Иль Фарг. Невестка Эмира Соболева Ульяна

Глава 17

– Я хочу поехать с тобой.

Не оборачиваясь, застегнул первые пуговицы рубашки, а она соскочила с постели в прозрачном пеньюаре и, оказавшись перед ним, растрепанная, еще не остывшая после сна, пахнущая их адским сексом ночью, сама застегнула еще одну пуговицу.

– Возьми меня с собой.

Бредовая просьба. Если бы его попросила любая другая женщина, он бы оттолкнул ее от себя, как надоедливое насекомое.

– Тебе там не место.

– Почему?

Не смотрит ей в глаза. Так проще отказывать. Последнее время это стало невыносимым наваждением. Ощущение, что он не может сказать ей «нет». Особенно если она смотрит на него вот так. Снизу вверх, заглядывая ему в глаза, чуть приоткрыв свой розовый рот, привстав на носочки, чтобы хоть немного до него дотянуться.

– Потому что я так сказал.

У. Соболева. «Невеста для Хана»

Раньше я не каталась на лошадях. Разве что на пони в детстве. Эти благородные и невероятно красивые животные испугали своим видом, своей статью и красотой. Слуги вывели их из конюшни, и я забыла, как дышать, от невероятного великолепия этих коней. Ничего более прекрасного я в своей жизни не видела, особенно так близко.

– Его зовут Шейх. – Ахмад взял под уздцы жеребца. – Его родители чемпионы мира Эрайса и Рин. Он достался мне вместе со своей сестрой в подарок от шейха Эль Камина.

– А… ее как зовут?

Я посмотрела на красивую тонконогую молодую кобылу с длинной белой гривой, которая дико сочеталась с черным окрасом. Ее ноздри трепетали, а глаза огромные и глубокие, прикрытые длинными ресницами, были настолько чарующими своей человечностью, что у меня мурашки пробежали по коже.

– У нее нет имени. Она ждала свою хозяйку. Назови ее ты.

Это было неожиданно настолько, что я замерла, глядя на прекрасное животное невероятной красоты, а потом на эмира, который гладил по черной гриве жеребца, перебирая пальцами тонкие, волнистые волосы. Почему-то от вида его ласкающих пальцев внутри что-то дернулось. Было удивительно видеть, как они гладят… а не бьют или причиняют боль. Где-то мелькнуло, что ко мне он так не прикасался и… Нет! Я бы не хотела! Нет, нет, нет! Нет! Я его ненавижу! Он чудовище! Чудовище, от которого я должна бежать!

– Я хочу… хочу, чтобы ты дал ей имя.

Быстрый взгляд на меня, чуть прищурившись, словно с недоверием.

– Я не умею давать красивые имена… Например, тебя я назвал Проклятием.

– Аллаена… звучит красиво. И совсем не напоминает проклятие.

Засмеялся и похлопал лошадь по шее.

– Назови ее ты. Она долго ждала, пока появится ее настоящая хозяйка. Это мой первый подарок тебе, Аллаена.

– ЛУна. Я назову ее ЛУна. У нее такие красивые бездонные глаза с длинными ресницами. Они как человеческие, в них столько света и добра.

На лбу у лошади красовалось круглое белое пятнышко, как луна на фоне черного неба. Мои пальцы прошлись по морде, по шее, погладили лоб лошади. Взгляд эмира следил за моими руками.

– ЛУна… Ей подходит.

Эмир посадил меня в седло сам после моих безуспешных попыток. Вначале мы ехали молча по дороге, усыпанной гравием, между пальмами и фонтанами.

– Почему… почему девочки ослепли?

Спросила я, не рассчитывая, что он ответит. Он и не отвечал. Ехал рядом, глядя куда-то вдаль за горизонт. Мне отчетливо виден его профиль на фоне синего неба, красивые темные волосы и ровный нос. С этой стороны его лицо не обезображено и… я не могу не признать, что эмир невероятно красив.

– Они такими родились.

Вдруг ответил он, и я вздрогнула от неожиданности.

– Их мать пыталась их вытравить и умертвить.

– Почему?

– Ненавидела меня так же, как и ты. – криво ухмыльнулся, – Я привык, это самое искреннее чувство, которое люди ко мне испытывают.

Он сказал это без капли сожаления, даже с некоей бравадой. Как будто наслаждался осознанием того, что будит в людях лишь такие эмоции.

– Куда мы едем?

– Обедать на природе.

Это могло бы звучать романтично, если бы сказал кто-то другой, а не этот человек с жутким взглядом и скорбной складкой рта.

Он наклонился и потрепал коня по гриве. В вороте его рубашки показалась золотая цепочка с кольцом. Оно блеснуло на солнце и привлекло мое внимание. Потому что показалось мне очень маленьким, чтобы принадлежать эмиру.

И я вдруг подумала о том, что… если мне и удастся бежать, то из всего, что у меня есть в этом доме – лошадь. Ни копейки, ничего.

Всю дорогу я почему-то смотрела на это кольцо. Оно привлекало меня своим красивым камнем и блеском. Когда мы подъехали к небольшой поляне, на которой было расстелено покрывало и расставлены приборы и блюда с самыми разными яствами и фруктами, эмир снял меня с лошади, потом мы уселись в траву на подстилки, слуги отошли куда-то в заросли так, что казалось, что теперь мы здесь одни. Было жарко, и Ахмад расстегнул рубашку еще на несколько пуговиц.

– Куда ты смотришь? На это кольцо?

– Оно принадлежало твоей жене?

– Нет. Оно принадлежало бабке моей прабабки. И передавалось женщинам нашей семьи по наследству. Так как женщин не осталось, то теперь оно стало моим.

– Можно посмотреть?

Хмыкнул и пожал плечами. Наверное, именно эта просьба показалась ему самой естественной от женщины. Снял через голову цепочку и протянул кольцо мне. Вблизи оно оказалось еще красивее. Толстое, покрытое по всему периметру мелкими камнями и увенчанное одним большим камнем, оплетенным словно ветками розового куста с шипами.

– Это бриллианты, самые чистые, какие только могут существовать.

– Бриллианты… – тихо повторила я, представляя себе, сколько денег может стоить это кольцо, если его продать.

– Нравится?

Я не ответила, рассматривая перстень, и невольно надела его на свой безымянный палец – оно пришлось мне впору. Тут же испугавшись, я его сняла.

– Нравится. Как глаза заблестели. Хочешь перстень, Аллаена?

Вопрос был неожиданным, и я поперхнулась виноградным соком.

– Скажи, ты его хочешь?

Кивнула, чувствуя, как пересохло в горле.

– Ты можешь его заслужить. Заработать. Если выполнишь то, что я захочу.

– А чего ты хочешь?

Его глаза мрачно сверкнули, и я пожалела о своем вопросе, потому что в нем притаилась бездна ада.

– Трахни себя этим кольцом, Аллаена. Здесь, посреди этого стола. Я хочу, чтобы ты на него кончила, и тогда я отдам его тебе.

Вся краска прилила к моему лицу, ничего более пошлого, более мерзкопохотливого и извращенного я еще не слышала никогда в своей жизни.

– Этот перстень будет прекрасно смотреться на твоем клиторе… Ну так как? Развлечешь меня? Или забудь об этом.

Тяжело дыша, смотреть на кольцо, на цепочку, на выпирающий камень, на блеск тяжелого золота. Когда я продам его, за эти деньги можно будет… можно будет бежать далеко, так далеко, что никто и никогда меня не найдет. Мне нужно это кольцо, и ради него я… я взберусь к черту на рога.

– Я… я сделаю это… только пусть слуги уйдут.

– Их давно здесь нет. Мы одни. Я хочу, чтобы ты разделась, села вот здесь среди винограда и персиков и принялась ласкать себя этим кольцом. Кончишь – он твой. Не сможешь – значит забудь о перстне. Давай. Развлеки меня.

Проклятый больной психопат извращенец… Как же адски я его ненавижу.

Самида стояла у огня и смотрела, как в камине потрескивают дрова. Она знала, что племянник уехал с этой славянской дрянью. Знала, что он попрал все законы и правила этого дома, знала, что потеряла над ним власть. Это был конец ее правления этим домом и конец многих благ… извращенных, особых, тайных благ, которые Самида хранила в жесточайшем секрете.

С появлением этой суки. Аллаены. Лучше имени и не придумаешь. Она просто делает из Ахмада совсем другого человека. Каким-то образом настраивает его. Как там говорят, ночная кукушка всегда перекукует дневную. Неужели Сам… Ахмад повелся на красивые синие глаза, на белое тело? Красивая тварь приворожила его, притянула к себе, завлекла. Нужно избавляться от нее. Нужно сделать все, чтоб этой ведьмы больше не было в их доме…

Что там с той шлюхой, к которой он всегда ходил. Она что, перестала его удовлетворять. Зря, что ли, Самида платила ей такие деньги. Зря, что ли, зашивала ее, чтобы ее мальчик всегда имел узенькую дырочку.

Вчера она была у нее. У мерзкой, еще одной славянки. Она даже не хочет запоминать ее противное имя. Оно само по себе грязь. Падшие женщины, забывшие свое истинное предназначение. Забывшие, что любить нужно одного мужчину, а свое чрево либо открыть только одному, либо никогда и никому.

– Как там тебя… я за что плачу?

Шлюха поклонилась, опустила глаза, ярко накрашенные черным.

– Он давно не приходил, госпожа.

– Почему? Ты плохо ублажаешь моего льва? Ты не стараешься, чтоб ему было хорошо?

– Вы… вы сами знаете, как я стараюсь. Вы же все видите…

Ударила по щеке, так, что кольцо порезало губу, и русская заплакала, падая на колени. Знает. Да, она знает о пристрастии своей госпожи, о ее греховной тайне.

– За что? Я же всегда, как вы говорите. Я для него все… Я только с ним. Никого больше не принимаю. Жду неделями, а потом позволяю все. На моем теле шрамы. И снаружи, и внутри. Госпожа…

– Если больше не придет, отдам тебя в бордель. Пусть трахают сотни мужиков в день. Бедуинам продам!

– Пощадите… это не моя вина. Прошу.

Развернулась и вышла. Вся дрожит от ярости и разочарования.

Для нее Ахмад – это больше чем племянник и сын. Ахмад – повторение его отца, ее любимого, обожаемого брата Ибрагима… Ибрагим.

От одной мысли о нем заболело в груди и стало больно дышать. Ибрагим. Ее любимый, ее родной Ибрагим. Сколько лет она его любила, сколько лет хранила себя только для него одного.

Самида всегда любила его больше, чем… чем брата, чем друга. С самого детства смотрела на него и чувствовала, как все сводит в груди.

Тот первый раз… когда только началось. В тот первый раз ей было тринадцать. Она бегала вместе с братом к горной реке, там они брызгались водой, ловили рыбу острогой и дурачились. Оба намокли до нитки… и она сняла с себя всю одежду. И он снял. Они только смотрели. Долго. Потом, когда одежда высохла на солнце, молча ушли домой. Больше Ибрагим с ней не играл и к реке не ходил.

А потом… потом они начали ссориться. По каждому поводу и без повода. Словно Ибрагим ее ненавидел. В такие моменты она плакала, она рвала на себе волосы.

Второй раз был, когда Ибрагима должны были женить. Узнала о женитьбе и сбежала из дома. Хотела утопиться. Брат достал ее из реки…

Они пробыли там почти до самого утра. Снова голые. Оба. Никто никого не трогал. Только смотрели. Но этого было достаточно. Они оба знали, КАК друг на друга смотрят.

Свадьба стала для Самиды концом света. Ее выдали за мужчину старше на пятнадцать лет. В ночь перед свадьбой она пришла к брату и… увела его туда к реке.

– Если не станешь первым, убью себя. Вспорю себе горло… Не будет кого-то кроме тебя, Ибрагим.

И он ее взял. Там у реки, на песке. Потом она лежала на нем, и они молчали. До самого утра. Это был первый и последний раз.

А в первую брачную ночь… жених умер, сверху на Самиде. Он задохнулся. Так сказал врач. Такое заключение было написано патологоанатомом. Самида помнила, каким багровым было лицо ее мужа, когда она затянула на его шее шелковый шнурок и силой стянула. Он рухнул на нее, так и не засунув свой стручок.

Самида стала вдовой, а через три месяца поняла, что ждет ребенка.

О том, чей он, знали только она и Ибрагим.

– Убери его…

Рычал брат и сверкал своими адскими черными глазами.

– Нет! Он мой! Это все, что у меня от тебя есть! Никто не узнает!

– Нельзя!

– Не тебе решать!

– Мне и только мне! Это! Не! Родится!

И… он ударил ее в живот кулаком. Потом бил ногами. Ребенок, и правда, не родился. И никто уже никогда не родится. Зато жена Ибрагима рожала одного за одним. Сука. Как же Самида ее ненавидела.

А потом родился младший – Ахмад. Она увидела его, когда ему исполнилось три года. Увидела и поняла, что он – точная копия своего отца. Но ее отослали подальше от семьи. Скрыли от глаз. Называли больной на голову. Она жила отдельно. Черная вдова, не вышедшая больше замуж ни за кого.

Ибрагим погиб. Это стало для нее адским ударом. Практически невыносимым. Самида чуть не сошла с ума. Она рвала на себе волосы и сожгла их, оставшись почти лысой. А потом… потом к ней привезли Ахмада.

Он рос… и вместе с ним росла ее больная любовь к нему.

Если Ибрагим ее ненавидел, то она станет любить Ахмада.

Первый раз был тогда, когда ему исполнилось восемнадцать… и он имел женщину. Они занимались сексом, а она смотрела в маленькую дырку в стене. Смотрела и сжимала свою промежность рукой, терла средним пальцем ноющий узел, который впервые так сильно пульсировал, что ей казалось, ее разорвет… пока не накрыло и не сотрясло все тело оргазмом. Первым в ее жизни. Тогда она узнала и его тайну. Что он не может, как все… Может только, когда больно. Или ему… или той, кого он имеет. ЕЕ Ахмаду не должно быть больно. Никогда.

И начала сама искать ему женщин. Тех, что удовлетворят и его, и… ее. Потому что единственным сладостным развлечением стало – смотреть. Смотреть и дергать себя за клитор. Сосать свои пальцы, просовывать их в трусы и быстро тереть набухший узел, давить двумя пальцами, пока ее племянник драл очередную шлюху.

А потом он привез эту… последнюю. Самида научила ее всему. Их секс был и ее сексом.

Пока не появилась ТВАРЬ, Проклятая. И… все закончилось. Ахмад перестал ходить к Окси.

Повернулась к огню, бросила в него дрова, почти касаясь языков пламени. Потом позвала к себе слугу.

– Я хочу… чтобы шлюха исчезла навеки. Отвези ее к Хамри. Продай по дешевке в самый грязный бордель. Хочу, чтоб ее трахали с утра до вечера, пока она не сдохнет, захлебнувшись спермой.

– Слушаю, госпожа.

Поклонился и поцеловал ее руку, не касаясь кожи.

Нужно найти Ахмаду другую и заставить забыть свою суку жену. Этим она и займется. Пора избавляться от помехи.

Глава 18

Ангаахай зашла в ванную комнату. Щеки чуть разрумянились, глаза блестят. От удивления Хан застыл на месте, а она подошла к нему и взялась за ворот его рубашки.

– Можно я?

Он опустил руки, чувствуя, как пересыхает в горле и гулко колотится сердце. Она пришла к нему? Сама? Медленно расстегивает пуговицы его рубашки, а он смотрит за ней из-под полуопущенных век и чувствует, как по телу проходят волны невероятной дрожи. Сняла с него рубашку, и та соскользнула на пол. Обошла его и остановилась сзади, а он чувствует, как становится трудно дышать. Горячие женские ладони прошлись по его спине вниз. Она повторила пальчиками линии его шрамов.

– Их так много…, – словно разговаривает сама с собой, а у него глаза закрываются от дикого удовольствия. Снова оказалась перед ним, и теперь ее ладони прошлись по его груди, изучая, поглаживая, заставляя его стать каменным от напряжения.

Потянулась вперед и коснулась губами его шрама, а ему показалось, что он сейчас кончит, настолько сильно налились яйца и защекотало головку члена. Ни слова не говорит. Его трясет всего. Никто и никогда к нему вот так не прикасался, не ласкал и не целовал.

У. Соболева. «Невеста для Хана»

Я была скромной девочкой, у меня и отношений толком ни с кем не было никогда. Не знаю, чего он от меня хочет… С трудом себе это представляю. Но я так же с трудом себе представляю, что останусь рядом с этим чудовищем навечно. Все что угодно лучше этого, и даже грязное унижение не сравнится с тем, что предстоит пережить, если останусь рядом с ним. Я должна сделать все что угодно, чтобы избавиться от этого плена. Неужели я настолько бездарна, глупа, слаба, что я не смогу? Мама всегда говорила, что я очень сильная. Что я горы могу свернуть. И я сверну.

– Давай кольцо сюда. Я знал, что не сможешь.

Раскрыл ладонь в ожидании и криво усмехнулся. Как же ему нравится собственная власть надо мной. Он упивается ею, унижая, ставя меня на колени морально. Делая меня самой настоящей тряпкой, как и обещал. Но… но ведь я женщина, и я ему нравлюсь. Я ведь могу сделать так, чтобы тряпкой стал он. Я могу постараться, я должна постараться.

– Смогу. Только налей мне немного вина… Уверена, ты умеешь выбирать самые лучшие вина.

– У моей семьи есть свои виноградники, и это вино принадлежит семье Ибн Беев. Оно продается по всему миру. Выдержка этого вина более тридцати лет.

Видно, что эта тема ему нравится и вызывает в нем гордость. Он не так уж много говорит о себе и о своей семье. Я жадно впитываю все, что сказал. Это может мне пригодиться.

Откупорил зубами крышку и наполнил бокал красной жидкостью, переливающейся в лучах заходящего солнца. А я незаметно протянула руку к заднику туфли и достала свернутый в маленький кусочек бумажки порошок.

«– Я помочь… я сделать так, что госпожа немного мочь любить господина.

– Никогда! Для меня он сама смерть, для меня он редкостный монстр. И ничто не изменит мое мнение.

– У Азизы есть средство. Азиза достать для госпожа. Нужно выпить перед тем, как господин лежать с госпожой на постель. Выпить, и станет хорошо. Не страшно.

– Мне это не нужно. Я никогда не смогу.

– Надо смочь, и тогда многое можно изменить. Тогда госпожа может достичь высоты. Азиза не так умна, но Азиза хочет для госпожа счастье. Прошу. Взять и выпить. Достаточно одного пакетика, и госпожа захотеть. Я могу доставать каждый раз… Растопи сердце Ахмада, и он подарит тебе целый мир.

– Он способен дарить только боль.

– Никто не знает, на что он способен. Его никто никогда не любил. А любовь творить чудеса.

– Как можно любить чудовище?

– Постарайтесь видеть не только монстр… смотреть глубже. Господин добр, великодушен, он любить детей и животных, он любить своих слепых дочерей. Разве плохой человек спасти собаку, попавшую под колеса машины? Разве плохой человек платить операцию больным детям своих слуг?

– Не знаю… Мне просто хочется никогда его не видеть.

– Вам надо его увидеть с другой стороны. Взять порошок и попробовать. Не бояться. Это трава. Не будет ничего плохо. Азиза брать у старой бедуинки. Не отрава».

Не знаю, почему я взяла пакетик с собой в этот раз, спрятала в обувь. Наверное, пришло время попробовать, иначе я не смогу. Да и смогу ли с этим… что это? Какое-то зелье? Что я почувствую? Не будет ли мне противно и стыдно, не буду ли я снова себя настолько ненавидеть?

– Я вижу, тебе сильно понравилось кольцо? Страсть к золоту? Не думал, что ты неравнодушна к драгоценностям?

– Многим женщинам они нравятся. Включи музыку… на сотовом. Можешь?

– Отчего не включить?

Улыбается мрачно, завораживающе и отталкивающе. Достал свой смартфон, и через какое-то время заиграла вязкая восточная мелодия, от которой по телу побежали мурашки. Я взяла бокал и прикрыла глаза. Танцевать я никогда не умела. Так, двигаться на дискотеке, не более. Виляя бедрами, повернулась к эмиру спиной, открыла пакетик и высыпала содержимое в бокал, бумажку незаметно спрятала в складках платья, и она соскользнула в траву. Что ж, попробуем твое зелье, Азиза. Спаси свою госпожу, иначе она не выдержит, и умрет от стыда и унижения, и никогда не получит шанса на свободу.

Несколько больших глотков, и я, улыбаясь, поворачиваюсь к нему. Продолжает мрачно смотреть. Его взгляд следит за моими губами, мокрыми от вина, за телом, за бедрами. И снова смотрит на лицо. Еще глоток и еще. До дна. Продолжая двигаться. Неумело, но в такт музыке. Как видела когда-то в восточных танцах. Постепенно по жилам разливалось что-то горячее, что-то острое. Оно пекло кончики пальцев, оно вдруг ударило в голову, прогоняя сомнения, прогоняя страшные мысли и набирая обороты легкости и… какого-то удовольствия от музыки. Мне вдруг начало казаться, что я великолепно танцую, что я невероятно красивая и соблазнительная и что способна взлететь в небо. Все мое тело становится невесомым и в то же время ощутимым, чувствительным, трепетным, наполняющимся истомой… желания?

Она вдруг начала мне нравиться… Эта музыка… как и движения собственного тела. Ладони заскользили по бедрам, по груди, расстегивая платье, стаскивая рукава с плеч, обнажая руки, грудь, живот, стягивая ткань с бедер и позволяя платью упасть к моим ногам. Под шумный выдох эмира. Смотреть, как он жадно делает глоток вина, как дергается его кадык, и пальцы сжимают ножку бокала.

Божеее… как загорелись глаза Ахмада, какими жадными и голодными они стали. Глаза маньяка или безумца. Но они завораживают, заставляют трепетать. Заставляют грудь стать тяжелее, а соски чувствительными и острыми.

Я отклоняюсь назад, мои волосы бьют меня по спине, по бедрам, и я двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь. И музыка уже похожа на волшебство, а под кожей разгорается огонь, и эмир… он становится все прекраснее, все красивее. Он словно воплощение мечты. Его шрамы… они украшают, его губы – они порочны, и мне вдруг хочется, чтобы они прикоснулись к моему телу.

Как же тяжело он дышит, и над его верхней губой выступили бисеринки пота, на лбу бьется венка. Никогда не замечала, насколько сильно он мужественен и красив. И этот красивый мужчина смотрит сейчас только на меня. Смотрит, как я извиваюсь перед ним, как мечутся мои волосы, как гладят руки собственное тело, которое воспалилось от жажды ласки. Оно хочет прикосновений… и внизу живота появляется тяжесть, она разливается по бедрам, она заставляет промежность стать горячее.

– Снимай все!

Приказывает, и руки взлетают к лифчику, расстегивают и медленно снимают, стягивают трусики.

– Садись… вот здесь.

Хлопает ладонью по скатерти, и я, продолжая извиваться, опускаюсь на скатерть. Посередине лежит кольцо.

– Бери…

Отрицательно качая головой, протягиваю кольцо ему.

– Сделай ты. Хочу твоими руками… хочу тебя.

Метнулся ко мне и резко схватил за горло, но даже это прикосновение обожгло кожу и отозвалось страстной болью во всем теле.

– Пожалуйста… ты. Заклейми меня этим кольцом. Везде.

Шепотом прямо ему в губы. И с них срывается ругательство на его языке, он хватает меня за волосы и тянет мою голову назад.

– Скажи еще раз… чего ты хочешь, Аллаена!

– Тебя…

– Еще!

– Хочу тебя!

– Твою мааать… – рычит и впивается в мои губы своими губами.

Эти губы обжигают, они клеймят мой рот, и мне впервые нравится ощущать там его язык, ощущать, как он извивается у меня во рту…

Ведет кольцом по моим скулам, по моей шее, проводит им между грудями, и холодный метал оставляет обжигающую дорожку на коже. Не знаю, почему мне нравится… я больше не принадлежу себе, все мое тело пылает.

Мне передается его голод… Он настолько сильный, что отдается пульсацией в моем теле. Никогда не ощущала ничего подобного, а сейчас вся сила мужского желания заставила содрогнуться.

Впился в мой рот, как одержимый, и мне показалось, что я взмыла в небо. Оказывается, я способна отвечать. Способна глотать его дыхание, ощущая жадные толчки языка, от которых сжимаются бедра. Ахмад не дает мне вздохнуть, целует с бешеной силой, и мое тело почему-то бьет непонятной дрожью. Такой дикой, такой сильной. Я вдруг поняла, что и в самом деле хочу его. Примитивно, жадно. Целую его порочные губы, и голову кружит от вкуса его дыхания.

Я похожа себе на голодное животное, доведенное до какого-то безумия.

И он отбирает дыхание властно, дико и безжалостно. Сжимает мою грудь ладонями, а я бессовестно и так нагло трусь о них возбужденными сосками…

– Охренеть… – шепчет хрипло, и следом снова ругательства. Его пальцы проводят металлом кольца по напряженному соску, цепляют его, надевая на кончик, и они настолько твердые и вытянутые, что кольцо не падает. Выдыхает какое-то слово и жадно впивается ртом в мой сосок, втягивая его через кольцо в рот. От диких ощущений подбрасывает все тело. Это дикое сумасшествие – настолько сильно хотеть своего палача.

Скользит вниз по животу, и я ощущаю, как возбуждение накатывает волнами и между ног становится нестерпимо горячо и мокро. Там еще никогда не было настолько мокро. Боже… там никогда не было мокро. На доли секунд реакция собственного тела смущает, сводит с ума. Мне стыдно, но я не могу остановиться. И вдруг отстранился, вокруг нас обволакивающая восточная музыка, сводящая с ума и заставляющая трепетать все тело.

Я посмотрела на его пальцы с кольцом, на то, как он перекатывает его между ними, и судорожно сглотнула, перевела взгляд на губы, на то, как они приоткрылись, на то, как красиво и четко обрисовываются его скулы, словно вылепленные из мрамора.

Обводит мою грудь кольцом, и от прикосновения по коже бегут мурашки, еще и от осознания, что я перед ним совершенно голая, а он полностью одет. Опустила взгляд, наблюдая за его действиями, видя, как сильно напряглись соски, и как они трепещут, когда он цепляет их металлом, лаская по очереди.

Приложил кольцо к моим губам, провел по верхней, по нижней, а я, глядя в его глаза, высунула язычок и облизала кольцо.

– Твою ж…, – зарычал и притянул за волосы к себе.

Заскользил вниз, касаясь кольцом между ног, проводя им по пульсирующей плоти. Боже, я задыхаюсь, я сейчас разорвусь на кусочки. Со мной никогда не происходило ничего подобного. Привлек сильно к себе, удерживая за спину, проводя кольцом по животу, играя им в ямочке пупка.

Чувствую его эрекцию бедром, и становится нечем дышать. Сегодня мне не страшно. Сегодня почему-то все мое тело горит, и там, во влагалище словно все раскалилось, стало мокрым. Все мои вены, мои нервы обнажены до такой степени, что мне хочется закричать.

Надевает кольцо на кончик пальца, скользит им по лобку, по нижним губам.

– Раскройся! – горячо мне в губы. И жаром обдает щеки. – Раскрой ее для меня!

Судорожно глотая вязкую слюну сухим горлом, повинуюсь, раздвигая плоть пальцами обеих рук в разные стороны. Смотрит вниз, заставляя меня не просто покраснеть, а задохнуться от стыда и от понимания, насколько же порочно то, что происходит между нами сейчас. Отправляет кольцо к себе в рот, достает совершенно мокрым с тянущимися ниточками слюны, надевает на верхнюю фалангу среднего пальца и касается подушечкой моего клитора. Камень цепляет чувствительную плоть, и с моих губ срывается стон. Он открывает рот и смотрит на свои действия, на то, как двигаются его пальцы, и как кольцо вжимается в плоть, придавливая чувствительный бугорок, поддевая вверх и вниз.

– В самый раз… – рычит мне в губы, – мне нравится кольцо на тебе, мог бы – окольцевал бы тебя везде. И там тоже. Поставил бы клеймо на каждом миллиметре твоего тела.

– Зачем? – спросить, закатывая глаза от невыносимой чувствительности и острого удовольствия, которое доставляли его порочные ласки. Я, запрокинув голову, жадно хватаю губами воздух. Возбуждение, как цунами с огромными мощными волнами, одна смертоноснее другой, с сильным проникновением пальца громко закричала. Задрожал самым рельефным камнем на кончике узелка, и я не просто закричала, я заорала, извиваясь всем телом, царапаясь, сжимая его руку, выгибаясь мостиком назад, задыхаясь и умирая от невероятного по своей силе оргазма.

– Чтобы ты была только моей! – протяжно зарычал, наваливаясь сверху, набрасываясь губами на мои губы.

Я заплакала, по щекам катятся слезы, и сильно сводит судорогой низ живота. На секунду телом овладевает ужас от того, как прижимается его плоть к створкам моего лона, но… в этот раз боли нет. Член входит на всю длину одним толчком и заполняет все еще содрогающуюся плоть, и от этой наполненности я выдыхаю ему в губы.

– Что? – ревет и задыхается сам, – Оттолкнешь? Уже не нравится?

– Нравится…

Шепчу и тяну его к себе.

– Ложь! – выгибая меня назад и вбиваясь сильнее, но от толщины его члена, от разрывающей полноты мне не больно… а я ощущаю, как раздразнённая плоть трется о его взбухшие вены, как он извивается внутри своими жуткими узлами и словно ласкает меня даже там.

– Правда… я тебя так сильно чувствую… и мне не больно…

– А зря! – настороженно смотрит мне в лицо. – И так?

Сильно толкается внутрь, а меня ослепляет вспышкой вновь нарастающего удовольствия.

– Не больно!

– И так?

Еще толчок, еще. Яростнее, жестче, глубже. Но мне не просто не больно, меня уносит таким адским возбуждением, таким острым удовольствием, что мне кажется, я взмываю на дикую высоту от каждого его толчка. Какой-то из узлов его шрамов цепляет клитор, трет его, сминает, и с каждым толчком меня знобит все сильнее и сильнее, выворачивает, и я вся покрываюсь каплями пота.

– Еще… хочу вот так еще.

– Что? – хрипит, словно не веря.