующие операционные системы для ПК, такие как IBM OS/2, не смогли вырваться из мертвой хватки. И вскоре Microsoft использовала свое доминирующее положение среди операционных систем, чтобы лоббировать свои собственные приложения – Microsoft Word, Excel, PowerPoint, Access и, позднее, Internet Explorer, своему веб-браузеру (теперь Microsoft Edge) – при заключении сделок с крупными покупателями.

Независимое производство программного обеспечения для персонального компьютера медленно умирало, в то время как компания Microsoft захватывала эксклюзивные права на одну категорию приложений за другой.

Я обнаружил повторяющуюся закономерность: индустрия персональных компьютеров началась с резкого роста инноваций, которые разрушили монополию IBM на первое поколение компьютеров, но закончились победой еще одной монополии, когда «победитель получает все». Ищите повторяющиеся закономерности и задайте себе вопрос, какой будет следующая итерация.

Теперь все задавались вопросом, изменит ли версия Linux для ПК расстановку сил в игре. Не только стартапы, но и крупные компании, такие как IBM, изо всех сил стремились на вершину иерархии, делали такие огромные ставки, какие только могли.

Но история Linux – это гораздо большее, чем просто конкуренция с Microsoft. Она переписала правила индустрии программного обеспечения так, как никто не ожидал. Она стала платформой, на которой создавались многие из величайших веб-сайтов в мире, – в то время, в частности, Amazon и Google. Но также она изменила концепцию написания программного обеспечения.

В феврале 1997 года в Linux Kongress в немецком городе Вюрцбурге хакер Эрик Раймонд опубликовал статью под названием «Собор и базар», которая всколыхнула сообщество Linux. В ней была изложена теория разработки программного обеспечения, основанная на анализе Linux и личном опыте Эрика в том, что позже стало называться разработкой программного обеспечения с открытым исходным кодом. Эрик писал:

«Кто бы мог подумать всего пять лет назад, что операционная система мирового класса может возникнуть как по волшебству, благодаря нескольким тысячам разработчиков, работающим по совместительству, разбросанным по всей планете, связанным лишь тонкими нитями интернет-сети?

Сообщество Linux, по всей видимости, напоминало большой шумный базар с разными задачами и подходами (что точно иллюстрируется архивными сайтами Linux, которые принимают материалы от кого угодно), из которых последовательная и стабильная система могла бы родиться, по-видимому, только благодаря ряду чудесных совпадений».

Эрик изложил ряд принципов, которые за последние десятилетия стали частью евангелия разработки программного обеспечения. Он утверждал, что программное обеспечение должно выпускаться своевременно и часто, что лучше выпустить его в незаконченном виде, чем ждать, пока оно станет совершенным, что пользователей следует рассматривать как «со-разработчиков» и что «чем больше глаз, тем меньше неполадок».

Сегодня, разрабатывают ли программисты открытое программное обеспечение или закрытое программное обеспечение, они используют инструменты и подходы, которые впервые были применены сообществом открытого программного обеспечения. Но, что более важно, каждый, кто использует современное программное обеспечение из Интернета, испытал эти принципы в действии. Когда вы заходите на сайт, например, Amazon, Facebook или Google, вы в определенном смысле становитесь участником процесса разработки, который был неизвестен в эпоху ПК. Вы не являетесь «со-разработчиком» в понимании Эрика Раймонда – вы не являетесь еще одним хакером, который вносит предложения по изменению элементов и кода. Но вы – «бета-тестировщик», тот, кто тщательно исследует постоянно развивающееся, незаконченное программное обеспечение и предоставляет обратную связь – в масштабах, которые раньше и представить не могли. Разработчики сетевого программного обеспечения постоянно обновляют свои приложения, тестируют новые функции на миллионах пользователей, оценивают их эффективность и обучаются на ходу.

Эрик видел, что что-то меняется в процессе разработки программного обеспечения, но в 1997 году, когда он опубликовал «Собор и базар», еще не было понятно, что принципы, которые он сформулировал, выйдут далеко за рамки свободного программного обеспечения, за рамки разработки программного обеспечения как такового, станут формировать контент таких сайтов, как Википедия, и в конечном итоге подтолкнут к революционным изменениям, сделающим потребителей соавторами таких услуг, как поездки по требованию (Uber и Lyft) и предоставление жилья (Airbnb).

Меня пригласили прочитать лекцию на ту же конференцию в Вюрцбурге. Моя речь под названием «Аппаратное обеспечение, программное обеспечение и информационное обеспечение» содержала совсем другие акценты. Я был в восторге не только от Linux, но и от Amazon. Amazon был построен на основе различных видов свободного программного обеспечения, включая Linux, но мне казалось, что он принципиально отличается по характеру от тех программ, которые мы видели в предыдущие эпохи компьютерных технологий.

Сегодня для всех очевидно, что веб-сайты – это приложения, а Интернет стал платформой, но в 1997 году большинство людей считало веб-браузер приложением. Если бы они знали немного больше об архитектуре Интернета, они могли бы представить веб-сервер и связанные с ним код и данные как приложение. Контент был чем-то, чем управляет браузер, так же как Microsoft Word управляет документом или как Excel позволяет вам создать электронную таблицу. Я, напротив, был убежден, что сам контент является неотъемлемой частью приложения и что динамический характер этого контента ведет к появлению совершенно новой модели архитектурного облика на следующем после программного обеспечения этапе, который я тогда назвал «информационным обеспечением».

В то время как Эрик сосредоточился на успехе операционной системы Linux и рассматривал ее как альтернативу Windows компании Microsoft, я был особенно восхищен успехом языка программирования Perl, позволившим использовать эту новую парадигму в Интернете.

Первоначально Perl был создан Ларри Уоллом в 1987 году и распространялся бесплатно по первым компьютерным сетям. В 1991 году я опубликовал книгу Ларри «Программирование на языке Perl» и летом 1997 года готовился провести конференцию, посвященную Perl. Провести конференцию Perl меня вдохновили случайные замечания двух друзей. В 1997 году Карла Байха, которая закупала книги по компьютерным технологиям для сети книжных магазинов Borders, рассказала мне, что второе издание «Программирования Perl», опубликованное в 1996 году, вошло в 100 лучших книг всех категорий, по версии Borders. Мне показалось странным, что, несмотря на это, в списке ценных бумаг компьютерного рынка Perl не был популярен. Поскольку за спиной Perl не стояло ни одной компании, он был практически невидим для умников, которые следили за этой отраслью.

А затем Эндрю Шульман, автор книги под названием «Unauthorized Windows 95», сказал мне то, что я счел столь же любопытным. В то время компания Microsoft запустила серию телевизионных рекламных роликов о том, как их новая технология под названием Active/X будет «активировать Интернет». Демо-версии программ из этой рекламы, по словам Эндрю, в основном были написаны на Perl. Мне стало ясно, что на самом деле Perl, а не Active/X лежит в основе того, как распространяется веб-контент.

Я был возмущен. Я решил, что мне необходимо во всеуслышание заявить о Perl. И поэтому в начале 1997 года я сделал пиар-ход, объявив о своей первой конференции, чтобы привлечь внимание людей. И об этом же я пришел поговорить на международный конгресс Linux в Вюрцбурге.

Позже в эссе, которое было создано на основе той речи, я написал: «Perl был назван «скотчем Интернета», и, как и скотч, он используется самым неожиданным образом. Веб-сайт часто быстро создается и удаляется через день, и ему нужны легкие инструменты и быстрые, но эффективные решения».

Я рассматривал применение Perl в качестве скотча как важный фактор парадигмы информационного обеспечения, в которой управление компьютерами осуществлялось через информационный интерфейс, а не через программный интерфейс как таковой. Веб-ссылка, как я описал ее тогда, была способом интеграции команд для компьютера в динамические документы, написанные на обычном человеческом языке, в отличие, скажем, от выпадающего программного меню, которое интегрировало маленькие фрагменты человеческого языка в традиционное программное обеспечение.

В следующей части речи рассматривалась историческая аналогия, которая не давала мне покоя в течение следующих нескольких лет. Я был потрясен параллелями между тем, что открытое программное обеспечение и открытые протоколы Интернета делали с Microsoft, и тем, как Microsoft и индустрия независимого программного обеспечения ранее вытеснили IBM.

В 1978 году, когда я впервые стал работать в этой отрасли, она избавлялась от монополии IBM, которая не отличалась от позиции, которую двадцать лет спустя заняла компания Microsoft. Контроль IBM над отраслью базировался на комплексных компьютерных системах, в которых программное и аппаратное обеспечение были тесно связаны. Создание нового типа компьютера означало изобретение как нового аппаратного обеспечения, так и новой операционной системы. Несколько существовавших тогда независимых компаний-разработчиков программного обеспечения должны были выбрать, спутником какого поставщика оборудования они станут, или «переносить» свое программное обеспечение на несколько систем аппаратного обеспечения, подобно тому как сегодня разработчикам телефонов необходимо создавать отдельные версии для iPhone и Android. Только проблема была гораздо серьезней. Помню, как в середине 1980-х годов я разговаривал с одним из клиентов своей компании, занимавшимся консалтингом в сфере документов, автором серверной графической библиотеки под названием DISSPLA (Display Integrated Software System and Plotting Language – Система программного обеспечения интегрированных изображений и графический язык). Он рассказал мне, что должен поддерживать более 200 различных версий своего программного обеспечения.

Персональный компьютер IBM, выпущенный в августе 1981 года, все это изменил. В 1980 году, понимая, что она все упускает на новом рынке микрокомпьютеров, компания IBM запустила научный проект в Бока-Ратон, штате Флорида, для разработки новой машины. Они приняли крайне важное решение: сократив расходы и ускорив развитие, они разработают открытую архитектуру с использованием стандартных компонентов индустрии, включая программное обеспечение с лицензией от третьих сторон.

ПК, как вскоре его стали называть, стал хитом сразу же после того, как осенью 1981 года состоялась его презентация. По прогнозам IBM, в первые пять лет должно было быть продано 250 000 штук. По слухам, они продали 40 000 в первый же день. Через два года обладателями компьютеров стали более миллиона человек.

Однако руководители IBM не смогли учесть все последствия своих решений. В то время программное обеспечение было мелким игроком в компьютерной индустрии, нужной, но второстепенной частью комплексной компьютерной системы, часто поставляемой в комплекте, а не продающейся отдельно. Поэтому, когда пришло время выбрать операционную систему для новой машины, IBM решила приобрести лицензию у Microsoft, предоставив ей право перепродавать программное обеспечение в том сегменте рынка, который IBM не контролировала.

Размеры этого сегмента вот-вот должны были многократно увеличиться. Поскольку компания IBM опубликовала спецификации для машины, ее успех повторили десятки, а затем сотни производителей ПК-клонов. Барьеры входа на рынок были настолько низкими, что Майкл Делл создал свою одноименную компанию, еще будучи студентом Техасского университета, собирая и продавая компьютеры в своей комнате в общежитии. Архитектура персонального компьютера IBM стала стандартом, со временем вытеснившим дизайн не только других персональных компьютеров, но и, в течение следующих двух десятилетий, дизайн мини-ЭВМ и больших ЭВМ.

Поскольку сотни мелких и крупных производителей изготавливали клоны персональных компьютеров, IBM потеряла лидерство на новом рынке. Программное обеспечение стало новым светилом, вокруг которого вращалась индустрия; Microsoft стала самой значимой компанией в компьютерной индустрии.

Благодаря своим смелым решениям компания Intel также получила привилегированную роль. Чтобы обеспечить себе гарантию, что ни один поставщик не станет камнем преткновения, IBM потребовала, чтобы каждый компонент открытой архитектуры оборудования был доступен как минимум от двух поставщиков. Intel согласилась с этим условием, лицензировав свои чипы 8086 и 80286 для конкурирующей компании AMD. Но в 1985 году с выпуском процессора 80386 она приняла смелое решение бросить вызов IBM, сделав ставку на то, что рынок «клонов» стал уже достаточно большим, чтобы отменить требования IBM. Бывший технический директор Intel Пэт Гелсингер рассказал мне такую историю: «Мы провели голосование среди управляющего комитета, состоящего из пяти человек. Трое были против, двое за. Но Энди [Гроув, генеральный директор Intel] был одним из тех двоих, поэтому мы все равно это сделали».

Это еще один урок на будущее. Ничто не происходит само собой.
Это делают люди. Имеют значение отдельные решения.

К 1998 году история во многом повторилась. Microsoft использовала свою позицию в качестве единственного поставщика операционной системы для ПК, чтобы установить монополию на программное обеспечение для настольных компьютеров. Программные приложения становились все более сложными, и Microsoft преднамеренно создавала барьеры входа для конкурентов. Одинокий программист или небольшая компания уже не могли повлиять на рынок программного обеспечения для ПК.

Сегодня наличие открытого программного обеспечения и открытых сетевых протоколов бросает вызов подобному господствующему положению. Барьеры входа на рынок программного обеспечения рушатся. Возможно, история не повторяется буквально, но да, она рифмуется.

Пользователи могут испробовать новый продукт бесплатно, и, более того, они могут создать свою собственную пользовательскую версию, также бесплатно. Исходный код стал доступен для массового независимого экспертного сообщества, и, если кому-то не нравится функция, он может дополнить ее, сократить или переписать. Если он представляет свою версию сообществу, она довольно быстро может получить широкое распространение.

Более того, поскольку разработчики (по крайней мере, изначально) не пытались конкурировать в бизнесе, а были сосредоточены на решении реальных проблем, была возможность экспериментировать. Как часто говорилось, открытое программное обеспечение «позволяет вам удовлетворить собственные нужды». Ввиду распространения такой парадигмы развития, когда новые функции добавляются пользователями, программы с открытым исходным кодом «эволюционируют» в ходе доработки. И, как я писал в своей статье 1998 года «Аппаратное обеспечение, программное обеспечение и информационное обеспечение»: «Эволюция порождает не единственного победителя, а многообразие».

Это многообразие способствовало тому, что семена будущего проросли в свободном программном обеспечении и в Интернете, а не в технологиях, предлагаемых в то время Microsoft.

Почти всегда так происходит. И если вы хотите увидеть будущее, вы должны обратить внимание не на актуальные технологии, а на технологии «на грани», предлагаемые новаторами.

Большинство тех людей, которые четыре десятилетия назад основали индустрию компьютерного программного обеспечения, не были предпринимателями; они были детьми, захваченными абсурдной идеей иметь свой собственный компьютер. Программирование было как наркотик – нет, лучше, чем наркотик, чем быть рок-звездой, и это было, конечно, лучше, чем любая работа, которую они могли себе представить. Так же произошло с Linux, операционной системой с открытым исходным кодом, которую 90 миллионов человек теперь используют операционную систему для ПК и миллиарды – в качестве операционной системы, на которой работают большинство крупных интернет-сайтов, а также как базовый код на каждом Android-телефоне. Знаете, как называется книга Линуса Торвальдса о том, как он изобрел Linux? «Just for Fun».

Всемирная паутина создавалась точно так же. Сначала никто не воспринимал ее всерьез как площадку для зарабатывания денег. Речь шла о веселье от совместной работы, о том, как нажимать на ссылку и подключаться к другому компьютеру на другом краю земли и создавать похожие направления для наших коллег. Мы все были энтузиастами. Некоторые из нас были также предпринимателями.

Безусловно, это такие предприниматели, как Билл Гейтс, Стив Джобс, Майкл Делл в эпоху персонального компьютера; Джефф Безос, Ларри Пейдж, Сергей Брин и Марк Цукерберг в эпоху Интернета, которые видели, что этот мир, движимый страстью к открытиям и совместному использованию, может стать колыбелью новой экономики. Они нашли кредиторов, сделали из игрушки инструмент и создали предприятия, которые превратили движение в индустрию.

Урок усвоен: воспринимайте любопытство как руководство для построения будущего. Это ощущение чуда может означать только то, что эти сумасшедшие энтузиасты видят то, чего не видите вы… пока.

Об огромном разнообразии программного обеспечения, возникшего вокруг свободного программного обеспечения, рассказано в книгах-бестселлерах, которые стали драйверами моего издательского бизнеса. Язык программирования Perl не был единственным. Многие из самых успешных книг 1990-х годов о технологиях, книги, названия которых могли привлечь только программиста – «Programming Perl», «Learning the Vi Editor», «Sed & Awk», «DNS and Bind», «Running Linux», «Programming Python», – все они были о программном обеспечении, которое было написано одиночками и свободно распространялось через Интернет. Сама Сеть стала общественным достоянием.

Я понял, что многие из авторов этих программ были даже не знакомы друг с другом. Сообщество свободного программного обеспечения, которое объединилось вокруг Linux, не сильно было связано с интернет-сообществом. Ввиду моей должности издателя книг о технологиях, я вращался в обоих этих кругах. Поэтому я решил объединить их. Им необходимо было осознать себя как часть единой истории.

В апреле 1998 года я организовал мероприятие, которое я назвал «The Freeware Summit» (англ. «Саммит свободных программ»), призванное объединить создателей множества наиболее важных свободных программ.

Момент был выбран идеально. В январе известная интернет-компания Марка Андриссена, Netscape, созданная для коммерциализации веб-браузера, решила снабдить свой веб-браузер исходным кодом, создав проект по разработке свободного программного обеспечения под названием Mozilla. Под конкурентным давлением со стороны компании Microsoft, которая создала собственный браузер и отдала его бесплатно (но без исходного кода), чтобы «перекрыть Netscape кислород», у Netscape не было выбора, кроме как вернуться к корням, к свободному программному обеспечению из Интернета.

На встрече, которая состоялась в отеле Stanford Court (современный Garden Court) в Пало-Альто, я собрал вместе Линуса Торвальдса, Брайана Белендорфа (одного из основателей проекта веб-сервера Apache), Ларри Уолла, Гвидо ван Россума (создателя языка программирования Python), Джейми Завински (главного разработчика проекта Mozilla), Эрика Рэймонда, Майкла Тименна (основателя и главного исполнительного директора Cygnus Solutions, компании, которая занимается коммерциализацией инструментов свободного программирования), Пола Викси (автора и разработчика BIND [Berkeley Internet Name Daemon], программного обеспечения, стоящего за интернет-системой доменных имен) и Эрика Оллмана (автора Sendmail, программного обеспечения, которое отправляло большую часть электронной почты).

Одной из тем для обсуждения на встрече было собственно название свободного программного обеспечения. У движения свободного программного обеспечения Ричарда Столлмана появилось множество противников. В основном в отношении его, казалось бы, радикального утверждения, что весь исходный код программного обеспечения должен распространяться свободно, потому что было бы аморально поступать иначе. Что хуже, многие думали, что идея свободного программного обеспечения подразумевает, что его разработчики враждебно настроены по отношению к коммерческому использованию. На встрече Линус Торвальдс заметил: «Я не понимал, что английское слово free имеет два значения: «свободный» и «безвозмездный».

Линус не был единственным, чьи представления о том, что означает слово free, были неполными. На отдельном заседании Кирк Мак-Кьюзик, глава проекта Berkeley Unix, который разработал множество ключевых функций и утилит Unix, включенных в Linux, сказал мне: «Ричард Столлман любит говорить, что авторское право – это зло, поэтому нам нужна новая концепция под названием «авторское лево». Здесь, в Беркли, мы используем термин «копировальный центр», таким образом, мы говорим людям, чтобы они шли в копировальный центр [местный фотокопировальный магазин] и делали копию». Проект Berkeley Unix, который в 1983 году познакомил меня с операционной системой, поддерживал давнюю академическую традицию обмена знаниями. Исходный код был отдан в свободное пользование, чтобы люди могли программировать на его основе, в том числе использовать его в коммерческих целях. Единственным требованием была атрибуция.

Боб Шейфлер, директор проекта MIT X Window System, придерживался той же философии. X Window System была запущена в 1984 году, и к моменту, когда я познакомился с ней в 1987 году, она становилась стандартной системой для Unix и Linux, которую перенял практически каждый производитель и адаптировал под себя. Моя компания разработала серию руководств по программированию для X, которые использовали спецификации MIT в качестве базы, переписывали и расширяли их, а затем лицензировали их для компаний, поставляющих новые системы Unix и X. Боб поддержал меня. «Это именно то, что мы хотим от компаний, – сказал он. – Мы закладываем фундамент, и мы хотим, чтобы все строили на нем».

Ларри Уолл, создатель Perl, был еще одним моим наставником по вопросу, как следует воспринимать свободное программное обеспечение. Когда я спросил его, почему он сделал программное обеспечение Perl свободным, он объяснил, что работа других дала ему столь многое, что он чувствовал себя обязанным дать что-то взамен. Ларри также процитировал мне ставшее классикой высказывание Стюарта Бранда: «Информация не хочет быть бесплатной. Она хочет быть ценной».

Как и многие другие авторы свободного программного обеспечения, Ларри обнаружил, что одним из способов сделать его информацию (то есть его программное обеспечение) более ценной было отдать ее бесплатно. Он смог увеличить ее ценность не только для себя (потому что те, кто ее использовал, вносили изменения и улучшения, которыми он мог воспользоваться), но и для всех, кто ее использует, поскольку, когда программное обеспечение получает более широкое распространение, оно априори может быть принято за основу для дальнейшей работы.

Тем не менее мне также было ясно, что производители патентованного программного обеспечения, в том числе такие как компания Microsoft, которую большинство сторонников свободного программного обеспечения считало аморальной, решили, что они могут сделать свою информацию ценной, ограничив доступ к ней. Microsoft создала огромную ценность для себя и своих акционеров, но она также сыграла ключевую роль в повсеместном распространении персональных компьютеров, что было необходимой предпосылкой сегодняшних мировых компьютерных сетей. Это имело важное значение для общества в целом.

Я видел, что у Ларри Уолла и Билла Гейтса было много общего. Как создатели (хотя и с множеством соавторов) организации интеллектуального труда, они приняли стратегические решения о том, как наилучшим образом максимизировать свою ценность. История доказала, что каждая из этих стратегий – рабочая. Для меня стало вопросом номер один, как отдельному предпринимателю или компании максимизировать создание ценности для общества, а не просто для получения дохода за счет прироста стоимости. Было ли предоставление свободного доступа к программному обеспечению лучшей стратегией, чем сохранение его в частной собственности?

На протяжении всей моей карьеры этот вопрос периодически возникал в более широком смысле: Как бизнес может принести обществу большую пользу, чем себе?

Что в имени тебе моем?

В ходе баталий по поводу названия free software (англ. «свободное программное обеспечение») предлагались различные варианты. Майкл Тименн сообщил, что компания Cygnus начала использовать термин sourceware (от англ. source – «источник»). Но Эрик Рэймонд настаивал на термине open source (англ. «открытый источник»), который всего шесть недель назад придумала Кристин Петерсон из Foresight Institute, исследовательского центра по нанотехнологиям, на заседании, созванном Ларри Августином, генеральным директором одной из компаний Linux под названием VA Linux Systems.

Эрик и еще один разработчик программного обеспечения, являющийся активистом движения свободного программного обеспечения, Брюс Перенс, были так воодушевлены новым термином Кристин, что создали некоммерческую организацию под названием «Open Source Initiative» для объединения различных используемых на свободное программное обеспечение лицензий во что-то наподобие металицензии. Но пока еще этот термин употребляется редко.

Не всем он понравился. «Звучит слишком похоже на «открытые раны» (англ. open sores), – прокомментировал один из участников. Но все мы сошлись во мнении, что существуют серьезные проблемы с названием free software (англ. «свободное ПО») и что повсеместное внедрение нового названия может стать важным шагом вперед. Поэтому мы решили голосовать. Термин open source легко обошел sourceware, и все мы согласились использовать новый термин в будущем. Это был важный момент, потому что в конце дня я собирал пресс-конференцию с журналистами из New York Times, Wall Street Journal, San Jose Mercury News (ежедневная газета Кремниевой долины того времени), Fortune, Forbes и из многих других национальных изданий. Когда в начале 1990-х годов я продвигал коммерциализацию Интернета, я наладил отношения со многими из журналистов, и они пришли, хотя и не знали, какими будут новости.

Участники нашего обсуждения расположились перед собравшимися репортерами, и я рассказал журналистам историю, которую никто из них не слышал раньше. Это было примерно так:

«Когда вы слышите термин free software – «свободное программное обеспечение», – вы думаете, что это движение повстанцев, которое враждебно относится к коммерческому программному обеспечению. Я здесь, чтобы сказать вам, что каждая крупная компания, включая вашу собственную, уже использует свободное программное обеспечение каждый день. Если у вашей компании есть доменное имя в Интернете – скажем, nytimes.com, или wsj.com, или fortune.com, – это имя работает только благодаря BIND, программному обеспечению, написанному этим человеком – Полом Викси. Веб-сервер, который вы используете, вероятнее всего – Apache, созданный командой, одним из основателей которой является сидящей десь Брайан Белендорф. Этот сайт также активно использует языки программирования, такие как Perl и Python, написанные Ларри Уоллом, сидящим здесь, и Гвидо ван Россумом, сидящим здесь. Если вы отправляете электронное письмо, оно направляется в пункт назначения при помощи программы Sendmail, написанной Эриком Оллманом. И это мы еще не дошли до операционной системы Linux, о которой вы все слышали, которая была создана сидящим здесь Линусом Торвальдсом.

И вот что удивительно: все эти парни занимают доминирующее положение на рынке в важных сегментах сетевого программного обеспечения без помощи какого-либо венчурного капиталиста, который давал бы им деньги, без какой-либо компании за их спиной, а просто в силу создания отличного программного обеспечения и предоставления его каждому, кто хочет использовать его или хочет помочь им в его разработке.

Поскольку термин free software имеет некие негативные дополнительные значения, мы собрались здесь сегодня и решили использовать новое название: open source software – «программное обеспечение с открытым исходным кодом».

В течение следующих нескольких недель я дал несколько десятков интервью, в которых объяснил, что все наиболее важные компоненты интернет-инфраструктуры были «с открытым исходным кодом». Я все еще помню недоверие и удивление многих из первых интервьюеров. Через несколько недель, однако, это стало общепризнанной истиной, новой картой. Никто даже не помнит, что мероприятие изначально называлось Freeware Summit. Впоследствии он упоминался как The Open Source Summit (англ. «Саммит открытого исходного кода»).

Это основной урок о том, как увидеть будущее: собрать вместе людей, которые уже живут в нем. Писателю-фантасту Уильяму Гибсону принадлежит известная фраза: «Будущее уже наступило. Просто оно еще неравномерно распределено». Первые разработчики Linux и Интернета уже жили в будущем, которое находилось в пути в большой мир. Их объединение стало первым шагом к перекраиванию карты.

Смотрите ли вы на дорожную карту?

В этом состоит еще один урок: учитесь определять, когда вы смотрите на карту, вместо того чтобы смотреть на дорогу. Постоянно сверяйтесь с картой и уделяйте особое внимание всему тому, что не обозначено на ней. Так я смог заметить, что в описании свободного программного обеспечения, выдвинутом Ричардом Столлманом и Эриком Рэймондом, было проигнорировало самое успешное свободное программное обеспечение из всех – свободное программное обеспечение, лежащее в основе Интернета.

Ваша карта должна помогать вам видеть, а не заменять собой зрение. Если вы знаете, что приближается поворот, вы должны быть начеку. Если поворот не появляется в ожидаемом месте, возможно, вы сбились с пути.

Мое собственное обучение тому, как следить за дорогой, началось в 1969 году, когда мне было всего пятнадцать лет. Мой брат Шон, которому было семнадцать, познакомился с человеком по имени Джордж Саймон, которому суждено было сыграть решающую роль в моей интеллектуальной жизни. Джордж был лидером отряда скаутов Explorer Scouts, подросткового подразделения бойскаутов – ни больше ни меньше. В отряде, к которому присоединился Шон, основное внимание уделялось невербальному общению.

Позже Джордж стал вести семинары в Институте Эсален, задача которого в 1970-х годах заключалась в изучении развития потенциала человека. В этом же заключается задача штаб-квартиры Google Googleplex или штаб-квартиры Apple Infinite Loop в Кремниевой долине сегодня. Я преподавал в Эсалене вместе с Джорджем, едва окончив школу, и с тех пор его идеи оказывают глубокое влияние на мое мышление.

Джордж был сторонником, казалось бы, сумасшедшей идеи о том, что сам язык является своего рода картой. Язык формирует то, что мы можем видеть, и то, как мы это видим. Джордж изучил работу Альфреда Коржибски, чья книга 1933 года «Science and Sanity» в 1960-х годах снова вошла в моду, в основном благодаря работе ученика Коржибски, С. И. Хаякавы.

Коржибски считал, что сама реальность принципиально непостижима, поскольку она всегда воспринимается опосредованно через нашу нервную систему. Собака воспринимает мир совсем иначе, чем человек, и даже мировосприятие отдельных людей имеет огромные различия. Но также важно то, что наше восприятие формируется при помощи слов, которые мы используем.

Я испытал яркий опыт подтверждения этой теории позже, когда переехал в Себастопол, небольшой городок в Северной Калифорнии, где я держал лошадей. Раньше я смотрел на луг и видел то, что называл «травой». Но со временем я научился различать овес, рожь, ежу сборную и люцерну, а также другие виды кормов, таких как вика.

Теперь, когда я смотрю на луг, я вижу все эти, а также другие виды растений, названий которых я не знаю. Наличие в языке слов для обозначения травы помогает мне видеть глубже. Язык также может пустить нас по ложному пути. Коржибски любил показывать людям, как слова формируют их представление о мире. Однажды произошел забавный случай: своим одноклассникам он раздал печенье из коробки, завернутой в коричневую бумагу. Когда все начали есть угощение, а некоторые потянулись за добавкой, он сорвал обертку, показывая, что это было печенье для собак. Несколько учеников выбежали из класса, чтобы его выплюнуть. Урок Коржибски: «Я только что продемонстрировал, что люди едят не просто пищу, но и слова, и вкус второго часто превалирует над вкусом первого».

Коржибски утверждал, что многие психологические и социальные аберрации можно рассматривать как проблемы с языком. Рассмотрим расизм: он использует термины, отрицающие основы человечности в некоторых людях.

Коржибски призывал всех осознавать процесс абстрагирования, в ходе которого реальность превращается в серию утверждений о реальности – в карты, которые могут помочь нам, но также могут сбить нас с пути.

Это понимание выглядит особенно важным в свете фейковых новостей, которые в 2016 году омрачили президентские выборы в США. Речь идет не столько о самых возмутительных примерах вроде сообщений о детском рабстве, якобы используемом в ходе кампании Клинтон в Вашингтоне, сколько о системном и алгоритмичном подборе новостей таким образом, чтобы они соответствовали предвзятому мнению людей, усиливали его. Сейчас целые слои населения руководствуются разительно отличающимися картами. Как мы можем решить самые актуальные мировые проблемы, когда мы даже не пытаемся создать карты, указывающие реальный путь вперед, а вместо этого ориентируемся на достижение политических или деловых целей?

После нескольких лет работы с Джорджем я почти инстинктивно чувствовал, когда оказывался связан оковами слов, которыми мы описываем реальность. И тогда я переключал внимание на то, что я испытываю на самом деле, и даже, более того, стремился выйти за рамки переживаний по отношению к самому этому факту. Когда вы сталкиваетесь с неизвестным, восприимчивость и открытость неизвестному подталкивают к созданию новых карт вместо того, чтобы просто пытаться наложить старые карты на новую местность.

Именно эта привычка изучать сам мир, а не просто перетасовывать карты, является основой оригинальных работ в науке и, как я пытаюсь донести в этой книге, в бизнесе и в технологии.

Как говорится в его автобиографии, «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»[2], легендарный физик Ричард Фейнман был потрясен тем, как много учеников в классе, который он посетил во время своего отпуска в Бразилии, не смогли применить то, чему их учили. Сразу после лекции о поляризации света, включающей опыт с использованием полосок поляризационной пленки, он задал вопрос, ответ на который можно было получить, посмотрев сквозь пленку на свет. Несмотря на то что ученики могли процитировать соответствующую формулу, совместить ее символы с практикой они не смогли. Они выучили символы (карты), но просто не могли связать их с реальными условиями настолько, чтобы использовать их в реальной жизни.

Страницы:

Читать бесплатно другие книги:

Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

Ротфусс Патрик

Всякое прошлое забывается, превращаясь в сказки, которыми пугают малых детей. Но пробьет час, и древ...

Валид

Шерр Анастасия

Он – неконтролируемый зверь. Циничный и жестокий, не знающий сострадания и сочувствия. Он – брат мое...

Этой кнопке нужен текст. O UX-писательстве коротко и понятно

Егерев Кирилл

Количество сайтов и приложений только увеличивается с каждым годом, и в последнее время растет спрос...

Подонок

Соболева Ульяна

Меня зовут Андрей Тихомиров. Десять лет назад мою жизнь разрушила маленькая лживая девчонка. Она еще...

Самое ценное. Чему на самом деле важно научить ребенка, чтобы он вырос успешным и счастливым

Левин Мэдлин

Книга детского психолога и кандидата наук Мэдлин Левин предлагает пересмотреть существующие взгляды ...

Социализм. История благих намерений

Станкевичюс Александр

Книга известного культуролога и публициста Александра Станкевичюса является весьма любопытным исслед...