Психология влияния. Убеждай, воздействуй, защищайся Чалдини Роберт
Однако для нас смысл этой цитаты не должен потеряться, потому что он важен для единственной известной мне эффективной защиты от средств влияния, воплощенных в сочетании принципов принятия обязательства и стремления к последовательности. Хотя в целом последовательность необходима, даже жизненно важна, существует ее глупая, жесткая разновидность, которой нужно остерегаться. Именно тенденцию быть последовательным автоматически и бездумно и имеет в виду Эмерсон. И именно этого необходимо остерегаться, ибо тогда мы становимся открытыми для маневров тех, кто использует механический ряд «обязательство – последовательность» для собственной выгоды.
ОДНАКО ПОСКОЛЬКУ АВТОМАТИЧЕСКАЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ В ЦЕЛОМ ВЕСЬМА ПОЛЕЗНА, ИБО ОНА ПОЗВОЛЯЕТ НАМ ВЕСТИ СЕБЯ АДЕКВАТНО И РАЦИОНАЛЬНО БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ВРЕМЕНИ, МЫ НЕ МОЖЕМ УБРАТЬ ЕЕ СОВСЕМ ИЗ СВОЕЙ ЖИЗНИ.
Результаты были бы ужасными. Если вместо того чтобы жужжать в соответствии с нашими предыдущими решениями и поступками, мы стали бы каждую минуту останавливаться, чтобы обдумывать всякое новое действие, прежде чем его совершить, у нас никогда бы не хватало времени на осуществление чего-либо значительного. Нам необходима даже эта опасная, механическая форма последовательности. Единственный выход из этой дилеммы – научиться определять момент, когда такая последовательность начинает вести к плохому выбору. Существуют определенные сигналы – два отдельных вида сигналов, – предупреждающих нас. Мы регистрируем каждый из них в различных частях тела.
Первый вид сигнала узнать легко. У нас начинает «сосать под ложечкой», когда мы понимаем, что оказались в западне и должны удовлетворить какую-то нежелательную просьбу. Такое случалось со мной сотни раз. Однако особенно памятный случай произошел одним летним вечером задолго до того, как я начал изучать тактику получения согласия. Я услышал звонок, открыл дверь и обнаружил перед собой потрясающе красивую молодую женщину, одетую в шорты и лифчик от купальника. В руках она держала папку. Женщина попросила меня ответить на вопросы теста. Желая произвести благоприятное впечатление, я согласился. Должен признать, что, отвечая на вопросы, я несколько приукрасил факты, чтобы представить себя в положительном свете. Наша беседа проходила так.
Потрясающая молодая женщина: Здравствуйте, я изучаю привычки городских жителей в сфере развлечений. Не согласитесь ли вы ответить на несколько вопросов?
Роберт Чалдини: Пожалуйста, заходите.
ПМЖ: Благодарю вас. С вашего разрешения, я присяду, и мы начнем. Сколько раз в неделю вы обедаете вне дома?
РЧ: О, наверное, три, может быть, четыре раза в неделю. В общем, всегда, когда только могу; я люблю хорошие рестораны.
ПМЖ: Как здорово! И вы обычно заказываете вино к обеду?
РЧ: Только если оно импортное.
ПМЖ: Ясно. Как насчет фильмов? Вы часто ходите в кино?
РЧ: Кино? Я люблю хорошие фильмы. Особенно какие-нибудь авторские работы с субтитрами. А вы? Вам нравится ходить в кино?
ПМЖ: Э… да. Но давайте вернемся к интервью. Вы часто ходите на концерты?
РЧ: Разумеется. Предпочитаю симфоническую музыку, конечно; но мне также нравятся некоторые поп-группы.
ПМЖ (быстро записывая): Здорово! Еще только один вопрос. Как насчет гастрольных представлений театральных или балетных трупп? Вы ходите на их выступления?
РЧ: О, балет – это движение, грация, форма – я это обожаю. Я просто влюблен в балет. Смотрю его всякий раз, когда мне это удается.
ПМЖ: Великолепно. Что ж, разрешите мне проверить свои цифры, мистер Чалдини.
РЧ: Точнее, доктор Чалдини. Но это звучит так формально. Почему бы вам не называть меня Бобом?
ПМЖ: Хорошо, Боб. На основании информации, которую вы мне дали, я рада сообщить, что вы могли бы экономить до двенадцати сотен долларов в год, если бы воспользовались услугами «Клабамерика». Небольшой членский взнос даст вам право на разнообразные скидки при посещении большей части мероприятий, которые вы упомянули. Несомненно, такой социально активный человек, как вы, захочет воспользоваться предоставляемыми нашей компанией огромными скидками на все мероприятия, которые, по вашим словам, вы посещаете.
РЧ (пойманный в ловушку, как крыса): Ну… э… я… э… я полагаю, что да.
Я прекрасно помню ощущение того, как сжимался мой желудок, когда я с трудом выдавливал из себя согласие. В мозгу у меня как будто прозвенел звонок: «Эй, тут ты и попался!» Но я не видел выхода. Я был загнан в угол собственными словами. Отклонение сделанного предложения в тот момент означало бы столкновение с парой неприятных альтернатив. Если бы я попробовал отступить, уверяя, что я вовсе не такой уж светский лев, каковым себя представил во время интервью, то тем самым признал бы, что лгал; с другой стороны, попытка отказаться от предложения без такого протеста выставила бы меня дураком, который не хочет сэкономить двенадцать сотен долларов. Поэтому я сделал членский взнос, хотя понимал, что стремление к последовательности заманило меня в западню.
Однако больше такого не повторилось. Теперь я прислушиваюсь к своему желудку. И я научился справляться с людьми, которые пытаются сыграть на моем стремлении к последовательности. Я просто говорю им, что именно они делают. Это работает прекрасно. В большинстве случаев эти люди меня не понимают, они просто смущаются и ретируются. Вероятно, они думают, что я сумасшедший, когда в ответ на их требования я начинаю объяснять, что имел в виду Ральф Уолдо Эмерсон, проводя различие между просто последовательностью и глупой последовательностью.
Обычно они уже начинают потихоньку отступать к двери, когда я упоминаю о «суевериях сознания», и уходят задолго до того, как я успеваю описать суть механизма щелк, жжж. Изредка, однако, они понимают, что я разгадал их игру. Я всегда определяю по выражениям их лиц, когда это случается. Они неизменно начинают суетиться, путать слова и идут к двери.
ЭТА ТАКТИКА СТАЛА ДЛЯ МЕНЯ ПРЕКРАСНОЙ ФОРМОЙ КОНТРАТАКИ. КАК ТОЛЬКО МОЙ ЖЕЛУДОК СООБЩАЕТ МНЕ, ЧТО Я ОКАЖУСЬ В ДУРАКАХ, ЕСЛИ СОГЛАШУСЬ УДОВЛЕТВОРИТЬ КАКУЮ-ТО ПРОСЬБУ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ЭТО СООТВЕТСТВОВАЛО БЫ ПРЕДЫДУЩЕМУ ОБЯЗАТЕЛЬСТВУ, КОТОРОЕ У МЕНЯ ВЫМАНИЛИ ОБМАНОМ, ТО СООБЩАЮ ОБ ЭТОМ ПРОСЯЩЕМУ.
Я не пытаюсь отрицать важность последовательности; я просто указываю на абсурдность глупой последовательности. Если просящий в ответ на мое сообщение виновато опускает глаза или отступает в замешательстве, я торжествую. Я выиграл – эксплуататор проиграл.
Иногда я думаю, как бы повернулось дело, если бы та потрясающая молодая женщина попыталась заставить меня стать членом клуба развлечений теперь. Беседа, наверное, была бы такой же, за исключением ее конца:
ПМЖ: …Несомненно, такой социально активный человек, как вы, захочет воспользоваться предоставляемыми нашей компанией огромными скидками на все мероприятия, которые, по вашим словам, вы посещаете.
РЧ (очень уверенно): Вовсе нет. Видите ли, я понимаю, что сейчас происходит. Я знаю, что ваше тестирование было лишь предлогом, чтобы заставить людей рассказать о том, как часто они выходят в свет. Вам известно, что в подобных условиях люди склонны приукрашивать свою жизнь. Я также понимаю, что ваши боссы выбрали вас для этой работы из-за вашей физической привлекательности. Наверняка они велели вам носить одежду, открывающую значительную часть вашего упругого тела, поскольку хорошенькая полураздетая женщина вызывает у мужчин желание похвастаться своим «жизнелюбием», чтобы произвести впечатление. Поэтому меня не интересует ваш клуб развлечений. Я знаю, что Эмерсон сказал о глупой последовательности и суевериях сознания.
ПМЖ (в изумлении): Что?
РЧ: То, что я говорил вам во время вашего так называемого тестирования, не имеет значения. Я не позволю вам заманить меня в ловушку последовательности. Никакие щелк, жжж не пройдут!
ПМЖ: Что?!
РЧ: Хорошо, давайте, я изложу это проще: 1) с моей стороны было бы глупо тратить деньги на то, что мне не нужно; 2) на основании сигналов, поступающих из моего желудка, я знаю, что мне не нужен ваш клуб развлечений; 3) следовательно, если вы все еще верите, что я дам вам хотя бы доллар, вы, вероятно, до сих пор верите и в Деда Мороза. Разумеется, такой умный человек, как вы, должен понять это.
ПМЖ (попавшая в западню, как сногсшибательная молодая крыса): Хорошо… э… я… э… я полагаю, что это так.
Желудок – не особенно «чуткий» и «проницательный» орган. Только когда становится очевидно, что нас собираются обмануть, он может подать сигнал тревоги. Если же обман завуалирован, наш желудок может вовсе не отреагировать. В таком случае мы должны поискать эти сигналы в другом месте. История моей соседки Сары – хороший пример. Сара взяла на себя важное обязательство в отношении Тима, отказавшись от своих планов выйти замуж за другого.
Это обязательство «вырастило» собственную поддержку, поэтому, хотя первоначальных причин для этого обязательства уже нет, Сара все же остается с Тимом. С помощью вновь сформулированных доводов она убедила себя в том, что поступила правильно, поэтому она и остается с Тимом. Нетрудно понять, почему желудок Сары не сжимается. Желудок посылает нам сообщение, когда мы делаем то, что считаем неправильным. Сара ничего подобного не думает. Она полагает, что сделала правильный выбор, и ведет себя соответственно.
Однако мне кажется, если только я не ошибаюсь, что какая-то часть Сары считает ее выбор ошибочным, а ее нынешнюю жизнь – результатом стремления к глупой последовательности. Где именно находится эта ее часть, мы не знаем. Но у этой части есть название: душа. В этой части мы не можем дурачить самих себя. Это место, куда не проникает ни одно из наших оправданий, ни одно из наших рациональных объяснений. Душа Сары знает истину, хотя в настоящее время эта молодая женщина не может расслышать подаваемые ей сигналы из-за шума нового аппарата поддержки, который она построила.
Если Сара ошиблась в выборе, как долго она будет находиться в неведении? Сколько пройдет времени, прежде чем она испытает потрясение души? Это нельзя предсказать. Однако ясно одно: со временем других альтернатив Тиму будет все меньше. Ей надо бы спросить у себя самой, не делает ли она ошибку.
Конечно, легче сказать, чем сделать. Сара должна ответить на крайне сложный вопрос: «Зная то, что я знаю сейчас, сделала бы я тогда тот же самый выбор?» Проблема лежит в первой части вопроса «Зная то, что я знаю сейчас». Что именно знает Сара теперь о Тиме? Что из того, что она думает о нем, является результатом отчаянной попытки оправдать взятое обязательство? Сара заявляет, что после ее решения вернуть Тима тот стал больше о ней заботиться, меньше пить, научился делать прекрасные омлеты и т. д. Я попробовал пару его омлетов и сомневаюсь в том, что они прекрасны. Однако важно, верит ли Сара во все это, причем не только в своих мыслях – мы можем играть в подобные интеллектуальные игры с самими собой, – но и в глубине души.
Существует один несложный и полезный прием, использовав который, Сара может выяснить, что в ее нынешнем удовлетворении Тимом реально, а что – результат стремления к глупой последовательности. Исследования физиологов показывают, что мы испытываем определенные чувства по отношению к чему-либо за долю секунды до того, как начинаем об этом размышлять[45]. Я думаю, что послание, идущее из глубины души, – чистое, основное ощущение. Следовательно, если мы научимся быть внимательными, мы сможем регистрировать это ощущение, пусть слабое, до момента включения сознания.
И если бы Сара задала себе ключевой вопрос «Сделала бы я тот же самый выбор снова?», ей следовало бы обратить внимание на возникшие у нее в этот момент чувства и довериться им. Вполне возможно, это будет тот сигнал, исходящий из глубины ее души, который успеет проскользнуть неискаженным до того момента, когда ее захлестнут другие мысли[46].
Я применяю этот метод всякий раз, когда мне начинает казаться, что я склоняюсь к глупой последовательности.
Однажды я остановился у бензозаправки, рядом с которой был расположен рекламный щит, гласивший, что цена галлона бензина здесь на пару центов меньше, чем на других станциях в округе. Но, уже держа наконечник насоса в руках, я обратил внимание на то, что цена, обозначенная на насосе, на два цента выше, чем цена, упомянутая на рекламном щите. Когда я сказал об этом проходившему мимо работнику заправки, который, как выяснилось позже, был ее владельцем, он неубедительно пробормотал, что цены изменились несколько дней тому назад, но у него не было времени исправить цифры на щите.
Я стал решать, что же делать. На ум пришло несколько доводов в пользу того, чтобы остаться, – «Мне действительно очень нужен бензин», «Этот шланг у меня в руке, а я спешу», «Мне кажется, что моя машина лучше ездит после заправки бензином именно этой марки».
Требовалось определить, были эти доводы обоснованными или это было лишь оправдание моего желания остаться. Поэтому я задал себе ключевой вопрос: «Зная то, что мне известно о реальной цене на бензин, остановил бы я изначально выбор именно на этой автозаправке?» Сконцентрировавшись на первом всплеске впечатлений, я получил ясный и однозначный ответ. Я, скорее всего, проехал бы мимо. И даже не притормозил бы. Я понял, что никакие другие причины, кроме обещанной низкой цены бензина, не привели бы меня на эту автозаправку. Не причины создали решение; решение создало их.
Раз я определился с этим, следовало принять другое решение. Раз уж я стою здесь и держу шланг, не лучше ли воспользоваться им, а не ехать куда-либо еще, чтобы заплатить те же самые деньги? К счастью, владелец бензоколонки подошел ко мне и помог сделать выбор. Он спросил, почему я не качаю бензин. Я сказал, что мне не нравится несоответствие цен. На что он ответил мне, злобно брюзжа: «Слушай, никто не смеет мне указывать, как вести бизнес. Если ты думаешь, что я тебя обманываю, положи этот шланг немедленно и выметайся отсюда как можно быстрее, парень». Уже уверенный в том, что он мошенничает, я был рад действовать в соответствии со своими убеждениями и его желаниями. Я тут же бросил шланг… и переехал его на пути к ближайшему выходу. Иногда последовательность может быть удивительно полезной.
«Я шла на важную встречу по одной из улиц делового центра Портленда. И вдруг меня остановил дружелюбно улыбающийся молодой привлекательный мужчина. Он сказал: «Простите, я участвую в конкурсе, и мне нужна миловидная помощница, такая, как вы».
Я отнеслась к этой просьбе скептически, поскольку знала, что вокруг много женщин, гораздо более привлекательных, чем я. Однако я была застигнута врасплох, и мне захотелось выяснить, чего хочет этот человек. Он объяснил, что по правилам конкурса ему нужно было добиться поцелуя от совершенно незнакомых женщин. Сейчас я считаю себя достаточно рассудительной, однако мужчина был очень настойчив, и, поскольку я опаздывала на встречу, я подумала: «Какого черта, я поцелую этого парня и уберусь отсюда». Поэтому я сделала нечто противоречащее здравому смыслу – слегка поцеловала незнакомца в щеку в центре Портленда!
Я думала, что этим все и закончится, но скоро узнала, что это было только начало. К моему отчаянию, он сказал: «Вы великолепно целуетесь, но на самом деле я занимаюсь оформлением подписки на периодические издания. Вы, должно быть, очень активная. Не заинтересует ли вас какой-нибудь из этих журналов?» В этот момент мне следовало бы стукнуть этого парня и убраться прочь; но, раз я удовлетворила его первую просьбу, надо было быть последовательной, и я выполнила и его вторую просьбу. Да, к своему собственному удивлению, я действительно подписалась на журнал SKI (который изредка с удовольствием читаю, но подписываться на него никогда не собиралась), заплатила первоначальный взнос в пять долларов и как можно быстрее ушла, чувствуя себя чрезвычайно расстроенной из-за своего поступка и не понимая, почему я его совершила.
Хотя мне до сих пор больно вспоминать об этом случае, я хочу сказать, что, после того как я прочитала вашу книгу, я поняла, что тогда произошло. Взяв на себя незначительные обязательства (в данном случае поцелуй), люди придумывают оправдания для них и затем принимают дальнейшие обязательства. Тогда я выполнила вторую просьбу, потому что это соответствовало моему первоначальному действию. Если бы я только прислушалась к «сигналам своего желудка», то не чувствовала бы себя такой униженной».
Добившись поцелуя, продавец стал эксплуатировать стремление к последовательности двумя способами. Во-первых, когда он попросил женщину подписаться на журнал, она, поцеловав его, тем самым уже заранее согласилась помочь ему. Во-вторых, кажется само собой разумеющимся (то есть правильным), что если женщина испытывает настолько позитивные чувства по отношению к мужчине, что соглашается его поцеловать, она не должна отказать ему в помощи.
Глава 4
Средства влияния
Истина – это Мы
Там, где все думают одинаково, никто особенно не думает.
Уолтер Липпманн
Я не знаю ни одного человека, которому бы был приятен записанный на пленку смех, часто прокручиваемый в разных телепередачах. Например, когда я спросил об этом ряд людей, заходивших в мой офис – нескольких студентов, двоих телефонных мастеров, нескольких университетских профессоров и уборщика, – их реакция была неизменно отрицательной. Телевидение с его бесконечными треками записанного смеха и усиленным техникой весельем получило особенно много негативных оценок. Люди, которых я спрашивал об этом, терпеть не могут такой смех, называя его глупым, фальшивым и нарочитым. Хотя группа опрашиваемых была небольшой, держу пари, что большинство американцев относятся к нему именно так.
Почему тогда такой смех так популярен у руководителей телевидения? Они добились престижных постов и высоких зарплат благодаря тому, что знают, как дать народу то, что он хочет. Тем не менее они упорно продолжают использовать запись смеха, что совсем не устраивает аудиторию. И они продолжают поступать так вопреки мнению талантливых артистов, работающих с ними. Нередко известные режиссеры, писатели или актеры требуют убрать из своих телевизионных проектов эту запись. Но подобные требования удовлетворяются лишь изредка, и то не без борьбы.
Так что же в записанном смехе есть столь привлекательного для руководителей телевидения? Почему эти проницательные и опытные воротилы бизнеса делают то, что их потенциальные зрители считают неприятным, а наиболее креативные таланты – оскорбительным? Ответ одновременно прост и интригующ: они знают о результатах проводимых экспериментов, в которых было выявлено, что при показе любой юмористической программы использование записанного смеха подталкивает аудиторию смеяться дольше и чаще и позволяет считать эту программу более смешной, чем на самом деле. Кроме того, по некоторым данным, наибольший эффект записанного смеха проявляется тогда, когда шутки далеко не строумны[47].
В свете этих данных действия телевизионных руководителей абсолютно обоснованны. Введение в юмористические программы записанного смеха увеличит смех и восприятие шуток в аудитории, даже – и особенно тогда – когда показываемый материал очень низкого качества. Стоит ли тогда удивляться, что телевидение, столь насыщенное показами комедийных ситуаций с плоскими шутками, должно быть насыщено и записанным смехом? Эти руководители прекрасно знают, что они делают.
Но разобравшись с этой тайной повсеместно используемой записи смеха, мы сталкиваемся с еще более озадачивающим вопросом: почему записанный смех так действует на нас? Дело уже не в руководителях телевидения; они действуют логично и в своих собственных интересах. Но вот поведение аудитории, ваше и мое поведение, кажется действительно странным.
Почему мы должны больше смеяться над комедийным материалом, растворенном в море механически сфабрикованного веселья? И почему мы должны считать этот комический мусор смешным? Телевизионщики на самом деле не могут нас одурачить. Любой способен распознать записанный смех. Он настолько явный, настолько фальшивый, что его невозможно перепутать с настоящим. Мы прекрасно знаем, что смех, который слышим, не соответствует юмористическому качеству шутки, вызвавшей его, что это не спонтанный «взрыв» смеха настоящей аудитории, но искусственный продукт техника за пультом управления. И все же явная подделка воздействует на нас!
Чтобы понять, почему записанный смех настолько заразителен, мы сначала должны понять характер еще одного мощного средства влияния: принципа социального доказательства.
Согласно этому принципу мы определяем то, что правильно для нас, узнавая о том, что правильно для других людей. Этот принцип предлагает способ определения метода поведения.
ЗАЧАСТУЮ МЫ ПОЛАГАЕМ, ЧТО ВЕДЕМ СЕБЯ В ПРЕДЛАГАЕМОЙ СИТУАЦИИ ПРАВИЛЬНО, ЕСЛИ ВИДИМ, ЧТО ДРУГИЕ ВЕДУТ СЕБЯ ПОДОБНЫМ ОБРАЗОМ.
Задумываемся ли мы над вопросами – куда деть пустую коробку из под попкорна в зале кинотеатра, или с какой скоростью ехать на определенном участке шоссе, или как есть цыпленка на званом ужине, – ответы на эти вопросы будут в значительной степени определяться действиями окружающих.
Тенденция считать те или иные действия более целесообразными и правильными, если другие действуют именно так, обычно работает хорошо. Мы реже ошибаемся, если поступаем согласно установленным социальным нормам, а не вопреки им.
Обычно считается, что, если какие-то действия выполняются большим количеством людей, это правильно. Эта особенность принципа социального доказательства – одновременно его главная сила и главная слабость. Как и другие средства влияния, этот принцип обеспечивает людей простым и удобным методом определения линии поведения, но одновременно делает тех, кто придерживается этого метода, уязвимыми для нападений спекулянтов, подкарауливающих своих жертв.
В случае с записанным смехом проблема возникает тогда, когда мы начинаем реагировать на социальное доказательство настолько бездумно и рефлективно, что нас можно одурачить с помощью необъективного или ложного свидетельства. Наша глупость проявляется не в том, что мы используем чужой смех, чтобы понять, что смешно, а что нет; это вполне логично и соответствует принципу социального доказательства. Проявление глупости в том, что мы используем в качестве мерила явно искусственный смех. Каким-то образом одна обезличенная характеристика юмора – звук – заменяет собой его суть.
В этом случае пример из главы 1, в котором рассказывалось об индюшке и хорьке, будет очень кстати. Там я рассказывал, что поскольку звук писка у индюшек-наседок ассоциируется с новорожденными индюшатами, индюшки начинают вести себя по-матерински нежно, заслышав этот писк, и остаются нейтральными, не слыша его. Таким образом, можно обмануть индюшку и заставить ее проявлять материнские чувства по отношению к чучелу хорька, внутри которого проигрывается запись с писком индюшонка. Имитации этого звука достаточно, чтобы «включить» у индюшки «магнитофонную запись» материнского поведения.
Пример с индюшкой и хорьком наглядно показывает взаимоотношения между среднестатистическим зрителем и проигрывающим запись смеха телевизионным ведущим.
Мы настолько привыкли воспринимать смех других как эталон того, что следует считать смешным, что нас также можно заставить отреагировать на звук, а не на суть явления.
Точно так же, как записанный «писк» индюшонка, отдельно от настоящего детеныша, может заставить индюшку проявить материнскую заботу, так и записанное «ха-ха», отделенное от реальной аудитории, может заставить нас смеяться. Телевизионные ведущие используют наше пристрастие «идти кратчайшим путем», склонность реагировать автоматически, основываясь на неполном наборе фактов. Они знают, что их записи запустят наши записи. Щелк, жжж.
Конечно, не только телевизионщики используют правило социального доказательства для извлечения собственной выгоды. Наша привычка считать какое-то действие правильным только потому, что именно так поступают другие, может эксплуатироваться в разных обстоятельствах. Бармены в начале рабочей смены часто «посыпают» подносы для чаевых банкнотами в несколько долларов, создавая видимость, будто эти деньги были оставлены предыдущими посетителями, и так намекая будущим клиентам, что оставлять чаевые здесь в порядке вещей.
Служители церкви иногда «посыпают» корзинки для сбора пожертвований с той же целью и добиваются того же положительного результата.
Известно, что евангельские проповедники часто «засевают» аудиторию «своими» людьми, которые в определенное время выходят вперед, чтобы произнести свидетельство или сделать приношение. Исследователи из университета штата Аризона, проникшие в религиозную организацию Билли Грэма, стали свидетелями предварительных приготовлений перед одной из проповедей, проводимой во время его визита. «К моменту прибытия Грэма в какой-либо город и обращения с проповедью армия из шести тысяч людей уже ждет инструкций о том, когда нужно выходить вперед, чтобы создать впечатление массового излияния чувств»[48].
Рекламщики любят сообщать нам о том, что продукт «пользуется огромным спросом» и «раскупается на ура!», потому что в этом случае им уже не нужно доказывать, что товар действительно хорош, достаточно сказать, что многие думают так. А организаторы благотворительных телевизионных марафонов посвящают массу времени бесконечному перечислению зрителей, пообещавших внести пожертвования.
Мысль, доносимая до еще не сделавших пожертвование, ясна: «Взгляните на людей, которые уже решились на это. Должно быть, и вам следует поступить так же». В разгар моды на музыку в стиле «диско» некоторые владельцы дискотек придумали социальные доказательства престижности своих заведений, создавая длинные очереди из желающих попасть туда, хотя на самом деле мест было полно. Продавцов обучают сдабривать партии товара, выброшенные на рынок, множеством сообщений о людях, уже совершивших покупку.
Консультант по продажам Каветт Роберт отлично выразил этот принцип в своем совете, который он дает продавцам-стажерам: «Поскольку 95% людей по своей природе – подражатели и только 5% – инициаторы, действия других убеждают покупателей больше, чем доказательства, которые мы можем им привести».
Исследователи тоже используют процедуры, основанные на принципе социального доказательства, – иногда это дает поразительные результаты. В частности, психолог Альберт Бандура занимался разработкой процедур устранения нежелательного поведения. Бандура и его коллеги показали, как люди, страдающие фобиями, могут избавиться от страхов удивительно простым способом.
Например, маленьким детям, боявшимся собак, Бандура предложил просто наблюдать за мальчиком, весело играющим с песиком, по 20 минут в день. Такой показ привел к настолько заметным изменениям в реакции пугливых малышей, что уже через четыре дня 67% детей пожелали забраться в манеж с собакой и остаться там, лаская и почесывая ее, когда все остальные ушли из комнаты. Более того, когда исследователи через месяц снова тестировали малышей на уровень страха, они выяснили, что улучшение за этот период не исчезло; фактически дети охотнее, чем когда-либо, общались с собаками.
Важное практическое открытие было сделано в ходе второго исследования, касающегося детей, ужасно боящихся собак. Чтобы уменьшить их страхи, даже не пришлось прибегнуть к реальной демонстрации играющего с псом мальчика; показ видеоролика произвел тот же эффект. Причем наибольшую пользу принесли ролики, в которых был показан не один, а несколько детей, играющих со своими собаками. Очевидно, принцип социального доказательства работает лучше всего, когда он подтверждается действиями множества других людей[49].
Мощное воздействие кинопоказов на поведение детей можно использовать для решения разных проблем. Некоторые поразительные факты в доказательство этого можно увидеть в исследовании психолога Роберта О'Коннора.
Эксперимент проводился среди социально замкнутых детей дошкольного возраста. Мы все видели таких малышей, невероятно застенчивых, обычно стоящих в одиночестве и издалека смотрящих на группы играющих сверстников. Роберта О'Коннора беспокоило то, что уже в раннем возрасте у них формируется модель изолированного поведения, которая будет постоянно мешать им адаптироваться к социальной среде в их взрослой жизни.
Пытаясь изменить эту модель, О'Коннор создал фильм, включавший в себя 11 различных сцен, снятых в детском саду. Каждая сцена начиналась показом необщительных детей, наблюдающих за какой-то социальной деятельностью сверстников, а затем присоединяющихся к товарищам, к восторгу присутствующих. О'Коннор выбрал группу особенно замкнутых детей из четырех детских дошкольных учреждений и показал им фильм. Результаты были поразительными. После просмотра фильма ранее замкнутые дети начали общаться со сверстниками на равных. Еще более впечатляющим было то, что О'Коннор обнаружил, когда вернулся для наблюдения через шесть недель. Замкнутые дети, которые не видели фильма О'Коннора, были, как и прежде, социально изолированными, а те, кто посмотрел фильм, теперь были лидерами в своих заведениях. Похоже, что этого 23-минутного фильма, увиденного лишь однажды, было достаточно для того, чтобы полностью изменить неадекватную модель поведения, которая могла закрепиться на всю жизнь. Такова сила принципа социального доказательства[50].
Различные секты и культы уже давно пророчат, что в тот или иной конкретный момент придет время спасения и великого счастья для веривших в их учение. В каждом таком пророчестве говорится, что начало времени спасения будет отмечено каким-то важным и значительным событием, обычно катастрофой, связанной с концом света. Разумеется, такие предсказания неизменно оказываются ложными. К большому сожалению приверженцев соответствующих культов, конец света так и не наступал.
Однако сразу же после явного провала «пророчества» история фиксирует нечто загадочное. Вместо того чтобы разочароваться и разойтись, сектанты, напротив, еще более утверждаются в своей вере. Рискуя быть осмеянными, они выходят на улицы, публично проповедуя свое вероучение, и еще более рьяно ищут новых последователей, несмотря на развенчание основного постулата. Так вели себя монтанисты в Турции во II веке, анабаптисты в Голландии в XVI веке, савватиане в Измире в XVII веке, миллериты в Америке в XIX веке.
В ожидании конца света
И так, по мнению трех известных социологов, должно быть, вели себя и члены одной чикагской секты, ожидавшие конца света. Эти трое ученых – Леон Фестингер, Генри Рикен и Стэнли Шахтер, – тогда вместе работавшие в университе штата Миннесота, услышав об этих сектантах из Чикаго, посчитали, что их деятельность заслуживает тщательного изучения. Они решили заняться исследованием этой секты инкогнито, войдя в ее состав в качестве новых членов, а также введя в нее специально нанятых наблюдателей. В результате они получили достоверную исчерпывающую информацию о том, что происходило накануне и после ожидаемой катастрофы[51].
Секта была небольшой, не больше тридцати человек. Лидерами группы были мужчина и женщина средних лет, в публикациях исследователей их зовут доктор Томас Армстронг и госпожа Мэриан Кич. Доктор Армстронг, врач, работающий в системе студенческого здравоохранения, проявлял большой интерес к мистике, оккультизму и к летающим тарелкам; в секте он считался авторитетным знатоком этих вопросов. Однако центром внимания и «мотором» группы была госпожа Кич.
Годом ранее она начала получать послания от духовных существ, называемых ею Стражами, якобы жившими на других планетах. Именно эти послания, получаемые госпожой Кич с помощью так называемого автоматического письма, и составили основу религиозного вероисповедания группы. Учение Стражей в какой-то степени напоминало традиционное христианское учение. Неудивительно, что один из Стражей по имени Сананда объявил себя современным воплощением Иисуса Христа.
Сообщения Стражей, всегда бурно обсуждавшиеся в группе, получили новое значение, когда Стражи начали предсказывать грандиозное приближающееся бедствие – потоп, который должен был начаться в Западном полушарии и в конечном счете погубить весь мир. Хотя сектанты поначалу испугались, вновь полученные послания убедили их в том, что все верящие в Уроки, передаваемые через госпожу Кич, выживут.
Перед катастрофой должны были прибыть инопланетяне и на летающих тарелках переправить верующих в безопасное место, по-видимому, на другую планету. О том, как будет происходить спасение, сообщалось очень мало, говорилось лишь, что верующие должны подготовиться к полету, заучив определенные пароли, которыми нужно было обмениваться («Я оставил дома шляпу», «Что вы спросили?», «Я сам себе швейцар» и т. п.). Нужно было еще убрать с одежды любые металлические детали – потому что ношение предметов из металла делало путешествие на летающей тарелке «очень опасным».
Когда Фестингер, Рикен и Шахтер наблюдали за подготовкой, которую вели сектанты за несколько недель до дня потопа, они особенно заинтересовались двумя важными аспектами поведения членов этой группы.
Во-первых, уровень веры в секте был очень высок. В ожидании ухода с обреченной Земли членами группы предпринимались бесповоротные шаги. Большинство сектантов, столкнувшись с противостоянием родственников и друзей, все же сохранили верность убеждениям, пусть это иногда и означало потерю расположения близких. Некоторых сектантов соседи или родственники хотели объявить сумасшедшими. Сестра доктора Армстронга, например, обратилась в суд, прося разрешить ей забрать у брата двух его младших детей. Многие члены группы бросили работу или учебу, чтобы все время посвятить подготовке к отлету.
Некоторые даже отдали или выбросили личные вещи, считая, что в скором времени они станут бесполезными. Это были люди, которым их уверенность в том, что они знают истину, позволяла выдерживать сильнейшее социальное, экономическое и юридическое давление. Причем их преданность догме росла вместе с увеличением силы сопротивления внешнему давлению.
Вторым важным аспектом поведения верующих перед ожидаемым потопом было их практически полное бездействие. Для людей, так твердо убежденных в истинности веры, они делали удивительно мало для того, чтобы рассказывать о ней другим. Хотя вначале сектанты и обнародовали новость о предстоящей катастрофе, они не пытались искать новообращенных, активно проповедуя людям. Они были готовы бить тревогу и общаться с теми, кто соглашался их выслушать, но и только.
Нежелание сектантов привлекать в свои ряды других было явным, и проявлялось не только в отсутствии попыток кого-то в чем-то убедить. Во многих делах соблюдалась секретность – сжигались лишние копии Уроков, вводились пароли и секретные знаки, запрещалось обсуждать с непосвященными содержание некоторых частных магнитофонных записей (эти записи считались настолько секретными, что даже верующим со стажем не разрешалось их конспектировать). Делалось все, чтобы избежать огласки.
По мере приближения дня «катастрофы» все большее число представителей прессы, телевидения и радио устремлялись в штаб-квартиру группы в доме госпожи Кич. Чаще всего их прогоняли или игнорировали. Чаще всего на вопросы отвечали: «Без комментариев». После некоторого замешательства представители СМИ бросились в бой с новой силой, когда религиозная деятельность доктора Армстронга привела к тому, что его уволили с работы; одному чрезмерно настойчивому журналисту даже пригрозили судебным процессом. Похожую осаду сектанты отразили накануне потопа, когда репортеры осаждали участников группы, стремясь получить дополнительную информацию.
Позже исследователи резюмировали отношение группы к публичности и возможности привлечения новых сторонников, почтительно написав: «Став широкоизвестными, они сделали все, чтобы уклониться от славы; получив не одну возможность обратить в свое учение многих, они остались скрытными и замкнутыми и вели себя в высшей степени равнодушно».
В конце концов, когда все репортеры и потенциальные новообращенные были выдворены из дома, «верующие» начали последние приготовления к прибытию космического корабля, который должен был прилететь в полночь. Все происходящее, по словам Фестингера, Рикена и Шахтера, было похоже на театр абсурда.
В иных обстоятельствах бывшие обычными людьми, эти люди – домохозяйки, студенты, школьник, издатель, врач, работник скобяной лавки и его мать – абсолютно серьезно участвовали в разворачивающейся трагикомедии. Они следовали инструкциям двух руководителей, выходивших на связь со Стражами; письменные послания от Сананды, которые получала госпожа Кич, в тот вечер дополнялись «Бертой», бывшим косметологом, через которую вещал сам «Творец».
Члены группы старательно заучивали кодовые фразы, хором выкрикивали пароли, которые следовало произнести перед входом в спасательную тарелку: «Я сам себе швейцар», «Я сам себе ориентир». Они со всей серьезностью обсуждали, как именно следует воспринимать слова сущности, назвавшейся Капитаном Видео – в то время так звали телевизионного космического персонажа, – как шутку, или как закодированное сообщение от спасителей? И все это делалось в костюмах. В соответствии с приказанием не вносить никаких металлических предметов на тарелку, «верующие» перекроили свою одежду таким образом, что в ней не осталось никаких металлических элементов.
Металлические заклепки на обуви были вырваны. Женщины надели бюстгальтеры без металлических застежек или вообще были без бюстгальтеров. Мужчины выпороли металлические молнии из брюк и подвязывались веревками вместо ремней.
Фанатизм группы относительно удаления любых металлических предметов в полной мере ощутил на себе один из исследователей, который за двадцать пять минут до полуночи заметил, что забыл выпороть молнию из брюк. Вот как описывает эту ситуацию другой исследователь: «Сообщение об этом вызвало панику. Он был срочно препровожден в спальню, где доктор Армстронг, беспокойно поглядывающий на часы каждые несколько секунд, дрожащими руками вырезал молнию лезвием от бритвы и кусачками вырвал заклепки». Экстренная операция была завершена, исследователь был возвращен в группу менее ометалличенным, но значительно более бледным, чем прежде.
Когда приблизился час, на который был назначен отлет, верующие замолкли в благоговейном ожидании. Благодаря опытным исследователям, присутствовавшим на месте события, у нас есть подробный отчет о том, что происходило в этот важнейший период в жизни участников группы.
Последние десять минут ожидания прошли в полнейшем напряжении. Людям было нечем себя занять, кроме как сидеть и ждать, держа на коленях верхнюю одежду. В напряженной тишине раздавалось громкое тиканье пары часов, одни из которых спешили на десять минут. Когда спешившие часы показали пять минут первого, один из исследователей громко сообщил об этом. Люди хором ответили, что полночь еще не наступила. Боб Истман подтвердил, что вторые, более медленные, часы шли правильно, ведь он сам проверял их сегодня в полдень. Эти часы показывали, что до полуночи оставалось еще четыре минуты.
Четыре минуты прошли в полнейшей тишине, за исключением единственной реплики. Когда правильные часы на камине показали, что до входа в тарелку осталась лишь минута, Мэриан воскликнула напряженным, пронзительным голосом: «Только бы наш план не сорвался!» Часы пробили двенадцать, выбивая каждый удар с особенной четкостью на фоне мучительной тишины. Верующие сидели неподвижно (даже не пошевелились).
Можно было бы ожидать хоть какой-то видимой реакции. Полночь прошла, и ничего не случилось. До начала ожидаемой катастрофы оставалось менее семи часов. Но люди практически никак не реагировали. Не было слышно ни звука. Верующие сидели неподвижно, их лица казались замороженными и лишенными всякого выражения. Марк Пост был единственным человеком, кто хотя бы пошевельнулся. Он лег на диван и закрыл глаза, но не уснул. Другие не показывали чувств, хотя спустя некоторое время стало ясно, что все были шокированы.
Вскоре в группе воцарилась атмосфера отчаяния и замешательства. Верущие еще раз изучили пророчество и сопровождающие его послания. Доктор Армстронг и госпожа Кич снова подтвердили приверженность вере. Сектанты размышляли над затруднительным положением, в котором оказались, и отбрасывали одно объяснение за другим как неудовлетворительные.
Около 4 часов утра госпожа Кич не выдержала и горько расплакалась. Рыдая, она говорила, что знает о том, что некоторые начали сомневаться, но группа должна излучать свет для тех, кому он очень нужен, и должна сплотиться. Другие верующие также утратили самообладание. Все они были потрясены, и многие тоже были готовы расплакаться. Было почти полпятого утра, но никто так и не придумал, как укрепить пошатнувшуюся веру. К этому времени многие стали открыто говорить о том, что за ними уже не прилетят. Группа была на грани распада.
Когда сомнения стали нарастать и сектанты начали терять уверенность, исследователи оказались свидетелями двух знаменательных событий, произошедших одно за другим. Первое произошло примерно в 4.45, когда рука Мэриан Кич внезапно стала фиксировать с помощью «автоматического письма» текст святого послания, передаваемого свыше. Когда это послание было прочитано вслух, оказалось, что в нем содержалось элегантное объяснение событий прошедшей ночи. «Маленькая группа, просидев в ожидании всю ночь, излучила столько света, что Бог спас мир от разрушения». Хотя данное объяснение и было ясным и логичным, его оказалось недостаточно; например, услышав его, один член группы просто поднялся, надел шляпу и пальто и ушел.
Нужно было что-то более весомое, чтобы восстановить былую веру членов группы.
Второй случившийся в то утро эпизод как раз способствовал этому. И опять рассказ присутствовавших на месте исследователей дает очень ясную картину происходившего.
Атмосфера в группе и поведение ее членов резко изменились. Через несколько минут после прочтения послания, объяснявшего, почему не прибыли спасатели, госпожа Кич получила свыше еще одно послание, призывавшее ее опубликовать это объяснение. Когда она набрала номер и ожидала соединения, кто-то спросил ее: «Мэриан, ты первый раз сама звонишь в газету?» Ответ последовал немедленно: «О да, я звоню им впервые. Раньше мне было нечего сказать им, но теперь я чувствую, что нужно обязательно поговорить с ними».
Вся группа могла бы сказать то же самое, ибо им тоже срочно нужно было рассказать о случившемся. Как только Мэриан закончила свой разговор по телефону, другие члены группы стали по очереди звонить в газеты, телеграфные службы, на радиостанции, в общенациональные журналы, чтобы рассказать о том, почему не произошел потоп. Стремясь поскорее известить весь мир, сектанты начали открывать для общественности даже те материалы, которые до сих пор считались строго секретными. Если несколькими часами ранее члены группы избегали газетных репортеров и болезненно воспринимали внимание прессы, теперь они стали сами охотиться за журналистами.
Резко изменилось не только отношение сектантов к гласности, но и их отношение к потенциальным новообращенным. Если раньше потенциальных рекрутов игнорировали, изгоняли или относились к ним настороженно, то на следующий день после провала все стало происходить с точностью до наоборот. Всех визитеров стали пускать, на все их вопросы подробно отвечали, и даже предпринимались попытки обратить пришедших в свою веру. Беспрецедентная готовность членов группы завоевать сердца новых участников лучше всего проявилась, когда на следующий вечер к госпоже Кич для разговора пришли девять старшеклассников.
Они нашли ее у телефона, оживленно болтающей на тему летающих тарелок с кем-то, кого, как выяснилось позже, она принимала за инопланетянина. Страстно желая продолжить разговор с телефонным собеседником, но при этом и задержать новых гостей, Мэриан просто подключила их к беседе и больше часа болтала то с гостями, находившимися в гостиной, то с «инопланетянином». Ей настолько хотелось завоевывать новые сердца, что она не хотела упускать ни малейшей возможности сделать это.
Чем же обосновать такое радикальное изменение в поведении «верующих»? В течение нескольких часов они прошли путь от замкнутых в своем кружке молчаливых хранителей Слова до экспансивных и энергичных его распространителей. И почему они выбрали такой неподходящий момент – когда их предсказание о потопе не сбылось и окружающие имели все основания посмеяться над ними и их верой?
Поворот в сознании сектантов наступил примерно в середине «ночи потопа», когда стало ясно, что пророчество не сбудется. Как ни странно, проповедовать свою веру сектантов заставила не прежняя уверенность, а возникшая у них неуверенность. Члены группы начали понимать, что если предсказание потопа и прибытия космического корабля оказалось ложным, то ложной, возможно, была вся система верований, на которой они основывались. Для тех, кто собрался ночью в гостиной госпожи Кич, такая мысль должна была казаться ужасной.
Члены группы зашли слишком далеко, отказались от слишком многого ради веры, чтобы отказаться еще и от самой веры: позор, материальные потери и насмешки – это было бы уже слишком. О стремлении сектантов изо всех сил уцепиться за свои верования говорят их собственные слова. Вот что говорила молодая мамаша трехлетнего ребенка:
«Я должна была верить, что потоп начнется двадцать первого, потому что потратила все свои деньги. Я бросила работу, занятия в компьютерной школе… я должна была верить».
А вот что сказал сам доктор Армстронг одному из исследователей через четыре часа после того, как спасатели не прибыли за ними:
«Мне пришлось пройти длинный путь. Я отказался почти от всего. Я разорвал все связи. Я сжег все мосты. Я повернулся спиной к миру. Я не могу позволить себе сомневаться. Я должен верить. И нет другой истины».
Только представьте себе, в какой угол загнали себя доктор Армстронг и его последователи, оказавшись в такой ситуации тем утром. Они были настолько преданы верованиям, что принятие какой-либо другой истины было для них невозможным. Да, весь свод их верований подвергся беспощадному обстрелу со стороны реальности: спасительная тарелка не приземлилась, инопланетяне не прилетели, потоп не состоялся, ничего из предсказываемого не сбылось. Так как единственная приемлемая правда проистекала из физических обстоятельств, оставался лишь один путь для выхода из этой ситуации. Они должны были применить другой вид доказательства, устанавливающий истинность их верований: социальное доказательство.
Таким образом, становится понятным внезапное превращение таинственных заговорщиков в ревностных миссионеров. И это объясняет странный выбор времени, когда произошла эта перемена – когда полное изобличение несостоятельности их верований делало их особенно неубедительными для окружающих. Нужно было рискнуть вызвать презрение и насмешки со стороны неверующих, потому что широкая огласка и усилия по вербовке давали последний шанс. Если члены группы сумеют распространить Слово, если они смогут проинформировать «пребывающих в неведении», если им удастся убедить скептиков и если таким образом они смогут завоевать новые сердца, то их находящиеся под угрозой, но чрезвычайно ценные, на их взгляд, верования станут более истинными.
Цель группы была ясна: поскольку физическое свидетельство изменить нельзя, нужно использовать социальное доказательство. Убеждай, и будешь убежден сам![52]
Причина смерти: неуверенность
Все средства влияния, обсуждаемые в этой книге, в одних условиях работают лучше, чем в других.
Если мы хотим правильно защититься от любого такого средства, нужно знать, в каких случаях оно наиболее действенно и когда мы наиболее уязвимы для него. В случае с принципом социального доказательства мы уже видели один пример, когда оно срабатывает лучше всего. Когда у чикагских верующих пошатнулась их вера, это подтолкнуло их к миссионерству. Вообще, когда мы не уверены в себе, когда ситуация неясна или неоднозначна, когда во всем царит неопределенность, мы с большей вероятностью обращаемся к опыту других и признаем их действия правильными.
Но, исследуя реакции других людей при устранении собственной неуверенности, мы иной раз упускаем малозаметный, но важный факт.
Эти люди, возможно, тоже исследуют социальное доказательство. В неоднозначной ситуации каждый склонен наблюдать за действиями других, что, в свою очередь, приводит к появлению такого феномена, как «плюралистическое невежество».
ПРИНЦИП СОЦИАЛЬНОГО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ГЛАСИТ: «ЧЕМ БОЛЬШЕЕ ЧИСЛО ЛЮДЕЙ НАХОДИТ ДАННУЮ ИДЕЮ ВЕРНОЙ, ТЕМ БОЛЕЕ ВЕРНОЙ БУДЕТ СЧИТАТЬСЯ ЭТА ИДЕЯ».
Понимание этого феномена поможет объяснить часто возникающее в нашей стране явление, считающееся одновременно загадкой и национальным позором: неспособность группы случайных свидетелей оказать помощь остро нуждающимся в ней несчастным.
Классическим примером такого бездействия свидетелей, широко обсуждавшимся в журналистских, политических и научных кругах, было «обычное» убийство в районе Квинс в Нью-Йорке.
Женщина под тридцать, Кэтрин Дженовезе, была убита ночью на улице, когда возвращалась с работы. Известие об убийстве не может не взволновать общественность, но в таком огромном городе, как Нью-Йорк, убийству Дженовезе была бы посвящена лишь часть колонки в «Нью-Йорк таймс». История Кэтрин Дженовезе умерла бы с нею в тот день в марте 1964 года, если бы не одна ошибка.
Случилось так, что столичный редактор «Таймс» Э. М. Розенталь спустя неделю обедал с комиссаром полиции города. Розенталь попросил его рассказать о другом убийстве, произошедшем в Квинсе, и комиссар, думая, что его спрашивают об убийстве Дженовезе, рассказал о шокирующих фактах, обнаруженных полицейскими. Это была история, которая привела бы в ужас любого. Розенталь не был исключением.
Смерть Кэтрин Дженовезе не была мгновенной. Это была длительная, шумная, мучительная смерть со множеством свидетелей. Убийца преследовал ее и трижды в течение тридцати пяти минут нападал на нее, прежде чем удар его ножа навсегда оборвал крики женщины о помощи. Невероятно, но за событиями благополучно наблюдали из своих окон тридцать восемь соседей, и ни один не пошевелил и пальцем, чтобы позвонить в полицию.
Розенталь, бывший репортер, получивший в свое время Пулицеровскую премию, не мог оставить без внимания такую историю. Он дал задание репортеру исследовать «точку зрения стороннего наблюдателя» в случае с Дженовезе. Спустя неделю «Таймс» опубликовала большую, на всю страницу статью, вызвавшую шквал споров и предположений. Несколько первых абзацев той статьи задают тон и значимость раскрываемой истории:
Более получаса тридцать восемь респектабельных, законопослушных граждан Квинса наблюдали, как убийца трижды атаковал женщину и наносил ей удары ножом.
Дважды звук их голосов и внезапное появление света в окнах спален приостанавливали и отпугивали убийцу. Но каждый раз он возвращался, находил свою жертву и наносил ей очередной удар ножом. Ни один человек не позвонил в полицию во время этого вооруженного нападения; лишь один свидетель набрал номер телефона, когда женщина была уже убита.
Это произошло две недели назад. Но помощник главного инспектора Фредерик М. Луссен, главный детектив этого района, 25 лет занимающийся расследованиями убийств, до сих пор в шоке.
Он может поведать о многих убийствах. Но это убийство непостижимо даже для него – и не из-за самого факта убийства, а потому что никто из этих «добропорядочных граждан» не пожелал позвонить в полицию.
Шок и замешательство испытал не только главный инспектор Луссен, но и все, кто узнавал о деталях этой истории, – полицейские, журналисты и читатели. Сначала шок, потом замешательство.
Как могли 38 «добропорядочных граждан» остаться безучастными при этих обстоятельствах? Никто не мог этого понять. Даже сами свидетели убийства были озадачены. «Я не знаю, – говорили они один за другим. – Я просто не знаю». Некоторые предлагали сбивчивое объяснение своего бездействия. Например, два или три человека сказали, что были «испуганы» и «не хотели вмешиваться». Однако эти оправдания выглядят неубедительными: простой анонимный звонок в полицию мог бы спасти Кэтрин Дженовезе. При этом не возникло бы никакой угрозы для безопасности свидетеля в будущем или же для его личного времени. Нет, ни страх наблюдателей, ни их нежелание усложнять свою жизнь не объясняют их бездействие; в ту ночь происходило еще нечто такое, о чем они даже не догадывались.
Само по себе замешательство – не тема для новостей. Поэтому в прессе и в других средствах массовой информации – нескольких газетах, телевидении, журналах – давалось такое возможное на то время объяснение: свидетели, не отличаясь от всех нас, не пожелали вмешиваться. Мы становимся нацией эгоистичных, бесчувственных людей. Трудности современной жизни, особенно жизни в крупных городах, ожесточили нас. Мы становимся «холодным обществом», бесчувственным и безразличным к тяжелому положению наших сограждан.
В поддержку этой интерпретации газеты стали регулярно печатать сообщения, где детально описывались различные виды общественной апатии. «Таймс» же и дальше в своих многочисленных публикациях развивала тему апатии. Такую точку зрения поддерживали также и замечания пассивных социальных комментаторов, которые, похоже, никогда не признаются в замешательстве, когда разговаривают с прессой. Они тоже считали, что случай с Дженовезе имел большое общественное значение. Все пользовались словом «апатия», которое, что интересно, было в заголовке той первополосной статьи в «Таймс», хотя все и объясняли апатию по-разному. Одни полагали, что в ее появлении виновато телевидение с его пропагандой насилия, другие связывали апатию с подавленной агрессивностью, но большинство считали главными причинами ее возникновения «обезличение» городской жизни с ее «мегаполисным обществом» и «отчужденностью индивида от группы».
Даже Розенталь, газетчик, первым рассказавший об этой истории читателям и написавший в конце концов об этом книгу, согласился с теорией «городского» происхождения апатии.
Никто не может объяснить, почему никто из 38 человек не поднял телефонную трубку телефона, когда госпожа Дженовезе подвергалась нападению, да они и сами этого не знают. Однако можно предположить, что их апатия была действительно порождена большим городом. Фактически это вопрос психологического выживания в окружении и под прессингом миллионов людей. Единственный способ защититься от постоянного вторжения на личную территорию – это игнорировать окружающих настолько часто, насколько возможно. Безразличие к соседу и его неприятностям – это условный рефлекс проживания в Нью-Йорке и в других больших городах[53].
Поскольку история с Дженовезе обрастала все новыми подробностями – она стала темой не только книги Розенталя, но и многочисленных газетных и журнальных статей, нескольких телевизионных документальных фильмов и экспериментальной пьесы, – она привлекла внимание двух работавших в Нью-Йорке профессоров психологии, Бибба Латанэ и Джона Дарли. Они исследовали отчеты о деле Дженовезе и на основании своего знания социальной психологии пришли к выводу, казавшемуся самым невероятным: трагедия произошла потому, что присутствовали 38 свидетелей.
В ранее приводимых рассказах об этой истории неизменно подчеркивалось, что убийство не было предотвращено, несмотря на то что тридцать восемь человек наблюдали за тем, как оно совершается.
Психологи решили, что свидетели чрезвычайного происшествия, которое видит и множество других свидетелей, по крайней мере по двум причинам не придут на помощь человеку в беде.
Первая причина довольно проста. Когда рядом есть несколько потенциальных помощников, личная ответственность каждого индивида снижается: «Возможно, кто-то другой поможет или позвонит в полицию; наверное, кто-то уже это сделал». Так как все думают, что кто-то поможет или уже помог, никто не помогает.
Вторая причина в психологическом отношении более интригующая; она базируется на принципе социального доказательства и предполагает эффект плюралистического невежества. Очень часто критическое положение не производит впечатление явно критического. Человек, лежащий на дороге, – кто он, жертва сердечного приступа или горький пьяница?
Громкие звуки – это уличные выстрелы или выхлопы грузовика? Шум у соседней двери – это бандитский налет, требующий вызова полиции, или чересчур громкая супружеская ссора, вмешательство в которую не всегда уместно? Что происходит?
В подобных неопределенных случаях вполне естественно посмотреть на действия других, чтобы понять, в чем дело. По реакции других свидетелей мы можем узнать, насколько критична эта ситуация.
Но можно легко забыть о том, что все остальные свидетели события, скорее всего, тоже ищут социальное доказательство. И раз все мы предпочитаем казаться уверенными и хладнокровными, мы ищем это доказательство спокойно, бросая исподтишка взгляды на тех, кто нас окружает. Поэтому все будут казаться друг другу невозмутимыми и бездействующими.
В результате в соответствии с принципом социального доказательства событие будет истолковано как некритическое. Это, согласно Латанэ и Дарли, и есть проявление плюралистического невежества, «когда каждый человек решает, что, поскольку никто не обеспокоен, значит, не происходит ничего чрезвычайного. Тем временем опасность может достигнуть такой точки, когда любой человек, находясь в одиночестве и не оказавшись под влиянием всеобщей невозмутимости, непременно бы начал реагировать»[54].
Из рассуждений Латанэ и Дарли можно сделать интересный вывод: жертве, находящейся в экстремальной ситуации, надеяться на то, что она «спасется в толпе», не стоит. Шансов на спасение у нее будет больше скорее всего тогда, когда рядом окажется кто-то один, а не толпа. Чтобы проверить правильность столь необычной гипотезы, Дарли и Латанэ с помощью своих студентов и коллег провели ряд исследований и получили интересные результаты.
Они инсценировали различные чрезвычайные ситуации, свидетелями которых были либо отдельные индивиды, либо группы людей. Затем они подсчитали количество случаев, когда жертва чрезвычайных обстоятельств получила помощь. В первом эксперименте участвовал студент колледжа, симулировавший приступ эпилепсии. Когда свидетелем этого приступа был всего один человек, студент получал помощь в 85% случаев, а когда этот приступ видели пять человек, помощь студенту оказывалась лишь в 35% случаев.
Когда почти все свидетели-одиночки готовы прийти на помощь, трудно утверждать, что мы стали «холодным обществом», в котором никто не сострадает ближнему. Очевидно, что на желание помочь нуждающемуся каким-то образом влияет присутствие рядом других людей.
Проводились и другие исследования, в которых изучалась роль социального доказательства в возникновении повсеместной «апатии» среди свидетелей происшествий. В этих экспериментах в группы свидетелей внедрялись специально подготовленные люди, которые во время чрезвычайной ситуации вели себя как ни в чем не бывало.
Например, во время еще одного проводившегося в Нью-Йорке эксперимента 75% одиноких людей, видевших дым, просачивающийся из-под двери, сообщили об утечке; однако когда подобную утечку видели три человека, о ней сообщали только в 38% случаев.
Однако наименьшее число отреагировавших свидетелей оказалось в случае, когда в группе из трех человек было двое, которых обучили специально игнорировать дым; тогда об утечке дыма сообщалось только в 10% случаев. В таком исследовании, проведенном в Торонто, одиночные свидетели оказали экстренную помощь в 90% случаев, но помощь оказывалась лишь в 16% случаев, когда свидетель находился в компании двух других свидетелей, ведущих себя пассивно.
Сейчас, когда такие исследования проводятся уже более десяти лет, социологи знают, в каких именно случаях свидетели предложат помощь людям, оказавшимся в критической ситуации. Во-первых, вопреки мнению о том, что все мы превратились в сообщество черствых и безразличных людей, можно констатировать, что сторонние свидетели обязательно помогут человеку в критической ситуации, если убедятся в том, что ситуация действительно критическая. В этом случае число свидетелей, которые либо вмешиваются сами, либо вызывают помощь, довольно велико, и это утешает.
Например, в четырех независимых экспериментах, проводившихся во Флориде, были инсценированы сцены несчастных случаев, якобы произошедших с одним ремонтником. Когда становилось ясно, что человек ранен и нуждается в помощи, ему помогали в 100% случаев в двух экспериментах. В других двух экспериментах, где помощь пострадавшему подразумевала соприкосновение с потенциально опасными электрическими проводами, жертва все равно получила помощь свидетелей в 90% случаев. И процент оказавших помощь был высок независимо от того, наблюдали ли свидетели за происходившими событиями поодиночке или в составе группы[55].
Ситуация принимает совсем иной оборот, когда, как это часто бывает, свидетели не могут быть уверены в том, что наблюдаемая ими ситуация критическая. В таком случае жертве скорее окажет помощь одиночный наблюдатель, а не группа, особенно если люди в группе не знакомы друг с другом. Похоже, что феномен плюралистического невежества особенно ярко проявляется среди незнакомцев: на публике нам нравится выглядеть хладнокровными и умудренными опытом. К тому же, если мы не знакомы с реакциями посторонних людей, мы вряд ли покажем свои эмоции или сумеем распознать выражение озабоченности на лицах группы незнакомцев. Поэтому критическое положение представляется некритическим и жертва не получает помощи[56].
Более внимательный взгляд на результаты этих экспериментов показывает удивительный принцип.
Все факторы, снижающие шансы жертвы на помощь сторонних наблюдателей в экстремальной ситуации, обычно присутствуют в большом городе: (1) В отличие от сельской городская жизнь шумная, суетливая, быстро меняющаяся. В городах трудно понять характер происходящих там событий. (2) Города по природе своей более густонаселенны; следовательно, люди редко бывают одни, когда оказываются свидетелями чрезвычайного происшествия. (3) Жители крупных городов знают гораздо меньше своих земляков, чем жители маленьких городков; поэтому жители больших городов с большей вероятностью окажутся среди незнакомцев, когда станут свидетелями чрезвычайного происшествия.
Эти три основные характеристики городской среды – суета, многолюдность, незнание друг друга – соответствуют факторам, которые, как показывают исследования, снижают активность сторонних наблюдателей в оказании помощи ближнему. Следовательно, мы можем объяснить, почему при таком большом количестве чрезвычайных случаев в городах свидетели бездействуют; и для этого совсем не нужно прибегать к таким зловещим понятиям, как «обезличение городской жизни» и «мегаполисная отчужденность».
Как самому не стать жертвой
Но одного объяснения в менее зловещих терминах опасностей современной городской жизни недостаточно, чтобы их рассеять. И поскольку во всем мире все большее число людей переезжает в города – через десятилетие городские жители составят половину всего человечества, – еще более возрастает необходимость уменьшить эти опасности. К счастью, в этом плане нам действительно поможет наше вновь обнаруженное понимание свидетельской «апатии». Вооруженная научным знанием, жертва сможет многократно увеличить свои шансы на получение помощи от других. Самое главное – это понять, что группы свидетелей не помогают не потому, что они черствы, а потому что они не уверены. Люди не помогают, потому что не уверены в том, что наблюдаемая ими ситуация действительно критическая, и не знают, стоит ли им брать на себя ответственность по разрешению этой ситуации. Когда же они уверены в том, что ситуация критическая и они несут за нее ответственность, то люди очень отзывчивы!
Если же мы понимаем, что наш враг – не какое-то неуправляемое социальное явление, вроде городской обезличенности, а простое состояние неопределенности, то те, кто попал в критическую ситуацию, могут защитить себя, уменьшив эту неопределенность у свидетелей.
Вообразите, например, что один из летних дней вы проводите на музыкальном концерте в парке. Когда концерт закончился и люди начинают расходиться, вы чувствуете небольшое онемение в руке, но не придаете этому большого значения. Двигаясь вместе с толпой по направлению находящихся вдалеке автостоянок, вы ощущаете, как это онемение распространилось на кисть, а затем вверх, затронув одну часть лица. Вы растерялись, решаете ненадолго присеть около дерева и немного передохнуть. Вскоре вы понимаете, что дело совсем плохо. Сидение возле дерева не помогло; на самом деле вы уже не в состоянии контролировать себя и управлять телом до такой степени, что трудно даже открыть рот и пошевелить языком. Вы пытаетесь подняться, но не можете. Ужасная мысль пронзает ваше сознание: «О боже, у меня инсульт». Мимо проходят люди, и большинство из них не обращают на вас внимания. Некоторые, заметившие, что вы прислонились к дереву и у вас на лице странное выражение, начали оглядываться вокруг в поиске социального доказательства, но, видя, что никто не проявляет беспокойства, проходят мимо, посчитав, что ничего критического не происходит.
Окажись вы в таком неприятном положении, что вы могли бы сделать, чтобы добиться помощи от окружающих? Времени не так уж и много, поскольку ваше физическое состояние резко ухудшается. Если вы не призовете помощь до того, как потеряете способность говорить, передвигаться и рассуждать, ваши шансы получить ее будут чрезвычайно малы. Необходимо незамедлительно обратиться за помощью. Но какую форму просьбы следует предпочесть? Стоны, жалобы и крики вряд ли подойдут. Они могут привлечь внимание, но вряд ли убедят прохожих в том, что ситуация действительно критическая.
Если для получения помощи от прохожих простых криков будет недостаточно, вам следует действовать более конкретно. В действительности вам надо не просто привлечь внимание, а отчетливо дать понять, что помощь необходима. Нельзя позволить прохожим истолковать вашу ситуацию как не чрезвычайную.
Попробуйте кричать «Помогите», чтобы выразить потребность в безотлагательной помощи. И не бойтесь, что преувеличиваете опасность. Смущение здесь ни к чему. Вероятный инсульт – это тот случай, когда вы не можете позволить себе беспокоиться о переоценке проблемы. Стоимость заминки – возможная смерть или длительный паралич.
Но даже громкий призыв о помощи не всегда эффективен. Хотя он несколько развеет сомнения прохожих по поводу серьезности ситуации, но он не даст им ответа на ряд других важных вопросов, которые они задают сами себе: какая помощь требуется? Смогу ли я оказать эту помощь или требуется кто-то более компетентный? Обратился ли уже кто-нибудь за профессиональной помощью или это должен сделать я? Пока прохожие стоят, глазея на вас и пытаясь ответить на все эти вопросы, драгоценное время может ускользнуть.
Таким образом, оказавшись жертвой, вы должны сделать нечто большее, чем просто убедить прохожих в необходимости помочь вам безотлагательно; вы должны устранить их сомнения относительно того, какая именно помощь нужна и кто должен оказать ее. Но как сделать это эффективнее всего?
Основываясь на результатах проведенных исследований, я бы посоветовал выделить одного индивида из толпы. Взгляните в упор, заговорите и покажите жестом на кого-то одного из толпы: «Сэр, да, вы, в голубом пиджаке, мне нужна ваша помощь. Позвоните в «Скорую».
Этими фразами вы рассеете все сомнения, которые могут помешать оказанию помощи или отсрочить ее. Обратившись с такими словами к человеку в голубом костюме, вы делаете его своим «спасителем». Теперь он будет уверен, что безотлагательная помощь необходима; он поймет, что именно он, а не кто-то другой, должен оказать ее; и, наконец, он поймет, что именно нужно сделать. Все научные исследования показывают, что результатом этого будет своевременная и правильно оказанная помощь.
ИТАК, КОГДА ВАМ ПОНАДОБИТСЯ ПОМОЩЬ В КРИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ, ВЫ ДОЛЖНЫ УМЕНЬШИТЬ СОМНЕНИЯ ОКРУЖАЮЩИХ ОТНОСИТЕЛЬНО СВОЕГО СОСТОЯНИЯ И ИХ ОТВЕТСТВЕННОСТИ В ДАННОЙ СИТУАЦИИ. ЗАЯВЛЯЙТЕ ПРЯМО О ТОМ, ЧТО ВАМ НУЖНА ПОМОЩЬ.
Не позволяйте прохожим, особенно находящимся в толпе, делать собственные заключения, потому что принцип социального доказательства и вытекающий из него эффект плюралистического невежества может заставить их расценить вашу ситуацию как некритическую.
Обращайтесь за помощью к одному человеку из группы зевак. Подавите естественное желание обратиться за помощью ко всем сразу. Выберите одного человека и обращайтесь именно к нему. В противном случае любой человек в толпе может посчитать, что вам должен помочь или уже помог кто-то другой. Из всех способов достижения уступчивости, описанных в этой книге, важнее всего помнить именно об этом. В конце концов отсутствие реакции на ваш призыв о помощи может иметь серьезные последствия для вашей жизни.
Не так давно я убедился в этом сам.
Я попал в достаточно серьезную аварию. И я, и другой водитель получили тяжелые травмы: человек, находившийся за рулем встречного автомобиля, потеряв сознание, распластался на руле, а мне, окровавленному и шатающемуся, удалось вылезти из машины. Авария случилась посреди перекрестка, на виду у многих автомобилистов, стоявших на светофоре. Когда я стоял на коленях возле двери своего авто, пытаясь прийти в себя, загорелся нужный свет, и машины медленно тронулись; водители хоть и глазели на меня, но не остановились.
Я помню, как я думал: «О, нет, все происходит именно так, как говорят исследования. Они все проходят мимо!» Мне повезло, что я психолог и знаю достаточно об исследованиях, проводимых со сторонними наблюдателями, чтобы мне в голову пришли именно такие мысли. Я обдумал свою ситуацию в свете этих исследований и понял, что нужно предпринять.
Приподнявшись, чтобы меня заметили, я сделал знак одному шоферу: «Позвоните в полицию!»; жестом показал второму и третьему: «Подъезжайте сюда, нужна ваша помощь». Реакция была мгновенной. Они немедленно вызвали полицию и «Скорую», оттерли кровь с моего лица, подложили пиджак мне под голову и добровольно согласились стать свидетелями аварии. Один из них даже предложил отвезти меня в больницу.
Помощь была не только быстрой и добросердечной, но и заразительной.
Водители, въехавшие на перекресток с другого направления и увидевшие вокруг меня скопление машин, также остановились и начали помогать второму пострадавшему. Теперь принцип социального доказательства работал на нас. Весь фокус заключается в том, чтобы толкнуть мячик в нужном направлении. Как только это произошло, я смог расслабиться и позволить добросердечию посторонних наблюдателей и движущей силе социального доказательства доделать оставшееся.
Подражай мне, подражай
Чуть ранее мы отмечали, что принцип социального доказательства, как и другие средства влияния, в одних условиях работает лучше, чем в других.
Мы уже изучили одно из этих условий: это неопределенность. Безусловно, когда люди не уверены в чем-то, они стараются выяснить, как им себя вести, по действиям окружающих.
Но, в добавление к этому, есть еще одно важное условие: это подобие. Принцип социального доказательства работает лучше всего, когда мы наблюдаем за поведением людей, похожих на нас. Наблюдение за их поступками помогает нам избрать и для себя наиболее верную тактику. Поэтому мы более склонны следовать за людьми, в чем-то подобными нам, а не за теми, кто на нас не похож.
Вот почему, я думаю, мы все больше и больше видим в телевизионной рекламе среднестатистических людей с улицы. Рекламщики отлично знают, что лучшее средство для продажи товара обычному зрителю (то есть потенциальному потребителю) – показ другого обычного человека, который доволен товаром и охотно им пользуется. И не имеет значения, что это: легкая выпивка, обезболивающее средство, стиральный порошок. Их расхваливают обычные Маши и Вани.
Более убедительные доказательства важной роли, которую играет сходство в определении того, будем ли мы подражать чьему-либо поведению, дают научные исследования. Особенно яркий пример – эксперимент, проведенный несколько лет назад психологами Колумбийского университета.
Исследователи разложили на земле в разных местах Манхэттена бумажники, чтобы понаблюдать за поведением тех, кто их найдет. Во всех бумажниках было по 2 доллара наличными, чек на 26 долларов и сведения о его «владельце».
Помимо этого в бумажник было вложено письмо, из которого было ясно, что бумажник терялся не один раз, а дважды. Письмо было написано владельцу бумажника человеком, который уже находил его раньше и теперь собирался возвратить хозяину. Нашедший отмечал в этом письме, что он рад помочь и что возможность оказать такую услугу доставляет ему удовольствие.
Для любого, кто нашел один из этих бумажников, было очевидно, что этот действующий из лучших побуждений индивид сам потеряет бумажник по дороге к почтовому ящику – бумажник был завернут в конверт с адресом владельца. Исследователи хотели узнать, сколько человек, нашедших такой бумажник, последуют примеру первого нашедшего и отправят нетронутый бумажник по почте его владельцу. Однако прежде чем разбросать бумажники, исследователи изменили одну деталь в находившемся в бумажнике письме.
Некоторые письма были написаны на стандартном английском языке, так, чтобы было ясно, что их автор обычный американец, другие – на ломаном английском, и первый нашедший бумажник человек называл себя недавно переехавшим иностранцем. Другими словами, человек, который первым нашел бумажник и попытался его вернуть, характеризовался данным письмом либо как похожий на большинство американцев, либо как непохожий.
Интересно было узнать, насколько повлияет на человека, нашедшего бумажник и письмо и желающего вернуть их владельцу, тот факт, что первый человек, пытавшийся это сделать, был похож на них. Ответ был ясным: было возвращено только 35% бумажников в случае, когда автор письма, ранее нашедший бумажник, был «чужаком»; и наблюдалось 70% возврата, если он был «своим»[57].
ЭТИ РЕЗУЛЬТАТЫ ГОВОРЯТ О ВАЖНОМ ОГРАНИЧЕНИИ ПРИНЦИПА СОЦИАЛЬНОГО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. МЫ ОРИЕНТИРУЕМСЯ НА ДЕЙСТВИЯ ДРУГИХ, ЧТОБЫ ОПРЕДЕЛИТЬ ДЛЯ СЕБЯ ПРАВИЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ, ОСОБЕННО ТОГДА, КОГДА МЫ СЧИТАЕМ ЭТИХ ДРУГИХ ПОХОЖИМИ НА НАС.
Читать бесплатно другие книги:
