Ты не знаешь о дочери Безрукова Елена

Глава 33

Нашёл Катю снова в слезах в коридоре. У самого сердце в пятки упало при виде её тихих рыданий в платок. Неужели хуже стало?

— Кать, что? Что случилось? — мне пришлось её развернуть к себе за плечи.

Она не обращала на меня никакого внимания. Её глаза с трудом сфокусировались на мне. Из-за слёз она еле разбирала, наверное, кто вообще перед ней.

— Что случилось, Катя? — звал я её. — Что с Олей? Что?

— Она… Она…

— Что?!

— Прихо-приходила в себя ещё, — выдохнула она.

Господи, я чуть не поседел, а она плачет из-за того, что Оля идёт на поправку.

— Надолго?

— На час. Потом снова…Снова высокая…температура.

Мне было плевать хочет она, чтобы я её обнимал или нет, я просто это сделал. Прижал её к себе и стал баюкать как ребёнка. Просто я не знаю как ещё помочь. А хочется. Мне тоже больно — от её слез, от ситуации, что всё это происходит с моей дочерью, о которой я узнал недавно.

— Ничего, температура скоро перестанет так подниматься, — говорил я ей. — Сама же знаешь, когда болеешь, несколько дней может держаться высокая, а потом падает. Оле вводят все необходимые препараты, организм борется. Поднимается температура — значит, организм воюет. Она справится.

Катя словно забылась. Она сминала пальцами мою рубашку и доверчиво плакала в неё, прижимаясь ко мне так, словно мы снова родные… Но она немного успокоится, очнётся, оттолкнет меня, и я вспомню, что это всё иллюзия, и если бы Катя не была так подавлена, то ни за что не дала бы к себе притронуться, несмотря на то, что я словно без тормозов стал, тянусь к ней как зверёк к солнышку. Без какой-то цели, просто там тепло и хорошо, просто там жизнь.

Но пока я наслаждался этим мигом. Пусть будет коротким, пусть будет сказкой. Сказкой, для дурака. Пусть потом будет только больнее — чем больше новых касаний и воспоминаний, тем глубже лезвие ножа в моём сердце. Я даже и подумать не мог, что такие чувства вспыхнут во мне с новой силой, всё сметая на своём пути, сжигая изнутри. Как в школе… Я мечтал о ней почти два года, а она не знала, что я вижу в снах её, с ней я ночью, хоть она и не со мной, не догадывалась, как меня разрывало на части от этих чувств сумасшедших. И теперь всё словно повторяется. Прошло только несколько дней с момента моего возвращения, как Котёнок снова умудрилась свести меня с ума, ничего при этом не делая. Она просто есть. И она такая одна… И она не моя больше, и никогда ей не станет.

Наверное, я должен помнить о невесте, но сейчас в своих руках я сжимал совсем другое тело… Драгоценное, нежное, родное… Запах волос доводил меня до исступления. Место и момент не подходящие, но я откровенно вдыхал в себя её запах, вбирал в полные легкие этот сладкий, тонкий, еле уловимый, но ощутимый мной аромат. Дышал ею.

— Катя, — поднял я её подбородок вверх.

Голубые глаза, мокрые и красные от слёз, сосредоточились на мне. Распухшие губы от соли так и тянули их накрыть своими, но так она меня точно отлупит лавочкой, на которой мы сидим. Но так тянет, сил нет. Я прямо заставлял себя не делать этого. Сдержался, но не смотреть на её губы было выше моих сил. Я упорно беседовал с ними.

— Ты должна себя взять в руки, — мягко провёл я пальцами по её щеке. Она вздрогнула и прикрыла веки. Катя любила, когда я так делал. Я до сих пор помню все её самые сладкие места и ласки, на которые она реагировала острее всего… Не хотел использовать это специально, просто на автомате как-то выходило, что я невольно проделывал то, что мы делали наедине тогда, когда были одним целым…

Ласкал её лицо, мягко перебирал волосы, а Катя, как завороженная, приоткрыв и без того слишком желанные для меня губы, смотрела в моё лицо. Я с ума сошел, забылся… Но она — тоже…

Катя лжёт, что больше меня не любит, что забыла. Сейчас я чувствую это очень чутко.

Стерва… Лжёт, что разлюбила.

И я лгу, баран.

Но нам придётся играть в этом спектакле и дальше.

Потому что мы в тупике, и у каждого из нас своя правда.

Своя жизнь.

И боль предательства, которую я, увы, забыть и простить просто не смогу.

Врать себе надоело — горит у меня в одном месте (в душе, разумеется) в сторону этой рыжей дряни. Что поделать, если она такая красивая, стала ещё более сексуальная и изысканная? Я же живой мужик, я реагирую. Просто ей об этом знать необязательно… Точнее — лучше вообще не знать.

По лавке пошла вибрация — зазвонил телефон Кати, который она бросила возле меня.

«Виктор» — прочёл я надпись.

Я поджал губы, едва не выругавшись вслух.

Козёл…

Но я тебя сегодня опередил! Катя со мной.

Равнодушно сбросил вызов и поставил режим «самолёт». Засунул смартфон в сумку Кати, которая висела у нее на плече.

Звони, звони, Витян!

Удачи.

Катя же не обратила на мои действия никакого внимания, так и продолжала горько плакать.

— Ты не можешь позволить себе раскисать так, — продолжил я говорить, перебарывая хрипоту в голосе. Меня до того рвали на части чувства, что даже говорить было трудно, голос осип. — Оля нуждается в маме. Мама, когда к ней идет, должна быть сильной, улыбающейся, несущей веру в лучшее. Ты должна сама верит, что всё будет хорошо, Оля поправится. Так и будет, вот увидишь. Но без твоей веры ничего не получится.

— Я не могу, Ромка… — сказала она, сжав кулаками сильнее ткань моей рубашки.

Ромка… Совсем как раньше назвала. Она точно впала в прошлое сейчас, как и я. А потом нам обоим будет больно… Наступит похмелье обязательно.

— Сможешь, — твердо сказал я. — Ради дочки. Сможешь.

Я встал с лавки и мягко потянул её за руку.

— Поехали, Кать. Всё равно сегодня уже больше не пустят. Надо отдохнуть.

— Я не хочу… — покачала она головой, снова намереваясь остаться спать тут, на лавке.

— А фломастеры Оле ты привезла? — ляпнул я первое, что в голову пришло.

— Нет… — растерялась она и захлопала ресницами. — А что — надо?

— Она любит рисовать?

— Любит. Все дети любят в её возрасте…

— Конечно, надо, тогда привезти! — уцепился я за её интерес к этому. — Оля придёт в себя, пойдёт в обычную палату — и чем там заниматься? Альбом надо, фломастеры. Большую пачку.

— А у нас они засохли, — ответила Катя. — Я ей говорю — закрывай колпачками. Так не слушает же…

— Вот непоседа, — улыбнулся я, довольный тем, что Катя незаметно для самой себя перестала плакать, а увлеклась разговором о дочке. — А поехали купим ей новые. Прям вот сейчас.

— Да?

— Да, — пожал я плечами. — И альбом. Привезём завтра. Покажешь ей. Пусть будет стимул ей быстрее поправиться — её ждёт целая гора классных фломастеров! Поедем?

— Поедем, — кивнула она, и я выдохнул.

Мы доехали до магазина канцтоваров, где Катя долго и явно с любовью выбирала принадлежности для рисования. Потом мы оплатили покупки на кассе, где нам всё аккуратно упаковали в пакет.

В машине Катя положила его себе на колени и долго смотрела в него.

— Завтра отдадим Оле, да?

— Да…

— Она придёт в себя, и нарисует тебе ещё целый альбом.

— Да…

— Ужинать едем?

— Не хочу.

— Может, хотя бы кофе?

— Давай кофе.

Мы выехали на дорогу и остановились возле одной из заправок. Я встал немного в стороне, где было почти безлюдно. Купил два кофе и принёс их в машину.

— На твоё латте… — протянул я ей бумажный стаканчик.

— Ты помнишь? — спросила она и осторожно забрала горячий напиток из моих рук.

— Помню, — поднял я брови вверх. — Я много чего помню.

Повисло неловкое молчание. Катя нахмурилась. Она не желала развивать эту тему, и я не стал настаивать. Зря я вообще это сказал… Не стоило. Только старые раны бередить и себе, и ей.

— Спасибо, вкусный тут кофе, — сказала Катя, когда я выкинул стаканчики в урну и вывел машину на дорогу и повел её в сторону дома Кати.

— Пожалуйста, Котё… Катя.

Она уставилась на меня огромными глазами.

Она поняла, как я хотел её назвать.

Вот блин — так проколоться! Зову же в мыслях так её, до сих пор, неудивительно, что проболтался…

Сделал вид, что ничего такого не хотел сказать, и рулил дальше.

Всё равно ей это нифига не надо, только ухудшит всё.

Возле дома я остановился и посмотрел на неё. Она грустно перебирала пальцами пакет, который предназначался Оле.

— Кать, ты… Думай о фломастерах, слышишь? — сказал я ей негромко. Она замерзла и слушала меня, глядя в окно перед собой. — Представляй, как завтра Оля тебя встретит, и ты ей подаришь принадлежности для рисования, что мы купили. Она точно обрадуется! Ей очень понравится.

Она повернула голову, и я провалился с головой в эти ясные голубые глаза.

Спасите кто-нибудь… Я же утону.

Но от Котёнка спасения для меня нет, и никогда не было.

— Я завтра сама доеду до больницы, — произнесла она. — Не стоит тебе мотаться ко мне как на работу утром и вечером.

— Я поеду с тобой, — настоял я. — Хочу знать, что там Оля.

— А… Ну тогда как знаешь.

— Я приеду завтра, также, как сегодня.

— Ладно…

Какое-то время мы помолчали. Ей нужно уходить, но она как будто не всё ещё сказала. Я молча смотрел на неё, пока она собиралась с мыслями.

— Спасибо тебе, Ром, — сказала она мне, кладя пальцы на ручку двери.

— Да брось, это мелочи…

— Я…не о фломастерах. Хотя и за них тоже спасибо. Хорошего вечера.

Катя вышла из машины и хлопнула дверью. Я смотрел ей вслед, как она достаёт ключи, открывает дверь и скрывается в подъезде. Очнулся, когда звук от домофона исчез — противный писк прекратился, и я словно вынырнул из своей бездны.

Надо ехать. Скоро уже семь.

«Я…не о фломастерах», — звучал в голове её голос снова и снова…

Глава 34

— Здарова! — хлопнул меня по плечу Архип и протянул мне свою огромную лапу, которую я с радостью, которой, наверное, на моём хмуром лице видно не было, но я рад его видеть.

— Привет-привет, — ответил тот. — Ну, как тебе комната? Взял на три часа. Хватит нам времени?

— Не знаю, — пожал я плечами, усаживаясь на лавку. — Наверное. Хорошая комната, да и сауна эта ничего. Народ мало.

— Да. Ну ты чего уселся? Пошли париться, раз уж мы здесь.

Мы переоделись для сауны и сели на деревянную лавку в парной. Какое-то время молчали, попивая напитки, принесённые с собой.

— Как Крис? — спросил я, нарушив тишину первым.

— Нормально, — ответил он. — Тошнит бывает, но она держится.

— Бедные бабы, — хмыкнул я. — Не хотел бы я быть беременным.

— Не говори… А ты чего такой?

Он уставился на меня. Я уставился на него.

— Какой? — спросил я.

— В кручинушку подался.

Я негромко рассмеялся. Архип — такой Архип…

— Настроение говняшка?

— Да. Ещё какая…

— Так что случилось, Романыч? Ты же не попариться меня сюда потащил.

— Ну и попариться тоже, че бы нет…

— Не отмазывайся.

— И не пытался.

— Пытался. Уж я тебя знаю. Ром, ты видел Катю?

Его взгляд стал серьёзным, а шутки были отброшены в сторону. Архип знает, что шутить насчёт Кати не стоит — тема для меня слишком болезненная. Он знает, как долго я болел.

— Да, видел, — хмыкнул я. — Она, оказывается, в офисе отца трудится. Он её по доброте душевной приютил, когда той нужна была работа.

Мы встречались с ним один раз с момента моего возвращения в Россию — в день моего прилёта и до офиса. Он встретил меня из аэропорта, мы вместе позавтракали, выпили кофе, поговорили. При Ладе многое не обсуждали. Потом Архип отвёз меня в офис, а Ладу — домой к отцу. Он не знал, видимо, что Катя теперь работает на моего отца в нашей фирме.

— Да ты что? — поднял брови Архип. — Ты вы… В одном офисе теперь работаете?

— Ну а как еще? — развел я руками. — Да, в одном. Она ещё и помощник моего отца, а скоро я займу его место, так что…

— Катя перейдет к тебе по наследству тоже…

— Ну…да.

— И ты, как я догадываюсь, этому безумно рад? — усмехнулся Арх.

— Да вообще ужас как! — ответил я. — Не знаю, то ли танцевать от радости, то ли прыгать.

— И что она? Наговорила тебе что-то?

— Да нет… Скорее — я ей.

— Например?

— Да неважно.

— Да я знаю, что ты мог наговорить, — вздохнул Архип. — Но дело твоё, говорить ли мне об этом или нет.

— Слушай, а ты знал, что у Кати есть дочь? — сменил я резко тему, специально съехав с вопросом о том, что я говорил Кате… Лучше не знать, ничего хорошего. И пусть останется между нами с ней.

— Ну да, — кивнул он. — Видел её как-то с девочкой коляске. Общаться-то мы тоже не общались после того как ты уехал. От кого она родила я, если честно, не знаю и не уточнял.

— От меня, — поднял я на него глаза.

— Как от тебя? — округлил свои Архип.

— Она сама сказала мне несколько дней тому назад.

— Да ладно? — воскликнул друг. — Нет, это понятно, что вы же с ней жили вместе, и ничего удивительного, что у вас получился ребёнок, нет, но ты, выходит, не знал об этом?

— Не-а.

— Катя не сказала?

— Нет.

— И растила её сама?

— Да.

— А ты уверен, что ребёнок твой? — задал разумный вопрос Архип. — Почему она не сказала?

— Мне кажется, что мой, — честно ответил я. — Но тест мы сделаем, конечно. Чуть позже. А не сказала, потому что, видимо, обиделась… Ты же помнишь, как мы расстались.

Я до сих пор помню этот день и наш последний разговор у стены университета в мелочах. И ту флешку, которую она кинула в меня. Я не смог удержаться от соблазна, и всё-таки забрал её. Домой не пошёл, в гостинице уже её включил… И мне стало в разы хуже. Лучше бы я её не включал и вообще даже не поднимал с асфальта. Там были поздравления друзей, сокурсников, товарищей по плаванию, а в конце… Признания в любви от Кати…

Я думал, мальчики не плачут. Но в тот день я просто не мог ничего поделать с собой. Она просто убила меня нежными, трогательными словами, которые в сложившейся ситуации втыкались спицами в сердце, в рёбра, не давая дышать, не давая жить, не оставляя шанса на спасение…

Разворотил поэтому полномера, за который потом платили отец и Наташа…

Стыдно до сих пор, но это были мои эмоции, моя боль, которая вот таким образом нашла выход. Хотя это были лишь крупицы той боли, которую я носи в себе последующие долгие месяцы.

— Помню, — ответил Архип. — Такое не забудешь… Ну, понятно. Катя такая… Гордая. С характером. А чего же решила сказать?

— Оля в больницу угодила, — сказал я. — Клещ укусил. В реанимации вторые сутки — лихорадка от яда клеща. Мы отмечали на даче отца юбилей Наташи. Когда девочке стало плохо, я её и Катю в больницу повёз. Ребёнка под капельницы, пытаются яд нейтрализовать. А Катя мне и говорит: Оля — твоя дочь. Вот так…

— Бедный ребёнок, — тихо произнёс Архип. — Если бы с Вадиком нашим что случилось, я бы с ума сошёл. Держись, брат! Помощь же оказали?

Он ободряюще хлопнул меня по плечу.

— Да, она под присмотром врачей круглые сутки, — кивнул я. — Ей, кажется, легче. Она стала приходить всё на более время в себя, пока снова не поднимается слишком высокая температура.

— Катя переживает сильно?

— Конечно. Стараюсь её поддержать как могу.

— Ну понятно. Она тебя гонит, да?

Архип, конечно, быстро догадался, что Катя не была мной забыта. Он слишком хорошо меня знает, и знает, как сильно я её любил. И теперь слишком много о ней говорю…

— Да.

— А ты хотел бы всё вернуть?

— Не знаю…

— Но тебя тянет?

— Да.

— Но ты же жениться собрался? Как же Лада? Нельзя так, брат.

— От кого я это слышу, боже мой? — съязвил я. — Давно ли ты так запел? Напомнить, чем ты занимался до того, как Крис тебя приручила?

— Не надо. Я помню. Более того, я ведь был в схожей ситуации — Вадима Кристина родила без меня ведь. Так что как никто тебя понимаю. Но я бы свободен, и брака ни с кем не планировал, когда решил попробовать добиться её снова.

— Лада… Она хорошая. Но… Честно, я уже не уверен, что хочу на ней жениться. Я ублюдок?

Я вопросительно посмотрел на Архипа. Он всегда говорит честно. И если сейчас он меня припечатает правдой — то так мне и надо, значит.

— Нет, — пожал друг плечами. — Ты просто её не любил, наверное. Ты так и любил… свою Рыжую.

Я промолчал.

«Так и любил свою Рыжую».

Не знаю. Не уверен. Но тогда почему я как больной опять за ней гоняюсь?

— Дай мне совет, друг, — попросил я его.

— Уверен, что хочешь слышать правду? — спросил Архип. — Ты же знаешь, я лгать не буду, и скажу как есть.

— Потому я и прошу совета у тебя, — сказал я, посмотрев в его глаза. — Скажи своё мнение — что мне делать? Я совсем уже запутался намертво, и не распутаться.

— И не будешь орать на меня как крокодил? — изогнул он одну бровь, а я рассмеялся.

Моя фраза. Архип её перенял у меня. И помнит.

— Не буду, сам же настаиваю.

— Ну раз ты просишь… — крякнул Архип. — Я не претендую на истину в последней инстанции, это лишь моё субъективное мнение. Мнение человека, которому не всё равно на твою жизнь, жизнь Кати — она неплохая малая, мне она нравилась как человек — и жизнь Оли. Раз уж вы её родили, надо нести ответственность. Я сам был лишён первых лет своего сына, и я знаю, как это больно. Но подумай о том, что у тебя теперь появился шанс исправить будущее, наладить отношения с ребёнком, пока она ещё маленькая, раз уж прошлое всё равно исправить нельзя.

— Да я ребёнка не собирался бросать, — ответил я. — Тест покажет, что он мой, и тогда никаких препятствий к нашему общению не будет. Я Катю и не виню, если честно. Мне обидно, жаль, но я же понимаю, что сам виноват и расставание наше было болезненным и некрасивым. Но тут уж не моя вина! Нечего было в постель к этому Кириллу лезть…

— Ром, — посмотрел на меня Архип. — Я всё-таки думаю, что она не виновата, хоть ты и не верил мне раньше, и слушать не хотел.

— А кто? Пушкин? — с сарказмом в голосе спросил я.

Архип учился не с нами, но Кирилл и он часто попадали в наши тусовки. Потому знакомы были, хоть и не дружили.

— Кирилл, — хмыкнул Архип. — Сейчас послушай меня один раз, а потом ори. Кирилл Катю подставил. Она ему самому нравилась. Это было давно заметно. А Катя только на тебя молилась. Когда вы…расстались, он за ней таскался, я знаю. Как пёс везде за ней, я уже на всякий случай приглядывал за ней — мало ли он вообще маньяк какой? Жалко девочку, такая слепая преданность и одержимость ни к чему хорошему бы не привела. Сам даже видел, как он её за руки хватал, а она на него почти матом… Мы его потом с пацанами выследили и набили харю, чтобы отвязался уже от Кати. Только после того как его нас стал похож на пятак, он оставил её в покое. И она жила одна. Не любила она его никогда, Ром. Он обманул тебя, и всё разбил… Сам ничего не выгадал, и вас развёл.

Что, млять?

Глава 35

Я молчал, не зная, как переварить это.

В голове вихрем летели картинки прошлых лет…

Мне звонит Кирилл… Говорит, что сейчас скинет нечто интересное, и что я — олень, мои рога уже царапают потолок. Катя просто боится сказать мне о расставании, ведь тогда я могу намять бока Кириллу.

Я впадаю в ярость, потому что она уже обманула меня несколько раз, подорвав доверие, да ещё я видел её именно с Кириллом, когда она говорила, что заедет к Дашке… Что ещё я должен думать, если моя девочка обманывала меня и летела на свидание к этому…

Но Архип не стал бы её защищать, если бы не верил. А он ей верит. И отец ей верит. Он ещё тогда мне твердил, что я не прав, надо поговорить нормально, нельзя слушать чужих людей, они могут хотеть все разрушить…

Так и вышло — Кирилл нас разрушил. И бить морду ему сейчас совершенно бессмысленно — я уже попался на его удочку и потерял столько лет. Я не видел Катю беременной, не трогал её животик, не держал на руках новорожденную дочь, не видел её первый зубик, первый шаг, не слышал, как она впервые назвала Катю мамой… Я не был с ней в такой радостный и сложный период… А виной всему… Я сам?

Я ведь поверил.

Наверное, единственный человек, который даст мне точный ответ, как было на самом деле — Катя. Сейчас я уже не смотрю на ситуацию с позиции ревности, и смогу понять были ли у нее к Кириллу чувства, или же все было как сказал Архип — он нас развел совершенно по-дебильному, а когда я купился, доставал её своей любовью. И мог бы занять моё место, будь Катя к нему благосклонной. Но она ему не ответила, не была с ним, парни даже по почкам ему дали — чтоб больше не таскался.

В таком ключе измена Кати действительно не вписывается… Она не ответила Кириллу почему? Логично — потому что…любила меня.