Грешник Скотт Эмма
Женщина тихонько вскрикивает от радости, и мое сердце тоже подпрыгивает. Она подхватывает юбки и бежит в сторону городских ворот…
4
Демон в обличье обычного вышибалы слоняется у входа в «Праздные руки». Судя по мрачному смеху, ругани и неприятным запахам, которые просачиваются из-за тяжелой дубовой двери, спрятанной в темном переулке, таверна полна.
Вышибала пустым взглядом наблюдает за моим приближением.
– Я упала на Землю и вот я лежу…
– Кто поможет мне снова подняться?[5] – заканчиваю я.
Он кивает.
– Можешь войти.
Я оглядываю переулок. Здесь пусто, но вокруг ощущается дыхание Нью-Йорка, наэлектризованное и живое. Даже самой глухой ночью здесь кипит жизнь. Свет.
Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я снова возвращаю свою демоническую форму и едва сдерживаю вздох облегчения от ощущения, как меня, словно доспехами, окутывает сила и мощь. Слабость после Перехода прошла; черная одежда и двуручный меч, которые я ношу на Другой Стороне, тоже ко мне вернулись.
Вышибала отступает назад, отводя глаза.
– Милорд Кассиэль, я даже не предполагал. Прошу меня простить.
Еще недавно я бы ликовал от ужаса, который внушает мое присутствие.
Теперь же он напоминает обо всем, чем я заслужил подобную репутацию.
– Прочь с дороги! – рычу я.
Он еще раз кланяется, повинуясь, и я вхожу в «Праздные руки». В темной таверне без окон разит дюжиной отвратительных запахов – смрад исходит от собравшихся здесь двадцати или около того демонов. Каждый в своем истинном обличье. «Праздные руки» – это безопасное убежище, невидимое для человеческих глаз.
Мало кто обращает внимание на мое появление, но из-за стойки на меня пялится Эйстибус[6]. Джинн, кажется, рад меня видеть, но не удивлен.
– Лорд Кассиэль. – Эйстибус сжимает мою руку. – Сколько лет, сколько зим!
– Пятьдесят лет, по человеческим меркам.
– Очень долго, и все же кажется, что это было вчера. – Джинн бросает взгляд на дверь в задней части общего зала. – Лорд Астарот[7] ждет…
– Я в курсе.
Пусть подождет.
– Как посчитаешь нужным, – медленно протягивает Эйстибус. – Какого тебе яда?
Это не фигура речи; не одна и не две бутылочки на полках помечены черепами со скрещенными костями.
– Вина, пожалуйста. Красного.
Эйстибус ставит передо мной бокал вина цвета запекшейся крови. От пояса и выше джинн выглядит как полный, богато одетый мужчина, вокруг его толстой шеи красуется множество дорогих украшений, а все пальцы унизаны сверкающими перстнями с драгоценными камнями. Ниже золотого пояса на талии его тело состоит из тумана, который тянется из лампы, замурованной где-то в фундаменте таверны. Ходят слухи, что Эйстибус проиграл пари Аклахайру[8].
– Надолго на Эту Сторону?
– Нет, – отвечаю я и делаю глоток вина. – На несколько дней.
«И потом все так или иначе закончится».
– А что насчет тебя? – спрашиваю я. – Как идут дела?
– В последние дни тут многолюдно. Что странно. В большинстве же случаев здесь только я и этот гнилой ублюдок.
Он дергает подбородком в сторону демона в конце барной стойки. Его голова покоится на полированной столешнице из красного дерева, а одна костлявая рука обхватывает кучу пустых рюмок.
Эйстибус ударяет кулаком.
– Эй! Ба-Магуйе![9] А ну убери свою чертову уродливую рожу с моей стойки.
– Отвали, – невнятно бурчит Ба-Магуйе. – Я работаю.
Эйстибус хихикает, но смех быстро стихает. Его золотистый взгляд мечется к задней двери, а затем снова ко мне.
– Не хочу давить, но лорд Астарот весьма непреклонно выразил свое желание видеть тебя немедленно.
– Уже пытаешься от меня избавиться? – улыбаюсь я. – Думал, мы друзья.
– Мы друзья, – соглашается Эйстибус. – Отсюда и предостережение. И надеюсь, ты мне тоже верный друг, а потому поторопишься и не позволишь отрезать мне яйца за то, что я не передал его сообщение.
– У тебя нет яиц, Эйстибус, – ухмыляюсь я, а затем хлопаю ладонью по стойке. – Да иду я, иду.
Я допиваю вино, и теперь десятки глаз – или то, что служит глазами, – следят за каждым моим движением, пока я пересекаю зал. Перешагиваю через хвосты и обхожу мерзкие лужи. У двери расправляю плечи и стучу один раз.
– Войдите.
В комнате темно, если не считать единственной черной свечи, горящей на богато украшенном столе. Роскошная мебель, обитая потертым бархатом, и антиквариат придают месту вид гостиной в старинном особняке. В скудном свете я различаю своего милорда Астарота, Предводителя Восьмого чина, Принца Обвинителей. Он развалился на диване, его черные перепончатые крылья плотно прижаты к телу, а загнутые кончики блестят за копной влажных спутанных волос. Он выглядит – и пахнет – как труп, вытащенный из болота. Мне требуется вся выдержка, чтобы не отшатнуться от его дыхания, наполнившего воздух удушающим смрадом.
Астарот поглаживает голову своей огромной белой змеи, которая обвилась вокруг дивана и наблюдает за мной черными глазами. Младшие слуги шныряют и поскуливают за пределами света, как крысы.
– На колени.
Я повинуюсь и падаю на колени посреди комнаты.
– Мой принц демонов, – протягивает Астарот, угроза сквозит в каждом слове. – Ты так прекрасен и совершенен в своей злобе… за исключением тех случаев, когда это касается ее.
«На этот раз ее зовут Люси…»
Я хороню крошечный лучик света, который горит в моем почерневшем сердце. Даже после столетий, во время которых я опустошал землю своей яростью, огонек еще не погас. Люси такая же яркая и красивая в этой жизни, как и в любой другой, но одинокая. Всегда очень одинокая. Я смею думать – надеяться, – что где-то в глубине души она меня оплакивает…
– Не оплакивает, – рявкает Астарот, копаясь в моих мыслях. – Неважно, сколько из ее жизней ты будешь волочиться за ней, как дворняжка, ты для нее мертв. Даже воспоминаний не осталось. Ты знаешь, что это правда.
Я знаю, что это правда. Но не могу оставить ее такой одинокой. Мне нужно знать, что она наконец обрела счастье.
«Тогда я смогу попрощаться…»
Астарот ухмыляется и широко распахивает крылья, обдавая меня новыми волнами собственной вони.
– Я вижу твое сердце. Ощущаю на языке вкус твоей ничтожной надежды. Ложь о твоем искуплении, которую ты положил к ее ногам, могла бы меня позабавить, не будь она настолько жалкой.
– Это время принадлежит мне, – говорю я, вызывающе вздергивая подбородок. – Одиннадцать дней. Ты поклялся мне…
«Чего стоит слово демона?» – спросила Люси. Ответ, разумеется, – ничего.
Астарот кривит черные губы.
– А как насчет твоего слова? Твоего долга? Пока ты теряешь время на Этой Стороне, твои легионы остаются без командира на Другой.
Я молчу. Мой курс ясен, и я не отступлюсь. Командир движется к цели до тех пор, пока не будет достигнута победа.
«Или пока не умрет».
Я быстро прогоняю эту мысль из головы, прежде чем Астарот пронюхает о моих намерениях. Должно быть, мне это удается, потому что демон разочарованно вздыхает и обнажает огромный меч, пристегнутый к поясу. Тот тускло поблескивает в мерцающем свете свечи.
– Тогда иди сюда.
Я знаю, чего от меня ждут. Возвращаю свою хрупкую человеческую форму, тело, которое было покрыто шрамами и переломано очень много лет назад. Астарот снова оставит их на моей коже, чтобы напомнить мне о моей слабости – о том, что, пока я в человеческом теле, он может меня уничтожить.
Я рассчитываю на это, но не сейчас.
Непоколебимый, я подхожу с высоко поднятой головой. По обе стороны от Астарота за мной наблюдают младшие слуги, ожидая, когда я проявлю слабость, жаждая урвать кусочек моего страха. Им ничего не достанется. Я мог бы уничтожить бесов одним словом или одним взмахом меча.
Обнажаю руку и протягиваю ее Астароту, как кусок жертвенного мяса.
– Ты истратил один день. Осталось десять. Мой подарок тебе.
Он проводит лезвием по плоти над запястьем, и я задерживаю дыхание, гадая, не отрубит ли он мне руку. Но рана остается неглубокая. Течет красная кровь, кажущаяся черной при скудном освещении. Боль яркая, но это ничто по сравнению с ранами, которые я получил столетия назад, при жизни, когда меня затащили в недра зиккурата и уничтожили тело и душу…
Я вырываюсь из плена кровавых воспоминаний, когда Астарот прикладывает лезвие плашмя к кровоточащей ране. Раздается шипение, причудливо вьется дым. Боль пробирает до костей, посылая волны жгучей агонии. Бесы раболепствуют и скулят. Но я даже не морщусь. Держусь стойко и позволяю Астароту получить свою плату.
Когда все заканчивается, я убираю руку, а вместе с ней принимаю и боль. Я наслаждаюсь ею.
Пока она принадлежит мне, а не Люси, чего я никогда не позволю, я могу это вынести.
От моего стоицизма у Астарота разочарованно сникают крылья. Его голод не утолен, но наш договор не нарушен.
– Оставь меня, – велит он, поворачиваясь ко мне спиной. – Иди развлекайся. Трать свое время.
– Благодарю, милорд.
Я склоняю голову и ухожу, оставляя в комнате вонь моей собственной горелой плоти. Прислужники скулят и пресмыкаются в тени у ног Астарота, как голодные бездомные собаки.
«Пускай они сдохнут с голоду».
– Кассиэль.
Я останавливаюсь и оборачиваюсь.
– Я знаю, ты веришь, что ее счастье – единственное доступное тебе искупление, но тебя ждет неудача. Она возненавидит тебя еще до того, как все закончится. Знаешь почему?
Человеческая кровь стынет в моих человеческих венах. Я ничего не говорю; существует лишь один правильный ответ – его.
– Потому что ты не сможешь скрыть от нее свою истинную сущность, – голос Астарота несет в себе тьму бесчисленных ночей. – Потому что твои злодеяния никто не сможет простить, даже она, пускай и сияет так ярко. Потому что ты принадлежишь мне. Твое черное сердце и твоя еще более черная душа – мои. – Он ухмыляется, обнажая гнилые зубы. – И я никогда тебя не отпущу.
5
Солнечный свет струился через открытое окно. Я проснулась, но сон о черноволосой женщине все никак не рассеивался. Он напомнил мне о других моих снах. Чрезвычайно четких, происходящих в различных эпохах далекого прошлого. Но события последнего сна, кажется, происходили гораздо раньше. В древности.
Я огляделась. Папин плащ валялся скомканный на диване, а Кассиэля нигде не было видно.
«Может быть, он мне тоже приснился».
Несмотря на рассыпанные по столешнице хлопья и пустую коробку из-под пиццы на кофейном столике, это казалось самым правдоподобным объяснением. Укол разочарования застал меня врасплох. Сильный укол, если уж честно. Кассиэль был груб и высокомерен, но обладал своим собственным странным шармом. И сексуальной привлекательностью, если быть совсем честной. Он был воином, и это проявлялось в каждой мощной линии его тела, в том, как он двигался, в мускулах, готовых к действию. От него исходили сила и опасность, но, вопреки всякой логике, рядом с ним я чувствовала себя в безопасности.
Но если Кассиэль порожден моим убитым горем разумом, то это означает, что все, рассказанное им о моем отце, – тоже плод воображения.
– Нет, – тихо прошептала я, поднимая плащ. – Я все еще верю, что ты здесь. Ты просто в соседней комнате.
Я вернула плащ в шкаф. Запах табака и одеколона приглушился экзотическим ароматом Кассиэля. Вдруг это все-таки было по-настоящему? Но где он, черт бы его побрал?
«Черт и побрал. Очевидно же».
Я проигнорировала язвительное замечание и застелила свою кровать. Заправила каждый уголок, разгладила каждую складочку, пока не стало казаться, что в ней никто не спал. Никто никогда здесь не спал, кроме меня. В последний раз я делила постель с парнем на втором курсе Университета Нью-Йорка.
Джефф Хастингс учился в моей группе и был таким же девственником, как и я. Мы решили покончить с девственностью вместе. Весь опыт оказался неуклюжим и неловким, но не совсем неприятным. Я даже задалась вопросом, не было ли между Джеффом и мной чего-то большего, но секс укрепил его уверенность в себе. Он поблагодарил меня за то, что я «оказала ему большую услугу», и остаток года провстречался с Синди Нгуен. Насколько мне известно, они теперь женаты и у них уже трое детей.
С того времени я сходила на несколько свиданий, которые ни к чему не привели. Я убеждала себя, что слишком сосредоточена на учебе для серьезных отношений. Но не успела оглянуться, как учеба закончилась, отец умер и я получила работу в «Оушен Альянс». Я зажила скромной жизнью: без происшествий, тихой, безопасной. Маленькой.
«Чистилище, созданное мною самой».
Зазвонил телефон, вырвав меня из размышлений. Видеозвонок от Коула Мэтисона.
Я улыбнулась и нажала зеленую кнопку ответа.
– Привет!
– Я тебя разбудил? – Он откинул упавшие на глаза светло-каштановые пряди. – В десять утра по твоему времени, в субботу?
– Не совсем. – Я рассмеялась. – Неужели я выгляжу такой невыспавшейся?
– Вообще-то нет. Ты выглядишь прекрасно. – Коул поправил квадратные очки в черной оправе. – В тебе что-то изменилось. Волосы распущены и взъерошены. Это даже сексуально.
Я смущенно коснулась своих волос.
– У меня… была длинная ночь.
– Оу? Пожалуйста, скажи мне, что ты наконец-то занималась взрослыми делами.
– Нет, ничего подобного. Просто сны мутные.
– Черт. Я надеялся, что тот парень с твоей работы… Как, говоришь, его зовут?
– Гай.
– Верно. Я надеялся, что этот Гай наконец-то вытащил голову из задницы и пригласил тебя на ужин, а после ужина вы решили вместе выпить. Ну а после выпивки перепихнулись…
– Хотелось бы. – Я уселась на диван и разгладила помятое платье, в котором и заснула. – Но Гай никуда голову не засовывал. У него нет недостатка в женском внимании, а я не давала ему повода меня заметить.
– Ага. Люси, ты удивительная. Это не так уж трудно заметить.
– Именно это ты и должен говорить. Ведь ты мой лучший друг. Как дела в колледже?
Я познакомилась с Коулом в Нью-Йоркском университете, и мой талантливый друг получил заветное место в Королевском колледже искусств в Лондоне. Прошел год, а меня до сих пор переполняла гордость за него.
– Работы хватает, но и для моего второго проекта время остается. – Коул отошел от экрана и вернулся со своим блокнотом для рисования. – Пятнадцатый номер в серии «Моя подруга Люси. Исследование».
Он поднял карандашный набросок, на котором безошибочно узнавалась я. Такой реалистичный, как будто Коул работал по фотографии, а не по памяти. Работа Коула, художника-портретиста, заключалась в том, чтобы не просто нарисовать человека, но и отразить его внутренний мир. Набросок точно отобразил мою внешность: лицо в форме сердечка, россыпь веснушек и каштановые волосы до плеч. Каждая черта проста и поразительно заурядна.
– Это с нашего последнего телефонного разговора, – сказал Коул. – Обрати, пожалуйста, внимание на тяжесть в твоем взгляде и красивую, но грустную улыбку.
– Не будь ты таким талантливым, я бы обиделась.
– Я переживаю, Люси.
– Знаю, но не устаю повторять, чтобы ты перестал.
– Ничего не могу с этим поделать. Все эскизы начинают выглядеть одинаково. – Он мягко улыбнулся. – Мне стоит переименовать эту серию в «Натюрморт с Люси».
Я потянула за торчащую из платья нитку.
– После ухода папы мне тяжело.
– Знаю, а еще знаю, какая ты.
– И какая же?
– Ты никуда не выходишь. И к тебе никто не приходит. Ты чересчур милая, во вред себе.
– Нельзя быть чересчур милой.
– Ты спросила, в порядке ли я, на похоронах твоего собственного отца. – Улыбка Коула смягчилась. – Я не жадный; готов поделиться твоей потрясающей красотой по крайней мере с еще одним человеком.
Мои мысли вернулись к Кассиэлю.
На Этой Стороне нет ничего, что мне нужно. Кроме тебя.
– Вау, – воскликнул Коул. – Что это было? У тебя лицо озарилось.
– Что? Нет. Это твое воображение…
Я осеклась, когда большой черный ворон влетел в комнату через открытое окно. Не закрывать которое настоял Кассиэль. Птица зависла в воздухе, затем увеличилась в размерах и как будто развернулась. В следующее мгновение в моей гостиной уже стоял Кассиэль, одетый во все черное. Черные джинсы, черные ботинки и черная куртка поверх выцветшей футболки с надписью «Metallica».
Коул взволнованно рылся в поисках карандаша и не слышал моего шокированного возгласа. Я с усилием моргнула, как будто это могло спасти мозг от короткого замыкания.
«Это на самом деле только что произошло?»
– Коул, мне нужно идти. Кто-то эм… в дверь постучал.
– Серьезно? – Теперь Коул улыбался от уха до уха, его взгляд метался между мной и блокнотом для рисования, пока рука быстро порхала над листом. – Расскажи.
– С кем ты разговариваешь? – требовательно спросил Кассиэль. Громко.
У Коула за стеклами очков округлились глаза.
– Вот черт, нежели я только что слышал?..
– Мне пора, люблю тебя, попозже перезвоню. – Я сбросила звонок и посмотрела на Кассиэля. – Серьезно?
Демон свирепо пялился в ответ.
– Наше дело носит частный характер, или я не упомянул об этом?
– Это был мой лучший друг, и я ничего ему не сказала. Он бы решил, что я сошла с ума. На самом деле я и сама не очень уверена, что это не так. Только что ты был… птицей?
– Ворон – мой аникорпус, – пояснил Кассиэль. – Своеобразный способ передвижения на Этой Стороне.
– Ох, ну разумеется. Аникорпус. Ничего необычного. – Я нахмурилась. – Откуда у тебя одежда?
– Вся материя – это энергия. Как только я обретаю одеяние, то манипулирую ее энергией и соединяю со своей собственной. Оно становится частью меня, точно так же, как энергии моих различных тел – ворона, демона, человека. Они все внутри меня. Я могу носить все, что захочу, по своему желанию.
– Ладно. Притворюсь, что все поняла. – Я заправила прядь волос за ухо. – Но, когда я тебя впервые увидела, на тебе определенно не было одеяния.
– Чтобы манипулировать энергией, нужна сила. На тот момент у меня ее не было.
– Разумеется. – Я покачала головой. – Погоди. Я раньше уже видела тебя в образе ворона. Когда впервые нашла. У меня был сон или видение о подвале в храме.
Кассиэль, занятый рытьем в моих кухонных шкафчиках, замер.
– Ты видела храм? – спросил он, не оборачиваясь.
– Мне показалось, что да, но я не уверена. Там было довольно темно. А еще много крови и… горя. Кажется, твоего горя.
Демон еще мгновение помолчал, а затем возобновил ревизию полок.
– Это потому, что мы стали связаны после того, как ты произнесла мое истинное имя. Моя сущность просочилась в твою. Ничего больше.
– Но это видение возникло до того, как я произнесла твое имя…
– Твои припасы неудовлетворительны, Люси Деннингс, – произнес Кассиэль, все еще стоя ко мне спиной. – Удивительно, как ты выживаешь на таком скудном пропитании.
Он менял тему разговора, но я не стала придавать этому значения, больше поглощенная тем, как мужское присутствие Кассиэля заполнило мою маленькую кухню. Я не жаловалась, что при первой встрече увидела его обнаженным, но обтянутое одеждой стройное, мускулистое тело выглядело особенно эффектно.
«И черный – это абсолютно его цвет».
Я оборвала свои похотливые мысли о демоне и прокашлялась.
– Погоди, а где именно ты обрел одеяние?
– Я вселился в мужчину моего роста и телосложения, пока он ждал в очереди, чтобы попасть в ночной клуб, – ответил Кассиэль, выныривая из моего шкафа с коробкой «Поп-Тартс»[10]. Он разорвал упаковку и позволил обертке из фольги упасть на пол. – Я не чудовище. Разрешил ему оставить себе нижнее белье.
– Ты в него вселился?
– Почему тебя это шокирует? В ваших фильмах и книгах мало правды о моем роде, но одержимость демонами, как правило, описана точно. – Кассиэль склонил голову набок. – Уриэль проболтался в свое время. Вся эта грязная история с монахинями в 1634 году.
Я едва не заскрежетала зубами, но взяла себя в руки.
– А ты не задумывался над тем, что почувствовал этот парень, внезапно обнаружив себя голым на публике?
Кассиэль тупо уставился на меня, жуя печеньку.
Я закатила глаза.
– Слушай, если ты собираешься стать лучше, тебе нужно научиться хоть немного сопереживать. И ты больше не можешь воровать. И вселяться в людей тоже, ради всего святого.
– «Лучше» будет недостаточно, Люси Деннингс. Учитывая масштабы моих прегрешений, для искупления потребуется нечто грандиозное. Кстати, ты подумала о моей проблеме?
– Эм… нет. Я проснулась, а тебя нет. И решила, что сама все выдумала.
– Пока ты «выдумываешь», мое время подходит к концу. На данный момент у меня осталось десять дней.
– Если у нас ничего не получится, ты навсегда останешься демоном?
Он довольно долго медлил с ответом.
– Да.
– Но что?..
– Довольно, – отрезал он. – У меня нет времени на твои бесконечные расспросы.
Я обхватила себя руками.
– Ты в плохом настроении.
– Я нервничаю, – ответил Кассиэль. – Я явился на Эту Сторону не для того, чтобы весь день сидеть в твоей крошечной квартирке. И, смею добавить, тебе тоже не следует этого делать.
– Что это должно означать?
– В твоем распоряжении весь Нью-Йорк, а ты прячешься здесь.
У меня обожгло щеки.
– Это неправда. Я хожу на прогулки и… занимаюсь всякими делами.
– Насколько мне известно, нет.
– Вообще-то тебе не следовало за мной следить.
Кассиэль пожал плечами, вгрызаясь во второе печенье.
– Ничего не мог поделать. Мне нужен был человек, который не пострадает от моего влияния. Твой свет еще не потушен. Пока.
– У меня есть свет?
Он с трудом сдерживал раздражение, как будто эта информация была общеизвестной, а не совершенно безумной.
– Между царствами живых и мертвых есть Завеса. – Кассиэль поднял свое печенье, изображая барьер. – Люди существуют на Этой Стороне. А мертвые – по Другую Сторону. Демоны толпятся как можно ближе к Завесе, чтобы выполнять свою работу с человечеством. Как мотыльки, привлеченные светом, голодные и отчаянно нуждающиеся в пище.
Я представила себе крылатые, извивающиеся тела в темноте, пускающие слюни на фоне тонкой занавески и пытающиеся добраться до людей по Другую Сторону.
– А ангелы? Они когда-нибудь переходят на Эту Сторону?
– Некоторые да. Если у них здесь есть незаконченные дела.
– Мой отец?..
– У него есть незаконченное дело. Он не расскажет мне, в чем оно заключается, так что не спрашивай.
Я вздрогнула от резкого тона Кассиэля, чувствуя себя как отчитанный ребенок. Меня бесило, что любое взаимодействие с моим отцом проходило через демона, тогда как мне ужасно хотелось остаться с папой наедине и высказать ему все, что не успела при жизни.
Тесное пространство наполнилось душным, горячим напряжением, пока тишину не прорезал низкий, с нотками нежности голос Кассиэля:
– Твой отец говорит, что сожалеть не о чем, Люси. Все, что осталось недосказанным между вами, он читает в твоем сердце.
От слез защипало глаза.
– Правда?
– Правда.
Я судорожно вздохнула.