Иль Фарг. Невестка Эмира Соболева Ульяна
Мой палач поставил перед моим носом стакан воды и положил на тарелку кусок мяса и хлеба.
– Ты будешь все это видеть, ты будешь чувствовать аромат еды, но она испортится на твоих глазах. Ее сожрут насекомые, а воду выпьют птицы, а ты так и сдохнешь от голода.
Больше никто не пытался защитить мусульманского мальчика. Они уходили из сожжённой деревни. Им больше нечего было здесь делать, свою миссию они выполнили – превратили поселение в пепел, в город-призрак.
Но я не умер. Наоборот, я очень хотел выжить. Невероятно хотел выжить и найти эту мразь, отомстить, сожрать его живьем и обглодать его кости, пока он будет еще живым. Да, на моих глазах воду опрокинули птицы, они же сожрали еду. Я мог только смотреть и сходить с ума от голода и жажды.
А потом… потом я понял, что на меня началась охота. Ворон со сломанным крылом, с длинным клювом и черными лапами. Он ходит вокруг и ждет… прикидывает, насколько я опасен для него и может ли он напасть на меня. Я же прикидываю, что будет, если подпустить его близко, позволить сесть на свое лицо и… и впиться в него зубами. Кто из нас победит?
Много часов я притворялся мертвым. Старался не дышать и не шевелиться. Птица ходила вокруг меня и не решалась подойти, потом села мне на голову, трогала мои волосы, клевала в лицо. Я позволил ей спуститься и усесться на мою скулу, так как голова была запрокинута назад, и когда ворон сел возле моего рта, я вцепился в него зубами со всех сил.
Я оказался хитрее, проворнее, и я победил. Я жрал его мясо вместе с перьями, я пил его кровь и не выпускал из челюсти, пока не осушил досуха. В ответ он мне чуть не выклевал глаз…
Благодаря ворону я продержался еще несколько суток, меня нашел старик-пастух, он откопал и вытащил мое истощенное тело. Потом отвез к тете Самиде, и та выхаживала меня очень долго и очень настойчиво. Отпаивала травами, кормила из ложечки, учила заново ходить.
Я был ей благодарен, и я готов был за нее умереть. Самида заменила мне мать. Именно поэтому я согласился на брак с Зубейдой, беременной от какого-то ублюдка родственника. Которого казнили ее же родные.
Шлюха, которая старше меня на пять лет. Я помню нашу первую брачную ночь, когда меня заставили переспать с ней, а потом показывать окровавленную простыню в окно. С брюхатой сучкой, которую я презирал. Меня, шестнадцатилетнего мальчишку с израненной душой и изуродованным телом. Мальчишку, который знал и понимал, какое он чудовище, и что ни одна женщина в здравом уме не полюбит его и не пойдет за него по доброй воле.
– Племянник, сынок мой, мой красивый и сильный мальчик. Ты должен спасти семью Ибн Беев. Только ты можешь вернуть нам былое могущество и власть. Готов ли ты пожертвовать ради нашего рода?
– Что я должен сделать, мама Самида?
Она знала, что я не могу отказать ей, знала, что однажды я поклялся на крови, что для меня ее слово будет закон. Тогда в шестнадцать все еще было слишком острым, слишком ярким.
– Бархамы наши враги. И мы в огромном долгу перед ними… Но Аллах есть на свете, и он все видит и карает гневом своим подлых людей. Как и их покарал. Дал им бесстыжую дочь и развратного братца-ублюдка, который обесчестил ее.
– Аллах велик и справедлив! – сказал я и поцеловал ее руку. Я помнил, как эти руки мазали мазями мои гниющие раны от ожогов и бинтовали мое тело.
– Особенно когда вкладывают месть правосудия в руки свои подданных. Чтобы погасить все долги, мне нужен ты, мой дорогой.
– Что я должен сделать?
Повторил еще раз.
– Жениться на Зубейде Бархам и признать ее приплод своим. Бархамы погасят наш долг и отдадут огромное приданое за свою бесчестную дочь.
Я стиснул челюсти и кулаки и опустил голову.
– Ты должен, мой мальчик. Иного пути у нас нет. Бархамы могут пустить нас по миру. Они уже прислали судебных приставов и наш дом… наш очаг, наше родовое поместье может перестать принадлежать нам.
– Но как? Мама Самида, как я женюсь на ней? Что… что я покажу в первую брачную ночь. Ведь крови не будет… мы будем опозорены и обесчещены!
– Ну так сделай так, чтобы кровь была!
И встала со своего кресла.
– Свадьба будет послезавтра, готовься, сынок. И… и я дала слово, что этот ребенок родится, и мы дадим ему свое имя.
– Ибн Беи всегда держат свое слово, мама. И мы сдержим. Я дам свою фамилию ее сыну.
И кровь была, потому что я взял ее там, где эта потаскуха оказалась девственной. Не все свои дырки она отдала своему любовнику. Грязная дрянь ластилась ко мне, соблазняла. Она думала, что перед ней сама невинность, а перед ней был развратный дьявол, познавший все извращенные формы удовольствия с проститутками и шлюхами.
Мама Самида на многое закрывала глаза, лишь бы ее мальчику было хорошо, и он получал удовольствие. Наслаждение эмира Ахмада Ибн Бея превыше всего.
Когда Зубейда увидела мой член, чуть не заорала от ужаса, а я злорадно засмеялся и, схватив ее за волосы, поставил на колени. Она сосала и заливалась слезами, перепачканная слюной и соплями, а потом я поставил ее раком и вошел в ее узкую задницу без подготовки… Ведь мама Самида просила кровь. Я подарил ей пятна крови на белой ночнушке невесты.
Я сдержал свое слово.
И не навредил ее плоду. Больше ни разу не притронулся к ней. После родов сослал в дом для прислуги. Она умерла от пневмонии, спустя год, я даже не помню, как она выглядела, потому что ей было запрещено входить в дом и попадаться мне на глаза. Как и запрещено было видеться со своей семьей. Они увидели ее только на похоронах, увидели ее и своего внука. Мне было семнадцать, а ему исполнился год. И он называл меня отцом, а я называл его сыном и ни разу за всю его жизнь не дал ему узнать, что это не так. Слово Ибн Бея бесценно!
Потом тетя женила меня на Маре. Ее звали Лейла, но все с детства называли Мара.
– Она кроткая и молчаливая. Она подарит тебе счастье, сынок. А ее семья – одна из богатейших семей нашего города.
– Надеюсь, она не беременна от своего конюха?
Мрачно спросил я, и тетя потрепала меня по плечу.
– Нет, мой лев. Лейла чиста и невинна. Она немного замкнута в себе и странна. Родители ищут ей достойного жениха.
– В чем подвох, мама Самида? Ей двадцать, и она все еще не замужем.
– Какая разница, сынок? Она хорошая девушка из прекрасной семьи. Это чудесная партия, поверь.
И я поверил, даже восхитился невестой с длинными черными волосами и влажными карими глазами. Мне даже подумалось, что, возможно, и у такого урода, как я, будет семья. Возможно, у меня появится моя женщина.
Но я ошибся.
Хотел, чтоб было по-другому, не так, как со шлюхами. Раздел ее, потом разделся сам. Она осмотрела меня с ног до головы и выблевала весь свадебный ужин.
– Не видела ничего уродливей…, – вскрикнула и попятилась к стене, – вот это! – показала пальцем на мой член. – Вот этим ты меня… нет! Это слишком жутко!
Ночью, пока я брал ее, она молилась и смотрела в потолок, а потом обратила взгляд на меня и прохрипела:
– Дьявол! Какой же ты уродливый ублюдок! За тебя можно было выйти только за деньги! Когда я смотрю на тебя, я содрогаюсь от ужаса и от боли!
Я не ударил ее… нет. Я просто доказал ей, что я на самом деле дьявол и она не ошиблась. Она орала мне проклятия, а я смеялся и трахал ее во все дырки. И снова первый и в последний раз. После ночи с ней я начал завязывать им глаза.
Потом я узнал, что она ждет ребенка… Моего ребенка. Я подарил ей золотые браслеты, кольца, много новой одежды. Я думал, что, может быть… может быть, она перестанет считать меня уродом. Может быть, у нас что-то получится. А она выпила какой-то дряни, чтобы убить в себе нашего ребенка.
Девочки родились слепыми. Последствия химии, которую она хлебнула и которой выжгла и себе желудок. А я увидел их и… и понял, что убью любого, кто посмеет причинить им боль. Взял на руки и понял, что впервые чувствую в своей груди сердце, и оно содрогается, когда я касаюсь губами нежных волосиков на макушке.
И я впервые ощущаю, что значит любить живое существо.
– Ахмад!
Вздрогнул от того, что услышал свое имя ЕЕ голосом. Она никогда раньше его не произносила.
– Да.
– Можно войти?
Обернулся – стоит на пороге в длинном бирюзовом платье и аккуратно завязанном хиджабе. ЕЕ глаза огромные и чистые, как синее небо. Ее кожа отливает перламутром, и от ее красоты у меня сжимает грудную клетку. Впервые пришла ко мне.
– Войди!
Сказал глухо и поставил бокал с виски на стол, откинулся на спинку кресла, сунул в рот сигарету и поднес к ней золотую зажигалку. Она прикрыла за собой дверь. До меня донесся тонкий аромат духов и запах тела, от которого задрожали ноздри и тут же потянуло в паху. Еще одна, считающая меня уродливым ублюдком и сатаной.
– Как… твоя дочь?
Вскинул бровь и склонил голову к плечу, затягиваясь сигаретным дымом.
– Тебе, правда, интересно?
– Да… я хотела узнать, как она себя чувствует и… хотя бы узнать их имена, спросить о них у вас… тебя…
– Подойди ко мне.
Голубые глаза смотрят на меня с недоумением. Она явно взволнована, и мне странно видеть ее у себя, странно слышать от нее какие-то вопросы. Более того, я сейчас взбудоражен воспоминаниями, и в груди у меня горит адский пожар. Эта попытка поболтать раздражает и не нравится. Она отдает лицемерием. Подошла вся преисполнена ожиданий, что я отвечу.
– Знаешь, зачем я на тебе женился, Аллаена?
Молчит… в глазах появилась легкая искорка страха.
– Мне не нужно, чтобы ты болтала, задавала вопросы и пыталась со мной поговорить. Стань на колени.
Стоит и не шевелится.
– Покорность? Помнишь?
Опускается на колени, и теперь ее нежное лицо напротив моей ширинки. Сдернул с нее платок и сунул ей в руки.
– Твой рот мне нужен не для того, чтобы ты болтала. Завяжи глаза и открой его пошире!
В голубых омутах взметнулась ненависть, и я ощутил, как она отдалась резонансом боли в моей груди. Вот теперь все по-честному.
Глава 12
Осторожно отстранилась и посмотрела прямо в черные глаза. Какие они мрачные, тяжелые. Каждый раз имеют другой оттенок. Никогда не бывают одного цвета. Вот и сейчас – они каштановые, прозрачные, и вокруг зрачка черные лучи расходятся к краям. Меня в них тянет изо всех сил, как в дьявольский лабиринт, и так странно видеть свое отражение в его зрачках.
– Смерть – это слишком просто…
Прищурился, внимательно меня изучая, но улыбка не пропадает. И мне кажется, я так зависима от его реакции. Она так важна мне. Как в детстве ребенок ждет одобрения родителей, так мне необходима его поддержка. Это ощущение, что мы на одной волне.
– Я хочу, чтоб они жили. Ведь умереть можно только один раз.
У. Соболева. «Жена Хана»
Швырнул ей шарф.
– Завязывай.
Покорно опустилась на колени. Но в этой покорности столько бесовства, столько ненависти и ярости, что меня разрывает в ответ. И похоть застилает глаза. Адская. Нечеловеческая. Я ее не просто хочу. У меня к ней зверская ненасытность, какой-то запредельный голодный инстинкт. Если не отгрызу кусок ее боли и стонов, не выдеру когтями – сейчас сдохну. Трясет всего. Так трясет, что, кажется, вырубит на хрен.
Я познал все виды похоти. Я никогда не отказывал себе в плотском удовольствии. Во мне всегда жил ненасытный зверь, который ждал свою добычу, чтобы разорвать. Нет ничего, что я бы не испробовал. Женщины всех мастей, внешности, цвета кожи, телосложения. Я мог купить любую, взять любую. Приобрести или получить в подарок.
Одно оставалось неизменным – повязка на их глазах и покорность подо мной, когда я отдаю приказы. И стоны боли вкуснее стонов страсти, потому что они честные. Ненавижу, когда передо мной разыгрывают оргазм, лучше плач от страданий и честные крики.
Но с ней все было иначе. С ней я хотел большего.
Смотрел, как завязывает глаза, как дрожат ее руки, и понимал, что эта покорность наиграна. На самом деле она не собирается подчиняться. Могла бы, всадила бы нож мне в сердце.
А еще всколыхнулась ненависть за ее вопросы. Потому что… потому что никто и никогда не спрашивал. Всем было насрать. И ей насрать. Она просто играет в какую-то игру, и я хочу понять, в какую. А точнее, нет, не хочу. Я просто буду играть в привычную мне.
Надавил на щеки, заставляя открыть рот и взять мой член.
– Убери зубы! И скажи ааааа! – рыкнул и схватил за светлые волосы. От одной мысли, что этот нежный рот сейчас сомкнется на моей уродливой плоти, затряслось все тело. Такая абсолютная красота и мое уродство. Смотри… еб*ный сукин сын, я трахаю твою дочь в рот. Так, что она плачет и захлебывается, она вот-вот выблюет свои кишки, и из ее глаз текут слезы, а по подбородку стекает слюна. Я не жалею ее. Я ее долблю со всей дури в самую глотку. По самое яйцо так, что оно шлепает по ее челюсти. Она цепляется за мои ноги, за мои штаны, она захлебывается и плачет, а я ее еб*. Она моя дырка, моя сука, моя! Ты переворачиваешься на том свете? Как тебе моя кровная месть?
Потом обеими руками за затылок и в самую гортань, прижимая к паху, и кончаю с адским ревом, спуская прямо ей в горло. Она захлебывается, повязка сбилась с одной стороны, но ее глаза крепко зажмурены, и тушь потекла по щекам. Внутри все сжимается и выкручивается, там, где сердце становится больно, и я закрываю глаза, чтобы не видеть.
Мне не хорошо… я кончил, но мне не хорошо. Я словно побывал в собственном аду, и меня всего трясет от разочарования, ведь облегчения нет. Впервые нет. Мне не доставляют удовольствие ее слезы, меня не возбуждает ее гримаса мучения и позывы к рвоте.
А ее заплаканное лицо заставляет чувствовать себя подлой мразью, и за это мне хочется ее ударить. Замахнулся… но опустил руку, оттолкнул от себя плачущую и перепачканную слюной и спермой. Всего лишь девка. Всего лишь сосуд для моей спермы, не более. Пусть не пытается стать чем-то большим и не лжет мне.
– Прежде чем захочешь поговорить, помни, для чего предназначен твой рот.
Молчит, ничего не говорит, но я знаю, что проклинает. Поздно, девочка, я давно проклят. Становись в очередь с теми, кто хочет моей смерти. Аллаена, как же подходит тебе твое имя. Оно создано для тебя.
Развернулся и пошел к двери… и вдруг услыхал.
– Как твоя дочь?
Медленно повернулся… она стянула повязку, сидит на полу вся в слезах, тяжело дышит, но нагло смотрит мне в глаза.
– Она в порядке.
Отвечаю и смотрю, как девчонка поднимается на ноги. Она пошатывается и вытирает рот ладонью. Нет, она не выглядит жалкой, сломленной и раздавленной.
– Как ее зовут?
– Тебе было мало? Или ты плохо слышишь, Аллаена?
– Ты использовал мой рот так, как ты хотел, а теперь ответь на мои вопросы. Я была покорна и заслужила ответы. Я хочу знать, как зовут твоих дочерей.
Что ж, она, и правда, была покорной. Я отвечу. Почему нет? Если ей хочется знать.
– Асия и Аят…
– Кого я спасла?
– Асию…
Не знаю, почему я отвечал на ее вопросы… наверное, потому что сейчас мне не казалось, что они лживые и мерзкие. А еще она напомнила мне, что, и правда, спасла мою маленькую девочку… Резко подошел к ней и схватил за локоть, дернул к себе. Мне не нравилось… не нравилось ощущать чувство вины перед ней. Перед грязной дочерью моего лютого врага.
– Что это за игра? Во что мы играем, Аллаена?
– В мужа и жену, разве нет?
Нагло спросила и вздернула подбородок, все еще выпачканный слюной, и я невольно достал платок. Сам не понял, как вытер ее рот, провел платком по скулам, осушая слезы. Какое ослепительное у нее лицо. Как невыносимо она красива. Смотришь, и, кажется, режет глаза, хочется смотреть бесконечно. Вспухшие губы, мокрые ресницы, курносый носик.
– Разве я не могу узнать человека, который стал моим мужем?
Она говорит правду сейчас? Ей, и правда, хочется знать?
– Зачем?
– Чтобы понять…
– Что именно ты хочешь понять?
– Почему ты такой?
– Какой?
Меня раздражал этот диалог и в то же время завораживал. Я не мог и не хотел его прекращать. Меня впервые спрашивали обо мне. Это было необычно. Вызывало любопытство и желание ответить. Вместе с подозрительностью. Но ответить все же хотелось.
– Холодный, злой, мрачный… жестокий. Люди не рождаются такими.
– Верно. Не рождаются. Их такими делают другие люди.
Провел большим пальцем по ее нижней губе, по скуле, убрал влажные волосы со лба. Мне нравилось ее касаться. И вот за это очень хотелось снова причинить боль. Потому что НЕ ДОЛЖНО нравиться. Не должно!!! Мать ее!
– Кто-то был жесток с тобой?
От этого вопроса по всему моему телу прошла волна дрожи.
– Это не твое дело!
– Ты злишься, потому что я права?
– НЕТ! Потому что суешь свой нос куда не просят! Знай свое место!
– Если… если ты хотел, чтоб я была жалкой и ничтожной, зачем ты женился на мне? Зачем дал мне свою фамилию?
Я и сам не знал ответ. Точнее, знал и ненавидел себя за него. Потому что я хотел, чтобы она принадлежала полностью мне. На некоем ментальном уровне, чтоб мне была отдана ее душа. Не ответил, развернулся и пошел к двери.
– Я буду покорной, если, и правда, стану твоей женой… а не шлюхой!
Распахнул дверь и выскочил из комнаты, силой захлопнул ее и прижался лбом к стене. Отчего-то ее слова стояли в ушах, отчего-то мне стало трудно дышать, и сердце билось где-то в горле. Я не привык с ними разговаривать. Я не привык им отвечать. Мне никто не говорил, что хочет стать моей женой…
Глава 13
Начало отпускать, словно сразу стало легче. Он позволил себе утонуть в ярко-голубых глазах, броситься в них, нырнуть с победным рыком, с самозабвенностью, на которую не был никогда способен.
Наклонился к ней и медленно провел языком по приоткрывшимся губам, пробуя на вкус эти слова, от которых по всему телу проходила невыносимо чувствительная дрожь. Он никогда раньше их не слышал. Ни от кого… кроме матери. Но если от нее они былиболее чем естественными, святыми, неприкосновенными, то от маленькой, по сути чужой девочки, которая оказалась его женой самым идиотским и непостижимым образом, которую он изначально воспринимал, как дешевый мусор, который выбросит без сожаления, как только ему надоест… не ожидал, что когда-нибудь ощутит вспышки ослепительного счастья от каждой буквы в этих запрещенных словах.
У. Соболева. «Жена Хана»
Я проснулась от криков и возни во всем доме. Бегали и сновали слуги, кто-то что-то ронял, переговаривался. Обычно всегда тихо. Ахмад не любит громких звуков. В доме должна быть гробовая тишина. Ни музыки, ни громких голосов, ничего. Иногда мне казалось, что я живу в красивом склепе. Очень красивом и таком же мертвом, как и его хозяин.
Наверное, с ним случилось что-то очень жуткое, что-то, что сделало его монстром… Я помнила слова о том, что людей монстрами делают другие люди. Это был момент ЕГО откровения со мной. Момент странной истины, которая открывала мне глаза и туманную завесу его прошлого.
Момент истины после ужаса, который он сотворил со мной. Горло до сих пор першило и саднило после грубых вторжений, болело небо. Я вздрагивала от гадливости, когда вспоминала, как он жадно и грубо брал мой рот. Он насиловал его без малейшей жалости. И он прекрасно понимал, что причиняет мне страдания. Нет… я не видела ни его органа, ни его лица. Плотная завеса перед глазами, и только ощущение поршня во рту и безжалостных рук на затылке, пока толкается в самую глотку, вызывая спазмы.
Но я решила терпеть. Я решила, что старая ворона права – я должна терпеть, я должна быть покорной и заставить его разочароваться, заставить остыть ко мне. Такие, как он, загораются ненадолго. И нет, здесь вряд ли поможет соблазнять… это не та тактика, потому что этот мужчина сосредоточен только на себе, на своих желаниях, на своем удовольствии, и удовольствие женщины его волнует в последний момент. Он получает оргазм от ее страданий.
Вспомнила, как старуха пришла ко мне, и мое сердце забилось прямо в горле от страха. Эта женщина внушала суеверный ужас. Высокая, худощавая с вытянутым лицом, довольно привлекательным для ее возраста, ухоженным, холеным. Волосы скрыты под хиджабом, красиво повязанным на ее голове и украшенным брошью с дорогими камнями. Черные глаза подведены карандашом, ресницы накрашены, брови красиво изогнуты. Ведьма следит за собой. Она одета во все черное, как будто соблюдает траур. На ней элегантное платье чуть ниже колен, на шее золотые цепочки разных размеров, украшенные кулонами в виде полумесяцев.
В ее глазах я увидела адскую ненависть. Не неприязнь, не отчуждение, а именно черную и страшную враждебность, словно она меня знала и ненавидела за что-то конкретное. Вот почему я ей поверила и поняла, что она говорит правду – она хочет от меня избавиться.
Что ж, я тоже мечтаю избавиться от них всех.
Превозмогая спазмы и отвращение, глотая его семя и слезы, я сумела заставить его обернуться и ответить мне. И это было впервые – заинтересованность в его взгляде и растерянность. Он не ожидал, что я спрошу. О его дочерях. И мне вдруг показалось, что раньше никто и не спрашивал.
Я хочу… хочу познакомиться с ними. Приблизиться и понять, какие они – дети, к которым неравнодушен самый жуткий человек из всех, кого я когда-либо знала.
В этот момент в дверь постучали, вначале негромко, а потом очень сильно и требовательно. Я встала с постели и не спеша подошла и отворила. На пороге стояла Лами – жена Рамиля. Она грубо оттолкнула меня в сторону и вместе со слугами вошла в мою спальню.
– Обыскать! Перерыть здесь все!
– Что вам нужно? – вскрикнула я, закрываясь руками и видя, как зыркают на меня слуги.
– Не твое дело! Пошла вон!
Прикрикнула на меня молодая женщина и высокомерно вздёрнула подбородок.
– Как вы смеете врываться ко мне!
– Значит есть причина! Лучше помолчи… Хотя нет, лучше скажи мне, какой сукой и тварью надо быть, чтобы прыгнуть из объятий сына в объятия к его отцу?
Она приблизилась ко мне, осматривая с ног до головы. Худая, высокая, с миндалевидными карими глазами, длинноватым носом с горбинкой, резко очерченным скулами и крупными губами. Она казалась одновременно и красивой, и грубоватой. Ее верхняя половина тела казалась более длинной по сравнению с нижней. Казалось, что у нее почти нет груди и весьма крутые бедра.
Зато очень длинная шея, на которой красуются ожерелья из натуральных камней.
– Отец будет побогаче, да? Хитрая лживая неверная!
– А сын сойдет, если отец тебя отверг?
– Тыыы! – зашипела она и сделала шаг ко мне, но я даже не подумала отодвинуться в сторону.
– Ты временное явление! Ты просто ошибка и… очередная. Третья по счету. Поняла, кто ты?
– Ты злишься, потому что третьей хотела быть ты?
Замахнулась, но я перехватила ее руку и оттолкнула от себя.
– Уходите из моей комнаты! – тихо сказала и указала ей на дверь.
– Вначале мы найдем то, что ты украла!
– Что?
Я посмотрела, как слуги переворачивают мои ящики, роются в шкафах.
– Я ничего ни у кого не воровала. Что за бред?
– Алчная дрянь, такая, как ты, способна на все!
Я смотрела, как они продолжают выкидывать все на пол, как перетряхивают аккуратно сложенное постельное белье, заглядывают за шторы. И вспоминаю, как Азиза рассказывала мне о Лами.
«Хотеть выйти за хозяин. С детства была обещана в жены. Но хозяин отказать в последний момент и взять потом тебя, а ее выдать за Рамиля.
– Почему отказал?
– Этого никто не знать. Господин захотеть тебя.
– Лучше бы ее хотел… а меня оставил в покое.
– Рамиль бы не женился на тебе, госпожа. Он врать. По нашим законам брак, заключенный у вас, ненастоящий. Его не признают у нас в нашей стране.
– Тогда зачем он это сделал?
– Не знать, госпожа. Может быть, чтобы отец признать его взрослым и дать денег из наследства. Не знать на самом деле.
– А… зачем Ахмад женился на мне?
– И этого я тоже не знать… Осторожно с Лами, она злая и мстительная. Она ненавидеть тебя за Ахмада. Она хотеть стать его женой.
– Она любит его?
– Нееет! Нет! Она хотеть стать женой эмира. Это значит родить принцев. Это значит быть богатой и знатной»
Слуга взвизгнул, что-то вытащил из-под матраса и подбежал к Лами, показывая ей.
– Ах ты сука! – зашипела она, оборачиваясь ко мне, сжимая в руке длинную толстую золотую цепь. – Это ты украла у меня золото! Ты – подлая гадина! Воровка!
Она что-то крикнула на своем языке, и меня схватили за руки. Служанки что-то шептали, переглядывались, отшатываясь от меня, как от прокажённой.
– Я не виновата. Я не трогала золото! Пожалуйста!
Но меня никто не слушал, они тащили куда-то прочь из дома. Все слуги и члены семьи собрались на улице и смотрели. По их равнодушным, а моментами и радостным лицам я поняла, что мне никто не поможет. Они все против меня, они все меня ненавидят, потому что я чужая, потому что я имею другой цвет кожи и глаз, и не говорю на их языке, и не молюсь их Аллаху.
Сколько в этих лицах непонятного мне и дикого. Никто из них не звонит в полицию, никто не пытается остановить Лами и тех, кто тащат меня прочь от дома. Словно для этих людей это норма, когда с кем-то так обращаются.
– Ахмад! Нет! Пожалуйста! Ахмад!
Задрала голову вверх в надежде увидеть Ахмада. Впервые в надежде его увидеть, но его нигде не оказалось, только она – «черная ворона» Самида стояла на балконе и смотрела вниз, смотрела, как меня тащат куда-то к сараю.
– Самида! – крикнула, и женщина встретилась со мной взглядом. Жестким, колючим, полным неприязни и злости, – Вы ведь знаете, что я ничего не брала. Вы ведь знаете! Скажите им! Куда меня ведут? Где… где ваш племянник?
– Он уехал! – прошипела Лами и толкнула меня в спину, – А когда приедет, ты уже будешь без рук и на хрен ему не нужна. Так, кажется, у вас говорят. Зачем ему безрукая? У нас за воровство рубят кисти. Выживешь – может, тебя тогда отпустят домой. Ты же хотела домой, а, славянка? Хотела? Вот и поедешь. Только и там ты больше никого себе не найдешь. Убогая… теперь ты станешь жалкой и убогой.
Я вдруг увидела у окна фигуру Рамиля, и во мне запылала надежда. Вот оно мое спасение. Конечно же. Надо было звать его. Он спасет меня от этого безумия.
– Рамиль! Прошу тебя! Рамиль!
Сейчас он спустится и скажет им всем. Он не позволит. Они же слушаются мужчин в этом доме. И он действительно спустился, я увидела, как идет быстрым шагом в нашу сторону, как приближается к нам.
– Рамиль! – всхлипнула и заплакала, – Они… они нашли у меня в комнате золото, но я его не брала. Ты же знаешь меня. Ты знаешь, что я не воровка. Рамиль… защити. Пожалуйста!
– Зачем ты украла золото, Аллаена? Зачем ограбила мою жену? Отец дарит тебе мало подарков? Или ты хотела продать украшения и сбежать? М?
Что? Что он такое говорит? Мне кажется. Это не может быть Рамиль. Это неправда. Мне слышится. Мне снится весь этот кошмар.
– Я не брала, Рамиль… это не я.
– А кто? Золото нашли у нее в комнате, Рамиль! Под матрасом! Она украла мои кольца и серьги, мои цепочки и кулоны! Ты знаешь наши законы. Их принимал твой отец. За воровство немедленно отрубить прилюдно руки! При свидетелях, которые могут все сказать! У меня десятки свидетелей, что золото нашли в ее комнате!
– Мне подбросили, Рамиль… прошу. Спаси меня…
Взмолилась, но вдруг увидела на его лице… какое-то странное выражение. Нет, не жалость, а… триумф? В его глазах я увидела триумф и злость. Какую-то бессильную и радостную ярость. Он вдруг наклонился ко мне и прошипел.
– Хотела домой? Вот и поедешь… нечего было соблазнять моего отца… сука!
Отшатнулась и зашлась от паники, от понимания, что меня никто не спасет, что никто не станет между мной и палачами. Внутренности скрутило в узел, они как будто загорелись, как будто задымились от ужаса, от понимания, что сейчас произойдет. Меня затащили в какой-то сарай, швырнули на пол.
– Все произойдет прилюдно. Все произойдет при вас. Эта женщина! – Лами указала на меня пальцем, – Она украла у меня фамильные украшения и золото, подаренное мне на свадьбу. Украла и спрятала в своей комнате в надежде, что никто не найдет.
В этот момент из толпы выскочила Азиза и бросилась к Лами. Она что-то закричала на их языке. Она норовила стать между мной и ними, но ее грубо отшвырнули, толкнули ногами. Потом Рамиль схватил ее за шкирку и потащил к дверям, вышвырнул наружу и захлопнул их. Я разобрала только одно – это имя моего мужа. Она пыталась вырваться и броситься к ним, пыталась зацепиться за дверь, но ее ударили в живот и просто выбросили на землю.
– Несколько лет назад в этом доме были приняты законы, которые неуклонно выполняют все члены этой семьи, все слуги и все, кто живут в этом доме. Ибн Беи не станут позориться и звать полицию, не станут сдавать виновного правосудию, они вершат его сами, и оно страшнее любой тюрьмы. За прелюбодеяние – забросать камнями, за воровство – отрезать кисти рук, за оскорбление хозяина – язык, за попытку украсть и сбежать – отрубить руки и ноги. Такова цена иметь все блага этого дома и этой семьи. И не важно, кем приходится виновный. Он будет наказан!
Она произнесла это намеренно на моем языке. Намеренно, чтоб я поняла каждое слово, сказанное ею.
– Фарух, приступай! – кивнула здоровенному детине, и он взял топор у стены. От ужаса у меня задрожали колени, пополз холод вдоль позвоночника и заломило каждую косточку на теле. Как будто они стали ватными.
Меня заставили стать на колени, схватили за руки и положили их на какой-то ящик. Трое держали сзади, а один схватил за руки и вытянул их так, чтобы они полностью были доступны палачу. От дикого страха у меня отнимались конечности, и, казалось, я уже не чувствую этих рук, не ощущаю своих ног, и все мое тело стало невесомым.
Читать бесплатно другие книги:
