Кровник Пучков Лев

Глава 5

О природе совпадений

Вместо Мента в рейд отправился Шведов. Это было большой неожиданностью для всех членов команды. Обычно полковник занимался сугубо интеллектуальной работой: нащупывал в потоке информации идею, разрабатывал операцию и принимал участие в обеспечении, а силовые акции поручал Антону.

— Нам сейчас каждый ствол погоду делает, — счел нужным пояснить свое решение Шведов. — Мы так глубоко давненько не забирались…

У Антона было свое объяснение неожиданному решению полковника.

«Не доверяет, — уныло подумал он. — Мог бы сказать: у нас давненько не было акций с потерями. Перед завершающим этапом операции потерять бойца практически на ровном месте, веский повод для размышлений…»

Мент был плох. Контузия, сильнейшие ушибы, масса переломов, думали, не довезут. Шведов истерику закатывать не стал и отчета о случившемся ни от кого не потребовал, некогда было. Вызвал второго Бирюка (первый Ахмеда стерег), отсчитал пачку «соток», распорядился:

— Бери «уазик», выбрасывай, на хер, заднее сиденье, и бегом в райцентр. Ты меня понял? Во все лопатки! Денег не жалей, дай всем, кому надо, чтобы сделали все, что можно. Скажешь, казак, с кручи упал, когда дрова добывал. С атаманом я договорюсь…

При обсуждении деталей предстоящего рейда выяснилось, что полковник действительно испытывает сомнения относительно Антона, но сомнения эти совсем иного рода. Это, скорее, по вопросу лояльности.

— Если маяк будет действовать, пойдем след в след, — предупредил Шведов, испытующе посмотрев на соратника. — Грех упускать такую возможность…

Антон, разумеется, стал возражать. При разработке операции на карте «набили» два наиболее безопасных маршрута, по каждому из которых можно было с относительным комфортом выйти в район предполагаемого нахождения базы Руслана Умаева.

Три ночных автоперехода, две дневки, и мы на месте. Остается сидеть и ждать, когда объявится сигнал. Кроме того, чтобы даром время не терять, в течение двух суток можно организовать осторожное прощупывание территории на предмет самостоятельного обнаружения базы: по расчетам Шведова, конвой с арабом будет двигаться зигзагами и потратит на все путешествие минимум пять суток.

Вариант с движением по пятам Антону не понравился сразу, как чрезвычайно рискованный, и он не замедлил уведомить об этом полковника. Но в тот момент Шведов не стал заострять на этом внимания, сказал, разберемся…

Теперь полковник вновь вернулся к спорному вопросу.

— Беслан будет перемещаться по утоптанному маршруту, гарантированному от неприятностей со стороны федералов. Значит, и мы от этого застрахованы. Кроме того, есть почти стопроцентная уверенность, что вслед за Бесланом не попрется по ночи никто из его соплеменников. Выбираем дистанцию безопасного удаления, чтобы не услышали да не унюхали, — и вперед. То есть тут у нас все получается очень даже неплохо…

Антон в ответ возразил: вариант, безусловно, ничего себе… с точки зрения штабного военного, давно не гулявшего в рейд. Красив, хорош, но, в отличие от первых двух, имеет огромный минус, чреват осложнениями с организацией дневок. А это сводит на нет все его прелести.

Одно дело, маскировать транспорт и пережидать светлое время в малолюдных районах, на периферии, и совсем другое, в густонаселенных местах, на подконтрольной «духам» территории. Кроме того, какое-то время Беслан будет перемещаться по подконтрольной «духам» территории. Это значит, что конвой при определенных условиях может двигаться днем. То есть можно потеряться. Элементарно.

— Я Чечню не хуже тебя знаю! Излазил в свое время вдоль и поперек! — обидевшись на «штабного», отмахнулся полковник. — Леса, холмы, хребты, балки и все такое прочее… А насчет поездок днем, сильно сомневаюсь. Ты посмотри, какая погода стоит! И вообще не стоит сейчас ломать копья. Давай сначала дождемся сигнала, потом будем думать.

«Скажи просто, хочу дневки Беслана на карту «набить», — досадливо меряя полковника взглядом, подумал Антон, вслух, разумеется, высказываться не посмел. Дневки, значит базы. И продать эти базы бывшим коллегам. За кругленькую сумму. И самое приятное, с командой делиться не надо будет…»

Попарившись в бане, принялись собираться. Подготовили к дальнему следованию «Лендкрузер» и «УАЗ», взяли сухпай на десять дней, две зимние масксети, запас горючего в оба конца с НЗ на непредвиденные ситуации, ночные приборы с запасными аккумуляторами, необходимую экипировку, медикаменты. Правильно сказал Шведов, так глубоко им не приходилось путешествовать давненько. Знать бы, что толк из этого будет…

Выехали с закатом. Настроение у членов команды было подавленное: все, кроме Мо и Шведова, переживали случившееся с Ментом. Мо вообще равнодушен к чужой боли, он считает смерть и увечья неизбежным проявлением войны и относится к ним философски. Кроме того, Мо не прощает соратникам профессиональных ошибок, коль скоро для совершения таковых не имеется очень веского повода. С точки зрения Мо, Мент ошибся, что называется, на ровном месте, поводы отсутствовали. Угробился сам, подвел боевых братьев. Вердикт однозначен, виноват сам. Значит, и жалеть его нечего…

Полковник же пребывал в приподнято-возбужденном состоянии, то ли ввиду того, что давно не был в рейде, то ли в силу каких-то других мотивов, о которых Антон, кроме как с неприязнью, думать не мог.

В происшествии с Ментом Антон в первую голову винил себя. До сего момента получалось так, что потери команды, несмотря на чрезвычайно рискованную деятельность, были минимальными. Если не брать в расчет «зачистку», произведенную в свое время пресловутым Зелимханом Ахсалтаковым (УАЕД) в Стародубовске, можно даже сказать, что потерь вообще не было. Легкие ранения по касательной, мелкие осколки, ушибы, травмы конечностей, мелочь для солдата.

В этот раз кажется все рассчитали до мелочей. По секундам. Но, «…складно было на бумаге, да забыли про овраги. А по ним ходить…».

Человеческий фактор не учли. Забыли как-то, в суматохе недосуг было вспомнить, что каждый член команды, это не просто многофункциональная боевая машина, а прежде всего человек с присущими ему индивидуальными особенностями и человеческими слабостями. Минуты и секунды посчитали, варианты действий конвоя на десять лет вперед предвосхитили… а Мента упустили.

Мент торчал на пятаке за бруствером как минимум десять секунд лишних. Как раз то время, да еще и с запасом, чтобы благополучно скользнуть вниз по тросу и удрать совместно с Севером и Салом в кустики. Чего он там, спрашивается, мать его ети, делал?!

Да ничего особенного. Он пленных расстреливал. Безоружных людей, у которых от полусуточного нахождения в связанном состоянии конечности настолько атрофировались, что они не то чтобы напасть, встать без посторонней помощи не могли.

Ну и дрогнула ручонка у парня. Сомнения возникли, а надо ли? А может, и не надо было. Никуда бы они в принципе не делись. Трос забрали. Да они и с тросом бы не удрали, не в том состоянии. Залп из гранатометов был на загляденье. Потом гранатами добавили…

Но по штатному расписанию надо было «мочить». А десять секунд на сомнения штатным расписанием не предусматривались. Вот и результат.

Для такого дела в расчет огневой группы № 1 нужно было включить Мо. Или самому Антону идти. Но Мо, лучший стрелок, а Антон пожелал самолично контролировать ход проведения акции, руку на пульсе держать. Для этого, безусловно, самое удобное место рядом с Мо, в кармашке.

Получается, Антон кругом прав. Но легче от этого не становится…

Уже в кромешной тьме добрались до леса, вплотную примыкавшего к пологим скатам холма, на котором расположились Челуши. Ближе подъезжать было опасно.

— Стоим до появления сигнала, — буркнул полковник и тут же суеверно добавил:

— Может быть, чего-нибудь и выстоим. Нет, так обратно поедем, выспимся наконец…

Антон, помаявшись несколько минут, решил было возобновить полемику на предмет охаивания полковнику приглянувшегося варианта, но в этот момент Шведов издал странный хлюпающий звук и возбужденно ткнул пальцем в экран прикрепленного к приборной панели приемника, на котором засветилась отчетливая желтая точка.

— Красавица ты моя! Да я тебя всю с ног до головы обцелую!

— Уже наверняка и без вас обцеловали, — без особого воодушевления заметил Антон. — Обсудим варианты?

— Какие варианты, Сыченок? — возбужденно воскликнул полковник. — Я же сказал: если все получится, топаем след в след. По пятам. И не вздумай возражать! Теперь парадом командую я…

…Некоторое время Сергею казалось, что у него помутился рассудок. Слишком уж все, что с ним происходило, было похоже на бред сумасшедшего. Слишком уж все это было ненормально…

Нормально, это когда у молодого человека есть личный водитель; личный счет в банке на мелкие расходы, равный трем годовым зарплатам учительского коллектива одной из столичных бюджетных школ; личный сайт в Интернете; личный кабинет в одном из лучших молодежных клубов столицы и личный столик в ресторане этого клуба; личное скептическое отношение к несовершенному окружающему миру и еще целый перечень всего личного, включая железные гарантии личной безопасности.

Если вы скажете такому молодому человеку, что однажды его могут схватить на улице, связать по рукам и ногам, избить и посадить в грязную нору, он вам вежливо улыбнется, а когда отвернетесь, тут же шепнет секьюрити, чтобы позвонил «911» и сообщил, что тут образовался ненароком некий буйнопомешанный со склонностью к деструктивному поведению.

Нет, разумеется, молодой человек иногда смотрит новости и имеет определенное представление, что какие-то там абстрактные солдаты и офицеры, оборванные и грязные крестьянские дети России, в какой-то горной местности воюют с такими же абстрактными боевиками, то ли бандитами, то ли чеченскими бойцами, не всегда понятно, различные источники называют их всякий раз по-разному.

Но это в другой жизни, в каком-то другом параллельном мире, а потому отношение у молодого человека к этим процессам примерно такое же, как к персонажам устаревшей и успевшей давно надоесть компьютерной игры. Молодой человек твердо знает, сызмальства, сколько помнит себя, что нормальные люди в армию, милицию и тому подобные структуры не идут и ни с кем не воюют.

Потому что трудиться на такой работе, где тебе платят за месяц примерно столько, сколько стоит один клубный обед молодого человека, — это, извините, даже не смешно! Это просто самая настоящая патология. А патология, по части психиатров. При всем многообразии интересов молодой человек психиатрией не увлекается, поэтому этот аспект остается вне сферы его жизненных интересов.

У молодого человека очень хорошая память, и он, разумеется, помнит, что прошлой осенью в столице взорвали дома. И опять же, судя по информации СМИ, все те же полуреальные товарищи, с которыми воюют в горах абстрактные крестьянские дети. Но дом, в котором живет молодой человек, как и дома всех нормальных людей, с кем он знаком, взорвать невозможно: они хорошо охраняются, оборудованы новейшей техникой слежения и просто так подойти к ним просто невозможно. Поэтому этот аспект опять остается вне сферы его жизненных интересов.

Обидно, конечно, когда в Зимбабве эпидемия брюшного тифа, а на Кавказе неспокойно. Но это так далеко, так нереально… А вот тут на днях Papa угодил в тюрягу, то ли в СИЗО, то ли в ИВС. Забавно, забавно… Papa, неотесанный мужлан, с него станется! Maman сказала, что это недоразумение, издержки производства, и, разумеется, они эту проблему утрясут. Ну конечно, утрясут, куда они денутся.

Молодой человек смотрит на родительские шалости с терпеливым презрением. У него есть проблемы посущественнее. Уже на следующий год предстоит определиться, где продолжить обучение, в Оксфорде или Гарварде. И заодно подумать на будущее, какую из стран Европы выбрать в качестве места грядущей жизнедеятельности. Вот это проблема так проблема…

Когда Сергея запихали в тесный отсек фуры, заваленный со всех сторон стекловатой, его это даже в некотором роде позабавило. Приключение! По некоторым параметрам даже более интересное, чем, скажем, пейнтбольные бои.

В отсеке было два матраца, канистра с водой, небольшой ящик с продуктами, тускловато горел автоплафон, а также имелся биотуалет. В довесок к биотуалету присутствовал здоровенный мужлан, тот самый, со шрамом на лбу.

Оправившись от удара по затылку, Сергей прислушался к своим ощущениям и решил, что они в норме, если не считать неприятной рези в запястьях, скованных наручниками, да легкого звона в ушибленной голове. Фура куда-то ехала, снаружи раздавалось размеренное негромкое гудение. Рассмотрев своего сторожа, Сергей ухмыльнулся.

— Весело? — вполне дружелюбно поинтересовался мужлан.

— Ага, — кивнул Сергей. — Представил себе, как с вами дурно поступят, когда поймают.

— А с чего ты взял, что нас поймают? — ответно ощерился мужлан, принимаясь копаться в ящике с продуктами. — Восемь лет занимаемся, не ловили. А сейчас вдруг, с чего бы?

— Не знаю, чем вы там занимались восемь лет… Но сейчас обязательно поймают, — непререкаемым тоном заявил Сергей и поднял скованные руки к плафону. — Часы где?

— Вот, — мужлан с готовностью извлек из кармана спецовки Сергееву «Омегу» и посетовал:

— Браслетик мал, не лезет. Как стоянка будет, я подгоню. Хорошие часики.

— Я в курсе, — кивнул Сергей. — Ты посмотри на мои часики, засеки время: через час, максимум через два вам придется очень постараться, чтобы я вас простил за скверное поведение. У нас там такой Вася Петров есть, сто двадцать кило, мастер по трем видам спорта, а головка, малю-юсенькая, как у… ч-черт, даже и не знаю, с чем сравнить. В общем, соотношение массы тела и головы примерно как у диплодока. Когда его спрашивают, зачем ему голова, он отвечает: «Как зачем? Я же ей ем!» Так вот, этот Вася, большой любитель таких, как вы. Ему только таких и подавай.

— Складно базаришь, жопа, — хмыкнул мужлан, вскрывая банку с паштетом. — Мне с тобой не будет скучно.

— Согласен, — в тон хмыкнул Сергей. — Вам теперь вообще не будет скучно. Обещаю. Только почему, «жопа»?

— Жопа у тебя красивая, — похабно подмигнул мужлан, намазывая паштет на хлеб. — Нравится мне. Жрать будешь?

— Обязательно, — Сергей ворохнулся на матрасе, делая вид, что собирается посмотреть на отсутствующие часы. — А да, забыл… Ужин в клубе, в 20.00. Опоздавших забивают французскими булками, как изволит выражовываться Maman.

— Ну-ну… — неопределенно буркнул мужлан, принимаясь поедать хлеб с паштетом. — Два раза не предлагаю…

Фура ехала медленно, часто стояла, до рейсовой скорости не разгонялась, ясно было, что из города пока что не выбрались. Сергей, смутно представлявший себе перипетии производственных проблем отца, все же поднапрягся и сделал вывод: конкуренты совсем оборзели, как выражаются герои третьесортных боевиков, и решились на отчаянный шаг, чтобы выторговать какие-то выгодные условия.

Районный филиал, вот что! Papa несколько раз что-то там бурчал про какой-то проблемный районный филиал, который он никак не может с кем-то поделить. Схема ясна: вывезут на загородную дачу и будут диктовать условия. Придется Papa отдать этот дурацкий филиал, если не найдут его раньше.

Единственно, что настораживало, — биотуалет. Для чего бы? Разве что если эти ловкачи додумаются сделать круг по городу и подкатить фуру к головному офису фирмы. В каком-то фильме такое было, заложника держали под самым носом у шантажируемого предпринимателя, а потом, когда это выяснилось, все животики надорвали от смеха! Вот черт, людям явно нечем стоящим заняться, дурью маются!

Однако будет что порассказать одноклассникам и товарищам по клубу, для вящей остроты приукрасив все и подбавив разных шокирующих моментов. Это приключение, пожалуй, будет одним из самых ярких впечатлений его бедной событийными вывихами размеренной жизни…

Решив для себя проблему с ожидавшей его перспективой, Сергей покрутился на матрасе, улегся поудобнее, расслабился и прочно задремал…

Проснулся он от грубого толчка, мужлан со шрамом пнул его по ноге и сунул в руки небольшое переговорное устройство, провод которого уходил в стену. Не успев толком сообразить, что с ним происходит, Сергей взял скованными руками аппарат и хрипло буркнул:

— Слушаю.

— С мамочкой желаешь пообщаться? — поинтересовался вполне цивилизованный и доброжелательный голос.

— Maman по пятницам не принимает, — недовольно буркнул Сергей. — Так что, сэр, вы в глубочайшем пролете. Почему мы еще не на месте?

— Тэ-э-эк… А ну, дай-ка трубочку дяде, — деловито распорядился «доброжелательный».

— Алле? — мужлан взял аппарат у Сергея, приложил к уху, с минуту слушал, затем отложил переговорное устройство в сторону и с озабоченным выражением лица сообщил пленнику:

— Шефу не нравится твой тон. Говорит, что ты больно резвый. И это нужно исправить. У нас с тобой есть пять минут, чтобы привести тебя в порядок. То есть у тебя должен быть жалостный голосок.

— Желательно со слезой, — тонко вякнуло переговорное устройство. — Я вас слушаю, время идет.

— Мне глубоко плевать на ваши проблемы, — сонно зевнул Сергей. — Кстати! Вы попробуйте застрелиться, может, я поплачу.

— Обработай, — коротко буркнуло переговорное устройство.

— Щас, — мужлан встал, размял бедра и вдруг со всего маху пнул пленника в лицо. Сергей, вскрикнув от неожиданности, ударился головой о пластиковый борт отсека, скрючился на матрасе и прикрыл лицо скованными руками. А мужлан, упершись руками в стены, принялся методично пинать мальчишку по болевым точкам, тыча в голову подошвами кроссовок и возбужденно урча:

— Тут у меня и не такие плакали, чмо горбатое! Тут у меня и покруче тебя обсерались, ублюдок!

Сказать, что Сергей был ошеломлен таким поворотом событий, значит прибегнуть к штампу. Мир вдруг перевернулся с ног на голову, череп от страшного удара гудел, как сто тысяч сумасшедших слонов, грязные кроссовки мужлана с каждым ударом выбивали из перекосившегося сознания пленника агонизирующую мысль: «Не может быть! Такого просто не может быть!!! Это что же такое творится?!»

— Готов? — пискнуло переговорное устройство.

— Тебя спрашивают, ублюдок, ты готов? — продублировал мужлан, вытаскивая из кармана выкидной нож и щелкая лезвием.

— Вас… всех… убьют! — задыхаясь, прохрипел Сергей, последний удар в солнечное сплетение наполнил тело острой болью, не позволявшей сделать полноценный вдох. — Я… вас… я не боюсь!

— Упорный, — буркнул мужлан, наклоняясь к Сергею и одним движением остро отточенного лезвия распуская на две части перед его брюк совместно с ремнем. — А ну-ка, вот так…

Рывком перевернув пленника на живот, мужлан содрал с него штаны, разрезал резинку трусов, оголил задницу и, навалившись сверху всем телом, возбужденно рыкнул в ухо:

— Я тебя щас выебу, красавчик! Ухх-х-х, какая жопа! Ка-акая жопа!!!

— Не… не надо!!! — задушенно прохрипел Сергей, ощутив вдруг задницей, как быстро растет и твердеет дородное мужланово естество, пока что упрятанное в штанах. — По… х-х-хр… пожалуйста!!!

Мужлан, плотоядно рыкнув, дернул несколько раз тазом и жарко зашептал пленнику на ухо:

— Я твою мамашку видел, чмо. Сла-а-адкая мамашка! Ух и сладкая! Мы потом ее поймаем, попозжа, как с тобой разберемся. Обязательно поймаем! Ухх-х-х, мамашка! Тебя к батарее прикуем, а ее будем ебать во все щели. Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти заебем! А ты будешь смотреть. Тебе понравится, чмо! А пока, дорога длинная, я твою жопу приучу к порядку! — и опять несколько раз резко дернул тазом, словно хотел забить гвоздь в задницу юноши.

Сергей, задыхаясь под неподъемной тушей, каждой клеточкой своего избитого тела ощутил вдруг, что он беспомощен, как ребенок, и всецело находится во власти сумасшедшего извращенца. И никто сейчас ему не поможет: ни органы правопорядка, ни всесильные родители с их связями, вообще ничто на всем белом свете!

Это внезапное открытие было настолько ужасным, что юноша не выдержал и разрыдался, тонко подвывая:

— Я все… Все сделаю! Уберите его! Пожалуйста, уберите!!!

— Готов, — удовлетворенно констатировал голос в переговорном устройстве. — Отпусти его, дай аппарат.

Мужлан слез, рывком посадил Сергея, прислонив его спиной к стенке, и сунул в руки переговорное устройство. Сам сел напротив, довольно жмурясь, возбужденно раздувая ноздри и поигрывая ножом.

— Будешь себя прилично вести, я дам ему команду больше не трогать тебя, — пообещал обладатель цивилизованного голоса. — А сейчас соберись, я тебя соединяю с мамой.

— Кто это? Сережка, это ты? — спустя минуту раздался в переговорном устройстве напряженно вибрирующий от тревожного ожидания голос матери. Родной голос из другого мира, невесть как пробившийся в этот тесный склеп, пропитанный похотливым присутствием сидящего напротив звероподобного мужлана. — Сереженька, почему молчишь?!

— Мама… Мамочка, я тебя очень прошу, пожалуйста, делай все, как они говорят! — Сергею стоило огромных усилий, чтобы не разрыдаться. — Это… Это такие люди, они все могут… Я тебя очень прошу, мамочка…

— Хватит, поговорили, — прервал общение цивилизованный голос. Переговорное устройство щелкнуло и перестало функционировать, безжалостно оборвав тонкую неведомую нить между беспечным прошлым, защищенным положением в обществе, охранной техникой и крепкими плечами секьюрити, и беспросветным настоящим, исполненным ожидания самых невероятных гнусностей…

Вызволение из душного отсека облегчения не принесло. Выдолбленная в скальной породе землянка значительно уступала по комфортабельности оборудованному в фуре рабохранилищу. Там было тепло, сухо, имелся матрац и туалет. Био, правда, но тем не менее. Да, разумеется, там присутствовал здоровенный минус, сводящий на нет все удобства: этакий волосатый, вонючий, весом в полтора центнера минус. Тот самый мужлан сумасшедший, у которого переход из нормального положение в состояние берсеркской ярости занимал едва ли две секунды. Но после сеанса связи этого минуса попросили из кабины не беспокоить. И не беспокоил, только смотрел ласково да урчал плотоядно…

А здесь была нора. Чуточку благоустроенная чьими-то не шибко умелыми руками. Дубовая дверь под углом в 45 градусов, с решетчатым оконцем посреди, узкий наклонный ход, каменные ступеньки, поддон из досок на осклизлом каменном полу, в углу, куча смердящих мертвечиной тряпок и по центру, в качестве единственного предмета интерьера, — ржавое помойное ведро.

— Это зиндан, — пояснил охранник, водворявший Сергея в узилище. — Это параща. Срат туда хадыт. Нищщ-тяк сидет, тут заибис. Балшой зиндан сабсэм плох, тут харашо…

Действительно, одиночный зиндан, куда поместили Сергея, предназначался для содержания особо важных пленных и по тутошним категориям наверняка тянул минимум на три звезды.

Дверь. Она частично защищала от непогоды и создавала относительный комфорт закрытого помещения. Можно было подняться по ступенькам, припасть к оконцу и любоваться панорамой плывущей в дымке облаков равнины, дверь выходила на север.

Поддон и тряпки. Прелесть! Можно было устроить великолепное ложе из тряпок на деревянном поддоне и тряпками же укрыться.

Остальные зинданы представляли собой обычные ямы с узкой горловиной и расширяющимися книзу стенами, этакая каменная бутыль с отвесными стенами, забранная сверху сваренной из арматуры решеткой, в которой имелся люк, запертый на замок. Люди так и сидят в ямах, тесно прижавшись друг к другу и кутаясь в своих тряпках: никаких поддонов, досок и тому подобных радостей жизни. Рядом, лестница деревянная и круглая, деревянная же крышка.

Когда нужно достать кого-то, страж опускает в яму лестницу, до дна три метра, не меньше. Крышка нужна на случай сильных холодов и обильных осадков. Смилостивится страж, перед тем как самому убраться в удобное укрытие, положит на решетку крышку.

Вольноотпущенный раб, дед Семен, выживший из ума старикашка, вытаскивает на веревке через люк «парашу», через люк же опускает «жопельный» кувшин[81], в данном случае он служит емкостью для питьевой воды, и хлеб. А в индивидуальный зиндан для особо важных вольноотпущенный заходит, как в обычную комнату, под контролем стража, и даже иногда наводит там порядок.

Впрочем, все эти «удобства» Сергей оценил несколько позже, в день прибытия ему было не до анализа обстановки. Те, кто его привел, потратили что-то около часа на трапезу. Шашлык ели, судя по запаху, выгнали всех обитателей на улицу и устроили представление, которое мы с вами уже имели сомнительное удовольствие лицезреть.

Когда солдату отрезали голову, Сергей впервые в жизни упал в обморок. Он вообще считал себя очень крепким и в глубине души был благодарен мужланистому Papa, наделившему его богатырской статью.

А тут, не выдержал. В глазах вдруг потемнело, откуда-то из недр желудка накатила вязкослюнная дурнота, горизонт поплыл вбок и плавно ухнул в кромешную тьму.

После этого кошмарного дня юный пленник прочно впал в ступор и практически перестал реагировать на внешние раздражители. Недвижно сидел на поддоне, зарывшись в ворох смердящих влажных тряпок, тупо смотрел в одну точку и ни о чем не думал. Когда кишечник и мочевой пузырь напоминали о себе, вставал, оправлялся в ведро и вновь усаживался обратно. Ощущение времени пропало совсем: мерк ли свет, занималась ли заря, ничего не волновало ступорозного узника. К холоду и вечной сырости он быстро привык и перестал обращать на них внимание, все равно подыхать, какая разница…

Дед Семен вытаскивал «парашу», приносил хлеб с водой и уговаривал поесть. Сергей как будто ничего не слышал. Тогда к нему спускался очередной охранник и легонько пинал по ногам: жри, тварь, тебе умирать нельзя!

Так продолжалось до того момента, когда из лагеря убыл подстреленный гостем Руслана солдат. Какой бес тогда толкнул Сергея нашептать воющему от боли раненому парню номер телефона матери, он так и не понял, но нашептал. И впервые за все время сидения почувствовал голод, заставивший сожрать заплесневелые корки, забившиеся в пазы поддона.

В ту ночь мальчишка заснул с какой-то робкой надеждой: теперь все вскорости разрешится. Если солдат благополучно доберется до нормальных людей, сумеет звякнуть его матери, тогда наверняка все образуется…

Следующий день подарил Сергею новый кошмар. Вечерний гость взял солдата не просто так, а за «бартер», подарил Руслану молодую русскую пленницу. Сначала ее вопли раздавались из «командирского» домика, в котором проживал Руслан с младшим братом Мамадом. Натешившись, «большие» отдали женщину бойцам.

Утром Сергей слышал какие-то неплановые крики, затем, спустя некоторое время, мог наблюдать через свое оконце в двери, как дед Семен, украшенный свежим фингалом в пол-лица, тащит истерзанное тело несчастной пленницы к пропасти. Старика избили за то, что он, неверно истолковав распоряжение, пытался похоронить замученную неподалеку от лагеря.

Животный ужас, впервые испытанный в тесном отсеке фуры, вновь вернулся к юному пленнику и всецело овладел его сознанием. «…Сла-а-адкая мамашка! Ух и сладкая! Мы потом ее поймаем, попозжа, — как с тобой разберемся. Обязательно поймаем! Ухх-х-х, мамашка! Тебя к батарее прикуем, а ее будем драть во все щели. Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти заебем! А ты будешь смотреть. Тебе понравится…»

Эта идиотская тирада, рожденная тусклым умишком озабоченного мужлана, вдруг отчетливо предстала перед юношей, обретая реальные формы. Вот, значит, как оно бывает на самом деле… Значит, это не метафора. Женщина действительно может умереть от такого…

— Господи, какой же я идиот!!! — потерянно прошептал Сергей. — Господи… Что же я наделал…

Он вдруг живо представил себе последовательность дальнейших событий.

Мать, дама своенравная, пробивная да целеустремленная, получив известие о его местонахождении, немедля все бросит и примчится сюда его выручать. А тут, в этих мерзких избушках…

«…Мамуля у тебя, классная телка. Эти метелки из «Апэнддаун», и рядом не стоят. Ты не обижайся, ничего такого, это я в качестве комплимента. Не будь она твоей мамулей, я бы ее снял. Ты посмотри, на нее же наверняка все мужики оборачиваются…»

Вот так однажды имел неосторожность выразиться Валера Киевский, клубный мачо, развитой не по возрасту, — побывав в гостях у Сергея и пообщавшись с мадам Кочергиной. А Валера, несмотря на младые года, в «метелках» толк понимает, о его похождениях в их кругу ходят легенды…

«…Сережка, я здесь! Родной мой…», и бежит к его зиндану, оскальзываясь на снегу. Но не дают добежать… Мужланы появляются, улюлюкают, догоняют… хватают мать. Тащат в свою хижину. Всю ночь, отчаянные крики, похотливый рев…

«…Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти заебем! А ты будешь смотреть. Тебе понравится…»

— Чтоб мне сдохнуть… Господи, да что же ты за чудовище создал?! Чтобы так вот, родной матери, единственному близкому человеку…

А утром дед Семен потащит к пропасти труп. Нет, сначала потащит в сторону от лагеря, хоронить. Но отследят недруги дедовы потуги милосердные, побьют крепко и заставят тащить к пропасти. Истерзанное голое тело, сплошь испещренное кровоподтеками и ссадинами. Тащить будет за ноги, как и ту несчастную. А голова будет биться о камни, болтаясь в разные стороны, как переполненный пылесосный мешочек, в детстве видел, домработница собралась вытряхивать, да зазевалась, кот Кузя утащил мешочек и гонял его по комнате…

«…А ты будешь смотреть. Тебе понравится…» Это было стократ хуже всего, что Сергею уже довелось испытать за последние дни. Невыносимая боль тысячами раскаленных игл вонзалась в сознание при мысли, что он может стать свидетелем злодеяния, которое свершится с его же легкомысленной подачи. Он все будет слышать и видеть, тут рядом, вон они, мерзкие хижины мужланов…

О том, что может произойти с матерью во время путешествия через всю Чечню (разносторонне развитый юноша достаточно разбирался в географии, чтобы предположить, что лагерь находится в крайнем южном районе республики, на самой границе с Грузией), Сергей не думал. Его это абсолютно не занимало, все вытеснило из головы ужасающе ясное понимание того, что он является единственной причиной страшной мерзости, которая произойдет именно здесь. Они на его глазах надругаются над матерью, а потом выбросят в пропасть, как какую-нибудь падаль.

«…А ты будешь смотреть. Тебе понравится…» Сергей вдруг с какой-то болезненной надеждой подумал: а ведь статистика автокатастроф такая неутешительная… В столице ежемесячно гибнут десятки людей, и на дорогих иномарках, в том числе…

Юноша поймал себя на мысли, что мечтает об ужасном, с точки зрения любого нормального индивида, исходе. Если бы вдруг ему сообщили, что мамин «Мицубиси-галант» на МКАД угодил под панелевоз и спасти никого из пассажиров не удалось, он, конечно, поплакал бы… но испытал невероятное облегчение. Тогда можно было бы порадоваться напоследок, что все так благополучно разрешилось, и спокойно умереть. На стражника, например, броситься, за автомат побороться…

Внезапный переход из длительного ступора в состояние великой тревоги, донельзя обостренной чувством собственной вины, и невозможность как-либо повлиять на ход событий не швырнули юношу в конечную фазу фрустрационной безысходности. Спасибо, в самом деле, отцу, не только телом крепок оказался отрок, но и в плане устойчивости психической не подкачал…

Через полтора часа после того, как дед Семен сбросил тело замученной женщины в пропасть, Сергей принял решение, единственно доступное для него в сложившейся ситуации.

Бежать. Потратить дня три-четыре на сбор информации, обдумывание способов, накапливание запаса хлеба. И драпать. Все герои романов, которые некогда читал Сергей, отовсюду бежали. Эдмон Дантес например, бежал вообще из совершенно невероятных условий!

Пока солдат доберется до большой земли, пока позвонит, пока там суть да дело… А он, Сергей, здоровый и крепкий, не успел еще ослабнуть от голода и холода. Что тут за препоны: замок на двери да страж, интеллект которого на уровне плинтуса в папином офисе. Да, все верно, подготовиться и бежать. Добраться до первого блокпоста федеральных сил, звякнуть куда угодно, назваться… А дальше все закрутится.

И как только юноша принял такое решение, стало ему легче. Цель появилась. Отчетливая, ясная, близкая. Ужасный комплекс вины, разрушающий душу, злобно рыкнув, отступил в кусты и затаился…

Трое суток все было, как предсказывал полковник. Маяк функционировал регулярно. Ночью шли за колонной Беслана, перед рассветом залегали на дневку, в сумерках готовились к движению, с наступлением полной темноты опять пускались в путь. Шведов набивал на карте базы, прокладывал маршрут, аккуратно вычерчивая все загогулины. Вектор перемещения в сравнении с длиной пройденного пути был мизерным: за трое суток продвинулись в южном направлении едва ли на сотню километров.

А на четвертый день на Ичкерскую землю из-за Кавказского хребта прыгнул хорошо прижившийся здесь, полупьяный отморозок-циклон. Не циклонище-ветродуй, яростный и настойчивый, а так, вялый тучегон-градосып. Не ждали гада: пятые сутки стояла необычная для зимнего времени в нашем регионе ясная, тихая погода, и синоптики-провокаторы торжественно обещали такую благодать еще минимум на протяжении недели.

Эту дневку готовили особенно тщательно: колонна Беслана уже перевалила в район, находящийся под контролем боевиков, следовало ежесекундно держать уши торчком и пребывать в готовности к стремительной ретираде по заранее намеченному для такого позорного дела маршруту. Замаскировались, выставили охранение, пожевали и пристроились дремать. А через час полковник разбудил Антона негодующим возгласом:

— Не по-онял!? Эт-то что за бардак?!

Антон нервно покрутил головой, убедился, что причины, способные вызвать недоумение старшего товарища, в пределах видимости отсутствуют, и уставился на приемник, который полковник как раз включил, дабы проверить лишний раз, как там поживает заветная желтая точка.

А точка, сволочь такая, как раз начала проявлять нездоровую самостоятельность. Двигалась она, вот что! В отведенное для отдыха дневное время. Да притом с хорошей крейсерской скоростью, даже медленно пропадающий след за ней тянулся. В ночное время такого следа не было, потому как конвой перемещался черепашьими темпами.

Так и смотрели они за движением точки: Антон молча, покачивая головой, полковник, невнятно чертыхаясь и нанося на карте штрихи. Это было как в кино: все видишь и примерный финал уже знаешь, но повлиять на развитие событий не можешь. Как тут повлияешь? День, чужая земля, тут не то что прокатиться куда, носа высунуть невозбранно нельзя!

Точка между тем доползла до границы экранного поля, мигнула напоследок и пропала. Зона приема сигнала, тридцать километров. От села, где остановился на дневку конвой, наши хлопцы залегли километрах в пяти. За каких-то сорок минут Беслан преодолел двадцать пять кило, почти половину обычного ночного автоперехода. То есть заехал, перышки почистил, пожрал как следует, да и втопил на всю железку. Милое дело, это тебе не по ночи с дозором красться!

— Какое идиотское стечение обстоятельств… — пробурчал Шведов, тоскливо глядя в окно. Полковник ошибался очень редко, в основном по мелочи, так что не имел готовой модели поведения при крупном конфузе. — Редкое стечение… А-а-а, черт! Какое, на хер, стечение?! Идиота кусок, вот что! Старый козел, влез не на ту грядку, так на тебе! Понадеялся, кретин, на синоптиков! Это же надо, такого косяка упороть!!!

— Ничего страшного, дядь Толь, — задушевно обронил Антон, избегая встречаться с полковником взглядом, еще, не дай бог, разгадает искорки злорадного торжества, готовые стрельнуть наружу горделивой ухмылкой. — Выспимся, пожрем, проскочим вот сюда, — Антон по-хозяйски выдернул из пальцев полковника карандаш, жирно нанес пунктир от точки их стояния на восток к периферии. — И работаем по варианту номер один. Всего-то одни сутки потеряли. Не бог весть какая беда! Спокойно выдвигаемся в конечный пункт, становимся вот тут и ожидаем поступления сигнала. Полюбому мимо нас пройдут, никуда не денутся, — и, не удержавшись, добавил как бы мимоходом, невзначай:

— Нет безвыходных положений, дядь Толь. Любая ошибка поправима, не нами придумано…

…Не откладывая в долгий ящик, Сергей сразу же приступил к сбору информации. Едва к нему вошел дед Семен, юноша спросил шепотом: