Назову своей Кистяева Марина
Игнату свадьба была не нужна, он не понимал плясок вокруг этого торжества: расписались, насладились медовым месяцем, всё! Большего не требуется. Только есть родители, родственники с двух сторон, которым торжество в честь молодых в радость. Сослуживцы ещё – этим тоже нужно будет устроить отдельное торжество. Приглашать в Кандалы не стоит – не поймут, а если обойтись без традиционной пьянки в честь праздника – не поймут тем более.
Фёдор припарковался на узкой улочке, рядом с двухэтажным деревянным домом с резными, крашенными наличниками. У перекошенной двери красовалась памятная доска с указанием, что дом – памятник архитекторы, в котором когда-то жил купец второй гильдии Андреев. Рядом растянулось кирпичное строение, пестревшее вывесками и белыми пластиковыми окнами. Явный новострой. Там и скрылся Фёдор, ловко для человека своего телосложения перескочив лужу на тротуаре.
Хлопнула задняя дверь, выскочила на улицу Александра, протопала к памятной доске, внимательно, судя по времени, раз двадцать прочитала пару строчек, принялась разглядывать облупившиеся наличники.
Не хочет оставаться наедине с Игнатом? Ах, да… Неловко вышло накануне, но не набросится же он на несчастную обладательницу красных, скрипящих шлёпок, прямо в машине Фёдора. Вообще не набросится. Зачем? Детский сад насупившийся.
Чтобы чем-то заняться, а не разглядывать торчавшую, как бельмо на глазу, на пустынном тротуаре попутчицу, залез в телефон. Быстрый поиск показал, что в городке есть целых три гостиницы. Две отпали сразу. Первый интим с будущей женой в интерьерах крашеных стен, односпальных кроватей с коричневыми гобеленовыми покрывалами – увольте. Третья показалась симпатичней, тут имелись двухместные номера с приличными на вид двухспалками. Нашлась и база отдыха с отдельными домиками-номерами на берегу зарыбленного пруда с возможностью брони. Не идеальный вариант, но сбить охотку, чтобы не зажиматься, как школьники по кустам, подойдёт. Отлично.
Снова глянул на мнущуюся у памятной доски Шуру в красных шлёпках. Стоит, пялится на буквы, словно там отгадка на главный вопрос мироздания написана или пароль от единственного в округе вайфая. Что прикажите делать с этой матрёшкой? Такое впечатление, что Игнат младенцев живьём на её глазах ел, котят под колеса поезда швырял, а не с женщиной целовался.
Игнат уже собирался выйти из машины, но благо, на улице появился Фёдор, глянул хмуро по сторонам, позвал жестом Шуру, устроился за рулём. Спешащая по своим делам дамочка с ребёнком в коляске, посторонилась от Фёдора, бросила недовольный взгляд на Шуру, поспешила дальше.
– Куда сначала? – спросил Фёдор у Шуры, когда та устроилась.
– Здесь почта рядом, на соседней улице, – ответила, покосившись на пакеты с коробочками, Шура.
– Посылки отправлять будете? – решился заговорить Игнат: пусть девчонка убедится, что клыков у него нет.
Это были первые произнесённые им слова после формального приветствия, после того, как Фёдор представил их друг другу на лесной дороге.
– Да, – коротко ответила Шура.
Чудо-то какое красноречивое, заслушаешься!
– Александра у нас известная рукодельница, – пояснил Фёдор.
– Что делаете? – продолжил диалог Игнат.
– Ободки, серьги, броши. Всё, что закажут, – вполне бойко прочирикала известная рукодельница, мазнула взглядом Игната и предложила: – Могу показать.
– С радостью посмотрю, – кивнул Игнат, состроив заинтересованное лицо.
Серьги, броши – понятно, а ободки – это на голову или на пояс? Посмотрит, похвалит, может, перестанет бедняжка дёргаться при виде грешника Игната, вздумавшего блудом средь бела дня не с законной супругой заниматься.
Оказалось, на голову, вроде как красиво, Игнат в этом мало смыслил. Расшитые бисером, бусинами, разных размеров и цветов изделия выглядели… трудоёмко. Много блестяшек, стекляруса, пайеток – кто бы подсказал, как эти сверкающие штучки называются, – попробуй-ка расшей, чтобы аккуратно, подходило по цвету, фактуре, смотрелось красиво. Труд, требующий огромного терпения.
– Очень красиво, – искренне похвалил Игнат. – Через интернет продаёте?
– Да, у меня страничка в инстаграм, Лёша таплинк настроил, рекламу запустил. Заказы пошли, – довольно отчиталась Александра.
– Какой Алексей, мой? – Фёдор обернулся, посмотрел в упор на притихшую в одно мгновение Шуру. – Вы общаетесь?
– Да, то есть, нет! То есть…
– Если обидит Алексей, сразу ко мне иди, не стесняйся, – твёрдо заявил Фёдор. – Поняла меня?
– Поняла, – перепугано выдохнула Шура.
Игнат посчитал за лучшее «не услышать», уставился демонстративно в телефон. Выходит, у Калугиных две свадьбы летом будет? Здесь нельзя молодым ради удовлетворения естественного интереса повстречаться и разойтись. За пределами общины поступай, как хочешь. В Кандалах же подобное не дозволяется, если хочешь ладить с людьми, а главное, с родителями.
После почтового отделения, где пришлось ждать не меньше часа, отправились в “Озон”. Из пункта выдачи Шура выбралась, увешанная пакетами, как новогодняя ёлка. Фёдор споро помог устроить сокровища на заднем сидении, Игнат снова проигнорировал, в этот раз сознательно. Девочка того и гляди в семью войдёт, а он помимо воли на ноги её загорелые, икры скульптурные пялится. Самому противно! А если Фёдор увидит – голову до щелчка повернёт, на епитимьи от наставника надеяться не станет.
Остался один адрес, по нему и отправились, забрали две большие коробки книг. Шура счастливо пробежалась по корешкам, погладила страницы двух случайно вытащенных томиков, благоговейно поставила обратно.
– Я в библиотеке работаю, – глянула она на Игната. – Фонд последний раз пополнялся пятнадцать лет назад. Дети приходят, а ничего нового нет.
– О, хорошо, – не нашёлся с ответом Игнат.
Хорошо же, что детям в Кандалах появилось, что читать? Хорошо. Фёдор, например, Маше книжки и учебники скачивает, интернет ей доступен под родительским контролем, причём в самом прямом смысле, с мамой за спиной. Вайфай запаролен, мобильный интернет самостоятельно – под строжайшим запретом, как и телевизор. Многим же до поры запрещают, даже с родительским присмотром, и электронные книги, и телевизор. От набожности, крепости веры зависит.
Не фигура речи, не преувеличение ради красного словца, отец запретил – дети обсуждать не станут, выполнят волю. Воспитание. Понимание мироустройства. Традиции. Игнату, несмотря на происхождение, дико, а для них – норма.
Жёлтая Нива стояла, где оставили. Колесо заменено на запаску, ключи мирно лежали на переднем сидении. Никому полуразвалившееся приметное ведро не нужно. Дорога одна-единственная, ведёт только в Кандалы и парочку прилегающих деревенек, где доживали свой век древние старики.
Жители со спины друг друга узнают, котов, гусей примечают, что говорить про автомобиль, который, несмотря на отдалённость села, так и остался роскошью, а не средством передвижения. Своровать машину и не попасться в местности, где любого пса по лаю узнают, затея нереальная. Да и грех, берущий корни в сребролюбии – не шутки.
Перенесли приобретения Шуры в Ниву, посмотрели, как разлажено завёлся мотор, громыхнула подвеска, скрипнуло всё, что только может скрипеть в проржавевшем куске железа, которым лихо управляла девушка в скрипучих шлёпках. Игната передёрнуло от мысли, что худые девичьи руки проворачивают рулевое колесо без намёка на усилитель, а дно «машины» того и гляди вывалится вместе с мотором и водителем.
По приезду Фёдор сказал Лёше зайти к нему в кабинет. Не стал ждать, пока тот на заднем дворе дрова наколет, – велел живо, без предисловий. Полина только успела бросить обеспокоенный взгляд на сына с мужем, поджала губы, покачала головой, посмотрела вопросительно на Игната, тот промолчал. Не его дело, слишком деликатное…
Как же ты так неосторожно, Шура Ермолина?
Вышел на задний двор, поприветствовал Авундия, пообещав, что если пернатый станет показывать характер, лично сварить из него холодец, благо до Успенского поста время есть, от мяса не откажутся. Петух внял, отправился по своим петушиным делам, пока Игнат с каким-то остервенением рубил дрова, хорошо, на щепки не измолол.
В сумерках Фёдор отправился к себе на лесопилку, Игнат с ним. Природа всё-таки удивительная в этих местах, завораживающая. Прямая дорога убегает вдаль, за горизонт, по бокам тайга сплошной стеной наваливается. Плавно поворачивает, выводит на широкий луг, сколько взгляда хватает. Снова поворачивает, бежит вдоль высокого берега могучей реки. По небу взбитые облака плывут, перекатываются, меняют форму, пропускают лучи низкого солнца. Запах стоит одуряющий, звук бесконечный, поверх него неизменная спутница – мошка.
З-з-з-з-з, з-з-з-з-з, з-з-з-з.
– Ты чего на Алексея окрысился? – не выдержал Игнат.
По лицу племянника, вышедшего из кабинета отца, стало ясно, что ничего хорошего он не услышал. Игнат знал, по каким законам живёт семья брата, но здравым смыслом не понимал, сердцем не принимал. Мирской он человек, избалованный волей, цивилизацией, сочными женщинами, Риткой.
– Понимать должен, – коротко, недовольно ответил Фёдор. – Блуд это. Не позволено.
– Да что ему, в девственниках ходить?
– Созрел, пускай женится.
– Какой «женится»? Ни образования, ни профессии, ни ума, считай, нет. Рано!
– Раз рано, значит, хотелки надо поприжать. Потерпеть.
– Сам-то много терпел, Федь? – Игнат остановился. – До первой жены, помнится, дотерпеть не смог, – усмехнулся он.
– Потому и развелись, что ни терпения, ни уважения, ни смирения в нас не было. Если до свадьбы дотерпеть не может, то и после терпеть не станет.
– Строг, – покачал головой Игнат. И ведь «справедливым» не назвать, сам по юности гулял так, что отец здоровенного амбала вдоль хребта ремнём охаживал.
– И потом, – вздохнул Фёдор. – Натешится, ославит, уедет, а девку потом отец со света сживёт. Старшую дочь от семьи отлучил, среднюю на порог не пускает, а всё, что она сделала – вышла за мирского, не старовера, местного. Сбежала к первому, кто позвал. Теперь за Александру примется?
– Ого… Лёшка-то сам, что говорит?
– Ничего, говорит, нет промеж ними, ничего. Помогает по дружбе, они же вот с такого все вместе хороводились, – Фёдор показал рукой куда-то ниже колена. – Она ему какой-то ободок-кокошник сделает для матери. Бартер у них.
– И чего ты на парня взъелся, если «бартер»? Полина, я уверен, кокошнику этому обрадуется.
«Кокошник» из какого века словечко? Кто сейчас ко-кош-ники носит? Хотя… Сейчас девицы платья под горло не застёгивают, колени не прячут, глаза, краснея, не отводят. Женщины голову не покрывают, сарафаны традиционные по праздникам не надевают. А Игнат здесь, в Кандалах, за несколько дней всё это своими глазами наблюдал и не удивлялся, будто явление это обыденное, каждый день встречается.
– Отеческий наказ всегда на пользу, – степенно ответил Фёдор. – Кто знает, что в головах молодых варится, – совершенно по-светски продолжил, став тем, кого Игнат знал, помнил, понимал. – Ещё раз приструнить лишним не будет, чтоб не наворотил дел.
Вечером, уже потемну, зашёл к Бархановым, позвал Любу на прогулку. Пётр одобрительно крякнул, видя вежливое обращение Игната, Елена Ивановна расплылась в улыбке. Кирюшка деловито поздоровался с гостем за руку, видимо, недавно выучил жест, потому что «здороваться» он подходил несколько раз, смеясь, убегал, чтобы снова вернуться. Игнат лишь улыбался, с готовностью протягивая ладонь. Смешной пацан, хороший.
Снова чувствовалась скованность, отупляющая неловкость. Язык словно прирос к нёбу, слово выдавить сложно. Хотелось развернуться, уйти в комнату на втором этаже дома Фёдора, втыкать в телефон, впитывая новости цивилизации. Утром смыться домой, плюнув на все формальности и карьеру, которая летела в тартарары без вожделенного штампа в паспорте и живой, из плоти и крови, жены.
С поцелуями дело обстояло лучше, Игнат ступал на свою территорию, чувствуя однозначный ответ. Страстный, чувственный – неплохой задел на будущее. На завуалированное предложение съездить на базу отдыха, на рыбалку, Люба помолчала, потом произнесла:
– Не торопишься, Игнат?
– Ты можешь отказаться, – он пожал плечами, – неволить не стану, но ты должна быть в этом заинтересована не меньше меня. Сексуальное несовпадение – не мелочь. Семья не на пару лет создаётся, неужели самой неинтересно проверить?
Он пытливо посмотрел на будущую жену. Приятная, красивая.
– Я подумаю.
Подумала. Через четыре дня ранним утром отправились в райцентр на Патриоте Фёдора в Детский мир, купить Кирюшке игрушечное ружье, стреляющее шариками. Уж очень пацанёнку хотелось своё оружие, дедушка играть с воздушкой не позволял, а какой же из внука охотник вырастет, если ружья своего не имеет.
Глава 5
В номере-домике приятно пахло деревом, травяной свежестью из приоткрытого окна, женской туалетной водой и сексом. Игнат растянулся на простыне, накинув вторую до пояса, заодно укрыл Любу, та лежала рядом, спокойно и глубоко дыша.
Слишком рано? Возможно. Только Игнату держащаяся зубами за собственное целомудрие невеста не нужна, никаких выводов из скорой близости он делать не собирался. Вернее, сделал: Люба – подходящая ему женщина. Разумная, умеющая отстаивать собственные интересы и границы, твёрдо понимающая, что именно хочет, от кого. И, что немаловажно, чувственная, готовая к жаркому, жадному ответу.
Конечно, долгое воздержание со счетов скидывать не следовало, у самого Игната едва не подкосились ноги, когда только завёл Любу в домик, нагнулся за поцелуем, но всё-таки темперамент был виден и не мог не радовать. Сама же Люба призналась, что у неё не было никого со времени развода. Сначала не до романов было, потом работы лишилась, сынишка бесконечно болел, подалась к родителям, в Кандалах не разгуляешься.
Не верить у Игната причин не было. Да и какая разница? С человеком жить, а не с его прошлым связями. В телегонию он не верил, как в любой псевдонаучный бред.
Люба заворочалась, перекинула руку через Игната, удовлетворённо вздохнула, он обнял в ответ одной рукой, другой взял женскую ладонь, поднял на свет. Небольшая кисть с коротковатыми пальцами с парочкой скромных колечек.
Вспомнились руки Риты – узкие, с длинными, музыкальными пальцами, которые венчал ухоженный, яркий маникюр. Не признавала его Ритка пастельных тонов, невзрачных нарядов, тонких цепочек, колечек, ей подавай броские, эксклюзивные вещи. Летела, как пчела на цветок, вернее, сама была цветком – экзотическим, издающим яркий, дурманящий аромат.
Люба неуловимо похожа на Риту, наверное, оттого глаз и задержался на ней, когда бездумно смотрел социальные страницы потенциальных невест. Молоденьких, до двадцати восьми-тридцати лет, отмёл сразу. Хотел бы нянчиться с детским садом – взял бы малыша из детского дома. Нужна женщина, которая родит ему ребенка, а не сама будет сопливым дитём. Остальные никакого интереса не вызывали, некоторые вовсе отталкивали, а на Любе взгляд задержался: красотка в красном заливисто смеялась, открывая ряд ровных, белых зубов.
Формально – ничего общего. Люба – светло-русая, волосы крашеные, однако заметно, что тон выбирала натуральный. Широковатое лицо, небольшой, уточкой, нос, полные от природы губы. Какая Рита от природы, не помнила уже она сама, Игнат тем более. Кажется, когда они только познакомились, она щеголяла копной каштановых волос, потом была блондинкой, теперь же жгучая брюнетка с волосами до пояса. Точёные, высокие скулы на худом лице, разлёт бровей, пухлые губы – всё следствие косметологических процедур, а не милости природы-матушки. Ритке шло, словно вся индустрия красоты специально под неё подстраивалась, на неё равнялась. Игнату оставалось оплачивать и пользоваться.
В Кандалах Игнат встретил совсем другую женщину, не ту, что видел на фото, но когда слетел повязанный платок и платье в пол, под ним обнаружился кружевной комплект белья и та самая красотка, что вызывающе смеялась на фотографии. Что сказать? Повезло!
– Игнат, домой пора, – заворочалась Люба, поглядывая недовольно в окно.
День подбирался к вечеру, с утра можно было купить целый арсенал оружия, они же отправились за одним-единственным пластиковым ружьём для Кирюшки.
– Подожди.
Игнат перевернулся на бок, вжал в себя женское, податливое, мягкое тело, провёл ладонями по спине и ниже, мужской организм отреагировал ожидаемо. Вдавился сильнее, оставил влажный след от языка на шее, давая понять, что не выпустит без финального аккорда.
– Люба… какая ты, – проговорил он, продолжая настойчиво поглаживать разомлевшую женщину, готовую вот-вот сорваться в ответном порыве.
– Нравлюсь? – промурлыкала в ответ Люба.
– Очень, – честно признался Игнат, не покривив душой.
Накрыл собой отзывчивую на ласку, уже готовую Любу. Она тоже стремилась впитать больше, насытиться наперёд, будто верила, что это возможно, что поутру организм не взбунтуется сильнее обычного, требуя своего.
Приехали в Кандалы, когда солнце катилось за линию горизонта. Попрощался чинно у калитки с Любой, вежливо кивнул выглянувшей Елене Ивановне, проигнорировал недовольный взгляд Петра. Таёжный охотник – не юная девочка, которую не стоит смущать лишними знаниями, переживёт.
Фёдор никак не отреагировал на появление брата. Полина сообщила, что скоро сядут ужинать. Дети не придали значения долгому отсутствию дядьки, у них своих забот хватало. По дому помочь, на улицу отпроситься, наиграться всласть. Маше к вечеру к списку обязательной литературы вернуться, сделать заметки в читательском дневнике. Родители зорко следили за учёбой чад, не забалуешь. Алексей хорошо учился, в институт поступил, девочки не хуже, а то и лучше брата: усидчивей, сообразительней, красноречивей. Отставать не должны.
Игнат помолился, как и вся семья. После поступления в училище он продолжал машинально молиться, правда, не демонстрируя, чтобы не вызывать насмешки, шёпот за спиной. На вопросы не хотелось отвечать, они непременно следовали за узнаванием, что Калугин – старовер. Ни одна конфессия на памяти Игната не вызывала столько интереса, слухов и домыслов, как старообрядчество.
А что интересного, спрашивается? РПСЦ* и РДЦ** – юридически и канонически независимое религиозное объединение, признанное государством. Беспоповцы, к которым принадлежали Калугины, церковь не признают, но подобные тонкости известны лишь интересующимся. Остальные разглядывают, как экспонат в Кунсткамере, чушь настолько несусветную несут, что головой о стену охота биться.
Вот же он – Калугин Игнат. Сын профессора кафедры Истории Церкви – современной, красивой женщины, в брюках, без платка – и генерала, без бороды лопатой на лице. Поступил на общих основаниях, ходит в наряды и увольнения, романы крутит, водку пьёт, на неприятности нарывается точно так же, как любой другой, а глаза таращат, будто леший из лесу выполз.
Позже молился в критических ситуациях, когда надеяться больше не на кого. Правильно говорят: «не бывает атеистов под огнём». Все молятся, все равны: христианин, мусульманин, буддист, атеист. Сейчас же соблюдал традиции, чтобы не смущать радушных хозяев, особенно детей.
Потемну устроились с Фёдором в беседке напротив крыльца, ждали Полину. Вышел Алексей, потянулся, расправив богатырские плечи, покосился на отца, направился к калитке.
– Куда? – спросил Фёдор, с прищуром оглядывая сына в джинсах, футболке, ветровке, перекинутой через руку.
– По делам.
– Какие дела ночью? Спрашивать позволения кто будет?
Алексей покосился на Игната, почесал затылок, тяжело сглотнул, пряча недовольство.
– К Дружининым я. Можно?
«Можно» растянул намерено, почти издевательски. Не набрался ещё сил, не вошёл в возраст, через пару лет отправится по своим надобностям, не оглянувшись на недовольство отца.
– Иди, – кивнул Фёдор, проводил сына долгим взглядом.
– Не боишься передавить? – поинтересовался Игнат. – От дома, семьи, веры оттолкнуть?
– Бог даст – вернётся, но в родительском доме жить предписано по законам Божьим и семьи.
– И твоим умом?
– Моим было бы неплохо, – усмехнулся Фёдор. – От скольких грехов уберегся бы.
Хорошо посидели, душевно поговорили. Полина щебетала, жалась к мужу, он поглаживал худые плечи, которые казались ещё тоньше в его ладонях. Игнат запрокинул голову – на звёзды и растущий месяц набегали облака, закрывая половину неба, чтобы спустя полминуты открыть сверкающий ковёр. Красота! Если приезжать на отдых в отпуск.
К звёздам, взбитым облаками, гомону птиц, одуряющим запахам тайги и реки в комплекте шли бездорожье, печное отопление, прогнивший водопровод, оставшийся со времён союза, кто смог – пробурил скважину, остальные пользовались колонками на улице, колодцами во дворах. Бесконечный труд сельского жителя, который не зависит от вероисповедания. Местные мирские точно так же вставали на заре, ложились за полночь, хлопотали по хозяйству, как и старообрядцы. Ходили на охоту, рыбалку, собирали грибы, ягоды, иначе не выживешь в этом царстве дикой природы.
Последнее, что запомнил Игнат, когда упал на кровать – шум на первом этаже, Лёша вернулся. Глухой голос Фёдора, примиряющее воркование Полины. Сложно это – быть отцом. Как их отец на семерых решился? Понятно, как. Староверы любому ребёнку рады, для них нет разницы между сыновьями и дочерьми. Детей Бог даёт, не человеку с ним спорить. И всё-таки – уму Игната непостижимо.
Утром рванул на пробежку, пробежал село вдоль, повернул на просёлочную дорогу, убегающую в гущу тайги, проскочил несколько километров, пока дорожка не начала петлять, разбегаться на несколько тропинок, как ветви раскидистого дерева, тогда повернул обратно.
Село уже проснулось: жители спешили по делам, подавала голос скотина, лаяли собаки, с грохотом проехал старый ЗИЛ, пронёсся свистящий на все лады УАЗ-450, в народе «буханка», с красным крестом на двери – к кому-то спешила скорая из райцентра, прогремела Нива, шлёпнув протекторами по раскатанной грязи.
Невольно вспомнилась Александра Ермолина. Шура. Интересно, к ней вчера ходил Алексей? В то, что «ничего промеж ними нет», не верилось. Как же нет, когда тонкая ткань платья скользит по стройным ногам, обнимая округлые бёдра, упругие ягодицы – такие, что ничего, кроме похабного «так и просится на грех» в голову не приходит, – собирается в меленькие складочки на тонкой талии, подчёркнутой пояском, натягивается на вытачках груди, дразня мелкими пуговицами, отливающими жемчугом.
Удержался бы Игнат от подобного соблазна в двадцать лет? Ни за что! Сейчас, понятно, возиться с молоденькой неумёхой неинтересно. Он привык получать от секса удовольствие, дарить его, с ума сходить в процессе, не сдерживать эмоций, особенно видя жаркий ответ. Какой ответ возможен от краснеющей, смущающейся, готовой провалиться сквозь землю девицы, лишь бы не смотреть в глаза после нелепой случайности? Ни-ка-кой! Зато Алексею в самый раз, по возрасту и уму.
Не успел Игнат одёрнуть себя от крамольных мыслей, как увидел вывернувший из проулка женский силуэт. Александра. Легка на помине. Зачем-то прибавил скорости, быстро догнал, остановился рядом, немного перегораживая путь.
– Доброе утро, Александра, – поздоровался он, скользнув по Шуре взглядом.
– Доброго здоровья, Игнат Степанович, – ответила та.
Игнат едва воздухом не подавился, однако, сдержался, по отцу он Степанович, всё верно. Откуда ты такая взялась Александра Ермолина… Чудо глазастое, из прошлого века в наш, двадцать первый, шмыгнувшая?
– Куда путь держите? – в тон ей, так же степенно, отозвался Игнат, но от улыбки не удержался.
Попёрла Калугинская натура. Просто первый парень на деревне, не хватает картуза с цветком, гармони, косоворотки красной и в залихватский пляс пойти.
– На работу, в библиотеку, – пробормотала Шура, отчего-то снова покраснев.
– Понравились детям книги? – Игнат решил не обращать внимания на рдеющие щёки и распахнутые глаза, демонстративно не замечать.
– Д-да, – Шура буркнула уверенней, краснота испарилась, взгляд поднялся к лицу Игната, который вдруг сообразил, куда секундой раньше смотрели эти зелёные глаза.
Спросонья надел спортивную футболку с V-образным вырезом, не подумал, и сейчас, в самом углу, там, где обычная рубашка или футболка скрыла бы, красовался бледный засос – результат вчерашнего досуга с Любой.
– Незулин надо купить, раздражение от укуса комара, – спокойно сказал Игнат, поправив ворот.
– Троксевазин или гепариновая мазь эффективней от… укуса, – с лёгкой, едва заметной издёвкой, ответила Шура, взгляд не отвела, лишь порозовела и поспешила по своим делам, оправив длинную, ярусную юбку.
– Погоди! – Игнат догнал спешащую, успев разглядеть сверкающую заколку-бант над косой, наверняка собственного изготовления – сверкающую бусинами и бисером. – А ты откуда про гепариновую мазь знаешь?
В любом другом случае Игнат бы посмеялся. Ситуация комичная, замечание, брошенное вскользь, улётное. Любо-дорого, когда девушка зубки показывает, но Шуре откуда знать чем засосы выводят. Выходит?.. Вот ведь! Откуда-то взялось желание схватить хворостину, отходить вдоль хребта бестолкового Алексея.
– Я когда в общежитии жила, у меня соседка через день с такими «укусами» приходила, – пожала плечами Шура.
– В общежитии?
– Я в колледже училась на библиотекаря. – Шура назвала крупный областной город. – Думала в институт культуры поступать или на дизайнера.
Сразу вспомнились броши, серьги, сделанные её руками.
– Не поступила? – Игнат понимал, что устраивал форменный допрос, но остановиться не мог.
– А, – махнула она рукой. – Зачем мне? Отец велел вернуться, – добавила Шура небрежно, но от цепкого взгляда Игната не ускользнула тень досады на девчачьем личике.
– Шурка! – громыхнул за спиной Игната мужской хриплый голос. – Чего раззявила варежку! На работу спешила? Вот и поторопись. Нечего пустозвонить.
– Пап, я… – стушевалась Шура.
– Ступай!
Шура мгновенно развернулась, одёрнула юбку, подол коснулся дорожной пыли. Сжалась, как от удара, и поспешила вниз по улице, уткнувшись взглядом в землю.
– Здравствуйте! – Игнат развернулся, чтобы поздороваться, посмотреть на «отца», который на дочь посредине улицы орёт.
– Здоровее видали, – со злостью ответил мужик, окатив здоровающегося ненавидящим взглядом.
Торчащая борода, коротко стриженые волосы с заметной проседью, нахмуренные густые брови, нависающие над тёмно-зелёными глазами. Простая, в серую клетку рубаха, заправленная в поношенные штаны, запылённые кроссовки темно-синего цвета, узловатые ладони в рабочих мозолях.
Обычный мужик, пока Игнат бежал, с пяток таких встретил. С бородами и без. Торопящихся по своим надобностям: лето, рассиживаться некогда, работать нужно, делать запасы на долгую, сибирскую зиму. Если бы не взгляд, которым можно было дыру в атмосфере пробить. Злой взгляд, тяжёлый.
___________________________________
* РПСЦ – Русская православная старообрядческая церковь
** РДЦ – Русская Древлеправославная Церковь
Глава 6
Половину утра Игнат гонял мысли об Александре. В колледже училась, в институт хотела поступать, отец не позволил, велел вернуться – вернулась. Ничего удивительного для сообщества, где жила и воспитывалась Шура, и всё-таки стояла Игнату поперёк горла такая овечья покорность.
С другой стороны, что он знал о Ермолиных, как смел судить? Выучить ребёнка в областном городе, дать высшее образование для среднего жителя Кандалов всё равно, что на Луну слетать. И ведь действительно: зачем? Как диплом института культуры или специальность «дизайнер» может пригодиться для жизни в отдалённом сибирском селе? Никак!
В итоге плюнул. Пусть Алексей думает, Шура его девушка, не Игната. У него свои заботы: к свадьбе готовиться, жену перевозить – только кажется, что ерунда, собрала чемодан и поехала, на деле любой человек к тридцати обзаводится ценным для него имуществом.
С Кирюшкой хорошо бы поладить. Сейчас мальчишка добродушно веселится, когда видит Игната, бежит показывать игрушки, болтает без умолку, но что будет, когда они все вместе сядут в поезд, который отвезёт их в ближайший аэропорт? Что такое детские капризы, ревность, ночные истерики и прочие «радости родительства», выросший в многодетной семье Игнат знал не понаслышке.
К обеду зашёл к Бархановым. Традиции традициями, но пора и о юридическом статусе подумать. Одним словом, нужно сходить в сельсовет, написать заявление на вступление в брак, оплатить госпошлину и что там ещё требуется. Кандалы онлайн-записи через сайт Госуслуг, как и прочие блага цивилизации, обошли. Здесь всё по старинке, как было в конце двадцатого века, так и осталось.
Люба странно замялась, будто отказаться хотела или испугалась в последний момент, несмотря на то, что детали были оговорены не один раз, но взяла паспорт, накинула платок, отправилась с Игнатом под руку, игнорируя любопытные взгляды односельчан.
Вот судьба Игната и решена. Через две недели свадьба. Приедут только самые близкие с обеих сторон. В общине наплыв мирских не приветствуют. Не все родственники придерживаются традиций, многие обычаи позабыли, веру предков не вспоминали, никто таким гостям рад не будет.
А позже, если Любе захочется, можно «светскую» свадьбу сыграть, подруг пригласить, знакомых. Нет – ограничатся грандиозной попойкой с сослуживцами Игната. Решить вопросы с переездом, садиком для Кирюшки, работой для жены, если хочется ей работать – пусть. Он готов поднять пару знакомств, устроят на тёплое местечко жену Калугина. Захочет стать домохозяйкой – тоже хорошо.
К обеду отправился с Фёдором на лесопилку, сидеть без дела не было сил. Большую часть «мужских» домашних дел сделал, в «женские» не пытался нос совать. Помнил про строгое разделение, патриархальный уклад семьи, где гостил. Со своим самоваром не лез, чтобы хозяйку ненароком не обидеть.
Игнат питал особенную нежность к Полине. Удивительная она женщина, настоящая, искренняя, любящая. Без слов за мужем пойдёт в огонь, воду, глухую Сибирь. Ведь она в Москве родилась, на Патриарших прудах выросла, младшая дочь обеспеченных родителей. Поступила в медицинский, пошла по стопам отца – доктора наук кафедры нефрологии, карьера была предрешена: связи, деньги, светлая голова – всё один к одному.
В итоге медицинский университет решил её судьбу. Отправили второкурсников на практику в военный госпиталь, среди них и Полину. В ту непростую, смутную для страны пору много солдат лечилось, переломанных, как физически, так и морально, среди них Фёдор Калугин – не просто офицер, а герой.
Корреспонденты шмыгали по коридорам, пытаясь снять репортаж посочнее, высокопоставленные военные начальники навещали раненых, особенно часто Калугина, его – демонстративно-показательно, даже первые лица государства наносили визиты под щелчки фотокамер.
Герой Фёдор Степанович Калугин на камеру слова не произнёс, хорошо, если молча таращился, всем видом отправляя начальство куда Макар телят не гонял, а то отворачивался к стене, игнорируя всех и вся. Ладно высшее руководство страны, собственное начальство, с родными не разговаривал, жену отталкивал. Лишь время от времени спрашивал о Михаиле, добираясь через боль в отделение интенсивной терапии.
В то страшное для всей семьи Калугиных время и познакомились Фёдор и Полина. Что между ними произошло, никто толком не знает. Не спрашивали, всё равно не расскажет никто из двоих. Всё, что знал Игнат – Фёдор почти сразу после возвращения из ада развёлся. Екатерина, первая жена, слова против не сказала, получив свидетельство о разводе, выдохнула свободно и счастливо. После госпиталя Фёдор подался в Кандалы, только дождался хороших новостей о состоянии Михаила – если ампутацию одной ноги по колено, второй по трусы считать хорошими вестями. Жить будет – за одно это спасибо Богу.
Игнат запомнил, когда увидел Полину впервые. Сам пацан пацаном, школьник, генеральский сынок со всеми полагающимися замашками, смотрел на заявившуюся в десять вечера подругу Фёдора и думал, что девчонка ещё учится в школе, классе в девятом, может, в десятом. Полина, в низких ультрамодных тогда джинсах, из-под которых выглядывал плоский живот, не дотягивала даже до одиннадцатиклассницы.
– Прости, Полина, – сказала мама, положив руку на сцепленные замком ладошки гостьи. – Федя просил не говорить, куда уехал. Особенно тебе не говорить, понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Полина, спокойно посмотрев на будущую свекровь. – Он жизнь мне портить не хочет, но я всё равно найду его, понимаете?
– Сибирь большая, как искать собралась? – строго глянул на гостью глава семейства, сам генерал Калугин. Он прищурился, делая и без того цепкий, недобрый взгляд злым.
– Староверских сёл немного, – спокойно пожала Полина плечами. – Я пока нашла семь, плюс на Алтае несколько.
– Ты была в Сибири хотя бы раз? Деревенскую жизнь в глаза видела? – продолжил допрос отец семейства.
– Нет, не была. Не видела. В седьмом классе нас возили на эко-ферму, показывали, как доят коров и коз. Ещё я на поезде ни разу не ездила, к общественному транспорту не привыкла, но я всё равно поеду и найду. Спасибо за чай, – кивнула она матери сбежавшего Фёдора. – До свидания, – сказала всем домочадцам, которые высыпали посмотреть на разговор с нечаянной гостьей.
– Записывай, – отозвался отец. – Игнат, листок с ручкой, живо!
– Что ты творишь, Стёпа?! – подпрыгнула мать. – Она же жизнь себе испортит, прав Федя!
– Кто прав, пускай сами решают. Она, – ткнул пальцем в сторону худенькой Полины, – всё равно найдёт Фёдора, не через неделю, так через год, только через неделю неприятностей огребёт меньше, чем за год поисков.
Каких неприятностей, тогда Игнат не понял. Смотрел на происходящее, понимал, что происходит что-то важное, знаковое, но объяснить в силу возраста, мальчишеской глупости не мог. На эко-ферме Полина была, козу живую видела, в Сибирь за Фёдором собралась… Надо же, какая отважная.
Позже Игнат узнал, что Полину встретили в аэропорту, доставили прямо на крыльцо старого семейного дома Калугиных, оставшегося от деда. Передали в руки обалдевшему Фёдору и несколько дней жили по соседству, ожидая, когда закончится экскурсия коренной москвички в Сибирские земли. Не закончилась. Полина осталась в Кандалах, повергла в удивление местных жителей, всех Калугиных до восьмого колена, своих же родителей попросту в шок.
Сейчас родня Полины смирилась, отец стал приезжать едва ли не каждый год, наслаждаться природой, увлёкся рыбалкой, сплавами по реке, ходил на охоту с Фёдором, говорил, что места здесь просто воздушные. Поначалу же боролись, вытаскивали дочь из «секты», проклинали тот день, когда умница и красавица Полина поступила в медицинский институт, а заодно героя, имя которого прогремело на всю страну и отняло у них ребёнка.
УАЗ Патриот плавно покачивался по бездорожью, Игнат смотрел перед собой на убегающую вдаль колею с грязевыми лужами по обочинам. Час назад он позвонил отцу, отчитался, что подал заявление, в ответ услышал одобрительное кряхтение. Что всё семейство Калугиных, включая младших сестёр, пятнадцатилетних двойняшек – своеобразный подарок Бога на старости лет родителям, – сидит на чемоданах и ждёт приглашения на торжество, Игнат не сомневался. Родственники Любы, те, кто остался в вере, тоже ожидали скорой свадьбы. С замиранием сердца ждали, сговорятся ли молодые.
– Шуру сегодня видел. – Игнат повернул голову в сторону брата. – Отца её.
– Где? – Фёдор покосился, но взгляда от дороги не отвёл.
– Случайно, на пробежке… Что за человек её отец?
– Александр-то? – Александра Александровна, выходит, Шура Ермолина. – Злой человек, нехороший.
– Бьёт Шуру? – прямо спросил Игнат, не выходила из головы сжавшаяся девичья фигурка и узловатые кисти папаши.
Избиение женской половины старшим мужчиной семейства – явление в патриархальной среде нередкое, удивляться нечему, сами же женщины зачастую поощряют такое мракобесие. Как считали Игнат и его отец, и как поясняла мать, рукоприкладство – дело постыдное, греховное. Нет таких указаний в писании на это, но тот, кто жестокость в сердце носит, всегда найдёт оправдание своим злодеяниям.
– Битыми ни сестёр Ермолиных, ни мать их, покойницу, никто не видел… – спокойно ответил Фёдор, не сказав «нет».
Фёдору ли не знать, что побои не всегда оставляют синяки. Закрытый образ жизни, длинные одежды скроют почти любые следы, а что не скроют – люди не заметят, глаза отведут, промолчат.
– Умерла, выходит, мать?
– Что-то шибко много ты Александрой интересуешься, – Фёдор вскинул густые брови, посмотрел прямо на брата, отчего у того пошли по спине колкие, нехорошие мурашки.
Действительно, Игнат непростительно много интересуется девушкой родного племянника. И это то, что на виду, вслух, а узнай родные о мыслях похотливых, когда взгляд невольно скользит по ладной фигурке – от семьи отлучат.
– Да я не… – стушевался Игнат.
– Понимаю, просто любопытно, – будто подсказал Фёдор, Игнат быстро кивнул соглашаясь. Брат продолжил сморщившись, будто уксуса хлебнул: – Мать их умерла лет шесть назад, от кровопотери, по-женски. Пока скорая по снегопаду приехала, всё было кончено. В Кандалах раньше ФАП был, фельдшер работал, не велика помощь, но какая ни есть, теперь ничего нет, ближайший врач в райцентре. Старшая дочь накануне смерти матери приезжала, хотела скорую вызвать. Ругалась страшно, соседи слышали. Отец не позволил, не было благословения наставника на лечение. На следующий день дочь не послушала, позвонила врачам, только поздно было.
– Что значит «не благословил»?
Игнат, мягко говоря, сильно удивился. Старообрядец без благословения никакое дело не начнёт, ни свадьбу играть, ни ребёнка крестить, ни оплакивать покойника не станет, ни лечиться, ни переезжать – ничего. Однако, у обычных общинников, не отшельников, даже в стародавние времена были послабления, что говорить про современность. Игнат не слышал, чтобы где-то наставники накладывали запреты на лечение, тем более на спасение жизни.
– Не кипятись, – примирительно проговорил Фёдор. – Не было в те дни наставника в Кандалах, никто не ожидал… Крепок верой Александр, не мог без благословения к жене подпустить врачей.
– Понятно, – сдержался Игнат, оставил свои мысли при себе.
«Крепок верой» – синоним фанатизма? Зачем же этот крепкий верой человек семью создавал, с женщиной жил, детей рожал? Подался бы в скрытники, как часто поступают те, кто ищет божьей благодати, стремится отойти от мира, погрязшего в грехах. Для них существуют скиты, на них исконная, истинно христианская вера держится. Мирскими заботами обзавёлся – отвечай по совести, по людским и божьим законам.
– С тех пор Александр словно ополоумел. Всегда злобным был, волком на людей смотрел, слова доброго за всю жизнь никому не сказал, сейчас и вовсе вызверился. Что он дочерям своим в горячности кричит, лучше честному человеку не слышать, уши и мысли не осквернять. Старшая носа в Кандалы после похорон матери не показывает, отец отлучил. Средняя по кривой дуге обходит родительский дом, отца увидит, на другую сторону дороги перебегает, свекровь её, которая никогда верующей не была, крестится в испуге, как свата видит. А Шура с ним живёт… Пока.
– Слушай, это ведь ненормально. – Игнат потёр переносицу. – Существуют власти, полиция, наставник это ваш, наконец…
Игнат сам не заметил, как вслух отделил себя от общины.
– Что власти сделают? Полиция? – Фёдор сделал вид, что не обратил внимания на реплику брата. – Преступления никакого нет. Перед властями Александр чист, закон не нарушает. Семейные конфликты – дело личное.
– А что девчонка от одного окрика папаши родного в ежа перепуганного сжимается – нормально?
– Не вечно ей с отцом жить, выйдет замуж… – растерянно пробормотал Фёдор.
– Я б тоже от такого папаши замуж вышел, сломя голову побежал бы, – не забыв ввернуть нецензурное словечко, психанул Игнат.
«Закон не нарушает», «преступления нет»… Дорога одна – замуж, а повезёт ли с мужем – вопрос открытый. Статистика неумолима: дочери отцов, злоупотребляющих психологическим и физическим насилием, находят точно таких же мужей. Продолжают вековую традицию.
Угораздило же тебя, Александра Ермолина, Шура, в родные Кандалы вернуться. Лучше бы в миру осталось, засосы гепариновой мазью сдабривала.
В сердцах Игнат выругался так, что у самого же уши завернулись, несмотря на боевой опыт офицера, для которого крепкое словцо не оскорбление, а мотивация и доступная форма скорейшего донесения информации до мозга подчинённых.
– Иди проветрись. – Фёдор остановил автомобиль посредине дороги, с двух сторон которой надвигалась тайга.
– Ты чего?
– Погуляй, я сказал, – гаркнул брат. – До дома недалеко, километров пятнадцать, как раз времени хватит подумать над словарным запасом. Медведя увидишь, кричи на него.
– Чего кричать? – уставился Игнат на Фёдора. Ни тайгой, ни медведями его не испугать, поведение брата откровенно удивляло.
– Чего хочешь, то и кричи, только один раз. Два раз прокричишь – беги к ближайшему дереву, лезь наверх. Или на столб электрический со ступеньками металлическими. Вдоль дороги стоят, видел? На него забирайся и звони. Наверху связь как раз ловит. Приедем с мужиками, отгоним Потапыча.
Читать бесплатно другие книги:
