Проект «Аве Мария» Вейер Энди
– Не поняла? – Стратт недоуменно приподняла бровь.
– Как ни странно, свет обладает импульсом, – пояснил я. – И воздействует с определенной силой. Если, находясь в открытом космосе, включить фонарик, то это произведет крохотный-крохотный толчок.
– Я не знала.
– Теперь знаете. А крохотный толчок применительно к крохотной массе может стать эффективной формой движения. Измерив массу точек, я получил среднее значение в двадцать пикограмм[25]. Пришлось повозиться, между прочим, но оборудование в лаборатории изумительное. Во всяком случае, движение, которое я вижу, согласуется с импульсом излученного света.
Стратт опустила планшет. Судя по всему, мне удалось почти невозможное: я завоевал ее безраздельное внимание.
– Такое вообще в природе встречается? – спросила она.
– Никогда. – Я мотнул головой. – Ничто в природе не аккумулирует энергию подобным образом. Вы не представляете, какой колоссальный объем энергии излучают точки! Если подумать о преобразовании массы, как в формуле Е = mc2[26], в этих крохотных частицах накоплено больше энергии, чем в состоянии постичь разум.
– Ну, вообще-то они побывали на Солнце, – заметила Стратт. – А Солнце теряет энергию.
– Да, – кивнул я. – Именно поэтому я считаю, что перед нами живые организмы. Они поглощают энергию, аккумулируют ее – мы пока не знаем, как, – и используют для движения. И это не простой физический или химический процесс. Он сложный и целенаправленный. И явно сформировался в процессе эволюции.
– Выходит, линия Петровой состоит из… крохотных сигнальных ракет?
– Возможно. И, готов поспорить, мы видим лишь микроскопический процент от всего излучения, испускаемого той областью. Точки используют его, чтобы перемещаться к Венере или к Солнцу. Или к обоим. Не знаю. Главное, свет исходит вдоль траектории движения точек. Но Земля от нее в стороне, и поэтому мы видим лишь тот, что отражается ближайшей космической пылью.
– А почему они двигаются к Венере? – удивилась она. – И как размножаются?
– Хорошие вопросы. И у меня нет на них ответов. Но если это одноклеточные стимульно-реактивные организмы, тогда, скорее всего, они размножаются посредством митоза[27]. – Я деликатно помолчал. – Когда клетка делится пополам, в результате чего появляются две новые клетки…
– Да, это я знаю. Спасибо. – Стратт подняла глаза к потолку. – Первый контакт с инопланетянами – если они существуют – всегда представлялся человечеству как НЛО с зелеными человечками на борту. Мы никогда не думали, что ими могут оказаться примитивные, не наделенные разумом организмы.
– Да уж, – согласился я. – Это не вулканианцы[28], которые прилетели поздороваться. Это… космические водоросли.
– Причем агрессивные. Как тростниковые жабы, оккупировавшие Австралию.
– Отличная аналогия, – кивнул я. – И популяция растет. С огромной скоростью. Чем их больше, тем быстрее поглощается солнечная энергия.
Стратт задумчиво взялась за подбородок.
– Как бы вы назвали вид, питающийся звездами? – спросила она.
Я стал припоминать греческие и латинские слова-прародители, и тут меня осенило:
– Думаю, можно назвать его «астрофаг».
– Астрофаг, – повторила она и тут же внесла новое слово в планшет. – Прекрасно. Продолжайте работать. И выясните, как они размножаются.
Астрофаг! От одного лишь слова все мои мышцы каменеют. Леденящий ужас давит свинцовой тяжестью. Вот что это такое. Штуковина, которая угрожает жизни на Земле. Астрофаг.
Я смотрю на экран с увеличенным изображением Солнца. Пятна заметно сдвинулись. Отлично. Значит, картинка поступает в режиме реального времени. Приму к сведению.
Стоооп… По-моему, пятна перемещаются с неправильной скоростью. Проверяю секундомер. Я отвлекся минут на десять, не больше. Пятна должны были сместиться на долю градуса. Но они переехали на полэкрана! Гораздо дальше, чем я рассчитывал.
Достаю из тоги рулетку. Приближаю изображение и прямо по экрану замеряю диаметры Солнца и скопления пятен. Больше никаких грубых прикидок! Только настоящая математика!
Диаметр солнечного диска на экране составляет 27 сантиметров. Размер скопления пятен – 3 миллиметра. Скопление сдвинулось на половину собственной ширины (1,5 миллиметра) за десять минут. Точнее, за 517 секунд, исходя из показаний секундомера. Черкаю цифры на руке.
При данном увеличении пятна сдвигаются на 1 миллиметр каждые 344,66 секунды. Дабы пересечь все 27 сантиметров (на руке появляются еще каракули), нужно немногим более 93 000 секунд[29]. То есть через это время скопление пятен пересечет видимую мне сторону Солнца. Чтобы совершить полный оборот, понадобится в два раза больше времени. А именно 186 000 секунд. Чуть больше двух суток.
Период вращения раз в десять быстрее, чем должен быть. Получается, звезда, на которую я смотрю… не Солнце.
Я в другой Солнечной системе.
Глава 4
И тут меня осенило: пора внимательно изучить все эти мониторы, черт их раздери!
Как я оказался в другой Солнечной системе? Ничего не понимаю! Что это за звезда вообще?! О, господи, я погибну!!!
Некоторое время я задыхаюсь от паники. Потом вспоминаю, что я обычно говорю своим ученикам: «Если ты расстроился, сделай глубокий вдох, выдохни и сосчитай до десяти». В итоге количество истерик в моем классе резко уменьшилось.
Делаю глубокий вдох.
Раз, два, три… Нет, это не работает! Я умру!!!
Закрываю лицо руками.
Господи, куда меня занесло?
Обхожу экраны, пытаясь найти хоть какой-нибудь клочок понятной информации. Причем я не страдаю от ее нехватки – наоборот, тону в ней! На каждом экране сверху удобная табличка: «Жизнеобеспечение», «Шлюзовая камера», «Двигатели», «Робототехника», «Астрофаги», «Генераторы», «Центрифуга». Минуточку! Астрофаги? Тщательно изучаю этот монитор.
Остаток: 20 906 кг
Скорость расхода: 6,045 г/сек
Но гораздо интереснее цифр чертеж под ними. Это, насколько я понимаю, схема корабля «Аве Мария». Наконец-то, я пойму, как он устроен.
На самом верху корабля находится цилиндр с конусообразной носовой частью. По форме похоже на ракету, какой я ее себе представляю. Судя по сужающимся кверху стенам командного отсека, он в самой передней части корабля. Подо мной лаборатория. На схеме она так и обозначена. Еще ниже – помещение, где я очнулся. Там, где лежат мои погибшие товарищи.
Всхлипываю и утираю набежавшую слезу. Сейчас на это нет времени. Гоню прочь грустные мысли и смотрю на план корабля. Помещение с койками названо «Спальный отсек». Пока схема корабля совпадает с тем, что я видел. Плюс, приятно узнавать официальные названия его частей. Под спальней есть небольшое помещение – около метра в высоту, – обозначенное как «Складской отсек». Ага! Значит, в полу имеется люк, который я не заметил. Делаю себе мысленную заметку, чтобы потом найти его.
Но это еще не все. Далеко не все. Под складским помещением есть еще одно, под названием «Обтекатель кабеля». Понятия не имею, что это и для каких целей используется. Еще ниже корпус корабля расширяется, и далее идут три цилиндра, каждый из которых шириной с помещение, где я сейчас нахожусь. Цилиндры плотно прижаты друг к другу. Предполагаю, что корабль собирали в космосе, и максимальный диаметр, который можно было запустить, составил 4 метра.
Трио цилиндров – по моей прикидке, они занимают около 75 процентов от общего объема корабля – названо «Топливные баки».
Топливный блок состоит из девяти маленьких цилиндров. Я из любопытства нажимаю пальцем на изображение одного из них, и на экране появляется окошко с информацией об этом конкретном топливом баке. Читаю: «Астрофаги 0,000 кг». Рядом вижу кнопку с надписью «Сброс». Не знаю, зачем я здесь и для чего все эти штуки, но в одном уверен на все сто: кнопку сброса нажимать точно не стоит.
Надеюсь, все не так страшно, как кажется. Это топливные баки. Если топливо израсходовано, корабль может сбросить пустой бак, дабы уменьшить собственную массу и растянуть оставшееся топливо на более длительный срок. Именно поэтому ракеты, стартующие с Земли, состоят из нескольких ступеней.
Любопытно, что корабль не сбросил пустые баки автоматически. Я убираю окошко и возвращаюсь к основной схеме корабля. Под каждым из трех цилиндров расположены трапециевидные объекты, подписанные «Двигатели вращения». Впервые сталкиваюсь с таким устройством. Но раз они в самом хвосте корабля и имеют слово «двигатели» в названии, значит, это двигательная установка.
Двигатели вращения… двигатели вращения. Прикрыв глаза, стараюсь сосредоточиться на этом названии.
Ничего не происходит. Я не могу вызывать воспоминания по своей воле. Пока еще нет. Снова впиваюсь глазами в схему. Почему на борту корабля целых 20 000 килограмм астрофагов? У меня возникает сильнейшее подозрение. Это топливо! Почему бы, нет? Астрофаги перемещаются с помощью света и умеют накапливать чудовищное количество энергии. Они потратили бог знает сколько миллиардов лет эволюции на отшлифовку своего навыка. Так же, как лошадь энергоэффективнее грузовика, астрофаги энергоэффективнее космического корабля.
Хорошо. Теперь ясно, зачем на борту столько астрофагов. Они тут в качестве топлива. Но почему схема корабля именно на этом экране? Все равно, что помещать чертеж автомобиля на датчик топлива.
Интересный момент: на схеме нет детализации самих помещений. Не показано, что внутри. Только названия, и все. Однако в схеме очень подробно расписано устройство корпуса и хвостовой части корабля.
Я вижу красные провода, идущие от топливных баков к двигателям вращения. Видимо, так топливо поступает в двигатели. Кроме того, я замечаю, что провода тянутся вдоль всего корпуса судна. И пересекают область «Обтекателя кабеля». Получается, астрофаги в основном в топливных баках, но помимо этого, хранятся в особом слое вдоль всего корпуса.
Интересно, для чего так сделано? Ого, а еще повсюду показания датчиков температуры. Думаю, температура важна – ведь показания встречаются через каждые несколько метров корпуса. И на всех до единого стоит значение: «96,415°C».
О, знакомая температура! Я знаю конкретно эту величину! Откуда я ее знаю? Давай, мозг, напрягись…
На экране высветилось: «96,415°C».
– Ха! – воскликнул я.
– Что там? – тут же насторожилась Стратт.
Шел мой второй день в лаборатории. Стратт по-прежнему настаивала, чтобы астрофагов изучал только я, по крайней мере, пока. Она положила планшет на стол и приблизилась к окну наблюдательной комнаты.
– Есть новости? – спросила она.
– Вроде того. Температура астрофагов составляет 96,415 градуса Цельсия.
– Довольно горячо, да?
– Ага. Почти точка кипения воды, – ответил я. – Для любого земного организма это сулило бы верную смерть. Но для частиц, не боящихся солнечного жара, кто знает?
– И что вас так удивило?
– Я не могу ни нагреть их, ни остудить. – Я указал на вытяжной шкаф. – Я поместил несколько астрофагов в ледяную воду и оставил там на час. Когда я их извлек, температура частиц не изменилась: 96,415 градуса Цельсия. Затем я поместил другую группу в лабораторную печь, раскаленную до тысячи градусов. И снова температура вынутых из печи образцов оказалась 96,415 градуса.
– Может, у них отличная термоизоляция? – Стратт расхаживала по наблюдательной комнате вдоль стекла.
– Я думал об этом. И провел еще один эксперимент: поместил несколько астрофагов в очень маленькую каплю воды. Через несколько часов температура капли составляла 96,415 градуса. Астрофаги нагрели воду, то есть из них может исходить тепловая энергия.
– И какой из этого следует вывод?
Я хотел было почесать в затылке, но мне помешал защитный костюм.
– Ну, мы знаем, что частицы способны накапливать огромное количество энергии. Полагаю, она необходима для поддержания температуры их тела. Примерно, как у нас с вами.
– Теплокровные микроорганизмы? – предположила она.
– Похоже на то, – пожал плечами я. – Кстати, сколько мне еще оставаться единственным, кто с ними работает?
– Пока вы не раскроете все их сюрпризы.
– Одинокий исследователь в единственной лаборатории? Наука так не работает, – стал спорить я. – Нужно, чтобы над этим трудились тысячи людей по всему миру!
– В своих размышлениях вы не одиноки, – уверила меня она. – Мне сегодня звонили главы трех государств.
– Так разрешите другим ученым присоединиться!
– Нет.
– Почему нет?
Она на мгновение отвела взгляд, а затем снова посмотрела на меня через окно.
– Астрофаг – это инопланетный микроб. А если он способен заражать людей? А если он смертелен? А если защитный костюм и неопреновые перчатки для него не препятствие?
– Одну минуточку! – Я задохнулся от возмущения. – То есть я подопытный кролик?! Ясно: я подопытный кролик!
– Вы все неправильно поняли, – возразила Стратт.
Я молча смотрел на нее. Она на меня. А я на нее.
– Ладно! Вы все правильно поняли, – наконец, призналась Стратт.
– Черт возьми! – вырвалось у меня. – Не круто.
– Только не надо драматизировать. Я всего лишь пытаюсь подстраховаться. Представьте, что бы случилось, если бы я разослала образцы астрофагов самым гениальным умам человечества и эти частицы убили бы их всех? В один миг мы бы потеряли людей, в которых больше всего сейчас нуждаемся. Я не могу так рисковать.
– Это вам не дешевое кино, Стратт! – нахмурился я. – Патогены эволюционируют медленно, дабы атаковать особые органы-мишени. Астрофаги никогда не были на планете Земля. И они никак не способны «заразить» людей. Кроме того, прошло уже два дня, а я все еще жив. Так разошлите образцы настоящим ученым!
– Вы и есть настоящий ученый. И вы продвигаетесь быстрее, чем кто бы то ни было в целом мире. Не вижу смысла подвергать опасности остальных, если вы прекрасно справляетесь в одиночку.
– Вы шутите?! – возмутился я. – Пара сотен умов сумела бы продвинуться гораздо дальше…
– Кроме того, у большинства смертельных заболеваний инкубационный период составляет как минимум трое суток.
– Ах, вот оно что.
Стратт вернулась к столу и взяла планшет.
– Остальной мир получит доступ к образцам позже. А пока только вы. И выясните хотя бы, из чего, черт возьми, сделаны эти штуки. А потом мы обсудим передачу образцов другим ученым.
Она снова уставилась в планшет. Разговор был окончен. И в завершение, как сказали бы мои ученики, меня «опустили ниже плинтуса». Что бы я ни делал, состав чертовых частиц по-прежнему оставался для меня загадкой. Я облучал их, используя самые разные длины волн спектрального диапазона, но сквозь астрофагов не проходило ничего: ни видимый свет, ни инфракрасные волны, ни ультрафиолет, ни рентгеновские лучи, ни микроволны… Я даже поместил несколько частиц в особый бокс и подверг их гамма-излучению, испускаемому цезием-137 (в лаборатории имелось буквально все). Эксперимент с цезием я окрестил «тестом Брюса Баннера[30]». По-моему, удачное название. Но даже гамма-лучи не сумели проникнуть сквозь маленьких паршивцев! Все равно, что стрелять из пятидесятого калибра в листок бумаги и видеть, как пуля отскакивает обратно. Это не укладывалось в голове!
Я уныло поплелся обратно к микроскопу. Крохотные черные точки по-прежнему оставались на предметном стекле, как и несколько часов тому назад. Моя контрольная группа[31]. Их я не подвергал различному облучению. «Может, зря я так заморачиваюсь», – пробормотал я себе под нос.
Я порылся в ящиках, пока не нашел то, что нужно: наношприцы. Дорогостоящие и редкие инструменты, но в лаборатории имелись даже они. В принципе, наношприц – это микромикроиголочка. Достаточно маленькая и острая, чтобы протыкать микроорганизмы. Такими крошками можно выудить из живой клетки митохондрию[32].
Итак, назад к микроскопу.
– Ну что, маленькие поганцы, радиация вас не берет. Это мы выяснили. А если я кольну вас прямо в личико?
Как правило, наношприц управляется тонко настроенной аппаратурой. Но я собирался просто потыкать иголкой в образцы, и остальное оборудование мне было ни к чему. Я взял зажим (который обычно крепится к контрольному механизму) и подвел иглу под объектив микроскопа. Несмотря на название, наноигла в диаметре целых пятьдесят нанометров[33], и все же она очень мала по сравнению с гигантским десятимикрометровым астрофагом – в две тысячи раз тоньше.
Я ткнул в астрофаг иглой. То, что случилось дальше, стало для меня полной неожиданностью. Во-первых, игла проникла внутрь. Тут не было никаких сомнений. При всей своей устойчивости к свету и теплу, астрофаг, очевидно, оказался столь же беззащитен перед острыми объектами, как и любая другая клетка.
Когда я проткнул частицу, она вдруг на мгновение стала прозрачной. Теперь передо мной была не безликая черная точка, а клетка с органеллами и всем остальным, что я, как микробиолог, хотел бы видеть. Это произошло внезапно. Словно щелкнул переключатель.
А затем астрофаг погиб. Прорванная клеточная оболочка испустила дух и полностью разрушилась. Из цельного округлого объекта астрофаг превратился в медленно растекающуюся лужицу, лишенную внешних границ.
– Да! – воскликнул я, собрав вещество обычным шприцом. – Одного я прикончил!
– Браво, – отозвалась Стратт, не поднимая глаз от планшета. – Первый человек, убивший инопланетянина. Совсем, как Арнольд Шварценеггер в «Хищнике».
– Ладно, я понимаю, что вы пытаетесь шутить, но тот Хищник уничтожил себя, намеренно активировав взрывное устройство. А первым человеком, который действительно убил Хищника, стал Майкл Харриган, которого сыграл Дэнни Гловер, в фильме «Хищник-2».
Несколько мгновений она пялилась на меня через стекло, потом тряхнула головой и закатила глаза.
– Зато я, наконец-то, выяснил, из чего состоит астрофаг!
– Правда? – Стратт отложила в сторону планшет. – Это удалось сделать, убив его?
– Думаю, да. Он больше не черный. И пропускает свет. Не знаю, что за таинственное свойство делало астрофаг непрозрачным, но теперь оно исчезло.
– Как вы этого добились? Что его убило?
– Я проткнул клеточную мембрану наношприцом.
– То есть потыкали палочкой?
– Нет! – возмутился я. – В смысле, да. Но это был научный тычок, причем сделанный исключительно научной палочкой!
– И вы потратили два дня, пока не додумались потыкать образцы палочкой.
– Вы… Потише там!
Я поднес шприц к спектроскопу и выдавил на площадку жижу, в которую превратился астрофаг. Затем плотно закрыл камеру и запустил анализ. В ожидании результата я, словно ребенок, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– А что вы сейчас делаете? – Пытаясь увидеть меня, Стратт вытянула шею.
– Это атомно-эмиссионный спектроскоп, – объяснил я. – Я о нем уже рассказывал. Спектроскоп посылает на образец рентгеновские лучи, возбуждая атомы, а потом регистрирует длину испускаемых в ответ волн. Когда я пытался проделать это с живым астрофагом, номер не прошел. А теперь, когда волшебные блокирующие свет свойства исчезли, анализ пойдет привычным образом.
Спектроскоп издал сигнал.
– Отлично! Вот и результаты! Сейчас узнаем, из каких химических элементов состоит живой организм, не нуждающийся в воде!
Я посмотрел на жидкокристаллический экран. На нем высветились пиковые значения и соответствующие им элементы. Я молча переваривал увиденное.
– Ну? – торопила меня Стратт. – Что там?!
– Хм… Есть углерод и азот… но в основном образец состоит из водорода и кислорода. – Я с тяжким вздохом плюхнулся на стул возле аппарата. – Пропорция водорода и кислорода два к одному.
– И? – спросила она. – Что это значит?
– Это вода. Астрофаг на львиную долю состоит из воды.
Стратт раскрыла от изумления рот.
– Как?! Как может организм, обитающий возле Солнца, состоять из воды?!
– Наверное, благодаря умению поддерживать температуру 96,415 градуса Цельсия вне зависимости от окружающей среды.
– И что все это значит? – не унималась она.
Я обхватил голову руками.
– Это значит, что все мои научные статьи – полная ерунда.
Вот тебе раз! Удар ниже пояса. Все равно мне не нравилось в лаборатории. Видимо, туда пригласили более светлые головы, раз я лечу к незнакомой звезде на космическом корабле, заправленном астрофагами.
Ну и почему я здесь? Ведь я лишь доказал, как сильно заблуждался. Наверное, эту часть я вспомню позже. А пока нужно понять, что за звезда впереди. И почему мы построили корабль для доставки туда людей?
Все это важные вопросы, бесспорно. Но в данный момент я собираюсь изучить одно помещение на корабле, где еще не был. Складской отсек. Может, там найдется что-нибудь получше самодельной тоги.
Спускаюсь по лестнице в лабораторию, а оттуда еще ниже – в спальный отсек. Мои друзья по-прежнему там. По-прежнему мертвы. Стараюсь на них не смотреть. Внимательно осматриваю пол в поисках хоть намека на люк. Ничего. Тогда встаю на четвереньки и ползаю туда-сюда. Наконец, под койкой моего товарища по экипажу нащупываю едва заметный квадратный контур. Щель настолько тонкая, что я не могу даже ноготь туда засунуть.
Помнится, в лаборатории имелись самые разные инструменты. Уверен, там найдется плоская отвертка. Я бы мог поддеть крышку люка. Или…
– Эй, компьютер! Открой эту крышку!
– Уточните запрос.
Я указываю на люк.
– Это. Вот эту штуку. Открой ее!
– Уточните запрос.
– Эээ… открой люк в складской отсек.
– Разблокирую складской отсек, – отвечает компьютер.
Раздается щелчок, и крышка поднимается на несколько дюймов. В процессе открытия резиновая прокладка крышки рвется. Я даже не видел, что она там есть, настолько плотно пригнан люк. К счастью, я не попытался поддеть ее. Представляю, какое это было бы мучение.
Убираю остатки резиновой прокладки из-под крышки. Теперь люк открывается легче. Немного повозившись, догадываюсь, что крышку нужно повернуть. Наконец, поворачиваю ее на 90 градусов, крышка отстегивается, и я откладываю ее в сторону. Опустив голову в проем, вижу несколько белых кубов из мягкого материала. Вполне разумное решение. В мягкие контейнеры можно напихать гораздо больше барахла.
Как и значилось на схеме, высота складского помещения около метра. И оно полностью занято мягкими контейнерами. Чтобы проникнуть туда, придется вынуть несколько из них. Наверное, в итоге я так и сделаю. Честно говоря, от одного взгляда в эту нору меня охватывает клаустрофобия. Все равно, что ползти по узкому подполу.
Хватаю ближайший тюк и тащу вверх через отверстие. Стенки контейнера скреплены ремнями на липучке. Отстегиваю один, и весь куб раскрывается, будто коробочка из-под китайской еды навынос. Внутри несколько комплектов формы.
Джекпот! Хотя счастливый случай тут почти ни при чем. Кто бы ни упаковывал вещи, он делал это с умом. Понимая, что членам экипажа сразу после пробуждения понадобится форма. Поэтому она в ближайшей сумке. Внутри оказалось не меньше дюжины комплектов формы. Каждый в индивидуальном вакуумном пакете. Открываю первый попавшийся.
Это цельный спортивный комбинезон голубого цвета. Одежда космонавта. Ткань тонкая, но на ощупь приятная. На левом плече нашивка с эмблемой миссии «Аве Мария». Я видел такое изображение в командном отсеке. Под эмблемой миссии – китайский флаг. На правом плече белая нашивка с голубым треугольником между двух оливковых ветвей и буквы CNSA. Как настоящий «ботан», я ее, конечно, узнаю. Это логотип Китайского национального аэрокосмического управления.
Над левым нагрудным карманом указано имя космонавта: «». Такой же символ я видел на эмблеме миссии «Аве Мария». Произносится как Яо. Откуда я это знаю? Еще бы не знать: Яо – командир корабля. Он был у нас главным. Я вдруг отчетливо вижу лицо Яо – молодое, выразительное, взгляд полон решимости. Командир осознавал всю опасность миссии и груз ответственности, возложенной на его плечи. Он понимал, на что идет. Строгий, но справедливый. И ты знал – просто знал – Яо без колебаний пожертвует собой ради миссии или экипажа.
Вытаскиваю другую форму. Эта гораздо меньше командирской. Эмблема миссии та же, но под ней российский флаг. А на правом плече нашивка с красной стрелой на фоне кольца. Это логотип «Роскосмоса» – российской корпорации по космической деятельности. На личной нашивке указано: «ИЛЮХИНА». Еще одно имя с эмблемы миссии. Эта форма принадлежала Илюхиной.
Олеся Илюхина. Невероятно веселый человек. Через полминуты общения мы уже хохотали до колик в животе. Она словно заражала своей жизнерадостностью. Насколько Яо был серьезен, настолько Олеся беззаботна. Иногда они спорили из-за этого, но даже Яо не мог устоять перед обаянием коллеги. Помню, однажды он не выдержал и расхохотался над ее шуткой. Нельзя вечно быть на сто процентов серьезным.
Я поднимаюсь и смотрю на их тела. Нет больше сурового командира, нет больше озорной подруги. Лишь пара пустых оболочек, которые некогда служили вместилищем души, а теперь едва ли напоминали человеческое существо. Мои товарищи не заслуживают такой участи. Они заслуживают похорон.
В сумке припасено по нескольку комплектов формы на каждого члена экипажа. Наконец, я нахожу свой набор. Форма ровно такая, какой я ожидал ее увидеть: с эмблемой миссии «Аве Мария», под ней американский флаг, на правом плече логотип NASA, плюс именная нашивка, на которой значится: «GRACE».
Облачаюсь в комбинезон. Еще немого порывшись в складском отсеке, нахожу обувь. Это, конечно, не ботинки, а плотные носки с прорезиненной подошвой – вроде детских нескользящих пинеток. Думаю, обувь как таковая здесь и не нужна. Натягиваю носки.
Затем приступаю к печальной церемонии одевания погибших товарищей. Комбинезоны выглядят слишком большими на их тонких, высохших телах. Я и носки им надеваю. Почему нет? Ведь они – часть формы. А путешественник достоин быть похороненным в форме.
Начинаю с Илюхиной. Она почти невесома. Перебросив тело Олеси через плечо, карабкаюсь по лестницам вплоть до командного отсека. Очутившись там, кладу ее на пол и открываю шлюзовую камеру. Мне мешает находящийся внутри громоздкий скафандр. Потихонечку втаскиваю его в командный отсек и кладу на пилотское кресло. Затем помещаю тело Олеси в шлюз.
Устройство шлюзовых замков понятно без объяснений. Давление воздуха в камере и внешний люк управляются с помощью приборной панели в командном отсеке. Там есть отдельная кнопка сброса. Закрываю дверь шлюзовой камеры и запускаю процедуру сброса.
Раздаются сигнальные гудки, в камере мигают лампочки, звучит голосовой обратный отсчет. В камере вспыхивают три кнопки отмены. Любой, кто окажется в шлюзе в момент активации сброса, может легко прервать этот процесс.
Когда обратный отсчет завершен, давление в шлюзовой камере снижается до десяти процентов атмосферы (судя по датчикам). Затем открывается внешний люк, и тело Олеси со свистом исчезает. И, учитывая постоянное ускорение корабля, тело попросту вылетает прочь.
Не знаю, какого она была вероисповедания и придерживалась ли религии в принципе. Не знаю, что бы она хотела услышать в качестве прощальной речи. Но я хотя бы сохраню в памяти ее имя.
– Олеся Илюхина, предаю твое тело звездам!
Вроде неплохо. Может, звучит избито, но, по крайней мере, мне стало легче.
Следующим я отношу в шлюзовую камеру тело командира Яо. Устраиваю его там, запираю шлюз и сбрасываю останки тем же способом.
– Яо Ли-Джи! – произношу я. Не понимаю, как мне удалось вспомнить его полное имя. В нужный момент оно само всплыло в голове. – Предаю твое тело звездам!
Шлюзовая камера заканчивает процедуру сброса, и я остаюсь на корабле один. Собственно, я и был один, но теперь это чувствуется особенно остро. Вокруг на расстоянии нескольких световых лет ни единой живой души.
И что мне теперь делать?
– С возвращением, доктор Грейс! – улыбнулась Тереза.
Дети сидели за партами в ожидании урока естествознания.
– Спасибо, Тереза, – кивнул я.
– На заменах было так ску-у-у-чно! – встрял Майкл.
– А у меня интересно, – признал я, взяв в уголке четыре пластмассовых контейнера. – И сегодня мы займемся изучением горных пород! Впрочем, это может показаться слегка скучновато.
Дети захихикали.
– Сейчас вы разделитесь на четыре команды. Каждая получит по контейнеру. Нужно рассортировать образцы на изверженные, осадочные и метаморфические. Команда, которая закончит первой – и правильно определит каждый камень – получит мячики.
– А можно самим выбирать команду? – взволнованно выкрикнул Трэнг.
– Нет. Это вызовет море переживаний. Потому, что дети – это звери. Страшные и ужасные!
Все рассмеялись.
– Команды будут сформированы в алфавитном порядке. Итак, в первую команду идут…
Эбби подняла руку.
– Мистер Грейс, можно спросить?
– Конечно.
– Что творится с Солнцем?
Ученики внимательно уставились на меня.
– Папа говорит, ничего страшного, – произнес Майкл.
– А мой папа сказал, это правительственный заговор, – поделилась Тамора.
– Так… – Я отложил контейнеры и присел на краешек своего стола. – Вы наверняка знаете, что в океане есть водоросли. И на Солнце появились своего рода водоросли.
– Астрофаги? – уточнил Харрисон.
Я чуть не свалился со стола.
– Г-г-где ты слышал это слово? – спросил я.
– Им теперь дали имя, – ответил Харрисон. – Вчера вечером Президент во время выступления так их и назвал.
Я настолько оторвался от жизни в своей лаборатории, что даже не знал о выступлении Президента! И черт возьми! Я только позавчера придумал слово «астрофаг». И вот, за сутки оно проделало путь от Стратт до Президента и попало к журналистам. Нехило!
– Хорошо. Астрофаги. Они растут на Солнце. Или рядом. Мы пока не поняли.
– И в чем проблема? – недоумевал Майкл. – Ну, растут себе водоросли в океане, никого не беспокоят. Какое нам дело до водорослей на Солнце?
– Отличный вопрос! – Я указал на Майкла. – Дело в том, что астрофаги поглощают много солнечной энергии. Точнее, не много. Лишь крошечный процент. А значит, Земля получает чуточку меньше солнечного света. И это может привести к серьезным последствиям.
– То есть на Земле станет немного холоднее? На градус или два? – поинтересовалась Эбби. – И что с того?
– Ребята, вы же знаете об изменении климата? Как мы, выбрасывая углекислый газ в атмосферу, сильно навредили окружающей среде?
– Папа говорит, что это неправда, – заявила Тамора.
– Увы, правда, – возразил я. – В общем, все экологические проблемы связаны с изменением климата. Они возникли из-за того, что средняя температура на планете возросла на полтора градуса. Вот так. Жалкие полтора градуса!
– А эти астрофаги сильно изменят температуру на Земле? – забеспокоился Лютер.
Читать бесплатно другие книги:
