Неприятности в старшей школе Брэнди Меган

Рэйвен

Просидев на диване час в ожидании, когда хотя бы один из парней спустится, я понимаю, что ни один из них не планирует пойти сегодня в школу. За последние несколько дней все трое практически выгорели, не имея возможности хоть немного остыть. А я, ясен хрен, тоже особо никуда не рвусь, так что отправляюсь на кухню в поисках каких-нибудь продуктов, которые могла бы приготовить сама.

Изучив все овощи и всякую заграничную дрянь со странными названиями, которую я никогда даже не видела, не говоря уж о том, чтобы попробовать, я откапываю старую упаковку замороженных вафель. Кажется, что они покрыты белесыми разводами, но мне все равно. Я ведь не из тех, кто никогда не ел старую или просроченную еду, про которую люди с уверенностью заявляют, будто она еще нормальная.

У меня дома ничего не залеживалось, но все, что передавали из церкви, было по меньшей мере на неделю старше даты «употребить до». Единственное, что нам удавалось получить непросроченным, – это молоко.

В дни пожертвований за ними всегда ходила именно я. Так как я была одиноким ребенком в очереди, где в основном стояли взрослые, сердобольные люди очень мне сочувствовали и давали больше, чем остальным, включая то, что, по их мнению, могло хоть немного меня порадовать. Так и было. Дополнительная коробка полуслежавшейся крупы или банка варенья и дешевого арахисового масла и вправду безмерно радовали меня, а иногда и мой рот, когда одна ложка чего-либо из перечисленного помогала мне пережить целый день дома, пока я снова не шла в школу, где у меня было трехразовое питание в столовой.

И все же я прекратила ходить в центры пожертвований, когда увидела там одну из других мам из моего трейлерного парка. Она была там со своим младшим ребенком, и они ничего не получили, потому что продуктов на всех не хватило.

Однажды я слышала, как моя мама попыталась склонить ее к проституции, вот только она не умела так крутиться, как моя мама, чтобы покупать себе наркотики. Нет, вместо этого она продавала свои талоны на еду. А без еды от церкви ее детям просто нечего было есть. Сама она никогда не испытывала голода, потому что крепко сидела на игле. Так что я сомневаюсь, что она вообще замечала, когда ее дети бродили у соседних домов в надежде, что их пригласят зайти и поесть, а им так везло далеко не всегда.

Им было всего пять и семь лет. Мне было девять.

В тот день я оставила свою коробку у них на крыльце.

Мне кажется, именно в этот момент я осознала, что другим людям может житься еще хуже, чем мне.

Если бы я могла вернуться туда и забрать всех тех детишек, я бы это сделала.

Люди думают, что придет служба опеки и спасет малышей, но это случается только тогда, когда кто-то озаботится тем, чтобы им позвонить. К сожалению, большинство из нас этого не делает. Окружающие сами могут быть замешаны в чем-то дерьмовом, и они не хотят, чтобы кто-то узнал об их делишках, так что рты остаются закрытыми, когда, наверное, не должны бы.

Я помню лишь один случай, когда видела, как ребенка забирают из его дома – и то только потому, что его папаша переборщил с наркотой, а его подружка не хотела, чтобы пацан оставался с ней. Мне было хреново, когда он уехал. Иногда по ночам он сидел вместе со мной на улице, и мы ждали, пока громкоголосые клиенты моей матери наконец свалят.

С тарелкой слегка подмокших вафель в руке я на цыпочках иду к себе в комнату. Там я опускаюсь на кровать и ем, а потом достаю из выдвижного ящика заначку и скручиваю косяк. Он крошечный, потому что у меня осталась лишь пыль со дна пакета, но мне этого хватит.

Я беру старую бутылку из-под воды с прикроватного столика, чтобы стряхивать в нее пепел, и плюхаюсь на стул рядом с окном. Отодвигаю щеколду, открываю окно… и пронизывающая сирена оглушает меня, заставляя сжаться в комок.

Я захлопываю окно, но сирена продолжает орать.

Я рычу и вскакиваю, когда дверь в мою комнату распахивается и в дверном проеме появляется Мэддок.

Он нажимает на кнопку на телефоне, и оглушительная сирена – похоже, они установили или включили ее сегодня – умолкает.

Он стоит там минуту, с идеально взъерошенными волосами, пухлыми губами и сонными глазами. Без футболки, в одних боксерах, с выдающимся утренним стояком, и мое тело вдруг начинает пылать во всех правильных местах.

А потом все внутри у меня сжимается – потому что в глазах Мэддока не разгорается ответное пламя. Вместо этого он медленно опускает свой взгляд на ручку моей двери, прежде чем снова с очевидным намеком поднять его на меня.

В его глазах гнев и подозрение, но он моргает, пряча их, и на его лице снова привычная маска. Он уходит, не произнеся ни слова.

Я дергаюсь вперед, готовая броситься за ним, но удерживаюсь на месте, напоминая себе, что эта перемена в доме – моя вина и что реагировать на нее так не в моем стиле.

Ведь я не хрупкая девочка, взволнованная поступками угрюмого парня.

Я уже дважды оставляла его за запертой дверью, так что же теперь?

Вздохнув, я кидаю свой жалкий косяк на ковер и падаю спиной на матрас, где и лежу весь оставшийся день.

Да, мне не обмануть даже саму себя.

Все будет очень хреново.

Мэддок

Я сую телефон обратно в карман, как раз когда входит Кэп.

– Это был Лео, – говорю я.

– И? – ждет продолжения Кэптен.

– Он сказал, тренер влетел в кабинет Перкинса и хлопнул за собой дверью.

– Что за на хрен?

– Понятия, блин, не имею.

– У нас теперь ни одного чертова дня не проходит, чтобы не случилась какая-нибудь хрень. – Кэп трясет головой, раздраженный всем этим дерьмом.

Как раз в этот момент по ступенькам спускается Рэйвен, и все взгляды поднимаются к ней.

Она замирает на месте с мечущимся между нами троими взглядом, а потом снова медленно шагает дальше. Хотя ее лицо не выражает никаких эмоций, я знаю эти глаза цвета грозового неба – они светятся страхом.

– Выезжаем через пять минут, – произнося это, я ни на кого не смотрю и оказываюсь в машине так быстро, что они не успевают даже захватить никаких вещей.

В ожидании я разглядываю предательские сады.

Еще две ночи назад мне так нравилась уединенность, что давали деревья вокруг нас, они закрывали нас от всего остального мира, но их темная тень помогла ей ускользнуть, не дав нам ни единой подсказки, в каком направлении она ушла.

Куда же ты ходила, детка, и почему отталкиваешь от себя?

У меня вырывается стон, и я провожу руками по лицу.

Она превращает меня в слабохарактерного мудака. Так, может, дистанция, которую она держит между нами, и мне необходима, чтобы хоть немного, блин, отстраниться?

Может, мне стоит привязать ее задницу к кровати с раздвинутыми ногами и вытянутыми руками и сделать ей чуточку больно, чтобы наконец разговорить?

Я рычу и бью кулаком по рулю, пряча глаза под очками, потому что трое выходят из дома.

Они занимают свои места, и, зная, что у Перкинса что-то происходит, мы проезжаем мимо кафе с пончиками и всего через несколько минут оказываемся на школьной парковке.

– Какой у нас план? – сердито спрашивает Ройс.

– Нет никакого плана, – отвечаю я. – Просто зайдем туда и выясним, что за хрень тут происходит.

Ройс кивает и шагает к школе, Рэйвен идет за ним.

Кэп слегка отстает от них, и я иду вместе с ним. Мы встречаемся взглядами, когда он поворачивает ко мне голову.

– У меня дурное предчувствие.

Я хмурюсь, глядя на здание школы, потому что у меня в голове та же фигня.

– Пошли.

Лео встречает нас у двери, Ройс с пристрастием допрашивает его. Рэйвен стоит рядом.

– Тренер уже вышел, но они в спортзале, готовятся к собранию, – говорит он нам.

– Дьявол, – я качаю головой. – Я совсем забыл про это дерьмо.

Лео кивает.

– Я думаю, вам лучше дождаться, пока оно закончится.

– А я думаю, тебе лучше оставить свои мыслишки при себе, – огрызается Ройс, выражая то, что думаем мы трое.

Лео напрягается, но тут же будто стряхивает это с себя, освобождая нам путь и пожимая плечами.

Мы с Кэпом переглядываемся.

– Пошли, вытащим оттуда этого мудака. – Ройс распахивает дверь, и мы входим.

Как только мы оказываемся в зале, раздается звонок, и люди вокруг спешат занять места, а мы идет прямиком к тренеру.

Он тут же обрывает разговор с Перкинсом и спешит нам навстречу с искаженным от гнева лицом.

– Сядьте. И сидите.

– Поговорите с нами, прямо сейчас, – требую я.

Он свирепо смотрит на меня, но подчиняется:

– Звонил ваш отец. Я все объясню, но мне нужно, чтобы вы, парни, прекратили пререкаться со мной, как бы сильно вам этого ни хотелось. – Он обводит взглядом нас троих, на мгновение задерживая взгляд на Рэйвен, а потом уходит прочь, оборачиваясь только для того, чтобы повторить: – Сядьте.

Ройс сжимает челюсти, но лишь испускает стон и шагает к нашим местам – в центре первого ряда.

Кэптен следует за ним.

Тренер Брэйл – один из тех немногих людей, кому мы здесь доверяем, в то время как на других мы просто вынуждены полагаться. Но сейчас даже я признаю, что чертовски тяжело сохранять хладнокровие, когда между всеми нами царит такое адское напряжение. Сказать, что мы на грани, будет даже слишком мягко.

К Рэйвен поворачивается секретарша, чтобы отослать ее назад, но я останавливаю ее прежде, чем она успевает что-то сказать.

– Она с нами.

Женщина захлопывает рот и, поджав губы, кивает.

Стоит мне только опустить задницу на стул, как я ловлю на себе взгляд тренера – он смотрит, сузив глаза. Он поднимает подбородок.

– Что, черт побери, он пытается сказать, Мэдмэн? – шипит Ройс мне в ухо.

Я медленно качаю головой.

– Понятия, мать его, не имею, но он хочет, чтобы мы спокойно сидели в своем ряду.

– Да пошел он на хрен, – усмехается Ройс, и я не могу отрицать, что я с ним на одной волне. – Это наш чертов ряд, и ему повезло, что мы позволили его заднице находиться тут.

Толпа утихает, когда Перкинс подносит ко рту микрофон.

– Всем доброго утра, – обращается он к залу. – У меня отличные новости. Несмотря на наше… неожиданное и досадное поражение на этой неделе, сегодня мы выходим в плей-офф под первым номером против сборной Грейвена.

Ученики просто слетают с катушек, вопя от восторга, а Перкинс явно раздражен тем фактом, что мы все-таки смогли вырваться в лидеры благодаря очкам, заработанным за сезон.

К черту его.

Дальше Перкинс говорит какую-то фигню о движухе, которая ждет нас в ближайшие несколько недель, напоминая всем, что на первом месте должна быть учеба. Он несет всякую хрень о том, во что сам не верит: он ведь обязан читать нравоучения, чтобы сохранить лицо. А потом включается музыка, и ему приходится отодвинуться, потому что центральную площадку занимает команда по чирлидингу.

Хлоя, как всегда, блин, в центре и впереди всех, изо всех сил, мать ее, старается не глазеть на нас, тряся попой и качая грудью в сексуальной манере, пока они делают разные трюки.

Они выполняют какую-то безумную акробатическую фигню, и толпа сходит с ума, свистя и хлопая.

– Вот это, я понимаю, гибкость, – задумчиво протягивает Мак, и Ройс усмехается.

И он не лжет. Команда по чирлидингу, или танцевальная команда, как их еще называют, выигрывала все соревнования в штате последние три года – с того момента, как с ними начала выступать Хлоя. И она, блин, не будет собой, если даст кому-то об этом забыть.

Заканчивая свое выступление, они кидают свои помпоны к ногам команды – ни один из них не падает рядом со мной, – а потом под пошлое волчье завывание подползают, чтобы забрать их.

Кэптен, качая головой, отпинывает пару помпонов, оказавшихся у его ног.

Он смотрит куда-то мимо меня, а потом встречается со мной взглядом. Он указывает на что-то подбородком, и я перевожу взгляд на Рэйвен.

Мои брови сходятся в центре лба, потому что она сидит, погруженная в себя, с направленным в пустоту взглядом.

– Что… – я хочу окликнуть ее, но тут же умолкаю, потому что Перкинс снова берет микрофон в руки.

Его глаза устремлены на меня, и я злобно смотрю в ответ.

– Ну хорошо! Спасибо, девочки, за чудный танец, – начинает Перкинс с каким-то дьявольским воодушевлением.

Мы с братьями подаемся вперед, одинаково нахмуренные.

– Итак. У меня есть для вас объявление. И довольно необычное, – продолжает он, и мой пульс учащается. – Нам пришлось тщательно пересмотреть кодекс правил школы, но теперь я счастлив сообщить, что все сложилось просто отлично.

– Мэддок… – начинает Кэптен и тут же осекается.

Перкинс пробуривает меня взглядом с триумфом в глазах.

– Пожалуйста, – он делает паузу, и уголок его рта приподнимается. – Поприветствуйте от всей души вместе со мной нового игрока… сборной команды старшей школы Брейшо по баскетболу.

В зале повисает оглушительная тишина, но звон в моих ушах заставляет меня подняться.

Мои браться поднимаются вместе со мной.

В дальнем углу зала с грохотом распахивается дверь, и в дверном проеме показывается Коллинз Грейвен – в майке, мать его, «Волков».

Меня начинает трясти от ярости, которая наполняет каждый дюйм моего тела, но ноги не двигаются с места. Они словно, блин, прирастают к полу.

Как, видимо, и у Ройса с Кэптеном, потому что они тоже замирают на своих стульях.

Да как у него хватило наглости заявиться сюда?

По залу разносится шепот, который становится громче и громче, и уже вскоре вся чертова толпа учеников охает и гудит.

Коллинз, широко расправив плечи, шагает вперед, вглядываясь в каждое лицо слева и справа от себя.

Его взгляд останавливается на Рэйвен, мать ее, сидящую рядом со мной.

Она медленно встает на ноги под моим тяжелым взглядом. Но она не смотрит на меня – ее пустой взгляд устремлен на него.

Я тоже перевожу взгляд на него. Уголок его губ приподнимается, пока он рассматривает ее, и я делаю шаг вперед, но совершенно неожиданно рядом с нами появляется тренер, отталкивает меня и незаметно заслоняет мое тело своим. Плечом отделяя меня от Рэйвен, он поворачивает голову к моему уху.

– Даже не думай, блин, – рычит он сквозь зубы. – Именно этого он и хочет. Двинешься, и он снова начнет с тобой свою игру.

Я понятия не имею, что тут можно ответить. Я только ощущаю, как кровь пульсирует в моих венах в опасно ускорившемся темпе.

Рэйвен делает шаг влево, отступая от меня, и я напираю грудью на тренера.

– Рэйвен, – я свирепо смотрю на нее.

Она облизывает губы и делает полшага вперед.

Она проводит руками по своим джинсам, и мне становится трудно дышать.

– Рэйвен…

Моя голова дергается вперед, когда ее имя вылетает изо рта Грейвена.

Я вижу, что она решается на то, что крутится у нее в голове, – что бы это, блин, ни было.

Она поднимает подбородок и расправляет плечи.

Одним рывком она стягивает через голову свой свитер. Под ним оказывается черная майка с бирюзовой нашивкой – майка «Волков», майка чертовой Брейшо-Хай, – с огромным номером один. Точно такая же майка, как на Грейвене.

У меня перед глазами все становится красным, кроваво, мать его, красным, и эту его кровь скоро все будут видеть повсюду. Я выкрашу ею весь чертов пол.

Он тянется к ней, и она шагает ему навстречу.

Он труп.

Мои братья первыми бросаются вперед, но тут вмешиваются другие члены нашей команды. Мак и Лео хоть и с трудом, но удерживают Кэптена, а вот удержать Ройса никто не в силах.

И это моя, черт побери, девушка, рядом с этим мудаком.

Ну все, мать его. На хрен всех.

Я с размаху толкаю тренера на пол, почти перепрыгиваю через него, но меня тут же тащат назад игроки нашей команды.

Всего за секунду мне удается одного за другим отпихнуть их от себя и броситься вперед, но, едва подняв глаза, я, черт побери, просто застываю на месте.

Ройс, в напряжении перед дракой, трясется от гнева, готовый спустить его на разряженного ублюдка в хаки.

Вот только прямо перед ним стоит темноволосая, ростом всего пять футов и шесть дюймов, наша чертова проблема.

Против него.

Против нас.

Ярость вспыхивает во мне. Не раздумывая ни секунды, я дергаю ее за запястье, и она оказывается прямо передо мной. Любая нормальная девушка завопила бы, в ужасе глядя на парня, который тащит ее куда-то. Но не Рэйвен.

Она полностью контролирует свой взгляд, намеренно оттягивая момент, когда наконец посмотрит мне в глаза.

Непреклонно. Непоколебимо.

Я подтягиваю ее еще ближе к себе.

Позади меня кто-то ахает, и до меня доходит, как все выглядит со стороны.

Лицо и руки Рэйвен покрыты синяками и ссадинами, и сейчас я грубо схватил ее, но мне абсолютно похрен, что они там думают.

– Ничего личного, здоровяк, – ее слова льются расплавленным металлом – она словно дразнит врага, мать ее. Ее глаза светятся решимостью, но на что она надеется, непонятно даже мне. – Просто бизнес.

– Отпусти ее, Мэддок, – доносится до меня голос тренера.

Рэйвен сжимает губы, и как только я ослабляю хватку, она дергает руку, отдаляясь от меня.

Я отпускаю ее, но тут же бросаюсь вперед и двумя руками хватаю за горловину майку, что она надела. Я дергаю за ткань, разрывая ее сверху донизу, стягивая эту чертову хрень с ее кожи. Рэйвен теряет равновесие и с грохотом падает на пол, оставшись в одном спортивном лифчике.

– Мэддок! – кричит Ройс, наклоняясь к ней. – Какого черта, чувак?!

Мои плечи опускаются. Я не могу оторвать взгляд от ее обнаженной кожи – готов поклясться, в это мгновение само чертово время вдруг останавливается.

Ботинки Ройса издают резкий скрип, когда он притормаживает рядом со мной.

– Охренеть, – выдыхает он.

– Рэйвен… – протягивает Кэптен, замерев на месте, но я чувствую, как тяжелеет его взгляд, направленный на меня.

Огромные синяки, один в виде отчетливого отпечатка ботинка, покрывающего половину ее живота, и еще несколько других поменьше, поднимающихся вверх до груди и уходящих вниз под пояс брюк.

– Что, черт побери, с ней произошло? – шепчет кто-то позади меня.

Детка…

Мое тело машинально дергается к ней, но Кэптен и Ройс в ту же секунду хватают меня под руки и отбрасывают от нее. Они тащат меня назад и выталкивают из зала, когда мы оказываемся у двери.

Уже в следующую минуту мы оказываемся в пикапе, уносящем нас прочь.

– Что, мать его, только что случилось? – кричит Ройс. В его голосе слышны паника и гнев.

– Я не знаю. – У Кэптена внутри все бурлит, он разгоняет машину.

– Ее тело. – Я смотрю на них. – Ее чертово тело! Оно выглядит в десять, мать его, раз хреновее, чем в ту ночь, когда все произошло. Вы видели, что с ней сделали?! – Я бью кулаком по передней панели.

– Да, чувак, – рычит Ройс. – Мы видели.

– Все, мать твою, видели, Мэддок, – рявкает Кэп, и мое тело напрягается. – И теперь они наверняка думают, что это ты ее избил, придурок! Никто же не знает, что на нее напали!

– Плевать я хотел на них и на то, что они думают! На ней был его номер, черт подери! – Я поворачиваюсь к Кэпу. – Она моя, Кэптен! И мы просто, блин, только что оставили ее там… с этим мелким ублюдком!

– Твоя? – Ройс наклоняется вперед. Каждое его слово источает яд. – Мэддок, она знала, что он придет. Это же, блин, явно было спланировано. Она обставила нас на нашей собственной чертовой площадке!

– Здесь наверняка есть что-то еще, – сухо добавляет Кэптен, хотя и сам не верит собственным словам.

– И что же, блин, мы упустили, Кэп?

– Говорю вам, она просто играла с нами! – кричит в ответ Ройс. – А мы доверились ей, чувак!

– Прекрати, – обрывает его Кэптен. – Рано сбрасывать ее со счетов, Ройс. Нам нужно выяснить, что, мать вашу, здесь происходит.

Я оглядываюсь на Ройса, и когда наши взгляды встречаются, он отводит глаза к окну.

– Нам нельзя было доверяться никому, чувак, – выплевывает он, играя желваками.

У него всегда были проблемы с доверием, но лучше бы сейчас он ошибался, черт его подери.

У Кэптена звонит телефон, и я хватаю его, хмурясь.

– Скрытый номер.

Кэп забирает у меня телефон и отвечает, включив громкую связь.

– Папа, – произносит он.

– Ты со своими братьями? – спрашивает отец.

– Мы здесь, – отвечает Ройс, пододвигаясь вперед.

– Где вы? – спрашивает он.

– Что, мать его, происходит? – встреваю я.

Пошел он на хрен со своими вопросами.

Он, очевидно, знает, что мы не на уроке – он никогда не звонит нам, когда мы в школе, если только чего не случилось и он об этом не пронюхал.

– Как он оказался в Брейшо? Почему он в Брейшо?

Его ответ нас ошеломляет:

– Я дал согласие на его запрос о переводе.

– Не поговорив сначала с нами? – рявкаю я. – Мы были, мать твою, захвачены врасплох! Как можно удерживать контроль и порядок, если нас даже не предупреждают? Чего ты ожидал? Ты выставил нас идиотами!

– Мэддок, – шипит Кэп.

– Нет! – кричу я, переводя взгляд с братьев на темный экран. – К черту все это. И ты иди к черту, пап! Какого хрена ты согласился принять его в школу?

– На хрена это ему самому? – добавляет Ройс.

Наш отец снова начинает говорить:

– Выбор был либо он в Брейшо… либо она в Грейвен.

Мы ошарашенно переглядываемся.

– Да, – отвечает он на наше молчание. – Я знаю про девушку, как вы уже догадались, полагаю.