Обречённые на падение Эмили Рэй

СЛОВО АВТОРА

Сколько ударов судьбы может выдержать человек? Одни спасаются разговорами с друзьями, другие ищут опору в любимых, третьи находят поддержку в творчестве, а четвёртые – начинают молиться. Все мы разные, как и наши способы.

В тяжёлые моменты очень легко оступиться, выбрать неправильный путь и вместо того, чтобы выкарабкаться, лишь глубже выкопать себе яму. Важно зацепиться за лучик света, который тянет тебя наверх. В конце концов, если вокруг лишь тьма, то этот лучик света – ты.

ПРОЛОГ

Тем хмурым апрельским утром жители Хосдейла ещё ни о чём не догадывались. Дети неохотно отправлялись в школу, взрослые привычно ехали на работу, а некоторые горожане оставались дома у экранов телевизоров. Моросил мелкий противный дождь, и лишний раз выходить на улицу ни у кого желания не возникало. Лишь пара непоседливых, какими им и следует быть в этом возрасте, мальчишек натянули на себя дождевики и помчались к реке пускать самодельные кораблики, где и нашли то, что впоследствии потрясло весь город.

Глубокие воды реки были спокойны, только дождевые капли создавали на поверхности мелкую рябь из множества круговых волн. Деревья, как обычно, шелестели зеленеющей листвой, словно перешёптывались, рассказывая друг другу новость о выброшенном на берег теле: её звали Вивьен Деламар, и она прибыла в Хосдейл с целью выяснить, кто стоит за многолетним похищением людей.

1. ДЖЕЙН

Как много нас, проживающих жизни на автомате.

Как мало тех, кому даётся второй шанс.

Карен МакКой

Вторник

Знак на обочине предупреждает, что впереди крутой поворот. Дорога меняет направление так же резко, как моя жизнь. Ещё неделю назад моим главным делом было не завалить школьные экзамены, а теперь – отомстить за убийство мамы. Отомстить рьяно, кроваво, жёстко – именно так мне это представляется. Отомстить тем, кто посмел отобрать у меня самое дорогое.

Хосдейл встречает вечерним ливневым дождём. Дворники ни к чёрту, отчего мне приходится ехать очень медленно, слегка нависая над рулём для лучшего обзора. Замечаю вывеску магазина автотоваров и, немедля, сворачиваю к ней. Паркуюсь как можно ближе к входу, накидываю капюшон и бегу к крыльцу. Над головой у двери приветливо звенит колокольчик.

– Чем вам помочь? – интересуется парень за прилавком.

На его потёртом от времени бейджике плохо пропечатанными буквами красуется имя «Калеб». Он добродушно улыбается, но у меня нет ни сил, ни желания улыбаться в ответ. Чувствую себя истощённой, выжатой. В голове раз за разом крутится лишь одна фраза: «она не могла себя убить, здесь что-то произошло». И я докопаюсь до правды, чего бы мне это ни стоило.

– Дворники, – бегло произношу я и указываю рукой в сторону окна, на свой ниссан сентра. – Пожалуйста. Нужны новые резинки.

Лучше решить проблему сразу. Наверняка поездок в ближайшие дни будет много, а вот времени – в обрез. 

Парень скрывается из виду в кладовой, и я, с тоской взглянув на свои промокшие кроссовки, осматриваюсь: высокие стеллажи с автомобильной химией, стопка шин в углу, оплётки для руля на стене. Фоном в одной из соседних комнат играет кантри. Видимо, из старенького радио, так как периодически слышится шипение. Тёплый жёлтый свет пару раз моргает, по коже пробегают мурашки. В воздухе пахнет дешёвым ароматизатором, отдалённо напоминающим пихту.

– Ещё что-нибудь?

Он появляется в проходе.

– Нет, спасибо.

Провожу бесконтактную оплату со смартфона и направляюсь к выходу. Голова гудит от мыслей. Состояние морального бессилия преследует меня с того самого злополучного звонка. Кто вообще придумал сообщать близким человека о его смерти по телефону? Я крепче сжимаю зубы, стараясь держать себя в руках. Осталось проехать совсем немного.

– Может, лучше переждать?

– Что? – оборачиваюсь, совершенно сбитая с толку.

– Дождь, – Калеб указывает на окно, по которому тарабанят крупные капли. – С вами всё в порядке?

Наверное, я выгляжу по-странному рассеянной. Или он заметил красные пятна под глазами – следствие вытирания слёз рукавом. Конечно, как их не заметить, на пол-лица. Надо купить хорошие мягкие платки, иначе скоро сотру кожу в мясо.

– Нет, мне нужно ехать.

Машинально хмурюсь, пытаясь вернуться к тому, о чём думала пару секунд назад.

– Постойте, – парень поспешно выходит из-за прилавка. – Я помогу.

Он по-доброму улыбается и надевает зелёный дождевик с таким видом, словно ему в радость выбраться под ливень. Сухо, но искренне благодарю заранее, чтобы позже не открывать окно и не мочить лишний раз обивку салона. Сажусь в ниссан. Я люблю свой автомобиль: хоть он и далеко не первой свежести, но в нём я чувствую себя в своей тарелке. Здесь всё настроено под меня, и я с закрытыми глазами могу найти нужную кнопку и сказать, что где лежит.

Сидя в тёплой сухой машине, смотрю на Калеба: спокойные уверенные движения, неторопливые манипуляции, будто он проделывает это каждый день. Наконец, фигура в дождевике поднимает большой палец вверх и направляется обратно в магазин. Я щёлкаю рычажок, дворники начинают быстро бегать по стеклу.

Ну, вот. Другое дело.

Ехать стало гораздо безопаснее, и я бегло рассматриваю по пути дома. Теперь ни к чему всё время быть прикованной глазами к дороге. Один из них сразу цепляет мой взгляд и заставляет присмотреться получше: он находится на окраине города, неподалёку от магазина автозапчастей; белый, с обшарпанными стенами и облупленной краской на стареньких оконных рамах. Здание источает энергию безысходности и отрешённости от этого мира.

Если бы меня попросили сравнить себя со зданием, то это точно было бы оно.

Решётки на окнах говорят о том, что это не просто трёхэтажный дом. Тюрьма? Нет, колючей проволоки на заборе не видно. Психбольница? Вполне может быть. Оставшийся путь образ повидавшего годы здания не выходит у меня из головы. Не знаю, эксплуатируется ли оно, но пустотой и холодом от него так и веет.

Дождь прекращается так же резко, как и застал меня врасплох. Теперь о нём напоминают лишь лужи на дорогах и уходящие вдаль свинцовые тучи. Большинство из зданий представляют собой маленькие одноэтажные домики с ровными газончиками и аккуратными подъездными дорожками. Остановив машину, я буравлю взглядом ничем не примечательный бежевого цвета дом. Слёзы вновь подступают.

Не верится, что последние свои дни мама была здесь, а не с семьёй. Она пробыла в Хосдейле меньше месяца и, по официальной версии, покончила с собой. Спрыгнула со скалы прямо в бушующее море, разбившись о прибрежные рифы. Вода выбросила тело на берег в районе леса, где его и нашли.

Абсурд!

Машина Леоны стоит справа от меня, возле гаража. Моя старшая сестра взяла все основные моменты организации похорон на себя. Она приехала сюда ещё в обед, чтобы уладить некоторые моменты с ритуальным бюро. При мысли об этом у меня вновь дрожат руки. То ли сказывается недосып, то ли внутреннее перенапряжение. Выхожу из авто.

– Джейн!

Леона стоит у распахнутой входной двери, ожидая меня. Она совсем не изменилась с нашей последней встречи: холодный образ девушки, которая привыкла добиваться желаемого. Этакая бизнес-леди, хоть родом и из нашей семьи.

Соберись.

– Как ты? Ты долго.

Мы крепко обнимаемся. Её и без того белые волосы на фоне чёрной водолазки кажутся ещё более светлыми. Я частенько раньше подумывала покрасить свои медно-рыжие пряди в блонд – так вид её платиновых волос в своё время меня завораживал и восхищал.

– Из-за дождя пришлось ехать медленнее.

В её потухших голубых глазах стоит скорбь, но, в отличие от меня, держится она достойно. Всё та же горделивая осанка, та же твёрдость в голосе. Может, потому что она уже несколько лет не живёт с нами. Леона снимает квартиру в соседнем городе, где чудом нашла хорошую высокооплачиваемую работу сразу после окончания университета. Для неё это был шанс, и мы все были уверены, что она его не упустит. И пусть последние годы мама часто была в командировках, и я тоже виделась с ней редко, всё же Леона покинула нас сама, сделав свой выбор и приняв его последствия, а я ещё считала, что мы с мамой живём вместе.

Мы проходим в дом. Мрачная гостиная с тёмно-зелёными обоями приобретает более дружелюбный вид, когда сестра включает свет. Железное ведро со следами копоти резко контрастирует со стеклянным журнальным столиком, на котором оно стоит. Мой взгляд сам задаёт немой вопрос.

– Думаю, перед тем, как… – сестра тяжело сглатывает, но так и не произносит эти слова. – Думаю, она сожгла все материалы по делу, которое расследовала. В доме никаких бумаг. Я не стала ничего переставлять до твоего приезда.

Хмурюсь. Зачем бы ей было это делать? Только если кто-то угрожал. У неё за плечами куча журналистских расследований, и я ни разу не замечала подобного отношения к собранному материалу.

Мои худшие опасения подтверждаются… она увидела слишком много, и её решили убрать.

– Что показало вскрытие? – стараюсь абстрагироваться от своих же слов, чтобы не стошнило.

Бегло рассматриваю комнату и замечаю паутину над карнизом. Мама никогда не отличалась излишней любовью к чистоте.

– Ничего. Суицид. Они считают, что у неё сдали нервы.

– Никаких намёков на насилие?

Леона качает головой. Чувствую, как веки с каждым разом поднимаются всё тяжелее и думаю о том, куда положила баночку с таблетками. Последние несколько ночей мне приходилось прибегать к снотворному, чтобы хоть ненадолго перестать думать о прошлом и не корить себя, что не отговорила маму от этой поездки. Когда сны стали однотипными, ужасающими, я прибегла к волшебным пилюлям, дабы просто «выключаться», когда уже нет сил бодрствовать.

– Стивен скоро приедет.

Она понимающе кивает. А я думала прочитает лекцию, что не стоит встречаться с парнями в семнадцать лет – она же более практичная: сначала нужно получить образование, потом хорошую работу, а там и про отношения можно подумать. И всё же, если бы речь зашла о половом воспитании, то мне нашлось бы чем крыть: до этого мы со Стивом ещё не добрались. Из-за его частых рабочих разъездов наши отношения развивались медленно и застряли на паре свиданий, после чего я погрузилась в траур.

– Тут есть гостевая спальня. Я посплю на диване.

Леона грустно улыбается.

– Рада, что тебя есть кому поддержать кроме меня.

Сейчас меня поддерживает лишь мой позвоночник.

Я всерьёз не понимаю, почему мне должно стать легче от чьих-то соболезнований. Слова, не важно чьи они, ни на грамм не облегчают ношу, которая порой так сильно давит, что, кажется, вот-вот сломает меня пополам.

Удивительно, но совсем незадолго до случившегося я подумала, что если бы мамы не стало, то в моей жизни ничего бы не изменилось – так она постоянно была чем-то занята ещё до начала командировок. Сколько себя помню, мне всегда было мало времени, проведённого с ней. Казалось, будто всё было важнее меня: работа, встречи, дела по дому. Даже когда она была рядом, я ощущала её отстранённость. Меня всегда настораживала неоднозначность нашего общения. Она вроде заботилась обо мне и говорила, что любит, но почему-то в это не верилось. В детстве я отчаянно пыталась найти причину в себе – что я делаю не так. В итоге я выросла и, так и не найдя ответа, просто привыкла не замечать этого странного натяжения в воздухе между нами.

Теперь же я понимаю, что изменилось всё. Да, мы не были так близки, как мне бы хотелось, но если бы она была жива, то это ещё можно было бы исправить. Хотя бы попытаться. Слишком много «бы», а по факту ничего уже не изменить. Раньше мне не хватало её внимания, а теперь его не будет совсем.

Пару раз мне приходило в голову, что из-за моих мыслей так всё и получилось. Что из-за моего «если бы её не стало» её действительно не стало. Как там говорят, мысли материальны? Но я стараюсь лишний раз не пускать подобное в голову, ибо знаю, что это путь в никуда. Если я собственноручно загоню себя в депрессию, то вряд ли уже выберусь оттуда.

– Нам придётся здесь задержаться. Памятник не смогут установить так быстро, как хотелось бы.

Я иду за Леоной на кухню, где она наливает кипяток в две чашки с быстрорастворимым кофе. Из-под стола выскакивает кошка черепахового окраса.

– Она же не любила животных?

– Кошка принадлежит хозяйке дома. Кики, – усмехается сестра. – Она ходит по всему Хосдейлу и по привычке иногда забредает и сюда. Я не стала выгонять.

Кошка нагло прошмыгнула у меня между ног и скрылась в стороне гостиной.

– Я перевела твои документы в местную школу, чтобы ты не отставала по программе.

Сестра без раздумий вызвалась взять меня под опеку и, соответственно, выступать моим представителем. К счастью, до совершеннолетия остаётся всего ничего.

– Что?

Мне не верится, что даже сейчас она в первую очередь думает о делах. Она ведь не робот, и что-то помимо этого должно ещё её волновать.

– Ты серьёзно?

У меня умерла мать, чёрт побери! Какие уроки?

– Ещё как, – она нежно, но уверенно накрывает мою кисть своей ладонью. – Джейн, маму уже не вернуть, а твоё будущее под вопросом. Я не дам тебе завалить экзамены и упустить шанс на лучшую жизнь.

Фыркнув, отдёргиваю руку и отворачиваюсь к окну. Кофейный аромат заполняет пространство и оживляет проветренную комнату, которая выглядит пустой, словно тут никто и не жил. Моя сестра всегда была слишком практичной, слишком продуманной. Кажется, её мозг никогда не перестаёт работать и генерировать планы, а заодно и варианты отходов.

– Завтра в девять? – без интонации выдавливаю я и поворачиваюсь.

Леона робко кивает. Мы решили похоронить маму здесь, так как нет особой разницы, где это делать. У нас нет родного города, такого, где бы мы прожили большую часть. Частые переезды настолько вплелись в кривые наших жизней, что давно стали чем-то обыденным. У мамы есть знакомые во многих местах, а из родных – только я и Леона. Она ни разу не водила нас на кладбище к кому-нибудь из предков и не рассказывала, где похоронены её родители, поэтому нельзя сказать, хотела ли бы она лежать рядом с ними.

– Кстати. Как давно у мамы проблемы со зрением?

– У неё не было проблем.

– Странно, – задумчиво произносит сестра. – Я нашла в ванной линзы. Да, кстати, если что-то хочешь оставить из её вещей – лучше забери это сразу. Я не увидела здесь чего-либо ценного, поэтому хочу отдать всё на благотворительность. Единственное, ноутбук. – Она взмахивает рукой в сторону гарнитура, где лежит чёрный матовый прямоугольник. – Но он запаролен.

Подсознание грустно ухмыляется. Наконец-то моё чрезмерное любопытство начало приносить плоды.

– Я как-то видела её пароль.

Решаю не упоминать, что в своё время специально подсмотрела его через мамино плечо. Вместо этого молча подхожу к технике, открываю ноутбук и нажимаю на кнопку включения. Чёрный экран, поле для ввода пароля и… рабочий стол. Сестра быстро пододвигается ко мне, изучая содержимое компьютера. Она отпивает из чашки и едва не выплёвывает напиток обратно, прикрыв рот рукой.

– Ну и гадость.

Я стараюсь не обращать внимания на придирчивость Леоны к напитку, а вместо этого просматриваю папки, ищу файлы с названием “Хосдейл” через строку поиска и заглядываю в “последние файлы”.

– Ничего нет, – выдавливаю с досадой. – Подчистую. Даже в «облаке» никакой информации.

Мы переглядываемся, и во взгляде каждой открыто читается сомнение. Слишком кропотливая работа по очистке улик была проделана для человека, у которого сдали нервы.

2. ОДРИ

– Да где же он?

Я точно помню, что дома был моток шпагата. Он часто попадался мне на глаза, мешался и вообще занимал место, на котором могла лежать какая-нибудь более полезная вещь. И, по закону подлости, когда он понадобился – его нигде нет.

Как обычно, когда на улице мерзкая дождливая погода и все домашние дела переделаны, я посвящаю себя творчеству. На этот раз меня заинтересовал проект ловца снов, а для его изготовления мне и нужен тот самый моток шпагата. Я перевернула всё вверх дном в своей комнате и теперь направляюсь на чердак.

Прежде чем подняться, моё внимание привлекает движение возле дома напротив. Я подхожу ближе к окну. Несмотря на то, что оно закрыто, от него веет прохладой. Маленькие капли застыли на стекле и в каждой можно рассмотреть целый мир, но мой взор устремлён мимо них, гораздо дальше, по ту сторону асфальтированной улицы.

Из машины выходит рыжеволосая девушка, примерно моя ровесница. Её плечи опущены, словно длительное время несут тяжёлый груз. Медленным апатичным движением она захлопывает дверцу и тепло обнимается с блондинкой.

Наверное, это дочь Вивьен. Не представляю каково это, лишиться матери в таком возрасте…

Меня пробирает дрожь, и я стряхиваю невидимый холодок.

Как вообще можно покончить с жизнью, когда у тебя есть дети? Насколько же эгоистичным бывает человек!

Смерть Вивьен Деламар из дома напротив оказалась для меня поводом для глубоких размышлений. Близость произошедшего заставила почувствовать нас, живущих рядом, едва ли не соучастниками. Мне всё время кажется, что кто-то из соседей мог быть чуточку приветливее, заметить что-то неладное и предотвратить это ужасное событие. Но никто не был так близок с Вивьен: с самого заселения она с утренних часов до поздних вечеров была в разъездах, а по столкновению с кем-либо бегло здоровалась и быстро скрывалась за входной дверью арендованного дома. Тогда мне думалось, что это нормально – она ведь всё-таки журналист и наверняка сильно занята. Как показало время, я ошиблась.

И всё-таки мне повезло с родителями. По крайней мере, я могу быть уверена, что они сделают всё, чтобы остаться в живых. Что это за жизнь, если то и дело переживать как бы самый дорогой для тебя человек не покончил с собой?

На глаза попадается фотография в тонкой деревянной рамке на стене, где мама обнимает свою сестру. Близняшки Фелиция и Эннибет с каштановыми волнистыми волосами, спадающими на плечи, обе стройные, я бы даже сказала хрупкие. И лишь глаза, в которых и по фото видны озорные огоньки, разные: у мамы голубые, у тёти – зелёные. Они такие счастливые в этот момент, в широких растянутых майках, что даже не верится, что они не общаются уже целых семнадцать лет. Я никогда не видела тётю Эннибет и знаю о ней лишь по немногословным рассказам родителей. На вопрос, почему они не поддерживают общение, мама всегда отвечает невнятно, словно уже и сама забыла причину давней размолвки.

Как же взрослые любят всё усложнять.

Вспоминается, что в детстве я часто просила сестрёнку. Каждый раз смотрела на эту фотографию и представляла, как здорово было бы нам играть вместе. По-началу мама отшучивалась, а потом я смирилась с мыслью, что разговоры на эту тему так и останутся просто разговорами.

С усилием отрываю взгляд и иду на чердак. Толстый слой пыли покрывает коробки разной величины. Кажется, стоит чуть сильнее выдохнуть и пыль поднимется в воздух, а я заблужусь здесь, как ёжик в тумане из одного старого иностранного мультфильма. При виде паутины непроизвольно морщусь, понимая, что где-то по соседству как минимум один паук. Не люблю насекомых, даже, наверное, брезгую.

В детстве как-то раз напрочь отказалась спать в своей комнате, завидев в углу малюсенького паука. И хотя родители уверяли меня, что он давно ушёл к себе домой (а дом у него якобы был за пределами нашего), я неделю жила в их спальне. Каждый день заглядывала к себе, чтобы убедиться, что он не вернулся, и лишь спустя семь дней решилась переехать обратно.

А вот здесь пыли почти нет…

Открываю коробку и роюсь в вещах, среди которых находится и шпагат. Победоносно вытаскиваю его с самого дна как заработанный честным трудом трофей и хочу уже направиться обратно, как он выпадает из рук и закатывается под шкаф.

– Сегодня явно не мой день! – раздражённо тяну я и опускаюсь на колени, с опаской заглядываю под шкаф.

Сразу совать туда руку боюсь – не хочу встретиться с восьминогим жителем нашего чердака. Никакого шевеления не видно, от чего облегчённо выдыхаю и достаю шпагат и заодно какую-то толстую книгу с выцветшей от времени обложкой.

А она тяжёлая! «Книга магии».

Ухмыляюсь. Наверное, её подкладывали под что-то, ибо ни в какое проявление магии мама точно не верит. Она психотерапевт и привыкла руководствоваться фактами и опираться на науку, это уж я точно знаю – на себе проверено. Папу так вообще сложно представить с чем-то подобным в руках.

При всём этом страницы книги достаточно хорошо сохранились, если не считать пожелтевшей от времени кромки. Аккуратно перелистываю и бегло просматриваю содержимое: заклинания, рецепты, руны, заметки от руки. Причём почерк у заметок разный, словно книга передавалась из поколения в поколение и каждый добавлял что-то от себя.

Интересно, сколько ей лет?

Азарт огромной волной накрывает с головой. Наконец-то будет чем заняться в очередной пасмурный день, коих в Хосдейле полно. Решаю взять сборник с собой, почитать на досуге, а заодно и поискать о нём информацию в интернете – например, год выпуска. Ну а что, последнюю приобретённую книгу я всё равно дочитала, а новые куплю как минимум через неделю, когда отцу придёт зарплата. Он уже скрипит зубами, отсчитывая купюры, но вслух ничего не говорит – считает, что лучше уж книги, чем алкоголь и наркотики, ведь обычно именно это в его представлении сопутствует подросткам. К слову, надо ему как-нибудь намекнуть, что место в шкафу заканчивается, пора бы и ещё один приобрести.

Кладу книгу на полку в своей спальне и приступаю к обвязке деревянного кольца шпагатом.

3. КАРЕН

Я едва успеваю вытащить пирог из духовки, как в дом входят родители. Они были у новых друзей, с которыми познакомились на воскресном пении молитвенного гимна. В нашем маленьком городке редко можно встретить новеньких, по крайней мере истинно верующих протестантов, поэтому сегодня для мамы с папой буквально праздник. К их сожалению, мы с братом не настолько зациклены на религии, чтобы говорить об этом постоянно, а им явно не хватает общения с такими же увлечёнными этим делом людьми.

– Милая, у нас что-то вкусное? – спрашивает мама, приподняв кверху нос, словно гончая на охоте.

– Да, – улыбаюсь в ответ, ведь выпечка с каждым разом у меня получается всё лучше. – Сегодня у нас пирог с абрикосами. Мойте скорее руки и идите за стол.

Пока родители послушно направляются в ванную, в голове в очередной раз за сегодня всплывает воспоминание о страшном сне. Этой ночью я проснулась с дикой дрожью и в холодном поту. Мне приснилось, будто я сижу за рулём папиной машины, а сзади на сиденье лежит маленький беспомощный котёнок. И всё бы ничего, если не ужасающе давящая со всех сторон атмосфера бессилия: я вижу, как он умирает, но никуда не еду, потому что знаю, что не смогу ему ничем помочь. Мне не хватит времени довезти его до ветеринарной клиники, да и если успею – его уже не спасти. Во мне стопроцентная уверенность, что уже поздно. Приговор оглашён и исполняется немедленно – я вижу, как свет в его глазах постепенно гаснет. Я вижу, как он уходит из жизни, и ощущаю безысходность. Это угнетает и съедает изнутри. Я злюсь, я беззвучно плачу, но ничем не могу помочь. И самое страшное, что несмотря на облик маленького пушистого котёнка, я чётко осознаю, что это мой брат.

Отгоняю мысли, от которых вновь становится не по себе. Они как назойливые мухи кружат возле меня весь сегодняшний день. Почему-то самые странные сны прочнее всего закрепляются в моём сознании.

Это просто сон, он ничего не значит. Дыши глубже, дай мозгу достаточно кислорода. Ни к чему привлекать их внимание и подвергаться расспросам.

Родители садятся за стол. Вид у обоих довольный. Полагаю, вечер выдался приятным.

– Калеб ещё не пришёл?

Отец, будучи высоким и широкоплечим, как всегда садится со стороны входа, где больше свободного пространства и он может расслабленно вытянуть ноги после ужина.

– Нет, пап. Ты же знаешь, он последнее время задерживается на работе.

Я поправляю соскользнувшие на край носа очки. Отец хмурится, но вслух ничего не произносит. Его и без того брутальное лицо становится ещё серьёзнее, особенно учитывая лёгкую небритость. Будучи слишком спокойным молодым человеком в годы юности, он не растратил своего пыла, и энергия из него так и разносится вокруг, никого не оставляя равнодушным. Если бы не морщины на широком лбу и тяжёлый бас, можно было бы сказать, что перед тобой парень в самом расцвете сил. Да и при произношении его имени, – Патрик МакКой – у многих в голове всплывает образ молодого паренька, нежели серьёзного рослого мужчины с лёгкой проседью.

Пару месяцев назад мы с братом решились на безумную, на мой взгляд, идею: открыть свой магазин автотоваров. В одном таком Калеб уже давно работает, поэтому знает все его слабые места, постоянных клиентов и поставщиков. На нынешнем месте работы ему не то чтобы повезло с начальством, – брат не может смотреть сквозь пальцы как хозяин магазина упускает столько возможностей и не развивает дело дальше. Калеб уверен, что с таким подходом этой точке осталось недолго, ведь уже сейчас автолюбители всё чаще предпочитают другие места с более обширным выбором и меньшими очередями за счёт нескольких продавцов.

В какой-то миг я воодушевилась его идеей и вызвалась помочь, стать вторым продавцом-консультантом в нашем совместном проекте. Что не смыслю в автомобильных запчастях я осознала уже после выдвинутого предложения, поэтому Калеб, который рад был любой помощи, пообещал научить всему в процессе. После решения воплотить задумку в жизнь мы перешли к этапу накопления средств, и брат старается заработать по максимуму, подрабатывая после основной смены. Я тоже, в свою очередь, высматриваю подработку, которую можно было бы совмещать со школой. Жаль, что Хосдейл не пестрит работой для несовершеннолетних. Но, в любом случае, скоро я смогу неплохо подзаработать на Дне города, что и делаю каждый год вот уже несколько лет.

До нас доносится хлопок входной двери, и по моим ногам пробегает лёгкий прохладный ветерок, заскочивший в дом вместе с братом. Вскоре на кухне появляется и Калеб, довольно улыбающийся, что успел на ужин. Я прямо чувствую, как дышать становится легче, и вновь мысленно повторяю: «это просто сон». Брат присоединяется к нам, на ходу наливая чай.

– Родной, ты снова себя не жалеешь, – качает головой мама.

Она хоть и имеет среднее телосложение, но на фоне отца кажется маленькой и лёгкой, как пёрышко. Тихий голос, свидетельствующий о её спокойствии, добавляет образу ещё больше мягкости.

– Элен, он мужчина, – немногословно заступается отец. – От того, что поработает на пару часов дольше, не сломается. Я в его годы…

На удивление навязчивые мысли о сне не отпускают. Ужасно, насколько въедливым может быть образ, вызвавший страх. Этот бедный котёнок стоит у меня перед глазами. Бегло оцениваю Калеба по внешнему виду и прихожу к выводу, что выглядит он здоровым: чуть уставшие от недостатка сна глаза глубокого синего оттенка, слегка взъерошенные светлые волосы (хоть в чём-то мы похожи), обычный цвет кожи, без зелени и обморочного оттенка, тем более в сравнении с присущим мне более бледным вариантом.

– Стоит оно того? – продолжает мама. – Может, мы всё-таки поможем? Деньгами?

– Нет, – решительно отрезает брат. – Вы и так платите за заочное обучение. А если вдруг бизнес не пойдёт, деньги вернуть не получится. Тогда…

– Прогоришь ведь! – перебивает папа, на что Калеб отзывается звонким смехом.

Я кладу последние столовые приборы на стол и тоже сажусь.

– Спасибо за поддержку, отец, – брат подавляет последние смешки.

– Но ведь так и есть. С таким настроем и начинать не стоит.

– Помолимся? – вмешивается мама.

После ужина и невероятно вкусного десерта (по причине последнего я, кстати, до сих пор ощущаю во рту вкус сочных сладких абрикосов) мы с братом вышли на террасу. Оба ужасно устали слушать про последнюю службу в церкви и размышления на тему замыслов Бога, которыми он привёл в наш город столь милых новых жителей, а теперь и их друзей. Мы, конечно, переняли у них религиозное воспитание, веру и любовь к Господу, но иногда хочется хоть на пару часов не упоминать эту тему в разговоре и поболтать о насущных проблемах: о странных взаимоотношениях ребят в классе, о новинках в кинотеатре, о модном платье, в конце концов. Хотя последнее ни меня, ни брата не интересует, мы были бы не прочь поговорить и об этом.

Именно из-за того, что отец чересчур зациклен на теме христианства и его жизнь буквально крутится вокруг церкви, некоторые люди за его спиной называют его сектантом. И ведь я знаю, что он адекватный, просто… это его жизнь. Как композитор, посвятивший всю свою жизнь музыке, отец в роли пастора посвятил свою жизнь религии. В принципе, чего ещё можно ожидать от сына священника, с детства приобщённого к церковным делам? Удивительно только как мама, встретив его, переняла его веру и уже многие годы верна своему выбору. Ведь она до встречи с мужем ни коим образом не пересекалась с этой темой, а теперь, смотря на неё, и в мыслях такого не возникнет. Это мне уже семнадцать! А если учесть, что Калебу двадцать, плюс до этого родители несколько лет встречались… складывается ощущение, что они предназначены друг другу судьбой.

Только вот если мама выбрала свой путь и веру осознанно, то её детей, то есть нас, никто не спрашивал. Мы, конечно, и не думали никогда спорить, ибо какой смысл отвергать правильное, чтобы под старость всё равно прийти к этому же? А я знаю, о чём говорю, стоит только посмотреть на посетителей церкви: восемьдесят процентов – старики. Прожив полную жизнь и набив шишек, они под конец понимают, что на самом деле важно и где следует побывать перед встречей с Ним.

И всё же, несмотря на «веру с пелёнок», мы с Калебом не такие, как наши родители. Им присущ догматизм: они безоговорочно принимают на веру суть протестантизма потому, что это единственно правильный вариант. Мы же, не пытаясь найти опровержение или несостыковки, не раз тайком обсуждали какие-то спорные моменты, рассуждали по типу «а что, если», пытались найти ответы на некоторые вопросы, когда должны были бы просто принять на веру. И чем дальше, тем таких вопросов становилось больше, а ответов… ответы были философские, бездоказательные.

Конечно, ни об одном из этих моментов родителям не было известно, иначе нравоучения длились бы днями и ночами. Для них слова из Библии – прописная истина, несмотря на то, что протестантизм предусматривает возможность верующими собственной трактовки, а для нас – как раз тема для обсуждения. Слыша то, как воодушевленно отец читает тот или иной отрывок, нам и в голову не могло прийти сказать что-либо, что заставило бы его хоть на мгновение засомневаться в себе и своих чувствах. Это всё равно, что выбить землю у отца из-под ног, которая держала его все эти пятьдесят два года.

На улице сейчас удивительно тихо и тепло, несмотря на недавний дождь. Настоящая весна. Изредка кто-то проезжает по улице, разрезая отражающие поверхности луж шинами. Ни пения птиц, ни лая собак вдалеке, как это обычно бывает. Свежесть, запах сырой земли и умиротворённость. Хочется задержаться в этом моменте спокойствия подольше.

– Сегодня в магазине была девушка, не местная, – задумчиво начал Калеб. – Думаю, она приехала на похороны. Скорее всего, это её мать… – глаза задумчиво впились в пол.

– Та, что покончила с собой?

Калеб кивает. Сумерки уже мягко окутали город, ещё немного и на небе покажутся звёзды.

– Она была так подавлена и торопилась поскорее добраться до места…

– Тяжёлое испытание.

Он снова кивает. Что-то в нём переменилось сегодня: более спокойный, более тихий. Сейчас он напоминает отца.

– Знаешь, я после встречи с ней задумался. Я бы, наверное, не смог пережить такое, – Калеб подёргивает плечами. – Ну, физически, может, и смог бы, но морально… не знаю. Не представляю.

Брат тяжело вздыхает, а я вспоминаю статью, где говорилось, что мужчины гораздо слабее женщин в психологическом плане. Стоит ли напоминать ему, что родители в любом случае когда-нибудь покинут нас? Нет, не стоит. Всё равно, когда их не станет, мы будем друг у друга, и я помогу ему пройти через это.

Становится прохладно. Я беру с кресла-качалки плед и накидываю его себе на плечи.

– Потеря близкого для любого будет болезненным ударом, – говорю в никуда.

Невольно вспоминаю сон, съёживаюсь под тканью от неприятного ощущения где-то в груди и слегка улыбаюсь, видя Калеба целым и невредимым.

– Наверное, так было нужно, – смотрю на небо, где уже зажглась первая звезда.

4. ДЖЕЙН

Стивен приехал ближе к полуночи, когда Леона уже спала в гостиной. Я провела его в гостевую спальню. Тусклый свет настольной лампы освещает двуспальную кровать с тёмно-синим мягким покрывалом. Занавески на окне задёрнуты, настенные часы тихо отмеряют секунды.

Признаюсь сама себе, что видеть Стива здесь приятно. Это единственное, что сейчас напоминает мне о стабильном прошлом. Он – живое доказательство того, что что-то ещё осталось прежним.

Он был единственным, кто оказался рядом в тот самый момент, когда я узнала, что осталась сиротой. Возможно, конечно, что где-то в этом мире живёт ещё мой отец, но у нас не было шанса узнать друг друга. В своё время мама всё решила за нас.

– У тебя убитый вид, – Стив садится рядом на кровать и заботливо обнимает меня за плечи.

– Не хотела ложиться, не дождавшись тебя.

– Я здесь. Теперь я здесь.

Его поцелуй в лоб горячий и милый.

– Ты закончил работу?

После университета ему повезло устроиться менеджером в крупную фирму по продаже недвижимости. Кажется, моему окружению в этом плане везёт. Хорошая заработная плата, коллектив профессионалов и дорогие подарки по праздникам – идеальный вариант. Только вот для меня в этом есть один существенный минус – ему часто приходится уезжать из города. Сейчас я ощущаю нехватку Стива ещё острее. Мне хочется быть с ним рядом всю оставшуюся жизнь, не теряя ни минуты. Теперь я боюсь упустить своё время.

– Да. И теперь мы на шаг ближе к тому, чтобы съездить в Италию.

Вымученно улыбаюсь. Наше знакомство началось с того, что он позвал меня с собой в страну искусств и красивого звонкого языка, а также пасты, которую я обожаю с детства. Позже мы даже позволили себе представить, как будем сидеть в гондоле, слушать живую музыку, посетим старинную винодельню и полюбуемся кафедральным собором. О, это будет поистине чудесное время!

И всё же я бы без раздумий променяла возможность путешествовать на возвращение мамы. Пусть она бы жила на другом конце света, но я бы всё отдала, чтобы слышать в трубке её голос. И смех. Такой живой, полный жизни и эмоций. Хоть и в последнее время она очень редко искренне смеялась, я вспоминаю её именно такой.

– Я хотела познакомить тебя с сестрой, но уже поздно. Тогда завтра, – с трудом проглатываю нервный ком. – На похоронах, – от этих слов по телу пробегают мурашки, и вновь в разум врезается осознание того, что всё это не сон.

Стивен крепче сжимает мои плечи и предлагает лечь спать. Он наблюдает за тем, как я достаю из рюкзака снотворное и выпиваю пару таблеток. И хотя я вижу, что ему это не нравится, он молчит. Это одна из черт его характера.

Одна из черт, которые мне в нём нравятся. Он не пытается меня учить жить. Я с ним, но в то же время свободна. Он не сковывает, не ограничивает, не давит. Мне уже доводилось видеть несчастных девушек в отношениях с тиранами и ревнивцами, которые то и дело пытались их морально подавить, отчего я ценю Стивена и его мягкое присутствие в моей жизни ещё больше. Может, дело в годах, – он на пять лет старше меня, одного возраста с Леоной, – потому и мудрее, чем мои сверстники.

Я ложусь рядом и обнимаю его, опустив голову на плечо. Спать в одежде не самый удобный вариант отдыха, но лучше так, чем одной. Вслушиваясь в глубокое дыхание Стива, я чувствую спокойствие и безопасность. Таблетки начинают действовать.

Среда

С пробуждением приходит и понимание, как отчаянно я хочу открыть глаза и оказаться в своей комнате с постерами на стенах. Надежда, что всё это просто кошмар, не покидает меня до последнего. Но даже с закрытыми глазами я знаю, что лежу в гостевой спальне маленького неуютного домика в Хосдейле: слышу тиканье часов, под которое вчера засыпала.

– Позавтракаем? – шепчет Стив, повернувшись ко мне лицом.

Его вопрос слышится мне до безумия аккуратным, словно одно слово невпопад или не та тональность способны довести меня до слёз. Его забота льстит мне, я не привыкла к такому по отношению к своим чувствам. Леона никогда не боялась, что может обидеть меня, и всегда говорила прямо в лоб, что она думает обо мне и окружающих.

– На меня даже не рассчитывай, – произношу я, чувствуя подступающую тошноту.

Я сажусь и опускаю ноги на выцветший прикроватный коврик. Окно ещё закрыто, но даже так понятно, что солнца на улице нет. Желудок бунтует. Не понимаю, почему в фильмах люди при стрессе начинают есть ещё больше, когда тут и крошка в горло не лезет.

– Кофе? – предлагает он.

Вспомнив вчерашний дешёвый кофе в руках сестры, мотаю головой и отправляюсь прямиком в ванную. Идея привести себя в порядок сегодня кажется нелепой… Разве можно быть похожей на человека, когда у тебя под глазами огромные мешки, кожа у висков настолько натёрта, что жжёт от прикосновений, а взгляд потухший и подавленный? Тем не менее я принимаю душ, чищу зубы и причёсываюсь. Натягиваю траурное платье, хотя от одного его вида меня воротит. Нет, само платье очень даже ничего, если бы не повод!

Ни черта не легче.

Если бы дело было только в моём желании, то я бы сегодня вообще не вылазила из постели. Как бы это ни было эгоистично, но я не хочу идти на похороны. Я не хочу слушать речь по матери, не хочу видеть её в гробу. Не хочу прощаться. Но в то же время знаю, что если не пойду, то потом буду жалеть. Я впервые в жизни так остро чувствую раздвоение личности.

Выхожу из ванной, через силу волоча ноги, и встречаю Стивена с обеспокоенным взглядом. Он всматривается мне в глаза, словно ожидает очередной истерики, но всё это в прошлом. После срыва я постоянно ловлю от него этот взгляд. Он же не думает, что я настолько слаба, чтобы сдаться? Пока есть хоть какие-то силы, я буду жить.

Беру его за руку, легонько чмокаю в губы, чтобы показать, что я в порядке, – если это понятие вообще применимо в данном случае, – и веду на кухню, откуда слышится звон посуды. Мы беззвучно входим и садимся за стол, пока сестра управляется со сковородой. Пахнет яичницей.

Воспоминания относят меня на годы назад, когда она готовила нам яичницу перед школой. Леона не любила готовку и потому завтраки не отличались оригинальностью, но это было более чем съедобно. Иногда к этому добавлялся ломтик бекона или помидор, – так сестра выдавала своё хорошее настроение. Сегодня ни бекона, ни помидора не предвидится.

Сестра поворачивается, и деревянная лопатка выпадает из её рук, с грохотом приземляясь на холодный тёмный пол. Она пару секунд переводит взгляд с меня на Стивена и обратно, после чего делает вдох, сглатывает и выдаёт:

– Никогда ко мне не подкрадывайтесь!

Я усмехаюсь. Её почти никогда нельзя застать врасплох.

– Леона, это Стив. Стив, это Леона, – без энтузиазма знакомлю их, отмахиваясь от тарелки. – Не хочу есть, спасибо.

Сестра с подозрением косится на меня, но быстро переключается. Теперь она оценивает моего парня, даже не пытаясь улыбнуться.

– Приятно познакомиться, – сталь в голосе подтверждает мои догадки.

И как я могла обманывать себя, думая, что он может ей понравиться?

– И мне, – отвечает он, явно чувствуя себя неуютно в качестве мишени.

Все мои фибры улавливают напряжение. Пока они молча едят, я старательно разглаживаю по ногам ткань платья. Вообще, чувствую себя в нём неуютно. Зато мама бы порадовалась. Она всегда приводила в пример сестру, которая, не смотря на свой характер, внешне выглядела более женственной.

Леона периодически посматривает в сторону моего избранника с таким сосредоточенным видом, будто производит в голове сложные математические расчёты. Стивен же весь в процессе завтрака, даже не думает отвлекаться на разговоры: глаза опущены, рот тщательно пережёвывает пищу. Открываю на смартфоне социальную сеть и листаю ленту, коротая время и краем глаза наблюдая за соседями по столу.