Злой человек Операй Александр
Все двери закрыты, но служба идет.
Из динамиков на крыше часовни звучит старческий голос:
– Это не оживленная магистраль, что ведет ввысь. О нет, это дорога в ад.
Иван не смог разобрать другие слова.
Ветер задул с новой силой и все звуки слились в диком стоне и свисте надвигавшейся бури.
Город заносит песком. Вечный прилив. На улицах царит запустение. Автобусные, троллейбусные, трамвайные маршруты ведут к заводам, которых давно уже нет. Плакаты вдоль дороги рекламируют лучшую жизнь и продают барахло. Здания без окон и дверей зияют черными дырами. Тысячи пустых глазниц следят за Иваном. Школа, детсад, поликлиника, торговый центр, жилые дома. Одинаковые микрорайоны тянутся до самого центра. В большинстве из них давно нет ни воды, ни электричества. Многоэтажки превратились в семейные склепы. В квартирах валяются книги, фотографии, детские игрушки, мебель и трупы.
Городской парк с аттракционами выглядит скверно. Карусели покрылись ржавчиной и скрипят на ветру. Всюду ямы, камни, разрывы. Зал игровых автоматов, «Дом вверх дном», «Комната страха» и «Замок с приведениями» рассыпаются в прах, но все еще ждут новых клиентов. В торговых павильонах лежат сувениры, одежда и обувь, пляжные аксессуары, сумки и рюкзаки.
На площади у кинотеатра валяется памятник миру. Скульптуры людей несут на руках земной шар. Прикрытое трауром лицо женщины лежит на плече мужчины и плачет. На постаменте граффити: проклятия и молитвы.
Gott ist tot.
Отче! Прости им, ибо не знают, что делают!
Иван едет дальше.
Колеса автомобиля скребут по асфальту. Старая резина протерлась до корда. За целую вечность, что прошла с момента покупки машины, он так и не смог найти время поменять шины. Сделать что-то маленькое, никому ненужное, кроме себя самого. Впереди всегда маячила главная цель. Работа. Казалось здесь больше нечем заняться. Он обязан работать. Иначе все поглотит чувство вины.
Иван пробовал вспомнить, что же ему нравилось в жизни, но в голову лезли лишь глупости. Вкус сладкой ваты, книги, разговоры шепотом. Важное куда-то исчезло, высыпалось из карманов вместе с острым, скрипучим песком, который поднимался все выше в небо, готовясь накрыть город огромной пыльной тучей.
В конце улицы он заметил двух мужчин и женщину. Они рыскали по всему кварталу в поисках еды и припасов. Худые, грязные, в струпьях на коже. Больше не люди. Крысы на груде стекла от разбитой витрины продуктового магазина. Их засушенные голоса подстать ветру. Бессильное бормотание.
Женщина заметила машину и выбежала из тени подворотни на улицу под палящее солнце. Она потянула к Ивану свои худые, длинные руки: ветки мертвого дерева. Еще чуть-чуть и они сломаются под натиском ветра. Иван остановился и заглянул ей в глаза. Она не смутилась, даже не подумала отвести взгляд, только придвинулась ближе.
Безумная.
Одержимая.
Чудовищно уродливая.
Счастливая.
И это – последнее – вывело Ивана из оцепенения.
Он отдал ей остатки воды и собачью еду.
5
Больница едва уцелела в недавнем пожаре. Большое обгорелое здание без рам, без крыши. Трещины и тёмные провалы на стенах. Все вокруг покрыто чёрной коростой.
Люди и вещи исчезли.
Ветер поет.
Эти странные, одинокие стоны будто пришли с другой стороны. Трубадур запустения и развалин метет пыль и пепел по вспухшей земле. Он вроде как рад, что все здесь погибло. Теперь у него есть с чем играть.
Иван бросил машину на парковке для персонала и прошел через пост охраны в приемное отделение.
В зале ожидания пахло дымом и гарью. Пол в пятнах крови. На стойке регистратуры разбросаны документы. Смотровые завалены мусором. В шкафах и ящиках пусто. Ни лекарств, ни шприцов. Все разграблено и следы преступления исчезли в пожаре.
Он прошел по узкому коридору в глубь здания и замер у входа в центр сканирования и картрирования головного мозга. Левое плечо предательски дернулось. Дыхание сбилось. Иван опустился на колени и провел ладонью по остаткам скамьи у стены. Пальцы покрылись сажей. На оплавленном металле остался след. Четыре неровные полосы, будто шрамы на теле.
Здесь он впервые встретил Алису.
В тот день Владивосток номер 1 оторвался от земли и направился к звездам, но через несколько минут после старта разрушился и взорвался. Обломки корабля упали на город. Жилой квартал рядом с побережьем оказался охвачен огнем. Несколько зданий рухнули, похоронив под собой сотни людей.
В морге нет мест. Солдаты приносят тела и бросают их вдоль стены.
Все столы в центре сканирования и картрирования головного мозга завалены мертвецами. Врачи пробуют вытянуть из них хоть какую-то информацию.
Иван снял перчатки и швырнул Радость-17 на пол. Он не знал, что еще можно сделать. Труп маленькой девочки никуда не годился. Затылок расплющен, мозг вытекает наружу. Она умерла навсегда.
Коллеги пялились на него отовсюду. Если на них не смотреть, то они вовсе будто исчезли. Здесь только шорохи-скрипы и далекий-далекий, едва различимый гул океана.
Себя так легко обмануть.
Мелатонин, серотонин, адреналин, тестостерон, прогестерон. Эта реальность никогда нереальна.
В лаборатории пахнет кровью, плотью, металлом. Вентиляция не работает. Старые аккумуляторы, едва держат заряд. От солнечных батарей ночью нет проку.
Он больше не может дышать этим смрадом. Ему нужна сигарета. Он взглянул на часы. Была полночь. Самое время сходить распечатать последнюю пачку.
Он вышел в коридор и какое-то время стоял в тишине.
Сигарета тлеет сама по себе, но вонь табака не спасает.
Руки по локоть в крови, от одежды смердит мясом и гарью.
Он закрыл глаза и на секунду отключился.
Кто-то плакал во тьме.
Всхлип.
Стон.
Задержка дыхания.
Выдох.
Снова всхлип.
Тихие, сдавленные матюки.
Он огляделся по сторонам и увидел девушку в грязном, кровавом, но все еще желтом платье. Вся в мелких ссадинах и порезах, посыпана пеплом. Она сидела на скамейке ожидания у стены смотровой и баюкала на весу свою обожжённую руку. Другой рукой она крепко держалась за сиденье скамейки. Её сломанные ногти царапали обивку. Костяшки пальцев на сжатом кулаке побелели.
– Эта часть больницы закрыта для посетителей. Вам лучше вернуться в приемное отделение.
– Там нет мест. Все врачи заняты.
Шепот. Почти шорох.
Сухие, потрескавшиеся губы.
Блуждающий взгляд, который избегает зрительного контакта.
– Здесь может находиться только медперсонал.
Она выдохнула, а затем, набрав в легкие как можно больше воздуха, сказала ему и всей этой чертовой больнице:
– Я жду уже десять часов. Гребанных десять часов, доктор! Хотите человечину с кровью на ужин?
Алиса протянула ему увечную руку.
И не то, чтобы она сказала что-то уж слишком мерзкое для слуха Ивана, но он почувствовал в себе это. Нечто безумное, готовое согласиться на предложение. Ведь никто не узнает. Ненависть, скука, страхи, сомненья, ложь и молчанье. Все сгорит под прямыми лучами звезды ровно в полдень, когда тени исчезнут и человечество вымрет.
Он открыл смотровую и принялся искать обезболивающее. Так проще бороться с кошмаром. Работа всегда помогает. Это единственное, чем здесь еще можно заняться. Иначе все поглотит пустота. Краем глаза он видел с каким трудом девушка встала со скамейки. Она сделала шаг и едва не упала. Глубокий вдох. Задержка дыхания. Выдох и всхлип. Шарканье ног. Шелест платья. Все раздражает. У этой незнакомки есть своя миссия: доконать его окончательно.
Алиса присела на край кушетки в углу смотровой.
– Говорят, Бог покарал нас.
Иван промолчал.
Он вколол ей анестетик и дал выпить жаропонижающее.
– Боль куда как реальнее, чем Господь.
– Хотите отрезать мне руку, потому что я в него верю?
– Я должен осмотреть ваши раны и обработать место ожога.
– У вас улыбка кота.
– Ничего не поделаешь. Все мы не в своем уме.
– Нет. Здесь просто все размывается. Эта комната кружится. Кружится. Кружится.
Иван кивнул и потянулся за инструментами.
Он очистил ожоги от грязи и обрывков кожи. Раны обработал раствором антисептика и удалил вскрывшиеся пузыри. Некоторые из них уже загноились и стали похожи на капли застывшей пластмассы. Пришлось надрезать их у основания, чтобы гной вышел наружу. Признаков инфекции не было, и он не стал трогать свернувшийся сухой фибрин, боясь травмировать подлежащее ткани.
Девушка отвернулась к окну. Она терпела боль молча, но Иван видел, какими тонкими стали её губы, а из-под крепко-крепко сжатых век выступили слезы.
– Сегодня утром я проснулся от того, что кто-то чужой бубнил на весь дом. Телевизор на первом этаже работал всю ночь. Наверное, мои собаки решили, что я обезумел и устроил марафон старых фильмов. Они лежали на диване и слушали проповедь о конце света. Мужчина в деловом костюме сказал им, что в одной только Франции работает более восьмидесяти атомных станций. Он попросил собак приготовить себе кофе, сесть у окна и представить мир, в котором вдруг исчезли все люди. Потом он щелкнул пальцами, изобразив, как разом грохнули атомные станции мира, и Земля раскололась на части. Мармелад громко завыл, а Лопата спрятала морду в подушку. Дом немного тряхнуло. В тот самый момент Владивосток номер 1 взорвался и упал на город.
– Ему не стоило этого делать.
– Щелкать пальцами?
– Пугать ваших собак.
Алиса улыбнулась. Тихая, грустная.
Их взгляды встретились и замерли. Город исчез. Они остались одни на планете.
Тогда и много позже Иван думал, что всему виной чувство жалости. Теперь он понимал, что ошибся. Мертвое, почерневшее здание больницы нашептало ему правду. Он пережил воспоминание еще раз и наконец-то разглядел, какой на самом деле была его жена.
Он ухватился за нее, когда все вокруг рухнуло.
6
Иван прошел по коридору больницы в сторону лестницы.
– Мы умрем не на самом деле, – говорил он когда-то Алисе, – Существование человека на Земле лишь нечто временное и несовершенное. Сеющий плоть пожнет тление, но сознание – это не материя и не энергия. Это – информация. Вот в чем разгадка. Вот что удивляет. Сведения о любой системе, о её структуре и функции можно изменить, превратить из одной модели в другую, переписать исходный код и представить факты и понятия в новой форме, породив различие от первоначальной интерпретации. Владивосток номер 5 всего лишь огромное хранилище данных с возможностью их редактирования.
Иван ускорил шаг.
Лестница, ведущая вниз, оказалась разрушена. Несколько пролетов и перила валялись на дне колодца площадки. Двери в подвал погнулись и едва держались на петлях. Иван кое-как расчистил проход и протиснулся в темное помещение.
Всюду кабели и провода.
Пол усеян комками полусгнившей студенистой массы. Большая часть оборудования вышла из строя и ни на что не годится. На серверных стойках у дальней стены редко-редко вспыхивают огоньки ожидания системы хранения данных. По всему помещению расположены бассейны цилиндрической формы. Они заполнены серым гелем. В центре по кругу стоят металлические колбы и холодильные камеры. Некоторые из них пустуют, в других разлагаются человеческие тела: мужчина и женщина.
Иван сел за стол у стены и включил компьютер. Он уставился в монитор, сосредоточив внимание на загрузочном экране, чтобы не видеть труп женщины. Её лицо изменилось. Она открыла рот и стала похожа на птицу. Это мешало ему. Все вокруг казалось ненастоящим. На руках была кровь. Во рту вкус океана. Прошлое и настоящее смешались и превратились в кошмар.
Женщина-птица спросила:
– Разве одна и та же личность может существовать в нескольких местах пространства одновременно?
– Замолчи.
Он отмахнулся от призрака и попробовал связаться с Владивосток номер 5.
Компьютер издал слабый писк, когда спутник-ретранслятор вошел в зону видимости и направил антенны в сторону корабля. Сигнал с трудом прорвался свозь космический шум и достиг Владивосток номер 5, но связь была неустойчивой и постоянно прерывалась.
Иван взглянул на шкалу помех. Приборы показали выброс на Солнце. Вся планетарная система оказалась заполнена солнечным ветром и магнитным полем звезды. Передать данные без ошибок не выйдет. Часть информации будет утеряна. Воспоминания о матери и отце. Память о глупых собаках. Гул океана. Вкус лимонада. Фильмы, музыка, книги. Что-то еще? Желания, убеждения, взгляды, характер. Всё то, что нельзя свести к знаниям. Миллиарды зеттабайт информации исчезнут по методу Гутмана. Пространство заполнится другими данными. И нет никакого способа восстановить удаленные файлы.
Мысль была неприятной. Она сводила с ума.
Иван огляделся по сторонам.
Мертвецы в колбах молчали.
И все же кто-то шептался с ним в темноте дрянным голоском, который проникал в мозг, будто червь и выедал там остатки разума:
– Заколдованный топор отсекал конечности, взамен которых кузнец выковывал новые до тех пор, пока человек не превратился целиком в Железного Дровосека.
Она рассмеялась.
Тьма скрывала её. Звенел только голос. Он звучал отовсюду. Эхо отражалось от стен и смех повторялся снова и снова до тех пор, пока не стал частью песчаной бури, которая скреблась по стенам больницы, будто безумец. Призраки прошлого бродили среди руин. Шепотки-разговоры. Стоны и крики. Ветер выл сердито, тревожно.
Пора уходить.
Настоящее разрушается.
Его невозможно исправить. Разобрать на части. Понять в чем причина поломки. Сегодняшний день давно вышел из строя, остается только уничтожить его. Больше нет чувства вины. Только ощущение отчужденности и беспомощности. Никакой веры и надежды в будущее. Только негативное отношение к самому себе. Здесь и сейчас. Эмоции переходят в действия.
Иван вынул из ящика стола Радость-17.
Небольшой черный квадрат бросил мрачную тень на потолок. Под трещинами на поверхности прибора проступил красный цвет. Тайна, которую он скрывал, вызывала чувство тревоги. То был всего на всего инструмент, который казался ценным, но на самом деле являлся проклятием. Физическое воплощение стремления к переменам. Желание изменить жизнь. Отбросить настоящее и найти что-то другое. Отчаянная попытка освободиться от бремени природы. Перестать быть человеком.
Иван подключил Радость-17 к компьютеру и закрепил силиконовые электроды на голове и груди. Пластины пахли грязью и потом. Эта вонь никуда не исчезнет. Она будет здесь еще много лет. Может быть, лишь в самом конце, когда планета превратится в огненный шар, последняя молекула с запахом человека обратится в ничто.
Нервная дрожь.
Руки живут своей жизнью. Им нужна сигарета. Достаточно просто зажать фильтр между пальцев. Это всегда помогает. Переизбыток эмоций. Сильный страх. Нет. Это усталость. Нужно мыслить рационально, Иван. Поговори сам с собой. Успокойся. Ты же знаешь. Смерть нужна лишь для того, чтобы обрести жизнь вечную. В конце времён состоится всеобщее воскресение из мёртвых. Сейчас даже вообразить невозможно, но ты родишься вновь. Вперед ногами. Твоя воля никогда не умрёт. Она сохранится после распада тела и со временем окажется в новой оболочке. Зачем же, бояться?
Иван подождал пока соединение с кораблем станет стабильным и ввел команду на передачу данных. В ушах затрещало.
Стены качнулись и задрожали.
По монитору компьютера побежали цифры.
Загрузка через:
– Три.
– Два.
– Один.
Глава 2
1
Продавец умер напрасно.
Кто-то загнал его, словно зверя, в грязную темную подворотню и прикончил выстрелом в спину. Пуля сломала позвоночник и прошла дальше, повредив сердце и легкие
Кровь мешалась с дождем и текла по асфальту в сторону мусорных баков.
Ночь выдалась скверной.
Ветер несет в город шторм. Огромный, холодный океан разрушает дома на побережье. Здания падают под натиском волн с глухим всхлипом, и в этом непрерывном чавканье тонут все звуки. Яркие всполохи молний режут небо на части. Хлещет дождь.
В подворотне темно. Свет фонарей вдоль дороги едва попадает сюда. Я скрываюсь в тени обветшалого дома. Никто не заметит меня даже если пройдет в полуметре. Хочется закурить, но нельзя рисковать. Ночь теперь ближе к рассвету.
Псевдо-крысы добрались до тела раньше меня. Мерзкие твари сбежались на запах свежего мяса. Больше медлить нельзя. Я достаю из кармана Радость-17 и проверяю запас батареи. Заряд исчерпался на половину. Допотопное барахло тратит энергию слишком быстро. Чувство тревоги гложет меня.
Я переворачиваю труп продавца на спину и подключаю прибор к разъему на затылке. Программное обеспечение ведет себя странно и выдает ошибку, после которой не запускается вовсе. Приходится начинать все сначала.
Псевдо-крысы мешают работать, лезут под руки, норовят укусить. Твари пищат и грызнутся.
Ветер приносит запах KENZO. Сирень, мандарин, мята и сера.
Я замираю на миг.
Нервно скрипит пожарная лестница. Капли дождя падают с крыши и гулко стучат. Одежда промокла, но я не чувствую холод. Ноги дрожат, руки трясутся, на лбу выступил пот. Всюду кровь и вода. Я достаю из кармана пальто две таблетки лекарства. На вкус, как дерьмо, но действует быстро. Безумие отступает.
Радость-17 пищит на всю подворотню. Прибор закончил работу, но хранилище данных заполнилось всего на десять процентов.
Убийца стер продавца подчистую.
На улице кто-то смеется.
Я замечаю мрачную тень. Она наблюдает за мной из-за угла подворотни. Её лучше не видеть. Не встречаться с ней взглядом. Она прячет под черным плащом костлявое тело и пустые глазницы, на дне которых шевелятся скользкие черви.
Я хватаю Радость-17 и прыгаю через забор на другую сторону подворотни. Ноги несут меня черт-те куда.
Дождь бежит за мной следом, как полицейский. Никак не оставит в покое. Я не знаю в чем виноват. По какой-то причине он ненавидит меня. Может быть потому, что я ненормальный, бродяга или просто рожей не вышел. Никто обо мне не заплачет, если я утону. Такие, как я исчезают бесследно.
Ветер гонит тучи в сторону гор. Может быть, там живет человек, которому под силу остановить плохую погоду. Он бы мог заработать кучу денег, отменяя грозы и ливни в тех местах, где они действуют людям на нервы. Он бы мог стать счастливым, окажись, что ему нравится дождь.
Я иду к перекрестку, ненастье движется следом.
Город похож на челюсть огромного зверя. Нужно подняться повыше, чтобы увидеть, как серая масса домов, гаражей, торговых центров, банков, больниц, фабрик и заводов превращается в зубы. Частокол понатыканных тут и там пеньков и клыков перемелет любого, кто осмелится сунуть свой нос не туда. Город кишит полицейскими и агентами службы надзора. Видеокамеры на каждом шагу. Под облаками бесшумно висит беспилотник. Ждет свою жертву.
Ночью лучше быть дома. Сидеть на диване и смотреть телевизор.
Я улыбаюсь при мысли о выпуске новостей. В перерыве между подборкой о спорте и прогнозом погоды вставляют рекламу корпорации «ОЗМА». Порно-актриса Алиса Астахова медленно идет вдоль линии берега. Солнечный день, белый песок, океан. Она смотрит в камеру нежным, чувственным взглядом и говорит:
– Идеальное тело. Идеальная жизнь.
Оператор умело скрывает за кадром всё запрещенное в вечернем эфире, но картинка настоящее порно. Девушка предлагает себя каждому зрителю в городе.
Я бы остался с Алисой в этот вечер. Я бы провел с ней все свои дни будь у меня пара лишних таблеток лекарства. Но я облажался. Иногда так бывает, ведь я не один внутри моей головы. Этим утром там был кто-то еще. Он долго глядел на меня и решил, что фундаментальные штуки, из которых построена жизнь: любовь, привязанность, принадлежность, отношения, никогда со мной не случались. Ни друзей, ни подруг, ни семьи. Я плохой человек. Это нужно исправить. Чужак выбросил все таблетки и слил мою жизнь в унитаз.
Вот уже несколько лет он рвется наружу. Заключенный в сетке нейронов, он хочет жить в полную силу. Его воля несгибаема, жажда воплощения неутолима, и однажды он победит.
Мне нужно спешить. Я должен достать хоть немного лекарства. Аптеки, врачи, подпольные фабрики, химики-одиночки, почти все под контролем службы надзора, но я надеюсь на Михаила. Он получит все, что скачала Радость-17 из памяти продавца, и в обмен на информацию, даст мне таблетки.
Я слышу щелчок внутри головы. Обратный отсчет, как предвестник забвенья. Сейчас я исчезну, и кто-то другой в моем теле вернется домой, бросит курить, устроится на работу, оплатит долги, купит машину, обзаведется семьей. Чужак найдет себе место в этом кошмаре.
Город уходит на дно. Словно нарисованный сквозь занавеску на кухне, которая отделяет коридор от прихожей, он полыхает миллионами окон. И свет, размытый, дрожащий, разобранный на оттенки от белого-желтого до красного-синего-черного, превращает ночь в сумерки, сквозь которые я различаю проблемы.
Двое полицейских в конце улицы идут мне на встречу. Значок службы надзора у них на груди похож на лицо человека без глаз, рта и ушей. Символ безликого правосудия. Не способное в общей своей слепоте, глухоте и в безмолвии быть персональным, личным, исходить от кого-то конкретного, призванное защищать общество столь же серое и обезличенное во благо всех и никого. Когда-то полицейские были людьми, но теперь это слуги закона.
Я озираюсь по сторонам. Нужно бежать. Спрятаться. Затаиться. Но вокруг только стены, столбы, остановки, машины, двери и магазины. Мне некуда деться. Я псевдо-крыса внутри лабиринта из железобетона! Будь проклято все. Трижды сгори до рассвета.
Я бегу к подворотне.
– Эй! – кричит полицейский, – Ну-ка стоять!
Я падаю на колени, руки кладу на затылок, подбородок прижимаю к груди. Вот и всё. Это конец. Я не могу ничего изменить. Врачи ковырялись во мне слишком часто, и теперь я подчиняюсь приказам. Пожелай полицейский со мной разобраться, мог бы просто запретить мне дышать.
Шаги становятся ближе. Звук, встающих на место цилиндров полицейской дубинки, словно шелест змеи за спиной. Я вбираю голову в плечи. Жду удара. Негодяям вроде меня никогда не будет пощады. Я угроза порядку. Люди всегда ждут от меня чего-то плохого. Все мои интересы за пределами общего блага. Все, что я делаю нарушает текущий порядок вещей. Я навсегда останусь убийцей.
Полицейские проходят мимо меня. Я им не нужен. Их привлек кто-то другой. Краем глаза я вижу в куче мусора под стеной человека. Словно червь, на мокром асфальте, он ползет в подворотню, подальше от яркого света. Его лицо, когда-то разбитое мощным ударом, похоже на маску. Кожа и мясо срослись кое-как. Ноздри срезаны, будто ножом, рот без зубов, череп сплюснут в правую сторону.
– Хватит скулить, – говорит полицейский и достает из кармана Радость-17.
– Не крутись.
Человек подчиняется, и полицейский включает прибор.
– Ненавижу бродяг.
Второй полицейский смеется.
– Гляди. Это копия.
Я испытываю отвращение ко всему, что происходит. Мерзкий дождь, крики и голоса, гул машин, шелест колес по асфальту, стук дверей и грохот вагонов метро, и плеск океана, и смех полицейских, и жалкий скулеж человека с разбитым лицом. Все опротивело мне. Я должен быть дома. Смотреть телевизор.
Я достаю из кармана таблетку.
Чужая воля слабеет и приказ полицейского больше не действует на меня. Стиснув зубы, я поднимаюсь с колен и ухожу вдоль стены в подворотню. Красная пелена закрывает глаза, приступ боли давит виски, и кровь вот-вот разорвет мне башку. Кто-то чужой вместе со мной улыбается моим ртом. Мысль о выпуске новостей вызывает у нас умиленье. Мы вспоминаем, что после восьми идет сериал, в котором женщина полицейский безжалостно и со знанием дела убивает мужчин. Они сбежали из тюрьмы на высокой орбите планеты и теперь пытаются скрыться от службы надзора, затерявшись в самых неблагополучных районах. В каждой серии умирает кто-то один. Преступники похожи на обычных людей, но у женщины дар. Ей достаточно посмотреть на человека, сказать ему пару слов, и картина ясна. Убийцы все как один: огромные скулы и челюсть, зубы, похожие на клыки, тонкие губы, холодный расчетливый взгляд. Насильники с длинными волосами, их глаза вечно блестят, а движения женоподобны. Вор смотрит на мир сквозь щелки-глаза блуждающим взглядом, его руки подвижны и никогда не находят покоя. Примеры приведены, доказательства собраны, приговор подлежит исполненью.
Дождь никак не утихнет.
Город лишился красок, потерял привычные звуки и стал пахнуть водой. Где-то во тьме шумит океан. По улицам бродит эхо прибоя, и шаги его гулко звучат среди стен. Ветер швыряет в лицо соленые брызги, не даёт прикурить. Сквозь завесу тумана я натыкаюсь на остановку робо-такси.
2
Я ввожу свои данные и маршрут.
Машина с минуту переваривает информацию и проверяет меня в базе службы надзора. Наконец, убедившись, что я не числюсь в розыске и могу заплатить за проезд, робо-такси открывает заднюю дверь. Продавленное миллионами задниц сиденье, опускает меня до уровня земли, и я прикрываю глаза. В дождливые дни мне всегда хочется спать. Иногда я весь день лежу на диване и слушаю, как за окном льется вода. Но кто-нибудь обязательно припрется поговорить об Иисусе.
Мой пресвитер всегда читает одну и туже молитву:
– Это большое утешение для меня помнить, что Бог, к которому я приблизился в скромной и искренней вере, пострадал и умер для меня, и что он будет смотреть на меня в любви и сострадании.
Я не знаю, откуда берутся все эти люди, мне кажется, они приходят пожрать и остаются поговорить. Продавцы с разноцветными брошюрами и поучительными рассказами из личного опыта. Пьют мой чай и говорят об Иисусе так, будто знакомы с ним лично. Большинству глубоко наплевать. Служба надзора платит им деньги за каждого грешника, вставшего на «праведный» путь.
Все они знают постыдную правду.
Я плохой человек.
Люди видят во мне отъявленного негодяя.
Когда-то я жил в старом доме на окраине Индустриального района 135. Там ездили грузовики, шумевшие так, что временами закладывало уши. Я часто просыпался ночью под скрежет тормозов и взрывы выхлопных газов, проникавших в дом с улицы, и потом долго не мог уснуть, представляя, что за окном началась война и люди гибнут, убивая друг друга по нелепым причинам. Я видел внутренним взором, как женщины стреляют друг в друга из ружей и всегда попадают соперницам в лица, срывая кожу и мясо, обнажая уродство костей. Любви к человечеству я не питал. Уснуть не давала странная мысль: сколько красивых задниц, ног, ртов и грудей исчезает из жизни каждый день навсегда и к ним больше не прикоснуться.
По утрам, не выспавшийся, уставший и злой, я готовил кофе на кухне, размышляя о своем безумии. Одиночество меня не смущало. Оно стало привычкой. Друзей у меня не было. Мужчины казались мне бесполезными взрослыми людьми, одержимыми идеей. И не важно какой, лишь бы за ней ничего не видеть. Иногда я замечал рядом с собой алкоголиков, наркоманов, футбольных болельщиков, заядлых автолюбителей, бизнесменов, философов и врачей, но предпочитал не иметь с ними ничего общего. Мужчины меня не привлекали, я не испытывал к ним никакого сексуального влечения, а потому слегка недоумевал, когда кто-то звал меня в бар выпить после работы и поболтать о пустяках. Иногда я соглашался, но делал это лишь потому, что так, наверное, было принято у мужчин.
Я многое делал лишь потому, что сумел догадаться – город полон шаблонов. Главное было знать где какой применять. Эта шарада меня забавляла. Я смеялся и чувствовал что-то похожее на восторг, когда мне удавалось водить людей за нос, когда они считали меня своим, приписывали мне качества, которыми я никогда не обладал и никогда не смог бы в себе развить. Общительность, отзывчивость, доброта, верность, терпение, нежность, романтичность, ответственность. Нет. Я сама пустота.
Женщины нравились мне без одежды. Я любил смотреть и трогать. Я любил их трахать и обладать. Они приходили и уходили. Они исчезали, потерявшись где-то в каком-то из дней за углом местной кафешки, в кинотеатрах, по пути в туалет. Почему? Я не знал. Я не помнил имен, сколько из них были замужем, а сколько носили чужие тела. Я любил их ноги, кожу, волосы, грудь, ягодицы, все возможные трещины-дыры. Я считал их всех без исключения самыми красивыми в мире вещами.
Каждое утро я заливал в себя две-три чашки крепкого кофе, одевался и ехал в центр. Медленно двигаясь в пробке, я подмечал, как старость и океан разрушают город. Улицы и дома в грязи, в сетке морщин, затерты в потоке автомобилей. Я чувствовал себя единственным человеком, который это видел и понимал.
Я всегда опаздывал. Даже если выходил из дома на час раньше. Как-то так само собой получалось. Работа была нудной и неинтересной.
Сидеть целый день за монитором и набирать никому не нужные протоколы, приказы, уведомления, составлять ответы на письма, направлять запросы и собирать информацию об инвестиционных проектах, требующих городской поддержки. Я отвлекался. Искал статьи о катастрофах, пожарах, убийствах, перечитывая по нескольку раз списки погибших. Странное занятие для городского служащего, никак не связанного с работой службы спасения и страхованием.
В сети редко встречалась информация по всем жертвам, но больше всего меня интересовали женщины. Особенно те, которые не могли купить новую оболочку. Я оправдывал себя тем, что занимался расследованием причин и обстоятельств, которые привели к гибели людей, но подозревал, что на самом деле испытываю неподдельную страсть к именам и возрасту женщин, погибших в рухнувшем доме, при взрыве на фабрике, в автомобильной аварии, покончивших с собой. Десятки раз я перечитывал статью о крушении сверхскоростного поезда, уделяя особое внимание составу бортпроводников. Я твердил имена четырех женщин, погибших на рейсе, как молитву: Светлана, Ольга, Александра, Ленура.
Я желал их.
И некрофилия была здесь ни причем. Я хотел их живыми. За день, за месяц, за год до катастрофы. Я хотел их до того дня, часа, минуты, секунды, когда они из плоти и кожи превратились в ошметки и фрагменты человеческих тел. Ведь они были потеряны. Исчезли. Перестали существовать. Их красота уничтожена и навсегда стерта из мира. Я чувствовал их трагедию только так и никак не иначе. До остальных мне не было дела.
Я отдавал себе отчет в том, на сколько такое увлечение отклонялось от нормы, но не испытывал никакого сожаления или стыда.
Однажды ночью я проснулся от крика.
Мне снился сон, в котором была зима. Толпа людей шла по улице мне на встречу. Незнакомцы кричали, смеялись и поздравляли друг друга с победой в войне и в футболе. Они не замечали грязи на лицах и под ногами, холода и мрачного неба над головой. Их счастье отдавало злорадством, будто то были убийцы свободные от наказания. Я стоял на пороге какого-то дома и хотел убраться с холода в тепло, спрятаться от чужой радости, но все двери были закрыты. Я посмотрел в глубь улицы, надеясь укрыться от толпы в подворотне, но вдруг очутился на земле, ткнувшись лицом в мокрый снег, сбоку что-то заполыхало и потом грянул гром. Кто-то вскрикнул.
Я вскочил с постели.
За окном горел свет и тени играли на шторах. Во власти кошмара я бросился из дому прочь и оказался на улице голышом. На углу перекрестка валялся автомобиль. Колеса крутились по воздуху, словно машина цеплялась за жизнь, падая в пропасть. Багажник открылся, разбросав по дороге одежду, пакеты с едой и какие-то банки. Крыша прогнулась и почти полностью скрылась в асфальте. Двигатель заглох, но из выхлопной трубы валил белый дым. Яркий, игривый огонь скользнул из-под капота и побежал по днищу автомобиля.
Я медленно двинулся к месту аварии.
Мужчина был мертв. Он лежал на водительском месте, воткнувшись плечами в крышу, неестественно выгнув голову под прямым углом влево. Его мозги и кровь разлетелись по всему салону, окрасив обшивку в темный багровый цвет. От него шел запах дерьма и тухлятины, словно тело, не успев умереть, уже начало разлагаться. Из открытого рта сочилась кровь и слюна, два передних зуба сломались и остались торчать в прокушенном языке, который вывалился наружу и напоминал распухшего земляного червя. Мужчина смотрел куда-то вперед и, казалось, был счастлив.
Женщина едва дышала. Она была вся в крови. Красивая, как порно-актриса из рекламы корпорации «ОЗМА». Они были похожи. Тот же рот, те же глаза. Я влез внутрь автомобиля через разбитое окно и прикоснулся к ней. Провел рукой по лицу, убрал волосы и только тогда заметил, что у нее с левой стороны полностью содрана кожа от виска к подбородку. Я попытался прилепить ее обратно, весь измазался кровью. Пошарил по салону в поисках какой-нибудь тряпки и наткнулся на ребенка. Мальчик лет девяти лежал позади на перевернутой крыше и внимательно следил за мной. Он был напуган и плакал, но не кричал, не звал взрослых на помощь. Может быть думал, что оба мертвы. На нем был надет вязанный свитер с забавным оленем, танцующим под луной, которая желала всем «Счастливого Нового Года».
Я протянул мальчику руку, но он отстранился назад в глубь салона.
– Ты чего?
Ребенок молчал.
Огонь перекинулся на правый бок автомобиля и двинулся дальше. Клубы дыма заволокли салон, дышать стало нечем. Я почувствовал жар и запах горелого мяса, отстегнул ремень безопасности, удерживавший женщину на весу, и как только ее тело безвольно упало на крышу, подхватил ее под руки и потащил наружу, прочь из кошмара. Я увидел, как она на секунду открыла глаза и глянула в темное небо. Она зашептала: «Воробушек, мой малыш…»
Читать бесплатно другие книги:
