Проблема для некроманта Шнейдер Наталья
Он сказал «встретимся на практике» но не уточнил, где именно на факультете его искать. Но вряд ли гора будет ходить к Магомету, в смысле, профессор – сам бегать за студентами.
Один из парней, с белесыми бровями и ресницами, смерил меня презрительным взглядом.
– Милочка, прислуга не должна первой обращаться к господам. Она должна скромно стоять и ждать, пока на нее соизволят обратить внимание.
Может, прислуга и должна скромно стоять и ждать, но я-то не прислуга.
– Где я могу найти профессора? – повторила я спокойным и уверенным тоном.
Белобрысый раздраженно вскинул подбородок, но тут вмешался второй, невысокий крепыш.
– Пойдемте, я провожу. – Он шагнул к лестнице.
Белобрысый недоуменно воззрился на него, потом молча пожал плечами, точно решив не вмешиваться. Крепыш зашагал вниз по лестнице, в подвал. Я – за ним.
За шесть лет в меде я привыкла, что практика может быть где угодно. В анатомичке, инфекционном отделении, поликлинике у черта на куличиках, да и в подвале. Поэтому я спокойно спустилась на два пролета, вслед за парнем остановилась у двери, которой заканчивалась лестница. Он открыл дверь, указал жестом.
– Прошу.
А в следующий миг воздух подпихнул меня в спину, внося в подвал. За спиной захлопнулась дверь, проскрежетал засов, и я осталась в полной темноте. Толкнулась – дверь не подалась, только донесся едва слышный смешок, и стало тихо.
Ситуация была до того нелепой, что я рассмеялась. И даже неважно, планировался ли розыгрыш, которым нередко подвергают новичков, или парень всерьез решил проучить слишком наглую прислугу, на миг я снова ощутила себя девчонкой-первокурсницей. Отсмеявшись, отвернулась от двери, вглядываясь в темноту. Нет. Ни окна, ни щелочки, ни лучика света – я поднесла руки к самым глазам, коснувшись бровей, и не увидела собственных пальцев. Ни шороха, кроме звука моего дыхания. И запах. Не сильный, едва заметный, но все же очень знакомый запах разложения.
А шуточка-то с душком. Что сделает нормальная девчонка на моем месте? Зависит от характера. Или будет ломиться в дверь, может, плача, а может, ругаясь. Или пойдет обследовать помещение. И наткнется на труп. Одна, в кромешной тьме. Инфаркт-не инфаркт, а заикание обеспечено почти с гарантией.
Я мысленно хмыкнула. Не дождутся! Рано или поздно сюда кто-нибудь зайдет, скорее рано, чем поздно, потому что в подвале факультета некромантов тела держат явно не просто так. Либо учебное пособие, либо материал для исследования, либо еще что-то такое. И вряд ли хранят их бесконечно, иначе здесь дышать бы нечем было. Все, что мне нужно – подождать. А потом, когда выпустят отсюда, найти профессора и извиниться.
Я прислонилась спиной к двери, переступила с ноги на ногу. Нет, это никуда не годится – стоять столбом невесть сколько. Надо бы сесть. Но не устраиваться же на полу под дверью, точно собаке? Я зажмурилась, вовсе не заметив, чтобы освещение изменилось, снова распахнула глаза, повертев головой по сторонам. Ждать, пока глаза привыкнут к темноте, бесполезно: чтобы видеть, нужен хоть какой-то свет, а здесь ему вовсе неоткуда взяться.
Если только я сама не добуду свет. Маг я или где? Правда, я до сих пор не чувствовала в себе ничего этакого волшебного, но если профессор говорит, что это нормально, и надо только прислушаться – значит, будем прислушиваться. Не догоню – хоть согреюсь. В смысле, если не получится – а скорее всего, действительно ничего не получится – скоротаю время.
Я отогнала мысль, что взрослому человеку глупо верить в чудеса: в конце концов одно чудо все же случилось. Вспомнила, как колебалось то, что я про себя назвала эфиром, когда Ханна приводила в порядок мою комнату и вещи. Темное пламя, что обволокло мое тело… Нет, пожалуй, это вспоминать не стоило, еще, не ровен час, снова зомби подниму, сама того не желая. Закрыла глаза, хотя в этом не было необходимости. Вгляделась. Прислушалась.
Какое-то время не происходило ничего, но делать все равно было нечего, и потому я не стала переживать по этому поводу или накручивать себя, что профессор наверняка счел меня разгильдяйкой и вышвырнет из университета, не дав объясниться. Просто стояла, прислонившись к двери, расслабившись, насколько это было возможно, чтобы не упасть, слушая свое дыхание, наблюдая за тем, как наливаются теплом и тяжестью кисти, что всегда бывает, если хорошенько расслабить мышцы рук, как это тепло поднимается выше.
И вдруг я увидела. Почувствовала. Он был везде – темно-фиолетовый туман, прозрачный, еле заметный, как дымка, что стелется на рассвете над травой. Едва уловимый – в помещении, чуть плотнее – вокруг моего тела, один плотный сгусток —метрах в трех от меня и еще один – метрах в пяти.
Я посмотрела на свою ладонь, облаченную в фиолетовый туман. Профессор прав: смерть – естественная часть мира. Она – везде. Везде, где есть жизнь. Ведь как ни парадоксально, без смерти не может быть жизни. Ежесекундно в нашем теле гибнут тысячи клеток, исчерпавших свой срок, чтобы дать место свеженародившимся. Клетка, потерявшая способность умереть, становится раковой, пожирая все вокруг себя.
Нет нужды в человеческих жертвах. Силу можно брать просто из воздуха. Я представила, как на ладони собирается шарик из тумана, мысленно покрутила его, уплотняя, словно снежок. Шар засветился, рассеивая тьму – не ярким желтым светом, как у профессора, он оставался холодным, лиловатым, тусклым, словно отслужившая свое люминесцентная лампа. Но все же его оказалось достаточно, чтобы я увидела пол у себя под ногами и стены вокруг. Едва не запрыгала от радости – и упустила. Темнота обрушилась, снова ослепив, а у меня заломило затылок, словно весь день просидела, склонившись над учебниками.
Я размяла загривок, потянулась, довольно улыбаясь. Получилось один раз, получится и второй. Расфокусировала взгляд, словно смотря в бесконечную даль, и снова увидела. В этот раз собрать туман в «снежок» оказалось проще. По-прежнему тусклый, по-прежнему удерживать его было все равно, что нести мячик на ракетке для пинг-понга: чуть потеряешь равновесие, и покатится в сторону. Но все же у меня получилось!
Из темноты проступили стены, гладкие и блестящие. Я сдвинулась в сторону, тронула стену – в самом деле, очень похоже на кафель, только не плитка, а нечто цельное, без швов. Такой же потолок, в котором не было видно светильников. Действительно, зачем им светильники, если все вокруг маги.
В углу справа от меня обнаружился письменный стол, поставленный так, что сидящий за ним мог видеть дверь и весь подвал. На поверхности стола не было ничего, в ящики я не полезла, даже не стала проверять, заперты ли они. У противоположной стены стоял шкаф. Там, где мне поначалу привиделся туманный сгусток, оказался еще один стол, где под темной тканью лежало что-то, очень похожее на человеческое тело. Рядом со столом виднелась дверь, я подошла, толкнулась – заперто. Жаль, найти второй выход отсюда не получилось. Значит, возвращаемся к первоначальном плану: ждать, пока кто-нибудь появится.
Я уселась на столешницу, поболтала ногами. Держать свет становилось все сложнее, и я бросила его, поняв, наконец, что имел в виду профессор, требуя «отпустить силу». Темнота снова сгустилась, но сейчас она показалась мне какой-то… уютной, что ли. Она словно сулила отдых – непривычные умственные усилия утомили меня. Я посидела с закрытыми глазами, чувствуя, как наваливается дремота, пару раз клюнула носом, а потом, махнув на все рукой, свернулась калачиком на столе, подложила руку под голову и закрыла глаза. Смысл таращиться в темноту?
Я думала немного подремать и спрыгнуть со стола, едва услышу скрежет засова, но, похоже, я слишком мало спала сегодня, потому что, казалось, едва закрыла глаза, а в следующий миг над моей головой раздался голос профессора:
– Освободите мой стол, будьте любезны.
Я подлетела, отгоняя сонную одурь, зачем-то пригладила волосы, прежде чем посмотреть ему в лицо. А паршиво он выглядит, будто вовсе не спал. Синячищи под глазами, красные веки, прорезались складки у углов губ. И выражение лица не сулило ничего хорошего.
За спиной профессора маячила давешняя парочка: белобрысый скалился, коренастый смотрел на меня, пожалуй, задумчиво. Рядом с ними оказался еще один, рыжий и вихрастый. Этот таращился на меня словно на диковинного зверя из зоопарка.
– Прошу прощения, профессор.
Он склонил набок голову, глядя на меня сверху вниз.
– Пожалуй, спрашивать, почему вы не явились на теоретическую часть, уже излишне. Как вас угораздило закрыться?
Я поймала настороженный взгляд коренаст6ого, опустила глаза, почему-то не решаясь смотреть на Винсента.
– Это вышло случайно.
– Так же случайно, как… – Он осекся. – Как вчера на кладбище?
– Нет. Совершенно случайно. – Твердо произнесла я.
Надо будет – сама разберусь. В любом случае, начинать знакомство с жалобы – не лучшая идея.
Профессор хмыкнул, явно не веря.
– Что ж, оставим это. Я планировал представить вас коллегам-первокурсникам, но поскольку вы предпочли сидеть здесь вместо того, чтобы слушать теорию, познакомитесь позже сами. – Он обернулся, уставившись на коренастого, и с нажимом произнес: – Если уже не познакомились.
Глаза у профессора на затылке, что ли? Или мысли читать умеет? Коренастый выдержал его взгляд с таким честным и простодушным лицом, что я сама едва не поверила, будто все это вышло случайно.
– А теперь переходим к практике.
Глава 7
Профессор подошел к столу, на котором лежало тело, мы встали рядом. Не знаю, как так вышло, что все трое парней оказались у меня за спиной. Винсент отвернулся стянуть простыню с покойника.
– Возвращайся в хлев, из которого ты вылезла, девка, – прошипели мне на ухо. – Какой из тебя некромант?
Я оглянулась. Белобрысый. Шелковый камзол с золотыми позументами, перстни – если профессор свои килограммы золота носил с небрежным изяществом, то этот походил на сороку, дорвавшуюся до блестяшек. И выражение лица типичного мажора, уверенного, что весь мир готов расстелиться у его ног. Да уж, повезло мне с «коллегой».
Удостаивать его ответом я не стала, тем более что профессор уже разворачивался к нам.
– Инга, что именно вам не терпелось сообщить коллеге Якобу именно сейчас?
Я мысленно выругалась. Он что, из тех типов, которые считают, что когда он вещает, должно быть слышно, как муха летит?
– Ничего, профессор.
– Подойдите сюда.
Да что ж ты от меня никак не отвяжешься? Сколько еще будешь мстить за разбитый нос? Я и так знаю, что при желании ты меня отсюда выставишь с треском! Или хочешь, чтобы я сама психанула, наломала дров и хлопнула дверью? Не дождешься! В смысле, сама я не уйду. Сорваться могу. Внутри уже и так разгорается злость. Отвыкла я от подобного отношения.
Я шагнула вперед, зацепилась за что-то – подставили подножку – и едва не свалилась. В последний момент успела опереться о край стола. За спиной заржали в три голоса. Профессор обернулся, и гогот разом прекратился, точно выключили звук. Снова обратил внимание на меня. Ну как «внимание» – повернуться-то повернулся, но, кажется, сейчас его куда больше занимал один из собственных перстней, который он крутил на пальце, то снимая, то надевая обратно.
– Можете ли вы сказать, отчего умер этот человек?
Я оглядела покойного, отмечая про себя детали. Надо сосредоточиться на деталях, это поможет хоть немного успокоиться. А то скоро тут будет два… нет, три трупа.
– Не могу.
– Вот дура, – вполголоса фыркнул белобрысый. – На шее-то явно от петли следы.
– Очевидная причина вас не устраивает? – поднял бровь профессор. – Стражники согласны с коллегой Якобом.
Согласны в чем? В причине смерти или в том, что я дура?
– Нет, не устраивает. – Остатки выдержки с треском рассыпались, похоронив под собой здравый смысл. Не выделяться? Не привлекать к себе внимания? Да я уже привлекаю к себе больше внимания, чем новогодняя елка на параде девятого мая! – Лицо не посинело, вокруг следа от петли нет мелких кровоизлияний. Этого человека повесили после наступления смерти. Поэтому – нет, я не могу сказать, отчего он умер, несмотря на вроде бы очевидное свидетельство.
Возможно, и не смогу без микроскопа и лаборатории. Но об этом лучше и вовсе не упоминать. И без того я, кажется, обеспечила себе свидание с инквизицией. Да, белобрысый прав, я действительно дура. И на моем надгробном камне непременно напишут «довыделывалась».
Смыться, как только закончатся занятия, или рискнуть и продолжать утверждать, что я ничего не помню? Винсент, кажется, не выносит генерала-инквизитора, может, и не сдаст…
Профессор удовлетворенно кивнул, и я вдруг поняла, что он услышал ровно то, что намеревался услышать. Возможно, не дословно – но он явно ждал, что я снова брякну что-то, не вписывающееся в образ девчонки из ремесленного квартала. Я-то, дура, надеялась, что он забыл мою вчерашнюю оговорку про объем циркулирующей крови, поверил, что я сама не помню, где могла подцепить подобные знания. А он не поверил. Не забыл. И сегодня с самого начала меня провоцировал. Не знаю, по его ли наущению коренастый закрыл меня здесь, но подначки белобрысого профессор не пресек намеренно и бензинчику плеснул в разгорающийся костер моей злости.
А я повелась, как девчонка малолетняя. Да еще и при свидетелях. Хотя я теперь и есть малолетняя девчонка, эмоции – это ведь биохимия прежде всего, и в молодом теле они гораздо ярче. Не говоря уж о том, что лобные доли мозга, отвечающие за самоконтроль, созревают лишь к двадцати пяти. Я это не учла, за что и придется скоро поплатиться. Нет, сбежать не получится, теперь он меня не выпустит, пока не вытрясет все, что захочет узнать. Вот ведь влипла! Сама себя утопила!
– Вот так вот, коллеги, – прервал профессор этот сеанс внутреннего самобичевания. – Вот это и отличает приличного некроманта – и целителя, к слову – от посредственности. Внимание к деталям и нежелание схватиться за лежащее на поверхности объяснение.
Так, если профессор и выпустит меня живой, то белобрысый точно уроет. Ладно, я подумаю об этом завтра. Если оно будет, это завтра.
– Начальник стражи тоже усомнился, что этот человек повесился сам, и попросил меня разобраться. Но для того, чтобы разобраться, нам нужно поднять его и расспросить. Чем мы сейчас и займемся.
Он серьезно? Получается, мне здесь и профессию менять не придется? Я с трудом удержала смешок. Если подумать, некромант может не только выяснить причину смерти, но и, скажем, установить подлинность завещания. Я снова мысленно хихикнула, подумав о том, что адвокаты по наследственным делам в этом мире явно сидят без работы.
Да уж, как все прозаично! Никаких тебе армий мертвецов, ведущих к власти злобного волшебника, никаких гекатомб человеческих жертв. Удел некроманта – разбираться в последствиях пьяных драк и семейных сварах.
– Итак, давайте кратко вспомним теорию, – сказал профессор. – Инга, советую законспектировать. Это то, что вы пропустили утром.
Я потянулась было к сумке, за тетрадью и самопиской, и оборвала движение на середине. Писать-то я буду по-русски, а не местными крокозябрами! Если вообще смогу писать: пальцы же не натренированы! А читать? Как мне справляться с учебниками, я же, получается, и вовсе неграмотная!
– Не хотите? – не унимался профессор, снова крутя перстень, точно тот ему мешал. – Настолько полагаетесь на память?
Вот же пристал как банный лист!
– Мне приходится на нее полагаться, – сказала я, изо всех сил пытаясь казаться спокойной. – Я неграмотна.
Профессор приподнял бровь.
– Прошу прощения, об этом я не подумал.
Интересно, в самом деле не подумал или опять провоцирует? Не может же быть, что на его памяти дар не появлялся у какого-нибудь деревенского паренька?
Я мысленно охнула. Тетрадка на кладбище рядом с убиенным петухом! Получается, эта девица должна была как минимум уметь читать! Вот потому-то профессору и не пришло в голову… Неужели здесь додумались не только до бесплатного магического образования, но и до всеобщего среднего? И ведь не спросишь…
– Что ж, это обсудим позже, – продолжал профессор. – Как и то, к кому вам обратиться за уроками чтения и письма. Но мне придется попросить именно вас поднять мертвеца, чтобы вам было проще запомнить детали. Остальные смогут заглянуть в конспекты, вы – нет.
Да елки-палки, опять я впереди планеты всей! У белобрысого аж лицо покраснело от злости. Готова поспорить, завтра – если не уже сегодня – по университету поползут слухи, что мы с профессором спим. При этой мысли у меня самой запылали щеки, только, кажется, вовсе не от злости.
Я тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли, отложила в сторону сумку.
– Я вас очень внимательно слушаю, профессор.
Объяснял он так, что и дурак бы понял. Раскладывал сложное на простые тезисы, из которых потом, словно из кирпичиков, собиралась «стена» представлений. Конечно, потом ее нужно было бы «штукатурить», «расписывать» или как-то иначе доводить до ума, но по крайней мере профессор сумел до меня донести, почему ритуал выстроен именно так, а не иначе. Собственноручно зарисовал мне в тетрадь нужные символы, рассказав, что означает каждый и к каким аспектам мироздания обращается. Мимоходом велел потренироваться в каллиграфии на досуге. Я – и каллиграфия, смешно. Почерк-то у меня типично врачебный. Был.
Да, писать это тело явно не умело. Казалось бы ерунда – взять в руки мелок, но пальцы отказались складываться как положено. Странно, кто же тогда переписывал ритуал в ту тетрадь? Хотя, может, девушка попросила кого-то, а то и вовсе потихоньку стащила чужие записи. Сейчас это, пожалуй, не имело значения. Но каллиграфией действительно придется заняться, надо же тренировать мелкую моторику.
Как бы то ни было, мне удалось совладать и с мелком, и с непонятными символами. Профессор извлек из воздуха фарфоровую курильницу, бросил туда кусочек, как мне показалось, канифоли, но когда над курильницей появился дымок, отчетливо запахло ладаном. И я чуть не расхохоталась, настолько неуместен был этот запах в подвале рядом с телом, окруженным «бесовскими», как сказали бы некоторые, символами. И выражение лица у меня, наверное, стало соответствующим, потому что профессор тут же пояснил:
Читать бесплатно другие книги:
