Отель Хейли Артур

— Так какие же у нас новости?

Питер пожал плечами.

— Мне ничего неизвестно, Сэм. Разве что суп был чертовски вкусен.

— Если помните, — вставил Ройял Эдвардс, — это мы вам его посоветовали, а теперь дадим еще более обоснованный совет: уходите, пока вас не попросили. — И он занялся жареным цыпленком, которого только что принесли ему и Якубеку. Однако, не успев положить кусок в рот, он опустил на тарелку нож и вилку. — В следующий раз я бы рекомендовал с большим уважением относиться к словам нашего официанта.

— Неужели так плохо? — спросил Питер.

— В общем-то, наверное, съедобно, — ответил ревизор. — Если, конечно, обладать пристрастием к тухлой пище.

Под пристальными взглядами остальных Якубек нерешительно попробовал то, что было у него на тарелке. Наконец он изрек:

— Скажем так. Если бы с меня спросили деньги за это блюдо, я бы отказался платить.

Чуть приподнявшись, Питер перехватил взгляд метрдотеля, находившегося на другом конце зала, и поманил его к столу.

— Скажите, Макс, повар Эбран дежурит сегодня?

— Нет, мистер Макдермотт, насколько мне известно, он болен. Сегодня на кухне за главного — Лемье. — И метрдотель, явно волнуясь, добавил: Если это насчет жареных цыплят, уверяю вас, все меры уже приняты. Мы сняли это блюдо и заменили его всем, кто пожаловался. — Его взгляд упал на стол.

— Немедленно заменим и вам.

— В данный момент, — сказал Питер, — меня куда больше интересует, почему так получилось. Вы не попросите шефа Лемье оказать нам любезность и подойти сюда?

При том, что дверь на кухню находилась совсем рядом, Питера так и подмывало зайти туда и выяснить на месте, почему фирменное блюдо оказалось подпорченным. Но этого не следовало делать.

В своих отношениях с поварами администрация отеля соблюдала этикет, не менее традиционный и нерушимый, чем этикет какого-нибудь королевского двора. На территории кухни власть шеф-повара или его помощника считалась неоспоримой. Управляющий отеля и подумать не мог о том, чтобы войти на кухню без приглашения.

Шеф-повара можно было уволить, что время от времени и делалось. Но пока этого не произошло, границы его королевства были неприкосновенны.

А вот вызвать шеф-повара из кухни — в данном случае к столику в зале — было в порядке вещей. Фактически такое приглашение имело силу приказа, поскольку в отсутствие Уоррена Трента Питер Макдермотт был главным в отеле. Питер мог также подойти к кухне и, остановившись в дверях, дождаться, чтобы его пригласили. Но в данном случае, когда на кухне явно произошло ЧП, Питер понимал, что первое решение — самое правильное.

— Если хотите знать мое мнение, — заявил Сэм Якубек, пока они ждали повара, — старому Эбрану уже давно пора на покой. — Представим себе, что он уйдет, думаете, кто-нибудь заметит разницу?

Все поняли, что Ройял Эдвардс намекает на частые отлучки шефа; очередная, судя по всему, как раз произошла сегодня.

— Скоро нам всем придет конец, — проворчал главный инженер. — Ясное дело, никому не хочется ускорять его. — Все знали, что добродушный главный инженер частенько не выдерживал едкой колкости бухгалтера.

— Я еще не знаком с новым помощником шефа, — сказал Якубек. — По-моему, он не высовывает носа из кухни.

Ройял Эдвардс посмотрел на цыпленка, к которому он едва притронулся.

— Если так, то у него на редкость плохое обоняние.

Не успел ревизор договорить, как дверь кухни широко распахнулась.

Младший официант с грудой грязной посуды почтительно отступил, давая дорогу метрдотелю Максу. Следом за ним, соблюдая дистанцию, шел высокий стройный человек в белоснежной одежде, в высоком поварском колпаке. Лицо его выражало предельное отчаяние.

— Джентльмены, — обратился Питер к сидевшим — за столом, — если кто еще не знаком, представляю вам нашего повара, Андре Лемье.

— Мсье! — Молодой француз остановился и беспомощно развел руками. — Надо же такому случиться… Я в отчаянии. — И он умолк.

Питеру Макдермотту уже несколько раз доводилось встречаться с новым помощником шеф-повара за те полтора месяца, что Лемье проработал в «Сент-Грегори». И с каждым разом Питер убеждался, что новичок все больше нравится ему.

Андре Лемье поступил на эту работу после внезапного отъезда своего предшественника. Прежний помощник шеф-повара, промучившись не один месяц и так и не сумев ничего добиться, внезапно взорвался и выложил своему начальнику, стареющему мсье Эбрану, все, что он думал. Будь это обычная перепалка, все могло бы и обойтись — ведь и раньше случались стычки между шеф-поварами и их подчиненными, как это бывает на любой большой кухне. Но на этот раз бывший помощник шеф-повара запустил в своего начальника миской горячего супа. По счастью, в ней был протертый суп, иначе последствия могли бы быть куда более серьезными. В ходе этой незабываемой сцены мсье Эбран, весь мокрый, в потеках горячей жижи, протащил своего помощника к служебному выходу и с удивительной для старого человека силой вышвырнул на улицу. А неделю спустя наняли Андре Лемье.

Его профессиональная квалификация была отличной. Он учился в Париже, работал в Лондоне — в ресторане «Прунирс» и в «Савое», потом некоторое время в нью-йоркском «Павильоне» и наконец добрался до Нового Орлеана, где получил довольно хорошее место. Но как подозревал Питер, даже за то непродолжительное время, что Лемье проработал в «Сент-Грегори», у молодого повара возникли те же трения с шефом, которые довели до взрыва его предшественника. Происходили они из-за непреклонного нежелания мсье Эбрана согласиться на некоторые изменения процесса приготовления пищи, несмотря на то, что сам он часто отсутствовал и его помощнику приходилось отвечать за все. Во многом, подумал Питер, от души сочувствуя молодому французу, это напоминало отношения между ним самим и Уорреном Трентом.

— Может быть, вы присядете, — сказал Питер и указал на свободное место за их столом.

— Благодарю вас, мсье. — И молодой человек торжественно уселся на отодвинутый метрдотелем стул.

Не успел он сесть, как к столу подошел официант и, никого не спрашивая, поменял все четыре заказа на эскалопы из телятины. Заодно он убрал со стола две оставшиеся тарелки с цыплятами, которые тут же унес на кухню подскочивший помощник. Четырем служащим принесли мясо, а помощнику повара подали лишь черный кофе.

— Это уже больше похоже на еду, — одобрительно сказал, отведав эскалоп, Сэм Якубек.

— Вам удалось выяснить, почему так получилось? — спросил Питер.

Помощник шеф-повара горестно посмотрел в сторону кухни.

— Причин тут много. Сейчас, например, все выходит из-за жир, на котором готовить цыплят, он прогорклый. Но виноват я… в том, что жир не заменили, как я думать. И я, Андре Лемье, допустить, чтоб такая стряпня выносить за порог кухни! — Он недоуменно потряс головой.

— Одинчеловек не может за всем уследить, — сказал главный инженер. — Каждый, кто возглавляет ту или иную службу, знает это.

— К сожалению, — заметил Ройял Эдвардс, высказывая вслух мысль, которая как раз пришла в голову и Питеру, — мы никогда не узнаем, сколько людей жаловаться не стали, но больше сюда не придут.

Андре Лемье мрачно кивнул.

— Прошу меня извинить, мсье, — сказал он, ставя на стол недопитую чашку кофе. — Мсье Макдермотт, когда вы покушать, может быть, мы побеседовать с вами наедине, хорошо?

Через четверть часа Питер открыл дверь, соединявшую ресторан с кухней. Андре Лемье тотчас поспешил к нему навстречу.

— Очень любезно, что вы пришел, мсье.

— Просто я люблю бывать на кухне, — возразил Питер. Оглядевшись, он заметил, что на кухне уже нет той суеты, которая обычно сопутствует ленчу.

Некоторое количество блюд все еще продолжало поступать в зал, предварительно проходя перед двумя контролерами — немолодыми женщинами, которые, словно недоверчивые школьные надзирательницы, восседали за кассовыми аппаратами. Но куда больше тарелок возвращалось из зала, по мере того как официанты и подносчики убирали столы, а ресторан пустел. У большого отсека для мытья посуды, находившегося в глубине кухни и напоминавшего своими хромированными поверхностями и контейнерами для отходов перевернутую стойку кафетерия, трудилось шестеро мойщиков в резиновых фартуках — они еще справлялись с потоком посуды, поступавшей из всех ресторанов отеля, а также из расположенного наверху банкетного зала.

Питер отметил, что специальный подсобный рабочий, по обыкновению, снимал с тарелок нетронутые кусочки масла и сбрасывал их в большой хромированный бак. Впоследствии, как это заведено в большинстве ресторанных кухонь, хотя это мало кто признает, собранное масло пойдет на приготовление пищи.

— Я хотел потолковать с вами наедине, мсье. Понимайте, есть вещи трудно говорить при всех.

— Мне бы хотелось прояснить одно обстоятельство, — задумчиво проговорил Питер. — Правильно ли я понял, что вы распорядились заменить жир для приготовления пищи, но ваше распоряжение не было выполнено?

— Правильно.

— Что же случилось?

Лицо молодого повара выражало смущение.

— Утром я отдавать распоряжение. Мой нос — он подсказать мне: жир плохой. Но мсье Эбран… ничего мне не сказать… просто отменить мое распоряжение. Потом он, мсье Эбран, уходит домой, а я вот тут — с плохой жир.

Питер невольно улыбнулся.

— Почему же он отменил ваше распоряжение?

— Жир стоит дорого, очень дорого, — тут мсье Эбран прав. Последнее время мы часто его менять. Очень часто.

— А вы пробовали выяснить причину этого?

Андре Лемье в отчаянии воздел руки к небу.

— Я предлагать — каждый день предлагать — делать химический анализ на свободная жирная кислота. Его можно делать в лаборатории, даже здесь. Тогда можно — по-научному — искать причина, почему жир портится. Но мсье Эбран не соглашаться — ни с чем не соглашаться.

— Вы считаете, что многое у нас тут делается не так?

— Очень многое. — Это было произнесено отрывисто, даже нелюбезно; казалось, что на этом разговор и закончится. И вдруг словно прорвалась плотина, хлынули слова: — Мсье Макдермотт, здесь многое не так — это я вам говорю. На такой кухне трудно гордиться за своя работа. Это, как у вас говорят, «жарено-парено» — дурная пища: старые рецепты — плохие, новые тоже плохие и очень много продукт зря идет. Я хороший повар, кто угодно сказать. Но хороший повар должен радоваться тому, что он делает, иначе он не хороший. Да, мсье, я бы много здесь изменить, очень много — и отелю было бы лучше, и мсье Эбрану, и всем. Но мне приказывать, будто я младенец какой — ничего не меняй, все делай по-старому.

— Вполне возможно, — сказал Питер, — у нас тут будут вообще большие перемены. И очень скоро.

— Если это вы про мсье О'Кифа, — и Андре Лемье горделиво выпрямился, — я его перемена видеть не хочу, меня здесь не будет. Я не собираюсь быть повар-скороварка в стандартном отеле.

— А если «Сент-Грегори» останется независимым, какого рода перемены вы бы произвели? — не без любопытства спросил Питер.

Разговаривая, они прошли почти до другого конца кухни, представлявшей собою прямоугольник, простиравшийся во всю ширину отеля. В каждой из стен, словно выходы из центра управления, находились двери, ведущие в ресторанные залы отеля, к служебным лифтам и разделочным, расположенным на том же этаже и ниже. Обойдя двойной ряд суповых котлов, бурливших, точно адские тигли, они подошли к застекленному отсеку, откуда оба главных повара — шеф и его помощник — должны руководить своими участками.

Неподалеку, заметил Питер, находилась большая жаровня с четырьмя шомполами — виновница сегодняшних неприятностей. Подсобный рабочий счищал с нее жир; его было столько, что сразу становилось ясно; часто менять жир нельзя слишком дорого это стоит. Андре Лемье задумался над вопросом Питера, и они остановились.

— Вы говорить: какие перемены, мсье? В нашем деле самое главное — качество пищи. Для некоторых фасад — как блюдо выглядит — важнее, чем его вкус. В этом отеле масса денег тратить на decor [4]. Вокруг все обкладывать петрушка. А в соус ее класть мало. Салат лежать на блюде, а он больше нужен для суп. А уж эти фокусы с разноцветной желатиной! — И Лемье в отчаянии воздел к небу руки. Питер сочувственно улыбался. — Ну, а уж вина, мсье! Dieu merci [5], за вина я не отвечать.

— Насчет вин вы правы, — согласился Питер. Он тоже был невысокого мнения о винном погребе «Сент-Грегори».

— Словом, мсье, обыкновенный табльдот. Чтоб так не уважать продукт, так тратить деньги на внешний вид — прямо плакать хочется. Плакать хочется. Плакать, мсье! — Лемье помолчал, передернул плечами и добавил: — А ведь если столько не выбрасывать, у нас могла бы быть какая кухня — и желудку хорошо, и вкусно. Не то, что сейчас — все одно и то же, с виду красота, а на вкус — ничего особенного.

А ведь Андре Лемье, подумал Питер, видимо, не очень-то представляет себе, что нужно «Сент-Грегори». Как бы угадав его мысль, помощник шеф-повара заговорил снова.

— Да, действительно, у отеля есть своя специфика. Тут ресторан не для утонченный гурман. Такой он быть не может. Надо готовить много блюд и быстро, обслуживать сразу много людей, а все они по-американски спешат. Однако же и тут можно добиться определенный совершенство. Чтоб совесть была чиста. А мсье Эбран говорит, мои идеи слишком дорого стоят. Это неправда, я уже доказал.

— Как же вы это доказали?

— Пойдемте, пожалуйста.

И молодой француз повел Питера в свой застекленный закуток. Это была крошечная клетушка с двумя столами, картотекой и шкафами, занимавшими все три стены. Подойдя к столу поменьше, Андре Лемье открыл ящик, вынул большой конверт и из него извлек папку, которую протянул Питеру.

— Вы спрашивать насчет перемен. Здесь все сказано.

Питер Макдермотт с любопытством открыл папку. В ней лежала стопка бумаги, исписанной мелким, каллиграфическим почерком. Несколько листов большего размера были сложены пополам — на них оказались диаграммы, нарисованные от руки и так же тщательно пронумерованные. Питер понял, что перед ним — план коренной реорганизации системы общественного питания в отеле. На других страницах были сделаны подсчеты расходов, наброски меню, план осуществления контроля за качеством изготовляемых блюд и наметки штатов. Даже при самом беглом знакомстве документ поражал своей смелостью и знанием деталей.

Питер поднял на молодого француза глаза и встретился с ним взглядом.

— Если позволите, я хотел бы поближе ознакомиться с вашей работой.

— Берите. Все равно этим бумагам еще долго лежать. — Губы помощника шеф-повара скривились в горькой усмешке. — Мне все время говорят, ни одна моя лошадка в стойло не придет.

— Меня вот что удивляет: как это вы могли за столь короткий срок все изучить и так тщательно продумать.

Андре Лемье пожал плечами:

— Чтобы понять, что плохо, не надо много времени.

— Так, может, следуя этому принципу, мы сумеем разобраться и в неполадках с жаровней.

В глазах молодого повара загорелся было веселый огонек и тут же сменился выражением досады.

— Tonche! [6] Правильно: я видел жир не такой, а когда разогрели — не понюхал.

— Неправда, — возразил Питер. — Вы же сами сказали мне: вы почувствовали, что жир негоден, но, несмотря на ваше распоряжение, его не заменили.

— Мне надо было узнать, почему жир испортиться. Все иметь причина. И если ее скоро не обнаружить, может случиться большая беда.

— Какая, например?

— Слава богу, сегодня мы мало готовить на испорченный жир. А завтра, мсье, надо зажарить шестьсот порций на ленч для участники конгресса.

Питер лишь тихонько присвистнул.

— Только и всего!

Они вышли из стеклянной клетушки и подошли к жаровне, с которой в это время как раз счищали последние остатки злополучного жира.

— Завтра жир, конечно, будет свежий. А когда его меняли в последний раз?

— Вчера.

— Вот как!

Андре Лемье кивнул.

— Мсье Эбран, он не шутить, когда жалуется на большой затрат. Но почему жир портится — тайна.

— Я сейчас пытаюсь вспомнить, что я знал из пищевой химии, — медленно проговорил Питер. — Свежий, доброкачественный жир начинает чадить при температуре…

— Четыреста двадцать пять градусов. Больше нагревать нельзя, иначе он гореть.

— А если жир подпорчен, то он начинает чадить при более низкой температуре.

— Да, и чем больше портится, тем ниже температура, когда он чадить.

— Вы здесь жарите…

— При температуре триста и шестьдесят градусов — наилучшая температура для ресторанный кухня и для домашний.

— Словом, если жир не горит при температуре около трехсот шестидесяти градусов, все в порядке. Если же чад появляется при более низкой температуре, значит, жир испорчен.

— Совершенно верно, мсье. И тогда еда иметь плохой запах, прогорклый вкус, как сегодня.

В мозгу Питера зашевелились некогда заученные, но стершиеся за долгие годы сведения. Для будущих управляющих отелями в Корнеллском университете читали курс по пищевой химии. Питеру смутно вспомнилась лекция в Статлер-Холле… За подернутыми морозным узором окнами сгущались сумерки.

Он вошел тогда с улицы, с морозного, обжигающего воздуха. Внутри было тепло и успокаивающе-монотонно звучал голос лектора… жиры и катализаторы…

— Есть такие субстанции, — напрягая память, сказал Питер, — которые при соприкосновении с жиром играют роль катализаторов и довольно быстро вызывают распад.

— Верно, мсье. — Андре Лемье принялся перечислять по пальцам: — Это влага, соль, медь или латунь на стенках жаровни: когда температура очень высокая и когда оливковое масло.

И вдруг Питера осенило. Память заработала под впечатлением увиденного, когда минуту назад жаровню очищали от жира.

— Из чего сделаны решетки для жарки?

— Из хромированного металла, — несколько озадаченно ответил Лемье.

Хром, как им обоим было известно, не мог испортить жир.

— А интересно, — сказал Питер, — хорошо ли они хромированы? И если слой хрома где-то стерся, то какой металл находится под ним и не покрылся ли он кое-где окисью?

Лемье обдумал слова Питера, и глаза его вдруг расширились. Он молча вынул одну из решеток и тщательно протер ее тряпкой. Поднеся решетку к свету, они внимательно осмотрели ее со всех сторон.

От непрерывного и долгого пользования хромированная поверхность была вся покрыта царапинами. Кое-где хром сошел совсем. В поцарапанных и протертых местах виднелся металл желтоватого цвета.

— Это же латунь! — Молодой француз хлопнул себя ладонью по лбу. — Жир испортиться из-за нее! Какой же я дурак — сразу не догадаться!

— Не понимаю, при чем тут вы, — прервал его Питер. — Задолго до вашего появления кто-то у нас, видно, сэкономил и купил дешевые решетки. К несчастью, в конечном счете это обошлось нам куда дороже.

— Но я должен был обнаружить это раньше — вы же сделать это сейчас, мсье. — Андре Лемье чуть не плакал. — Мсье приходить на кухня из вашей paperasse [7] и показать мне, где непорядок. Да меня же засмеют теперь!

— Если такое случится, — сказал Питер, — то винить вам придется только себя. От меня никто ничего не услышит.

— Люди — они говорили мне, вы хороший человек, умный. Теперь я сам видеть: это правда, — медленно проговорил Андре Лемье.

Питер похлопал по папке, которую держал в руке.

— Я прочитаю ваш труд и скажу вам свое мнение.

— Спасибо, мсье. А я потребовать новый решетки. Из нержавеющей стали. Они сегодня же вечером будут здесь, даже если мне придется размозжить кому-то башку.

Питер улыбнулся.

— Знаете, мсье, я тут еще об одном думать.

— О чем же?

Молодой помощник шеф-повара колебался.

— Может, вы решить — как бы лучше выразиться — это нахально с моей стороны. Но вы и я, мсье Макдермотт, дай нам волю, мы бы сделать этот отель первоклассный заведение.

И хотя молодой француз тут же громко расхохотался, Питер думал о его словах все время, пока шел в свой кабинет.

Постучавшись в дверь номера 1410, Кристина Фрэнсис подумала: а почему, собственно, она сюда пришла. Вчера ее визит к Альберту Уэллсу выглядел вполне естественно после того, как он чуть не умер накануне и она приняла участие в его судьбе. Но сейчас мистер Уэллс был окружен необходимым вниманием и, оправившись от приступа, вновь стал обыкновенным постояльцем среди тех полутора тысяч, что проживали в отеле. Поэтому Кристина и подумала, что особой необходимости заходить к нему просто нет.

И все же в этом маленьком старичке было что-то притягивавшее Кристину. Возможно, подумала она, это из-за его отеческого отношения к ней, из-за того, что, как ей казалось, некоторыми чертами он напоминал ей отца, с лотереи которого за пять долгих лет она так и не свыклась. Нет, не то! Ведь отец всегда был для нее поддержкой. Тогда как в случае с Альбертом Уэллсом сильной стороной была она — к примеру, выступила против частной медицинской сестры, чтобы уберечь его от бессмысленной траты денег.

А может быть, подумала Кристина, это идет от стремления заглушить щемящее чувство одиночества, охватившее ее, когда она узнала, что их свидание с Питером сегодня вечером не состоится. Кстати, просто ли огорчение испытала она или более сильное чувство, когда узнала, что вместо свидания с нею Питер будет ужинать с Маршей Прейскотт?

Если быть честной, призналась Кристина, то она сегодня утром очень рассердилась; правда, она надеялась, что сумела это скрыть, хотя легкая досада все-таки прорвалась в ядовитом тоне, каким она говорила с ним. Было бы большой ошибкой показать, что она имеет виды на Питера, или доставить этой мисс Марше удовольствие, дав основание думать, будто она одержала над ней, Кристиной, победу, хотя в общем-то она ведь ее одержала.

Кристина продолжала стоять у двери — никто не откликнулся. Вспомнив, что там должна быть сестра, Кристина постучала снова, уже громче. На этот раз из-за двери донесся звук отодвигаемого стула и послышались шаги.

Дверь открылась — на пороге стоял Альберт Уэллс. Он был при полном параде и выглядел вполне здоровым. На лице у него даже играл румянец, который стал еще ярче, когда он увидел Кристину.

— Я надеялся, что вы зайдете, мисс. Если бы вы не пришли, я сам отправился бы вас разыскивать.

— Я думала… — удивленно проговорила Кристина.

Старичок, очень напоминавший воробья, хмыкнул.

— Вы думали, что меня так и будут держать пришпиленным к кровати — как видите, это не удалось. Я почувствовал себя достаточно хорошо и попросил вашего гостиничного врача послать за тем специалистом из Иллинойса — доктором Аксбриджем. Вот у кого голова! Он сразу сказал: если больной чувствует себя хорошо, значит, так оно и есть. Мы отправили сестру домой, и вот я к вашим услугам. — Альберт Уэллс буквально сиял. — Ну что же вы стоите, мисс, проходите.

Кристина прежде всего обрадовалась тому, что ему не нужно больше тратить большие деньги на оплату частной медсестры. Она подозревала, что это соображение в значительной степени повлияло на настроение Альберта Уэллса.

Она прошла вслед за ним в комнату, и он спросил:

— Это вы стучали немного раньше?

Она ответила утвердительно.

— У меня мелькнула мысль, что кто-то стучит. Но я, видно, был слишком увлечен вот этим. — И он показал на столик у окна. На нем была разложена большая сложная игра-головоломка, уже составленная на две трети. — Или, может, я подумал, что это Бейли, — добавил Уэллс.

— А кто это Бейли? — полюбопытствовала Кристина.

В глазах старичка загорелись огоньки.

— Если вы немножко здесь побудете, то увидите его. Во всяком случае, если не его, то Барнума.

Ничего не понимая, Кристина пожала плечами. И подойдя к окну, склонилась над головоломкой, чтобы внимательнее ее рассмотреть. Из уложенных кусочков уже складывались очертания Нового Орлеана. Город был изображен сверху, в наступающих сумерках; по нему змеилась, сверкая в лучах заходящего солнца, широкая лента реки.

— Когда-то очень давно и я играла в эту игру, — сказала Кристина. — Мне помогал отец.

— Наверняка найдутся такие, кто сочтет это не совсем подходящим времяпрепровождением для взрослого человека, — заметил подошедший к ней Альберт Уэллс. — Однако я обычно сажусь за эту игру, когда возникает желание кое-что обдумать. И случается, что одновременно находишь и ключевой кусочек и ответ на свою проблему.

— Ключевой кусочек? Я никогда о таком не слышала.

— Это мое собственное изобретение, мисс. Могу поклясться, что существует ключ к любой проблеме, точно так же как есть главный кусочек и в этой игре. Иногда кажется, что ты его нашел, а на поверку выходит ошибся. Но если действительно нашел, то сразу все проясняется и начинаешь понимать, как складывается вся картина.

Внезапно раздался резкий, властный стук в дверь. Губы Альберта Уэллса беззвучно произнесли:

— Бейли!

Когда дверь открылась, Кристина, к своему удивлению, обнаружила за ней коридорного в форме. Через плечо у него было перекинуто несколько костюмов на вешалках; в вытянутой руке он держал отутюженный синий саржевый костюм, старомодный покрой которого явно указывал на то, что принадлежал он Альберту Уэллсу. Натренированно-быстрым движением коридорный повесил костюм в шкаф и направился к выходу, возле которого его ждал старичок. Левой рукой коридорный придерживал перекинутые через плечо костюмы, правую автоматически вытянул ладонью вверх.

— Я уже благодарил тебя, — сказал Альберт Уэллс. Глаза его искрились смехом. — Сегодня утром, когда ты приходил за костюмом.

— Это был не я, мне вы ничего не давали, сэр. — Коридорный решительно потряс головой.

— Не тебе, но твоему другу. А это то же самое.

Коридорный не сдавался:

— Мне об этом ничего неизвестно.

— Ты хочешь сказать, что он не делится с тобой?

Протянутая рука опустилась.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Да что ты! — Альберт Уэллс широко улыбнулся. — Ты же — Бейли. А я дал на чай Барнуму.

Тут коридорный увидел Кристину. И во взгляде его отразилась растерянность, как только он ее узнал. Он жалко осклабился.

— Совершенно верно, сэр, — сказал он и вышел, закрыв за собой дверь.

— Объясните же, что все это значит?

Старичок хмыкнул.

— Вы работаете в отеле и не знаете, что такое Барнум и Бейли?

Кристина отрицательно покачала головой.

— Это же простейшая штука, мисс. Коридорные в гостиницах работают попарно, и берет у вас костюм один, а приносит — другой. Они это специально устраивают, чтоб два раза получить чаевые. Потом складывают выручку и делят поровну.

— Понятно, — сказала Кристина. — Но мне это в голову не приходило.

— Как и многим другим. Вот потому-то им и удается сорвать двойной куш за одну и ту же услугу. — Альберт Уэллс задумчиво потер свой носик-клювик. — Для меня это стало вроде игры: считать гостиницы, где вытворяют подобные трюки.

— А как же вы их раскрыли? — смеясь спросила Кристина.

— Признался один такой — после того, как я намекнул, что вижу его насквозь. Он мне еще не то рассказал. Вы, конечно, знаете, что есть отели, где внутренняя телефонная связь идет напрямую, без коммутатора. И вот Барнум или Бейли — словом тот, что на дежурстве, — звонит в номер, куда он должен что-то отнести. Если никто к телефону не подходит, он ждет какое-то время и звонит снова. Если же в номере подняли трубку — а это значит, что-там кто-то есть, — он на своем конце тут же вешает трубку. И через несколько минут является с вашим костюмом и получает вторые чаевые.

— А вы не любите давать на чай, мистер Уэллс?

— Да нет, не в том дело, мисс. От чаевых не уйдешь, как от смерти, так зачем волноваться попусту? Но я хорошо отблагодарил Барнума сегодня утром — как бы заранее заплатил за развлечение, которое позволил себе с Бейли минуту назад. Только вот чего я не люблю — это когда меня за дурачка считают.

— Я думаю, это случается не так уж часто. — Кристина начинала подозревать, что Альберт Уэллс куда меньше нуждается в опеке, чем она предполагала. Но она по-прежнему получала удовольствие от общения с ним.

— Вполне возможно, — признал он. — Только вот что я хотел бы вам сказать. У вас в отеле куда больше жульничества, чем в других местах.

— Почему вы так считаете?

— Потому, мисс, что я держу глаза открытыми и люблю поговорить с людьми. И мне они рассказывают то, чего не скажут вам.

— Что же именно?

— Ну, во-первых, многие тут считают, что им все сойдет с рук. А все потому, что, как я понимаю, нет у вас хорошего хозяина. Дело можно бы хорошо поставить. И потому что оно не поставлено, ваш мистер Трент и попал сейчас в такой переплет.

— Просто непостижимо, — сказала Кристина. — То же самое и почти в тех же словах говорил мне Питер Макдермотт. — Она внимательно посмотрела на старичка. Хоть он и производил впечатление человека не тертого, но, видимо, врожденным чутьем доходил до истины.

Альберт Уэллс одобрительно кивнул.

— Да, этот молодой человек с головой. Мы с ним вчера беседовали.

Это удивило Кристину.

— Как, Питер приходил сюда?

— Совершенно верно.

— Я этого не знала. — Впрочем, подумала Кристина, это вполне в духе Питера Макдермотта: если его что-то заинтересовало, он будет упорен и не выпустит это из виду. Она и раньше подмечала его умение думать о больших проблемах, но не забывать и о мелочах.

— Вы что, собираетесь за него замуж, мисс?

Вопрос был задан так неожиданно, что Кристина опешила.

— Почему вы так решили? — спросила она и, к своему великому удивлению, почувствовала, что краснеет.

Альберт Уэллс хмыкнул. Временами, подумала Кристина, он напоминает озорного эльфа.

— Догадался — по тому, как вы произнесли его имя. Кроме того, я решил, что, работая вместе, вы должны часто видеть друг друга, и если у этого молодого человека есть голова на плечах, в чем я не сомневаюсь, то рано или поздно он поймет, что от добра добра не ищут.

— Мистер Уэллс, вы переходите все границы. Читаете чужие мысли, а потом… потом излагаете их вслух и еще краснеть заставляете. — Но теплая улыбка на лице Кристины показывала, что она вовсе не сердится. — И пожалуйста, перестаньте называть меня «мисс». Меня зовут Кристина.

— Для меня это имя особенное, — тихо произнес Альберт Уэллс. — Так звали мою жену.

— Звали?

Альберт Уэллс кивнул.

— Да, она умерла. Умерла так давно, что порой мне кажется, будто мы никогда и не жили вместе. И не было у нас в жизни ни радостей, ни горестей, а на самом деле хватало и того и другого. А иной раз кажется, что все это было лишь вчера. Вот в такие минуты меня с особой силой одолевает чувство одиночества. Детей-то у нас не было. — Мистер Уэллс запнулся, задумчиво глядя куда-то. — Никогда ведь не знаешь, насколько ты привязан к человеку, пока эта связь не оборвется. Вот и вы с вашим Питером — не теряйте ни минуты. Зачем тратить время попусту — его ведь не наверстаешь.