Отдаленные последствия. Том 2 Маринина Александра
Сташис усмехнулся, отошел от Виктора и уселся за свой стол.
– Цепкий ты. Что упало – то пропало. Что услышал – то запомнил.
Вишняков не понял, что именно прозвучало в голосе подполковника: одобрение или порицание. Наверное, все-таки порицание. По одобрениям и похвалам серенький середнячок Витя Вишняков сегодня выбрал свой лимит на долгие годы вперед.
– Пална – это человек, который как раз и сделал бы сейчас всю ту работу, на которую у нас не хватает ни свободных рук, ни времени, ни усидчивости. Каменская Анастасия Павловна, полковник в отставке. Она в этом отделе двадцать пять лет отпахала.
Фигасе! Двадцать пять лет на одном месте! О таком Вишняков и не слыхивал, сейчас подобная стабильность не только не в моде – в опале. Нормальный человек должен менять города, страны, занятия, чтобы не затухнуть, не утратить мобильности. Нужно развиваться, расширять круг знакомств и интересов, пробовать новое, неизведанное. Свобода и независимость, а не это вот тупое прозябание на одном и том же стуле. Снежана Фадеева с ее грандиозными планами по завоеванию мира и изучением сразу трех иностранных языков была Виктору намного ближе и понятнее, чем какая-то древняя Пална, не сделавшая за всю жизнь ни одного резкого телодвижения.
– Но вообще-то это довольно странно, – задумчиво протянул Сташис. – Идейные психи обычно не начинают убивать просто так, с бухты-барахты. Сначала они пытаются продвинуть свои идеи, добиваются публичности, кричат на каждом углу, пишут в инстанции, в общем, хотят, чтобы их услышали. И только потом, когда отчаиваются быть услышанными, идут на крайние меры. Судя по страницам в сетях, наша девушка не стремится распространять идеи, связанные с необходимостью психологической помощи жертвам преступлений. Ни одного поста на эту тему она не разместила, а ведь сегодня Интернет – это первая и главная площадка, если хочешь оповестить о чем-то огромную аудиторию и добиться отклика. Страницы не поддерживает, подписчиков не набирает.
– Тогда как же? – озадаченно спросил Виктор.
– Выходит, она не псих и не идейная. Она просто помогла Фадееву убить сына депутата и пасынка Горожановой в целях личной мести или устрашения. И придумала, как закамуфлировать этот мотив. Использовала информацию, которой с ней поделился Выходцев, придумала записки, выбрала вторую жертву.
Нет, это показалось Вишнякову совсем уж неправдоподобным. Ну, допустим, Фадеев решил отомстить Чекчурину и Горожановой или запугать их. Тут все нормально. И допустим, у Фадеева сложились такие доверительные отношения с массажисткой, что он поделился с ней своей душевной болью: проиграл тендер, за который все заранее проплатил Горожановой из обладминистрации, а та его кинула, потому что влияние мужа, депутата Чекчурина, оказалось сильнее. Хиленько, конечно, но чего в жизни не бывает. А дальше начинается нечто невероятное: массажистка Инга вдруг вспоминает, что фамилию Чекчурина слышала от своего пациента, ныне покойного. У этого Чекчурина есть сын Леня, ранее судимый за ДТП с тяжкими последствиями, и это можно красиво обставить. Так красиво, что вообще никто не подкопается и на Виталия Аркадьевича никогда в жизни не подумает. Тот пациент-то, который упокоился два года назад, дюже увлекался изучением отдаленных последствий, даже научной работой занимался, собирал материалы и принимал участие в написании статьи, где приведены еще и другие случаи, и вполне можно выбрать кого-нибудь и тоже грохнуть. И записочки оставить. Пусть все думают, что преступление совершил человек, разделявший идеи умершего пациента. Начнут искать среди его знакомых, среди соавторов, бывших коллег и так далее. Одним словом, где угодно, но не рядом с Фадеевым.
В этой версии все было бы ничего, если бы не дурацкое совпадение, которое очень смущало Виктора. Массажистке оказалось знакомо имя Чекчурина. И не как депутата, что вполне можно было бы объяснить, если она живо интересуется внутриполитическими новостями. Хотя странновато для молодой бабы, нетипично, но это ладно. Фамилия «Чекчурин» упоминалась человеком, который уже два года как покойник. Упоминалась в контексте научной работы, которой он занимался, будучи тяжелобольным, умирающим. Чекчурин, конечно, не Смирнов, фамилия не такая уж распространенная, но и не уникальная. И вот н тебе, пожалуйста, оказывается, тот Чекчурин, который из научной работы, не кто иной, как сынок того Чекчурина, благодаря усилиям которого Фадеев проиграл свой тендер. И сынок, плучается, какой надо, и медсестра-массажистка про него помнит спустя два года, и отношения у нее с пациентом уж прям такие близкие, что она, медик по образованию, оказывается полностью в курсе научных изысканий в области криминологии, которая с медициной рядом не стояла. То есть и с пациентом-то Инга Гесс сблизилась, и с нынешним работодателем Фадеевым неразлейвода и полное доверие. Не многовато ли сказочности, господа хорошие?
Виктор пожалел, что эти соображения не выстроились у него в голове раньше, когда они были в кабинете Зарубина. Тугодум он, до него вечно все доходит, как до жирафа.
Он снова загрузил видео, полученное от охранника Александра, и принялся всматриваться в двигающуюся женскую фигуру. Лица не разглядеть, только объемный пуховик, накинутый на голову капюшон, дутики-луноходы. По походке видно, что женщина, а если б не походка – можно было бы подумать, что и мужик мог так одеться, со спины точно не разберешь. Виктор некоторое время просидел, впившись глазами в экран и пересматривая запись, прикидывал и так, и эдак, нельзя ли все-таки предположить, что это мужчина, а не женщина. Потом, минут примерно через двадцать, вспомнил слова охранника о том, что его сменщик подходил к незнакомке поближе и неплохо рассмотрел ее, так что в половой принадлежности сомневаться не приходилось. «Тупица я, – привычно и беззлобно обругал себя Вишняков. – Вспомнил бы раньше – не потратил бы столько времени впустую».
Антон молча работал на своем компьютере, то и дело отвлекаясь на телефон, читая и посылая какие-то сообщения, но Виктору не видно было, чем он занимается и что у него на экране.
– Антон, а давай пошлем второму охраннику фотку Инги. Он же ее в лицо видел, ту бабешку, которая паслась возле чекчуринского дома. Вдруг опознает?
– Уже послал, – коротко ответил Сташис, не отрывая глаз от экрана. – Жду ответ.
Вот же черт! Оказывается, Антон додумался и сообразил куда быстрее. Впрочем, ничего удивительного. Так и должно быть. Потому что так всегда и бывает. По скорости мысли и сообразительности Витя Вишняков всю жизнь последний.
Звякнул телефон Сташиса, Антон прочитал сообщение и вздохнул.
– Охранник Ингу не опознал. Причем уверенно. Пишет, что тип внешности абсолютно другой.
– Жалко, – огорчился Виктор. – А может, эта Инга из соцсетей вообще не наша? А наша как раз в сетях не присутствует, шифруется.
– Зуб даю: нет в Москве второй Инги Гесс, которая увлекалась бы восточной медициной. Сам видишь, женщин с таким именем и в России-то мало, а уж в Москве найти полную тезку с одинаковыми профессиональными интересами нереально.
Антон оторвался от компьютера и ободряюще улыбнулся Вишнякову.
– Не расстраивайся, Витя, не все потеряно. Если мы правильно прикидываем, то эта девушка не пальцем делана, она хитрая и предусмотрительная. Вполне может иметь помощницу, которая и собирает информацию о будущей жертве. Сама Инга не светится, сидит в уголочке и дергает за ниточки, выполняет функцию координатора. С одной стороны – помощница или даже несколько помощников, с другой – фадеевские мальчики, а массажистка – связующее звено и мозг всей операции. Так что работаем и не думаем о плохом.
– Антон, ну чего так сидеть-то? Давай позвоним ей, есть же телефончик!
– Рано.
– Да почему рано-то?
– Не суетись, я сказал! – отрезал Сташис. – Никуда она не денется до завтра. И никого не убьют в ближайшее время.
Виктор не обиделся. Он вообще не был обидчивым. Остановил запись на ноутбуке в том месте, где отчетливее всего были видны пуховик и сапожки неизвестной женщины, и принялся внимательно и методично отсматривать кадры с мест, где проводили последние часы своей жизни Леонид Чекчурин и Татьяна Майстренко.
Каменская
Пса Бруно Настя поручила Роману как самому физически крепкому из всех троих. Повторять утреннее падение отчего-то не хотелось.
– Ну, что ты решил? – спросила она Зарубина. – Побежишь к Косте жаловаться?
– А то! Прямо завтра утренней лошадью и помчусь. Ребята старались, аж целую твою лекцию прослушали и потом время на разговоры тратили, чтобы ты меня взбудоражила, а я испугался бы и поскакал к Большому. Надежды надо оправдывать.
Сергей прошел несколько шагов молча и беззлобно чертыхнулся, не заметив, что любопытный Бруно метнулся в сторону и пересек тротуар прямо перед ними.
– Блин! Чуть о поводок не споткнулся! Дзюба, чего за собакой не смотришь?
– Ага, усмотришь за ним, – огрызнулся Роман и протянул Зарубину рулетку. – Попробовать не желаете, гражданин начальник?
– Нет уж, уволь, давай сам, тебе доверено. Я маленький и легкий, меня это чудище в момент снесет. Аська, – обратился он к Каменской, – а ты что, в самом деле думаешь, что меня слушают?
– Вряд ли. Всех подряд слушать – каналов не напасешься, ты ж не террорист какой-нибудь. Но я так, на всякий случай. Мало ли что… За последние десять лет многое изменилось. Пока служила – могла точно сказать, какова вероятность того, что слушают, а теперь не знаю. Новые веяния, новые правила. И техника новая.
– Да брось, – махнул рукой Сергей, – техника, может, где-то там и новая, а вороватость старая осталась. Сколько бы денег МВД ни выделяло на технику, один черт почти все распилят, а на остаток закупят старье или некондицию. Каналов для прослушки всегда не хватало и хватать не будет в обозримом будущем. Я как твой голос по телефону услышал – так чуть не сдох от ужаса. Ну, приплыли, думаю, беда подступила по всем фронтам, у нашей Палны крышак снесло на почве паранойи.
Настя расхохоталась.
– Я такая, я могу. Но теперь-то отпустило?
– Насчет тебя – да, а насчет Большого огорчительно. Подсиживают его в министерстве, в любой момент уберут. Мне другой начальник МУРа не нужен. Если Большого скинут – я в тот же день рапорт на пенсию подам.
– Уверен, что с другим начальником не сработаешься?
– Ой, Аська, я их столько на своем веку перевидал! Точно знаю, что с Большим могу работать, а с другими – увольте.
Все правильно. Кому нужен Зарубин? Не та фигура, мелковат. Если работают по Косте, то только министерские. Те, которые подчиняются лично министру и его замам. Хотят столкнуть генерала Большакова лоб в лоб с кем-то из руководства, чтобы пух и перья полетели. И разом избавиться от обоих. Но вид делают, что разрабатывают Сережку Зарубина. Серега – уровень более низкий, по нему должны работать сотрудники УСБ не выше московских. Замысел прост: сработать топорно, грубо, примитивно. Засветиться в полный рост. Так засветиться, что не заметить нельзя. Зарубин пойдет к Большакову выяснять, с какой такой радости на него спустили цепных псов. Костя пойдет в отказ, потому как ни сном ни духом. Он и в самом деле может не знать, его в известность и не собирались ставить, но Сережа не поверит. Разойдутся взаимно недовольные друг другом, разобиженные недоверием. Вот и первая кошка между ними пробежит. УСБ начальнику уголовного розыска не подчиняется, но Константину Георгиевичу наверняка сильно не понравится, что вышестоящий генерал, начальник ГУВД, протягивает потные ручонки к подчиненным Большакова в обход их руководства. Тут и вторая кошка пробежит. Кому-то не нравится, что генерал Большаков чрезмерно доверяет заместителю начальника убойного отдела и хочет сделать его начальником, благо место пока свободно. После такой склоки генерал призадумается, а так ли нужен ему Зарубин на этой должности. Начальник ГУВД, точно зная, что подотчетное городу звено УСБ не получало команды разрабатывать полковника Зарубина, начнет выяснять на уровне министерства, что происходит и кто это без спросу полез в огород генерала Большакова в нарушение всех правил. А там уж, у министерских, наверняка домашняя заготовка припасена, как довести Костю до скандала с тем чиновником, с каким его хотят поссорить. Третья кошка сидит в засаде и ждет своего часа.
Возможно, комбинация другая, их в арсенале гестаповцев много. Очень может быть, что и замысел другой. Например, хотят вбить клин между Большаковым и начальником УСБ городского уровня. Или между Большаковым и начальником ГУВД Москвы. Или еще что-то. Бедный майор Паюшин, тебя, скорее всего, сделают козлом отпущения. Тот, кто поручил тебе задание, наверняка понимал, что будет дальше. Твое место тоже кому-то понадобилось. Или не место, а твои покровители, ведь кто-то же тебя рекомендовал, ручался за тебя или, может, просил. Просто так, с улицы в верхний эшелон не попадают. Теперь дадут понять, что ты, конечно, накосячил, но тебя, от щедрот душевных, простят, зато тот, кто за тобой стоит, будет «должен». И никто никогда не признает, что этот косяк стоял в плане как необходимый элемент.
Господи, как это противно! И как муторно! Как скучно! Служба собственной безопасности когда-то создавалась с вполне благородной целью: выявлять и пресекать должностные преступления в среде сотрудников милиции. И во что она превратилась? Впрочем, милиция тоже на месте не стояла, превратившись сперва в полицию, а теперь вообще непонятно во что…
– Хорошо, что я вовремя ушла, – сказала Настя. – Мне такие игрища уже не по плечу.
– Да ничего хорошего, – проворчал Зарубин. – Была б ты на службе – я бы тебе приказывал и требовал выполнения. А так – приходится в ногах валяться. Будем считать, что с плохими новостями мы отстрелялись на сегодня. Давай теперь о приятном.
«О приятном» означало «о профессоре Стекловой и ее соратниках». Во всех текстах, которые Насте удалось за сегодняшний день найти и прочитать, не содержалось ни малейшего намека на правовой экстремизм. Ни слова о несправедливости наказания, о недобросовестности следствия и суда, о возмездии или о потребности пострадавших и их семей в удовлетворении чувства отмщенности. В общем, ничего такого, что хотя бы отдаленно могло напоминать мотивацию загадочного Ученика.
– У нас еще кое-что есть, – сказал Сергей. – Посмотришь?
– Сереж, давай не будем нарываться, ладно? За этим делом и так уже сто пар глаз следят. С меня взятки гладки, я – никто, слава Богу, а вот тебе мало не покажется.
– Не-не, Пална, все в рамочках твоей же версии о том, что меня интересуют обстоятельства внезапной смерти Стекловой.
Настя покачала головой.
– Для нашей утренней встречи сгодится, а вот для более глубокого изучения ее трудов уже не прокатит. Дама в столь преклонных годах… К тому же в тот день, по показаниям Очеретина, чувствовала себя плохо, почти не вставала. Какой дурак поверит, что ты увидел в ее смерти что-то подозрительное? Тем более домашние смерти, как правило, вскрывают. Было бы что-нибудь – на вскрытии увидели бы.
– Ой, я тебя умоляю! – Сергей картинно закатил глаза. – Ты забыла, что нынче в профессиональную деятельность пришло поколение двоечников? Никто нигде, ни в одной сфере, не делает так, как положено, даже не мечтай. Меня, динозавра сыскного дела, и то уже перевоспитали, заставили выучить новые правила и играть по ним. У меня есть флешка с материалами, там и то, что опубликовано, и научные отчеты, и доклады на конференциях, аналитические справки, наброски, опросники, анкеты, ну, всякая такая ученая муть. Клянусь, Пална, это последнее, о чем я тебя прошу. Я сам глянул, попытался вникнуть и понял, что ты быстрее в сто раз разберешься, ты ж все-таки кандидат наук.
– Хорошо, – кивнула Настя и улыбнулась.
Она вдруг почувствовала огромное облегчение. Ей ведь так хотелось ответить согласием в первый же момент, едва Зарубин произнес слова «кое-что есть»! Она наслаждалась, выискивая и читая публикации Стекловой и ее соавторов в Интернете, анализируя фразы, мысли, логику, манеру подачи, даже частоту употребления отдельных слов и терминов, а также любые признаки, свидетельствующие об эмоциональной окраске текстов. Это была именно та работа, по которой Настя Каменская скучала. Да что там скучала – тосковала! Тихонько сидеть в уголке, молчать, ковыряться в информации, обдумывать ее… Что может быть лучше? За годы службы выбирать не приходилось, и ей оставалось только радоваться, если выпадало дело, в котором ей поручали именно такое задание, и считать это неожиданной удачей, незаслуженным везеньем. Стоило Сереже Зарубину заговорить о том, что есть еще какие-то материалы, Настя поняла, что ужасно хочет в них покопаться. Но… Неужели Серега, с его-то опытом, не чует опасности? Да, сегодня ей удалось выкрутиться в разговоре с Паюшиным, и вроде бы вполне успешно. Но что будет дальше?
Да, ей очень хотелось сразу же согласиться, и все остальные слова были сказаны просто для очистки совести. Она легко дала себя уговорить.
Лабрадор Бруно в очередной раз затормозил движение, ломанулся влево, в дальнюю часть газона, и принялся выразительно крутиться, слегка выгнув спину. Место неосвещенное, и Насте пришлось прищуриться и напрячь глаза, чтобы рассмотреть собаку: если просто принюхивается – можно одернуть и прикрикнуть, чтобы не вздумал ничего схватить с земли, а вот если крутится – следует замереть, ослабить поводок и терпеливо ждать, ибо выбор сортира – дело для пса важное и ответственное. Судя по спине, речь шла именно о сортире.
Дзюба нажал кнопку на рулетке и выпустил поводок на полную длину. Настя вытащила из кармана два хрустящих собачьих лакомства в форме маленьких косточек. Все строго по инструкции: сходил «по-большому» – получил вкусняшку. Хозяева Бруно объясняли, что по утрам, а зачастую и по вечерам у них нет времени слишком долго гулять, но пока пес не сделает все, что нужно, возвращаться нельзя. Пес хоть и невоспитанный, но далеко не глуп, и память у него прекрасная. Бруно быстро сообразил, что после туалета дают лакомство, а хозяева точно так же быстро сообразили, что рефлекс нужно закрепить. Прожорливый любитель вкусненького не станет слишком оттягивать момент получения вожделенной хрустящей косточки, и таким образом время прогулки можно при необходимости сокращать. Сделал дело – гуляй смело: дождался собачьей кучки – можешь с чистой совестью возвращаться домой. В целом ход мыслей соседей так и остался для Насти Каменской загадкой: о чем они думали, когда заводили собаку крупной породы? Зачем вообще брать собаку, если у тебя проблемы с временем для выгула? И почему ты не можешь встать еще на полчаса раньше или лечь на полчаса позже? Для чего нужно было приучать пса к режиму, в соответствии с которым утренняя прогулка – в семь, а вечерняя – в восемь? Что это? Бред? Торжество глупости? Безответственность?
– Давайте пакет, Анастасия Павловна, я пойду уберу, – сказал Дзюба, протягивая ей рулетку.
Мешочка с пакетами, притороченного к рулетке, он не заметил и очень удивился, когда Настя показала ему нехитрое приспособление.
Бруно вернулся радостной трусцой и уставился на Настю с выражением строгой требовательности: ждал положенного по регламенту поощрения. Получив вкусняшки, деловито захрустел.
– Видишь, Пална, я тебя еще рабсилой для сбора какашек обеспечил, – заметил Зарубин. – Это я в том смысле, что не за «спасибо» трудиться будешь.
– Равноценно, – усмехнулась Настя. – Один пакет с собачьими какашками в обмен на бессонную ночь с чужими материалами во имя чужой работы. Ты не зарвался, милый?
Роман шагнул с газона на тротуар, держа в руке пакет, приподнял ногу и попытался рассмотреть подошву тяжелого ботинка.
– Кажется, я на что-то наступил, – пробормотал он.
Зарубин быстро присел на корточки, сделал несколько коротких вдохов, выразительно дергая носом, и захихикал.
– Точно, Ромчик, наступил. Не завидую я твоей машине, теперь долго вонять будет.
Только тут до Насти дошел смысл слов, сказанных хозяевами Бруно, об отправлении серьезной нужды в «правильном месте», то есть поближе к фонарям. Владельцев собак много, а вот тех, кто убирает за своими питомцами, – существенно меньше. В плохо освещенных местах, да к тому же на грязной земле… Если бы хоть снег был, на котором можно что-то увидеть! Бедный Ромка.
Черт! Она совсем забыла, что за выбор «неправильного» туалета поощрение не полагается. Нет, доверять Анастасии Каменской чужих домашних питомцев определенно нельзя, она половину указаний мимо ушей пропустит и непременно сделает что-нибудь не так. Ладно, в будущем постарается не забывать.
Дзюба отчаянно зашаркал ногой о тротуарную плитку в попытках избавиться хотя бы от части налипших ароматных экскрементов. Сережа Зарубин отпускал ехидные замечания и давал ценные советы, а Настя смотрела на них и думала о том, какая же она счастливая. Только сейчас, на пороге шестидесятилетия, она начала понимать, что в момент выхода в отставку вступила в самую лучшую пору своей жизни, когда можно делать не то, что должна, а то, что хочется, что приносит удовольствие. Вся первая часть жизни состояла из обязательных элементов: получи знания, овладей профессией, работай, а если что-то не нравится – терпи. Делай так, как положено, отрабатывай зарплату, играй по правилам. Будь благодарен, если среди всей этой обязаловки вдруг случатся моменты, приносящие радость и удовлетворение: это твой бонус за честное отбывание номера под названием «должен». Этого «должен» в ее жизни было так много, что не оставалось ни миллиметра личного пространства для «хочу». Какая же она была дурочка, когда не понимала своего счастья и впадала в отчаяние, став пенсионеркой! Сегодня ей смешно об этом вспоминать. Смешны собственные слезы, вздохи, обиды на жизнь и причитания. Сейчас она по-настоящему свободна и имеет возможность заниматься тем, что ей интересно. Интересно заниматься музыкальной литературой с подростками. Интересно преподавать основы анализа статистической информации. Интересно учиться быть экономной хозяйкой и готовить вкусные блюда из недорогих продуктов. Интересно читать материалы Светланы Валентиновны Стекловой и ее группы. Интересно наблюдать за лабрадором Бруно и выстраивать взаимоотношения с ним. Сейчас она может позволить себе сказать «нет» старому другу Сереге Зарубину или, наоборот, согласиться помочь и с наслаждением погрузиться в любимую аналитическую работу. У нее есть выбор. Вот в чем главное счастье. Выбор, которого почти никогда не бывает, пока носишь погоны и исполняешь приказы.
И еще у нее есть возможность не играть в игры, которые ей не нравятся.
– Аська, у Стекловой, между прочим, завтра сороковины.
– Это намек? – хмыкнула Настя.
– Да боже упаси, какие намеки! – заблажил Зарубин. – Дзюба пойдет. Вот ботиночки отмоет – и вперед, в научную общественность.
– Пустая трата времени, – сердито проговорил Роман, все еще не отошедший от огорчения. – Мы же видели Гиндина. Если они все такие, то какие из них убийцы? Смешно!
– А если не все? Аська, ну скажи ему, надави авторитетом.
Настя задумчиво оглядела лабрадора, который в нерешительности вертелся вокруг очередного дерева, очевидно, размышляя, оставлять комментарий под постом или ну его.
– Если судить по текстам, то на потенциальных убийц они мало похожи. Но, Сержик, есть такая штука, которая называется «научное редактирование». Если там, где статьи публиковались, хорошие опытные редакторы, то они могли порекомендовать авторам смягчать формулировки и снимать все, что может трактоваться как агрессивность или экстремизм. Опять же заседания кафедры, на которых могли обсуждаться эти статьи, рецензенты, сама Стеклова как руководитель темы… Повторяю, по текстам все чисто, а вот как на самом деле – не берусь судить. Ромчик, твой начальник прав, нужно на этих деятелей посмотреть своими глазами. Тем более ситуация удачная: они соберутся все вместе. Кстати, где они собираются?
– Гиндин сказал, что сначала проведут что-то типа заседания Ученого совета или как там у них это называется, заслушают доклад о научных достижениях Стекловой, потом поминальный стол накроют в факультетской столовой. Анастасия Павловна, ну нельзя мне туда соваться, Гиндин же меня знает! Толку-то от моего присутствия!
– Вот и я о том же, – неожиданно заявил Зарубин. – Слышь, Пална? Гиндин-то Ромку знает. И Ромка его знает в лицо.
Настя от души расхохоталась.
– Ага, а меня твой Гиндин не знает. Ну ты жук, Сергей Кузьмич! Хозяйка, дай попить, а то так кушать хочется, что аж переночевать негде. У тебя что, все подчиненные разом ослепли? Никто, кроме Ромчика, Гиндина этого не опознает? Фотографии запоминать не умеют?
– Ася, я серьезно. Кто, кроме тебя, сможет с ними нормально поговорить, чтобы как будто про науку, а на самом деле про то, что нам нужно?
– Правда, Анастасия Павловна, – вдруг заговорил Дзюба совсем другим тоном, и Настя поняла, что ее развели, как лохушку. – Мне там определенно нельзя показываться. Но если вы не хотите идти одна, мы вам дадим классного парнишку, опера из Восточного округа. Он совсем молоденький, можете даже сказать, что это ваш сын. А вы когда-то давно писали диссертацию на этой кафедре, знали Стеклову, пришли почтить память. Никто из ее нынешних учеников обман не заподозрит, они в те годы еще, наверное, в средней школе учились. А если кто-нибудь из сотрудников кафедры вас узнает и вспомнит – будет даже лучше.
Ловко они ее обработали. Наверняка сценарий придумал Зарубин, чувствуется рука мастера. И ведь выстроил разговор таким манером, что Настя сама сказала, мол, нельзя полагаться на впечатление от текстов, нужно посмотреть на фигурантов, пообщаться с ними. Ей стало так весело, что даже сердиться не захотелось.
В общем-то, если вдуматься, в предложении Сережки есть смысл. Она действительно сможет поддержать и развить беседу на темы, близкие научным интересам молодых соавторов профессора Стекловой, ведь она прочитала кучу статей, а теперь еще и материалы на флешке Гиндина просмотрит. Но вот мальчик из Восточного округа ее смущал.
– Сережа, а ты уверен в своем классном парнишке? Не сдаст он тебя? А то, гляди, получишь по самое горло за привлечение гражданских лиц к оперативной работе. Мы, конечно, всю дорогу так делали, и вы так делаете и будете делать, но если кому-то захочется взять вас за жабры, то возьмут и не поморщатся.
– Я подумаю, – буркнул Зарубин. – Главное – я твое согласие получил, а дальше разберусь. Может, хочешь Сташиса? У вас с ним вроде как взаимопонимание.
– Нет, совсем не годится. Он слишком красивый, все будут внимание обращать, что такой видный молодой мужик пришел с некрасивой теткой намного старше себя. Нам этого не надо. Все должно быть спокойно и незаметно. Бруно, фу! Фу! – неожиданно закричала Настя, увидев, что любопытный пес сунул морду в кучу мусора, вывалившегося из опрокинутой урны. – Рома, ну дерни же поводок! Сильнее! Чего ты за собакой-то не смотришь?
В течение нескольких следующих минут Дзюба и Зарубин дружно убеждали Настю, что ее нельзя обзывать некрасивой теткой, но она понимала, что это, конечно, не всерьез. Джентльмены!
Они повернули в сторону дома, шагали не спеша, со вкусом обсуждали детали завтрашнего мероприятия и разные варианты развития событий. «Вот я иду по вечерней улице, – думала Настя Каменская, – выгуливаю собаку. Рядом со мной два хороших человека: Сережка, которого я сто лет знаю и нежно люблю, и Ромчик, которого я знаю, конечно, не так много лет, как Зарубина, но все же достаточно долго, чтобы понимать, какой это бесценный алмаз для оперативно-розыскной работы. Да и просто для человеческих отношений. Ромка умный, искренний, честный и добрый. Мы разговариваем о том, что интересно и важно для всех троих. У меня есть выбор: втягиваться и помогать или отказаться. Я выбираю „помогать“. Не по принуждению, не из чувства долга, не из страха обидеть отказом и испортить дружбу, не из желания произвести впечатление. Я выбираю „помогать“ просто потому, что действительно хочу сделать то, о чем меня просят. Мне это доставит удовольствие. И в этом моя истинная свобода. Дома меня ждет любимый муж, мы с ним оба здоровы и полны сил, и между нами нет ни конфликтов, ни даже малюсенького недопонимания. Я совершенно счастлива!»
В ее кармане затренькал телефон. Настя посмотрела на дисплей: «Сосед Валерий».
– Извини, – перебила она Дзюбу, который в этот момент красочно расписывал достоинства молодого оперативника Вити Вишнякова, – нужно ответить, это хозяева Бруно, они волнуются.
– Спроси, как там у них с этим новым вирусом, – умоляюще зашипел Сергей, – а то меня теща уже до костей обгрызла.
Настя добросовестно и подробно отчиталась о собачьем поведении, самочувствии и аппетите и вежливо выразила надежду, что соседям хорошо отдыхается.
– У нас все супер! – восторженно заверил ее Валерий.
– Я очень рада! А то у нас тут всякие слухи ходят о том, что в Европе страшная эпидемия, все поголовно болеют, и вирус очень заразный.
– Ну, не знаю. Народу полно, все катаются, подъемники забиты, на них километровые очереди. И рестораны вечером под завязку. Никто ничего не боится, все спокойно. Никакой паники нет, даже разговоров об эпидемии не слышно.
– Наверное, наши СМИ сильно преувеличивают, как обычно. Отдыхайте спокойно, с Бруно все будет в порядке.
Зарубин заметно приободрился.
– Доложу теще свежие вести прямиком из-за бугра, может, она хоть на несколько дней отстанет. Вот же любительница панику разводить!
Остаток пути до Настиного дома Сергей провел в привычной роли самокритичного балагура, посмеивался над своим невеликим росточком, живописал преимущества быть низкорослым, потому что тебя никто не принимает всерьез, рассказывал анекдоты и байки. Но Настя понимала, что ее старому другу совсем не весело.
Когда остановились у подъезда, она спросила:
– На ужин зайдете?
– Спасибо, Анастасия Павловна, я – домой, – тут же откликнулся Дзюба.
Можно было бы и не спрашивать: дома у Ромки молодая жена, с которой он после свадьбы вряд ли провел хотя бы один нормальный вечер.
– А ты? – обратилась она к Зарубину.
– А что дают? – ответил он вопросом на вопрос. – Если знаменитые отбивные по-чистяковски, то зайду.
– Размечтался! – фыркнула Настя. – Дают нечто непонятное из перловки с индейкой и овощами, но вроде получилось неплохо, я пробовала, когда готовила.
– Все равно зайду, – с отчаянной решимостью произнес Сергей. – Даже перловка лучше, чем моя драгоценная теща. Эх, мельчает народ! Какие бывали отбивные!
Вишняков
Сташис давно ушел домой. На мониторах застыли изображения, которые Виктор старательно изучил вдоль и поперек по нескольку раз, но ни к какому определенному выводу так и не пришел. То ему казалось, что неизвестная девица с околочекчуринской территории мелькнула за спиной Татьяны Майстренко, когда та вышла вместе с подругами из ресторана, то такой же пуховик с капюшоном виделся ему рядом с Леонидом Чекчуриным, входящим в ночной клуб… Он увеличивал картинку, пока она не начинала расплываться, всматривался, сравнивал, сличал. Черт бы подрал эти черно-белые камеры с плохим разрешением! Пуховик вроде похож, но без капюшона… И вот этот похож, даже капюшон есть, но лицо совсем не то: какая-то тетка, вся в морщинах, никакие гримы и парики не сделают из нее молодую девушку, которую видел охранник.
Отчаявшись решить свою задачу на основании вида верхней одежды, Виктор пошел другим путем. В конце концов, кто сказал, что у женщины должен быть только один пуховик? Конечно, когда нет лица, приходится ориентироваться на то, что есть, и было бы здорово, если бы удалось убедиться, что девица, которая паслась возле дома Чекчурина, когда там был его сын Леня, засветилась и в других местах неподалеку от обеих будущих жертв. Это было бы попаданием прямо в десятку. Но – не получалось. Зато можно попробовать поискать одну и ту же девицу рядом с теми, кто в скором времени станет потерпевшим. Ну и пусть она не будет той, которую видел охранник. Может, у этой ушлой массажистки Инги Гесс куча помощниц. Или помощница одна, но с обширным гардеробом. Главное – найти лицо, мелькающее неподалеку от Леонида и Татьяны. А потом, глядишь, и охранник ее узнает. Тогда сто пудов все сойдется.
Очень хотелось пить, есть и спать. Виктор клял себя за непредусмотрительность – не запасся банками с энергетиком, а в местном буфете удалось поздно вечером купить только колу, которая почти не помогала. Пришлось взбадривать себя крепким кофе, от которого Виктора мутило. Кофе в сочетании с колой действовал отлично, но пить было до отвращения противно. Несколько раз одолевало желание все бросить, выключить технику, запереть кабинет и ехать домой. Или лечь спать здесь же, составив в ряд три стула и накрывшись курткой. Но почему-то при каждой попытке закончить работу в голове всплывал голос Сташиса: «Ты молодец!» И очень хотелось не облажаться, доказать, что статный, высокий подполковник не напрасно верит в серенького лейтенанта Витю Вишнякова. Ведь Женька Есаков с Колюбаевым смогли полночи просидеть с этими видео! Значит, и он, Вишняков, должен смочь.
И еще почему-то вспоминалась обалденно красивая жена Фадеева. Снежана. Нет, не то чтобы у Виктора появлялись какие-то романтические мысли насчет этой девушки, ни боже мой. Для таких красавиц он – пустое место. Середнячки с полицейским окладом содержания их не интересуют; Снежана, например, даже не скрывает, что муж ей нужен исключительно для денег и обеспеченной жизни. Да и она, если уж совсем честно, Витино мужское воображение не будоражит. Вишнякову нравились женщины постарше, помягче, более округлые, что ли. Чтобы если уж грудь – так наливные шары, если попа – то тяжелая, большая, как пуховая подушка, и чтобы на боках непременно уютные складочки, толстенькие такие. Вот Лера, продавщица из кулинарного отдела в магазине рядом с Витиным домом, – самое оно, и у них вроде даже что-то начало получаться, складываться. Во всяком случае, Виктор уже несколько раз ночевал у нее, и Лера осталась, кажется, вполне довольна. В робких мечтах он видел, как каждый день засыпает, утонув в ее теплом изобильном теле, и по утрам завтракает, глядя на сочные улыбающиеся губы. Лера всегда улыбалась и готова была расхохотаться по любому поводу. Та, которая была раньше, до Леры, – тоже толстушечка-пампушечка, лет на десять постарше Вити, но характер совсем другой, и отношения увяли, не успев толком расцвести. Всего-то четыре месяца пробыли вместе.
Все-таки смешная девчонка эта Снежана Фадеева! Зовет Виктора в партнеры по бизнесу. Это ж надо было такое удумать! Какие-то таланты в нем углядела. В микроскоп, что ли, рассматривала? Языки он, видите ли, быстро выучит!
Но вспоминать ее слова было приятно. Чертовски приятно. Приятно вспоминать ее искреннее изумление его слухом и способностью воспроизводить услышанное, имитировать, подражать. Способностью… А может быть, у него и вправду что-то такое есть? Может, не зря хвалил его Антон Сташис?
Мысль оказалась непривычной, и Виктор то и дело возвращался к ней, обдумывал, рассматривал со всех сторон. И все равно почему-то съезжал к образу Снежаны. Так и возникала она перед глазами: сидит посреди огромной кровати, сверкает голыми плечами и коленками, с одной стороны – заваленный книгами и тетрадями письменный стол, с другой – комод с косметикой, гримом и разноцветными париками: ядовито-розовым, ярко-голубым, зеленым, оранжевым, жгуче-черным и белокурым. В Интернете куча роликов со Снежаной в этих париках, она чуть ли не звезда косплея.
Он сделал еще одну чашку кофе и влил в себя, морщась от отвращения: без молока совсем противно получилось, хоть и с сахаром. Походил по кабинету, помахал руками, отжался 40 раз, попрыгал. Вроде стало полегче. Снова уселся за стол и уставился в мониторы. Глаза болели и слезились. Леонид Чекчурин на улице перед ночным клубом разговаривает с двумя девушками и мужчиной. Входит в клуб. Выходит из клуба. Опять стоит и разговаривает сначала со знакомыми, потом по телефону. Идет в сторону парковки. Парковка. Леонид подходит к машине. Садится. Леонид сворачивает с тротуара и скрывается под аркой. Татьяна Майстренко заходит в дом, где проживает ее подруга. Выходит. Садится в машину. Входит в магазин, где продается итальянская брендовая одежда. Выходит. Входит в ресторан. Выходит. Въезжает в подземный паркинг. Выходит…
Кофе. Разминка. Отжимания. Прыжки.
Чекчурин перед ночным клубом… Майстренко садится в машину…
От напряжения сводило шею, мышцы плеч превратились в два булыжника и отчаянно ныли. Кофе. Отжимания. Упражнения: медленно крутим головой, как будто катаем по тарелке. Чекчурин… Снежана…
Снежана. Парики. Грим. Вот почему он постоянно вспоминает девушку. Даже не саму девушку, а ее комнату. Он идиот. Если помощница массажистки Инги достаточно ловкая и предусмотрительная особа, то она не станет следить за объектами в одном и том же образе. Это основы работы «наружки»: все время менять одежду и головные уборы, а по возможности – и прическу. Нужно не на внешность ориентироваться, а на что-то другое. На походку, например. Осанку. Манеру поворачивать голову. Лицо любое нарисуешь, особенно если ты женщина, и волосы любые изобразишь, об одежде даже говорить смешно. А вот все остальное подделать трудно, даже если ты профессиональный актер. Движения губ при артикуляции изменить практически нереально, в этом Виктор недавно сам убедился, когда смотрел фильм, где хорошо известная ему актриса вполне молодого возраста играла очень старую женщину. Грим сделали классно, на экране действительно была древняя старуха, лицо темное и состояло, казалось, из одних морщин, но стоило старухе заговорить – и Витя сразу узнал ее. Не по голосу, а именно по артикуляции.
Кофе. Разминка. И все сначала.
Еще через четыре чашки кофе лейтенант Вишняков нашел то, что искал. Он настолько непривычен был к слову «успех», что не поверил сам себе и на всякий случай несколько раз перепроверил.
Это точно она. Одна и та же. Действительно в разных париках и в разной одежде. Но, несомненно, одна и та же.
Сравнил с фотографией Инги Гесс, сделал скидку на грим. Совсем не похожа. Ни формой носа и губ, ни разрезом глаз, ни скулами. Ну и ладно, не Инга – значит, ее помощница-подельница. Главное, что он ее все-таки нашел. Компьютерная программа легко сличит несколько загримированных лиц и вычленит из этой кучи одно-единственное, настоящее.
Пять утра. Ехать домой смысла нет. Виктор составил стулья в рядок, сунул под голову сложенный в несколько раз длинный толстый шарф, накрылся курткой и мгновенно заснул.
Каменская
– Я мог бы нагло соврать, что не буду ложиться спать из солидарности, чтобы лишний раз взбодрить в тебе чувство вины, – заявил Алексей. – Но как честный человек признаюсь, что правки редактора оказались существеннее, чем я думал, и мне придется тоже ночью покорпеть, чтобы завтра к обеду сдать рукопись. Можем считать, что нам с тобой повезло получить срочную работу одновременно. Или в тебе проснулась супружеская интуиция, и ты взялась помочь Сереге, потому что предчувствовала мою бессонную ночь?
Настя рассмеялась.
– Лешик, ты же знаешь, интуиция, вернее, ее полное отсутствие, – мой хромой облезлый конек. Как не было – так и нет. Просто удачно совпало.
После ухода Зарубина, слопавшего блюдо из перловки с таким видом, словно ему подали по меньшей мере седло барашка, они вымыли посуду, убрали кухню и уселись каждый за свой компьютер: Чистяков в кабинете, Настя в большой комнате, где оборудовала себе удобный рабочий угол. Открыла папку, содержащуюся на флешке, и быстро просмотрела, какие файлы там содержатся, чтобы составить приблизительный план ознакомления. Переданных капитаном Гиндиным материалов оказалось действительно много.
Определившись с последовательностью, Настя приступила к изучению текстов. Особое внимание – рабочим материалам и наброскам, иными словами – всему тому, что не подвергалось коллективному обсуждению, внешнему рецензированию и редактированию.
Тезисы профессора Стекловой к выступлению на конференции по философии права, в которых Светлана Валентиновна рассматривает вопросы этики уголовного наказания. Ни слова о карающей руке правосудия, упор на гуманистический подход.
Обзор литературы, подготовленный Борисом Димурой, по организации и принципам осуществления психологической помощи в зарубежных странах.
Аналитический обзор дел о врачебной халатности, составленный Ильей Гиндиным. Еще один такой же обзор, но на этот раз дел, возбужденных против диспетчеров на разных предприятиях, инженеров и прорабов.
Прошлогодняя курсовая работа Николая Абросимова о подходах к исчислению экономического ущерба от преступности.
Проекты предложений в местные органы власти по совершенствованию дорожно-транспортной инфраструктуры и мерам ответственности за ущерб, связанный с ненадлежащим состоянием дорог. Автор – Александр Лазаренко.
Наброски, заметки, обзоры, аналитические справки, подборки литературы и психологических тестов, анкеты…
И еще списки. Разной длины, в каждой позиции от двух до семи фамилий. Если память Настю не подводит, то это комбинации «виновный – потерпевшие». Виновный всегда один, а потерпевших может быть несколько. Но на всякий случай нужно проверить. Пару «Чекчурин Леонид Георгиевич – Гурнова Екатерина Витальевна» она помнила точно, как и пару «Майстренко Татьяна Алексеевна – Масленков Александр Олегович». Эти имена, правда, с инициалами вместо фамилий, фигурировали в одной и той же статье, и о них много говорил Сережа Зарубин.
Настя загрузила вторую статью, потом третью. Кое-что начало проясняться. Все люди, чьи судьбы описывались в первых трех статьях, были из самого короткого списка, состоящего всего из шести позиций. Вероятно, с этого списка все и началось. Что ж, логично: самая длинная история наблюдения и изучения как раз у тех, кто был отобран для исследования раньше других. Взять, к примеру, Масленковых: к ним, как узнал Ромчик Дзюба, вернулись спустя три года, чтобы задать новые вопросы и собрать новые сведения, сделать работу более углубленной, расширить спектр изучаемых факторов. Все правильно, комплексное монографическое исследование должно опираться на данные хотя бы за несколько лет. Итак, в первой статье – два случая, во второй тоже два, в третьей – три. Итого семь. И семеро виновных. Шестеро – из короткого списка; седьмого, водителя мусоровоза, сбившего в темном дворе пожилую женщину и ребенка, в этом списке нет.
Имена, содержащиеся во втором списке, более длинном, фигурировали как в виде инициалов во множестве статей, написанных для ведомственных сборников, так и полностью в обзорах и аналитических материалах, не предназначенных для публикации. Здесь уже не было подробного описания всей жизненной ситуации на протяжении длительного периода времени. Упоминаемые случаи служили, скорее, иллюстративным материалом для подтверждения или объяснения того или иного тезиса. И в этом списке, в отличие от первого, уже были позиции, занимающие не одну, а две, а то и три строки: случаи ДТП с пассажирским транспортом, маршрутками и автобусами, где перечень пострадавших и погибших обычно значительно больше, чем при ДТП с легковушками. В этом же списке обнаружился и тот самый водитель мусоровоза.
Комбинаций имен, перечисленных в третьем списке, самом длинном, состоявшем из трехсот с лишним позиций, Настя нигде в текстах не обнаружила, но зато нашла фразу: «В ходе исследования было проанкетировано 322 уголовных дела о ДТП, опрошено 728 респондентов, из которых 56 – лица, признанные виновными в ДТП, 394 – члены семей погибших потерпевших, 378 – выжившие потерпевшие, получившие серьезные травмы, и члены их семей». Да, в третьем списке содержалось именно 322 позиции, так что с этим тоже все более или менее понятно. Третий список – база для статистических обобщений.
Непонятно другое. Почему ни в одном материале не исследуется и даже не упоминается случай Игоря Андреевича Выходцева? Если все, что за минувший день удалось узнать Зарубину и Дзюбе, правда, то Выходцев сам стал жертвой врачебной ошибки, вызванной тяжелым стрессом от ДТП со смертельным исходом. Он, вероятно, какое-то время обдумывал свою историю, пришел к определенным выводам и принес эти выводы профессору Стекловой. В такой ситуации сам бог велел подробнейшим образом рассмотреть и расписать именно его случай как наиболее ярко и выпукло иллюстрирующий проблему. Почему же это не сделано?
Настя услышала, как открылась дверь комнаты-кабинета, послышались тихие шаги.
– Леша, ты в туалет или на кухню? – крикнула она.
– На кухню. Присоединишься?
– Ага!
Она радостно вскочила из-за компьютера. Самое время сделать перерыв, выпить кофейку и что-нибудь сжевать. Заодно и с Лешкой поговорить, пусть посмотрит на проблему свежим взглядом.
Настя быстро нарезала багет, сыр и вареную колбасу, растопила в сковороде сливочное масло, обжарила хлеб с одной стороны, перевернула, положила на каждый кусок по ломтю колбасы, сверху – сыр, накрыла крышкой и убавила температуру. Горячий бутерброд среди ночи – это же так сладостно!
– Леш, прояви знание мужской психологии.
– Валяй, – кивнул Чистяков.
Она постаралась коротко и четко объяснить свой вопрос.
– А при чем тут мужская психология? – удивился Алексей. – Ты же сказала, что руководитель всего проекта – женщина. Если бы она считала, что нужно описать случай Выходцева, она бы настояла, да и все. Она профессор, она намного старше, значит, она – главная. Нет, я понимаю, о чем ты говоришь, конечно. Подавляющее большинство мужиков не любит распространяться о своих болезнях, и Выходцеву могло быть неприятно, что о нем будут писать как о тяжелобольном. Он мог попросить Стеклову не упоминать его как пострадавшего от врачебной халатности. Но ведь он, насколько я понял, умер?
– Ну да, полтора года назад.
– А Стеклова когда умерла?
– Совсем недавно, в начале января. Завтра сорок дней.
– Значит, у нее было целых полтора года, чтобы использовать случай Выходцева в научной работе или в публикациях. Но она этого не сделала. Это ее решение. И тут уже целиком и полностью женская психология, а не мужская. Кстати, ты уверена, что действительно не сделала? Ты хорошо проверила?
Настя засомневалась.
– Вообще-то я на глазок прикидывала, – призналась она. – Искала упоминания «Игорь Выходцев» или «Игорь В.» вместе с врачебными ошибками и онкологическими диагнозами. Но ты прав, могла и просмотреть.
Она с сожалением взглянула на опустевшую тарелку, на которой совсем недавно лежали такие чудесные горячие бутерброды. Что это за странная закономерность, в соответствии с которой по ночам любая еда вкуснее?
Кто сказал, что случай Выходцева должен быть непременно описан с использованием его настоящего имени? Вот ведь глупость какая! Если Лешка прав и дело в чисто мужском нежелании распространяться о своей болезни, то что мешало назвать Игоря Петром, Сидором или Абдурахманом? И любой инициал ему припаять, букв-то в алфавите много. Спрятался за псевдоним – и рассказывай свою горестную историю во всех подробностях, ничего не скрывая. Среди материалов на флешке есть и наброски к выступлению Стекловой на заседании Криминологического общества, в котором профессор доказывала необходимость введения в научный оборот понятия «рикошетная жертва». Игорь Выходцев как раз и есть такая рикошетная жертва. Можно ли найти пример более яркий и доходчивый?
Нет, тут определенно что-то не так. Настя по очереди загружала все материалы и вводила в текстовый поисковик ключевые слова, стремясь найти историю Выходцева хоть в каком-нибудь виде, с настоящим именем или без него. «Что я делаю? – спрашивала она себя. – Зачем я это делаю? Это не имеет никакого отношения к поставленной задаче. Я зря трачу время. Но мне почему-то интересно… Надо прекращать эти поиски, они Зарубину никак не помогут. Ладно, еще одну статью проверю – и всё. И еще одну… Ну вот теперь уж точно последний материал посмотрю и больше не буду…»
– Я закончил, – зевая, сообщил Алексей. – Тебе еще долго?
Она взглянула на часы: без пяти четыре. Опять ее «хочу, мне интересно» одержало бескровную победу над «надо». Может, в этом и состоит прелесть жизни на пенсии?
– Долго, – ответила Настя. – Но я тоже пойду спать. Утром продолжу, у меня завтра нет занятий ни на курсах, ни в музыкалке, на сорок дней к Стекловой нужно идти к трем часам. Все успею.
Засыпая, она прижималась к плечу мужа и все равно думала о Выходцеве. Такой показательный случай, буквально квинтэссенция идеи – и никак не использован? Впрочем, она еще не все проверила. Завтра. Завтра…
Инга
Болеть оказалось одновременно муторно и приятно. Температуру удалось сбить уже на следующий день, но оставались кашель, заложенный и периодически текущий нос и сильная слабость. Инга Гесс никогда не была хиленькой и подверженной простудам, а для ежегодных осенне-зимних эпидемий ОРВИ она обычно бывала словно бы человеком-невидимкой. Крайне редко, собственно, всего три раза в жизни, вирус надевал очки и замечал здоровую активную молодую женщину без отягощенного анамнеза. В первый раз это случилось, когда Инга училась в шестом классе, и болела она с нескрываемым удовольствием: в школе скучно, вся программа еще с Машкой освоена, а дома можно лежать, читать и ни о чем не беспокоиться, кроме домашнего задания старшей сестры, но это только после обеда, а на протяжении всей первой половины дня Инга – сама себе хозяйка. Во второй раз грипп свалил ее, когда она уже работала и училась у мастеров, и тогда было ужасно жалко каждого пропущенного часа занятий. Она злилась на саму себя, нервничала, наврала участковому терапевту, что прекрасно себя чувствует, и выскочила с больничного, не долечившись. Сама, будучи медиком, понимала, что поступает категорически неправильно, но надеялась, что обойдется. Обошлось, слава богу.
А сейчас Инга призналась себе, что устала. Артем прав, в таком режиме работы она долго не протянет. И судьба послала ей необходимый перерыв, паузу, во время которой можно отлежаться, отоспаться, набраться сил.
Она бродила по квартире в халате, надетом поверх теплой пижамы, каждые несколько минут присаживаясь то на диван, то на ближайший стул: слабость не давала пройти больше десяти шагов подряд. Пыталась сделать что-нибудь полезное, где-то убрать, где-то отмыть, отчистить, через несколько минут сдавалась и отдыхала. Лежать в постели не хотелось, и она устраивалась на диване с подушкой, пледом, книгой и пультом от телевизора. Артем звонил каждые два часа, спрашивал, как она себя чувствует, мерила ли температуру, не забыла ли принять лекарства, вечером приносил пластиковые упаковки с готовой едой из ближайшего ресторана. Инге было так приятно впервые за много лет ничего не делать, ни за что не отвечать и с благодарностью принимать заботу.
Читать бесплатно другие книги:
