Цейтнот. Том 1 Корнев Павел

– Нет.

– Приступы головной боли, тошнота, слабость?

– Нет.

– Ломота в суставах, звон в ушах?

Выслушивая дежурное «нет», я проставлял крестики и продолжал задавать вопросы в полном соответствии с опросником. Формально мои обязанности ассистента руководителя проекта сводились к беседам с подопытными, к числу которых относился я и сам, ну а всё остальное если и отражалось в документации, то исключительно с грифами «секретно», а то и того вовсе «секретно совершенно».

– Эректильная дисфункция? – перешёл я к разделу, который неизменно привносил в нашу беседу некоторую толику оживления.

– Нет!

На сей раз ответ прозвучал резче обычного, но я это обстоятельство, равно как и все прошлые встречи, проигнорировал. И как всегда никаких отметок на листе делать не стал.

– Преждевременное…

– И не надоело тебе?! – взорвался Герасим. – Ладно раз пошутил, ну – два! Но сколько можно-то? Это невыносимо!

Попался!

Надо сказать, Герасим имел полное право не только разговаривать со мной в таком тоне, но и требовать объяснения, поскольку числился заместителем руководителя проекта, вот только оправдываться я и не подумал. Просто развернул опросный лист и передвинул его собеседнику. Тот непонимающе посмотрел на бланк, поднял на меня озадаченный взгляд и вновь углубился в изучение текста, после тягостно вздохнул.

– То есть это не шутка?

Я покачал головой безмерно довольный собой. Несколько месяцев выспрашивал подробности интимной жизни Герасима, откладывая при этом проставление отметок на потом, несколько месяцев капал ему на мозги и вот – добился своего, переполнил чашу терпения. Пустячок, а приятно.

– И ты на эти же вопросы отвечаешь? – уточнил Герасим.

В ответ я продемонстрировал стопку пустых бланков, отпечатанных под копирку.

– Вопросы одинаковы для всех.

Герасим не удержался от очередного тяжёлого вздоха и вслух прочитал варианты ответов на ставший последней соломинкой вопрос:

– «Часто», «обычно», «редко», «никогда»… – Он посмотрел на меня, поморщился и сказал: – Ставь «редко».

Я так и поступил, потом оказался вынужден спросить:

– Это по итогам этой недели? Раньше же всё нормально было?

– Надо исправить ответы на всех бланках.

Игра перестала быть игрой, пришлось доставать чистый лист и оформлять пояснение к текущему опросу. Немного пожалел даже, что всё это затеял. Хотя…

Достал ведь? Достал.

Следующим в клетушку заглянул Глеб Клич – долговязый молодой человек двадцати лет от роду с приметным рубцом на левой щеке, белым и бугристым. Из всех прошедших инициацию в Джунго, которых удалось забрать с собой при побеге, он единственный обладал чувствительностью, почти достаточной для самостоятельного оперирования сверхэнергией. И пусть о входе в резонанс и речи не шло, курс медикаментозной терапии и специальных процедур, призванных заменить полноценную настройку на источник-девять, в его случае показывал весьма и весьма неплохие результаты. Об остальной троице спасённых военнопленных, увы, такого сказать было нельзя, ну да оно и понятно: мы выжили после заезда в энергетическую аномалию на вагонетке, а наших товарищей по несчастью загнали туда своим ходом.

– Как самочувствие? – поинтересовался я, пожав протянутую руку.

– Да как-то не очень, – неопределённо передёрнул Глеб плечами и облизнул губы. – Голоса… Или музыка даже скорее. Тюк-тюк-тюк. Тюк-тюк-тюк. И так круглые сутки.

Я вздохнул.

– Ничего нового получается?

Глеб жалобно протянул:

– Стучит же! Может, сегодня без меня? Может, переждать?

– А вот сейчас и посмотрим. – Я выложил перед собой новый бланк, быстренько прогнал подопечного по всем вопросам, потом вздохнул. – Да, брат! Ситуация! Надо тебя на обследование определять. Недельки на две. В Зимск.

У Глеба дёрнулся уголок глаза.

– Может, не надо? Я бы за воскресенье отлежался…

Тут уж я не выдержал и ухмыльнулся.

– Да как же ты отлежишься? Тебя ж поди новая подружка за воскресенье совсем заездит! А в госпитале отдохнёшь. Диета опять же, процедуры.

Глеб вздохнул, машинально потёр рубец и махнул рукой:

– Ладно, проехали. Не надо госпиталя.

– Очередная горячая штучка? – поинтересовался я, делая на бланке дополнительные пометки.

– Угу, – признал Глеб. – С этой учёбой на танцульки времени уже не остаётся, а без танцулек сразу в койку она ни в какую. С принципами, видишь ли! И хороша, зараза, сил нет!

Глеба с его пятью классами образования всерьёз взялись натаскивать в теоретическом плане, а ещё определили на курсы военной подготовки, так что со свободным временем у него дела обстояли лишь немногим лучше моего. Но вместо выражения сочувствия я спросил:

– Ритм в голове как звучит? Сильнее, тише?

– Да так же, наверное.

– Таблетки пьёшь?

– Обязательно.

– Всё, свободен.

Следующим зашёл Унтер. Крепкий кряжистый мужик с жёстким обветренным лицом и вислыми усами происходил из приграничного люда, служил в армии с пятнадцати лет и поначалу рвался обратно в часть, но вербовщики особого дивизиона вцепились в опытного пластуна руками и ногами, сумели найти подход и убедили подписать контракт.

– Андрей Мартынович!

– Пётр Сергеевич!

Мы обменялись рукопожатием, и Унтер, он же Андрей Мартынович Чешибок, потянулся за листом.

– Разреши?

Я передал ему бланк, передвинул карандаш, и Унтер быстро поставил в нужных местах аккуратные галочки, после заявил:

– Жалоб нет, ничего не беспокоит. – Он огладил усы и добавил: – Разве что седина пропадать начала. Но это же хорошо, так?

– Да уж неплохо, – признал я, задал несколько уточняющих вопросов, сделал пометки на обратной стороне листа и пригласил заходить в кабинет следующего.

Алик Балаган, невысокий и чернявый живчик лет двадцати пяти, сразу взял быка за рога, прямо с порога заявив:

– Сегодня без меня! Голова раскалывается спасу нет! Худо мне! Худо!

Прежде он работал слесарем на ткацкой фабрике Белого Камня, в плен попал из ополчения, и нынешним житьём-бытьём в Новинске был целиком и полностью доволен, как по мне – даже слишком.

– Присаживайся, – попросил я Алика, от которого явственно попахивало перегаром, и уточнил: – Сильно голова болит?

– Раскалывается просто!

– А как иначе? Тебе нос три дня назад сломали и мозги серьёзно встряхнули. Вот и болит головушка.

Алик на миг замялся, потом закивал.

– Вот да! Сотрясение! Мне отдых нужен! Постельный режим!

– Только вот какое дело, – со вздохом продолжил я, – нос тебе сломали не на тренировке, как в объяснительной указано, а в кабаке. И по уму надо тебя, дорогой мой человек, переводить на казарменное положение.

Балаган судорожно сглотнул.

– Может, не стоит?

– Стоит, Алик. Стоит.

– Да чего из мухи слона раздувать, а? Подумаешь, голова болит! Потерплю как-нибудь!

– А вот это правильно. Молодец. Хвалю.

Алик Балаган с прищуром глянул на меня и спросил:

– Червонец не ссудишь? До получки ежели?

– Пятёрку.

– Пятёрки мало! Хотя… – Он начал загибать пальцы. – Сегодня второе, третье тоже выпадает, а расчёт пятого. Нормально. Дотяну!

Я подтянул к себе лист писчей бумаги и потребовал:

– А теперь рассказывай, что вчера пил и в каких количествах. И как лечился сегодня. В подробностях рассказывай, а то вколю обычную дозу, а у тебя почки отвалятся!

Пристрастие Алика к горячительным напиткам становилось всё большей проблемой, и я решил переговорить на сей счёт со Звонарём, своему же пациенту наказал бросать пить зубровку и переходить хотя бы на ту же водку.

Последний из моих подопечных – высоченный и плечистый восемнадцатилетний увалень Иван Кол тоже не разочаровал и по примеру старших товарищей попытался сказаться больным, но в ходе блиц-опроса был выведен на чистую воду и под угрозой отправки на обследование к Рашиду Рашидовичу чистосердечно во всём признался.

– Собирайтесь! – объявил я, взглянув на часы. – Дежурная машина приедет через десять минут.

Сам же поспешил на склад, где и получил под роспись бумажные свёртки с заранее подобранными в нужной пропорции травами, две мензурки с желеобразным грибом и шесть ампул спецпрепарата. Травяной сбор я убрал в портфель, затем внимательнейшим образом оценил укупорку пробирок, после чего поместил их в проложенные ватой гнёзда стального пенала. Ампулы осмотрел ничуть не менее придирчиво, их устроил в выемках поменьше. И – раз-два! – зафиксировал крышку защёлками.

Четвёрка подопечных дожидалась меня на крыльце, Унтер, Глеб и Алик курили, Иван просто дышал свежим воздухом, переминаясь с ноги на ногу в компании старших товарищей. Мы дошли до служебных ворот и погрузились в легковой восьмиместный вездеход комендатуры, где рядом с водителем уже расположился Герасим Сутолока. Поехали на аэродром ОНКОР. Тот за последнее время изрядно разросся и уже мало чем уступал основной воздушной гавани Новинска, а в плане охраны и оснащения средствами ПВО так и вовсе мог дать той сто очков вперёд.

В одном из ангаров нашей команде была выделена бендешка, там мы сменили гражданскую одежду на бельё с начёсом и зимние прыжковые комбинезоны белой маскировочной расцветки. Высокие ботинки, тёплые перчатки, вязаная шапочка, ранец с сухим пайком, бинокль, нож, пистолет, автомат, запасные магазины, холостые патроны, ракетница, короткие охотничьи лыжи, парашют. У остальных, даже у Герасима, примерно всё то же самое, разве что Иван Кол закинул за спину увесистый короб с носимой радиостанцией, Унтер получил в оружейке ручной пулемёт, а Глеба нагрузили боекомплектом к РПД.

Я – налегке. Сейчас я тут главный. Мне ещё часть инъекций нужно заранее подготовить, всем отмерив индивидуальные дозы спецпрепарата, и ни в коем случае пустые ампулы не забыть в гнёзда футляра вернуть. Учёт и контроль – это святое. Проявлю небрежность, тот же Вдовец меня с потрохами сожрёт и будет в своём праве.

Дожидаться вылета не пришлось, всё прошло без отклонений от графика. И вот уже в салоне десантного аэроплана шутки и прибаутки как отрезало, первые пятнадцать минут полёта прошли в напряжённом молчании, только моторы и гудели. Герасим хитрым образом сцепил пальцы и погрузился в медитацию, Алик шмыгал припухшим носом, Иван ёжился, Глеб невидяще уставился в одну точку прямо перед собой. Мне тоже было не по себе, и только Унтер на зависть всем клевал носом. Именно он первым нарушил молчание, объявив после широкого зевка:

– Чую, начинает припекать.

– Кордон пролетаем, – предположил я, и почти сразу ожило переговорное устройство.

Пилот объявил:

– Подлётное время десять минут!

Я расстегнул ранец и принялся доставать из него алюминиевые тубы с заранее наполненными шприцами – каждая из них была помечена должным образом, путаницы не возникло.

– Поехали! – объявил я и никакого энтузиазма этим своим заявлением не вызвал.

Из всех доверил самостоятельно сделать себе инъекцию лишь Герасиму и Унтеру, остальным вколол спецпрепарат самолично. Затем засыпал травяной сбор в термосы с кипятком, раздал их подопечным, один оставил себе.

Всё, летим дальше.

Доза спецпрепарата была минимальной, основной объём инъекции приходился на банальный физраствор, и никакого немедленного эффекта после укола не воспоследовало. Разве что жжение, которое постепенно усиливалось по мере подлёта к Эпицентру, теперь стало приобретать характер пульсации.

Ещё минут через пять меня начало пропекать всерьёз, Унтер достал из кармана кожаную полоску шириной с поясной ремень, сложил её надвое и закусил, Глеб судорожно вцепился в подлокотники сидения, Алик неразборчиво ругался себе под нос, Иван – беззвучно шевеля губами, молился. Герасим медитировал.

На первых порах нас всех пристёгивали к креслам ремнями, но вылеты давно стали неприятной рутиной, от которой отдельные несознательные личности так и норовили увильнуть. Я бы тоже при иных обстоятельствах не преминул сказаться больным, но это ж мне самому нужно. У меня – приоритеты!

Нематериальный жар до предела усилился, возникло ощущение, будто стою у открытой топки, а то и вовсе заглядываю в жерло вулкана, ну а дальше я в это жерло сорвался и ухнул прямиком в озеро расплавленной магмы.

Ух!

Опалило всерьёз, прожарило до хрустящей корочки. В самый первый момент техника трансформации частот сверхэнергетического излучения смягчила неприятные ощущения, помог и самоконтроль, но удерживал я внутреннее равновесие лишь секунду или две. Потом – да, потом – прожарило.

Герасим надсадно закашлялся, Глеб скорчился, зажав ладонями уши, Алик отключился, из глаз Ивана ручьём текли слёзы, меня самого вдавило в спинку кресла так, что ни рукой пошевелить, ни ногой. Такое впечатление – вновь при инициации на грузовике через первый румб первого витка несусь.

Унтер? Унтер как сидел, так и сидел, а что зубами не скрипел, так недаром кожаную полоску загодя закусил. Андрей Мартынович – предусмотрительный.

Аэроплан зацепил лишь самый краешек Эпицентра, мы продрались через перенасыщенное энергией пространство и полетели прочь, рвущая нервы пульсация пошла на убыль. Ненадолго – за первым подходом последовал второй, а после и третий, самый продолжительный из всех. Закалка тела и духа, чтоб ей пусто было…

Отпускать начало над Кордоном. Обнаружил себя сидящим в кресле, голова была пустая-пустая, в ушах звенело, и звон этот плыл и пульсировал в каком-то совсем уж противоестественном ритме, сильно мутило и тошнило. Дрожащими руками я выдернул пробку и приложился к термосу, сделал несколько глотков горячего травяного настоя. Остальные последовали моему примеру, только Глеб сначала заткнул клоком ваты левую ноздрю, из которой начала сочиться кровь.

Иван Кол напился, после запустил пальцы в слипшиеся от пота светло-русые волосы и вымученно улыбнулся.

– А и нормально! Легче, чем на той неделе!

Он говорил так всякий раз, что не мешало ему вновь и вновь пытаться увильнуть от полёта к Эпицентру.

– Ну да, ну да… – проворчал Алик и в сердцах добавил: – Тут не захочешь, пить начнёшь!

– Не захочешь – не начнёшь! – не согласился с ним Унтер. – Пьют горькую без просыху от беспросветности бытия, а тебе чего водку жрать? На войне не погиб, из плена сбежал, денег получаешь куда как больше, чем на фабрике платили. Живи да радуйся!

– А смысла в такой жизни не вижу, – прямо ответил Балаган. – Мы ж как крысы подопытные! – Он шмыгнул носом. – А у меня семья в деревне осталась… Жена-красавица, детишки… Я ж им всё до копеечки…

После прожарки в Эпицентре меня мутило, а настроение было ни к чёрту, вот и пообещал:

– Ничего-ничего! Перевезём мы твою семью в Новинск. Организуем воссоединение. Что ж ты раньше молчал?

– Так жилищных условий никаких!

– Обеспечим жильём, не сомневайся даже! Обеспечим!

Алик глянул в ответ как-то совсем уж затравленно, и я решил прямо в понедельник написать на этот счёт докладную Звонарю. Травки целебные покуда свою эффективность в борьбе с алкоголизмом не продемонстрировали, а вот жена нашего пьянчугу мигом на путь истинный наставит.

Не желая и дальше продолжать этот разговор, я вытянул из ранца прихваченные с собой в полёт газеты и наскоро проглядел посвящённые вчерашним событиям передовицы.

«Новинское время» с неожиданной прямолинейностью обрушилось на полицейское управление, выступив за скорейшее расширение полномочий Республиканского идеологического комиссариата, а вот консервативные «Ведомости», напротив, требовали немедленной отставки главы РИК, а заодно министра науки и ректора РИИФС. Заголовок на первой странице этого рупора реакционной пропаганды гласил: «Кровавый разгон митинга!», на фотографии были запечатлены бойцы штурмового дивизиона в полной боевой выкладке и в противогазах. Тяготевшие к центристам «Столичные известия» делали акцент на студенческих беспорядках и намекали на скорые изменения в руководстве особой научной территории, и только «Февральский марш» со всей ответственностью заявлял, что свободному волеизъявлению студентов помешала акция анархистов, а никак не действия стражей порядка. Спектр мнений касательно нашумевшего решения патриарха оказался ещё даже более широк, но подробное изучение прессы пришлось отложить до вечера.

– Новинск пролетаем, – сказал вдруг глядевший в иллюминатор Глеб.

– Давайте собираться потихоньку, – распорядился я. – Тут всего ничего осталось.

И точно – почти сразу объявили десятиминутную готовность, а потом как-то разом сгинула подспудно давившая на меня неправильность бытия – это мы наконец-то покинули зону активного излучения Эпицентра. Пусть давно приноровился удерживать внутреннее равновесие, но сейчас, такое впечатление, даже дышать легче стало. И вот именно ожидание этого эффекта и помогало мириться с еженедельной прожаркой в энергетической аномалии.

Почти синхронно со мной с облегчением перевёл дух Герасим, а через минуту дошло и до Глеба. Остальные не отличались столь уж высокой чувствительностью, их и давить-то начинало только за пятидесятым километром, а в Новинске они ничего такого не замечали вовсе.

Из кабины выбрался штурман, протянул мне опечатанный пакет с приказом. Я вскрыл его и обнаружил, что от точки выброски нам придётся совершить пятикилометровый марш-бросок, дабы впоследствии выйти из оговорённой точки на связь и получить дальнейшие распоряжения.

– Оружие к осмотру! – распорядился я, убедился, что никто не получил автомат с досланным боевым патроном, заодно наскоро проглядел снаряжённые магазины. С ними тоже оказался полный порядок.

Тогда на пару с Унтером мы изучили карту, и тот согласился с моим решением двигаться от точки выброски напрямую по реке.

– Лёд ещё крепкий, снег не сошёл, – заметил Андрей Мартынович. – И никто нас там караулить не станет.

Замигала лампочка, и я напомнил Герасиму:

– Сверхэнергией не оперируем! – А затем скомандовал: – Ваня, пошёл!

Деревенский увалень давно уже привык к прыжкам с парашютом, вот и сейчас спокойно опустил на лицо очки, распахнул боковую дверь и шагнул наружу. За ним последовал Унтер, потом пришёл черёд Герасима и Глеба, а дальше я, хоть сам и весил больше, подтолкнул к выходу Алика.

– Пошёл!

После недолгой задержки нырнул в морозную темень вслед за ним. Хватанул ртом студёного воздуха, расщеперился, стабилизируя падение, дёрнул кольцо. Хлопок раскрывшегося купола, рывок – и уже не падаю, уже снижаюсь.

Давно стемнело, да ещё летел лёгонький снежок, с ориентированием в пространстве возникли известного рода сложности, но я всё же не позволил боковому ветру снести себя в сторону. Остальные тоже не оплошали, и вскоре отряд в полном составе собрался на точке сброса. Мы закопали в сугробе под приметным деревом наши парашюты, нацепили лыжи и покатили под горку к протекавшей неподалёку реке.

По ней и отмахали пять вёрст до условного места, там выставили боевое охранение и сопевший будто паровоз Иван, которого Глеб натаскивал на запасного радиста, вышел на связь с учебным центром, принялся что-то писать карандашом в блокноте. Вопреки обыкновению сегодня он ничего не напутал, и после расшифровки приказа оказалось, что нам надлежит проникнуть на территорию охраняемого объекта в десяти километрах отсюда, заложить там муляж взрывного устройства и отойти, не будучи обнаруженными караульными.

Река текла примерно в нужном нам направлении, но Унтер покачал головой:

– Слишком просто.

Я кивнул в знак согласия.

Куратор группы из особого дивизиона не был склонен облегчать курсантам жизнь, при подходе к цели с самого очевидного направления группа запросто могла угодить в засаду. Но и напрямик через бурелом пробираться не было ни желания, ни времени, так что мы выбрали компромиссный маршрут, решив продвигаться преимущественно по опушкам и через перелески, по нему и выдвинулись.

Меня всего так и распирало изнутри от желания втянуть в себя побольше сверхсилы, но район проведения учений контролировался операторами аналитического дивизиона, а этих умников целенаправленно натаскивали отслеживать нестабильность энергетического фона, укрыть от них свой не самый великий потенциал я ещё мог, а вот оперирование сверхсилой во время его набора – уже нет. По крайней мере, у меня такое не получалось ни разу. У Герасима, как ни удивительно, тоже. А если засветимся, о скрытном подходе к цели нечего будет и мечтать.

Сейчас караульные тоже службу несут, но ждут они не конкретно нас и не вот прямо сегодня. Учебных объектов много, какие-то становились целями чаще, другие не трогали неделями, намеренно убаюкивая бдительность бойцов ОНКОР – точнее, проходивших там практику курсантов. Вот и не нужно им фору давать, оставим за собой преимущество внезапности.

За пределами зоны активного излучения Эпицентра климат брал своё, и наступившая по календарю весна покуда себя никак не проявила. Было морозно, а снег и не думал сходить даже на открытых местах, под деревьями же и вовсе намело высоченные сугробы. Широкие охотничьи лыжи преимущественно не проламывали прочный наст, но даже так лёгкой прогулки не вышло.

Ко всему прочему ориентироваться в ночном лесу приходилось исключительно по компасу, заплутать могли не раз и не два, но всё же как-то вышли на позицию. Сначала я уловил отголоски энергетических помех, затем ветер принёс запах дыма.

– Дерьмо! – выдохнул я облачко пара. – Цель прикрывают поисковыми воздействиями!

Герасим цыкнул языком, прекрасно отдавая себе отчёт, что наши товарищи по команде пока ещё не настолько хорошо владеют техникой заземления, чтобы тягаться с обученными операторами. От активной поисковой техники им не укрыться.

– Какие варианты? – деловито уточнил Унтер.

– Мы с Герасимом заложим заряд, вы будете прикрывать. Ходу!

Двинулись дальше и вскоре наткнулись на тропку, немного погодя попалась ещё одна, по ней начали пробираться уже без лыж, медленно-медленно, до рези в глазах всматриваясь в темноту. Пусть риск наткнуться на пикет или припозднившийся патруль был не слишком высок, но бережёного бог бережёт.

Вроде невелика беда задание завалить – ерунда на постном масле, да и только! – но азарт всего так и захлёстывал. Хотелось всё сделать тихо. Хотелось утереть всем нос. Очень хотелось. До невозможности просто.

Сбилось дыхание, и усилием воли я заставил себя успокоиться. Велел залечь под деревьями на опушке Алику и Ване, а Унтеру и Глебу определил позицию чуть дальше, на сильно выдававшемся языке леса.

Если нашумим и придётся уходить с боем, будут шансы оторваться. Небольшие, но всё же будут.

Нашей целью оказался небольшой хутор в полдюжины домов, окружённых добротными заборами, точнее – выстроенный где-то там амбар, который с опушки не просматривался и который ещё требовалось найти. На первый взгляд задание не казалось таким уж сложным: тут не было ни ограды с колючей проволокой, ни сторожевых вышек с прожекторами, мы даже зашли с подветренной стороны, что самым радикальным образом снижало риск переполошить цепных псов, но всё портила активность оператора.

Вот чего ему не спится, а? Если уж на то пошло, в «Уставе караульной и гарнизонной службы» о задействовании операторов в охране режимных объектов ничего не говорилось. В отечественном – так уж точно.

Как бы то ни было, лежать в сугробе было не слишком-то уютно, и я спросил Герасима:

– Готов?

– Да.

После тщательного изучения хутора в бинокль не удалось заметить никакой подозрительной активности: не вспыхивали нигде огоньки папирос, не мелькали тени, не маячили в тёмных проходах силуэты людей. Увы, это ещё ровным счётом ни о чём не говорило. Караульные могли устроиться за дощатыми заборами или на чердаках, а кусты с облетевшей листвой наш подход точно не прикроют.

Я снял бинокль, избавился от ранца и ползком выбрался из ельника. С превеликой охотой взял бы с собой не Герасима, а Унтера, но зона активного поиска начиналась почти сразу за опушкой, там его враз засекут.

Продвинутая техника заземления не подвела, я буквально физически ощутил, как волной накатило энергетическое воздействие, накатило и соскользнуло, охватив со всех сторон, беспрепятственно унеслось прочь. Прочь, прочь, прочь…

Манжеты прыжкового комбинезона затянул загодя, но и так снег понемногу забивался в рукава, холодил запястья и отвлекал. Я старался не обращать внимания на доставляемый этим обстоятельством дискомфорт и где-то на середине пути разобрался в ритме поискового воздействия, подстроился под него и в краткие паузы стал раскрываться внешнему фону, пытаться определить местонахождение оператора. Точнее – операторов.

В одном из домов почудилась некая неправильность, и я отвернул от него в сторону, пополз вдоль облетевших кустов к дальнему проходу меж оградами, перегороженному хлипковатыми на вид воротами, скорее призванными остановить не человека, а домашний скот. И тут же что-то неуловимым образом изменилось, раздался деревянный треск, а потом чердачное окошко вызвавшего моё подозрение дома осветилось частыми-частыми дульными вспышками, там заработал пулемёт!

Герасим ругнулся и неподвижно замер в снегу, а я полз первым, только поэтому и успел укрыться за углом ближайшего сруба, вовремя покинув зону обстрела. Но толку-то с того?! От леса отрезали, а на хуторе уже поднялась тревога!

В перегороженном воротцами проходе мелькнула тень, и я зашвырнул туда шутиху, призванную изобразить ручную гранату. Вспыхнуло и сразу погасло серебристое сияние, до меня донёсся раздосадованный матерок, и когда я рванул вдоль забора, никто не пальнул в спину, опасное место удалось проскочить невредимым.

Загрохотал на опушке наш РПД, ему стал вторить автомат, засевшие на хуторе курсанты принялись палить в ответ, давить моих подчинённых огнём. Силы были не равны, в запасе у меня оставались считанные секунды, и я не побежал к дальнему проходу, вместо этого подобрался по глубокому снегу к дощатой ограде, подпрыгнул, ухватился за её верх и перевалился в закуток между свинарником и каким-то складом. Осторожно глянул во двор и, заранее взяв на прицел дверь дома, рванул по протоптанной в снегу тропке к попавшейся на глаза калитке.

Дверь распахнулась, я первым утопил спусковой крючок, ещё и перечеркнул короткой очередью выходившее на эту сторону окно. Пинком сбил щеколду, вывалился в переулок, пальнул кому-то в спину, уловил краем глаза быстрое движение и резко подался назад. Сумел на долю мгновенья опередить выскочившего из-за угла с ППС бойца, только это уже ничего не изменило: в окне сверкнуло, хлестанул по ушам холостой выстрел, и сразу же меня словно по плечу похлопали – это дал знать наблюдатель, что я не просто обнаружен, но и убит.

– Ну хоть не всухую, – проворчал я, опуская оружие.

Интенсивность поискового воздействия разом подскочила, зона обнаружения сузилась и захватила опушку, перестрелка там разгорелась с новой силой. Понятно, что никому из диверсантов не уйти – догонят и затравят, но заботило меня сейчас не это, покоя не давал вопрос, каким образом нас заметили караульные.

Вот в чём мы прокололись, а?