Целитель. Союз нерушимый? Большаков Валерий

Обычно Андропов заканчивал трудиться в пятницу часов в девять-десять вечера, но иногда заявлялся на работу и в выходные. В субботу обычно занимался делами с одиннадцати утра и до шести, а по воскресеньям мог задержаться на несколько часов.

Вот как сегодня. Замов своих Юрий Владимирович решил не беспокоить, лишь одного хорошего товарища зазвал, но Василий, верный порученец, уже был тут как тут. И откуда только узнал?

– Да сиди, Василь, – улыбнулся председатель КГБ, входя в приемную и усаживая на место вскочившего было капитана. – Отдыхал бы лучше!

Василий ответил легкой улыбкой.

– Я в принципе ненадолго, – продолжил Андропов, отворяя дверь в огромный кабинет, – надо с одним профессором потолковать… Ну, организуй тогда чаю, что ли!

Порученец с готовностью кивнул, тут же берясь за дело.

«Старая школа!» – подумал Юрий Владимирович, перешагивая порог и закрывая за собою дверь. Сразу стало тихо, мысли потекли плавнее.

Раздернув тяжелые светло-коричневые портьеры, он остановился у окна, словно проверяя, на месте ли «Железный Феликс». Памятник стоял несокрушимо.

Искристые осадки, выпавшие с утра, залегли ненадолго – желтые снегоуборочные машины уже хищно кружили по площади, тормозя вереницы авто. Хмурое, затянутое тучами небо провисло над Москвой, наколотое шпилями сталинских высоток и башнями Кремля. Андропов перевел взгляд левее. Темно-серые цековские здания на Старой площади расплывались, почти сливаясь с облачностью. Непогода…

Главный чекист страны посмотрел на часы – и отворил незаметную дверь справа от письменного стола. За нею пряталась маленькая комната – «гостиная», как порой называл ее Юрий Владимирович. Обстановка почти домашняя – вдоль стены, отгораживавшей кабинет, тянулся простенький книжный стеллаж, заставленный полным собранием трудов Ленина, – и диссидентской литературкой. На письменном столе у глухой стены отливал тусклым бликом телевизор, а вокруг низкого журнального столика стояли четыре кресла и диван «на троих», одинаково обтянутые плюшем сдержанного терракотового цвета. Оба окна цедили рассеянный свет, плотно задернутые портьерами, из-за чего в «гостиной» зависал коричневатый сумрак.

Помедлив, председатель КГБ шагнул в короткий коридор. «Мальчики направо…» – мелькнуло воспоминание из давней юности. Повернувшись спиной к туалету и душевой, Андропов осторожно, чтобы не забрызгать пиджак, приоткрыл кран умывальника, сложил ладони ковшиком, набрал холодной воды и омыл лицо. Полегчало.

Вытершись махровым полотенцем в аляповатых китайских розочках, Юрий Владимирович глянул на себя в зеркало. С виду крепок, и в лице твердость. Еще бы в левом боку не ныло…

Вздохнув, Андропов вернулся в кабинет и занял кресло за столом. Словно дождавшись хозяина, слева на пульте, выдерживая равные промежутки, тихонько зазвонил телефон внутренней связи.

– Я слушаю, – сказал председатель КГБ, прижав трубку к уху.

– Здравствуйте, Юрий Владимирович. Ответственный дежурный по Комитету, полковник Шульга. Здесь профессор Лягин…

– Проводите ко мне.

– Слушаюсь, Юрий Владимирович.

Андропов позволил себе чуть-чуть расслабить узел галстука, расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. С привычной осторожностью откинулся на спинку, задумался. Сейчас он, можно сказать, привык к своей хлопотной должности, а ведь поначалу сильно сомневался, что вообще потянет воз госбезопасности. Но ничего, подучился у знающих людей, вник в суть дела – и стало получаться. И до него не сразу дошло, что Брежнев вовсе не понизил его, переведя из секретарей ЦК партии в председатели КГБ. Нет, это было, скажем так, неявное повышение и одновременно – жест доверия и расположения к нему.

Постепенно пришло понимание того, какая сила таится в КГБ и какую колоссальную власть дает. Правда, Леонид Ильич это тоже хорошо понимал. Генсек особой наивностью не отличался, всегда руководствуясь старым большевистским принципом: «Доверяй, но проверяй!» Потому и приставил к Андропову парочку своих «опричников», Цинева и Цвигуна. Официально – замов председателя КГБ, а фактически – соглядатаев. Вот только не стал Юрий Владимирович ссориться с Леонидом Ильичом, а переиграл его, приняв навязанных заместителей как родных, озаботившись их проблемами. В итоге оба, по сути, заняли его сторону…

Андропов снял очки и отер ладонями лицо, посидел чуток, ссутулившись, а затем вздохнул и выпрямился. Занимая высокое положение, очень трудно оставаться собой.

Достав стакан, чистый до невидимости, он потянулся к графинчику с клюквенным соком, который всегда стоял у него на столе, но передумал, и плеснул себе трускавецкой минералки – почки пошаливали.

Зажегся зеленый глазок селектора – связь с секретариатом, трудившимся неподалеку, через приемную.

– Здесь профессор Лягин, – послышался голос Шарапова.

– Пригласите.

Вскоре дверь отворилась, пропуская Василия с жостовским подносом. Быстро переложив угощение на стол для заседаний, порученец доложил:

– Ученый явился. Мнется…

Мельком глянув на стол – капитан приготовил две чашки, – Андропов кивнул:

– Зови.

Ему иногда приходилось встречаться с представителями научной или творческой интеллигенции – по делу, а то и просто так, лишь бы «пощупать пульс», понять, какие настроения бытуют в стране. Как правило, встречи эти устраивались на конспиративных квартирах – сам Андропов в это время отдыхал от казенщины, а чувствительных интеллигентиков до дрожи пугало здание КГБ на площади Дзержинского. Его коридоры казались им зловещими и даже мысль о «подвалах Лубянки» приводила в ужас.

Но сегодня Юрий Владимирович изменил привычке, решив принять профессора Лягина у себя в кабинете. Разбаловался старый ученый, анти-советчинкой увлекаться стал – вызов в «Контору глубокого бурения» будет для него полезной прививкой.

Вскоре в приоткрытую дверь скользнул бочком, словно боясь задеть створку, сухопарый человек в возрасте, с копной седых волос, порядком растрепанных. В простеньком пиджачке, в неподходящем по цвету галстуке, съехавшем набок, в небрежно начищенных ботинках, профессор Лягин выглядел истинным ученым, какими их любят изображать журналисты – далекими от житейской суеты, витающими в научных эмпиреях, недоступных общечеловеческому пониманию.

Профессор сильно нервничал, и злился из-за этого, воинственно и беспомощно сверля зрачками председателя КГБ.

Тот посмотрел на него – и ученый оцепенел, глядя в глаза напротив – прозрачно-голубого ледяного цвета, придававшего взгляду Андропова острую пронзительность.

– Здравствуйте, Алексей Петрович, – мягко улыбнулся председатель КГБ, не спеша оставляя свое кресло и пересаживаясь за длинный стол. – Вот, пришла нужда встретиться. Посадим вас, – он сделал паузу, наблюдая, как бледнеет Лягин, – напоим чаем. Вы не стесняйтесь, вот печенье, вот конфеты. Угощайтесь.

Профессор боязливо присел и напряжение стало помаленьку отпускать его.

– Да, с председателем КГБ я еще не пил! – натужно пошутил он, тут же бросая испуганный взгляд на хозяина кабинета.

Андропов тихо рассмеялся, придвигая к себе чашку.

– Не бойтесь, товарищ профессор, вербовать вас не буду, – сказал он, улыбаясь. – Мне нужна небольшая консультация. Надеюсь, пригласив вас сюда в воскресенье, я не нарушил каких-то планов?

– Да нет, – пожал плечами Лягин, помаленьку осваиваясь. – По воскресеньям я обычно отсыпаюсь или просиживаю в библиотеке. А что за консультация?

Он вздрогнул – дверь неожиданно отворилась, пропуская Игоря Синицына, помощника Андропова как члена Политбюро. Уже будучи журналистом-международником, Игорь стал сотрудником КГБ, пойдя по стопам отца-разведчика.

– Можно, Юрий Владимирович?

У хозяина кабинета дрогнул уголок рта.

– Вы, Игорь Елисеевич, так и остались сугубо гражданским человеком. Офицер задает вопрос по уставу: «Разрешите?»

Синицын развел руками – мол, таков уж я, не переделать, – и примостился с краю стола. Василий, заглянувший в кабинет, тут же занес еще одну чашку.

– Да вы пейте, пейте, – тонко улыбнулся Андропов, ухаживая за встрепанным гостем из научных сфер.

– Спасибо…

Лягин, благожелательно поглядывая на Игоря – свой, штатский! – подлил себе из заварника. В кои веки испробуешь настоящий чай «со слоном»!

Юрий Владимирович помедлил немного.

– Для зачина вспомним Новый Завет, – начал он.

Профессор едва не поперхнулся.

– Вы же атеист, – просипел он.

– Безусловно, но меня интересуют вовсе не религиозные аспекты Евангелий, а личность Христа, – блеснул на него очками Андропов. – Если конкретно – его чудесные исцеления. Оставим в покое всю церковную чушь про непорочное зачатие, будем считать Иисуса обычным смертным. Просто примем во внимание, что он был наделен не совсем обычными способностями…

– Ах вот вы о чем… – протянул ученый, с удовольствием откусывая от конфеты и запивая чайком. Подумав, он сказал: – Лично я не считаю Христовы исцеления чудесами, за исключением воскрешения Лазаря. Оживить мертвого невозможно в принципе, это противоречит основополагающим законам термодинамики, которым подвластна вселенная. Хотя… Я сейчас подумал, что евангелисты в принципе не называли диагноз в своих писаниях, они просто упомянули, что Лазарь, замотанный в смертные пелены, сильно… Мм…

– Смердел, – любезно подсказал Синицын.

– Вот! – вскинул палец Лягин. – Но умер ли он? Вполне могло быть, что Лазарь болел некоей хворью, которой сопутствует зловоние. Тогда выходит, что Иисус просто оказал ему медпомощь. А то, что Христос изрек паралитику: «Встань и иди!» – или залечивал язвы, меня не удивляет – мы понятия не имеем, на что способны!

Председатель КГБ кивнул, соглашаясь. Тут подуло сквозняком, и на пороге рабочего кабинета нарисовался генерал-лейтенант Иванов. В парадке, с солидной коллекцией орденских планок на груди, генлейт был орел. На войне он ловил и уничтожал немецких диверсантов, а в пятьдесят шестом усмирял мятежников в Будапеште. Наверное, с тех самых пор Иванов и находился у Андропова на доверии. Дважды генерал-лейтенант побывал в шкуре резидента в Нью-Йорке, а ныне курировал 2-ю службу[10], как первый помощник начальника ПГУ.

Андропов развлекался, наблюдая, как профессора снова одолели прежние страхи.

– Здравия желаю, товарищ председатель Комитета государственной безопасности! – обратился Иванов по-строевому. – Вызывали?

– Садись, Борис Семеныч, присоединяйся к нашей теплой компании.

Иванов скользящей кошачьей походкой пересек кабинет и устроился рядом с Синицыным, пожав тому руку, а Лягину холодно кивнул.

Василий молча занес четвертую кружку. Кивком поблагодарив капитана, генерал налил чаю и потянулся за конфетой.

– «Птичье молоко», – проворковал он плотоядно, – мои любимые…

Юрий Владимирович нетерпеливо улыбнулся и легонько шлепнул ладонью по столу.

– Продолжим. Вы дали подписку о неразглашении, Алексей Петрович, поэтому я поделюсь с вами некоторой информацией. Я не зря начал издалека, буквально от Рождества Христова. Мы столкнулись с одним очень и очень непростым человеком. Он не враг нам, он наш, советский, но некоторых товарищей настораживает… Да что там, пугает его знание некоторых вещей сугубо секретного характера и даже событий, которые произойдут в будущем. Сам… мм… объект называет это сверханализом… Но давайте сосредоточимся на другом. Этот человек… назовем его… мм… Ну скажем, Целитель – наделен даром лечить даже самые опасные болезни.

– Ах вот оно что… – затянул Лягин и даже положил обратно в коробку выбранную конфету.

– Да. Вы, как я знаю, много лет занимаетесь исследованиями необыкновенных психологических явлений, изучали в свое время феномены Вольфа Мессинга и Нинель Кулагиной…

– Да, были схватки боевые… – задумчиво проговорил профессор. – Лет десять назад я затесался в компанию маститых академиков, жаждавших развенчать Нинель, уличить ее в шарлатанстве. В принципе им удалось опорочить эту женщину, виновную лишь в том, что владеет способностью двигать предметы силою мысли! Вопреки виденному своими глазами, даже вопреки киносъемке, академики упрямо твердили, что это все фокусы, что Нинель использовала какие-то нити… Чушь! – воскликнул он, разгорячившись. – Вместо того чтобы идти в наступление на неизведанное, они уходили в глухую оборону, вереща: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!» Между тем я сам снимал показания приборов, которые регистрировали сильное электрическое поле вокруг рук Кулагиной, а чувствительный микрофон, установленный напротив ее ладоней, фиксировал короткие ультразвуковые импульсы!

– Очень, очень интересно, – оживился Андропов. – А что вы скажете об остановке инфаркта? О расширении коронарных сосудов и ликвидации атеросклеротических бляшек? О заращивании сквозной раны в бедре, повредившей артерию? Об излечении подагры и… как его… бипареза? Попросту говоря, паралича обеих ног?

– И все эти чудеса явил ваш Целитель? – с затаенным чувством спросил Лягин.

– Если бы чудеса! – фыркнул Андропов. – Тогда бы я сюда, пожалуй, попа пригласил! Но это все реальные случаи, а больных Целитель лечил наложением рук.

– Кстати, сам он утверждает, – подал голос Иванов, – что врожденные способности ему помог развить филиппинский хилер.

– Ах хилер… – затянул профессор, с энтузиазмом подхватывая: – Вы знаете, это очень, очень интересная тема, но как же тут журналисты подгадили! Развели нездоровый ажиотаж, понаписали всякой ерунды – и сотни шарлатанов тут же взялись дурачить людей, падких до всего экзотического и таинственного! Ныне не найдешь ни одного серьезного ученого, который согласился бы заниматься темой хилеров. А зря!

– Лет пять назад я побывал в загранкомандировке на Филиппинах, в Багио, – томным голосом заговорил Иванов. – Там я случайно пересекся с потомственным хилером Мануэлем Терте и… знаете, был весьма впечатлен. Мануэль принимал больных по часу в день, дольше не мог – вроде как сил не хватало. Правда, на каждую операцию Терте затрачивал минуту, максимум две. Он с ходу определял, что там у посетителя не в порядке, и тыкал пальцем: лежачему – на кушетку, ходячему – на стул. Помню, как Терте лечил аппендицит. Больной ложится, задирает рубаху, а Мануэль ему живот гладит. Ладонью трет, пальцами перебирает… А потом – раз! – и сует руку в складку! И сразу кровь! Я, помню, даже со стула привстал. Слышу, такие чавкающие, хлюпающие звуки, лицо у Терте совсем бледным стало – и тут он вытягивает, как бы из живота пациента, маленький окровавленный кусочек. Небрежно так швыряет этот ошметок в ведро, берет салфетку, макает в кокосовое масло, протирает, так сказать, операционное поле… И все!

– И ты веришь, что хилер действительно удалил аппендикс? – удивился председатель КГБ.

– Ну, не знаю… – сказал Иванов, щепетно беря сушку.

– Да при чем тут вера! – воскликнул Лягин. – Это был невинный обман! Подчеркиваю – невинный! Ведь на прием к хилеру приходят бедняки-крестьяне, они необразованны, да еще и католики, но по природе своей материалисты, как все деревенские. Им нужно до-ка-за-тель-ство исцеления! И вот больной видит кровь, видит удаленную опухоль или грыжу. Все, теперь он спокоен! На самом-то деле Терте показывал несложный фокус, пряча в руке пакетик с кровью и каким-нибудь огрызком, но дело-то не в этом. Мануэль действительно исцелял! Ведь аппендикс – очень нужная штука. Человеческий кишечник не способен полностью переваривать пищу без полезных бактерий, мы с ними в симбиозе. Наша микрофлора за многое в ответе, и тут любые нарушения, скажем после поноса или приема антибиотиков, грозят серьезными последствиями, вплоть до депрессии и прочих опасных недугов. Так вот, аппендикс – это как бы убежище для наших «родных» микробов. Человек выздоравливает после расстройства желудка, и его микрофлора снова размножается, выходя из аппендикса. Зачем же его удалять? Вот хилер и не вредит организму, а лечит его, помогает справиться с болезнью! Кстати, американцы нашли очень точный термин для хилера – психохирург.

– Годится, – подумав, кивнул Андропов. – Следовательно, вы можете ручаться, что врачевание у тех же хилеров вполне материально?

– Да, – твердо сказал профессор.

– И никакого отношения к божественному не имеет?

Ученый посмотрел на председателя КГБ с укоризной.

– Бога нет! – сказал он наставительно.

– Аминь! – улыбнулся Юрий Владимирович. – Но, в таком случае, какова, по-вашему, природа той силы или энергии, которую Целитель применяет?

– А вот тут в наших знаниях пробел! – развел руками Лягин. – Знаете, где исследовали Кулагину? В Институте радиотехники и электроники!

– Да, – кивнул Синицын, – вы еще упомянули про показания приборов…

– Да какие там показания! – досадливо отмахнулся ученый. – Наши светила убеждены, что во вселенной действует исключительно электромагнитная энергия, только в разных проявлениях, но энергия мозга, я глубоко убежден в этом, имеет совсем иную природу! Ее не измеришь вольтметром или даже наисложнейшим детектором субатомных частиц. Я полагаю, что человеческий мозг излучает особое поле, назовем его психодинамическим… Только, пожалуйста, – профессор прижал пятерню к сердцу, – пусть эти мои гипотезы не покинут вашего кабинета! На меня и так косо посматривают за увлечение парапсихологией! Пока что это воспринимается как безобидное чудачество, но если меня поймают на том, что я серьезно разрабатываю данную тему, то… – Лягин покачал головой. – Репутация – это такая штука… Подмочить ее легче легкого, а вот «высушить» – нереально!

– Мы ничего никому не скажем, – заверил профессора Иванов. – Честное чекистское!

Профессор боязливо посмотрел на него, вздохнул и продолжил, вплетая в речь ворчливые интонации, словно смущаясь:

– Можно предположить, что психодинамическое поле генерируется в коре или в подкорке, но вот доказать это сложно – нужные приборы отсутствуют, и хоть как-то зафиксировать частицы или кванты таинственной энергии мозга мы не в состоянии. Но именно она делает возможным чтение мыслей, телекинез или гипноз!

– Позвольте, – перебил его Синицын, – но гипноз можно объяснить и простым внушением, не привлекая… э-э… психодинамику.

– Да ну?! – завелся Лягин. – И где же здесь наука? Внушение – это сплошное шаманство, глупый идеализм, наивная вера в заклинания! Как было бы просто лечить бессонницу – записал на магнитофон монотонную болтовню гипнотизера, прослушал – и заснул. Любой из нас способен совершать пассы руками, бормотать: «Спа-ать… Спа-ать…» или качать перед носом блестящую бронзулетку. А толку? Между тем сильному гипнотизеру вовсе не нужно тратить много времени на внушение, ему достаточно приказать: «Спать!» – и вы засыпаете. Но слово это – не заклинание, оно всего лишь сопровождает мгновенное усилие воли гипнотизера. И что же происходит в этот момент? Думаю, что психодинамическое поле «внушателя» каким-то образом вступает в резонанс с мозгом внушаемого или модулирует его, подчиняя и заставляя делать то, что велит гипнотизер.

– Ну-у… да, – неохотно согласился Игорь Елисеевич, – это куда ближе к физике.

– Очень интересно и выглядит вполне правдоподобно, – согласился Андропов. – Хорошо, допустим, что ваша теория…

– Гипотеза! – поправил его Лягин.

– …Что ваша гипотеза верна, и Целитель лечит руками с помощью… мм… ну, скажем, психодинамической эмиссии. Оставим в покое телепатию с телекинезом, сосредоточимся на предсказаниях будущего. В октябре Целитель назвал точное число мест, которые займет… определенная партия в одном западном парламенте, за четыре дня до выборов. По-вашему, такое возможно?

Профессор задумался.

– Понимаете… – затянул он. – Предсказать будущее очень и очень сложно. Вот… Вы играете в бильярд?

– Немножко.

– Вот и представьте себе, что бьете кием по шару. Куда он покатится? Тут сразу начинает действовать множество факторов, действующих вместе и попеременно: ворсистость ткани на столе, форма кия, глазомер, вес шара, сила удара… Десятки, сотни параметров! Вычислить, куда угодит шар, оперируя всеми данными, еще можно, а вот точно сказать, кто победит в игре, не получится – количество факторов станет просто неисчислимым. Ведь надо будет учесть колоссальное множество случайностей! Игрок отвлекся на мгновение, глянув на красивую девушку, или у него вдруг зверски зачесался глаз, или он вспомнил неожиданно, что забыл позвонить жене… И чем дальше в будущее, тем больше этих случайных событий. Мало того, они еще и взаимодействуют, интерферируют, усиливаясь или слабея, сливаясь или разделяясь!

– Но предсказание-то было! – с силой сказал председатель КГБ. – Вряд ли тут случайное совпадение!

– Исключено, – твердо заявил профессор, – вероятность совпадения близка к нулю. Проще, мне кажется, самому отправиться в будущее, чем предсказать его!

– Как-как? – напряженным голосом спросил Синицын.

Рассеянно глянув на него, Лягин вновь повернулся к хозяину кабинета.

– Прошлым летом Сережка… внук мой, – повел он рассказ, – оставил на даче книжку. Там было про пионера, который вдруг перенесся в XVII век и оказался в плену у пиратов. Я уже не помню, чем там все закончилось, главное – сама идея! Из будущего – в прошлое, зная, что было и как станет. Помните, фильм был хороший, «Иван Васильевич меняет профессию»?

– Помним, – кивнул Иванов. – А я как-то тоже одну книжку прочел, «Голубой человек» называется. Про то, как парень из пятьдесят девятого года в прошлый век попадает, с Лениным встречается, ну и, само собой, делается революционером…

На минутку зависла тишина.

– Большое спасибо за консультацию, Алексей Петрович, – вежливо сказал Андропов, шлепнув ладонями по столу. – Простите, что отвлекли от дел.

– Да что вы! – воскликнул профессор. – Это вам спасибо!

– Нам-то за что? – улыбнулся Юрий Владимирович.

– За чай! Ну-у… – Ученый встал и затоптался, словно не будучи уверен, что его отпускают. – До свидания!

– До свидания, Алексей Петрович. И большая просьба – не болтать.

– Конечно-конечно!

Консультант вышел, тихонько прикрыв дверь за собой, а председатель КГБ оглядел товарищей.

– Мысли есть?

– Все эти пророки с ясновидцами для меня так же реальны, как Баба-Яга и Кощей Бессмертный, – негромко проговорил Игорь Елисеевич, вертя в пальцах ручку.

– Да уж! – хмыкнул Борис Семенович. – Такую тему разрабатывать надо лишь в детском возрасте! А вы помните, что Алон показал на допросе? Миха ему сгоряча назвал точное число ядерных зарядов у армии Израиля, характеристики ракет «Иерихон-1» и местоположение ракетных баз…

– И что? – прищурился Андропов.

Иванов флегматично пожал плечами, вычленяя главное:

– Просто я подумал, что мы ныне неплохо осведомлены о том, что творилось в Лос-Аламосе лет двадцать назад, сколько тогда у американцев было атомных бомб и какие наши города эти придурки хотели разбомбить…

– А двадцать лет спустя, – подхватил Синицын, – перестанет быть тайной ядерный проект Израиля!

Все трое переглянулись, и председатель КГБ медленно проговорил:

– Я знаю, какая версия вам нравится больше прочих, но отработать надо все, даже самые дурацкие. Пока что я не докладывал об операции «Хилер» наверх и знают о ней немногие. Даже в Комитете партийного контроля еще ни о чем не пронюхали. Вам я доверяю больше других, товарищи, знаю, что не подведете. – Помолчав, посмотрев на подтянувшихся Иванова с Синицыным, он жестко закончил: – Работаем!

Прохаживаясь по Центральному павильону в расстегнутой куртке, чтобы всем было видно, я получал удовольствие… хоть и краснел со стыда. На моем пиджаке тускло отсвечивал знак «Лауреат НТТМ», а рядом ярко сияла золотая медаль «За успехи в народном хозяйстве СССР». Правда, на обороте гравер вывел «Юный участник ВДНХ», и муаровая ленточка была не красной, а синей, но почета с респектом я огреб как взрослый. Именно славы и стыдился – щеки мои горели, а уши пылали. Хорошо еще, под шапочкой их не видно, а то алели бы, как надранные…

Я бродил по гулкому «Залу науки», делая вид, что не замечаю любопытных взглядов. Стреляли глазками студентки в негреющих шубках на искусственном меху, пробегала шумная детвора, догуливающая каникулы и с упоением поедающая мороженое.

После награждения нас тут много собралось, участников главной выставки СССР – лица у всех одухотворенные, словно осенены полощущими флагами и стягами.

Седые кавалеры медалей ВДНХ, иные со значками лауреатов Ленинских и Госпремий, поглядывали на меня одобрительно, объясняя мой румянец понятным волнением. Не буду же я им растолковывать, что «успехи в программировании ЭВМ» присвоены мной? Что истинные создатели программ и утилит, которые я выдал за свои, еще даже не приступали к работе? Просто мне, нахальному попаданцу, удалось попользоваться результатами их будущих трудов…

Разумеется, я не сознавался, хотя и врать о том, как меня совесть мучила, тоже не стоит. Честно говоря, мне было очень приятно! Стяжал интеллектуальную собственность? Ага, и еще не раз стяжаю, потому как средства нужны для достижения цели. А уж она их оправдает…

В павильоне «Вычислительная техника» народу прибавилось – на выделенном мне стенде стояли уже две микроЭВМ «Коминтерн-1». Слинковав их, я запустил электронную почту между компами, и посетители чатились напропалую, радуясь, как дети, всплывающим сообщениям: «Вам письмо!»

Программе mail уже четыре годика, и первое электронное письмо отправил вовсе не я, а Рэй Томлинсон из Массачусетского технологического, чем сразу поднял рейтинг МИТа. Но до широкой публики прогрессу еще долго добираться, даже королева Елизавета отпишется по «мылу» лишь год спустя.

– Уж не достойнейшего ли отпрыска Петра Семеновича Гарина имею счастье лицезреть? – в лучших традициях восточной куртуазности пророкотал у меня за спиною сочный баритон.

Я повернулся, словно по команде «кругом!», и увидел плотного чернявого мужчину в строгой паре. Это был Юдицкий, главный конструктор советской суперЭВМ 5Э53 – я помнил его фото в интернете. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: передо мной стоит человек себе на уме. Обычно замкнутый, порою Давлет Исламович проявлял осторожную открытость, и тогда его лицо с тонкими азиатскими чертами приобретало чуть напряженное выражение – вот, как сейчас.

– Вы не ошиблись, милостивый государь, – по-светски ответил я и отрекомендовался: – Михаил Петрович. Просто Миша.

Поправив большие очки, Юдицкий слегка смешался, но быстро вернул себе привычную невозмутимость.

– Давлет Исламович, – представился он.

– О-о! – сыграл я радость узнавания. – Можно сказать, мы заочно знакомы – отец частенько вспоминал о вас. И большое вам спасибо, Давлет Исламович, за процессор!

Юдицкий шутливо поклонился.

– А мы с Севой уже посидели за вашей машиной! – приподнято заговорил он, кивая на мужчину лет сорока, ерзавшего на стульчике перед «Коминтерном». Его окружали студенты, болея и наперебой советуя – Сева резался в «Тетрис». – Замечательный аппарат!

– Он станет замечательным, – понизил я градус, – но не раньше, чем вы сработаете проц… ну-у… хотя бы на двадцать тысяч транзиков. И еще бы памяти «Коминтерну» добавить, «метров» двести, для начала…

– Метров? – не понял Юдицкий.

– Мегабайт.

– Ого! – развеселился Давлет Исламович. – Ну у вас и запросики!

В это время распаренные студенты взвыли, оповещая о неудаче, и выселили проигравшего юзера с нагретого места. Отдуваясь, товарищ Юдицкого приблизился к нам, мгновенно сориентировался и с чувством пожал мне руку.

– Высший класс! – оценил он мои конструкторские способности. – Признаться, я даже не догадывался, что азартен! Ох, я же еще и не вежлив! Бурцев, Всеволод Сергеевич.

– Миша, – я пожал протянутую руку и хитро улыбнулся: – ИТМиВТ?[11]

– Оттуда, оттуда! – рассмеялся Бурцев. – Директорствую на страх врагам.

– Еще бы на страх товарищам, – фыркнул Юдицкий.

Всеволод Сергеевич поскучнел.

– Ваша реакция… – обережно заговорил я. – Она, случайно, не связана с проектом Единой системы ЭВМ?

– Дурацкая идея! Антисоветская! – сморщился Всеволод Сергеевич. – И не делай такие глаза, Давлет! Ведь и ежу понятно, что «сдирать» айбиэмовские наработки – путь в никуда. Самим надо делать! Думать своей головой! А ЕС ЭВМ – это тупик. Мы опять отстанем! Нет, ну как можно планировать на годы вперед производство одних и тех же машин?! Пока мы добьем «Ряд 1», на Западе сменится пара поколений тамошних компьютеров! Да, да, так и будет – цикл разработки ЭВМ занимает три года как минимум. Планируем регресс?!

– Келдыш горой стоит за «единку», – криво усмехнулся Давлет Исламович. – Унификация, дескать. Совместимость ЭВМ, и все такое. Экономия…

– Келдыш вычислил, сколько мы получим, – забрюзжал Бурцев, – а он, интересно, подсчитывал, сколько мы потеряем? Ведь кучу проектов по ЭВМ придется сворачивать – финансирование перекроют! Да мне в принципе грех жаловаться, институт на оборонку работает. Так за державу ж обидно! У нас и без того проблем – вагон и маленькая тележка. Вон, у химиков никак не допросимся нормальной пластмассы для микросхем. И качественного ферролака для накопителей не дождешься! Прецезионные подшипники – йок, высокоточные шаговые двигатели – йок, – ёрничал он, повторяя за Райкиным. – «Сыжу, куру…» А теперь еще и перспектива – йок! Здрасте, приехали!

– Не ворчи, – буркнул Юдицкий.

– А если обратиться к Келдышу? – спросил я. – Вразумить академика?

– Да вразумляли уже… – отмахнулся, пригорюнясь, Всеволод Сергеевич. – Все без толку! Сам Лебедев, больной уже, выступил против этого откровенного вредительства, да только вконец подорвал здоровье. Так и помер в прошлом году…

– Ладно, ладно! – прекратил прения Давлет Исламович. – Хватит траура! И вообще, нам пора, еще в институт надо заскочить.

– Ох черт, я и забыл! – растревожился директор ИТМиВТ. – До свидания, Миша! Будем ждать и надеяться, как завещал граф Монте-Кристо!

Бурцев крепко пожал мне руку, а Юдицкий сдавил ее, бедную, еще сильнее.

– Передавайте большой привет Петру Семены-чу, – сказал он с оттенком напыщенности, – и держите меня в курсе ваших достижений!

– Обязательно! – заверил я обоих.