Ты не знаешь о дочери Безрукова Елена

Глава 24

— Ты хочешь признать Олю? — спросила Катя.

— Из моей просьбы это очевидно, разве нет?

— Да.

— И не только признать хочу, но и требую вписать меня в свидетельство о рождении.

Катя молчала. Она тоже не была готова к такому разговору.

— Кстати, кто такой этот Анатолий? — спросил я её, ощущая, как внутри помимо воли снова поднимается волна гнева, ужасно хочется начистить рыло этому Анатолию, что прикасался к ней — иначе бы она его не вписала.

Хоть я и понимал, что моя ревность неуместна, не имеет никаких оснований, глупая и абсолютно бессмысленная, но всё равно бесился жутко… Словно бы имел на это право.

— Мой отец, — ответила она.

— Отец?

— Да. Его звали Анатолий. Ты успел забыть не только меня, но и даже моё отчество? — она уставилась на меня своими огромными глазами, которые я когда-то боготворил и мечтал просто поймать на себе взгляд рыжеволосой странной девчонки с длинной косой…

Забыл ли?

Не знаю.

А вот отчество её помню, но как-то не связал его именно с отцом Кати. Сразу решил, что нового хахаля завела потом, бросив и Кирилла также, как однажды меня самого. Точнее, бросил её фактически я сам, но привела к этой ситуации именно Романова своим предательством. Как бы то ни было, даже если у нас имеется общая дочь, что докажет или опровергнет тест-ДНК — выставить себя оленем я не дам, и всё-таки проверю степень родства с девочкой, это вовсе не означает, что я всё забыл и простил её.

Ни черта подобного.

Я прекрасно помню, что она за стерва.

Помню, но всё равно меня к ней тянет.

Опять… Совсем как в школе.

У меня все силы с самого момента как я приехал и увидел её снова спустя годы уходят на то, чтобы контролировать себя и не бежать за ней верным пёсиком…

Я больше не тот влюбленный в нее мальчик. Да и она тоже уже совсем не та рыжая девчонка-простушка…

Вырос мальчик и стал Каем с ледяным сердцем.

Так легче.

Выросла девочка и стала красивой породистой стервой.

Так легче ей. Наверное…

— Помню, — ответил я, спустя минуту раздумий. — Просто не связал это отчество с твоим отцом.

— Но вписала я именно его.

— Впишешь меня теперь? — спросил я. — После теста-ДНК, разумеется.

— Не веришь, что твоя? — хмыкнула Катя.

— Ты скрыла её и родила без меня, — изогнул я одну бровь. — Я не отрицаю, что вероятнее всего, ты не лжёшь, но проверить не помешает. Я всё оплачу. Тебе нужно только дать согласие.

— Потом… — снова стала она нервно расхаживать по коридору больницы. — Сначала мне надо знать, что с ней всё хорошо.

— Конечно, я не тороплю сейчас… — ответил я, ощущая как и у меня самого появился камень на сердце.

Только бы с Олей всё обошлось, но пока мы даже не знаем что с ней вообще случилось.

— А ты будешь участвовать в жизни Оли? — посмотрела на меня Катя, остановившись рядом.

— Буду, если она моя.

— Она твоя.

— Я и не отрицаю этого. Раз моя — возьму ответственность тоже. Я вообще очень зол сейчас и против того, что ты ее скрыла.

— Оля не игрушка, Рома.

— Я понимаю. К чему ты это сказала?

— К тому, что если мы скажем ей, что ты её отец — после теста-ДНК, разумеется! — и ты потом пропадёшь, как когда-то исчез из моей жизни, ребёнок будет страдать.

— Я не пропаду, — твёрдо сказал я. — Я отдаю себе отчёт в том, что делаю.

— Господи, ну почему нам ничего не говорят! — воскликнула Катя и подергала за ручку двери отделения интенсивной терапии, куда забрали девочку. — Почему никто не выходит?

Я тоже подошёл к двери и постучал кулаком по ней. Спустя минуту к нам вышел врач, мужчина.

— Доброй ночи, — сказал он нам, и я глянул на наручные часы — уже одиннадцать вечера. Мы стояли в этом коридоре не меньше часа.

— Доктор, что с Олей? — откинув все приличия тут же накинулась на врача с вопросами Катя.

— Вы мать девочки? — спросил он Катю.

— Да.

— А вы отец? — теперь врач задал вопрос мне.

Он застал меня врасплох этим вопросом. Но замешкавшись лишь на секунду, я уверенно ответил:

— Да.

Будем потом выяснять так ли это на самом деле. Интуиция подсказывала мне, что Катя не обманывает, и Оля — моя.

— Где ребёнок находился последние двенадцать часов? На природе\за городом были?

— Да, — ответила Катя. — На даче… Там ей стало плохо, к вечеру.

— Понятно, — кивнул мужчина в медицинском халате. — Вероятнее всего, такое состояние было вызвано вследствие укуса клеща, которого мы обнаружили на голове девочки. Насекомое успело пустить лапки и яд внутрь её организма. На данный момент мы проводим ей дезинтоксикацию, чтобы стабилизировать состояние. Также вводится в качестве этиотропного лечения специфический иммуноглобулин человека. Оля приходила в себя на несколько минут, но потом снова потеряла сознание — у неё очень высокая температура и лихорадка. Сбиваем, всё, что от нас зависит мы делаем. Будем наблюдать дальше.

— Клещ? — спросил я, подхватывая и удерживая за талию Катю, которая очевидно собиралась падать. — Так он может инфекции переносить и ей принести? Так же такие болячки… И до паралича доходит, и до летального исхода.

— Это если не лечить — да, но вы вовремя обратились. Может переносить, — кивнул врач. — Очевидно, что токсикация уже пошла, но мы её купируем. Последствия укуса будут ясны после анализов ребёнка и самого насекомого — мы отдадим его в лабораторию. А состояние ребёнка будем контролировать. Организм молодой, хоть и сильно ослаблен, выкарабкается.

— Рома… — Катя дрожала всем телом и вцепилась в меня пальцами, словно ища защиты.

— Нас не пустят к ребёнку? — уточнил я на всякий случай, собственно, зная и так, что в палату интенсивной терапии никого не пускают обычно.

— Нет, — ответил врач. — Оля без сознания пока. Вы никак не поможете ей сейчас. Езжайте домой, мы вам позвоним.

Глава 25

Врач ушёл, а Катя попыталась рвануть за ним.

— Куда ты? — удержал я её за руку.

— Я хочу к Оле…

— Нельзя, сказано же.

— Мне всё равно, я хочу её увидеть! — рвалась она из моих рук. У Кати начиналась истерика. — Я хочу услышать, что она дышит.

Она подошла к двери и принялась тарабанить что есть сил.

— Откройте! Откройте немедленно! Я хочу увидеть дочь! Где моя дочь?

Я развернул её к себе за плечи, еле оторвав от двери. Глаза, полные слёз. И безумного страха.

— Катя! — сжал я пальцы крепче, ощущая её тепло и дрожь по телу от рыданий. — Мы ей никак сейчас не поможем. Надо ехать домой и ждать. С ней врачи, они знают, что делают. Торчать тут в коридоре бессмысленно.

— Нет! — практически дралась она со мной, даже ногой лягнула в колено. изворачивалась как змея. — Отстань, отпусти! Я буду здесь! Спать, есть, жить! Я не поеду никуда. Я буду рядом с ней!

— Она без сознания! — повторил я, тоже повышая голос, и не выпуская её из своих рук. — Ты ничем ей не поможешь. Врачи тебя не пустят всё равно. Поехали домой! Завтра утром приедем к открытию.

— Нет! — лупила она меня кулаками по груди. — Отстань! Ты не понимаешь! Ты её не любишь, ты не знаешь её! Тебя не было рядом, когда она родилась, когда я её выхаживала одна, или когда она болела! Тебя не было, когда нам почти нечего было есть с ней! Не было! Вы все меня предали, все! Ты предал, обещал, что я больше не одна, заставил меня поверить в любовь, в тебя, а потом бросил.

Она явно выдохлась, затихла в моих руках. Пока я пережидал истерику, крепко прижал её к себе как будто на автомате. Теперь она тяжело дышала в мою рубашку на груди. От её слов защипало глаза и у меня. Столько времени прошло, столько воды утекло, столько мы ошибок наделали, а мне так больно от её обвинений сейчас. Я же не знал…

— У меня только Оля осталась, — плакала Катя в мою рубашку. — Только Оля. Как я без неё? Я не смогу!. Если с ней что-то случится, я тоже не стану жить.

Последняя фраза вошла в сердце лезвием и так там и застряла. Я почти чувствовал, как хлещет горячая густая кровь из раны. Я поджал губы, чтобы сейчас не наговорить лишнего и молча смотрел на неё. Я не знаю как помочь, я тоже не могу ничего сейчас. От бессилия хотелось тоже орать, что-нибудь разбить, но мы же не можем оба истерить? Кому-то из нас придётся себя в руках держать.

Катя же выпустила пар и словно очнулась. Она осторожно взглянула мне в лицо, потом на свои руки, которые лежали на моей груди и сминали ткань рубашки кулаками, и осторожно убрала их, отступив от меня на шаг. Она смотрела на меня так, словно впервые увидела. Эти внезапные объятия смутили нас обоих. Невольно я вспомнил сцену после кладбища, когда Катя так искренне и беззащитно рыдала на моём плече, а я хотел бросить весь мир к её ногам, защитить, успокоить, только бы ей не было так больно. И теперь я чувствую её боль. Да и собственной тоже с головой хватает…

— Что уставился? — спросила она.

— Поехали домой, — сказал я.

— Я остнусь тут.

— Тебе нужно отдохнуть.

— Я никуда не поеду.

— Поехали.

— Нет.

— Поехали, — настаивал я и начинал ощущать раздражение от споров. Лада себя так никогда со мной не вела, потому я её и выбрал — с ней спокойно.

— Я сказала, что никуда не поеду! — сжала она кулаки. В голубых глазах так и сверкали молнии. — Что ты мне указываешь? Ты мне никто! И Оле ты никто! Езжай и отдыхай сколько тебе влезет, ведь тебе всё равно на её жизнь!

Я ощутил как меня захлестнула волна гнева. Но вместо слов молча сгрёб её и потащил к выходу.

На моё удивление Катя всё же включила голову и не стала громко орать на всю больницу.

— Рома, я не поеду.

— Поедешь.

— Оставь меня тут. Езжай сам.

— Ты тоже поедешь.

— Ром…

— Молчи, Романова.

На самом выходе она вдруг уцепилась за ручки двери и попыталась удержаться.

— Да… Ты…! Отпусти!

Я молча взвалил её на плечо и понёс к машине. Препираться мне с ней просто надоело, тем более на людях. Время уже позднее, но люди болеют и вечерами, потому в коридорах больницы нам всё равно встречались пациенты и медперсонал.

Затолкал её на заднее сиденье, ловко прыгнул на водительское место и заблокировал двери. Катя пыталась дёргать ручки, ругалась, но я настырно увозил её с территории больничного комплекса.

— Адрес, — сказал я, когда она перестала ругаться и затихла, смирилась и хлюпала носом на заднем сиденье. — Я отсюда не помню куда ехать.

Она назвала и мы в молчании добрались до стандартной серой пятиэтажки в не самом благополучном районе нашего города.

Я заглушил мотор, помог ей выйти из машины и заблокировал её брелоком.

— Ключи, — протянул я руку к ней.

— Ты пойдёшь со мной? — спросила она, вытирая слёзы и прерывисто дыша после рыданий.

— Да. Ключи давай.

— З-зачем?

— Хочу знать, что с тобой, засранкой, всё в порядке.

Глава 26

У Кати очевидно не было сил спорить, она отдала мне ключи. Я открыл дверь подъезда и пропустил её первой, потом вошёл тоже. Молча поднялись на третий этаж, и Катя остановилась у нужной двери. Вид у неё был ужасный — всегда видно, когда у человека горе. Опять вспомнился день, когда она в квартире бабушки плакала в кресле, как маленькая брошенная всеми кошечка, после её смерти.

Я разобрался с замком, и мы оказались в тесной прихожей. Катя скинула обувь и улеглась лицом в подушку. На меня не обращала никакого внимания. Снова тихо начала плакать. Плечи её дрожали от рыданий.

Я тоже разулся и пошёл искать какое-нибудь успокоительное. Сил не было оставить её в таком состоянии и уехать. Хотелось бы, чтобы она хоть немного взяла себя в руки, хотя, наверное, сегодня это будет очень тяжело. Ребёнок в подвешенном состоянии находится. Такая лихорадка от токсикации опасная вещь, а свалилась на плечи хрупкой маленькой девочки.

Завтра поговорю с врачом лично. Пусть позаботятся об Оле. Я и так привёз их в платную клинику, но хочу, чтобы ещё внимательнее смотрели за ней. Я только сегодня узнал, что у меня есть дочь. Не понял сам, как к этому относится. Пока очень странные ощущения. Но мне страшно за ребёнка. Это очень страшно — думать, что можешь её потерять, не успев найти. А уж каково Кате и представить невозможно…

Все её слова я прекрасно понял, хоть они и были как острые ножи. Мне её состояние понятно, чисто по-человечески. Несмотря на наши с ней личные взаимоотношения и разногласия, пройти мимо её беды, и даже, получается, общей, я бы просто не смог.

Повсюду детские вещи, игрушки. Квартирка очень маленькая, с дешевым ремонтом, но всё равно здесь было уютно и очевидно, что здесь живёт маленькая девочка и её мама. Наверное, сейчас эти вещи Оли ещё больше рвут душу Кате.

Бедная… Врагу такого не пожелаешь. Да и самому тяжело на душе. Но мы сделаем всё возможное, чтобы беда прошла мимо. Оля выкарабкается, я со своей стороны сделаю, что смогу. Буду контролировать этот вопрос обязательно.

Посмотрел шкафы на кухне и нашел отдел с лекарствами. Нашёл успокоительное в каплях и накапал порцию для взрослого в стакан с водой. Понёс его Кате.

— Катя, — потянул я её за плечо. Та лишь отмахнулась, от рыданий уже дышать даже не могла.

Я поставил стакан на тумбочку у дивана и заставил её повернуться ко мне и сесть.

— Отстань! — снова принялась гнать меня она. — Уйди, оставь меня одну. Мне плохо!

— Уйду, когда успокоишься, — протянул я ей стакан. — Пей.

— Уходи, Ром, — сказала она твёрже.

— Пей и уйду, — настырно повторил я.

Катя выпила залпом содержимое стакана, вернула мне его и снова упала на подушку, отвернувшись от меня.

— Спасибо. Иди, Ром.

Но я остался ждать когда её всхлипы станут тише. Успокоительное подействовало. Я нашёл плед и укрыл её.

— Ты зря говоришь, что мне всё равно, — сказал я. — Да, я только сегодня узнал о том, что у меня есть дочь. Но кто в этом виноват? Не я. Я бы не отказался от нее… Тогда.

— Ты бы не поверил. Решил, что я нагуляла ее от Кирилла, — ответила Катя. — Я не смогла бы это слушать.

— А не надо думать и решать за других, — произнёс я. — Надо было сказать, может быть всё… Неважно.

Я устало провёл по лицу ладонью.

Может быть, всё могло бы быть иначе, знай я о ребёнке — вот что я хотел сказать, но смелости не хватило… Эта мысль не стала для меня неожиданной. В глубине души я хотел всё вернуть, ещё очень долго. Жить без Котёнка выходило как-то коряво. Серо, пусто… Но потом я привык. Но теперь, зная, что без меня росла моя дочь, и Катя справлялась со всем одна из-за своей гордости, я испытал боль.

Котёнок родила мне котёнка. А я и не знал.

Не дала мне подержать её маленькую. Увидеть, как она научилась сидеть, кушать с ложки, как сделала первые шаги.

Это просто преступление!

Я мечтал об этом, чёрт возьми…

Почему же так всё вышло неприглядно и больно?

Но сейчас не самое лучшее время для выяснения отношений, как бы не рвались из меня горькие обвинения, говорящие скорее о моей личной обиде, я прикусил язык и старался говорить только по делу.

Мне жаль, что всё вышло именно так. Но мы теперь ничего уже не сможем изменить.

— Я буду участвовать в жизни Оли — это я уже сказал, — снова заговорил я. — И не стоит думать, что мне плевать на судьбу собственного ребёнка, даже если я узнал о его наличии только сегодня и в таких обстоятельствах. Хорошо, что отец и Наташа оставили Никиту с няней. Он вроде бы приболел…

— Да, она говорила, — отозвалась Катя. — Я ещё сожалела, что его не будет, Олечке понравилось с ним играть. Но теперь… Не дай бог и его бы укусил клещ. Не знала, что это настолько опасно может быть.

— Завтра я поеду в клинику и поговорю с врачом. Ты поедешь со мной?

— Да, — ответила тихо она, явно пристыженная моими словами. Катя обернулась. — Когда ты поедешь?

— Перед работой, завтра рабочий день.

— Я с тобой.

— Ладно, — кивнул я. — Заеду за тобой в восемь. Поспи, приведи себя в порядок и собери вещи Оли — она останется пока под наблюдением врачей.

— Хорошо… — выдохнула она, и в её голубых глазах снова появилась такая отчаянная тоска, что я еле поборол желание обнять её.

Очень хотелось. Прямо руки чесались и сжались в кулаки.

Обнять, успокоить, чувствовать, как мы снова одно. Как было раньше…

Но как раньше уже никогда не будет, да и мои объятия сейчас будут ещё более неуместны, чем в больнице. И не по статусу мне… Ещё предстоит объяснить всё это Ладе. Только как не знаю, мне бы самому понять. Весь мир буквально перевернулся с ног на голову за несколько дней.

— Иди, Рома, — сказала она мне, снова встретившись со мной глазами. — Тебя ждёт невеста. Она наверняка переживает… Не говори ей, что был тут. Скажи, что в больнице ждали новостей… Ни к чему ей знать. Я не хочу становится той, из-за кого бы будете ссориться.

— Не скажу, — ответил я. — Ей действительно лучше не знать. И она действительно меня ждёт.

Я вынул из кармана джинсов мобильный телефон. Десять пропущенных от неё, но я отключил звук на отдыхе.

— Доброй ночи, — сказал я.

— Иди, Рома, — снова прогнала меня она в сотый раз за сегодня.

Она права, конечно, но только ноги словно отказывались нести меня домой.

Усилием воли я заставил себя выйти в коридор и покинуть квартиру Кати.

В машине устало лёг на руль. Мне покой лишь снится — сейчас Лада будет требовать объяснений. Что и как ей говорить, я не знал. Мысли даже в моей голове ещё пока не уложились, чтобы озвучивать их кому-то ещё.

Новость о том, что у меня есть дочь, от Кати — повергнет Ладу в шок. А стоит ли ей вообще пока говорить, если у меня нет теста на руках?

С другой стороны, если не скажу, то будет непонятно, почему я так пекусь о здоровье постороннего мне ребенка, и Лада может сделать неверные выводы, что я, например, заинтересован не в ребёнке, а в его матери.

Кошмар, хоть домой не возвращайся…

Но всё же взял себя в руки и набрал её номер.

— Алло! Рома! Ты где? Я чуть с ума не сошла? Куда вы оба пропали?

— Лада, я еду домой из больницы, — ответил я. — Долго не говорили, что с девочкой, Катя плакала в коридоре. Я не смог её бросить одну в такой ситуации. Я отвез её домой и вот уже выезжаю к тебе.

— А, — ответила она. — Хорошо, я тебя жду. Господи, вот напасть-то на ребёнка…

— Еду, — повторил я и повесил трубку.

Завёл машину и вывел её на дорогу.

Глава 27

Лада тоже не спала и волновалась. Она встретила меня, едва я вошёл в холл. Пока мы живём в доме отца, но уже ищем вариант собственного дома. Планировали покупать его ещё до свадьбы.

Впрочем, родители приехали домой и тоже не пошли спать — какой тут сон после таких событий. В этом доме спал только младший брат, который не знал, что произошло. Никита, получается, Оле дядя…

— Что случилось? — спросила Наташа меня.

Её день рождения закончился не очень хорошо, на её лице отражалась тревога за ребёнка.

— Нашли клеща, — вздохнул я, снимая пиджак и отдавая его Ладе. — Он оказался ядовитым. Пошла интоксикация. Насекомое отправят в лабораторию. Сейчас ей очищают организм, но девочку лихорадит от высокой температуры и в сознание она приходит ненадолго, потом опять уходит. Будем надеяться, что всё обойдётся. Врачи с ней, она в палате интенсивной терапии.

— Боже мой, — приложила ладонь к губам Наташа, а хмурый отец крепко стиснул её плечо в знак поддержки.

Я окинул взглядом папу и его жену.

Они знали, что Оля — моя дочь.

Знали — и не сказали?

Почему?

Но задавать им вопросы при Ладе я не решился, пока я не готов с ней говорить об этом. По-крайней мере, сегодня. Завтра в офисе спрошу с отца. Что ещё за такие подковровые игры за моей спиной? Все, кажется, знали, что Катя родила от меня ребёнка, кроме меня! Ну и Лада ещё не знала.

— Сейчас всем стоит лечь спать, — сказал я. — Мы ничем не поможем сейчас. Завтра перед работой я заеду туда ещё раз, Катя просила её отвезти туда. Поговорю с врачом, и если что-то прояснится скажу и вам.

— Да, конечно, — ответил Пётр. — Главное, что врачи за ней наблюдают.