Инквизитор. Башмаки на флагах. Том четвертый. Элеонора Августа фон Эшбахт Конофальский Борис

Глава 42

Как хорошо, что он сегодня долго спал, как вовремя принесли ему этот подарок. Теперь он уже не собирался сдерживать своих адвокатов, теперь пусть торгуются за всякие его преференции. Он уже знал, что дело идёт так, как ему и нужно, может, и придётся ещё что-то уступить, но в общем всё шло к миру, ведь этим подарком ландаман показал, что согласен на мир. Генерал дышал уже легко, пробираясь к своему месту. Садясь в своё кресло, он видел радостные и одновременно удивлённые лица своих ловкачей-крючкотворов.

— Они согласились только что на разрешение вашему торговому человеку покупать землю и строить свой амбар, — шёпотом произнёс Крапенбахер.

— Сие удивительно, — сразу после него стал шептать Лёйбниц, — тем не менее, они настаивают, что ваш торговый человек должен платить триста шестьдесят пять монет в год в казну города, но за это он сам будет выбирать, в каком ряду ему торговать.

— Соглашайтесь, — сразу ответил Волков.

— А ещё вчера они стали увязывать выдачу беглых мужиков с компенсацией за Линхаймский лес, — продолжал Крапенбахер.

— Соглашайтесь, — повторил кавалер.

— А в компенсацию они просят тысячу флоринов, — аккуратно напомнил Лёйбниц. — Сумма-то не маленькая.

— Соглашайтесь, — снова говорил генерал. А сам поймал взгляд ландамана и чуть улыбнувшись, поклонился ему.

«Бог с ними, с этими деньгами, деньги и преференции в торговле важны, но не нужно осложнять дело Райхерду. Если договор будет „обидным“, так и противников у него будет больше. А потерянное нынче я потом на торговле наверстаю. Да и сам лес стоит всяко больше тысячи золотых».

Лёйбниц встал и сделал заявление:

— Кавалер Фолькоф фон Эшбахт согласен, из доброты своей и миролюбия, для укрепления мира меж соседями выплатить компенсацию в тысячу флоринов при передаче под полную его юрисдикцию всего Линхаймского леса, со всей землёй под ним, и всего берега и всей реки до установленных границ.

Кавалер видел, как один из переговорщиков повернулся к Первому Консулу, а тот в ответ едва заметно кивнул. И этот переговорщик встал и сказал:

— Мы ценим добрый нрав и миролюбие господина фон Эшбахта. И готовы в ответ обещать, что земля Брегген будет выдавать всех беглых людей, на которых кавалер Фолькоф фон Эшбахт укажет как на свою собственность.

После этого дело пошло быстрее, у делегатов вдруг пыл пропал, уже не кидались они отвечать на каждую фразу волковских адвокатов. Не оспаривали всякую мелочь. А сам кавалер то и дело говорил своим людям:

— То пустяк, уступите.

И так, во взаимных уступках, и прошёл тот день. И уже сразу после обеда, после короткого разговора с генералом, адвокат Крапенбахер встал и прочитал по бумаге:

— После прений сторона кавалера Фолькофа фон Эшбахта заявляет, что больше не имеет противоречий ни по одному из оговорённых пунктов со стороной земли Брегген.

Тут же в ответ встал один из переговорщиков горцев и сказал, что у земли Брегген нет возражений по этому заявлению и что делегаты от земли Брегген готовы приступить к работе над завершающим текстом договора.

— Ну, мы договорились с ними? — спросил Волков у своих людей.

— Да, кавалер, — отвечал ему Крапенбахер, — осталось только поработать над текстом договора, но это уже мы сами управимся, тут вы нам не надобны.

— Да, осталось немного, всякие формальности, — поддержал коллегу Лёйбниц. — Ваше присутствие теперь не обязательно. Вы теперь понадобитесь лишь на финальной части, когда потребуется ваша подпись.

Откуда они только прознали? Все, без всякого преувеличения все люди в лагере знали, что мир вот-вот будет заключён. Волков ехал по лагерю, а из палаток выбегали солдаты, другие, несмотря на строгие окрики офицеров, бросая работы, кидались к нему:

— Эшбахт!

— Спасибо тебе, добрый господин!

— Хватит, к дьяволу эту войну!

— Победа!

— Осточертели эти горцы! Домой хотим!

— Пора делить добычу!

— Эшбахт! Виват!

Среди радующихся людей были и пехотинцы первого контракта, и кавалеристы, и пушкари; даже ландскнехты, и те радовались миру.

«Как быстро они прознали, видно, кто-то из стражи мерзавцам сказал, надо бы найти болтуна да наказать… Ну уж ладно».

Волков ехал по лагерю и кивал своим солдатам, махал рукой и всячески выказывал этим людям свою благосклонность. Они заслужили её, и он был им благодарен. За его сегодняшний успех эти суровые люди платили своим жизнями, своим здоровьем, тяжким трудом. Именно благодаря им на следующее утро он подписал столь нужный ему, да ещё и выгодный мир. Также на ту бумагу поставили подписи старший уполномоченный делегат от земли Брегген и сам Первый Консул Николас Адольф Райхерд. Помимо подписи, он ещё и закрепил документ своей печатью. Дело было сделано.

— Прошу вас более не препятствовать торговле нашим купцам по реке, — сказал ландаман.

— С этой минуты пусть торгуют, — отвечал кавалер, разглядывая этот долгожданный договор, и тут он поднял глаза, — но мой гарнизон не покинет лагерь, пока совет кантона не ратифицирует бумагу.

— Я постараюсь ускорить дело, — обещал Райхерд.

Они при всех впервые пожали друг другу руки. Волкову, конечно, очень хотелось знать, как обстоит дело со сватовством. Но он подумал, что, задавая этот вопрос, будет проявлять чрезмерную заинтересованность, поэтому промолчал.

В этот день он собрал офицеров на обед, теперь уже и среди них не было недовольных. То недовольство, что в некоторых жило ещё недавно, уже растаяло. Даже капитан ландскнехтов Кленк, и тот пришёл, сидел, тоже улыбался, а что теперь ему лицо воротить, если даже его люди радостны и уже собирают вещи, чтобы на тот берег уходить. Войне конец, теперь-то уже ничего не изменить, победа, мир, добыча большая, что уж теперь дуться друг на друга?

Вот и поднимали офицеры тосты за своего генерала. И заслуженно, это он привёл их к победе и к немалому достатку вместе с ней. А он в ответ хвалил их и говорил, что не будь при нём таких толковых людей, так не было бы у него ни побед, ни мира.

После он обещал офицерам и господам из выезда награды. Обещал им, что к своим порциям в добыче они получат золото. По десять монет всем капитанам в ротах. По двадцать монет достанется майором и полковникам. Но, кроме этого, он сказал, что также тридцать монет получит и капитан Пруфф, так как пушки его сыграли в кампании едва ли не главную роль. А по сорок монет получат майор фон Реддернауф за свою надёжность и безотказность, за усердие в деле охраны и разведки, и полковник Брюнхвальд за первое сражение у лагеря.

Капитан Пруфф, майор фон Реддернауф и полковник Брюнхвальд один за другим вставали и кланялись ему. А Роха смотрел на него удивлённо: отчего же обо мне ничего не сказано? Я тоже был при штурме вражеского лагеря. Посмотрел да отвернулся в огорчении, так как генерал на него не взглянул. И поделом — уж на кого Волков рассчитывал, когда офицеры начинали демонстрировать своё недовольство, так это на него. На Брюнхвальда и на него. Но оба они стали на сторону Кленка. Вот пусть теперь и не ждёт милостей. Брюнхвальд, конечно, тоже был не на его стороне, но насчёт полковника у Волкова были планы, и он тут же за столом заговорил с ним:

— Господин полковник, к вам у меня просьба.

— Да, господин генерал, всё, что в моих силах, — сразу отвечал Брюнхвальд.

— Договор подписан, но я бы не хотел покидать этот берег, пока совет кантона не ратифицирует его. Я прошу вас, господин полковник, возглавить гарнизон, который тут останется до ратификации договора.

Брюнхвальд чуть замешкался, Волкову даже показалось, что полковник думает, как отказаться, но он всё-таки ответил так, как и ожидал генерал:

— Да, конечно. Я останусь тут, сколько будет надобно.

— Отлично, выберите четыре сотни солдат из новонабранных, из тех, у которых контракты не кончаются, к ним возьмите две сотни стрелков с капитаном Вилли.

— Да, конечно, — уже без всякого промедления и заминки отвечал полковник. — Только прошу у вас хоть пять десятков мушкетёров.

— Будет вам пять десятков мушкетёров, — обещал кавалер. — Господин капитан Пруфф.

— Да, господин генерал, — сразу откликнулся артиллерист.

— Не хотите ли пойти к полковнику вторым офицером? — предложил ему генерал. — Две старые пушки я заберу, сделаю им новые лафеты, а четыре оставлю тут, для охраны лагеря.

Пруфф замер, застыл, стал выбирать слова, генерал видел, что он собирается отказаться, но Волков знал, как убедить его, поэтому, не дав ему ответить, продолжил:

— Будете вторым офицером в лагере, и чин у вас будет майорский. А вашим людям пообещайте двойное содержание. Для разведки я ещё оставлю вам эскадрон кавалерии.

— Ах, эскадрон кавалерии… Двойное содержание… — только и смог сказать новоиспечённый майор. — Что ж, я, конечно же, останусь с полковником Брюнхвальдом, раз вам так будет угодно, господин генерал.

Генерал улыбнулся. Начиная этот разговор, он ни секунды в успехе не сомневался. Он давно приметил, что старый артиллерист тяготился тем, что по званию он младше многих других или равен таким молодым офицерам, как Мильке, Дорфус и даже совсем юный капитан Вилли. Теперь эта тягость артиллериста и сыграла свою роль. И к тому же Пруфф заслужил повышение. Ему было далеко за пятьдесят, уже ближе, наверное, к шестидесяти, и его опыт как раз соответствовал новому его званию.

Дело с гарнизоном было решено. Офицеры, оставляемые тут, были хороши, случись что, они лагерь не отдадут. Будут драться. И тогда он успеет прийти к ним на помощь. Но, кажется, его опасения были напрасны.

Мильке уже к полудню следующего дня нашёл две баржи, и из лагеря стали вывозить всё лишнее имущество. И его было немало. Десятки телег, половину из которых пришлось недорого продать прямо на берегу, чтобы не платить за перевоз, сотни палаток, которые теперь были уже не нужны, так как солдаты тоже уже начали переправляться на тот берег, посуда для приготовления пищи, провизия, провизия, провизия, лишний фураж.

Он с Брюнхвальдом, Пруффом и Вилли как раз считали, сколько пороха оставить в лагере, чтобы пушки и мушкеты могли стрелять без экономии, без оглядки на запасы, когда дежурный офицер сообщил ему, что к генералу прибыли люди из местных.

Оставив своих офицеров, он поспешил на встречу с местными. Среди переговорщиков, а это были в основном они, был и брат ландамана Хуго Георг Райхерд. Вот его присутствие генерала и заинтересовало более прочего, тем более что переговорщики пришли получать деньги, компенсацию за лес.

Волков тут же послал Максимилиана за деньгами. В полковой казне, в лагере, было достаточно серебра, а горцы согласились взять сумму и серебром. Как только расчёты были произведены и генерал, в присутствии своих адвокатов, получил расписку о выплате, он повернулся к Хуго Райхерду:

— Чем я могу вам помочь?

— Ничем, — отвечал брат ландамана, — я просто пришёл сказать вам, что дом Райхердов принимает предложение матримониального союза между нашим и вашим домом.

— Прекрасно, — только и смог выговорить генерал.

А Хуго Райхерд продолжал тоном официальным:

— Урсула Анна де Шенталь, урождённая Райхерд, готова сочетаться браком с Бруно Фолькофом, племянником кавалера Фолькофа, господина Эшбахта. Думаю, что через две недели невесте и жениху можно будет встретиться на земле, что не ваша и не наша. Например, в городе Лейденице, что во Фринланде. И там, на смотринах, обсудить условия брачного договора.

Хуго Райхерд с достоинством поклонился генералу, а тот поклонился в ответ и сказал:

— Я рад. Я очень рад, что дом Райхердов принял моё предложение.

Глава 43

Просто рад? Да он едва не кричал от радости, едва сдерживался, чтобы не кинуться обнимать Райхерда. Еле-еле сохранил вид достойный. Поклонился ещё раз, проводил вестника и уже после его ухода воздел руки к небу с благодарностью Господу и Богородице. Теперь у него не было сомнений в том, что дом Райхердов сделает всё, чтобы мирный договор был землёй Брегген ратифицирован. Не отдаст ландаман свою дочь за племянника врага. А значит, значит, миру быть. Нет, конечно, он не выведет солдат с их земли, а Карлу Брюнхвальду ещё и накажет продолжать и дальше укреплять лагерь, но теперь генерал считал дело почти решённым. Теперь… Вот только теперь он мог сделать следующий свой шаг. Шаг, о котором он давно мечтал и который втайне планировал. Дальше ему нужен был мир с герцогом, и этот договор с горцами как раз открывал ему к этому дорогу. Конечно, это было не то, на что рассчитывал архиепископ. Да и Бог с ним. Теперь кавалер и генерал чувствовал себя настолько уверенно, что не нуждался в чьём-либо покровительстве. Ни светский курфюрст ему был не нужен, ни церковный. Довольно с него господ. А сеньорат герцога… Ну что ж, пусть будет. Возможно, он и поможет курфюрсту Ребенрее когда-нибудь и как-нибудь, но так, чтобы не сильно себя обременять. Больше всего он хотел теперь мира с герцогом, ну и чтобы никакие уже господа больше никогда от него ничего не хотели, вот и всё.

Едва сдерживая нетерпение и почти не сдерживая радости, он вызвал к себе капитана Рене и, когда тот явился, сказал ему:

— Дорогой родственник, — начал Волков, — хочу поручить вам дело важное и вместе с тем непростое.

Арчибальдус Рене был не из тех храбрецов, что берутся за всякое, не зная даже, о чём их попросят, поэтому Волков сказал осторожно:

— Хочу просить вас представлять меня у герцога.

— У герцога? — лицо капитана вытянулось, и он уточнил: — У герцога Ребенрее?

— Да-да, у него, у моего сеньора и нашего курфюрста, — продолжал Волков. — Да, вы будете просить у него аудиенции.

— О! — только и вымолвил родственник. Но по его лицу генерал понял, что за такое дело капитан готов взяться с радостью. Ещё бы, аудиенция у самого герцога. А с другой стороны… — Но что я должен буду просить у него?

— Ничего, кроме личной встречи, на которой вы передадите ему двадцать пудов того серебра, что я нашёл в реке. Помните?

— И всё? — Рене на такую миссию был согласен.

— И ещё вы передадите, что я нижайше прошу принять мой скромный дар.

— Скромный дар…, — повторил Рене.

— Что я нижайше прошу принять мой скромный дар, запомните, это очень важно.

— Да-да, конечно, я запомню…

— И если он примет серебро, — продолжал Волков, — в чём я почти не сомневаюсь, зная тяжкое положение герцога с деньгами, то вы скажете, что это серебро будет лишь первым моим шагом к поиску прощения.

— Первый лишь шаг в поиске прощения герцога…, — повторил Рене.

— Именно. Серебро найдёте в Эшбахте. Спросите у Ёгана.

— Да, я знаю.

— Возьмите с собой десять моих гвардейцев, выберете тех, что вам приглянутся, и езжайте.

— Завтра же и поеду, — обещал Рене. — Как только доложу полковнику и сдам дела роты.

— Сейчас же езжайте, сейчас же. С первой баржей, — настоял кавалер. — Идите к Брюнхвальду и скажите, что я дал вам срочное поручение.

— Будет исполнено, господин генерал.

Рене с его гвардейцами уехал ещё до вечера. А ему выпали хлопоты. Хлопоты, хлопоты. Нужно было отобрать солдат для гарнизона. Нужно было переправить всё ценное на свой берег. Нужно было не отдать за бесценок то, что переправлять было дорого. И солдаты тоже начали переправляться в Эшбахт. И как из-под земли, словно за поворотом реки сидели, тут же появились десятки лодок с купцами и маркитантками. Не успевал ещё солдат вылезти из баржи на песок Эшбахта, как к нему кидались ловкачи и ушлые бабёнки и тут же говорили ему:

— Солдатик, говорят, ты себе хорошую добычу добыл, так я у тебя всё куплю, цену дам хорошую, не то, что другие. Ну, что у тебя есть? Покажешь?

Корпоралы и солдатские старшины уже считали добытое. И в боях, и то, что было награблено в Мелликоне. Ну и как это иногда бывает, тот, кто отдал награбленное на хранение, не всегда его находил. Вспыхивали ссоры. Пришлось срочно, как только ему доложили о ругани солдатской, отправить на тот берег полковника Эберста, чтобы он сдерживал ретивых до утра. А уже утром и сам генерал переплыл на свою землю. Для того чтобы рассудить споры. А ещё потому, что… Уж больно много купцов на лодках и баржах причалило за ночь к его земле. Хоть разгоняй их. Девки приплывали целыми баржами. Молодые, жадные, горячие. Как раз те, которые всякому солдату нравятся. Купцы, маркитантки, девки, продавцы пива по-хозяйски располагались на земле кавалера, готовили еду, мылись в реке, торговались кто как умел, торговали кто чем мог. Даже музыканты появились.

— Налетели… Как вороньё! — подмечал Максимилиан, усмехаясь. — Гляньте, сколько их приплыло за ночь!

Волков же принюхивался, нужников нет, запах у реки плохой, а воду берут тут же. Так зараза и появляется, оборачиваясь потом кровавыми поносами.

— Разогнать бы их всех надо, — он был недоволен.

— Эшбахт! Генерал идёт! — стали раздаваться крики, как только он сошёл с баржи на берег.

Шёл по берегу, а все ему кланялись, а распутные девки так бросали своих «покупателей» и бежали к нему, всячески себя выставляя. Но, хоть и давно не было у него женщин, сейчас ему было не до них. Тут уже разговор шёл про деньги.

Волков не собирался пропускать мимо себя такую хорошую торговлю. Он знал, что купчишки да ушлые бабёнки при помощи хитростей, вина или высоко подобранных подолов солдат обманут. Всегда так было, вот и решил, что лучше сам купит у солдат, хотя бы то, что ему будет нужно. И в первую очередь нужны ему были лошади. Не мерины, а именно лошадки да кони, которые размножаться смогут. Эберст пришёл сюда с большим обозом, много лошадей взяли с обозами в Бреггене. Теперь, по словам Мильке и фон Реддернауфа, в трофеях его войска было больше пяти сотен лошадей — это не считая боевых коней и коней офицеров. А учитывая, что он привёл к себе в землю без малого тысячу человек, у которых, кроме одежды, и не было ничего, нужно было позаботиться о том, как они будут добывать себе и ему хлеб насущный.

— Майор Роха, — кавалер подозвал товарища. — Из тех возов и телег, что сейчас у нас есть, отберите пятьдесят самых крепких, скажите корпоралам, что я их выкуплю. Также выкуплю пятьдесят палаток и пять наборов котлов и другой ротной посуды. Пусть назначат цену.

— Ясно, я всё сделаю, генерал.

— Капитан Мильке и майор фон Реддернауф, господа…

— Да, господин генерал, — за обоих отвечал майор.

— Мне для хозяйства нужно двести кобыл и пятьдесят коней, поможете мне отобрать их из тех лошадей, что у нас есть?

— Боюсь, что столько кобылок у нас не наберётся, — теперь говорил капитан Мильке. — Большая часть — это мерины.

— Ну, отберём, сколько сможем. Может, и меринов возьму, для мужика в хозяйстве и мерин будет кстати.

А пока кавалер занимался лошадьми, телегами и всем прочим, что может вдруг пригодиться в случае продолжения войны, он послал в Эшбахт человека, чтобы тот звал к нему Ёгана, его помощника Эрнста Кахельбаума и, главное, своего племянника Бруно. Он послал за ними утром, и уже к ночи все они, в том числе и товарищ Бруно Михель Цеберинг, были у него.

Уже при свете звёзд он говорил с ними.

— Как пришедшие мужики, обживаются?

— Обживаются, господин, обживаются, — отвечал Ёган. — Намедни уже драка была.

— Драка? — удивлялся Волков. — Чего же не поделили?

— Драку бабы затеяли, а уже потом и мужики втянулись. А дрались из-за домов. Де Йонг дома им ставит, ставит быстро, но всё равно домов не хватает, вот и собачатся, кто первый в дом въезжать будет, а кому ещё на улице жить.

— Господин архитектор дома строит быстро, — сказал Эрнст Кахельбаум. И добавил: — И по цене весьма недорого.

— А чему же там дорогому быть? — смеялся Ёган. — Весь дом, считай, из глины, мужики сами её ковыряют, а Де Йонг только добавляет чуток тёса, чуток бруса да пару стёкол маленьких, вот и весь дом, они там дольше печь делают, чем сам дом.

— То есть у них всё в порядке? Не голодают?

— Нет, нет, — отвечал Эрнст Кахельбаум, — той провизии, что привёз нам капитан Рене, им пока хватит. Чтобы весной было что есть, огороды разбивают, озимые пахать начали, я им семян дал, только дело медленно идёт, ни плугов, ни лошадей нет в достатке. Может, коз им купить? Коза для прокорма вещь весьма полезная.

— Всё будет, и коней дадим, и коз купим, — обещал кавалер, — земли-то на пахоту на всех хватит?

— Пока впритык, — отвечал ему Эрнст Кахельбаум, — но господин Ёган обещал, что за зиму осушит ещё часть земли у речки, тогда земли и под пар оставить хватит.

— Осушу, осушу, — кивал головой Ёган, — теперь-то рук много, я много теперь земли осушу. И на пары, и на пашню, и на покос с выпасом земля будет, там её вдоль речки столько, что пахать — не перепахать.

— Де Йонг строит дома для мужиков, значит… А дом на берегу реки, возле Амбаров строит?

Ёган покосился на Эрнста Кахельбаума и, видя, что тот отвечать не собирается, ответил сам:

— Да когда же ему? Он же мужичью дома строит с утра и до ночи.

Волкову это не понравилось. Но винить Ёгана и Эрнста Кахельбаума было бессмысленно, они-то тут при чём? Только сказал недовольно:

— Надобно дом на берегу реки в первую очередь строить. А мужичьё подождать может.

Но даже дом для госпожи Ланге волновал его сейчас не так, как дело другое. Дело ещё более важное. Он повернулся к своему племяннику, который до сих пор не произнёс ни слова. Только слушал разговоры дяди и управляющих.

«Мальчишка совсем, сколько ему — пятнадцать? Пятнадцать, наверное, есть, что ж, пора уже становиться взрослым».

И кавалер заговорил с юношей тоном серьёзным, даже немного строгим, при этом глядя на него пристально:

— Господин Фолькоф, полагаю для нашего дома выгодным сочетать вас браком.

Бруно покосился на своего приятеля Михеля Цеберинга — мол, ты слышал? Но тот даже посмотреть в его сторону не решился, сидел, чуть выпучив глаза. Генерал ожидал, что молодой человек теперь начнёт задавать дурацкие вопросы, говорить какие-нибудь глупости, но Бруно был не таков, повернулся к Волкову и сказал спокойно:

— Думаю, дядя, вы нашли для меня хорошую невесту.

— В этом даже не сомневайтесь, — говорил кавалер, а про себя удивился спокойствием и выдержкой племянника, — ваша невеста представляет один из самых известных домов, она из дома Райхердов.

— Райхерды! О, мы слышали о них, — произнёс дружок племянника Михель Цеберинг с большим уважением. — У них много барж на реке и много складов.

Волков лишь взглянул на него строго, и он сразу замолчал.

— Что ж, это действительно знаменитый род, — произнёс Бруно.

— Вашей невесте…, — кавалер сделал паузу, — она не молода, ей уже двадцать пять, она вдова и у неё двое детей. Надеюсь, друг мой, вас это не оттолкнёт.

Второй раз за этот разговор племянник покосился на своего приятеля, но тот и на этот раз ничего не сказал и ничего не сделал. После взгляда генерала он почти не решился бы говорить снова. Поэтому Бруно поглядел на дядю.

— А не очень ли она стара? — вымолвил юноша. — А пригожа ли?

«Волнуется он. Что ж, волноваться тут надобно, дело-то серьёзное».

— Я её не видал, — сказал генерал. — Но это брак, союз домов, дорогой мой племянник, тут, как говорят, с лица воду не пить. Всякая женщина из фамилии Райхерд — желанная невеста.

— Да, я знаю, дядя, знаю, — заговорил Бруно, — я во всём хочу походить на вас, вы тоже женились не из приязни, а чтобы сочетаться с домом графов Маленов.

«Будь они трижды прокляты».

А молодой человек продолжал:

— Жена нужна для дела, а уж для приязни я заведу себе в доме сердечного друга, как сделали вы.

— Не нужно держать в доме сердечного друга, — назидательно сказал Волков, — для того я и строю дом на берегу реки, потому что две дамы под одной крышей не уживаются.

— Истинно, — вдруг произнёс Ёган, — две волчицы в одном логове нипочём не уживутся.

Все, кто присутствовал при этом разговоре, посмотрели на него, и он замолчал смущённо.

— Я понял, дядя.

— Вот и прекрасно, друг мой, смотрины будут через тринадцать дней в Лейденице. Там вы и увидите свою невесту. А пока езжайте в Мален и купите себе лучшую одежду. Нет… Поезжайте в Ланн, там живут лучшие портные, что есть по эту сторону гор. Денег я вам дам, коня возьмёте лучшего из моих конюшен. А ещё в помощь я пошлю с вами господ Габелькната и Румениге. Они из Ланна, они там всё знают.

— Дядя, а можно мне такой костюм, как у вас? Тот, что синий.

Волков молча кивнул и сказал после:

— Отправляйтесь завтра же. Купите и шапку себе лучшую.

— Дядя, у меня есть дела, может, мне их закончить?

— Главное дело для вас сейчас — это свадьба, — назидательно произнёс кавалер, — а дела ваши закончит за вас ваш товарищ.

Волков указал на Михеля Цеберинга, тот сразу согласился:

— Езжайте, Бруно, раз так, я тут все дела сам поделаю.

Глава 44

Дел у него было много, и трат было много. Но впервые в жизни Волков доподлинно не знал, сколько у него денег. Он получал — тратил, получал — тратил, ничего никуда не записывая. Надеялся на свою хорошую память на числа. Но в конце концов у него всё спуталось в голове. Золото, полученное от банкиров за серебро, золото, полученное с горцев, — единственное, о чём он имел представление, но ведь и до этого у него было золото. А серебру он давно счёт потерял. Не было у него человека, чтобы вёл счёт его деньгам. Был Максимилиан, которому он доверял, но молодой человек к деньгам относился достаточно пренебрежительно и не очень старательно считал их. В общем, утром следующего дня, пока Мильке и фон Реддернауф выбирали ему коней и лошадок из общего табуна, он велел поставить себе шатёр, велел принести туда все сундуки с деньгами, позвал Максимилиана и ещё хромавшего после ранения Курта Фейлинга и принялся с ними считать монеты.

Глядя на россыпи золота, что кучами валялись на ковре, кавалер не испытывал каких-то особых чувств. Раньше, лет десять назад, он готов был отправиться в рискованное предприятие и за десять жёлтых кружочков. А теперь же… Нет, никакой радости, просто ресурс. Они пересчитывали монеты и складывали их по сто штук в небольшие мешочки, а уже мешки складывали в сундуки и записывали всё на бумагу. Шестнадцать тысяч двести семьдесят, в основном гульденов. Но были и флорины, и кроны, и даже несколько дублонов. Всё уместилось в три небольших, но тяжёлых сундука. Несколько монет кавалер положил себе в кошель, по одному дублону дал Максимилиану и Фейлингу. Стали считать серебро. Пятьдесят семь тысяч талеров. Пару сотен в кошель пошло, на расходы. Две с половиной тысячи — Мильке на покупку лошадей, полторы сотни за возы, палатки, посуду. Ещё, наверное, ему придётся выкупить у солдатских корпораций остатки провизии. Мало ли, зиму его мужикам надо как-то пережить. Также он держал в голове, что ему предстояло ещё выплатить содержание тем солдатам и офицерам, что остались гарнизоном в лагере. А ещё лафеты для пушек заказать. Быстрее бы уже Райхерд протолкнул договор в совете кантона, иначе каждый месяц ему бы приходилось выплачивать людям без малого шесть тысяч монет.

Вот и думай, уже твои все эти деньги или ещё нет. Может, поэтому он и не радовался этим россыпям сокровищ.

Сразу, как всё было посчитано, он стал собираться в дорогу. Нужно было ехать домой. Дел было много. Мильке, Дорфус и старшим над ними Роха были оставлены им доделать все дела. С офицерами, что служили при нём, с Эберстом, Кленком, фон Реддернауфом и командирами рот, он тепло попрощался, выдав всем обещанную награду. Вот и ещё траты. И немалые.

Офицеры единодушно заверили его, что не упустят случая снова стать под его знамя, коли будет у него надобность. А Кленк на прощанье сказал, что даже старики из его роты, и те согласны с тем, что генерал не иначе как Длань Господня, потому как за всю свою воинскую жизнь не видели, чтобы так всё хорошо в кампании было.

Вот так вот, а ещё физиономии недовольные делали. Обиженными были, что их не послушал.

Сразу после обеда с молодыми господами Хенриком, фон Тишелем, который оставил кавалерийский полк, Фейлингом, Максимилианом и десятью гвардейцами генерал поехал домой, взяв с собой лишь сундуки с деньгами.

В который раз ехал по дороге от рыбачьей деревни к Эшбахту, кажется, знал её уже, но то и дело останавливался на пригорках, осматривался, даже на стременах вставал.

— Генерал, — наконец обратился к нему Максимилиан, — что вы высматриваете?

— Смотрю, во сколько мне обойдётся дорога через все эти холмы и овраги, — отвечал кавалер, не очень довольный от тех трат, что тут вырисовывались.

— Вы думаете тут дорогу построить? — удивился прапорщик.

— Да, она мне тут понадобится. Не все товары через Амбары пойдут, — загадочно отвечал кавалер.

Максимилиан больше спрашивать ничего не стал, и они поехали дальше.

Не успели въехать в Эшбахт, там переполох, он уже думал, что это его встречают, а тут пробегавшая девица лет двенадцати прокричала с дороги через забор:

— Мамка, убийц в трактире схватили!

— Эй, — окликнул девочку Фейлинг, — каких ещё убийц?

— Здрасьте, молодой господин, — быстро поклонилась она, — это тех убийц, что вчера купца на дороге зарезали.

— И где их схватили? — Волков помрачнел. Очень ему эта новость не понравилась.

— В трактире, господин, — снова кланялась девица.

Он сразу поехал к трактиру, а не домой. А там полон двор людей, не протолкнуться.

— Дорогу! Дорогу господину Эшбахта! — орал Максимилиан, конём расталкивая зевак.

Пока слезал с коня, к нему уже из кабака выбежал трактирщик, кланялся:

— Рад видеть вас во здравии, господин, вся семья моя молилась за ваши победы.

— Что тут у тебя случилось?

— Вчера на дороге маленской был купчишка побит до смерти, товары его, коней, всё побрали, а сегодня один человек сказал, что на одном человеке кафтан того купчишки, вот его господин Сыч и схватил, а тот сразу и сознался.

Волков пошёл в трактир, а там, словно в церкви на пасху, не протолкнуться — что называется, битком. Людишки стеной стоят, орут, смеются, весело им, словно балаган смотрят.

— Дорогу, — орёт трактирщик, распихивая людей, — господину Эшбахта пройти дайте, ироды!

Людишки расступились, и Волков увидал Сыча. Тот сидел за столом… Судья — никак не меньше. Только писаря ему не хватало.

Рядом лопоухий его дружок стоит. Ногу на лавку поставил, ножом поигрывает, весь эдакий ловкий да умелый. А уже перед ними, как на допросе, два мрачных мужика с разбитыми в кровь лицами.

Сыч, увидав Волкова, сразу вскочил, кинулся к нему:

— Экселенц! Вы вернулись!

— Кто это? — сразу спросил кавалер, указав на двух мужиков.

— Душегубы, сволочи, вчера купчишку одного на дороге подрезали, так один дурень его куртку напялил, по ней его и узнали, вон тот купчишка, — Сыч указал рукой на купца, который поклонился кавалеру, — куртейку своего товарища и признал, у обоих нашли деньги и ножи, они и сознались, теперь мы человечка послали того купчишку сюда привести, который у них краденое купил, вот ждём, пока скупщика приведут. Вот купчишки, ну что за люди такие, одного убьют, так всегда другой такой найдётся, что весь его скарб у воров выкупит, — Сыч подошёл к мужикам поближе, заглянул одному из них в глаза. — Сдаётся мне, экселенц, что это они в начале лета ещё одного купца убили. Я тогда убийц не сыскал, не смог. Вот, думаю, это они же.

— Неправда то! — воскликнул один из мужиков.

— Заткнись, сволочь! — Сыч почти без размаха ударил мужика в правый бок. — Думаешь, я не вижу, что вы тут с зимы все лавки просидели, торговать не торгуете, работать не работаете, а на пиво деньга завсегда есть. Всегда сыты да пьяны. Отчего же?

Мужик корчился от боли, но не падал и лишь повторял:

— Никого мы не убивали. А куртку ту нашли у дороги.

«Ну, всё не слава Богу».

Волков огляделся, сел на лавку:

— Значит, то не первый убитый купец?

— Не первый, экселенц, а ещё в мае одного солдата старого, инвалида, за солдатским полем опять зверь разорвал.

Тут кавалер стал ещё мрачнее: