Семь причин влюбиться в мужа Абалова Татьяна

Глава 4. Лагуна

Снаружи отгорало утро. Корабль слегка покачивало. Слышались крики чаек и рокот прибоя: волны шумят так только тогда, когда они налетают на берег. Фрегат стоял в лагуне. Меня передали на руки другому мужчине в маске. Сильный, он ловко спустился со мной по лестнице и усадил в лодку, где я увидела еще двоих, тоже в масках – эти держали крепкие ладони на веслах. Когда первая маска устроилась рядом, судно направилось к берегу.

– Почему вы постоянно прячете лица, и кто из вас мой муж? – видя рядом, перед собой и за собой «близнецов», я запуталась, как путается легковерный игрок, пытаясь найти монету под тремя стаканами мошенника. Легкий бриз играл локонами моих нечесаных волос, и в окружении мужчин я чувствовала себя неловко.

– По законам Тарквидо королевская семья вне дворца не может появиться с открытыми лицами. Это делается из соображений безопасности. Рядом с правителем неотступно находятся телохранители, – сосед справа кивнул на гребцов. – Придет время, и супруга монарха тоже наденет маску.

А потом наклонился к самому уху и тихо произнес:

– Муж я.

– Точно? – я сощурила глаза. Слева от меня сидел точно такой же мужчина – белая рубаха, форменные офицерские штаны. Даже цвет волос одинаковый – выгоревшие на солнце пряди.

Вместо ответа «муж» лишь улыбнулся. А у меня закралась нехорошая мысль: а вдруг в Тарквидо существуют и другие странные традиции, например, брать в семью одну жену на двух или трех братьев? Сегодня со мной одна Маска, завтра другая, а я даже не замечу, что делю ложе с разными мужчинами. И хотя из учебников я знала, что король не имеет близких кровных родственников, разыгравшаяся фантазия заставила задать принципиальный вопрос.

– Когда я увижу твое лицо?

– Только в королевском дворце, – получила я немедленный ответ. Лард, однако, понял мой вопрос иначе, поскольку добавил: – Не переживай, я не урод. Уверен, ты еще полюбишь меня.

«А вот это вряд ли. Как там напророчила колдунья? У меня должно оказаться, по крайней мере, семь причин, чтобы забыть Теодора».

Я решила, что пока мне не докажут, что Тео – враг, буду думать о нем только хорошее. Любовь словами, могущими оказаться напраслиной, не убить. Я жила ею два долгих года, а того, кто вдруг сделался мужем, знаю от силы два дня. Время, проведенное в беспамятстве, не считается.

Лард, не догадываясь о дерзких мыслях, безмятежно мне улыбнулся. Стоило отдать должное – его улыбка была приятной.

На мелководье Лард ловко выбрался из лодки и вытащил меня. Нащупав ногами дно, я, как была в покрывале, погрузилась в спокойное море по самый нос. В блаженстве закрыла глаза. Постояв так немного и поймав ритм неспешных волн, набрала в легкие воздуха и ушла под воду с головой. Сейчас сильнее всего меня смущали грязные волосы.

Когда всплыла, лодки рядом не было, уключины скрипели где–то за спиной. Я обернулась на нее и упустила коварный маневр Маски: Лард ухватился за край покрывала, сдернул его и, скрутив, закинул на берег.

От неожиданности я присела в воду, обхватив себя руками. Король, снимая через голову рубаху, громко рассмеялся.

Я бы топнула от злости, но опустив глаза, поняла причину смеха: вода оказалась абсолютно прозрачной. Вокруг сновали яркие рифовые рыбки, и шевелили кружевными щупальцами мелкие медузы. Когда я подняла голову, муж красовался голым торсом, но оставался в штанах, что несколько успокоило.

Из–за того, что я совсем не знала мужчину, которому меня отдали, настораживало любое его движение. Он всего лишь сделал шаг навстречу, а я уже подозревала, что король намеренно играет со мной, чтобы после того, как я успокоюсь, взять меня силой. Первая брачная ночь может произойти в любое время суток и даже не в постели.

– Я не готова, – пролепетала я.

– К чему?

Блики солнца, отразившегося в воде, играли в смеющихся глазах.

– К исполнению супружеского долга, – бриз не справлялся с огнем румянца.

– Понятно, – Лард потянул меня за руку, привлекая к себе. Я сгорала от стыда, вдавленная своей наготой в его широкую грудь. Он же, наклонившись, нашел мои губы и поцеловал. Жадно. Требовательно. Сбив дыхание.

Невольно я сравнила мужа с Тео и, испугавшись сравнения, разорвала поцелуй. Закрыла рот рукой. Должно быть, смятение отразилось на моем лице.

– Что? – Лард был спокоен.

«Как такое может быть? Почему мне понравилось?» – мысли, что со мной что–то не в порядке, заставили запаниковать. Я не знала, на что кивать: то ли на перенесенную недавно болезнь, которая высокой температурой выжгла заложенные годами воспитания манеры леди, оставив лишь низменные чувства, то ли на порочность, которая всегда жила во мне и до поры до времени находилась в спячке. Казалось, что одним поцелуем Лард сумел подобрать ключик к моей тайной шкатулке, и из нее выпрыгнуло все то, что устало томиться взаперти: страсть, желание отдавать и обладать, нестерпимое чувство познавать, причем сейчас же, не откладывая все то, что фрейлины и подслушавшая их кузина Трир называли «сладким полетом».

Мама вроде и не стеснялась говорить о первой брачной ночи, но обходилась пространным: «Мужчины, как правило, знают, что делать с девственницами. Их этому учат с юности, подкладывая опытных и не очень девиц». Я широко распахивала глаза, представляя Тео в объятиях другой. Честно признаюсь, мне было больно думать о сопернице, пусть она и получит от ворот поворот только лишь потому, что ее любовник женится. А как же чувства? Неужели никакой привязанности после телесного единения? Язык не поворачивался расспросить Тео, существует ли другая, та, которой не повезло сделаться женой, а теперь, в виду того, что мы расстались, уже и не придется.

Я любила целоваться с Теодором, но его поцелуи были иными, совсем иными, чем у Ларда: нежными, осторожными, бережливыми. Иногда даже казалось, что Тео боится причинить своим прикосновением боль, точно я не человек, а хрупкий цветок. Лард же целовал жарко, сладко, не желая себя ограничивать, заставляя тело откликнуться.

Муж будто прочел мои мысли, поднял меня выше, сцепив руки под попой, и еще раз поцеловал. Я, подчиняясь больше зову природы, чем рассудку, обхватила Ларда ногами. Он улыбнулся. Осмелев, поцеловал шею, плечо, ключицу. Добравшись до груди, подразнил сосок языком.

Я сама от себя не ожидала: выдала острое желание стоном. Лард прикусил сделавшуюся твердой вершинку, и я вновь отозвалась. Муж тихо рассмеялся, я же от досады покрылась пятнами. Он надо мной издевается? Выискивает чувствительные местечки и надавливает на них, точно на клавиши музыкального инструмента?

Наверное, я – порочная девица. Вместо того, чтобы остановиться, я сама впилась в его губы. Желание было настолько сильным, что мне было все равно, где отдаваться и кому.

Боже, я сказала «кому»? Неужели, скрывайся под маской другой мужчина, я реагировала бы так же? Ответ не порадовал. Я гулящая женщина. Пинчи рассказывала мне про одну из наших прачек, которая страсть как любила испытывать телесный восторг. Днем она отдавалась одному любовнику, а ночью тискалась со вторым. Ее застукивали то в сарае на кипе сена, то в телеге на мешках с мукой, а то и на задворках конюшни. Вот и я оказалась не в ладах с собой: жаждала получить удовольствие и уже в нетерпении ерзала, мечтая, чтобы Лард избавился от штанов.

– Я сам еле сдерживаюсь, но мы не будем делать это здесь, – прошептал он, и его откровенное признание было сродни ушату холодной воды, выплеснутому мне на голову. Нельзя так явно проявлять животные инстинкты, они не должны быть присущи нежным и неопытным принцессам. Я всю жизнь думала, что на блуд и похоть способна только чернь.

Но почему, почему мое тело реагирует так на Ларда? Я ждала брачных ночей с Теодором и знала, что они будут полны неги и ласки. Там все будет чувственно и красиво, здесь же…

Я животное.

Я высвободилась из рук Ларда и оттолкнула его от себя.  Мое лицо горело, и, казалось, что вода вокруг вот–вот закипит.

– Я не могу, законы Тарквидо не позволяют, – он пытался объяснить, а я закрыла уши руками. Так и погрузилась в воду до самой макушки. Дурак! Зачем тогда распалил? Хотел вывернуть мое низменное нутро наружу?

Когда воздух кончился, я вынырнула, и меня опять прижали к груди.

– Прости, не удержался. Я всегда знал, что ты страстная. Мне вообще трудно находиться рядом с тобой.

– Всегда? Все семь дней с момента, как купил меня у отца? – я дернулась и освободилась из рук Ларда. Решительно, распугивая беспечных рыбок, направилась к берегу. Повернулась, чтобы выплюнуть ему в лицо: – И даже тогда, когда находилась в бреду?

– Э–э–э… – замялся лжец и соблазнитель.

– Трудно ему… Законы не позволяют! – ворчала я, душимая стыдом. – А каково женщине, которую ткнули носом в то, что она позволила себе лишнего?

– Прости, – он догнал, подхватил на руки. – Все будет. Я зацелую каждую пядь твоего тела, но только… только после церемонии в Храме Стихий. Так положено в первый раз. Ты потом поймешь.

Я надула губы. Но вовсе не потому, что обиделась. Я поймала себя на мысли, что думаю о брачном ложе и рядом представляю не Тео, который в моих мечтах всегда был там, а мужчину в маске. Чем Лард подкупил меня? Вот вроде бы ведет себя как нахрапистый солдафон, а я, глупая, почему–то прощаю ему его бестактность и вторю с упорством мартовской кошки.

Как объяснить, и прежде всего самой себе, что многое в короле Тарквидо мне знакомо? Жесты, смех и даже запах. Как будто мы просто забыли друг друга, а теперь встретились и начали не с нуля, а с давних отношений. Как будто Лард был для меня изведанным. Нет, скажу больше – родным.

Я схожу с ума? Почему вдруг другие мужчины перестали для меня существовать? А как же любовь к Теодору? Неужели хватило одного поцелуя (тут я опять покраснела, вспомнив губы на моем соске), чтобы забыть двухлетние отношения?

Нет, я определенно животное.

***

На корабль мы вернулись часа через три. Оказывается, для нас заранее раскинули на берегу шатер. Его расположили под пальмами – в отличном месте, где можно было спрятаться от зноя. Нутро шатра устилали ковры и сшитые на восточный манер подушки, которые удобно ложились под руку. Там же нас ждал поднос с фруктами, сладостями и легким вином, которое, как выяснилось, так же легко валило с ног. Я точно помнила, что уснула, положив голову на одну из подушек, однако проснулась у Ларда на плече.

– Ты сама, – он сделал честные глаза, когда я поднялась и возмущенно зашипела. Одежду мне так и не дали, но я вовремя присвоила себе рубашку мужа, найденную на берегу.

– Почему пуговицы расстегнуты? – я изобличительно оттопырила ворот.

– Ты сама, – последовал неизменный ответ.

– А эти подозрительные пятна на груди я тоже сделала себе сама?

– А, это? – Лард без стеснения распахнул мою рубашку и погладил пальцем каждое пятнышко, оставленное его губами. – Так это было еще в воде. Новых не вижу.

В его глазах плясал бес.

Меня подмяли под себя, и тут я в полной мере ощутила, как меняется тело мужчины, когда он хочет женщину. А меня вновь посетило чувство, что я давно знаю Ларда. Я без стеснения сдернула с себя рубашку, лишь бы снова почувствовать мужские губы на своем теле и изведать то, что благовоспитанная принцесса Виола посчитала бы запретным, а мартовская кошка естественным. Мы едва не согрешили.

– Представляю, как рассердятся ветра в Храме, если мы доведем начатое до конца, – пробормотал Лард, рассматривая следы от моих поцелуев на своей груди: я не осталась в долгу. Странное дело, я совсем не стеснялась мужа. Расхаживала по песку в чем мать родила.

– Скажи, в вино ничего не было подсыпано? – Лард улыбался, а я не сводила глаз с его ровных жемчужных зубов. Где–то эту улыбку я уже видела. – Магия?

– Не–а.

Я собрала непослушные волосы в кулак и скрутила их так, чтобы они, распушившись после повторного, уже более веселого купания, не лезли в лицо.

– Я не узнаю себя, – кинула я вслед Ларду, направившемуся к брошенному на берегу покрывалу.

– Волшебница, ты сама пьянишь не хуже вина, – он обернулся на меня. И этот поворот головы вызвал у меня дежавю. Я застыла, пытаясь ухватить ускользающую догадку за хвост.

Лард же, зайдя по колено в воду, выполоскал покрывало. Отжал его неторопливо и, встряхнув, развесил у шатра. Легкая ткань затрепетала на горячем ветру ослабленным парусом.

Наблюдая за мужем, я видела, что правитель Тарквидо вовсе не белоручка. В каждом его движении чувствовался опыт походной жизни. Я невольно залюбовалась грацией сильного мужчины. Он, поймав мой заинтересованный взгляд, широко улыбнулся, подошел и чмокнул в голое плечо. И тело тут же отозвалось.

Я мысленно надавала себе пощечин. Пора прекратить чувственное наваждение: я еще не видела лица Ларда, чтобы так вдохновляться на несвойственные мне поступки, а не далее, как утром, думала о любви к Тео.

Но почему так стучит сердце? Неужели я, как та самая развратная прачка, могу полюбить двоих?

Глава 5. Неожиданное открытие

Ужинать пришлось в одиночестве. Проводив меня до каюты, Лард больше не появлялся.

– Его Величество заняты, – буркнул матрос, принесший поднос с едой. Он сноровисто накрыл стол для одной персоны. – Велено отужинать и ложиться спать. Скоро будем сниматься с якоря.

Я немного поиграла с соскучившимся котиком и охотно поделилась с ним едой. Я переживала за малыша, оказавшегося, как и я, в непривычных условиях, но Плюх выглядел вполне довольным.

– Интересно, кто тебя кормил, пока я болела? – спросила я у пытающегося взлететь оркиса. Мы забрались с ним на кровать, чтобы он падал на мягкое покрывало, а не на пол. Оперившиеся крылья поднимали Плюха достаточно высоко, но он никак не мог приноровиться и все время заваливался то на спинку, то на бок. Видимо, еще не научился управлять хвостом. У оркисов, как и у кошек, девять жизней, и я боялась растратить их все на обучение, поэтому только и успевала ловить Плюха, когда его полет обрывался у края.

Услышав вопрос, заданный скорее себе, чем животному, котик прекратил трепыхаться и вперился в меня требовательным взглядом.

– Чего тебе, милый? – спросила я и почесала оркиса между ушками. Тот негодующе тряхнул крыльями, вывернулся из под руки и снова уставился на меня.

От неожиданности я вздрогнула – никогда не представляла себе, что в голове могут ожить картинки, рассказывающие о прошлом, причем наблюдаемого не мной, а… котенком. Я видела испачканное красное платье, которое снимали заботливые руки человека в маске. Я, открыв рот, смотрела, как он протирает мое бесчувственное тело и собирает влажные от пота волосы в некое подобие косы, как муж, а я уверена, что это был он, ведь только сумасшедший доверит настолько интимные действия чужому человеку, терпеливо поит с ложки и аккуратно вытирает пролитое. Моет, опуская меня, обнаженную, в большую лохань, над которой вьется лёгкий парок.

– И после этого он сделал вид, что от меня плохо пахнет?! – я зашипела от досады.

Но видения прошлого продолжали беспокоить. Не помогло даже то, что я зажмурилась. Будто котик сунул в мою голову сразу все воспоминания, и теперь волей или неволей, но мне приходится их досматривать. Когда я увидела, что Лард меняет простыни, чтобы его супруга не лежала мокрая, точно несмышленый младенец, закрыла лицо ладонями.

Боже, как же мне было стыдно!

Покачавшись, мучимая чужими воспоминаниями, я ткнулась головой в подушку и несколько раз ударила ее кулаком.

– Как я теперь посмотрю ему в глаза? – промычала я, но тут же остановила себя. Какая же я глупая! Я видела своего мужа, причем совсем недавно, в лагуне! И в его глазах светились какие угодно чувства, но не брезгливость!

Я поискала спрятавшегося под кроватью котика, напуганного моей недолгой истерикой. Нет, не о том я сейчас думаю! Радоваться надо, ведь у моего оркиса открылся магический дар!

Подцепив Плюха, я расцеловала пушистую мордочку.

– Теперь у меня есть тайное оружие! Я могу узнать, как выглядит Лард без маски! – мне очень хотелось посмотреть, что из себя представляет король Тарквидо, который скрывал свое лицо даже тогда, когда в течение пяти дней ухаживал за находящейся в забытьи супругой.

Нашептав крохе желание, я выпустила оркиса за дверь. Тот покрутил мордочкой туда–сюда и уверенно пошел в сторону кают–компании, откуда доносились разговоры и смех офицеров. Я занервничала, боясь, что котенка обидят, даже пробежала на цыпочках через салон, желая вернуть котенка, но услышала голос мужа:

– Смотрите, кто к нам пришел!

***

В ожидании возвращения оркиса я так и уснула, сидя у двери – боялась не услышать его. Меня разбудили крики и топот множества ног, грохот чего–то тяжёлого, передвигаемого по полу, и непривычный для уха скрежет корабля. Я почувствовался толчок и сильный крен – корабль спешно разворачивался. Бутылка с водой поползла к краю подноса – именно это обстоятельство заставило меня подняться и кинуться удерживать бутылку. Но до нее я не добралась. Пришлось схватиться за спинку кровати, чтобы остаться на ногах.

Сердце громыхало почище барабана, в который на пристани бил немезиец, а первобытный страх мешал ясно мыслить. Хотелось бежать наружу, чтобы убедиться, что ничего ужасного не происходит. Неизвестность – вот, что страшило больше всего. Еще беспокоило отсутствие оркиса. Лард малыша не бросит, я была уверена, но вполне возможно, что ему сейчас не до котенка.

– Нельзя выходить, пока за мной не пришли! – убеждала себя я, подхватывая ленту, змеей сползающую по тумбочке. Наскоро заплела косу. Хорошо, что я так и не разделась.

Я торопливо оправила смятое платье и потуже затянула поясок. Серое, немаркое, с небольшим воротничком и пуговицами в ряд, платье было из походных и не требовало жесткого корсета. В тон к нему шли такие же практичные туфли – из кожи и на шнуровке. На корабле не до каблучков, здесь требовалось твердо держаться на ногах. Я это знала, потому что не раз ходила с отцом на верфи и обратила внимание, как глупо выглядят леди и лорды, что явились поглазеть на очередное произведение корабелов в атласе и бархате. Словно беспечные райские птички, забравшиеся в стаю умных воронов.

Громыхнуло так, что заложило уши. Судно качнулось. От страха я присела. Открыла рот, пытаясь избавиться от временной глухоты. Просто чудо, что во всем этом грохоте и треске я расслышала мяуканье. Распахнув дверь, я подхватила испуганного Плюха, который тут же сунул мордочку под мой воротник. Оркис весь промок, и сердце его стучало часто–часто.

– Боже! Да что же там происходит?

Неизвестность и отсутствие королевского посыльного, который, если бы мог, давно прибежал, толкнули меня на безрассудство. Скользя по стенам рукой, я вышла в салон, а оттуда перебралась в кают–компанию, где творилось невообразимое: меж болтающихся гамаков сновали матросы и офицеры, открывали амбразуры и ослабляли удерживающие пушки снасти.

Страх за судьбу корабля погнал меня дальше – на палубу. Сумрачное утро окрасило все серым цветом. Тревога чувствовалась не только в позах моряков, застывших в полном вооружении у левого борта, но и в воздухе. Я заметила матроса, того самого, что приносил ужин – он напряженно всматривался вдаль. Чуть поодаль от него заряжали орудие – команда действовала слаженно, сосредоточенно, в движениях чувствовалась уверенность, что немного меня успокоило. Судьба корабля в надёжных руках.

– Это он только предупредил, – произнес седовласый матрос, возвращаясь к прерванному разговору. – Поэтому ударил рядом.

«Он? Кто он?»

– Чего фарикиец от нас хочет? – откликнулся его сосед. Я, заслышав, что речь идет о ком–то из Фарикии, вся вытянулась, встала на цыпочки, но ничего не увидела. Лишь серое море.

– Вам лучше вернуться в каюту, – знакомый матрос заступил передо мной, закрывая обзор.  – Здесь оставаться опасно.

– Что случилось? – я попыталась обойти его, но он допустил неслыханную вольность – начал теснить меня в сторону кают. Я отступала, теряя надежду понять, что происходит.

– Ничего такого, с чем бы мы не справились, – ещё один шаг моряка, и мой нос уткнулся бы ему в грудь. Я даже успела рассмотреть герб Тарквидо на медной пуговице.

– Да как вы смеете? – прошипела я, когда расстояние между нами сократилось до непозволительного. Но фокус не удался – матрос не отступал.

– На нас идет вражеский корабль. Будет бой, – он не дотрагивался до меня, но было ясно, что не пропустит.

Я кивнула, сделав вид, что услышала и поняла грозящую мне опасность. Но слово «фарикиец» не давало покоя.

– «Жемчужина» готовится дать залп! Рик, за мной, – крикнул показавшийся из кают–компании офицер, и матрос, забыв обо мне, кинулся за старшим.

Я опрометью вернулась в каюту. Там, в сундуке, лежал свадебный подарок мужу – подзорная труба, инкрустированная золотом и драгоценными камнями. Мне просто необходимо было взглянуть на корабль! «Жемчужина» – адмиральский фрегат Фарикии.

Боясь оставить оркиса без присмотра, я сунула его за пазуху, расстегнув для этого верхние пуговицы платья, и вновь вернулась на палубу, где все подчинялось командам человека, стоящего на мостике. Отчего–то я была уверена, что это был король Лард.

Спрятавшись в тени грот–мачты, я приложила к глазу подзорную трубу. Немного покрутила линзу и неожиданно совсем рядом увидела капитанский мостик «Жемчужины». На нем стоял Теодор. Благодаря оптическому обману, принц казался так близко, что хотелось протянула руку и прикоснуться к нему. Я, затаив дыхание, всматривалась в до боли знакомое лицо, которое сейчас портила неприятная ухмылка.

То, что произошло далее, было настолько ошеломляющим, что я не удержалась на ногах и села на палубу. Подзорная труба вывалилась из моих рук и покатилась. Я смотрела, как ее швыряет то туда, то сюда, но не имела сил подняться. Перед глазами стояла картинка, как Тео надевает маску. Точно такую же, как у Ларда.

Раздался залп, и наш корабль содрогнулся. «Роза ветров» пальнула чуть раньше «Жемчужины». Дымом заволокло весь обзор. Прижав к себе оркиса, я поползла на четвереньках в сторону кормы. Рядом опять громыхнуло, и меня окатило водой. Платье мгновенно отяжелело, спеленало ноги неподъемными гирями. Не в силах двигаться, я привалилась к снастям и закрыла уши руками. Было страшно, в голове стоял гул. Корабль качнуло, и тут же обожгло руку болью. Я оторопело уставилась на тыльную сторону ладони, из которой торчала острая щепа. Если бы я не зажала уши руками, сейчас лежала бы мертвой. От страха я завыла, поэтому не сразу заметила, что грот–мачта надломилась и начала заваливаться в мою сторону.

Вдруг кто–то рывком поднял меня и взвалил на плечо. Я истерично заорала «Плюх!», заметив, что платье расстегнулось, и оркис вывалился. Мужчина подхватил котенка свободной рукой и побежал. Я видела, как в кают–компании вновь заряжают орудия, как готовится отдать команду офицер, а я бесполезным кулем лежала на плече того, кто мог сейчас заниматься важным делом. Муки совести терзали меня не меньше раны на руке.

Мужчина рывком открыл дверь и бросил меня на кровать. Следом полетел котик. Только сейчас я разглядела, что это был человек в маске. Его губы перекосило от гнева.

– Лард, это ты?

– Не выходи! – рявкнул он и мгновенно скрылся.

Я заплакала. От страха, от боли, от неизвестности. Я ничего не понимала. Почему Тео надел маску? Почему он напал на «Розу ветров»? Чтобы вернуть меня? Или отец прав, и фарикийский принц сделался врагом?

Я, сцепив зубы, зло выдернула щепу и быстро накрутила на руку полотенце. Уткнулась носом в подушку и разрыдалась. Стихла только тогда, когда маленький оркис потрогал меня лапой. Потом, привлекая внимание, тряхнул крыльями, брызнув в лицо холодными каплями.

– Чего тебе? – прошипела я и тут же устыдилась: он смотрел на меня такими несчастными глазами, что я почувствовала себя убийцей детей.

Я вытянула здоровую руку и погладила мокрую шерстку, но Плюх вывернулся и снова вперился в меня настойчивым взглядом.

– Что?

Стоило заглянуть к котику в глаза, как вновь произошло волшебство – в голове понеслись картинки. Я видела капитанскую каюту: крепкий стол с шестью стульями, вдоль стен, увешанных оружием, сундуки, слева стеллаж с бутылками, у окна на небольшом возвышении кровать на коротких ножках, по бокам от нее полки с книгами.

Открылась дверь, и в комнату вошел король со стаканом молока. Я через Плюха наблюдала, как Лард наливает молоко в блюдце и ставит его на пол.

Картинка сменилась – я поняла, что оркис не посчитал нужным показывать мне, как его кормят. Теперь капитан стоял у кровати спиной ко мне. Он снял с себя рубашку, звякнул пряжкой ремня.

Я хотела разорвать зрительный контакт, считая неудобным подглядывать за королем, но мой порыв так и остался невыполненным: Лард потянулся к голове. Щелкнула застежка, и на кровать полетела черная маска. Я не поняла, из чего она была сделана снаружи, но внутри ее обшивала ткань, точно повторяющая рельеф лица.

Я замерла, боясь пошевелиться. Сейчас я увижу своего мужа.

Король, так и не поворачиваясь, поднял с пола котенка и посадил рядом с маской.

– Ну, давай знакомиться, – произнес Лард. Улыбнувшись оркису, он убрал упавшие на глаза волосы.

Я закричала.

Это было лицо Теодора!

Не выдержав напряжения, я погрузилась в темноту.

Глава 6. Шаманка и ее ветра

Дуоэльо, дуоэньё дууу…

Шаниланда, шанибадо ююю…

Из открытого окна белокаменной башни лилась песнь. Но кто бы ни услышал ее, не понял бы в чем смысл странных слов. Давно, очень давно исчезло пустынное племя, обладающее Знаниями, а потому старуха, певшая под мерный шум прялки, не боялась, что кто–нибудь запомнит ее песнь и повторит слова: в чужих устах рифмы не обретут силы.

Барга уже перестала вздыхать, что не может поделиться Знаниями: из всего племени осталась лишь она – шаманка из рода Говорящих с ветрами. Последняя. Как бы ни упрашивала Барга, как бы ни сетовала на возраст, своевольные ветра отказывались найти ей преемника. А груз Знаний тяжел, не каждому смертному по плечу. Вот и тащит она свой век, не желая, чтобы магия умерла вместе с ней.

Вертелось веретено, узловатые пальцы привычно поправляли нить, скручиваемую из шерсти песчаного ирга, а старая Барга носилась мыслями там, где она была молодой, где улыбалась мужу и распахивала руки, чтобы обнять сына. Много ей лет, очень много. Зубов во рту осталось всего три, но она никогда не жаловалась. Зачем старухе зубы, если она ест мягкую халву и пьет прохладный щербет?

Дуоэльо дууу…

Старуха оборвала песнь. Вспомнила, как когда–то, когда косы были толстыми и лежали на плечах словно две черные змеи, сидела она на песчаном берегу и ждала возвращения морского ветра. Дуоэльо запаздывал, но Барга не злилась. У ветра много забот. Не стоит торопить того, кто может отвлечься и наворотить дел.

В этот день ей с вечера не моглось, тянуло к морю. Словно кто толкал в спину. Она и пошла, не дождавшись утра. Перед выходом из шатра обласкала взглядом лицо безмятежно спящего сына. Совсем мужчина, хотя всего семнадцать. Не зря же к ним начала захаживать сваха Басира, примеряясь как бы половчее связать род Говорящих с ветрами с девушкой из клана Зыбучих песков. От их союза родились бы сильные воины, а племени нужна защита.

Проезжие поговаривали, что на юге Кухары появились черные всадники, которые ведут себя странно: останавливаются в оазисах, платят за постой щедро, но о себе ничего не рассказывают, а все больше вопросы задают. Ищут кого–то. И все бы ничего, всадники всякие пересекали пустыню, но те разъезжают на лошадях, которых и лошадьми–то назвать трудно – словно их обглодали до косточек, оставив ради развлечения нетронутыми гривы и пушистые хвосты.

Слышала Барга, что кони те не знали устали и не вязли в песках. И пустынный ветер им был не страшен – не собьет с ног, поскольку дуть на таких, все равно что воду лить в решето. Не за что зацепиться. Это и тревожило. Сняться бы с места, уйти к дальним оазисам, уберечься от лиха, но нельзя – жена главы племени на сносях. Она не могла взрастить в себе семя долгие десять лет.

«Вот родит Малия, и сразу уйдем, – улыбался Кирза, а тревогу из глаз убрать не мог. – Куда мы ее сейчас потащим? Не выдержит долгий путь. А может еще и пронесет. Не тронули ведь черные всадники никого до сих пор».

Барга кивала. Знала, что осталось потерпеть чуток, живот у Малии уже опустился.

«Страшно мне, Кирза. Только наше племя владеет магией, вот и чудится, что нас ищут».

Вот и сейчас, в ночи, вдруг защемило сердце. Барга шумно выдохнула, отгоняя тревожные мысли. Муж услышал, повернулся, зашелестел простынями. Она приложила палец к губам, когда Одиил, прищурившись из–за свечного огня, хриплым со сна голосом спросил:

– Куда?

– Я скоро.

Скоро не получилось.

Знала бы, что видит в последний раз, поцеловала бы, обняла крепко и… не ушла.

Шанибадо налетел внезапно. Зло толкнул в спину, заставил песок скрипеть на зубах. Барга отмахнулась от пустынного ветра. Она слушала историю о спасении мальчика дельфинами. Тот упал за борт, и никто из взрослых его крика не услышал. Корабль шел как шел.

– И что? – требовательно спросила Барга у морского ветра. – Трудно было не дать уйти? Зачем наполнять паруса?

Дуоэльо виновато пропел, что не сразу заметил. Мальчонка как щенок мелкий, и брызг от него, как от упавшего в воду камешка. В море полно звуков, особенно если волна высока.

– А что же второй малец? Никого не позвал?

Морской ветер дунул в лицо, разрешив увидеть, как мальчишка отскакивает от борта и, пригнувшись, бежит к себе в каюту. Забирается в гамак и притворяется спящим.

– Хорошо, хоть дельфинов не разогнал, – проворчала она, вновь ощутив толчок пустынного ветра. В раздражении повернулась к нему, никогда прежде не позволявшему непочтительного отношения к шаманке. – Что тебе, Шанибадо?

Тот завыл, заплакал, и сердце у Барги оборвалось. Бежала к оазису по полусогнутых ногах, руками держалась за песок, падала, поднималась и вновь бежала. Южный ветер подталкивал в спину, морской летел рядом – Барга чувствовала его прохладные струи на своем лице.

Добежав, остановилась. Сначала засомневалась, подметив, как спокоен оазис, даже хотела наказать Шанибадо за испуг: птицы, вон, беспечно поют, прыгают с ветки на ветку, лакомятся инжиром и финиками.

Глупые, глупые птицы. Глупая, глупая Барга.

Увидела валяющееся покрывало, но прошла мимо, и лишь жук–скарабей, деловито катящий шар с прилипшей к нему красной нитью, заставил обернуться. И ахнула Барга, заметив, что из–под того покрывала торчат босые ноги. Подбежала, откинула ткань и осела.

Малия. Мертвая, вся в крови, прижимает к себе тело долгожданного сына. Такого же мертвого.

Завыла Барга, побежала к своему шатру, перепрыгивая через полураздетых соплеменников – тех, кто успел выскочить, но не сумел спастись. Ворвалась в свой шатер и споткнулась о тело мужа, прикрывающего собой сына. С трудом откинула Одиила и закричала, спугнув тем звериным криком птиц.

Когда слез не осталось, поднялась. Шатаясь выбралась из шатра. Ветра ждали снаружи. Робко прятались среди ветвей.

– Искать! – приказала Барга. Метнулись ветра. Припали к земле, словно псы. Понеслись по следам, что быстро терялись в песке.

И как они не встретились с отрядом, направлявшимся к морю?

Барга залегла за барханом, сливаясь с песком. Прислушалась к тихому говору.

– Отчего оно не чернеет? Уже должно было. Я сам каждого пустынника проверил, спасшихся нет.

– Значит, кто–то из Знающих еще жив, – главарь, отличающийся от остальных разбойников огромным копьем, на наконечнике которого горели магические символы, стоял в центре ватаги.

– Вернемся в оазис?

– Нет, – колдун каблуками ударил по бокам лошади, тело которой было похоже на высушенные и переплетенные корни дерева: ее кости пожелтели от солнца и времени. – Схоронимся в песках, выследим последнего. Он придет, чтобы похоронить мертвых. Вы налево, мы направо.

Отряд разделился и неспешно направился по разные стороны от стойбища. По мере их удаления черные одежды серели, и вскоре всадников невозможно было отличить от песков. Лишь наконечник копья, раззадоренный магической кровью, горел яркой звездочкой.

«Вот, значит, как снимали магическую жатву», – Барга закрыла глаза, не в силах смотреть на наконечник, что убил ее соплеменников. Выходит, если артефакт поразит и ее, Знания перейдут к колдуну–убийце.

Стоило последнему разбойнику скрыться, стихшие ветра, боящиеся пошевелить хоть песчинку, вновь поднялись. Гневно метнулись следом, но Барга их остановила.

– Шанибадо, с налету с ними не справиться, – она помнила рассказы путников, что даже самому мощному ветру не под силу сдуть костлявую лошадь, хоть как ни пои его яростью. – Первым выступишь ты, Дуоэльо. Сделаешь одежду всадников мокрой, тяжелой, а кости лошадей влажными. А потом наступит твой черед, Шанибадо – облепи их песком, да так, чтобы закаменели. Пусть булыжникам пойдут ко дну.

Сказала и села ждать результата. Возились ветра недолго. Сначала морской нагнал туч и пролился неистовым дождем, потом пустынник взвился песком, поднимая в воздух тот, что остался сухим.

Она обернулась лишь однажды, когда услышала вой. Два ветра тащили всадников к морю. Лошадям даже не приходилось перебирать ногами – под слоем песка они казались застывшими каменными фигурами. Похожие статуи Барга видела на главной площади столицы Аккории, куда ездила с мужем и сыном.

Шаманка поднялась в полный рост и рассмеялась. Ей понравился ужас в глазах того, кто захотел забрать себе магию Знающих. Колдун был еще жив, хотя не мог вздохнуть – его рот забило песком. Он так и держал в руках копье, теперь никому не нужное.

И как бы ни были тяжелы кони и их всадники, пролетели над водной гладью точно пушинки, а потом разом ухнули вниз. И пропали в море бесследно. Лишь волны, расходящиеся кругами, набежали на берег, омыв босые ноги шаманки.

– Молодцы, – прошептала Барга обескровленными губами. Месть и для нее не прошла даром: вмиг черные волосы окрасились в цвет пепла, а по лицу пролегли глубокие морщины. Она знала цену магии, когда отправляла ветра на убийство, отрывая от себя одним махом десятки лет жизни.

Шанибадо ююю…

Вновь зашумела прялка. Барга, смахнув с лица слезу, обратилась мыслями к другому мальчику, которого после смерти своего посчитала сыном. Ее, умирающую от голода и болезни, подобрали люди королевы Леадии, а после, заметив целительские способности и тягу к детям, определили в няньки к принцу Ларду.

Сколько было в том вражеском отряде всадников – не более дюжины? Взамен каждой отнятой жизни Барга поклялась поднять на ноги ребенка, на котором лекари поставят крест. И у нее получилось. Ни одно дитятко шаманка не отпустила в мир теней.

Лард был последним, двенадцатым.

Старуха помнила, как впервые увидела мальчика. Он почти не разговаривал, смотрел затравленным зверенышем, и только Барга смогла отогреть его душу. Оба видели смерть, оба были одиноки в чужом мире. Но об этом тс–с–с–с…

Лард, превратившись в мужчину, не нуждающегося в няньке, так и не отпустил ее. А куда ей стремиться, если она полюбила его как родного? Даже теперь, когда нет ни старого короля, ни королевы Леадии, а Лард сделался правителем Тарквидо, она рядом с ним. Поддерживает и как может заботится.

Никому и никогда не расскажет старая шаманка, что Лард не родной сын королевы. У той детей не было и быть не могло. Владеющие проклятым даром Омито всегда бесплодны. Сам по себе дар совсем неплох, и проклятым его называли лишь потому, что до последнего неизвестно, кого и когда он поразит. Судьба «счастливчиков» – монастырь Омито, где церковники направляли многогранные способности подопечных на благо государства.

Но король любил Леадию, поэтому скрыл пробуждение дара у жены, хотя понимал, что наследника ждать не придется. А тут такой подарок: дельфины вынесли к их кораблю маленького мальчика.

Как он оказался в открытом море, и где его родители, оставалось только гадать, но Леадия, взяв обессиленное тельце на руки, сразу поняла, что нужно делать, чтобы мальчика приняли за ее ребенка. Ей помогла та самая проклятая магия Омито – королева умела менять воспоминания. Леадия стерла малышу память с образами былого, и чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, внушила другую, новую историю.

Тем днем, когда Леадия решилась поменять воспоминания не только у малыша, но и у своих приближенных, а использование дара Омито в корыстных целях считалось преступлением, король затеял торжество – празднование шестилетия наследника.

Конечно, у народа обязательно вызвало бы недоумение, откуда вдруг взялся ребенок, где его скрывали, и почему королевская чета и словом не обмолвились об его существовании, но ничего этого не случилось. Каждый из подданных получил королевское благословение: небольшой амулет, что вешался на шею – ценный дар, способный принести удачу. И никто не почувствовал, что вместе с артефактом был одарен искрой Омито. Так, из памяти населения начисто стерлось, что до сего момента у правящей семьи наследника не было.

А чтобы защитить Ларда от возможного опознания чужеземцами, ввели церемонию выхода королевской семьи в свет: отныне запрещалось видеть, а тем более изображать лица правителей. Королевская семья надела маски и обзавелась двойниками–телохранителями.

На зажжении первого огня в храме Стихий, знаменующем начало года, горожане и иностранные гости могли лицезреть трех королев, трех королей и трех принцев. И никто не знал, где настоящие правители, а где их слуги. Леадия надеялась, что со временем Лард изменится, и в нем трудно будет опознать потерянного малыша, однако судьба распорядилась иначе.