Опасное наследство Соболь Екатерина

I

Мисс Дороти Пиластер сочеталась браком с виконтом Николасом Ипсуичем в Кенсингтонском методистском зале холодным, но ясным ноябрьским утром. Несмотря на долгую службу, церемония была простой. После нее под большим навесом в саду у дома Хью состоялся обед на триста персон, на котором подавали горячий бульон, дуврскую камбалу, жареную куропатку и персиковый шербет.

Хью был доволен. Его красавица сестра сияла от счастья, а очаровательный муж понравился всем без исключения. Но больше всех радовалась мать Хью, восседавшая во главе стола рядом с герцогом Нориджем и благосклонно улыбавшаяся гостям. Впервые за двадцать четыре года она надела не траурное платье, а сине-серое кашмировое, подчеркивающее ее седые волосы и светло-стальные глаза. Столько лет после самоубийства мужа она страдала, и от бедности, и от общественного осуждения, но теперь, на шестом десятке лет, наконец-то могла вздохнуть спокойно. Ее прекрасная дочь стала виконтессой Ипсуич с перспективой стать герцогиней Норидж в будущем, а ее разбогатевший сын занимал пост старшего партнера Банка Пиластеров.

– Я так ошибалась, думая, что мне не везет по жизни, – прошептала она, кладя руку на колено Хью между переменой блюд. – На самом деле мне крупно повезло!

От этих слов Хью едва не расплакался.

Так как никто из женщин не захотел надеть белое (не желая соперничать с невестой) или черное (цвет траура), толпа гостей представляла собой весьма красочное зрелище – ярко-оранжевые, лимонно-желтые, малиново-красные и розовые платья, бросавшие вызов промозглой осенней погоде. Хью облачился в черный фрак с бархатными лацканами и обшлагами, и единственным вызовом условностям был ярко-голубой шелковый галстук. Теперь, когда на его возложена огромная ответственность, он старался выглядеть безупречно и даже немного жалел о тех днях, когда его считали белой вороной семейства.

Наслаждаясь вкусом «Шато-Марго», своего любимого красного вина, Хью радовался тому, что смог устроить такой замечательный праздник для своей любимой сестры. Но в то же время ему было немного неприятно при мысли о больших расходах в то время, когда Банк Пиластеров переживал едва ли не худшие времена. На нем до сих пор висели облигации гавани Санта-Марии стоимостью миллион четыреста тысяч фунтов, вдобавок к другим кордовским облигациям почти на миллион. От них нельзя было избавиться без резкого снижения их цены, а этого Хью как раз опасался больше всего. Им потребуется по меньшей мере год, чтобы восстановить бухгалтерский баланс. И все же ему удалось отвратить неминуемый кризис, и теперь он с партнерами сможет составить разумный план действий на обозримое будущее. Эдвард теперь вообще не появлялся в банке, хотя и оставался формально партнером до конца финансового года. Представлять непосредственную угрозу им могли теперь разве что такие непредвиденные обстоятельства, как война, землетрясение или эпидемия. В противном случае Хью ни за что не стал бы рисковать и устраивать такое грандиозное торжество.

Впрочем, оно сыграло свою роль. Все в финансовых кругах знали о повисших на Банке Пиластеров облигациях гавани Санта-Марии. Торжество же вселяло уверенность в том, что Пиластеры до сих пор невероятно богаты. Дешевая церемония пробудила бы дополнительные подозрения.

Приданое Дотти в сто тысяч фунтов было переписано на мужа, но оставалось в банке, принося пять процентов дохода. Ник мог бы забрать эти деньги в любой момент, но они не нужны были ему сразу и целиком. Он постепенно выкупал закладные отца и занимался реорганизацией хозяйства в своем поместье. Хью был рад, что Ник проявляет осмотрительность и не подвергает банк дополнительному риску.

Все знали об огромном приданом Дотти. Хью с Ником не смогли сохранить его в полной тайне, а такие слухи разносятся быстро. Об этом говорил уже весь Лондон. Наверное, о нем беседуют даже за праздничным столом.

Среди всех гостей только один не улыбался вместе со всеми. Это была тетушка Августа, сидевшая с несчастным и разочарованным видом, будто евнух на оргии.

– Лондонское общество окончательно деградировало, – сказала Августа полковнику Мьюдфорду.

– Боюсь, вы правы, леди Уайтхэвен, – вежливо ответил полковник.

– Происхождение уже ничего не значит, – не унималась она. – Повсюду встречают с распростертыми объятиями евреев.

– Действительно.

– Да, я первая графиня Уайтхэвен в роду, но семейство Пиластеров считается в высшей степени респектабельным уже более века. Ныне же человек может получить титул пэра просто за то, что сколотил состояние, поставляя сосиски флоту.

– И в самом деле, – сказал полковник Мьюдфорд и повернулся к женщине, сидевшей с другой стороны. – Миссис Телстон, передать вам еще соуса из красной смородины?

Августа утратила интерес к беседе. Она была вне себя от того, что ее заставили участвовать в ненавистном ей спектакле. Хью Пиластер, сын банкрота Тобиаса, подает «Шато-Марго» трем сотням гостей; Лидия Пиластер, вдова Тобиаса, сидит рядом с герцогом Нориджем; Дороти Пиластер, дочь Тобиаса, вышла замуж за виконта Ипсуича с крупнейшим приданым. А в это время ее сына, дорогого Тедди, потомка великого Джозефа Пиластера, демонстративно отстранили от должности старшего партнера и к тому же скоро и аннулируют его брак.

Никаких больше правил нет! Любой может войти в высшее общество. И самое яркое тому доказательство – миссис Соломон Гринборн, бывшая Мэйзи Робинсон. Просто возмутительно, что у Хью хватило наглости пригласить на торжественный обед женщину с такой скандальной репутацией. Сначала она была едва ли не проституткой, затем вышла замуж за богатейшего еврея в Лондоне, а теперь управляет больницей, где такие же развратные девки, как и она, рожают своих ублюдков. Но вот она спокойно сидит за праздничным столом в нарядном платье цвета медного пенни и мило болтает с управляющим Банком Англии. Возможно, речь даже идет о незаконнорожденных младенцах. И он слушает ее!

– Поставьте себя на место незамужней служанки, сэр! – как раз говорила Мэйзи управляющему.

Тот удивленно посмотрел на нее, подавив ухмылку.

– Подумайте о последствиях. Вы потеряли работу и крышу над головой, у вас нет средств к существованию, и у вашего ребенка нет отца. Разве вы бы подумали: «А, какие пустяки! Всегда же можно отправиться в больницу миссис Гринборн в Саутуарке»? Нет, конечно. Моя больница нисколько не поощряет разврат. Я просто спасаю их и даю возможность родить не под забором в канаве.

К разговору присоединился брат Мэйзи, Дэниел, сидящий по другую руку от нее.

– Это сродни биллю о банках, который я внес на рассмотрение в парламенте. Он обязывает банки страховать взносы мелких вкладчиков.

– Да, мне известно об этом, – ответил управляющий.

– Некоторые критикуют его на том основании, что он поощряет банкротство и делает его менее рискованным, – продолжал Дэн. – Но никакой банкир ни при каких обстоятельствах не будет желать банкротства.

– Действительно не будет.

– Когда банкир заключает сделку, он не думает о том, что в случае неудачи он оставит вдову в Борнмуте без гроша в кармане. Его заботит только его собственное благосостояние. Точно так же и страдания матерей и их незаконнорожденных детей вовсе не останавливают бесчестных мужчин, соблазняющих служанок.

– Да, в ваших словах есть смысл, – сказал управляющий, причем было заметно, что каждое слово дается ему с трудом. – И вы привели… такую… э-э-э… своеобразную аналогию…

Мэйзи решила, что достаточно помучила управляющего и позволила ему некоторое время заниматься куропаткой.

– Ты заметила, как титулы часто достаются не тем, кто их заслуживает? – сказал ей Дэн. – Посмотри на Хью и его кузена Эдварда. Хью – честный, талантливый и трудолюбивый, тогда как Эдвард глупый, ленивый и никчемный, но при этом Эдвард – граф Уайтхэвен, а Хью – всего лишь мистер Пиластер.

Мэйзи старалась не смотреть на Хью. Она была рада, что ее пригласили, но ей было больно видеть его семейство. Его жена, сыновья, мать и сестра – все они составляли круг близких, в который ей не было доступа. Она знала, что Хью несчастлив в браке с Норой, это было очевидно по тому, как они общались друг с другом: никогда не касались друг друга, никогда не улыбались, не проявляли знаков внимания. Но это ее не утешало. В любом случае они семья, и она никогда не станет ее частью.

Мэйзи уже пожалела, что приняла приглашение.

К Хью подошел слуга и тихо сказал ему на ухо:

– Телефонный звонок из банка, сэр.

– Сейчас я не могу говорить.

Через пару минут вышел дворецкий.

– Вас по телефону вызывает мистер Малберри, просит подойти.

– Я же сказал, что сейчас не могу! – раздраженно повторил Хью.

– Вас понял, сэр. – Дворецкий отвернулся и отошел.

– Ах, нет, подождите!

Малберри знал, что Хью сейчас занят и присутствует на важном для него торжестве. Он не стал бы тревожить своего начальника и настаивать на разговоре, если бы не случилось что-то действительно важное.

Крайне важное.

По спине Хью пробежал холодок тревоги.

– Пожалуй, стоит поговорить с ним.

Он встал, извинившись перед матерью и герцогом, вышел из-под навеса и прошел в дом. Телефон стоял в библиотеке. Подняв трубку, он сказал:

– Говорит Хью Пиластер.

– Это Малберри, сэр, – услышал он голос своего клерка. – Извините за беспокойство…

– Что случилось?

– Телеграмма из Нью-Йорка. В Кордове война.

– О нет!

Для Хью, для его семьи и для банка это была настоящая катастрофа. Хуже ничего придумать было нельзя.

– Точнее, гражданская война, – продолжал Малберри. – Переворот. Клан Миранды напал на столицу, город Пальму.

Сердце Хью бешено заколотилось.

– И насколько дело серьезно? Насколько повстанцы сильны?

Если их нападение быстро отразят, то, возможно, еще есть надежда.

– Президент Гарсия сбежал.

– Черт бы его побрал!

Значит, дело действительно серьезное. Он мысленно проклинал Мики с Эдвардом.

– Что еще?

– Поступила еще одна телеграмма из нашего отделения в Кордове, но ее пока расшифровывают.

– Позвоните сразу же, как ее прочитают.

– Слушаюсь, сэр.

Хью повернул ручку аппарата, вызвал оператора и назвал имя брокера на бирже, услугами которого пользовался банк. Через некоторое время брокер перезвонил.

– Дэнби, это Хью Пиластер. Что с кордовскими облигациями?

– Мы предлагаем их по половине номинальной цены, но никто не покупает.

«Полцены, – подумал Хью. – Значит, Банк Пиластеров уже банкрот».

Он ощутил отчаяние.

– И как сильно они могут еще упасть?

– Думаю, до нуля. Никто не платит по правительственным облигациям в разгар гражданской войны.

До нуля. Пиластеры только что потеряли два с половиной миллиона фунтов. Восполнить такую потерю в ближайшее время невозможно. Цепляясь за последнюю надежду, Хью спросил:

– Допустим, нападение повстанцев отразят через несколько часов, что тогда?

– Не думаю, что нам удастся продать облигации даже тогда. Инвесторы предпочтут подождать развития событий. В лучшем случае пройдет пять-шесть недель, прежде чем начнет восстанавливаться какое-то доверие.

– Понятно.

Хью и сам знал, что Дэнби прав. Брокер только подтвердил то, о чем догадывался Хью.

– Надеюсь, с вашим банком будет все в порядке, мистер Пиластер? – озабоченно спросил Дэнби. – У вас довольно много этих облигаций. До меня дошли слухи, что вы не распродали и половины облигаций гавани Санта-Марии.

Хью помедлил. Он не любил лгать, но правда точно разрушила бы банк.

– У нас их гораздо больше, чем следовало бы, Дэнби. Но у нас имеются и другие активы.

– Это хорошо.

– Извините, я должен вернуться к своим гостям.

На самом деле Хью вовсе не хотелось возвращаться к гостям, но нужно было сохранять видимость спокойствия.

– Сейчас я на торжественном обеде в честь бракосочетания моей сестры.

– Да, я слышал, сэр. Поздравляю.

– До свидания.

Но едва Хью повесил трубку, как телефон снова зазвонил.

– Здесь мистер Канлифф из Колониального банка, сэр, – сказал Малберри, в голосе которого была заметна паника. – Он требует полной выплаты по задолженности.

– Черт бы его побрал! – процедил Хью сквозь зубы.

Колониальный банк одолжил Пиластерам миллион фунтов, чтобы они удержались на плаву, но эти деньги нужно было вернуть по первому требованию. Узнав новости, Канлифф, по всей видимости, тут же поспешил в банк, зная, в каком положении находится Банк Пиластеров. Понятно, что он хочет получить свои деньги, прежде чем банк разорится.

И это была лишь первая ласточка. Вскоре за ним последуют другие кредиторы. Завтра утром перед банком выстроится целая очередь. А Хью не сможет с ними расплатиться.

– У нас есть миллион фунтов, Малберри?

– Нет, сэр.

Хью вдруг почувствовал себя старым и усталым, словно на него навалился весь груз мира. Это конец. Кошмар любого банкира. К нему придут люди, доверившие ему свои деньги, а он не сможет их вернуть.

– Скажите мистеру Канлиффу, что не смогли получить разрешение поставить подпись на чеке, потому что все партнеры на свадьбе.

– Хорошо, мистер Хью.

– А потом…

– Да, сэр?

Хью помолчал. Он понимал, что у него нет выбора, но не смог заставить себя произнести эти страшные слова. Он закрыл глаза. Лучше покончить с неизбежным как можно быстрее.

– А потом, Малберри, закройте двери банка.

– Ох, мистер Хью…

– Мне очень жаль, Малберри, но так нужно.

В трубке послышался какой-то странный звук, и Хью догадался, что Малберри плачет.

Хью положил трубку. Вглядываясь в книжные полки библио-теки, он видел перед собой величественный фасад Банка Пиластеров и его богато украшенные железные двери. Он видел, как перед ними останавливаются прохожие, чтобы рассмотреть их получше. Вскоре тут соберется целая толпа, шумно переговаривающаяся и возбужденно кричащая. Слухи о банкротстве Пиластеров распространятся по Сити быстрее, чем огонь на складе бочек с маслом.

Банкротство Пиластеров.

Хью закрыл лицо руками.

II

– Теперь ни у кого из нас нет ни пенни, – объявил Хью.

Собравшиеся поначалу не поняли, о чем он говорит, и только обескураженно смотрели в ответ.

Они собрались в гостиной его дома, заставленной мебелью с цветастой обивкой и кружевными салфетками, которые так любила Нора. Недавно Нора как раз сменила тут обстановку по своему вкусу, и теперь комната казалась слишком тесной и захламленной. Гости наконец-то разошлись, но родственники до сих пор были облачены в свои парадные платья и костюмы. Августа сидела рядом с Эдвардом с таким же выражением недоверия на лице, как у своего сына. Дядя Сэмюэл сидел рядом с Хью. Остальные партнеры – Молодой Уильям, майор Хартсхорн и сэр Гарри – стояли за диваном, на котором сидели их жены: Беатрис, Мадлен и Клементина. Нора, раскрасневшаяся от шампанского, сидела в своем любимом кресле у камина. Невеста с женихом, Дотти и Ник, взялись за руки и обменялись взволнованными взглядами.

Хью стало особенно жалко молодоженов.

– Приданое Дотти пропало, Ник. Боюсь, что все наши планы теперь пустой звук.

– Но ты же старший партнер! Значит, это твоя вина! – прон-зительно воскликнула тетя Мадлен.

Она всегда отличалась злобой и неблагодарностью. Реакция ее была предсказуемой, но все равно Хью стало не по себе. Нечестно с ее стороны обвинять его после всего, что он сделал для банка.

– Не говори ерунды, Мадлен, – неожиданно резко прервал свою старшую сестру Уильям. – Это Эдвард предал нас всех, повесив на банк огромное количество облигаций, которые не стоят ни гроша.

Хью был благодарен ему за честность.

– Вина лежит на тех, кто позволил Эдварду стать старшим партнером, – продолжил Уильям, посмотрев на Августу.

– Но у нас же остались какие-то личные деньги, – озабоченно сказала Нора.

– Нет, – устало произнес Хью. – Все наши средства лежали в банке, а банк обанкротился.

Нору можно было простить, она не родилась в семействе банкиров и не разбиралась в финансах.

Августа встала и подошла к камину. Неужели она собирается защищать своего сына? Но нет, она не настолько глупа.

– Неважно, чья это вина, – сказала она. – Нужно спасти то, что мы еще имеем. В кассах банка должны оставаться какие-то наличные, золотом и банкнотами. Нужно вынести их и спрятать от кредиторов. Затем…

Хью прервал ее:

– Мы так не поступим. Это не наши деньги.

– Конечно же, это наши деньги!

– Успокойтесь, тетя, и сядьте. Иначе я прикажу слугам выпроводить вас.

Августа настолько удивилась, что замолчала, но не села.

Хью продолжил:

– В банке есть наличные, и мы еще официально не объявили о банкротстве, поэтому можем расплатиться с некоторыми нашими кредиторами. Вам всем придется рассчитать слуг, и если вы скажете им подойти к черному входу в банк с запиской о том, сколько им должны, я им заплачу. Также вам следует поговорить с торговцами, у которых вы покупали разные товары. С ними тоже можно расплатиться. Но только за прежние долги. Начиная с сегодняшнего дня я ничего оплачивать не намерен.

– Кто ты такой, чтобы приказывать мне избавиться от слуг? – с негодованием спросила Августа.

Хью заставлял себя проявить сочувствие к ней с Эдвардом, несмотря на то что они сами навлекли на себя это несчастье, но ему было трудно сохранять спокойствие духа, и он довольно резко ответил:

– Если вы их не рассчитаете, они все равно уйдут, потому что платить им уже никто не будет. Тетя Августа, постарайтесь понять, что у вас совсем нет никаких денег.

– Это смешно, – процедила она.

– Я не могу отпустить слуг, – снова заговорила Нора. – В таком доме невозможно жить без прислуги.

– Не волнуйся, ты больше не будешь жить в этом доме. Нам всем придется продать свои дома, мебель, произведения искусства, вина и драгоценности.

– Что за нелепость! – воскликнула Августа.

– Таковы требования закона, – возразил Хью. – Каждый партнер несет личную ответственность за долги семейного предприятия.

– Но я же не партнер, – сказала Августа.

– А Эдвард партнер, пусть даже формально. И по завещанию Джозефа дом принадлежит ему.

– Но нам нужно где-то жить, – сказала Нора.

– Завтра мы первым же делом присмотрим небольшие дешевые дома, сдающиеся в аренду. Если выбрать действительно что-то недорогое, то наши кредиторы их одобрят. Если нет, то придется выбирать снова.

– Я совершенно не намерена никуда переезжать, – категорически заявила Августа. – И мне кажется, все остальные такого же мнения. Мадлен?

– Совершенно верно, Августа, – отозвалась Мадлен. – Мы с Джорджем останемся там, где живем. Все это полнейшая чепуха. Мы ведь не нищие.

Теперь Хью испытывал к ним лишь презрение. Даже сейчас, когда тщеславие, глупость и высокомерие привели их к краху, они продолжали цепляться за свои старые иллюзии и отказывались прислушиваться к голосу разума. Если дать им волю, они погубят репутацию семейства, как уже погубили его благосостояние. Хью же собирался строго следовать правилам чести как в богатстве, так и в бедности. Пусть его ждет ожесточенная битва, но он должен настоять на своем.

Августа повернулась к своей дочери.

– Клементина! Я уверена, что и вы с Гарри придерживаетесь того же мнения, что и Мадлен с Джорджем.

– Нет, мама, – ответила Клементина.

Августа открыла рот от удивления. Хью тоже удивился. Обычно его кузина не перечила матери. По крайней мере у одного члена семейства пробудился здравый смысл.

– Несчастье произошло, потому что мы слушались тебя. Если бы Хью стал старшим партнером с самого начала вместо Эдварда, то сейчас бы мы были богаты, как Крез.

Хью приободрился. Все-таки он достучался до некоторых родных.

– Ты ошибалась, мама, и тем самым обрекла нас на бедность, – продолжала Клементина. – Теперь я никогда не буду прислушиваться к твоим советам. Хью был прав. Я сделаю все, что он скажет, потому что уверена: он поможет нам пережить трудные времена.

– Совершенно верно, Клементина, – сказал Уильям. – Поступим так, как скажет Хью.

Итак, линия фронта определена. На его стороне находятся Уильям, Сэмюэл и Клементина, которой подчиняется ее муж, сэр Гарри. Они постараются поступать благородно и честно. Против них Августа, Эдвард и Мадлен со своим мужем майором Хартсхорном. Они постараются урвать все, что можно, невзирая на репутацию семейства.

– Тогда тебе придется вынести меня из этого дома. Сама я никуда не уйду, – вызывающе сказала Нора.

Сердце Хью пронзила горечь разочарования. Его собственная жена перешла к врагу.

– Ты единственная из присутствующих, кто посмел выступить против своего супруга, – сказал он грустно. – Разве ты совсем не испытываешь ко мне никаких чувств?

Нора рассерженно тряхнула головой.

– Я выходила замуж не для того, чтобы оставаться бедной.

– И все же тебе придется переехать, – сказал Хью мрачно, оглядывая остальных упрямцев: Августу, Эдварда, Мадлен и майора Хартсхорна. – Вам всем придется рано или поздно переехать. Если вы откажетесь сейчас, соблюдая приличия, то потом вас заставят это сделать судебные приставы с полицейскими на глазах у газетных писак под одобрительные крики не получивших жалованья слуг.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказала Августа.

Когда все разошлись, Хью сел у камина, чтобы привести в порядок свои мысли и подумать, как расплатиться с кредиторами банка. Ему не хотелось официально объявлять о банкротстве. Об этом было даже страшно думать. Вся его жизнь была омрачена банкротством отца, и на протяжении всей своей карьеры он старался доказать, что с ним такое никогда не случится. В глубине души он боялся, что повторит участь своего отца и будет вынужден покончить с собой.

Банк Пиластеров рухнул. Он закрыл двери перед своими вкладчиками, а это равноценно признанию несостоятельности. Но в перспективе он мог бы расплатиться по долгам, особенно если партнеры продадут все свое ценное имущество и будут тщательно контролировать все свои расходы.

Ближе к сумеркам у Хью начал оформляться план действий и забрезжила надежда.

В шесть часов вечера он поехал к Бену Гринборну.

Гринборну было уже за семьдесят лет, но он до сих пор находился в здравии и сам руководил своим семейным банком. Поскольку, кроме Солли, сыновей у него не было, он должен был передать банк племянникам, к чему склонялся с неохотой.

Дом Гринборна на Пиккадилли производил впечатление не столько благосостояния, сколько безграничного богатства. Каждые часы были украшены драгоценными камнями, каждый предмет мебели был антикварным, каждая панель искусно вырезана, каждый ковер выткан на заказ. Хью провели в библиотеку с приглушенным светом и камином, в котором потрескивал огонь. В этой комнате Хью впервые догадался, что мальчик по имени Берти Гринборн на самом деле его родной сын.

Дожидаясь Бена, Хью рассмотрел несколько книжных полок, размышляя, не стоят ли все они тут исключительно для украшения. Некоторые действительно были подобраны за красивые переплеты, но другие, в том числе и на нескольких иностранных языках, казались потрепанными, словно их постоянно перелистывали. Тяга к знаниям у Гринборнов была неподдельной.

Через четверть часа в библиотеку вошел старый грузный мужчина, извинившись за то, что заставил посетителя ждать.

– Меня задержали домашние дела, – сказал он и сухо поклонился, держа спину прямо.

Бен Гринборн по-прежнему походил на прусского офицера, хотя у них в семье не было никого родом из Пруссии. Просто в детстве и юношестве он настолько глубоко усвоил манеры немцев из высшего общества, что продолжал придерживаться их и в старости. Несмотря на строгое выражение лица, было заметно, что он чем-то озабочен, но Хью не стал его расспрашивать.

– Как вам известно, сегодня днем облигации Кордовы упали в цене.

– Да.

– И вы, вероятно, слышали о том, что мой банк закрыл двери.

– Да. Сожалею.

– С тех пор как в последний раз обанкротился английский банк, прошло двадцать четыре года.

– «Оверенд энд Герни». Да, я хорошо это помню.

– Я тоже это хорошо помню. Мой отец тогда потерял все свое состояние и повесился у себя в кабинете на Леденхолл-стрит.

Гринборн повел бровью.

– Прошу извинить меня, Пиластер. Этот скорбный факт ускользнул от моего внимания.

– Тогда разорилось много фирм. И завтра может произойти нечто подобное, только в гораздо большем масштабе.

Подавшись вперед, Хью принялся излагать свои соображения:

– За последние четверть столетия объем финансовых операций в Сити вырос в десять раз. Из-за сложности этих операций все мы теперь гораздо сильнее связаны друг с другом. Некоторые из тех, с кем мы не сможем расплатиться, тоже потеряют свои деньги и не смогут расплатиться со своими кредиторами – и так далее. Через неделю обанкротятся уже десятки банков; сотни фирм вынуждены будут закрыться, и тысячи людей окажутся без средств. Если только не предпринять решительных мер.

– Решительных мер? – переспросил Гринборн едва ли не с раздражением. – Какие еще меры? Единственные ваши меры – это расплатиться по долгам, иначе ничего уже не поможет.

– Если действовать поодиночке, то да, мы беспомощны. Но я надеюсь на поддержку финансового сообщества.