Нечто из Рютте Конофальский Борис

Тем временем Ёган стал носить из комнаты в зал вещи ламбрийцев: латы, оружие, седла, потники, великолепные сбруи. Последним он принес арбалет. Купец сразу схватил его:

– Добрая вещь, – сказал он, рассматривая оружие. – Думаю, стоит пять серебряных монет.

– Он стоит двадцать, но продавать я его не буду, он мне нужен. Ёган, унеси.

– Опять цену набиваете?

– Нет, это мое личное оружие. Меня из него ранили, я знаю его силу. Я его себе оставлю.

– Вас из него ранили в руку?

– Нет, в ногу. По плечу я получил секирой.

– Жаль. Я бы такой арбалет купил бы.

– Я б сам такой купил бы.

После этого трактирщик принес вина, и добрые господа занялись добрым делом: руганью и торговлей. В результате Волков оставил себе еще одну кольчугу. Не сошлись в цене. Кольчуга была отличной, из мелких паяных колец. За бесценок такую солдат отдавать не хотел. Так же он оставил себе добрые боевые перчатки, пару крепких стёганок, шлем, горжет, копье удивительной работы для Ёгана, секиру и великолепную алебарду. Все остальное купец купил. За все Волков получил восемьдесят одну монету. Люди Рицци поволокли вещи в фургон, сам Рицци, вроде, был доволен, а Волков не мог закрыть кошель от серебра. Он понимал, что с такими деньгами опасно находиться в этой глуши. За такие деньги даже Ёган может зарезать, и солдат сказал:

– Послушайте, Рицци, раз вы родом из Верго, значит, у вас есть свой банк. Вы же не только купец, но еще и меняла?

– Разумеется.

– И деньги в рост даете?

– Разумеется.

– И векселя пишите?

– Мои векселя ходят отсюда и до Фризии. На любую сумму.

– Под какой процент берете деньги?

– Один процент годовых. Без ущерба при расторжении раньше срока.

– Давайте два, и я дам вам сто монет.

– И не надейтесь. Вы и на пол процента согласитесь, еще и спасибо скажете.

– С чего бы?

– Да с того, – купец усмехнулся, – у вас кошель не застегивается от денег. Значит, кроме моих, там еще и ваши были. А вы тут один. И, какой бы вы не были искусный воин, вас может любой зарезать. Хоть трактирщик, хоть ваш холоп.

«Вот жирный мерзавец, – подумал Волков. – Все видит».

– Поэтому соглашайтесь на мой один процент, и я напишу вам вексель.

– Ну, что ж… Один так один, – произнес солдат. – Пишите бумагу.

– На предъявителя?

– Только именной.

– Фернандо! – Крикнул купец одному из своих людей. – Выпиши вексель господину воину.

      Купец вскоре уехал в свой Вильбург, уехал довольный. Волков сидел в харчевне, следил за Хильдой, которая босая и с подобранной юбкой мыла полы, когда пришел Ёган.

– Коновал сказал, что конь будет здоров через неделю. – Произнес слуга. – А что с конем произошло?

– Да напугал его урод какой-то, он поскользнулся и упал. – Отвечал солдат, любуясь, как под ветхой кофтой девицы, в такт её движениям, колышется тяжёлая грудь.

– Урод? Что за урод?

– Да не знаю, толи холерный, толи чумной. Хотя не чумной, язв на нём не было. Выскочил из болота, конь поскользнулся и упал на бок, на стремя.

– Из болота? – Удивился Ёган. – Неужто водяной?

– Да почем мне знать? Больной весь, уродливый. Толи желтый, толи серый. У вас раньше таких видели?

– Слыхом не слыхивал. Даже от стариков.

– Ну и черт с ним, готовься к барону ехать.

– Я готов.

– Кольчугу наденешь и меч возьмешь.

– Ох, господин, меня аж потом прошибает. Неужто я меч привяжу? Прям как благородный.

– Ты молись, дурень, чтобы им пользоваться не пришлось.

– А что, может, придется?

– Всякое может быть. Я уже стольких людей барона побил, что он и осерчать может.

– А что будет, если осерчает?

– Меня убьют, тебя повесят, – абсолютно спокойно ответил Волков.

Ёган молчал, смотрел на него чуть растерянно.

– Ну что ты глазами хлопаешь? Уже и меч не в радость? – Смеялся солдат.

– Ну…

– Да не бойся ты, Бог милостив.

– В том то и дело, что ко мне не очень-то.

– И что ж теперь? Не пойдешь со мной?

– Да как же не идти? – Ёган вздохнул. – Пойду. Мне теперь деваться некуда. Я теперь с вами до гробовой доски.

– Тогда давай одеваться будем. Сегодня сходим к барону, а завтра поутру, потуману, уедем отсюда. Ты все свои дела сделал?

– Ага. Баба моя в монастырь пойдет, а дети, корова и надел брату. Так что поутру уедем.

– Вот и славно. Бриться давай.

В харчевне никого не было. Хильда носила горячую воду, делала ироничные замечания.

– Ой, прям как незамужняя готовится к ярмарке, и моются, и моются.

– Не смей меня сравнивать с бабами, – заметил солдат. – Получишь у меня.

– Ой, напугали.

– Не разговаривайте, господин, я вас порежу, – пыхтел Ёган, брея Волкова.

Брил он неловко, но старательно.

– Да не скреби ты так, кожу соскребешь.

– И то верно, – заметила ехидно Хильда. – Кожа-то у твоего господина нежная.

– Уйди отсюда, – рявкнул солдат.

– Так я воду принесла.

– Принесла и убирайся.

– О Господи, ну прям, в самом деле, как девки перед фестивалем. Осталось только ножкой топнуть.

– Уйди, – заорал Ёган, – сейчас дрын возьму!

Брунхильда чуть не бегом кинулась прочь, продолжая дразниться и смеяться.

А Ёган добрил солдата и спросил:

– Мне тоже побриться?

– Щеки и подбородок выбрей. Усы оставь.

– Ага.

– Потом руку мне разбинтуй.

– Так монахи не велели.

– Разбинтуй. Не хочу со стянутой рукой, как калека, в замок идти.

– А что, думаете, она может пригодиться?

Солдат чуть подумал и ответил:

– Ну, если дойдет до того, что она мне понадобится, то потом она мне точно не понадобится.

– Чего? – Не понял Ёган.

– Ничего, – ответил солдат, – брейся и помоги мне одеться.

Глава пятая

Замок

Мосты подъёмные и рвы

Замкнутые владенья

Здесь ночью слышен смех совы

И бродят приведенья

К. Бальмонт

Волков надел бригантину, а Ёган кольчугу доброй ламбрийской работы. Заметные усы добавили ему мужественности, меч добавил воинственности. Кольчуга сидела, как влитая, на широких плечах. Те, кто его видел в первый раз, никогда б не подумали, что этот человек пахал землю. Выглядел он закаленным воякой. Они сели на лошадей и поехали к замку.

– Ты чего коня ногами-то душишь? Тебе каблуки с сапогами зачем? – Произнес солдат, разглядывая спутника.

– Так непривычно. Я ж всю жизнь без седла ездил.

– Это видно. Выпрями чуть ноги. Каблуками в стремена упрись. Расслабься, не ложись коню на шею. Наоборот, чуть откинься назад, чтобы ехать вальяжно, чтобы было видно, что едет воин, а не холоп.

– Так? – Ёган сделал всё, что это нужно.

– Так. Узду левой рукой держи, правая для копья или для меча.

Солдат был доволен. Ёган действительно стал походить на человека весьма немирной профессии, но Волков прекрасно понимал, что это только видимость. Как на боевую единицу, он на него не рассчитывал.

– А что там? Пшеница? – Спросил солдат, поглядывая на поля, мимо которых они проезжали.

– Ага, какой-то дурень высадил, – ответил Ёган. – Считай, что зерно в яму бросил.

– Не взойдет, думаешь?

– Не поднимется. Откуда при таких дождях-то? Солнца-то нету.

– А там что? – Волков указал на зеленеющее поле.

– Там рожь. Она хоть как-то, хоть по малости пролезет. А пшеница – дело мертвое.

– Так, что, значит, урожая не будет?

– Так третий год его не будет. Солнца-то нет, а без солнца только щавель да репа растет.

– Что, голод будет?

– Нет, не будет. Раньше был бы, до чумы, когда люд был. А сейчас с чего бы? За пять лет половина дворов опустела. Рожь помереть не даст. Черного хлеба на всех хватит, да и трава хорошая. Скотина радуется.

Так, за разговорами, они не спеша доехали до замка. Замок был старый. Ров давно осыпался. Угол справа от ворот треснул, сами ворота кривые, требовали ремонта.

«С пятью десятками бойцов за три дня взял бы», – подумал солдат, въезжая внутрь.

Краем глаза, он увидел, как Ёган незаметно попытался осенить себя святым знамением. Волков поймал его за руку и зашипел:

– Даже не смей бояться, а уж если боишься, то не смей показывать. Понял меня?

Ёган закивал в ответ.

Они остановились у коновязи и слезли с коней. Волков кинул повод Ёгану и пока тот вязал коней, осмотрелся. На одной из стен, у лестницы, что вела в покои, стоял сержант, с ним еще один стражник. Еще двое у ворот. Солдат был уверен, что это не все. Сержант с лестницы кивком головы указал куда двигаться. Солдат пошел туда, куда тот указал. Его догнал Егал и зашептал:

– А может еще ничего и не будет… Чего вы сделали нашему барону? Ничего не сделали, а наоборот даже, побили дезертиров.

– На въезде в его землю я избил его людей, – ответил солдат, – этого уже достаточно. Затем я ранил одного из его людей. Затем избил его управляющего. Мало тебе?

– Да уже не мало, – почесал голову мужик, – а ему-то вы ничего ж не делали?

– Дурень, я нанес ему оскорбление, избивая его людей. Во всяком случае, он может так считать.

– А-а, оскорбление, – понял Ёган.

Они поднялись по лестнице, сержант, не здороваясь, указал рукой, куда идти, и сам пошел следом.

– А еще я увел у него одного его холопа, – продолжал солдат.

– Это кого же? – Спросил Ёган.

– Догадайся, – покосился на него Волков.

Они вошли в темный, огромный зал. На стенах горели лампы, но это не добавляло света, потолка солдат не видел. В узкие окна без стёкол кроме дождя ничего не проникало. Какой-то свет давали два подсвечника, стоявшие на огромном столе и камин, в который мог войти взрослый мужчина, не склоняя головы. В камине начинали гореть две половинки бревна. Во главе стола, рядом с камином, в жестком кресле с высокой спинкой сидел человек.

Солдат и Ёган подошли ближе. Солдат поклонился изысканно, а Ёган очень неуклюже. Как только они поклонились, в зал, вслед за ними, вошел сержант и четыре стражника в шлемах, стеганках и с копьями. Солдат мельком глянул на них и произнес:

– Рад приветствовать вас, господин барон.

Барон был немолод. Ему было чуть за сорок. Заметная седина тронула волосы, лицо было чуть опухлым, одутловатым. Его нос был сломан, нижняя губа и подбородок были рассечены. Сейчас там белел шрам. Он сжимал серебряный кубок, недобро смотрел на солдата и, наконец, произнес:

– А вот я не рад приветствовать вас, как вас там величают?

– Меня зовут Яро Фолькоф, я отставной гвардеец, правофланговый корпорал, охрана штандарта его высочества герцога де Приньи.

– Ух ты! – Притворно восхитился барон. – Да неужели? И вы всерьез полагаете, что это имя… имя какого-то… черт знает какого герцога произведет на меня впечатление?

Волков заметил, что барон не совсем, чтобы трезв.

– Ни секунды на это не надеялся. Я надеялся, что на вас произведет впечатление, то, что я воин, как и вы, а не бандит, дезертир, или дебошир.

– А вот ведете себя именно как бандит и дебошир, – заметил барон.

– Не могли бы вы уточнить, когда это и где было?

– Когда вы напали и ранили моего человека.

– Ну, что ж, я расскажу, как это было. Я снимаю комнату в харчевне, так как получил рану в стычке с дезертирами, в которой я участвовал по просьбе вашего коннетабля. И вот, возвращаясь от лекаря-монаха, я застаю в своей комнате вашего сержанта и еще двух людей, которые копаются в моих вещах. На мое законное требование покинуть комнату один из них заявляет, что сейчас они меня зарежут, и заберут все мое добро себе.

– Врет он, – рявкнул сержант. – Мы пришли забрать десятину мертвых, чтобы отдать бабам погибших наших людей. А он на нас напал.

– А почему вы пришли, когда меня не было?

– А что ж нам, ждать тебя что ли? Ты сбежать хотел, чтобы деньги не отдавать.

– В отличие от вас, я не вор, и законы воинской корпорации чту неукоснительно.

– Кто вор? Я!? – Заорал сержант.

– Ну а кто еще в отсутствии хозяина копается в его вещах, а когда его ловят на месте, пытается его убить? Так делают воры.

– Ну… – Начал было сержант, но его перебил барон.

– Замолчи, – он сделал глоток из кубка и спросил у Волкова: – так что вы хотите сказать, что мои люди воры?

– Вы это сами должны решить, господин барон. Когда я в первый раз поймал вашего старосту на воровстве – я его предупредил…

– А что он у вас украл?

– Оружие. То, что я взял в бою у дезертиров. Он, не скрываясь, сложил его в телегу и хотел уехать. Я забрал оружие и предупредил его. Второй раз он пытался увести у меня коня стоимостью в двадцать талеров. Я остановил его, а он заявил, что это ему велел сделать сержант.

– Я ему такого не велел, врет он.

После этой фразы Волкову стало легче. Он понял, что сержант и староста действовали не по распоряжению барона, а сами по себе.

– То есть, – произнес барон, – вы утверждаете, что в моем феоде мои люди воруют у проезжих.

– Я думаю, что, в первую очередь, воруют они у вас. Ну, или что-то затевают против вас.

– Вот даже как? Вам придется подтвердить свои слова, – сурово сказал барон.

– Для этого я и пришел сюда, – смело ответил Волков.

Он достал из рукава пергамент, подошел и положил его на стол перед бароном. Тот взял лист бумаги, взглянул на него и швырнул рядом с кубком:

– Что это? Язык древних? Я не поп, чтобы читать на нем.

– Нет, это ламбрийский, – и подозвал Ёгана. – А ну ка скажи барону, где ты нашел эту бумагу.

– Ну, я снимал сапог, и там это было.

– Какой еще сапог? – С раздражением спросил барон.

– Ну, с дезертира, с мертвого, сапог стягивал, а она там была. Гляжу – на пол упала.

– И что здесь написано?

– Не знаю, – испуганно ответил Ёган.

– Замолчи, дурак, – рявкнул барон и кривым пальцем постучал по бумаге. – Что здесь написано? – Он смотрел на солдата.

– Здесь сказано: «Сопляк узнал про мельницу, предупредите господина с мельницы, а с сопляком разберитесь, иначе донесет. Но так, чтобы никто не подумал, чего».

– И что все это значит? Звучит как дурь какая-то.

– Звучит как дурь, если не знать, что под сопляком подразумевали вашего коннетабля, которого они заманили в харчевню и убили первым. Он очень мешал кому-то в вашем феоде, что-то знал.

– Да неужто мельнику? – Ехидно усмехнулся барон. – А может, обоим? У меня их двое.

– На вашем месте я бы проверил обоих. И еще бы выяснил, куда в вашем феоде люди деваются. Я, например, послал парня в монастырь за лекарствами, дал своего коня, только коня дохлого и нашли. А еще у вас по болоту ходит холерный уродец и на людей кидается.

– Какой еще холерный уродец? – Ехидство как рукой сняло, барон был серьезен. – По какому болоту?

– По тому болоту, что лежит вдоль дороги, которая ведёт к монастырю.

– А кто вам про него рассказал? – Спросил барон абсолютно серьёзно.

– Я его сам видел, так же, как и вас. Конь его почуял и понес, я сам чуть кости не переломал. А что, вам про него уже что-то говорили?

Барон не ответил, он уставился в стол перед собой. Все молчали. В огромном зале было тихо, только ветер завывал в камине, да громко треснуло полено, раскидав несколько искр.

– Садитесь, – вдруг произнес барон, указывая на стул рядом с собой.

Солдат попытался отодвинуть этот стул, но двигать одной рукой такую мебель было невозможно. Стул было неимоверно тяжел и массивен. Хорошо, что Ёган догадался, подбежал и помог. Солдат уселся.

– Что у вас с левой рукой? – Спросил барон.

– Старая рана. Моя первая. А в харчевне получил по ней еще раз, очень крепко получил. – Он чуть помолчал. – Монахи сказали, что б левой рукой не шевелил.

– Я вас понимаю. Старые раны.

– Я вижу, что сия учесть и вас не миновала.

– Вы про лицо или про руку? – Барон показал правую руку, она тоже была заметно искалечена. Пальцы были ломаны, а на указательном не было ногтя. – Лицо – это турнирные забавы молодости, а рука – это Вербург. Это барон де Шие. Мы с ним сшиблись, оба коня насмерть, я ему копьем в шлем, он мне в руку. Вечером мы с ним выпили, он оказался добрым малым. Добрым рыцарем.

– Я тоже был при Вербурге.

– Вы? – Барон посмотрел на солдата с недоверием. – Сколько ж лет вам тогда было?

– По-моему, пятнадцать уже исполнилось.

– А на чьей стороне вы были?

– Ну уж не на стороне еретиков.

– А кто был вашим капитаном?

– Не знаю, но платил мне тогда лейтенант Брюнхвальд.

– Брюнхвальд! – Радостно воскликнул фон Рютте. – Я ж его знал. Я пил с ним перед сражением, а где вы стояли?

– Слева.

– В низине?

– В самой низине. С рассвета и до полудня я простоял по щиколотку в воде.

Барон аж подпрыгнул. Он больше не был суров. Он был и радостен, и возбужден, и даже возмущен.

– Это ж вы, мерзавцы, побежали первыми, – кричал он, указывая на солдата кривым пальцем без ногтя.

– А где в это время были вы? – Спросил Волков.

– В это время я уже лежал в обозе с изуродованной рукой.

– Так вот, мы побежали, когда велийские ландскнехты ушли спасать свои шмотки после того, как кавалерия противника ворвалась в наш обоз. А с нами осталось только полторы сотни копейщиков, которых шесть сотен рейтар даже не заметили, когда кинулись нас топтать. Что может сделать тысяча лучников с шестью сотнями добрых рейтар, которые смяли полторы сотни копейщиков и несутся на них во весь опор. Я даже одного выстрела сделать не успел. Расскажите-ка мне, барон, как кавалерия противника оказалась в нашем обозе?

– Ах-ха-ха! – Радостно засмеялся барон. – Дело то было веселое. Мы сшиблись с их рыцарями в центре, как положено, с хрустом и звоном. Сталь в сталь, мясо в мясо. Нас было чуть больше, но суть не в этом. Мы были лучше, и поэтому мы их опрокинули. Они откатились, а наши чуть увлеклись и решили немного порубить арбалетчиков, уж больно хорошо они стояли. Да уж…

– Да уж, а наемные кавалеристы противника смяли ваших оруженосцев и заехали в наш обоз.

– Ну, я то этого не помню, – сказал барон и заорал: – Ёган, Ёган!

Из сумрака зала шаркающей походкой старика пришел слуга.

– Кубок моему гостю, – сказал барон. – И давай ужин.

– Ужин, – удивился старый слуга. – Его еще не начали готовить, господин.

– Ну, тогда принеси нам вина и какой-нибудь еды. Вчерашний пирог, окорок, сыр. Неси, давай. – И он продолжил. – Я не помню, как все закончилось. У меня была раздроблена рука и надо мной колдовали лекари.