Серые братья Шервуд Том

МОЛОДОЙ БОГОСЛОВ

(Север Италии. За 70 лет до наших событий.)

Два молодых человека, верхом на осликах, неторопливо, оберегая, насколько возможно, капюшонами лица от дорожной пыли, приближались к конечной цели своего путешествия.

– Массар, - сказал негромко один из них, с трудом разлепив покрытые пылью губы.

Он был в балахоне монаха-францисканца.

– Наконец-то! - хриплым шёпотом отозвался второй, в одеянии монаха-иезуита. - Как я измучился!

– Но согласись, - улыбнулся его товарищ, - не пристало роптать, когда рядом есть кто-то измученный вдвое больше.

– Это ты, что ли?

– Нет. Ослики.

Массар, довольно большой город белел невдалеке полосками крепостных стен, расплавленных в струях знойного летнего марева. Когда-то он был размещён на плоской возвышенности между двумя реками - одной широкой, другой - поуже. Но теперь, наплодив новых людей и наставив новые - не дома даже, а целые улицы и кварталы, - выполз на противоположные берега обеих рек. Он вынес даже за границу нового, гораздо более пространного кольца каменных стен небольшую речную пристань с длинными, под одной общей крышей, складами, и унылую стайку ветряных мельниц, крылья которых, по причине отсутствия хорошего ветра, медленно покачивались из стороны в сторону, не совершая и четверти оборота.

– Какая жара, - с усилием произнёс иезуит. - Интересно, что нам дадут сейчас в приёмной епископа - воды или местного вина?

– Да, - откликнулся францисканец. - Интересно.

Он сполз со спины своего осла и пошёл, сладко постанывая, неуклюже переставляя закаменевшие ноги.

– Жалеешь осла? - не без иронии поинтересовался иезуит.

– И осла жалею. До города - не больше мили, вполне осилю и своими ногами. И перед епископом хочу выглядеть бодро. Я ведь до сих пор не знаю, зачем меня вызвали.

– А я - зачем меня вызвали - знаю. И напускная бодрость мне не нужна. Пусть видят, что я смертельно устал. Вина бы мне, - холодного, из погреба, - и в келью. Отлежаться до ужина.

В воротах их встретил опирающийся на алебарду, страдающий от жары стражник.

– Пошлину, - тяжело дыша, сказал он, - дорожную.

– Денег нет, - сказал францисканец. - Я - нищенствующий монах. Вот грамота епископата. Я вызван в Массар, я не путешествую.

– Осла оставишь в залог, - с досадой махнул рукой стражник, привыкший такие объяснения выслушивать десятками в день. - И ты тоже!

Он повернулся к юноше-иезуиту. Но тот, явно не намереваясь слезать, тоже достал и развернул свою грамоту. Он держал её не вертикально, когда можно читать написанное, а боком, разведя и придерживая руками два свивающихся края. В этом был вызов, и стражник, наливаясь раздражением, шагнул, и протянул уже руку, чтобы выхватить грамотку и прочесть - куда и к кому едет этот невежливый юный монах. Шагнул - и вздрогнул вдруг, как ошпаренный, и отдёрнул испуганно руку. Да, ему и не нужно было читать чернильные чёрные строки. Достаточно было увидеть инквизиторскую печать.

– Прошу, прошу, - торопливо забормотал он, - святые отцы! Проезжайте! Простите, что допустил заминку… Что задержал… Приёмная епископа - розовый дом в самом центре города… Проезжайте!

В молчании двое монахов добрались до приёмной епископа. Передали ослов выбежавшему расторопному конюху и вошли в прохладный и тёмный и, на первый взгляд, бескрайний, с колоннами, высокий и гулкий холл. Здесь молчаливый секретарь взял их бумаги и, жестом предложив сесть, удалился. Путники, доковыляв до скрывающихся в тени лавок, сели и, с одинаковым блаженным стоном вытянув ноги, взглянули друг на друга и обменялись улыбками. Как нелёгок был путь! Как хорошо, что он наконец-то закончен!

Зная, как велик и важен тот, к кому они приехали, юноши приготовились ждать и час, и два. Но события пошли не так, как предполагалось. Послышался звук торопливых шагов - и в холл вышел сам епископ! В мантии с золотой отделкой, полный, с мясистым и красным лицом - и, на удивление, отнюдь не старый. Приехавшие торопливо вскочили и, упав на колени, коснулись лбами холодного мрамора.

– Встаньте, дети мои! - величественно произнёс епископ, протягивая руку для поцелуя. - Кто из вас - Вениамин?

– Я, ваше преосвященство, - ответил, целуя пухлую длань, францисканец.

Да, здесь было иначе, - не так, как у ворот. Качнулись весы, определяющие значительность персоны, в обратную сторону. Епископ, не обращая внимания на снабжённого инквизиторской печатью иезуита, прикоснулся к плечам и поднял с колен францисканца.

– Вениамин Солейль! - сказал он преувеличенно- радостно. - Так вот ты каков!

И, отступив на шаг, положил одну руку поперёк объёмного живота, а вторую поднял от локтя вверх и выставил палец:

– Следуй за мной.

И увёл нищего францисканца в свои кабинеты. К иезуиту же подошёл невзрачный служитель и поманил куда-то в сторону, в низкую, неприметную дверцу.

Холл был настолько высок, что вверху, под потолком, по всему периметру тянулся балкон - и не в один, а в два яруса. На нижнем из них, невидимые, - в тени, - стояли двое людей и молча наблюдали церемонию встречи.

– Кто этот юный Солейль? - поинтересовался один из них, когда холл опустел.

– Ты имеешь в виду, почему наш епископ так к нему ласков? Редко посещаешь библиотеку, брат Гуфий. А ведь ты имеешь доступ к переписке. И, если бы ты, вместо того, чтобы направлять свои стопы вниз, к палачу, в подвалы, устремлялся бы вверх, к бумагам - ты б сейчас знал, что Вениамин Солейль - молодой богослов. Образованный. Одарённый. Имеющий блестящую манеру изложения. Его компилляции* (* Компилл я ция - исследовательский труд, составленный из цитат.) из ранних римских философов, а главное - комментарии к ним наделали много шума два года назад. Стали искать, кто этот премудрый Солейль, этот старец полузабытого маленького монастыря, и нашли - семнадцати лет юношу. Повосхищались бы и забыли - но вдруг недавно пришло из Ватикана письмо. Сам Папа обратился к епископу с требованием прислать к нему юного богослова - и незамедлительно.

– Ах, вот как?! Подожди, подожди… А епископ назначен в Массар недавно, и, между нами, мечтать не смел о таком счастье, - и между нами же - это место должен был занять главный инквизитор Массара, - так епископ теперь лижет ватиканскую руку при каждом удобном случае и с подобострастием! Думаю, что просто так он этого Солейля в Рим не отпустит!

– Совершенно правильно думаешь. Опять же - о пользе чтения епископской переписки: до того, как Солейль покинет наш благословенный город, его возведут в сан аббата.

– Аббата?! В девятнадцать лет?! И Ватикан утвердит?

– Более чем вероятно, что не просто утвердит. А вернёт его сюда с небывалым повышением. Потому что… - Открывающий тайны пригнул голову и снизил голос до шёпота: - потому что прошёл слушок, что этот Солейль - Папе сын.

– Ка-ак?! Ведь Папа соблюдает безбрачие, целибат! Что ты говоришь, брат Марцел?

– Ну, все мы люди, брат Гуфий. У всех у нас слабости.

– Вот, значит, как… Нужно свести знакомство с этим Вениамином. А кто второй?

– Родственник.

– Чей родственник?

– Ничей.

– Ах, родственник* (* «Родственниками церкви» называли добровольных помощников инквизиции.)! Ну, а зачем епископ его-то вызвал?

– Ты же сам сказал, что его место должен был занять главный инквизитор Массара. Представляешь, как неуютно живётся епископу при таком «приятеле»? Вот епископ, - о, он оказался прекрасным политиком! - собирает в провинциях молодых и «голодных» «родственников» и делает им завиднейшую карьеру: наделяет полноправными инквизиторскими полномочиями, да ещё с переводом в крупный город. Теперь - это его цепные псы в мягком подбрюшье главного инквизитора.

– А что же наш главный? Мирится с этим?

– Так ведь епископ увеличивает его аппарат, а не на оборот. Попробуй-ка прояви недовольство!

– А этот новый «родственник» - кажется, слишком молод. Какие у него могут быть способности?

– О, он способен. Обладает мощным умом. Хитрым, коварным. Мастер полемики. Любого еретика через минуту допроса заставит оправдываться. И - волчья хватка. Знаешь, как зовут его?

– Как?

– Иероним Люпус* (* Lupus (лат.) - волк.).

ЮНОЕ ЧУДОВИЩЕ

И Вениамин Солейль, юный аббат, отбыл в Рим, по высочайшему требованию Ватикана. А его недавний друг и попутчик остался в Массаре. С первых минут своего пребывания в епархии он был замкнут и молчалив, - иногда даже не замечал здоровающихся с ним и не отвечал на вопросы: мелькающие чётки в его подвижных, аристократически тонких пальцах сообщали всем окружающим, что он непрестанно читает молитвы. Юный иезуит тоже побывал на приёме у епископа, и был облагодетельствован так, что ему позавидовали бы тысячи и тысячи «родственников», - все те, кто из панического страха перед инквизицией неустанно помогали ей - со рвением, напоказ. Да, Иероним Люпус сменил балахон иезуита на чёрное инквизиторское одеяние и получил должность секретаря трибунала - не где-нибудь, а в Массаре. Но он не был счастлив! То есть совершенно не был, ни на йоту. Он мало ел и почти не спал. Он исправно посещал молельные службы, исправно вёл протоколы допросов, - и ждал, ждал. После аудиенции у епископа он подал письменное прошение о встрече с главой инквизиторского трибунала. Муравей, букашка осмелился написать льву. День за днём проходили без какого- либо ответа, и молчун-секретарь измучился так, что приобрёл чёрные круги вокруг глаз. Он приобрёл даже некое скорбное величие аскета, - и это заметил случайно оказавшийся рядом Сальвадоре Вадар, прелат Ватикана, глава инквизиторского трибунала в Массаре. Оцарапанный затаённым неистовством, блеснувшим из чёрных глазниц, он поинтересовался у служащих, кто этот молодой инквизитор. Его тотчас уведомили, - и он вспомнил о письме, на которое до сих пор так и не собрался ответить. И небывалое свершилось: новичка Иеронима пригласили на аудиенцию к главе трибунала.

Солнце садилось за городом, выкрасив алым верхушки мельничных крыл. Окна кабинета прелата Вадара были раскрыты настежь, - хоть какое-то спасение от жары.

– Какое дело заставило тебя обратиться ко мне, сын мой? - сурово спросил Вадар у вошедшего в кабинет Иеронима.

– Позвольте мне сесть, падре, - вдруг сказал молодой секретарь.

Глава трибунала даже открыл рот, но не нашёл достойного ответа на внезапную дерзость. А секретарь звонко простучал сандалиями по лакированному паркету, взял стоящий у стены стул, подошёл с ним к столу, поставил напротив Вадара, и сел - лицом к лицу. Сел и стал молча смотреть прямо в глаза главе трибунала. И Вадар, отточенным за много лет чутьём уловивший необычность происходящего, не говорил ничего, а так же молча смотрел; - и не выдержал первый: моргнул. Тогда секретарь, на миг отчётливо улыбнувшись, стал говорить. Тихо, размеренно, с непринуждённой неучтивостью.

– Сколько молодых инквизиторов, падре, направил епископ в ваш трибунал за последние полтора месяца? Не трудитесь припоминать. Я знаю: троих. Штат заполнен по всем должностям. Что епископ будет делать дальше? Он будет освобождать некоторые должности. А именно те, которые занимают ваши, падре, доверенные люди. Преданные вам, работающие с вами уже много лет. Как он это будет делать - примерно ясно: в некоторых провинциях он удвоит налоги, и, едва лишь там проявятся волнения простолюдинов, он объявит это ересью и потребует постоянного присутствия там одного из ваших людей. А на его место, здесь, в Массаре, пристроит ещё одного, вроде меня: молодого, голодного, с неутолённым честолюбием и азартом. А главное - безусловно преданного епископу, благодетелю, второму отцу. Таким образом, мы с вами стоим перед фактом: епископ создаёт собственную гвардию у вас в трибунале. Зачем ему это нужно? Ответ ясен даже мне, новичку: он сознаёт, что отнял у вас ваше место. Должность епископа - золотая мечта любого инквизитора: пожизненная слава, власть, деньги. А власть инквизиторов временна: они лишаются своих мест с приходом нового Папы. Ведь каждый вновь избранный Папа немедленно назначает во все трибуналы своих людей. Старый епископ умер, вы уже примеряли на себя его тиару - и вдруг этот выскочка. Родственник кого-то из Ватикана. Но выскочка умный. Он не стал ждать, во что выльется и какие формы приобретёт ваша затаённая ненависть. Он предпринимает точные и беспощадные действия, и, вполне можно ожидать, что скоро он вас уничтожит.

Секретарь умолк, откинулся на спинку стула и стал метать из руки в руку сухо потрескивающие чётки. Глава трибунала, как будто очнулся от оцепенения, опустил напряжённо поднятые плечи, шумно выдохнул. Посмотрел на стоящий на золотом пьедестале золотой колокольчик. (Секретарь с некоторой опаской тоже посмотрел на него.) Но звонить падре Вадар не стал. Он наклонился, открыл дверцу в тумбе стола. Достал из тумбы и установил на столешнице графин с тёмным вином, два хрустальных полуфужера, хрустальное блюдечко, нож и лимон. Налил полуфужеры на треть. Порезал лимон. Взял свой бокал, кивнув секретарю, как равному. Тот взял, поднёс к лицу. По запаху определил, что в бокале - не вино, а коньяк. Благодарно кивнул - но не стал пить, поставил бокал на стол. Точно так же отставил свой полуфужер бог и ужас Массара, глава инквизиции города, Сальвадоре Вадар. Положив руки на стол и подавшись вперёд, он тихо спросил:

– Чего ты хочешь, юное чудовище?

– Я хочу стать главой инквизиторского трибунала. Вместо вас. А вас для этого я сделаю епископом.

– Но… Но… Нет, говори, говори.

– Да, я помню. Папа Климент пятый установил минимальный возраст для инквизитора: сорок лет. Но за три века многое изменилось. Вот мне двадцать - и я уже инквизитор. Кто помешает мне стать главой трибунала в двадцать один? Да, это было бы трудно, если бы случай не свёл меня с моим новым другом - аббатом Солейлем, который близок к самому Папе.

– Я понял, - произнёс так же тихо Вадар. - Главой трибунала тебя сделать можно. Но место епископа…

– Тоже можно. Будем действовать быстро и незаметно. Сначала - приобретём индульгенцию Ватикана. Персональную для вас благодарность. Для этого нужно резко увеличить…

– Количество сожжённых еретиков.

– Нет. Количество отправляемых в Ватикан контрибуций. Что для канцелярии Папы важнее - сто сожжённых еретиков, у которых взята одна тысяча лир, или один, у которого взяты сто тысяч? Вот наше, падре, главное направление. Деньги. Мы должны втрое увеличить денежные отчисления Ватикану.

– Мудро. Мудро. Но как мы соберём столько денег?

– Нужно приобрести своего человека в канцелярии епископа. Подкупить или запугать. И, как только епископ увеличит налоги в провинции, мы должны отреагировать первыми. Смотрите. Мы первыми сообщаем в Ватикан об увеличении сборов, а также немедленно направляем в возмущённую провинцию постоянного представителя. Опередив «просьбу» епископа, направляем одного из его «гвардии». А на его место заранее подбираем преданного вам человека. Здесь епископ дважды попадает в волчью яму: теряет своего человека в трибунале, и вызывает негодование большого количества людей. Ведь в той провинции он предполагает вернуть прежний уровень налогов, как только «пристроит» туда вашего человека. Но он уже не сможет этого сделать, так как мы отправим в Ватикан хвалебное сообщение о его действиях в этой провинции. Весьма вероятно, что дело дойдёт до бунта. Епископ вынужден будет затребовать у светских властей войска. И тогда вместе с войсками мы пошлём всех его «гвардейцев» с простым и понятным заданием: жечь всех подряд и отнимать деньги. Если они справятся - Ватикан поблагодарит нас за контрибуции. Если не справятся - Ватикан накажет епископа за отсутствие контрибуций.

– Ты уже наметил, кого можно подкупить в окружении епископа?

– Наметил. Но нужны начальные деньги, не так ли? Поэтому следует немедленно увеличить и нашу казну. Раз в десять.

– Каким образом?

– Очень простым. Сегодня же распорядитесь назначить меня носителем жезла.

ЖЕЗЛОНОСЕЦ

Ранним утром на безлюдные улицы пока ещё не проснувшегося Массара вышел молодой инквизитор. Он неторопливо щёлкал сандалиями по брусчатке. Глаза его были полуприкрыты непрестанно дрожащими веками. Сердце гремело, как главный колокол в массарском соборе. Грудь его распирала такая сила, что, - казалось ему, - он мог взглядом двигать дома.

Дойдя до самого богатого квартала в городе, инквизитор подошёл к дверям наугад выбранного дома и дважды ударил дверным молотком. Спустя какое-то время в дверях откинулся люк окошечка и в него выглянул сонный слуга.

– Кто там? - недовольно спросил слуга.

Стоящий за дверью, сильно подсвеченный с одного бока поднимающимся солнцем человек поднял средоточие распиравшей его силы - тонкий, в поллоктя длиной чёрный гранёный жезл с маленьким серебряным крестиком на конце и произнёс:

– Инквизиция.

Слуга несколько секунд не подавал признаков жизни. Потом, опомнившись, со всем проворством начал отодвигать засовы и клацать ключом в замочной скважине. Отпер замок, открыл дверь. Не глядя на него, утренний гость уверенно, твёрдо прошёл в дом. Вдруг за его спиной раздался угрожающий возглас:

– Ты кого впустил?!

Гость обернулся. Возле онемевшего слуги стоял страж, привратник. Высокого роста, массивный и крепкий, босой, в ночных панталонах и накинутой на голое тело ливрее. В руках у него сверкала тяжёлая алебарда.

– Ты, - сказал юноша в чёрном и вытянул в сторону привратника жезл. - Подойди.

Страж дома, пряча алебарду за спину, торопливо подошёл, почтительно поклонился.

– Хозяин где спит - знаешь?

Страж поспешно кивнул.

– Веди.

Прошли вестибюль, гостиную, поднялись на второй этаж, миновали короткую анфиладу комнат. Остановились у двустворчатых высоких дверей.

– Стучи, - сказал гость.

Страж робко стукнул.

– Громче.

Раздался тревожный, отрывистый стук.

– Что там? Кто? - послышался недовольный женский голос за дверью.

– Это… я!… - сказал страж.

– Что случилось?

Щёлкнул ключик, дверь приоткрылась.

– Инквизиция, - бесстрастным голосом сказал появившемуся в дверях очаровательному женскому лицу стоящий рядом с привратником незнакомец в чёрной одежде.

И, грубо отстранив побледневшую хозяйку, гость бесцеремонно прошёл в спальню. Он подошёл к громадной, под шёлковым балдахином кровати и, вытянув жезл по направлению к растерянно приподнимающемуся с подушек человеку в ночном колпаке, проговорил:

– Ты. Немедленно следуй в инквизиторский трибунал.

Повернулся и вышел.

Таким же образом жезлоносец проник и в соседний дом, а когда выходил из него, с усмешкой отметил, что хозяин первого, торопливо поправляя изысканную одежду, направляется к зданию трибунала.

Иероним Люпус целый день ходил по Массару, и вскидывал жезл, и пронзал мертвеющие сердца горожан ледяным страхом.

Он вернулся в трибунал поздно вечером, и нашёл здесь огромную толпу измученных, обливающихся потом людей. А также недоумевающих работников трибунала.

– Есть у нас в комнате для допросов какой-нибудь устрашающий инструмент? - спросил, игнорируя безмолвные вопросы, Иероним.

– Есть, есть, - отвечали ему.

– Какой?

– «Железная Мэри», например.

– Это такой гроб с шипами внутри? Несите в кабинет Сальвадоре Вадара.

И прошёл сам в кабинет Сальвадоре.

– Я распорядился, - сказал он Вадару, - проводить допрос в вашем кабинете, чтобы вы, падре, могли присутствовать здесь, на ветерке, а не мучиться в душном подвале.

– Поприсутствую с огромным любопытством, - ответил оживлённо потирающий ладони Вадар.

Словно лавина хлынула с гор - так был смят и разрушен порядок надменного кабинета. Приволокли, громыхая, «Железную Мэри», и поставили вертикально, открыв для обозрения длинные иглы-клинья в её тесном чреве. Принесли длинный стол, за который, по требованию Иеронима, уселись сразу четверо писцов, записывающих протоколы. Принесли небольшую кафедру, за которую встал молодой инквизитор.

Он встал, положил на верхнюю деку перенявший за день тепло руки жезл. Спросил:

– Список прибывших для допроса составлен?

– Распоряжения не было! - откликнулся один из писцов.

– Как же так? - зловеще спросил жезлоносец, мгновенно отметив, что отвечал ему один из ставленников епископа. - За целый день вы не составили список, и оправдываете это тем, что не было распоряжения? А разве вы не получили их все разом, когда надели своё чёрное облачение?

Мёртвая тишина повисла в замершем кабинете. Иероним значительно посмотрел в сторону восседающего за столом Вадара, и тот мгновенно подхватил безмолвную мысль:

– Запишите себе, - сказал он, - официальное замечание. - Вас кто рекомендовал на должность?

– Епископ… Его святейшество…

– Вы подвели его.

Иероним, подавив непрошенную улыбку, величественно произнёс:

– Список составим в процессе допроса. Давайте первого.

Вошёл первый вызванный, - растерянный, усталый, кланяющийся на три стороны.

– Имя, род занятий, светское состояние, - внятно и чётко произнёс стоящий за кафедрой.

Человек, с трудом оторвав взгляд от страшного железного ящика, ответил. Руководитель допроса кивнул крайнему писцу, и тот, склонившись, стал бегло писать.

– Перечислите всех своих соседей, - сказал вдруг жезлоносец. - А потом - всех друзей.

По его знаку стал писать следующий секретарь.

– Теперь, - сказал ведущий допрос, - назовите самого бедного из друзей, затем идущего за ним и так далее. Вы ведь знаете, что одно из главных достоинств верующего - это бедность?

И стал писать третий.

– Теперь уверьте нас в том, что ни вы, ни кто-либо из ваших знакомых при вас никогда не высказывал еретических взглядов или рассуждений. Произнесите уверение вслух, его запишут, подойдите и поставьте свою подпись.

Четвёртый секретарь быстро набросал несколько строк, и допрашиваемый, дёргаясь, словно кукла на нитках, подошёл и, неуклюже взяв в одеревеневшие пальцы перо, расписался.

– Всё. Идите домой, - сказал строгий юноша с кафедры. - Но будьте готовы явиться сюда по первому требованию. - И добавил, обращаясь к появившемуся на звон колокольца служителю: - Проведите так, чтобы допрошенный ни с кем не обменялся ни словом.

Так, без каких-либо изменений, были допрошены все, и так прошла ночь.

Уже рассвело, когда глава трибунала и его жезлоносец остались одни.

– Но зачем ты, - спросил, сонно морщась, Вадар, - заставил рассказывать про самых бедных?

– Затем, чтобы, посмотрев в конец списка, узнать о самых богатых.

ПЕРВЫЙ ДОПРОС

Сальвадоре Вадар после утомительной ночи отправился отдохнуть. Он спал до полудня. В полдень встал, наскоро умывшись, поднялся в кабинет. И замер в дверях, поражённый. Его новоявленный секретный союзник, оказалось, не позволил себе отдохнуть ни минуты. Он всё это время оставался в кабинете - и усердно работал. Вадар изумлённым взглядом окинул плоды его странной работы: к облицованной благородным орехом стене, - противоположной той, в которой сияли солнечным светом высокие окна, - были пришпилены длинные бумажные ленты. Огромный кусок стены был залеплен полотном из белеющих чешуек со слегка встопорщенными краями. И всё это белое поле покрывали чёрные ровные строки.

Глава трибунала подошёл, всмотрелся. Строки были нанесены не пером, а кисточкой с тушью. Буквы получились толстыми, крупными, так, что можно было читать даже издали.

– Что это?! - спросил, не скрывая недоумения, Вадар.

– Вот здесь, - молодой инквизитор протянул руку, - список самых богатых людей города. Под именами - примерное состояние и род занятий. А вот там - список иудеев, принявших католичество. Они живут скрытно, и определить, сколько у кого имеется денег - трудно. Но мы определим.

– Каким образом?

– Возьмём ночью человека четыре. После знакомства с Железной Мэри или с колесом хотя бы один начнёт говорить. Он расскажет всё о своих знакомых, а потом знакомые, взятые по списку, станут наперебой рассказывать друг о друге. Камер в подвале хватит?

– Кажется, свободных камер почти десяток.

– Мало. Нужно затребовать в магистрате каменщика, двадцать возов кирпича и срочно сделать кладку в подвале. Камеры нужны крохотные, чтобы человек мог только стоять.

– Железо нужно и дерево, - подсказал Вадар, - для дверей и замков.

– Не нужно, - бесстрастно ответил Иероним. - Камеры следует ставить вплотную друг к дружке, как пчелиные соты. Высокие. Арестованных будем опускать и поднимать на верёвке. Пусть стражники работают в полную силу. Довольно им бездельничать.

– Подожди-ка, сын мой, - переменил вдруг тему Вадар, - это что же, выходит, ты совсем не спал? Ранним утром ты вышел в город, полный день отшагал по раскалённым улицам, ночь провёл в допросах, - и снова работаешь! А работу проделал нешуточную! И на удивление бодр. Как так?

Иероним сдвинул брови, посмотрел куда-то вниз-вбок. Ответил не без удивления:

– Я не знаю. Действительно, чувствую себя бодрым и свежим. Азарт клокочет в груди. Словно мне помогает какая-то невидимая и странная сила.

– И давно у тебя так?

– Нет. Как только приехал в Массар. Мне кажется, это следствие того, что я перенёс что-то вроде лихорадки здесь, в первые несколько дней. Не хотел спать, не хотел есть.

– Интересно, - сказал Сальвадоре, - у лихорадки обычно иные последствия: равнодушие, слабость…

– Возможно. Не хочу сейчас думать об этом. Вот кто занимает мои мысли, смотрите.

И юный Люпус, порывисто шагнув, указал на одно из написанных на стене имён.

– Винченцо Кольери, - прочёл инквизитор. - Кто это?

– Мельник, - ответил Иероним. - Местный мельник.

– Мельников много в Массаре, - завуалированно попросил объяснения глава трибунала.

– Да. Много. Как и мельниц. Но все мельницы здесь - ветряные. Кроме одной. Которая поставлена на узкой реке и работает от водяного колеса. Ветра нет уже много дней, и ветряные мельницы замерли. А к водяной выстроилась огромная очередь. Винченцо недавно купил её, за изрядные деньги. Значит, богат. И теперь, пользуясь монополией на помол, он установил высокие цены. Каждый вечер он прячет в тайник кошель с золотом. Этим золотом и этой мельницей должна владеть инквизиция. И будет владеть! Для начала.

– Да, но каким образом это обставить в приличествующем для магистратских властей виде? И для епископа, и для горожан?

– Спустимся вниз, в подвал. Сами увидите. Мельника уже должны привезти.

И два инквизитора, - один надменный и грозный, второй превратившийся, едва выйдя из кабинета, в робкого и склонённого, - прошествовали в подвал.

Они прошли дверь с караульным, ещё одну - которую Вадар отпер своим ключом. Миновали длинный изломанный коридор. Вошли в мрачное, едва освещаемое светом углей в раскалённой жаровне помещение. Тотчас кто-то, словно гигантский нетопырь, метнулся, бросил в жаровню дров, плеснул масла. Взвился яркий огонь. Защёлкали под низким потолком звуки торопливых шагов; запылали в углах четыре факела, появилась откуда-то длинная бархатная подушка и накрыла собою скамью, на которую предстояло сесть главе трибунала.

Вадар, махнув рукой, приказал пренебречь церемониями и начинать, - и сел. В свете жаровни и факелов обозначился мрачный закопчённый квадрат подвала. Два стола и две длинных скамьи - у одной стены (и тут же - принесённая после ночного допроса узкая кафедра); у противоположной - колесо для пыток, доска с верёвкой и блоками, стеллаж с крюками, клещами и прочими инструментами, и открывшая свою страшную пасть «Железная Мэри». Свет факелов и жаровни своими багрово-янтарными бликами вывел на чёрной палитре и десяток людей: вновь прибывшие, из которых один сел на бархатную подушку, а второй прошёл и встал за уже знакомую ему кафедру; врач, обязанный следить, чтобы к допрашиваемому преждевременно не пришла смерть, квалификатор* (* Квалифик а тор - представитель светских властей, обязанный следить за соответствием хода допроса юридическим нормам.), молодой инквизитор-посыльный и трое секретарей. Вся эта компания безмолвно, неторопливо, устроилась за двумя столами, и их взглядам открылись ещё два действующие лица: сидящий у противоположной стены, у «инструментов», бледный, с дрожащими пальцами на сведённых коленях, мельник, и восседающий напротив него на огромной плахе, положивший руки, как на подлокотники кресла, на два воткнутые в плаху топора - обнажённый по пояс, в колпаке с прорезями для глаз, массивный и мускулистый палач.

– Подозреваемый должен встать, - отчётливо, резко прозвучал вдруг голос с кафедры. - Заседание трибунала начато.

Мельник торопливо вскочил и несколько раз поклонился.

– Имя, - требовательно спросил допрашивающий.

– Винченцо Кольери, ваша милость.

– Подойди к секретарю и распишись в том, что под страхом отлучения от церкви и всяческих наказаний ты обязуешься никому, никогда, и ни при каких обстоятельствах не открывать ни существа, ни хода проведённого с тобою допроса.

Мельник, с усилием передвигая ноги, подошёл и, склонившись, старательно расписался. Затем он вернулся на место, стараясь не смотреть на палача.

– Винченцо Кольери, - сурово произнёс Иероним. - Недавно ты приобрёл мельницу.

– Да, ваша милость. Приобрёл. Все налоги в магистратуру уплачены.