Светлое время ночи Зорич Александр

1

– Кто здесь Эгин окс Сур, чиновник Иноземного Дома? – спросил немолодой бородатый мужчина, обладатель вкрадчивого голоса и широченных плеч.

– Я в вашем распоряжении, – отвечал Эгин, вставая с лавки.

Он поклонился, тая ликование. «Эгином окс Суром», то есть выдуманным специально для этого случая неблагозвучным именем, его могли назвать только с подачи Далирис. Хотя ответа от нее и пришлось дожидаться на деревенском постоялом дворе два нудных дня, он все-таки пришел. Этот широкоплечий мордоворот с замашками мажордома и есть ответ! Король Лазури выполнил свою миссию. И госпожа Далирис готова по крайней мере обсудить предложение, которое изложил Эгин в своей записке.

– С вами желает побеседовать одна благородная госпожа, – продолжал гость. – Она приглашает вас посетить ее дом.

Эгин нетерпеливо кивнул.

– Я очень рад этому известию.

– В таком разе извольте собраться побыстрее. Госпожа не любит ждать.

«А сама два дня тянула кота за хвост», – хмыкнул Эгин про себя. И вежливо оскалился.

– Велите седлать! – крикнул Эгин хозяину постоялого двора. И, обращаясь к пришельцу, добавил: – Подождите меня у коновязи.

Когда он вышел во двор, оказалось, что помимо широкоплечего бородача его дожидаются еще четверо вооруженных конников.

Хотя бородач и называл Далирис просто «госпожой», а «Три тюльпана» – «домом госпожи», ввести крестьян в заблуждение такими простенькими умолчаниями было невозможно.

Не только Эгину, но и всей деревне было ясно, что за «госпожа» прислала сюда своих людей. Множество любопытных глаз украдкой смотрело на отряд и на Эгина. Смотрело со страхом и благоговением.

Эгин поправил на груди сумку с лотосом и наподдал жеребцу по бокам. Он знал – начинается самая ответственная часть плана.

Не успели они отъехать от деревни, как бородач и его спутники остановились.

– Госпожа поставила одно условие. Предупреждаю сразу: если вы не примете его, вам придется вернуться.

– Что за условие? – с нарочитой беспечностью осведомился Эгин.

Бородач щелкнул пальцами. Один из всадников эскорта протянул ему глухой колпак из черного бархата – ни прорези для носа, ни прорезей для глаз.

– Вот оно – условие.

Эгин понял, что должен надеть этот колпак и проехать в нем весь путь до «Трех тюльпанов». А может, и до самой гостиной жены харренского сотинальма. Чтобы, значит, варанец не смог приметить расположение охраны или просто не болтал лишнего после стакана гортело.

Эгин всегда был невысокого мнения об этом способе скрывать явное – все равно те, кто представляет опасность для таких дам, как Далирис, и так знают все, что нужно: от расположения нужников до имен горничных. Те же, кто опасности не представляет, могут глазеть на расположение постов охраны хоть до позеленения – что они потом будут делать со своими ценными впечатлениями? На засахаренные орехи обменивать?

Но выхода не было.

– Я принимаю ваше условие. – Эгин передал поводья своей лошади бородачу и надел колпак.

Дышать под колпаком было трудно, да и темп езды заметно снизился. Когда Эгин и его свита наконец-то добрались до «Трех тюльпанов», уже вечерело.

Эгину помогли спешиться и, словно слепого, провели через двор, помогли подняться по лестнице. За лестницей были комнаты, где витали запахи душицы и ладана, потом – комнаты без запахов. Все это время его конвоиры не говорили ни слова. Наконец они остановились. «Неужели пришли?» Говорить, кстати, Эгину тоже не разрешалось.

Где-то справа от себя Эгин услышал необычный лай. Вроде бы лаяла собака. Но в то же время он был готов поручиться, что собаки лают совершенно не так. В пяти шагах от него зашуршало женское платье.

– Это он? – спросили по-харренски. Голос был скрипучим, но не лишенным приятности.

– Так точно, Эгин окс Сур, – подтвердил бородач и добавил со значением: – Он вооружен магическим мечом Белого Кузнеца.

– Я же сказала, он может оставить его при себе, – с легким раздражением сказала дама. – Человек, отпустивший на волю Короля Лазури, никогда не позарится на бабкины бриллианты.

Вслед за этими словами раздался тихий старушечий хохот, больше похожий на хриплое кудахтанье.

– Так точно, – натужно подтвердил бородач.

Эгин услышал, как удаляются шаги его конвоиров.

– Да снимите наконец эту дурацкую… шапку!

Эгин не сразу сообразил, что на сей раз слова Далирис обращены к нему.

2

– Я получила вашу записку, – важно начала Далирис. – Мне кажется, здесь есть о чем поговорить.

Жена харренского сотинальма вела беседу, почесывая за ухом шута, изображавшего собаку. Шут стоял на четвереньках, вилял задом, к которому был прикручен хвост, напоминающий собачий, и время от времени лаял и поскуливал. Его нос был вымазан черной краской, штаны и куртка обшиты мехом. Шут был немолод и одышлив. Словом, тошнотворное зрелище.

Эгин согласно кивнул. Он знал – в его положении лучше придержать язык до поры до времени. Пусть сначала Далирис выскажет все, что сочтет нужным.

– Мне нравится ваше предложение, хотя, говоря откровенно, я не верю в то, что вам удастся найти Королю Лазури пару. Малыш очень тоскует в одиночестве! Я снарядила уже четыре экспедиции в Онибрские горы. Две из них вообще не вернулись. А две вернулись ни с чем. Но может, хоть вам повезет?

– Я был в тех местах. И я имею некоторый опыт в общении с этими птицами, – заявил Эгин.

В соответствии с планом, который они загодя составили с Лагхой, он должен был изображать перед Далирис заядлого птицелова. Но при этом птицелова, не забывающего о том, что он дворянин.

– Согласитесь, милостивый гиазир, не будь у вас этого проклятого опыта, вы едва ли словили бы моего малыша. В первый момент, когда я только прочла вашу записку, на меня нахлынуло искушение тут же послать за вами убийц. – Морщинистое лицо Далирис скривилось в светской улыбке.

– Вот как?

– Да-да. Настолько удручила меня ваша выходка. Потом, выходит, что если моего малыша смогли споймать вы, пусть даже умелый птицелов, значит, его может споймать и кто-нибудь другой! Моя мечта – чтобы все ваши братья-птицеловы провалились сквозь землю. И я думала начать осуществление своей мечты с вас…

«Кажется, древний род госпожи Далирис происходит не из Харрены. Что это за „споймать“, „словить“? Она что – таркитка? Владеет харренским почти безупречно, акцент не слышен, но время от времени – какой-то подозрительный проблеск просторечия. Старческий распад внешних покровов семени души?»

– Это очень мило с вашей стороны, – галантно поклонился Эгин, который все еще стоял, поскольку приглашения сесть пока не получил.

– Но я преодолела свое искушение. Все-таки вы, гиазир окс Сур, благородный человек! Ведь вы могли бы шантажом выменять у меня Короля Лазури чуть ли не на главарь… флаг… флагман харренского флота! Но вы этого не сделали. Вы отпустили бедняжку домой. И я решила пощадить вас.

– Благодарю вас, госпожа.

– И я вас пощадила, – самодовольно заключила Далирис.

«Кажется, старуха немного чокнутая», – догадался Эгин. Между тем он слушал эти запоздалые, неуместные угрозы вполуха.

Он уже успел привыкнуть к тому, что обладающие властью женщины упиваются ею еще более невоздержанно, чем мужчины. Ему оставалось только упражняться в учтивости.

– Прошу меня простить, госпожа Далирис. Но поймать Короля Лазури для меня означало единственную возможность привлечь ваше внимание к моему предложению.

– Все правильно. На вашего брата у меня обычно нет времени. Так что в некоторой сообразительности вам не откажешь.

Шут-собака, потявкивая, подошел к Эгину, по-собачьи поднял ножку и… горячая струйка нежданно оросила штаны Эгина. «Тьфу, Шилол!» – Эгин отступил на два шага. Он не решился пнуть «пса» ногой и растерянно переводил взгляд с него на Далирис.

Далирис залилась хохотом, словно стала свидетельницей чего-то воистину сногсшибательного.

– Прекрасно, вы не находите? – спросила она, отсмеявшись.

– К сожалению, не нахожу.

– У вас неуживчивый характер, – вдруг заключила Далирис.

– Охотно допускаю, – сказал Эгин и замолчал, твердо глядя Далирис прямо в глаза.

Как ни странно, эта мера оказалась действенной. Далирис посерьезнела и прикрикнула на «пса». Тот поджал свой «хвост» рукой и послушно спрятался за диван, обитый розовым сукном, на котором сидела Далирис.

– Хорошо, – сказала она. – Так что же вы хотите за то, чтобы доставить мне женицу… самку онибрского грифа?

– Сущий пустяк. Я хочу, чтобы вы научили меня, как сделать глиняного человека.

В воздухе зала повисла пауза, угрюмая, как ночь перед ураганом, и длинная, словно зима.

– Глиняного человека?

– Именно, – подтвердил Эгин, не отводя глаз от Далирис.

– А кто вам сказал, что я это умею?

– Я знаю магию. Узнать об этом мне было нелегко, и я дорого заплатил за это знание…

– Вы хоть понимаете, любезный Эгин окс Сур, на какие меры вы меня вынуждаете? – Рот Далирис скривился в неприятной гримасе.

– Да. Я снова «вынуждаю» вас на то, чтобы покуситься на мою жизнь, – спокойно ответил Эгин. Такой поворот разговора они с Лагхой тоже просчитывали. – То есть убить меня, как вы убили тех глупцов, что помогали вам делать прекрасную госпожу Елю.

– Для покойника вы очень болтливы. – Далирис в ярости треснула веером по ладони левой руки.

– Вы не первая и не последняя, кто называет меня покойником, – с нажимом сказал Эгин. – А я все еще жив. Хотите знать почему? Потому что болтливость, равно как шантаж ради быстрого обогащения, мне чужды. В противном случае я обменял бы Короля Лазури на флагман харренского флота. Меня интересует только рецепт глиняного человека. И более ничего.

Эгин буквально топил жену харренского сотинальма в колдовском омуте своих расширившихся зрачков. И был вынужден признать, что Далирис не из тех, чьим мнением легко манипулировать.

– Скажите, знает ли о глиняных людях Еля? – спросила Далирис шепотом.

– Нет. Ни Еля, ни кто иной не знают об этом. Но если вы решитесь убить меня, о глиняных людях узнают все – от гнорра Свода Равновесия до актеров Волшебного театра Ита.

С черными, крашеными космами, уложенными в неряшливую прическу, в своем черном платье с высоким кружевным воротником, семидесятилетняя Далирис была похожа на самку паука-пустынника, принявшую человеческое обличье.

– Вы хотите, чтобы я расплатилась с вами за желтого грифа тем, что я знаю?

– Да.

– Хорошо. Когда вы принесете мне птицу, я расскажу вам все.

– Мне нравится ваша рассудительность, госпожа Далирис. Но я хотел бы получить аванс.

– Аванс?

– Именно так. Скажите мне, как вы сделали Елю, и я принесу вам грифа в ближайшие четыре месяца.

– Что за вздор? Вы предлагаете мне расплатиться за товар, который я еще не держала в руках! – возмущенно воскликнула Далирис.

– Нет. Я предлагаю вам поверить мне. Вы должны войти в мое положение. У меня не будет причин идти на риск ради желтого грифа, поскольку я знаю наверняка: когда я принесу его вам, вместо платы я получу отравленную стрелу в спину.

– Вы проницательны, милостивый Эгин окс Сур. Пожалуй, я так и сделала бы, ведь это очень разумно.

– Это не очень разумно и вдобавок подло. Поэтому, если вы хотите самку для Короля Лазури, вы должны открыть мне свой секрет сейчас. Обещаю вам, я принесу птицу.

– А где гарантии?

– Никаких гарантий нет. И быть не может.

– Хорошо. Мое земное время истекает, я скоро умру, – вдруг сказала Далирис, ее лицо стало похоже на бронзовую маску из древнего могильника. – Пожалуй, это единственное, что заставляет меня поступать так, а не иначе. Дайте мне клятву – клятву на крови, что вы не обманете меня, и вы получите свой аванс.

Эгину стало немного страшно – «клятв на крови» он не давал никогда в жизни, хотя и знал, что в безумной Харрене каждая вторая сделка скрепляется именно так. Что-то в этой клятве было жутковато-архаическое, правдивое, злое.

Но отступать было некуда – он и так вел торги на грани блефа. Эгин вынул «облачный» клинок из ножен и надрезал себе мизинец. Кровяная капель застучала о мраморные плиты зала.

– Да обернутся моя кровь огнем, мои глаза – гноем, а мои кости – известью, если я нарушу клятву, данную госпоже Далирис, – медленно произнес Эгин.

За занавешенными окнами прогрохотал немыслимый зимой гром. Далирис обернулась к окну и удовлетворенно причмокнула.

– Ваша клятва принята, любезный окс Сур. А теперь слушайте. Я не могу сделать глиняного человека сама. И я не могу научить вас этому, поскольку сама не умею. Елю, мое весеннее солнышко, сделал для меня странствующий маг, имя которого я буду вспоминать добрым словом и на смертном одре – Адагар. Где его найти, я не знаю. Но чтобы не показаться вам обманщицей, скажу: мне известно, что он жив и что отыскать его возможно. О том, где сейчас Адагар, знает любой из странствующих магов Круга Земель. Вам достаточно найти такого странника и спросить его об Адагаре.

– Но где искать этих странников?

– Смешно слышать такой вопрос от человека, знающего магию, – фыркнула Далирис. – Для этого вам нужно оказаться в Тардере. Выйдите на площадь Мясников в ночь на следующее новолуние. Присмотритесь хорошенько. И вы узнаете странствующего мага.

– Но как? Как я его узнаю? На нем что, будет черный плащ до земли, колпак звездочета и посох, изогнутый пьяной змеей? – Эгин откровенно иронизировал. Он знал – если настоящий, матерый маг не хочет быть узнанным, его не то что отличить от обычного человека, но и увидеть-то практически невозможно.

– Узнать странника как стакан воды выпить. Уверена, тот, кого вы встретите в Тардере на площади Мясников, окажется вашим старым знакомцем…

И Далирис снова рассмеялась своим резким, кашляющим старушечьим смехом. Ее «пес» выразил сорадование хозяйке заливистым воем из-за дивана.

3

Вечерело, но Тардер, казалось, не замечал смены времени суток. Народу на улицах меньше не стало – по крайней мере так показалось Эгину.

Пятиугольная площадь или, как назвала ее Далирис, площадь Мясников в этом смысле не представляла собою исключения.

Она располагалась в самом центре харренской столицы и была окружена плотным кольцом лавок, из которых лишь одна пятая имела отношение к торговле мясом. Остальные сбывали что попало – от сукна до лекарств и бакалеи.

Вывески и гербы лавок, подсвеченные масляными фонарями, выглядели довольно привлекательно. И покупатели, которые приходили на площадь не столько чтобы купить, сколько чтобы развлечься перед сном, позволяли себя привлечь – насмотревшись на шелка и кружевные воротники, они усаживались на крыльцо лавки продавца амулетов и, отдохнув, шли прицениваться к ювелиру…

Да и на самой площади даже в сумерках шла торговля – торговали сладостями и подогретым вином, женщинами, вялеными фруктами и первыми цветами – бело-зелеными подснежниками, привезенными с юга, мальчиками, сыром, который в Харрене заведено подавать к вечерней дружеской трапезе, и даже дым-глиной.

Эгин впервые видел дым-глину, так сказать, «в свободной продаже». В Варане распространение этого дымотворного зелья, которое представляло собой смесь растертых в пыль минералов и экстракта из водорослей и грибов, обладающих дурманящим действием, каралось смертью. Уличенного в торговле дым-глиной преступника бросали в подвал с гадюками – редкий случай, когда власти находили уместным разводить такую дорогостоящую канитель ради наказания ослушника, которого можно было бы и просто повесить. Значит, по мнению вдохновляемых Сводом Равновесия законодателей Варана, в дым-глине было нечто выходящее из ряда вон, сверхопасное.

Эгин подозвал торговца. Он долго ощупывал крошащийся катышек серо-зеленого цвета, который был величиной с каштан. Потом не удержался – и купил. Уж очень ему хотелось взглянуть на этот крамольный сильнодействующий дурман при свете дня. Пробовать дым-глину в намерения Эгина не входило.

Торговец сразу догадался, что имеет дело с новичком, и, подозревал Эгин, не упустил случая подсунуть ему подделку. Эгин расплатился и спрятал кулечек в сарнод – в конце концов ему было плевать, – ему нужно было всего лишь чем-то себя занять, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Мало ли, сколь долго ему придется дожидаться странствующего мага на этой площади. Возможно – до рассвета. Не исключено даже, что Далирис обманула его. И тогда вся эта затея – полная бессмыслица.

Гнетущий колосс башни Оно, о которой виршей было сложено не меньше, чем об Элиене Звезднорожденном, был виден в Тардере отовсюду. В том числе и с площади Мясников. Эгин так долго пялился на эту трижды священную постройку, ошиваясь вдоль прилавков, что у него началось легкое головокружение.

Он снова принялся разглядывать покупателей и торговцев – ни одного знакомого лица. Ничего, что намекало бы на принадлежность человека к клану странствующих магов.

Конечно, ожидать, что вдруг появится некто с деревянной табличкой, на которой вырезано что-то вроде «Я – странствующий маг», со стороны Эгина было наивно. Но он все-таки не терял надежды на то, что Пестрый Путь каким-то чудом вынесет его к искомому человеку. Ведь привел же он его некогда к Убийце Отраженных?

Через полтора часа хождений по площади Эгин почувствовал, что нешутейно устал. Он решил последовать примеру жителей столицы – купил у разносчика чашку подогретого вина и уселся на ступени какой-то запертой лавки. Если уж ждать – то ждать сидя.

Мимо него проплывали молодые харренские офицеры, вежливо придерживая за край вышитых поясов своих дам, прически и одежда которых свидетельствовали о пошатнувшихся моральных устоях. Медленно фланировали состоятельные горожане почтенных годов, пришедшие сюда со своими содержанками, которым неймется показать соседям новые платья. Пробегали крикливыми табунцами мальчишки-голодранцы в расклеивающихся башмаках, выпрашивающие у чужаков вроде Эгина подачку, а у торговцев – черствый крендель… Но ни одного странствующего мага не прошло мимо Эгина!

Приближалась полночь. Народа на площади становилось все меньше.

Торговцы, позевывая в ладонь, сворачивали свои прилавки и складывали товар на тележки, в которые же сами и впрягались.

Лавочники тушили фонари над дверьми и подсчитывали барыши за спущенными шторами. Вино, в очередной раз купленное Эгином, оказалось совсем холодным. А он все сидел и ждал.

Наконец рынок опустел почти полностью. Лишь две лавки в ряду напротив Эгина оставались освещенными.

«Духи. Лекарства. Притирания. Ничего не теряешь» – было написано на одной. «Корм для певчих птиц. Поют, как заводные» – гласила надпись над крыльцом другой.

Когда же покровитель певчих птиц с внушительным брюшком вышел на крыльцо, чтобы потушить свет, Эгину стало совсем тоскливо. Что ж теперь, сидеть на этой опустевшей, темной площади до утра?

Не успел Эгин допить свое вино, как пришел черед лавки аптекаря.

Сначала свет погас в небольшом окошке, заставленном пузырьками из мутного стекла, а затем на крыльце появился и мальчик – видимо, слуга или, скорее, ученик аптекаря.

Скучающий Эгин воззрился на ученика со своего отдаления – уж очень интересно ему было, как такой малыш дотянется до фонаря, висящего под самой крышей.

С вялым интересом он наблюдал, как ученик аптекаря возился с длинным шестом, конец которого был увенчан внушительным крюком. Возился, впрочем, без особого успеха – крюк никак не хотел цепляться за дужку фонаря, то и дело соскальзывая вниз.

Эгин хотел уже покинуть свое место и пройтись по площади, размять ноги, как вдруг с некоторым запозданием сообразил, что тот человечек, которого он принял за мальчишку-ученика, на самом деле не мальчик, а лилипут – уж очень непропорционально большой была его голова, уж очень не мальчишескими, а, напротив, выверенными и усталыми были его движения.

«Аптекарь-карлик? Что, нынче у всех карликов Севера в моде одно – содержать аптеки?» – спросил себя Эгин, которому вдруг вспомнилось, что тот аптекарь, у которого он пытался купить перо птицы Юп, тоже был лилипутом. Как вдруг его осенило…

Он летел через опустевшие торговые ряды со скоростью зачуявшей зайца гончей.

Дважды он поскальзывался, наступив ногой на гнилую дынную корку.

Под подошвами его башмаков хрустела ореховая скорлупа и черепки, разлетались вдребезги схватившиеся ледяной коростой лужи.

Больше всего Эгин боялся, что карлик, которому все-таки удалось снять и затушить фонарь, сейчас зайдет в свою лавку и закроет дверь на засов.

Потому что в этом случае за то время, пока Эгин обежит каре плотно пристроенных друг к другу домов, образующих Пятиугольную площадь, аптекарь уже успеет выйти через черный ход – и неровен час Эгину придется ждать его появления до завтрашнего утра. Если он вообще появится на площади Мясников до следующего новолуния!

Кричать аптекарю что-нибудь вроде «Э-ге-гей! Погоди!» Эгин раздумал, поскольку боялся, что тот испугается и скроется за дверью даже раньше, чем сообразит, кто и зачем его зовет. Про пугливость лавочников в его родном Варане ходили анекдоты.

Эгин схватил карлика за полу кафтана в тот момент, когда он уже входил в темный проем двери.

– Постой. Пожалуйста, подожди, – прошептал запыхавшийся Эгин.

Аптекарь вздрогнул, но, быстро взяв себя в руки, с достоинством обернулся и смерил Эгина таким пронзительным взглядом, что тот невольно отпрянул.

Конечно, это был он – тот самый морщинистый старичок, чья макушка не доходила Эгину до пояса. Тот самый, что некогда в Нелеоте предлагал ему духи «Южный букет» за тридцать золотых авров… «Неужели это и есть странник?» – ужаснулся Эгин.

– Чего тебе, юноша? – Карлик, казалось, совершенно не узнавал его.

– Мне следует… то есть мне нужно… задать тебе один вопрос, – с трудом из-за сильнейшего волнения подбирая харренские слова, сказал Эгин.

– Лавка закрыта. Я не расположен к разговорам и хочу спать. Приходи завтра.

Эгину вспомнились слова Далирис о новолунии. А ведь новолуние только раз в месяц! Теперь, глядя в глаза аптекарю, которые, казалось, давали странный, лимонно-желтый отблеск, Эгин уже не сомневался в том, что завтра на этом месте он не найдет не то что карлика, но даже и площади Мясников. Он понял: нужно сделать все от него зависящее, лишь бы тот не скрылся.

– Пожалуйста, я умоляю тебя об одолжении. Хочешь, я куплю у тебя что-нибудь? Что-нибудь дорогое? Притирания, например. Средство от облысения или поседения, настойку на золотом корне…

– Сегодня у меня был удачный день, я выручил достаточно. Но теперь я уже свернул торговлю и мечтаю о ночи на своей мягкой перине. В лавке уже темно. Разве ты не видишь? – осадил Эгина карлик.

Как похож и в тоже время не похож он был на того, с которым Эгин общался в Нелеоте!

– Я вижу. Вижу! Хочешь, я дам тебе денег просто так? За одно твое слово?

– Я не торгую словами.

– Тогда дай мне его даром!

– Я не занимаюсь благотворительностью. – Взгляд карлика был холодным и отстраняющим.

– О Шилол! – взвыл Эгин, который не на шутку растерялся. – Почему ты не хочешь со мной даже поговорить?!

– Именно это я и делаю. Но – достаточно болтовни! Мои домашние меня уже заждались. Правнук ждет вечерней порки, невестка трясется от нетерпения, ей хочется посчитать выручку. На тебя у меня нет времени, тем более от тебя несет дешевым вином!

Эгин покраснел – в кои-то веки от него действительно пахло хмельным зельем.

– Прости меня, но я не пьян! Послушай, что случилось, разве ты меня не узнаешь?

– Конечно, я узнаю тебя, варанец со знаком на левом плече! – мрачно сказал аптекарь.

Эгин во все глаза воззрился на карлика – в его взгляде боролись страх и отчаяние. Как вдруг ни с того ни с сего полногубый рот карлика расплылся в широкой дружественной улыбке и он… рассмеялся.

Его смех снова напомнил Эгину шелест опавших листьев в осеннем лесу. Карлик смеялся так искренне и так заразительно, он буквально перегибался пополам от хохота, что Эгин тоже невольно улыбнулся. Он по-прежнему не знал, что и думать.

– Ладно, заходи, сотворитель чудесных компасов, а то ведь в другой раз могу и не узнать, – отсмеявшись, карлик подмигнул Эгину и широко распахнул дверь аптеки.

Это была та же самая аптека, внутри которой Эгин уже был однажды в Нелеоте. Не «похожая» или «напоминающая» нелеотскую. Но та же самая – те же весы, те же пыльные стеллажи с банками, закрытыми промасленной бумагой, та же покосившаяся конторка.

О том, как это возможно, Эгин предпочитал не задумываться. Достаточно было того, что подозрительный метод госпожи Далирис оказался действенным! «Странник и впрямь оказался старым знакомым, если, конечно, карлик действительно странник», – подумал Эгин.

– Можешь называть меня хоть морским котиком. Если больше нравится странником – можешь звать меня так. Впрочем, странник – он вроде бы все время странствует. Я же все время остаюсь на месте. В своей аптеке. – Карлик снова захихикал.

– Если бы ты знал, как я был удивлен, когда понял, что ждал именно тебя! – воскликнул Эгин.

– Удивлен? Вот уж не ожидал, что варанца, который умыкнул у Дрона перо птицы Юп, можно чем-нибудь удивить! Впрочем, рассказывай быстрее, зачем пожаловал. То, что я хочу спать, – это святая правда. Не имеющая к моим дурацким розыгрышам никакого отношения.

– А Дрон – он тоже странник? – не удержался от вопроса Эгин.

Карлик демонстративно зевнул во всю глотку и посмотрел на него с выражением тупой рассеянности. Эгин с сожалением осознал, что болтать на общие темы аптекарь действительно не расположен. А может, ему просто не хотелось говорить о Дроне. Как в свое время заметил Эгин, Дрон не принадлежал к числу тех людей, которых неймется пригласить к себе на крюшон.

– Я пришел сюда, чтобы узнать, где мне искать странника по имени Адагар. Одна госпожа, сведущая в магии, говорила мне, что ты должен знать это.

– Гм… Адагар? Скажи, пожалуйста, зачем тебе понадобился этот старый пройдоха? Что за народ тебя интересует – то Дрон, то, скажите на милость, Адагар… Правду говорят – у варанцев на уме одни дурощи!

С минуту Эгин колебался, говорить ли аптекарю правду, но его язык словно бы сам решил, что делать.

– Мне нужен маг, который сможет сделать для меня тело глиняного человека.

От собственных слов ему стало как-то неуютно, и он невольно поежился.

– Ах вот оно что! Тогда и впрямь Адагар – это тот, кто тебе нужен. Правда, путь тебе светит неближний. Ехать за этим балаболкой придется на Фальм. Там он и подвизается при дворе барона Вэль-Виры. Оборотням Гинсавера сказки рассказывает и припарки на ягодицы лепит. Так что хочешь Адагара – готовься путешествовать. Ну да сапоги изнашивать тебе что с горы катиться!

– Значит, Адагар на Фальме? – переспросил Эгин.

– Там, – кивнул аптекарь. – Только тебе надо поторопиться. Не то придет весна – и поминай как звали твоего Адагара!

– Ну… Фальм ведь это не Магдорн. Отсюда до Яга – рукой подать!

Аптекарь состроил уморительную обезьянью мину.

– В самом деле, и чего это я тебя Фальмом стращаю? Человеку, который в Ит из Пиннарина сбегал, на Фальм съездить все равно что иному кружку ртути закипятить!

– Послушай, а откуда тебе известно про Ит? – не удержался Эгин.

– Белый Цветок из твоей сумки торчит словно срамной уд у похабника, что разглядывает книжки императрицы Сеннин! – и аптекарь снова согнулся пополам от собственной шутки.

4

– Милостивый гиазир, очень хорошо, что вы меня вызвали! Я должен сообщить вам печальные новости.

Это был Йор, неразлучный со своим абордажным мечом.

«Интересно, у него там действительно такой большой меч, или что-то совсем другое, а ножны – только прикрытие?» – подумал Лараф, протягивая пар-арценцу Опоры Единства руку для поцелуя.

– Что еще за новости, Йор? Я не желаю никаких новостей. Я вызвал вас, чтобы поговорить по совершенно безотлагательному вопросу.

– О да, я понимаю. Однако полчаса назад моя Опора приняла почтового альбатроса из Урталаргиса. Я прошу вас позволить мне сообщить дурные вести незамедлительно.

– Валяйте, Шилол с вами.

Все время следить за своей речью у Ларафа не выходило. Но кругом творилось такое, что, похоже, никому сейчас до его расхристанного лексикона дела не было. Тем более он – гнорр, а гнорру позволительна эксцентричность.