Загадка номера 622 Диккер Жоэль
Макер сразу понял, что они смотрят на него иначе. И внезапно ощутил себя важной птицей. Все, с кем он пересекался, поздравляли его, заискивающе здоровались и заговорщически подмигивали. Скоро он станет начальником всех этих людей – отныне их подхалимаж предназначался ему по праву. Самые ревностные льстецы не поскупились даже на “господина президента”.
Он сел в лифт с кучкой подлиз, которые аж извивались от подобострастия. Жалкие холуи! – думал Макер, наблюдая эту пляску святого Витта. Но его не проведешь – некоторые из них переметнулась на его сторону в последнюю минуту, опасаясь поначалу, что совет не утвердит кандидатуру наследника. Он понимал, что порой его не принимали всерьез, особенно после того, как в прошлом году отец принял на смертном одре это решение. Желание daddy, чтобы сын прошел процедуру избрания на пост президента вместо того, чтобы просто назначить его самому, в первый момент огорчило его. Лучше бы отец, как все его предшественники на протяжении трех столетий, без затей передал ему власть. Тогда он стал бы президентом прямо сейчас, ну да, а что! Зачем обрекать его на предвыборную тягомотину. Но потом Макер понял, какими соображениями руководствовался отец, выражая свою предсмертную волю: он хотел укрепить его легитимность! Его выберут президентом за талант, а не за фамилию! Это испытание сделает его только сильнее. Отец все предусмотрел.
На шестом этаже Макер, распушив хвост, предстал перед своей секретаршей, ожидая торжественного приема. Но Кристина встретила его c убитым видом.
– Месье Эвезнер, наконецто! – воскликнула она.
– Что такое, Кристина? – усмехнулся Макер. – Вы будто привидение увидели.
– Не знаю, как вам и сказать…
– Сказать мне что? – спросил Макер с обольстительной улыбкой. – Если вы о моем назначении, то воскресный номер газеты вас опередил.
Макер фыркнул и зашел в свой кабинет, скинув теплое зимнее пальто. Кристина последовала за ним, и поскольку она попрежнему растерянно молчала, Макер нахмурился:
– Я волнуюсь за вас. Вы так побледнели. Надеюсь, вы здоровы?
Помешкав, она решилась:
– Месье Эвезнер, президентом банка выберут не вас.
– Что вы несете? Вы статью читали?
– Это фальшивка! – пролепетала Кристина. – Президентом будет Лев Левович!
Ее слова ошарашили Макера. Он застыл как громом пораженный.
– Вы это о чем?
– Левович будет избран президентом, – повторила она. – Мне очень жаль.
– Вот гад! – пробормотал Макер.
Он ринулся в кабинет Левовича, чтобы потребовать объяснений, но Кристина его остановила.
– Левович еще не пришел, – сообщила она. – Я пробовала связаться с ним всеми возможными способами, но безуспешно. Я ужасно беспокоюсь, мне необходимо с ним поговорить. Вы не знаете, где он сейчас?
Макер, пытаясь сохранять самообладание, принял безразличный вид:
– Не надо зря обнадеживать бедного Левовича. Он, разумеется, не будет президентом банка. Зачем вы распространяете эти идиотские сплетни? Представьте себе, я в курсе, кто уведомил журналистов – это член совета банка, близкий мне человек, он давно заверил меня, что…
– Это ваш кузен Жан-Бенедикт Хансен? – перебила его Кристина.
– Простите, что? – раздраженно буркнул Макер. Он терпеть не мог, когда подчиненные прерывали его на полуслове.
– Член совета банка и близкий вам человек – это месье Хансен, да? – переспросила Кристина.
– Да, Жан-Бен, – подтвердил Макер. – А что вы имеете против?
– Сегодня утром я слышала телефонный разговор Тарногола с Хансеном. Тарногол убеждал его, что вас нельзя выбирать ни в коем случае, это было бы нарушением последней воли вашего отца. Из-за того, что произошло в Вербье пятнадцать лет назад. Он сказал, что ваш отец так вам этого и не простил и что если бы он хотел, чтобы вас избрали президентом, то сам бы и назначил вас напрямую. Насколько я поняла из их беседы, на заседании в пятницу совет утвердил кандидатуру Левовича.
– Нет, нет и нет, – поспешил возразить Макер. – Жан-Бен никогда не подложит мне свинью.
– Я тоже так подумала, – сочувственно сказала Кристина, – и поэтому дождалась Хансена у двери его кабинета, чтобы задать ему этот вопрос. К сожалению, оказалось, что я все правильно поняла. Я очень сожалею, месье Эвезнер. По-моему, это несправедливо.
Отказываясь верить, что этот ужас может быть правдой, Макер бросился наверх, чтобы расспросить Жан-Бенедикта. Кабинеты директоров располагались на седьмом этаже. В самом конце длинного коридора следовали одна за другой четыре двери. Первая вела в кабинет президента (пустовавший после смерти Абеля Эвезнера). За ним находился кабинет вице-президента, который должен был бы уже полтора десятка лет занимать Макер, но вследствие событий пятнадцатилетней давности там хозяйничал Синиор Тарногол, человек сомнительный и загадочный, большую часть своего времени мотавшийся между Швейцарией и Восточной Европой. Затем шли офисы двух других членов совета – Ораса Хансена, представителя младшей ветви рода Эвезнеров, и его сына, сорокалетнего Жан-Бенедикта, ровесника Макера.
Жан-Бенедикт ходил кругами по кабинету и с опаской поглядывал на дверь, ожидая, что к нему с минуты на минуту, как только Кристина все ему расскажет, в ярости ворвется Макер.
– Вот же сучка пронырливая! – выругался вслух Жан-Бенедикт.
Двумя часами ранее, придя в банк, он застал Кристину перед дверью своего кабинета. Стоило ему появиться, как она буквально набросилась на него:
– Это правда? Вы не выберете Макера Эвезнера на пост президента?
Жан-Бенедикт побледнел.
– Откуда вы знаете? – заорал он. – Кристина, черт побери, вы что, шпионите за членами совета? Этого еще не хватало!
– Что за ерунда, – запротестовала Кристина. – Вы бы лучше попросили Тарногола особо не распространяться, если не хотите, чтобы ваши секреты становились общим достоянием. Как вы можете так поступать со своим кузеном?
– Это вас не касается, Кристина, – сухо отрезал Жан-Бенедикт. – Мне кажется, вы выходите за рамки своих полномочий. Поэтому я попросил бы вас помалкивать и ничего не сообщать Макеру.
– Хотите, чтобы я заткнулась? И пусть он узнает эту новость в субботу вечером, в присутствии всех сотрудников банка? Какое унижение!
– Все немного сложнее.
– Ну я же не могу вести себя как ни в чем не бывало!
– Почему вы вообще чтолибо должны ему докладывать! У вас совсем разум помутился от любви к Макеру, это, в конце концов, непрофессионально! Ради бога, Кристина, попридержите язык! В противном случае вас ждут серьезные неприятности, помяните мое слово.
– Пусть каждый делает то, что считает нужным! – заключила Кристина и демонстративно вышла.
Он проводил ее мрачным взглядом и отвернулся, только когда она села в лифт. Редкая зануда. Ах, как он ругал себя, что согласился взять ее на работу! И все из желания коекому услужить. Он сразу нашел ей подходящий пост, прямо как по заказу. Потом она изъявила желание сидеть в приемной под тем предлогом, что не может должным образом исполнять свои обязанности в общем офисе, в окружении всех остальных секретарей. А он во всем ей попустительствовал, любезность проявлял, и вот как она его отблагодарила.
Внезапно дверь кабинета Жан-Бенедикта распахнулась, и на пороге возник Макер.
– Жан-Бен, скажи, что это неправда! Скажи, что совет не выберет Левовича президентом!
– Приношу тебе свои извинения, – огорченно проговорил Жан-Бенедикт, глядя в пол.
В комнате воцарилась леденящая душу тишина.
Потрясенный Макер рухнул в кресло и закрыл глаза, словно не желая смиряться с реальностью. Его отстранили от президентства в семейном банке! Какой позор! Како унижение! Что скажут люди? Что скажет его жена? До сегодняшнего дня он считался в Женеве большим человеком только потому, что был наследником Эвезнер-банка. Но теперь, когда его кинул отец, кинули партнеры, он превратится в посмешище всего города. Его мир рухнул. Прощайте, почести и подхалимаж. А он уже воображал, как в парадном зале совета директоров – святая святых банка – его портрет воцарится рядом с портретом его предка, Антиоха Эвезнера. Интересно, что бы сказал Антиох обо всем этом.
Антиох Эвезнер основал Эвезнер-банк в Женеве в 1702 году, для коей цели он решил одолжить денег у младшей ветви семейства, этих ужасных кузенов Хансенов, а у них, как известно, зимой снега не выпросишь. Они бежали из Франции в Швейцарию после Варфоломеевской ночи, но Эвезнер считал, что лучше бы уж их тогда прикончили, потому что вместо того, чтобы просто дать ему ссуду, они потребовали взамен долю в банке.
Поэтому у Антиоха не оставалось другого выбора, кроме как согласиться с требованием Хансена, сохранив за собой контрольный пакет. Но, не доверяя ему и опасаясь путча, Антиох решил создать совет банка и передал почти половину своей доли сыну Мельхиору, чтобы на законном основании ввести его в совет в качестве вице-президента банка, выучить премудростям ремесла и таким образом обеспечить ему пост главы банка после своей смерти. Но кузен Уилфрид, хоть и младший партнер, чтобы не оказаться одному против двух Эвезнеров, пошел тем же путем, отдав половину своей доли старшему сыну, который тоже вошел в совет. После чего, в надежде положить конец междоусобной войне, наносившей значительный ущерб репутации банка, Антиох и Уилфрид договорились, что в совет войдут только четыре человека, владеющие всем уставным капиталом: два Эвезнера (отец и сын), держатели контрольного пакета, и два Хансена – как младшие партнеры, которые в качестве компенсации за второстепенный статус будут получать щедрые дивиденды. Это решение позволило Эвезнерам сохранить полный контроль над банком, из поколения в поколение передавая паи от отца к сыну, тогда как Хансены, побочная ветвь рода, навсегда остались на заднем плане.
В течение десяти поколений, благодаря завидной семейной плодовитости, Эвезнерам удалось ни разу не нарушить порядок передачи власти, установленный в 1702 году Антиохом, поскольку у каждого президента имелся хотя бы один отпрыск мужского пола (патриархат, никуда не денешься). Вот и Огюст, дед Макера, став президентом банка, назначил вице-президентом своего сына Абеля, отца Макера. Когда дедушка Огюст умер, Абель, понятное дело, передал пост вице-президента своему единственному сыну Макеру, двадцати шести лет от роду.
Это случилось полтора десятилетия назад, но Макер все как сейчас помнил. К тому времени Большой уикенд в “Паласе Вербье” стал уже многолетней традицией, и перед субботним балом, который считался кульминацией уикенда, он в торжественной обстановке получил из рук отца полагающуюся ему долю акций, что, согласно правилам, установленным триста лет назад Антиохом Эвезнером и Уилфридом Хансеном, возводило его в ранг вице-президента.
Но Макеру Эвезнеру не пришлось позаседать в совете банка, поскольку у него возникла дурацкая идея – никто так и не понял, с чего вдруг – уступить свою долю некоему Синиору Тарноголу, мутному бизнесмену родом из Санкт-Петербурга, пожелавшему заняться инвестициями в Швейцарии. Абель Эвезнер, узнав эту новость, разумеется, сделал все возможное, чтобы выкупить акции сына. Сначала он оспорил сделку в суде, но безуспешно, поскольку она была оформлена по всем правилам. Тогда Абель попытался договориться с Тарноголом, предложив за драгоценные акции астрономическую сумму, но тот отказался. В результате Тарногол вошел в совет вместо Макера, к тому же в должности вице-президента, нарушив таким образом трехсотлетний порядок, установленный Антиохом Эвезнером, который предусмотрел все, чтобы обеспечить главенство своей фамилии в банке, – все, за исключением вероятности, что ктонибудь из Эвезнеров осмелится однажды продать свою долю.
Голос Жан-Бенедикта вернул Макера в печальную действительность.
– Левович лучше справится с управлением, – заявил он. – Да и факты налицо – он добивается блестящих результатов, и клиенты его обожают.
– У меня был неудачный год, это правда, – признал Макер, – но тебе прекрасно известно почему. В январе умер отец, решив в последний момент не назначать меня своим преемником напрямую…
– Либо просто не назначать тебя своим преемником, – отважился Жан-Бенедикт.
– Что ты имеешь в виду?
– Вряд ли отец простил тебе твою выходку пятнадцатилетней давности. Какая муха тебя укусила?
– Не важно, ты не поймешь.
– Но ведь рано или поздно ты мне все расскажешь? Ты вообще соображаешь, что натворил? Ты нарушил пакт Эвезнеров, продав свои акции!
– А ты мне врал весь год, – перешел в атаку Макер, – уверяя, что совет выберет меня президентом. А сам вонзил мне нож в спину! Я думал, мы друзья!
– Я не предавал тебя, Макер! – воскликнул Жан-Бенедикт. – Я никогда тебе не врал! Ты мой родственник и друг, ты что! Уже в январе совет решил, что ты займешь место отца. Мы все были за тебя. Никому и в голову не приходило, что ктото другой может стать президентом. Не только из уважения к традициям, но и для того, чтобы клиенты лишний раз убедились в стабильности банка. Но проблема в том, что твои показатели неуклонно снижались. В течение всего года. Я, как мог, старался помочь тебе, я защищал тебя с пеной у рта! В июне, когда члены совета забеспокоились, ознакомившись с твоими промежуточными результатами, я нанял тебе персональную ассистентку!
– Мне и Левовичу! – уточнил Макер.
– Не надо, ты прекрасно знаешь, что Кристину взяли лично для тебя в надежде, что с ее помощью ты выкарабкаешься. А чтобы тебя не унижать, мы сделали вид, что она должна работать с вами обоими, учитывая, что у вас полно клиентов.
– Но ведь Левович использует ее в хвост и в гриву!
– Ну, ты и козел! – разозлился Жан-Бенедикт. – Ты даже с секретаршей разобраться не в состоянии, а хочешь, чтобы тебе целый банк доверили!
Его злобная вспышка совсем выбила Макера из колеи.
– Но на прошлой неделе, – глухо сказал он, – после заседания совета, ты заверил меня, что президентом буду я.
– В прошлую среду совет тебя и выбрал, – подтвердил Жан-Бенедикт, – я ничего не придумал.
– Так что случилось?
– В пятницу утром Синиор Тарногол попросил нас с отцом о встрече. Типа у него чтото срочное. И предъявил нам целое досье на тебя.
– Досье? И что же в нем оказалось?
– Твои итоги года – катастрофические. И письма недовольных клиентов. Многие из них сменили менеджера, а то и вообще ушли в другой банк, Макер! Мы ничего об этом не знали.
– Слушай, Жан-Бен, я облажался, год у меня был плохой, я уже говорил. Но до сих пор вся моя карьера была безупречной! Я главный управляющий активами этого банка.
– Вы с Левовичем – главные управляющие активами, – уточнил Жан-Бенедикт. – Но тебе и в лучшие годы было до него далеко. Короче, Тарногол показал нам твои цифры, заявил, что все обдумал и считает, что мы совершим непростительную ошибку, если, несмотря ни на что, изберем тебя президентом, хотя на самом деле впору бить тревогу. Попенял нам, что мы утвердили твою кандидатуру из уважения к традициям, наплевав на интересы банка. Раз даже твой отец не доверил тебе руководство, значит, у него были на то основания. Поэтому президентом следует избрать Льва Левовича.
– И ты меня не отстоял?
– Я старался.
– Ты бы хоть намекнул! Почему я узнал это только сегодня утром от своей секретарши?
– Я пытался тебя предупредить, – принялся оправдываться Жан-Бенедикт. – В пятницу ты весь день отсутствовал, и дозвониться тебе я не смог.
– Я был в отъезде.
– По делам банка?
– Да.
– И где же?
Макер, опасаясь подвоха, предпочел сказать правду:
– В Мадриде.
– У тебя нет испанских клиентов, Макер. Это, кстати, один из самых важных пунктов в досье Тарногола: он выяснил, что ты уже долгие годы разъезжаешь за счет банка по странам, где у тебя нет клиентов.
Тремя днями раньше
В зале совета Орас и Жан-Бенедикт ошарашенно смотрели на бумаги, разложенные Тарноголом на столе, тут были десятки страниц, взятые им из бухгалтерии банка.
– Я не хотел ничего вам сообщать, пока не собрал все данные, – сказал Тарногол. – А то вы бы подумали, что я организовал кампанию по дискредитации Макера. Но дело серьезное. Человек, которого вы намерены назначить на пост президента, в течение многих лет обворовывает банк, оплачивая себе дорогие поездки по Европе без всяких на то оснований.
– Вы говорили об этом с Макером? – спросил Жан-Бенедикт.
– Хорошо бы он был сейчас тут с нами и объяснил свое поведение. Но сегодня он не пришел на работу. Макер в Мадриде, а знаю я это потому, что, как вы можете убедиться, взглянув на эту распечатку, банк оплатил ему авиабилеты бизнес-класса и аренду квартиры на выходные. Но у Макера никогда не было клиентов в Мадриде. Он не говорит ни слова поиспански. Посмотрите на предыдущие годы: Лондон, Милан, Вена, Лиссабон, Москва, Копенгаген и так далее. Речь идет об астрономических суммах.
Орас и Жан-Бенедикт углубились в изучение документов, постепенно осознавая размах понесенных убытков.
– А у него губа не дура, – с отвращением хмыкнул Орас. – Оплачивает себе люксы в “Гранд Бретань” в Афинах, в мюнхенском “Байеришер Хоф”, в “Плаза Атене” в Париже.
– И уезжает всегда на выходные, к его услугам лучшие отели и рестораны, – добавил Тарногол. – Макер запустил руку в кассу и отлично проводит время!
– Почему же никто ничего не замечал? – спросил Орас.
– Как вы понимаете, сотрудник бухгалтерии не станет придираться к будущему президенту банка, выясняя, обоснованны ли его счета на возмещение расходов, – ответил Тарногол. – Себе дороже! Поверьте, они догадывались, что дело нечисто, но держали язык за зубами.
– Может, Макер ведет двойную жизнь? – предположил Жан-Бенедикт. – Изменяет Анастасии?
– Какая разница, – возразил Орас. – Макер волен распоряжаться собой как угодно, но деньги банка ему не принадлежат. Он нас обокрал.
– Правильно ли я понимаю, что вы измените свое решение? – спросил Тарногол.
– О да! – кивнул Орас. – Лично я голосую за Льва Левовича! Хватит Эвезнерам гулять по буфету!
От рассказа кузена Макера прошиб холодный пот. Ездить за счет банка было, конечно, грубейшей ошибкой.
– О чем ты вообще думал?
– Я все возмещу! – воскликнул Макер. – До последнего цента. Организуй мне встречу с Тарноголом и отцом, я им все объясню.
– На твоем месте я бы повременил. Утром я говорил с ними обоими по телефону. Статья в “Трибюн” о твоем назначении не слишком их обрадовала, как ты понимаешь. Зачем ты похвастался журналистам, не получив подтверждения?
– Я? – Макер совсем отчаялся. – Ну не я ведь звонил в газету, в конце концов! Зачем бы я стал это делать?
– Не знаю. Все равно надежды на благополучный исход у тебя мало.
– Побойся бога, я Эвезнер! – вскричал Макер. – На фронтоне этого банка стоит моя фамилия.
– Не продай ты свои акции Тарноголу пятнадцать лет назад, сегодня стал бы президентом. Пеняй на себя!
Макер мрачно взглянул на кузена: этот жополиз Жан-Бен будет еще его жизни учить! Подумать только, когда Жан-Бенедикт пришел в банк, он, Макер, взял его под свое крыло. Он всегда был рядом, всегда помогал ему, выручал с клиентами, когда показатели падали и приходилось мухлевать. Но стоило деду Хансену помереть, как Жан-Бенедикт помчался на верхний этаж, поскорее занять второе место Хансенов в совете директоров. И вот теперь его сиятельство ходит гоголем по коридорам банка!
Макер еле удержался, чтобы не прикрикнуть на него, но подумал, что ему теперь следует вести себя осмотрительнее. Лучше сблефовать.
– Что ты себе навоображал, Жан-Бен? Что я сдамся? Ты плохо меня знаешь! Я опротестую выборы. По-твоему, я сидел сложа руки целый год, ожидая, пока меня соблаговолят избрать? И вот так, за здорово живешь, вверил свою судьбу Тарноголу и тебе с отцом? Я давно уже принял меры.
– В каком смысле “принял меры”? – спросил Жан-Бенедикт, и в его голосе послышалась тревога.
Макер свысока посмотрел на кузена и многозначительно промолчал. Во-первых, чтобы сообразить, что ответить, а главное, чтобы насладиться своим превосходством, которое он всегда ощущал в обществе Жан-Бена.
– С моей стороны было бы неосторожно с тобой откровенничать, – наконец изрек он. – Ладно, будь здоров!
Он сделал вид, что уходит, и, как он и предполагал, кузен удержал его.
– Подожди, Макер. От меня ты можешь ничего не утаивать. У тебя никогда не было причин во мне сомневаться. Я собирался сегодня все тебе рассказать. С самого начала года именно я изо всех сил защищаю тебя на заседаниях совета.
Макер кивнул, словно его убедили слова Жан-Бена. И бросил ему небрежно:
– В банке будет чистка.
– Чистка? Мне очень не нравится это слово, – забеспокоился Жан-Бенедикт.
– И правильно не нравится, – ответил Макер, еще глубже увязая во лжи. – К твоему сведению, уже скоро год, как мои адвокаты создали рабочую группу. В обстановке полной секретности они тщательно изучили ситуацию и придумали способ оспорить последнюю волю моего отца. Представь, они нашли лазейку: его завещание не имеет никакой юридической силы! Независимо от того, что решит твой говенный совет, мне достаточно будет передать дело в суд, и голосование признают недействительным. Я стану мажоритарным акционером банка, а значит, и президентом.
– Что ж ты молчал?
Макер сардонически ухмыльнулся:
– Во-первых, я надеялся, что совет сохранит мне верность, тогда мы могли бы позволить себе переходный период, действуя исключительно в интересах банка. Зачем попусту шум поднимать. Кроме того, мне хотелось понять, кто на самом деле мне предан, а кто готов нанести удар исподтишка. Так что твоему отцу и Тарноголу недолго осталось надо мной потешаться, как только я приду к власти, они оба у меня вылетят из банка, и с ними заодно вся прочая гнусь, те, кто кинул меня после смерти отца и проявил ко мне неуважение. Вот тебе и чистка!
– Я всегда тебя поддерживал, – напомнил Жан-Бенедикт, рассчитывая выйти сухим из воды.
– Я в курсе, дорогой кузен. Не волнуйся. Но тебе надо еще немного потрудиться, чтобы я дошел до самого верха.
Жан-Бенедикт задумался:
– Все это еще вилами по воде писано. У тебя один конкурент – Левович, правда, чаша весов явно склоняется в его пользу. Но кто знает. Окончательное решение будет принято советом только в субботу, поздно вечером, в “Паласе Вербье”. До тех пор возможны варианты.
В его словах Макеру почудился проблеск надежды, и он сказал уже увереннее:
– Если я правильно понимаю, у меня еще есть пять дней, чтобы убедить Тарногола проголосовать за меня! – Если тебе удастся убедить Тарногола, – подбодрил его Жан-Бенедикт, – считай, победа у тебя в кармане. Мой отец присоединится к его голосу. А уж во мне можешь не сомневаться. Небо над головой Макера внезапно прояснилось – ему надо всегото уговорить одного человека, и его изберут единогласно. – Спасибо за поддержку, дорогой Жан-Бен, – проговорил Макер неожиданно великодушным тоном и отправился к себе в кабинет, чтобы подумать в тишине, как подступиться к Тарноголу. Войдя в приемную, он увидел, что Кристина одевается, очевидно собираясь выйти. – Вы куда? – В “Отель де Берг”. У меня попрежнему нет никаких известий от Левовича. Исчезать без предупреждения не в его правилах. Дозвониться ему невозможно. Я даже связалась с консьержем отеля, но он уверяет, что в номере никто не отзывается и он не видел, чтобы Лев выходил сегодня утром. Как в воду канул. Консьерж отказывается заходить в его апартаменты, говорит, “такова политика нашего отеля”. Вдруг с ним случилось чтото ужасное… При упоминании “чегото ужасного” лицо Макера просветлело. Если Левовича хватил удар прямо в ванной, ему незачем переубеждать Тарногола, он и так станет президентом. Всетаки жизнь прекрасна. Макер чуть было сам не бросился в отель, чтобы лично обнаружить скрюченное тело на мраморном полу. Спокойно. Надо, чтобы Лев осталс как минимум парализованным до конца жизни. Ни к чему сразу вызывать “скорую”. Макер взглянул на часы – они показывали четверть двенадцатого – и подумал, что Левовичу неплохо бы проваляться без движения еще часок по крайней мере. – Никуда вы не пойдете, Кристина, – сказал он. – Вы мне нужны здесь, сейчас не время отправляться на прогулку.
Она неохотно сняла пальто. Лучше бы она соврала, что спешит к врачу. Типичная ошибка дебютантки. Она собралась было послать коллегу проверить, что происходит в отеле, но не решилась: если о ее инициативе станет известно, ей не поздоровится. Это не входит в ее секретарские обязанности.
Макер заметил ее тревогу:
– Я обещаю вам, что, если к полудню от Левовича не будет новостей, я сам пойду туда и потребую, чтобы мне открыли его номер. А теперь за работу!
Кристина кивнула. Пришлось подчиниться. Она разобрала утреннюю почту, начав с ежедневных газет, которые получал Левович: “Файнэншл таймс”, “Фигаро”, “Нойе фрайе прессе”, “Коррьере делла сера” и “Трибюн де Женев”, где, мельком взглянув на первую полосу, она прочла, что сегодня в ООН состоится конференция по делам беженцев при участии президентов и премьер-министров многих стран мира.
Затем она взялась за письма и, ознакомившись с их содержанием, зарегистрировала, надписав на конвертах дату.
Она принесла почту Макеру, и тот с тревогой уставился на две внушительные стопки, которые Кристина пополняла каждый день. Жан-Бенедикт, конечно, прав – в этом году он палец о палец не ударил. Расслабился. Пора возвращаться в строй. Причем не откладывая. Если Тарногол узнает, что он даже на письма не отвечает, или, не дай бог, зайдет к нему и увидит кучу неразобранной корреспонденции, его песенка спета.
В открытую дверь кабинета Кристина с нежностью смотрела на своего начальника. Она очень привязалась к Макеру Эвезнеру. Такой доброжелательный, преданный делу, правда, слегка пресыщенный, как все те, кому не пришлось бороться за место под солнцем. Макер благодаря одной лишь своей фамилии мгновенно взлетел по карьерной лестнице и вскоре стал управляющим активами, без всякого испытательного срока и к тому же в тот благословенный период, когда большую часть работы за него выполняли фондовые рынки.
Кристине стало жаль Макера. Он такого не заслужил. Главное, он не заслужил отказа в избрании на пост президента. Он же такой мягкий, приветливый человек. Неизменно любезен, охотно делает комплименты, всегда всем доволен. Она хорошо к нему относилась.
Она никак не ожидала, что Лев и Макер так очаруют ее, каждый посвоему. Но ей приходилось себя сдерживать. Жан-Бенедикт нанял ее по вполне определенной причине, и ей не следует об этом забывать и выходить за рамки должностных обязанностей. Работа прежде всего.
Ровно в полдень Макер возник на пороге кабинета, запахивая длинное зимнее пальто.
– Ну, я пошел, – провозгласил он, как будто отправлялся на опасное задание.
– Я с вами, – решительно заявила Кристина, вставая.
– Нет, – осадил ее Макер. – На всякий случай оставайтесь на рабочем месте. Я сообщу, как только чтото узнаю.
Макер вышел из банка и по улице Корратри направился к площади Бель-Эр. Потом зашагал по набережной Безансона Юга к пешеходному мосту Де Берг. Он остановился, любуясь заснеженным пейзажем – в озере отражалось голубое небо, над городом сверкали горы, за островом Руссо взмывал, словно боевое знамя, султан женевского фонтана. “Отель де Берг” стоял на другом берегу. Макер восхищенно взглянул на величественное строение. Даже не догадываясь, что там сейчас происходит.
Глава 7
Слуга Конфедерации
На пятом этаже “Отеля де Берг”, в люксе номер 515, который он занимал круглый год, Лев Левович завязывал галстук, глядя в окно на простиравшееся перед ним Женевское озеро.
Он был в растерянности. Он думал о ней. Он только о ней и думал. Интересно, она провела с ним выходные, потому что действительно любит его или просто от скуки.
Лев поправил пиджак своего костюма-тройки. Посмотревшись в зеркало, убедился в безупречности виндзорского узла на галстуке и заодно восхитился собственной вызывающей красотой. На серебряном подносе стоял кувшинчик с фильтрованным кофе. Лев налил полную чашку, но позволил себе всего один глоток – он и так уже опаздывает, пора бежать. Он взял корзинку с круассанами и направился в ванную комнату.
В огромной ванне нежилась молодая женщина, задумчиво глядя в окно на городской пейзаж. Она приняла решение. Она безумно влюблена в него, но ей лучше его бросить, пока все не зашло слишком далеко. Сколько ж можно изменять мужу. Если об их романе станет известно, он будет страшно унижен, да и Льву не избежать неприятностей в банке. Он столько трудился, чтобы достичь вершин. Придется немедленно с ним порвать. И спасти три жизни. Это разобьет ей сердце, но так надо ради их общего блага.
В этот момент к ней зашел одетый с иголочки Лев. Она невольно им залюбовалась. Поднос с кофе и круассанами он поставил на бортик ванной.
– Завтрак подан, мадам, – улыбнулся он. – Но, учитывая поздний час, могу, если хочешь, сразу заказать обед. К сожалению, мне надо спешить, я и так страшно опаздываю. Оставайся тут, сколько хочешь. Будь как дома.
Она обратила на него взгляд своих голубых глаз и сухо сказала:
– Все кончено, Лев.
Он очень удивился:
– Что ты имеешь в виду, Анастасия?
– Что я тебя бросаю. Все кончено.
Левович встретил ее слова беззаботным смехом.
– Ты не имеешь права так со мной поступить, – изумился он.
– Почему это?
– Потому что мы любим друг друга, – ответил он, словно это само собой разумелось. – Мы всегда любили друг друга. Мы любим друг друга так, как никогда никого не любили. И эта любовь – единственный смысл нашей жизни.
Он не возразила, только раздраженно отмахнулась от него:
– У меня есть муж! Зачем причинять ему страдания. Не могу же я по твоей прихоти проводить все выходные у тебя в номере! Нас в конечном итоге застукают, и весь город будет в курсе. Ты знаешь, как быстро тут распространяются сплетни! Потом неприятностей не оберешься.
Он скорчил презрительную мину:
– Плевал я на неприятности. Наша любовь важнее моей карьеры!
Анастасия почувствовала, что он побеждает и рано или поздно она сдастся. Тогда она постаралась ранить его побольнее.
– Какая любовь? Я не люблю тебя, Лев. Если бы я любила тебя, я бы обручилась с тобой пятнадцать лет назад.
Он промолчал, оторопев. Затем произнес ровным голосом:
– Я предлагаю поужинать сегодня вечером и все спокойно обсудить.
– Нет-нет! Мы больше не увидимся! Я от тебя ухожу! Ты меня слышишь? С меня хватит!
– Это был не вопрос, а утверждение. Я с нетерпением буду ждать нашей встречи. Допустим, здесь, в восемь вечера?
– Я сказала – нет! – воскликнула Анастасия.
Она вышла из ванны, как всегда восхитив Льва своим бесподобным телом, и завернулась в халат. Взяв с туалетного столика мобильник, она набрала номер мужа, и тот мгновенно ответил. Она постаралась, чтобы ее голос звучал нежно и влюбленно.
– Как ты? – спросила она. – Да, я тоже ужасно соскучилась… Выходные?.. Нет, плохо. Больше я эту подругу видеть не хочу… Не важно, расскажу. Слушай, давай устроим романтический ужин сегодня вечером… Ресторан выбери сам, устрой мне сюрприз… Я тоже… До встречи, я страшно рада.
Анастасия нажала на отбой, с вызовом взглянув на своего любовника.
– Сегодня ты ужинаешь один, Лев, – сказала она. – Как ты слышал, мы с мужем идем в ресторан.
Лев и бровью не повел.
– До вечера, Анастасия. В восемь у меня. Я рад, что через несколько часов увижу тебя снова.
С этими словами он вышел из номера и спустился в лобби, где его ждал Альфред Агостинелли, его водитель.
– Привет, Альфред, – дружески окликнул его Лев. – Как дела?
– Я в порядке, спасибо, – ответил Агостинелли, провожая его к машине. – А вы?
– Я на седьмом небе от счастья, Альфред. Я влюблен по уши.
– Вы? – засмеялся Агостинелли. – А кто уверял меня, что любви не существует и вы никогда ни в кого не влюбитесь!
– Она потрясающя!
Альфред завел мотор, и машина выехала на набережную как раз в тот момент, когда Макер подошел к отелю, чудом разминувшись с ними. Агостинелли спросил:
– В банк?
– Нет, дорогой Альфред, во Дворец Наций. Там начинается Генеральная конференция ООН по делам беженцев. Только сначала я позвоню Кристине. Я совсем забыл предупредить ее, что утром меня не будет в офисе. Бедняжка, наверное, места себе не находит.
– Генеральная конференция ООН по делам беженцев, – повторила вслух Кристина, как будто это было в порядке вещей, и повесила трубку.
Левович только что позвонил – он замотался и забыл предупредить ее. А онато разволновалась как дура. Ведь она прочла об этой конференции на первой полосе “Трибюн де Женев” и могла бы сообразить, что Левович туда пойдет.
Она сразу же позвонила Макеру на мобильный, вовремя перехватив его – он как раз поднялся на шестой этаж отеля в сопровождении консьержа, которого уговорил открыть апартаменты Левовича.
– Ложная тревога, – сказала Кристина, – все нормально. Я только что говорила с Левовичем, он в ООН.
– Вот видите, зря вы беспокоились! – жизнерадостно ответил Макер. – А я уже как раз подходил к его номеру.
Макер сделал знак консьержу, что загадка разрешилась, и они пошли назад.
– У вас явно улучшилось настроение, месье Эвезнер, – заметила Кристина.
– Сегодня вечером у меня романтический ужин с Анастасией, – объяснил он довольным голосом. – Могу ли я попросить вас забронировать нам столик в “Золотом льве”? На двоих, с видом на озеро!
Макер и консьерж шагнули в лифт. В ту секунду, когда дверцы кабины закрылись за ними, в нескольких метрах оттуда распахнулась дверь и из номера Левовича вышла Анастасия.
В лифте Макер смотрел на консьержа с плохо скрываемым чувством превосходства, хоть и старался держаться с нарочитой доброжелательностью. Он ощущал себя важной персоной. Он, будущий президент Эвезнер-банка, ведет жену ужинать в “Золотого льва”, один из лучших ресторанов Женевы. Им зарезервирован столик с потрясающим видом на озеро. Когда они войдут в зал, все наверняка на них обернутся.
Он приободрился, словно уже уговорил Тарногола назначить его на пост президента. Настало время обеда, и Макер зашел в бар отеля. Как раз в ту минуту, когда Анастасия появилась в холле и поспешно покинула “Отель де Берг”.
Макер попросил, чтобы его посадили в стороне: ему надо было спокойно все обдумать и разработать план действий по обработке Тарногола. Он вспомнил все свои тайные подвиги за истекшие двенадцать лет и признался себе, что изза Эвезнер-банка в очередной раз зашел в тупик. Во всем виноват отец. По его милости он теперь дважды в неделю ходит на сеансы психоанализа. Отец его ни в грош не ставил. Когда, год назад, он лежал на смертном одре, Макер чуть было не открыл ему свой секрет. Чтобы тот понял наконец, кем его сын является на самом деле. Но в последнюю минуту он сдулся. Из опасения, что отец ему просто не поверит. С тех пор Макер постоянно жалел об этом и мысленно прокручивал сцену, которой не суждено было состояться. Он бы прошептал ему: “Видишь ли, папа, я уже двенадцать лет работаю не только в банке. Я живу двойной жизнью, и о том, что я собираюсь тебе рассказать, никто даже не догадывается”.
Он воображал ошеломленное лицо отца, узнавшего его тайну.