Роза Марена Кинг Стивен

1

Она испытала много тяжелых минут за первые дни ее новой жизни, но даже в ту, которая, пожалуй, оказалась самой худшей, когда в три часа ночи она вышла из автобуса и направилась в зал ожидания автовокзала, раза в четыре большего по размеру, чем «Портсайд», она не жалела о своем решении.

Тем не менее она испытывала растерянность и испуг.

Рози стояла у выхода с платформы 62, крепко сжимая обеими руками сумочку и осматриваясь по сторонам. Ее обтекали людские потоки: кто-то тащил чемоданы, другие балансировали перевязанными картонными коробками на своих плечах, некоторые обнимали своих подружек или дружков. Пока она осматривалась, какой-то мужчина подбежал к только что вышедшей из автобуса Рози женщине, схватил ее и так страстно крутанул вокруг себя, что ее ноги оторвались от земли и понеслись по воздуху, задевая прохожих. Женщина завопила от восторга и страха, и ее крик, полный отчаянной радости, прокатился по всему залу ожидания.

Справа от Рози весь угол был заставлен автоматами с видеоиграми. Хотя был еще очень ранний час, ребятишки — большинство в бейсбольных кепках, повернутых козырьками назад, и с почти полностью обритыми головами — уже облепили их. «Попробуй еще разок, Космический Салага! — предлагал ближайший к Рози автомат скрежещущим механическим голосом. — Попробуй еще разок, Космический Салага! Попробуй еще разок…»

Она медленно прошла мимо видеоавтоматов в зал, уверенная лишь в одном: она не осмелится выйти наружу в этот час. Рози казалось, что ее тут же изнасилуют, убьют и засунут в ближайший мусорный бак, если она попытается это сделать. Она посмотрела налево и увидела пару полицейских, спускавшихся по эскалатору с верхнего уровня автовокзала. Один вертел своей дубинкой, выписывая ею сложные зигзаги. Другой ухмылялся — так жестко и недобро, что заставил ее вспомнить о человеке, оставшемся в восьмистах милях позади. Он ухмылялся, но в его беспокойных глазах не было улыбки.

Что, если это их работа — постоянно обходить свой маршрут на автовокзале, проверять каждого подозрительного и вышвыривать каждого, у кого нет билета? Что тут поделаешь?

Ладно, там видно будет. А пока что она отошла от эскалатора и двинулась в отгороженный уголок зала, где около дюжины проезжих устроились на жестких пластиковых креслах. На подлокотниках кресел были установлены маленькие телевизоры с монетоприемниками для их включения. Рози не сводила глаз с полицейских, пока шла, с облегчением заметив, что они двинулись в другую сторону. Через два с половиной, максимум три часа будет уже светло. После этого она и сама уйдет. А пока она хотела бы оставаться здесь, где горят огни и полно народу.

Она уселась в одно из кресел с телевизором. Через два кресла от нее расположилась девчонка в жакете из вылинявшей материи, с рюкзаком на коленях. Глаза ее под раскрашенными лиловыми веками бегали, а по нижней губе стекала длинная серебряная струйка слюны. На тыльной стороне кисти правой руки кривыми голубыми прописными буквами были вытатуированы четыре слова: «Я ЛЮБЛЮ МОЮ ЛАПАЧКУ». Где, милая, теперь твоя лапочка, подумала Рози. Она взглянула на пустой экран телевизора, а потом на выложенную плиткой стену справа от нее. Здесь красным фломастером кто-то накалякал слова: «Пососи мой спидоносный хер». Она резко отвернулась, словно слова обожгли бы ей сетчатку глаз, если бы она посмотрела на них подольше, и окинула взглядом зал. На противоположной стене светились огромные часы. Было 3 часа 16 минут утра.

«Еще два с половиной часа, и я смогу уйти», — подумала она и стала ждать.

2

Она съела чизбургер и выпила лимонаду, когда автобус сделал остановку около шести часов прошлым вечером, а с тех пор — ничего, и теперь проголодалась. Она просидела в кресле с телеком, пока стрелки на стенных часах не показали четыре часа утра, а потом решила, что ей следует пойти перекусить. Рози прошла в маленький кафетерий возле билетных касс, перешагнув по пути через нескольких спящих людей. Многие из них обнимали руками, словно оберегая, вздутые пластиковые мусорные корзины, заклеенные липкой лентой. К тому времени как Рози взяла кофе, сок и чашку бульона, она поняла, что напрасно волновалась, не вышвырнут ли ее отсюда полицейские. Спящие вовсе не являлись транзитными пассажирами — просто бездомные люди, ночевавшие в зале ожидания. Рози стало жаль их, но, с другой стороны, она успокоилась, — было приятно сознавать, что и для нее найдется здесь место на завтрашнюю ночь, если у нее не окажется другой возможности.

«А если он приедет сюда, в этот город, где, по-твоему, он станет искать тебя в первую очередь? Куда он прежде всего направится?»

Глупо бояться — он не отыщет ее, у него нет возможностей найти ее, как иголку в стогу сена, — но эта мысль все равно льдышкой коснулась ее спины и сползла по позвоночнику.

После еды Рози почувствовала себя подкрепившейся и бодрой. Она хотела посидеть в кафетерии еще, но, заметив, что мальчишка-официант смотрит на нее с нескрываемым нетерпением, поднялась и медленно пошла обратно в свой угол с креслами. По пути ей бросился в глаза бело-голубой круг над будкой, стоявшей рядом с торговыми киосками. Вокруг внешней голубой полоски круга были выведены слова «Помощь проезжим». Рози не без горького юмора подумала, что среди всех в этом зале она, наверное, единственная, кто по-настоящему нуждается в такой помощи.

Она шагнула к освещенному кругу и увидела, что под ним, в будке, сидит мужчина средних лет, с редеющими волосами, в очках с роговой оправой. Он читал газету. Она сделала еще один нерешительный шаг в его направлении и остановилась. Ей нет смысла идти туда. Что, скажите на милость, она ему скажет? Что она бросила своего мужа? Что ушла с одной лишь сумочкой, его кредиткой ATM и той одеждой, которая была на ней?

«Почему бы и нет?» — спросила Послушная-Разумная, и полное отсутствие сочувствия в ее голосе ударило Рози как пощечина. Если уж у нее хватило духу оставить его, неужели она не наберется храбрости признаться в этом?

Она пока не знала, осмелится или нет, но понимала, что рассказывать постороннему о главном факте всей своей жизни в четыре часа утра будет трудно. Скорее всего, выслушав, он просто отправит ее куда подальше. Наверное, его основная работа состоит в том, чтобы помогать людям получать новые билеты взамен утерянных или объявлять по радио о потерявшихся детишках.

Но ноги все равно продолжали нести ее в направлении «Помощи проезжим», и Рози поняла, что действительно собирается заговорить с незнакомцем в роговых очках и с редеющими волосами. Сделает это по самой простой причине: она не знает, к кому другому можно обратиться. В последующие дни ей, наверное, придется рассказывать множеству людей о том, что она бросила мужа, что она прожила в спячке за закрытой дверью четырнадцать лет, что у нее очень мало жизненных навыков, а профессиональных — и вовсе никаких, что ей нужна помощь и нет ни одной знакомой души и поэтому приходится полагаться на доброту посторонних.

«Но во всем этом на самом деле нет моей вины», — спокойно подумала она. Это спокойствие и появившаяся решимость удивили ее.

Она подошла к будке и положила ладонь, уже не сжимавшую ремешок сумочки, на прилавок. С надеждой она взглянула на склоненную голову мужчины в роговых очках, на его коричневый, в веснушках череп, просвечивающий сквозь аккуратно уложенные тонкими рядами пряди волос. Она ждала, пока он поднимет голову, но он был весь поглощен газетой с текстом на каком-то совершенно непонятном иностранном языке — греческом или русском. Он осторожно перевернул страничку и, нахмурившись, уставился на картинку с двумя футбольными игроками, борющимися за мяч.

— Простите? — тихо произнесла она, и человек в будке поднял голову.

«Пожалуйста, пусть у него будут добрые глаза, — подумала она. — Даже если он ничего не сможет сделать, пожалуйста, пусть у него будут добрые глаза… и пускай они увидят меня, меня, женщину, стоящую здесь, которой в этом городе не за что зацепиться, кроме как за ремешок своей дамской сумочки». И она увидела, что его глаза — добрые. Близорукие и кажущиеся большими за толстыми линзами очков, но… добрые.

— Простите, не могли бы вы мне помочь? — спросила она.

3

Служащий «Помощи проезжим» представился как Питер Слоуик и выслушал историю Рози внимательно и не перебивая. Она рассказала ему, сколько смогла, уже решив для себя, что не сможет рассчитывать на доброту посторонних, если будет скрывать правду о себе из гордости или от стыда. Единственная важная вещь, которую она не сказала ему, — потому что просто не могла найти слов, чтобы выразить ее, — это какой беспомощной чувствовала себя, какой полностью не подготовленной к окружающей действительности. Меньше суток тому назад она понятия не имела, как мало знает об этом мире. О нем она черпала сведения лишь из передач по телевизору или из ежедневных газет, которые приносил домой муж.

— Насколько я понимаю, вы ушли импульсивно, под влиянием минуты, — сказал мистер Слоуик, — но, пока вы ехали в автобусе, не возникли ли у вас какие-нибудь идеи относительно того, что вам делать или куда отправиться, когда вы приедете сюда? Вообще какие-либо мысли и планы?

— Я думала, что для начала, возможно, сумею отыскать какой-нибудь женский отель, — неуверенно проговорила она. — Сейчас еще есть такие заведения?

— Да, по крайней мере я лично знаю три отеля, но и в самом дешевом такие цены, что они, наверное, разорят вас за неделю. Это отели для обеспеченных дам, в основном для женщин, приехавших в город на недельку или около того, чтобы поболтаться по магазинам или навестить родственников, у которых им негде остановиться.

— О-о, — сказала она. — Ну, тогда как насчет АМХ[3]?

Мистер Слоуик покачал головой.

— Они прикрыли последнее из своих учреждений в 1990-м. Их одолели психопатки и наркоманки.

Она почувствовала, как подступает отчаяние, и заставила себя подумать о людях, которые спали здесь на полу, обняв руками заклеенные мусорные корзины. На самый худой конец останется это, рассудила она и спросила:

— А у вас нет никаких идей?

Он смотрел на нее секунду, проводя по нижней губе обратным концом шариковой ручки, — человечек с простоватым лицом и водянистыми глазами, который все-таки внимательно выслушал ее и не предложил ей убираться вон. «Хорошо уже то, что он не попросил меня наклониться к нему, чтобы поговорить со мной по душам, как Норман», — подумала она.

Кажется, Слоуик принял решение. Он расстегнул свою куртку (давно вышедшую из моды синтетику, которая знавала и лучшие деньки), порылся во внутреннем кармане и вытащил визитную карточку. На той стороне, где было напечатано его имя и стоял штамп «Помощь проезжим», он аккуратно вывел адрес. Потом перевернул карточку и расписался на обратной стороне буквами, показавшимися ей комично большими. Его крупная роспись заставила ее вспомнить, что говорил когда-то учитель по американской истории ее классу в школе насчет того, почему Джон Хэнкок написал свое имя очень большими буквами на Декларации независимости. «Чтобы король Георг сумел прочесть ее без очков», — по словам учителя, сказал Хэнкок.

— Можете разобрать адрес? — спросил он, вручая ей карточку.

— Да, — сказал она. — Дархэм-авеню, 251.

— Хорошо. Положите карточку в сумку и смотрите не потеряйте ее. Там наверняка у вас ее попросят. Я посылаю вас в учреждение, которое называется «Дочери и Сестры». Это приют для обиженных женщин. Довольно необычный. Судя по вашей истории, я бы сказал, что вы им подходите.

— Как долго они позволят мне оставаться там?

Он пожал плечами.

— Полагаю, в каждом отдельном случае это бывает по-разному.

«Так, значит, вот что я теперь, — подумала она. — Отдельный случай».

Казалось, он прочел ее мысли, потому что улыбнулся. Зубы, обнажившиеся в улыбке, нельзя было назвать красивыми, но улыбка казалась вполне честной и доброжелательной. Он ободряюще прикоснулся к ее руке. Это было мимолетное прикосновение, неуклюжее и довольно робкое.

— Если ваш муж так избивал вас, как вы рассказываете, миссис Мак-Клендон, вы выбрали лучшую долю, куда бы теперь ни попали.

— Да, — сказала она. — Я тоже так думаю. И если даже ничего путного не получится, всегда для меня остается пол в этом зале, правда?

На его лице отразилось изумление.

— О, я не думаю, что до этого дойдет.

— Может дойти. Кое у кого доходит. — Она кивнула на двух бездомных, спящих бок о бок на лавке, подстелив куртки. У одного из них на лицо была надвинута грязная оранжевая кепка, чтобы глаза не резал электрический свет.

Слоуик несколько секунд смотрел на них и снова взглянул на нее.

— До этого не дойдет, — повторил он еще более уверенным тоном. — Городские автобусы останавливаются прямо за главным входом. Повернете налево и сразу увидите. Тротуарный бортик окрашен в разные цвета соответственно различным автобусным маршрутам. Вам нужен автобус Оранжевой линии, так что встаньте на оранжевый участок тротуара. Поняли?

— Да.

— Это стоит доллар, и желательно заплатить водителю без сдачи. Вы можете вызвать его раздражение, если у вас не окажется мелочи.

— У меня достаточно мелочи.

— Хорошо. Выйдите на углу улиц Дирборн и Элк, потом пройдите два квартала вверх по Элк… а может, три, я точно не помню. Так или иначе, окажетесь на Дархэм-авеню. Здесь вам нужно свернуть налево и пройти четыре квартала, но кварталы там короткие. Увидите большой дом с белыми оконными рамами. Я бы сказал, что его надо заново покрасить, но они могли уже успеть это сделать. Запомнили?

— Да.

— И еще одно. Оставайтесь в зале ожидания, пока не станет светло. До тех пор никуда не выходите — даже к остановке городских автобусов.

— Я и не собиралась, — с облегчением сказала она.

4

Она проспала урывками лишь два или три часа в «Континенталь-экспрессе», который привез ее сюда, и поэтому неудивительно, что, выйдя из городского автобуса Оранжевой линии, она заблудилась. Позже Рози решила, что, наверное, она пошла по Элк-стрит не в ту сторону, но результат — почти три часа блужданий по незнакомому городу — был гораздо важнее причины. Она тащилась квартал за кварталом в поисках Дархэм-авеню и не нашла ее. Ноги болели. Поясницу ломило. Подкрадывалась головная боль. И не было рядом Питера Слоуика; те, кто обращал на нее хоть какое-то внимание, смотрели с недоверием, подозрением или явным презрением.

Вскоре после того как Рози сошла с автобуса, она проходила мимо грязного, подозрительно выглядевшего бара под названием «Пропусти Глоток». Шторы на окнах были опущены, рекламные вывески — темные, на двери — засов. Она вернулась к этому бару минут двадцать спустя, не сообразив, что уже проходила здесь, пока не увидела его. Шторы были по-прежнему опущены, но вывески горели, а засов был отодвинут. Мужчина в китайском рабочем комбинезоне облокотился на косяк двери, держа в руке початую кружку с пивом. Она взглянула на свои часы — еще не было половины седьмого.

Рози опустила голову так, что могла видеть мужчину лишь краешком глаза, покрепче сжала ремешок сумочки и пошла чуть быстрее. Она догадывалась, что мужчина в дверях знает, где находится Дархэм-авеню, но не собиралась спрашивать его, как туда пройти. Он был похож на любителя выпить и поволочиться за женщинами.

— Эй, бэби, эй, бэби, — окликнул он ее, когда она проходила мимо «Пропусти Глоток». Голос у него звучал монотонно, почти как у робота. Хотя она предпочла бы пройти незамеченной, но не смогла удержаться и бросила украдкой взгляд через плечо, когда миновала бар. У него были низкий лоб, бледная кожа, на которой выступало несколько пятен, похожих на недавно зажившие ожоги, и темно-рыжие отвислые усы с осевшей на них пивной пеной. Он заметил, как она обернулась.

— Эй, бэби, я б залез на тебя, ты ничего себе штучка, и титьки у тебя что надо, что скажешь? Не хочешь поваляться со мной, трахнемся, как ты насчет этого?

Она отвернулась и пошла ровным шагом с низко опущенной головой, как мусульманка, идущая на базар. Нельзя было обращать на него внимания. Если она еще раз оглянется, он может пойти следом за ней.

— Эй, крошка, давай-ка на четвереньках на полу! Давай трахнемся как собачки!

Она свернула за угол и сделала продолжительный вдох. Горло тут же запульсировало, как живое существо, в такт бешеным, испуганным ударам ее сердца. До этого момента она ни капельки не скучала по своему старому городку и соседям. Теперь же ее страх перед этим человеком в дверях бара и растерянность от незнания дороги — почему все дома здесь такие одинаковые, ну почему? — слились в чувство, близкое к тоске по своему дому. Никогда до сих пор она не ощущала такого жуткого одиночества и такой безнадежности. Ей стало казаться, что она, наверное, никогда не вырвется из этого кошмара, что такой будет вся ее дальнейшая жизнь. Ей даже пришло в голову, что нет никакой Дархэм-авеню, что мистер Слоуик из «Помощи проезжим», казавшийся таким милым, на самом деле психопат-садист, которому нравится еще больше запутывать людей, попавших в беду.

В четверть девятого по ее часам — когда солнце уже поднялось высоко и начался день, обещавший быть не по сезону жарким, — она подошла к толстухе в домашнем халате, которая стояла на подъездной дорожке у коттеджа и традиционно-неторопливыми движениями ставила пустые мусорные бачки на тележку.

Рози сняла темные очки и сказала:

— Простите?

Женщина тут же круто обернулась. Голова ее была опущена, а на лице застыло свирепое выражение дамы, которую частенько дразнят толстушкой семь-на-восемь — с другой стороны улицы или, быть может, из проезжающих мимо машин.

— Чего надо?

— Я ищу Дархэм-авеню, 251, — сказала Рози. — Это место называется «Дочери и Сестры». Мне объяснили, как добраться туда, но, кажется, я…

— Чего? Эти богатенькие лесбиянки? Ты попала не в тот курятник, крошка. Мне не нужны нахлебники. Убирайся. Чеши отсюда. — С этими словами она отвернулась к тележке и начала толкать пустые бачки по дорожке все теми же медленными, церемонными движениями, придерживая их мясистой рукой. Добравшись до крыльца, она обернулась и посмотрела на тротуар.

— Ты что, оглохла? Отваливай отсюда. Пока я не кликнула легавых.

Последнее слово вонзилось в нее, как острая булавка в наиболее чувствительное место. Рози снова надела темные очки и быстро пошла прочь. Легавые? Нет, спасибо. Она не хотела иметь никаких дел с легавыми. Но, отойдя на некоторое расстояние от толстухи, Рози поняла, что на самом деле ей немного полегчало. По крайней мере она убедилась, что «Дочери и Сестры» (известные в некоторых местах как богатенькие лесбиянки) на самом деле существуют, и это был шаг в нужном направлении.

Через два квартала она подошла к маленькому магазинчику с вывеской «Свежевыпеченные булочки» в окне, возле которого стоял велосипед. Она вошла, купила булочку, совсем еще теплую, что навеяло на Рози воспоминания детства. Она спросила старика за прилавком, не скажет ли он ей, как пройти к Дархэм-авеню.

— Вы сбились с пути, — сказал он.

— О… А намного?

— На две мили или около того. Идите сюда.

Он положил костлявую ладонь на ее плечо, подвел ее к двери и указал на оживленный перекресток всего через один квартал.

— Во-он там Дархэм-авеню.

— О Господи, правда? — Рози не знала, плакать ей или смеяться.

— Точно. Вся беда этой улицы в том, что она тянется почти через весь город. Видите ту закрытую киношку?

— Да.

— Вот там вам надо свернуть направо, на Дирборн-авеню. Придется пройти кварталов шестнадцать — восемнадцать. Далековато, если на своих двоих. Лучше сесть на автобус.

— Да, пожалуй, — сказала Рози, зная, что не сядет. Четвертаки у нее кончились, и, если водитель станет ворчать на нее из-за сдачи, она разревется. (Мысль, что человек, с которым она разговаривает, с радостью разменяет ей доллар, так и не пришла в ее усталую, замутненную голову.)

— Доедете на нем до…

— …Элк-стрит.

Он окинул ее раздраженным взглядом.

— Дамочка! Если вы знаете, как ехать, зачем спрашиваете?

— Я не знаю, как ехать, — сказала она, и, хотя в тоне человека не было ничего явно недоброго, она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. — Я ничего здесь не знаю! Я уже несколько часов брожу по округе, я устала и…

— Ладно, ладно, — сказал он, — не кипятитесь, все у вас будет нормально. Сойдите с автобуса на Элк. Дархэм будет в двух или трех кварталах. Просто, как бублик. У вас есть адрес?

Она кивнула.

— Ну и хорошо, ступайте, — сказал он. — Доберетесь без всяких проблем.

— Спасибо.

Он вытащил из заднего кармана мятый, но чистый носовой платок и протянул его ей своей узловатой рукой.

— Оботрите немножко ваше личико, милая, — сказал он. — Оно у вас мокроватое.

5

Она медленно шла вверх по Дирборн-авеню, не замечая снующих мимо нее автобусов и отдыхая через каждые два квартала на скамейках возле автобусных остановок. Головная боль, появившаяся в основном от страха, что она заблудилась, прошла, но ноги и поясница болели как никогда раньше. У нее ушел час на то, чтобы добраться до Элк-стрит. Она свернула направо и спросила первую встречную — молодую беременную женщину, — правильно ли она идет к Дархэм-авеню.

— Катись отсюда, — ответила беременная с такой яростью, что Рози сделала два торопливых шага назад.

— Извините, — сказала Рози.

— Измените-извините. Чего это тебе вздумалось заговаривать со мной, интересно мне знать! Уберись с дороги! — И она так яростно ринулась мимо Рози, что едва не спихнула ее в канаву. Рози в немом изумлении проводила ее взглядом, повернулась и пошла своей дорогой.

6

Еще медленнее, чем прежде, она шла вверх по Элк-стрит, улице прачечных и отделений химчистки, маленьких магазинчиков — цветочных, фруктовых, с лотками прямо на тротуаре, канцелярских. Она так устала, что уже не знала, сколько еще продержится на ногах, не говоря уж о том, чтобы идти дальше. Подойдя к Дархэм-авеню, она воспряла духом, но ненадолго. Что говорил мистер Слоуик? Направо или налево ей надо повернуть по Дархэм? Она не могла вспомнить. Она повернула направо и увидела, что номера домов увеличиваются от четырехсотых и дальше.

— Так я и знала, — пробормотала она и повернула назад.

Десять минут спустя она очутилась перед большим белым зданием в три этажа (которое действительно сильно нуждалось в покраске), с большой аккуратной лужайкой перед ним. Шторы были опущены. На веранде стояли плетеные кресла, почти дюжина, но ни одно в данный момент не было занято. Никакой вывески с названием «Дочери и Сестры», но номер на столбе слева от ступенек, ведущих к веранде, был 251. Она медленно двинулась по дорожке, а потом по ступенькам, повесив сумку на плечо.

Они выгонят тебя вон, шепнул голосок. Они выгонят тебя вон, и тогда ты сможешь отправиться обратно на автовокзал. Тебе нужно добраться туда побыстрее, чтобы занять хорошее местечко на полу.

Дверной звонок был заклеен полосками изоляционной ленты, а замочная скважина запаяна. Слева от двери виднелась прорезь для электронной карточки, выглядевшая совсем новой, а рядом с ней была коробка домофона. Под коробкой висела небольшая табличка с надписью: «Нажмите и говорите».

Рози нажала. За время своего утреннего блуждания она отрепетировала несколько фраз, которые могла произнести, несколько способов представиться, но теперь, когда она наконец оказалась здесь, даже самые простые из придуманных ею фраз вылетели из головы. Ее мозг был совершенно пуст. Она просто отпустила кнопку и стала ждать. Шли секунды, каждая казалась вечностью. Она снова потянулась к кнопке, когда из динамика раздался женский голос. Он звучал как жесть и был начисто лишен всяких эмоций.

— Могу я вам помочь?

Как ни напугал ее усатый мужчина возле бара «Пропусти Глоток» и, как ни ошеломили грубостью толстуха и беременная женщина, никому из них не удалось заставить ее расплакаться. Теперь же, при звуках этого голоса, у нее из глаз брызнули слезы, и она никак не могла сдержать их.

— Я надеюсь, кто-нибудь сможет, — сказала Рози, утирая щеки рукой. — Простите меня, но я в городе совсем одна, никого не знаю, и мне нужно где-то остановиться. Если у вас нет места, я пойму, но можно мне хотя бы войти, немного передохнуть и, быть может, выпить стакан воды?

Переговорник молчал. Рози снова потянулась к кнопке, когда жестяной голос спросил, кто ее сюда послал.

— Служащий в будке «Помощь проезжим» на автовокзале. Дэвид Слоуик. — Она подумала и покачала головой. — Нет, не так. Питер. Его звали не Дэвид, а Питер.

— Он дал вам свою визитную карточку? — осведомился жестяной голос.

— Да.

— Пожалуйста, найдите ее.

Она раскрыла сумочку и начала рыться в ней. Когда у нее снова потекли слезы и в глазах стало двоиться, она наткнулась на карточку. Та лежала под пачкой салфеток.

— Она у меня, — сказала Рози. — Хотите, я суну ее в прорезь для почты?

— Нет, — произнес голос. — У вас над головой находится камера.

Удивленная, она взглянула наверх. Действительно, над дверью была укреплена камера, смотрящая на нее своим круглым черным глазом.

— Поднесите ее к камере, пожалуйста. Не лицевой стороной, а обратной.

Сделав так, она вспомнила, как Слоуик расписывался на визитке, стараясь, чтобы буквы подписи были как можно крупнее. Теперь она поняла почему.

— Ладно, — отозвался голос. — Сейчас я впущу вас.

— Спасибо, — сказала Рози. Она стала вытирать щеки салфеткой, но это было бесполезно: она плакала еще сильнее, чем прежде, и казалось, ничто не сможет заставить ее успокоиться.

7

Этим вечером Норман Дэниэльс лежал на диване в своей комнате, глядя в потолок и раздумывая о том, как ему взяться за поиски этой суки. «Зацепка, — думал он, — мне нужна зацепка, прежде чем начать. Всего лишь маленькая зацепка, и этого будет достаточно».

Тем временем его беглую жену отвели на встречу с Анной Стивенсон. Рози успела обрести странное, но приятное спокойствие — такое спокойствие обычно ощущаешь, когда тебе снится хороший, уже знакомый сон. Это действительно было похоже на сон.

Ее накормили поздним завтраком и отвели в одну из спален внизу, где она проспала шесть часов как убитая. Потом, прежде чем отвести в кабинет Анны, ее снова накормили — жареный цыпленок, картофельное пюре, бобы. Она ела с чувством вины, но очень старательно, на будущее, тем не менее не в силах отогнать странную мысль, что набивает живот мифической пищей из сновидений. Закончила она завтрак стаканом компота, в котором консервированные фрукты застыли, как мухи в янтаре. Она ощущала на себе взгляды других женщин, сидевших с ней за столом, однако в них чувствовалась доброжелательность. Они болтали между собой, но Рози не могла уследить за разговорами. Кто-то упомянул «Индиго Герлс», и тут она по крайней мере поняла, о чем идет речь. Однажды видела выступление этой группы в передаче «Порядки Остин-Сити», ожидая возвращения Нормана с работы.

Пока они доедали компот, одна из женщин поставила пластинку «Литл Ричард», а две другие станцевали джиттербаг[4], вертясь и хлопая себя по бедрам. Их наградили смехом и аплодисментами. Рози смотрела на танцующих без всякого интереса, размышляя, действительно ли они богатенькие лесбиянки. Позже, когда убирали со стола, Рози попыталась помочь, но ей не позволили.

— Пошли, — сказала одна из женщин. Рози припомнила, что ее звали Консуэла. У нее на лице был широкий неровный шрам, начинавшийся под левым глазом и спускавшийся по щеке. — Анна хочет поговорить с тобой.

— Кто это — Анна?

— Анна Стивенсон, — ответила Консуэла и повела Рози через небольшой холл, открывавшийся за кухней. — Леди-босс.

— Какая она?

— Увидишь. — Консуэла открыла дверь в комнату, вероятно, бывшую когда-то кладовкой, но не вошла туда.

Центральное место в комнате занимал чудовищно захламленный письменный стол. Сидевшая за ним женщина была тучновата, но, несомненно, очень красива. Своими короткими, аккуратно уложенными седыми волосами она напомнила Рози Беатрису Артур, игравшую Мод в старой телевизионной постановке. Сочетание строгой белой блузки и черного джемпера еще больше подчеркивало их сходство. Рози робко подошла к столу. Она была почти уверена, что теперь, когда ее накормили и разрешили поспать несколько часов, ее отправят обратно на улицу. Она приказала себе не спорить и не упрашивать, если это произойдет. В конце концов, это был их дом, и она здесь уже отдохнула и дважды бесплатно поела. Ей не придется занимать место на полу в автовокзале, во всяком случае, пока, — у нее еще оставалось достаточно денег на несколько ночей в дешевой гостинице или мотеле. Все могло сложиться намного хуже.