Моя прекрасная ошибка Киланд Ви
– Потрясающе.
– Да. И даже в такой трагической ситуации человек находит красоту.
– На какую же музыку он реагирует? Наверное, на итальянскую?
– Угадали. Когда я только начала посещать этот медицинский центр, я первое время работала с довольно большой группой, пытаясь найти кандидатов, с которыми могла бы заниматься индивидуально. Тогда Умберто не проявлял особого интереса к музыке, но все решения в отношении его лечения принимала жена. Она-то и записала его на мои занятия. Я провела опрос среди родственников пациентов, пытаясь разузнать об их музыкальных пристрастиях в прошлом, и каждую неделю мы с ними слушали музыку и выполняли определенные упражнения, а я наблюдала за их реакцией. Умберто никогда ни на что не реагировал. Казалось, ему нравятся наши музыкальные занятия, но ни музыка, которую играли у него на свадьбе, ни какая-то другая, связанная с памятными событиями в его жизни, не пробуждали в нем особого интереса.
– Почему вы вдруг решили дать ему послушать итальянскую музыку?
– На самом деле это получилось почти случайно, меня как будто осенило. За неделю до этого я слышала, как медсестра обратилась к нему по-итальянски и он ответил. Я представления не имела, что он так бегло говорит на этом языке. Как выяснилось потом, он временами переходил на итальянский. Поэтому, когда я пришла на следующей неделе, я подумала, а почему бы не поставить ему итальянскую оперу. Тем более что люди обычно весьма эмоционально реагируют на музыкальные представления, вот я и решила рискнуть.
– И Умберто откликнулся?
Я в волнении прижала руки к груди.
– Он начал рыдать. Это было душераздирающее зрелище. Но эта реакция оказалась самой первой, которую я вообще от него получила, и не важно, была она положительная или отрицательная. В тот день он впервые за несколько лет находился в ясном сознании. Начал рассказывать всякие старые истории из жизни своей матери, которые не помнила даже его жена. Правда, я не уверена, что именно вызвало эти воспоминания – эта конкретная опера или музыка вообще.
– Что вы планируете делать сегодня?
Я через неделю ставила Умберто то итальянскую, то английскую музыку, чередуя их. На этой неделе нам предстояло работать с английской музыкой, но я решила поменять заведенный порядок. Может быть, какая-то тщеславная часть меня захотела порисоваться перед привлекательным профессором.
– Сегодня мы будем слушать «Свадьбу Фигаро».
– Понятно. Моцарт.
– Вы любитель оперы? – спросила я.
– Я любитель музыки. Не важно, какого направления, жанра и стиля. Я слушал «Женитьбу Фигаро» в театре. Я учился на втором курсе композиторского факультета, и вся группа ходила в театр на эту постановку, так как опера была включена в программу.
– А мне никогда не приходилось бывать на оперном спектакле. – Мы подъехали к повороту на Ридженси-Виллидж, недалеко был специализированный пансионат, где жил Умберто, и я показала рукой вперед. – Сверните налево. Пансионат не видно, пока вы вплотную к нему не подъедете. Он появится перед вашими глазами внезапно, потому что спрятан среди тех высоких деревьев.
Мы въехали на парковку, и я начала слегка нервничать. Над диссертацией я работала почти год. Что, если Кейн найдет в ней множество недостатков, или не поверит, что музыка способна извлечь из памяти человека забытые воспоминания? Умберто, например, наслаждался музыкой, но не на каждом занятии она вызывала у него выраженную реакцию.
Кейн заглушил мотор и повернулся ко мне, небрежно положив руку на руль.
– Я читал ваше исследование. Ваши доводы весьма убедительны. Думаю, с этой работой будет все в порядке.
А ведь я не говорила вслух, что волнуюсь. Видимо, он прочитал сомнения на моем лице.
Он опустил взгляд на мое запястье.
– Вы теребите часы, когда нервничаете.
Действительно, этим я сейчас и занималась. Я немедленно отдернула руку от часов.
– И когда еще я это делала, а вы заметили?
– В первый день в аудитории, когда студенты разошлись и вам пришлось спуститься вниз и беседовать со мной. – Мы сидели, глядя друг другу в глаза. – И еще сегодня утром в вашей квартире, когда я заметил, что на вас нет бюстгальтера.
Смутившись, я стала оглядывать салон машины, чтобы не смотреть Кейну в глаза. К моему удивлению, когда я снова взглянула на него, он сосредоточенно изучал мои губы. Что заставило меня вспомнить о второй своей привычке, выдающей нервное состояние.
Я закусила губу, чувствуя, как пробуждается и начинает порхать в животе целый рой бабочек.
Кейн кашлянул, но голос его по-прежнему звучал хрипловато.
– Вам определенно не из-за чего беспокоиться. А теперь пойдемте, мне не терпится увидеть результаты вашей блестящей работы.
Умберто находился в компании своих двух дам – Лидии и Кэрол. Он улыбался и даже смеялся, когда мы подошли к столику, за которым они сидели в помещении для приема гостей.
Когда мы шли к ним, я шепотом сообщила Кейну, кто есть кто.
– Его жена сидит напротив него, а подружка рядом.
– Смотрю, этот парень не промах, – прошептал в ответ Кейн.
– Ш-ш-ш… – Я ткнула его локтем в ребра, заставляя замолчать.
– Привет, Умберто.
– Привет.
Каждую неделю нам приходилось начинать все сначала. Я усвоила одно – у Умберто отлично получалось делать вид, что он знает, кто перед ним.
– Макса отправили в ванную? – неожиданно спросил он.
– М-м-м… Да, – сказала я с небольшой заминкой и прошептала, обращаясь к Кейну: – Макс – это пес, который у него когда-то был. Черный лабрадор. По какой-то причине он часто спрашивает, отвели ли Макса в ванную помыть лапы. Видимо, думает, что мы его выгуливали.
Я повернулась к дамам.
– Привет, Лидия. Привет, Кэрол.
Лидия поднялась и поцеловала меня в щеку. За последний год мы с ней стали добрыми друзьями. Я только собралась представить Кейна, как Кэрол взяла инициативу в свои руки.
– А кто этот красивый парень? Скажите, вы, наверное, наш новый доктор?
Я рассмеялась.
– Это Кейн Уэст, Кэрол. Он профессор музыкального отделения в Бруклинском колледже, где я учусь в магистратуре.
Кейн одарил дам ослепительной улыбкой и протянул руку.
– Очень приятно с вами познакомиться, Кэрол.
Мы присоединились к ним, когда они обсуждали фильм, который смотрели накануне вечером. Кэрол была еще на умеренной, по сравнению с Умберто, стадии болезни Альцгеймера, поэтому память у нее была не такая плохая.
Она положила руку на плечо Умберто.
– «Охота за Красным Октябрем», помнишь, дорогой? Там играет Шон Коннери.
– Конечно, конечно.
Я была уверена, что Умберто ровным счетом ничего о фильме не помнил.
Во время нашей беседы Кейн в основном молчал, наблюдая за всеми. Он переводил взгляд с лица Лидии на руку Кэрол, которая то и дело касалась Умберто. Я уже привыкла к этой странной троице, но в первый раз смотреть на них было очень интересно. Представьте себе – женщина, которая не жаждет выцарапать глаза другой женщине, когда та прикасается к мужчине, которого она любит и которому была верна пятьдесят один год совместной жизни. Кейна определенно интересовала ее реакция. Но все, что он видел в глазах Лидии, – это удовлетворение. Она смирилась бы с чем угодно, лишь бы это принесло ее мужу хоть какую-то радость.
В конце концов пришла сиделка и пригласила Кэрол на какую-то процедуру. Лидия настаивала на том, чтобы мы не начинали сеанс терапии в присутствии Кэрол. Она не хотела, чтобы у ее мужа всплыли какие-нибудь воспоминания, связанные с женой, что могло бы расстроить Кэрол. Уверена, в раю для Лидии уже зарезервировано почетное место.
Умберто обнял Кэрол на прощание и снова уселся с нами за стол, но казался каким-то возбужденным.
Лидия протянула руку через стол и накрыла ладонь мужа.
– Умберто, Рэйчел сейчас поставит тебе музыку. Ты помнишь, что вы с ней иногда слушаете музыку?
– О, да, конечно.
Что расшифровывалось, как: «Представления не имею, но вам об этом не скажу».
Лидия сжала его руку.
– Рэйчел сейчас даст тебе наушники, хорошо?
– Конечно.
Я надела на голову Умберто беспроводные наушники, а Лидия достала из сумочки пару наушников-капелек, которые она начала приносить на наши занятия. Ей было вовсе не обязательно слушать музыку, но она хотела быть на одной волне с мужем. Я обнаружила, что не захватила с собой лишнюю пару «капелек», и предложила Кейну разделить мои. Мне отнюдь не будет неприятно сидеть в нескольких дюймах от него и слушать музыку на пару с ним, разделяя одни наушники на двоих.
Я включила музыку, и Умберто тотчас же закрыл глаза. Через несколько секунд все напряжение исчезло с его лица. Я бросила взгляд на Кейна, который внимательно наблюдал за Умберто, он кивнул мне и улыбнулся. В какой-то момент мой подопечный протянул руку и взял ладонь жены в свою. Это был всего лишь обычный жест, но такие краткие моменты узнавания бесконечно важны для тех, у кого родные страдают болезнью Альцгеймера.
Мы прослушали две песни, и я сняла наушники с головы Умберто.
– Как вы сегодня себя чувствуете, Умберто?
– Хорошо, хорошо.
Я не была уверена, что ему сейчас лучше, чем раньше, но возбуждение явно ушло.
Лидия постаралась усилить воздействие музыки.
– Умберто? Ты помнишь, как Франческа играла эту мелодию?
– Разумеется. – Он кивнул. А затем собрал вместе все пять пальцев в традиционном жесте итальянских бабушек и произнес: – Belle parole non pascon I gatti.
Лидия расхохоталась и посмотрела на меня.
– Это означает: «Красивыми словами кошек не накормишь». Моя свекровь, Франческа, все время повторяла эту пословицу. Я никогда не понимала, что это на самом деле значит.
Мы оставались в пансионате несколько часов и даже сходили пообедать, а потом вернулись. Но в этот день все наши достижения ограничились лишь этой краткой вспышкой воспоминаний. Следующее прослушивание музыки после обеда не вызвало у Умберто никаких ассоциаций, но все же я надеялась, что именно она была причиной улыбок, которые светились на лицах всех участников сеанса.
Лидия посмотрела на часы.
– Умберто, подошло время для молитвы. Ты хочешь умыться перед началом службы?
– Да, хорошо.
Она повернулась к нам с Кейном.
– Не хотите присоединиться к нам?
Я не отношусь к числу тех, кто не пропускает воскресную службу, но, тем не менее, присоединялась к ним несколько раз, чтобы увидеть реакцию Умберто на церковную музыку. Только не в этот раз.
– Думаю, нам пора ехать, – объяснила я Лидии. – Темнеет.
Когда мы прощались, Умберто взглянул на Кейна.
– Вы сейчас собираетесь пойти погулять с Максом?
Кейн решил подыграть ему.
– Да. Обещаю, я хорошо позабочусь о Максе.
После того как медсестра увела Умберто в его комнату, чтобы подготовить к службе, Лидия проводила нас по коридору к выходу.
– Поверьте, я научилась не расстраиваться из-за того, что мой муж влюбился в другую женщину и не помнит меня, но каждый раз, когда он вспоминает этого пса Макса, мне ужасно обидно. – Она засмеялась, но было заметно, что в ее словах есть доля истины. – Надеюсь, профессор, что вы высоко оцените труд Рэйчел. Похоже, музыкальная терапия – действительно эффективный метод.
Я улыбнулась.
– Ну, сегодня профессор Уэст здесь не для того, чтобы выставлять мне оценки. Он просто решил ознакомиться с результатами моей работы, ведь он мой научный руководитель.
– О, замечательно. Надеюсь, сеанс произвел на вас впечатление.
Кейн посмотрел на меня теплым взглядом.
– Да, я весьма впечатлен ее работой.
Лидия нежно обняла меня.
– Увидимся на следующей неделе?
– Я обязательно приеду.
– А вы, профессор, тоже нас навестите?
– Если Рэйчел возьмет меня.
М-м-м… Это он в буквальном или в переносном смысле?
Сидя в машине по дороге домой, я поняла, что Кейн о чем-то напряженно думает – он вел себя сдержаннее, чем обычно.
– Может, вы хотели пойти на службу? Мне не пришло в голову спросить вас, когда я отказалась составить им компанию, а ведь вы потратили на меня все воскресенье.
Кейн бросил на меня взгляд и снова уставился на дорогу.
– Пятнадцать лет уже не ходил в церковь. Ноги моей там не будет, даже если вы меня озолотите.
Глава 12. Кейн – пятнадцать лет назад
И что, черт побери, она делает?
Я нырнул за широкую мраморную колонну и стал наблюдать. Я пришел позже обычного, потому что Лайам валял дурака на репетиции, и мы все потеряли счет времени, пытаясь выучить новую песню, которую он написал вчера вечером, напившись до чертиков. Половина из того, что он нацарапал на коричневом бумажном пакете, была размазана и нечитабельна. Но вторая половина была чертовски хороша. Так что мы долго болтали, перебирая разные комбинации рифм, пытаясь заставить этого осла вспомнить, какие же слова он там написал.
Обычно я приходил в половине первого, устраивался в исповедальне и некоторое время ждал. Моя маленькая подружка приходила сюда к часу дня. Но сегодня я опоздал, а она пришла раньше. По крайней мере, я думал, что она пришла раньше. Я никогда не видел ее достаточно ясно, чтобы полностью быть уверенным в том, что это она. Вполне вероятно, я мог сейчас прятаться от какой-нибудь другой маленькой девочки, которая случайно забрела в церковь.
Старая деревянная исповедальня изначально была темной, а решетчатая перегородка, разделявшая нас, не позволяла различить детали внешности, кроме хвостика на затылке. Я знал, что у нее темные волосы и что она крошечная – совсем как та маленькая девочка, которая сейчас украдкой заглядывает в исповедальню со стороны священника. Я с любопытством наблюдал, как она настороженно огляделась и открыла дверь. Шагнув внутрь, она задержалась там на несколько мгновений, а затем быстро метнулась обратно, на сторону прихожан, заняла место кающегося грешника и закрыла дверь.
Прошло минут пять, дверь больше не открывалась, и, поскольку путь был свободен, я быстро проскользнул внутрь, чтобы исполнить роль исповедника. Кабинка выглядела как обычно, за исключением того, что на полу лежали две монетки. Я решил, что, возможно, ей просто захотелось взглянуть на священника.
– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила.
Прошло, должно быть, не меньше шести недель с нашей первой встречи, но каждый раз, когда девочка произносила эти слова, я чувствовал, как сжимается мое сердце. Она несла слишком тяжелый жизненный груз для ребенка. В последнее время мы даже не говорили о так называемых грехах, которые, по ее мнению, она совершала. Она появлялась на той стороне исповедальни, и мы просто болтали в течение получаса или около того. У меня было чувство, что я – единственный взрослый, которому она доверяет. И в этом была дьявольская ирония, потому что на самом деле я еще даже не был взрослым и лгал ей с первой минуты, как она вошла в эту кабинку.
– Как прошла эта неделя?
– У меня были неприятности в школе.
Я улыбнулся про себя.
– Вот как? Что же ты сделала?
– Это тоже был грех.
– Расскажи мне об этом.
– Ну, вы ведь помните мальчика, который сидит рядом со мной, я вам о нем рассказывала? Томми?
– Тот, у которого рука всегда в штанах?
– Да, тот. Он заставил меня сказать плохое слово, и меня наказали. Мы оба получили наказание.
– Как же он заставил тебя сказать плохое слово?
– Мы изучали разные формы кристаллов для какого-то государственного теста. Учительница нарисовала на доске алмаз и спросила, какой он формы. Мы выучили «ромб» несколько лет назад, но когда она попросила меня ответить, я забыла это слово. Учительница хотела помочь и дала мне подсказку. Она сказала, что слово начинается с буквы «р», и мне показалось, что я вспомнила, и я выкрикнула неправильное слово.
– И что же это было за слово?
– Ректум.
Мне пришлось сделать усилие, чтобы не засмеяться.
– Ты понимаешь, что оно значит?
– Теперь понимаю. Томми объяснил мне это. Он сказал, что это означает «дырка в…опе». – Она помолчала. – Только он сказал все слово целиком. Он меня часто обзывал так, вот я и запомнила это слово.
Мне ничего не оставалось, как попытаться дать ребенку несколько благочестивых наставлений.
– Твое заблуждение было искренним. Все выглядит так, что согрешил именно Томми, который намеренно использовал плохое слово. Это не твой грех.
– Но… я тоже использовала плохое слово.
– Вот как?
– На перемене дети продолжали смеяться надо мной, обзывая дыркой в…опе. Поэтому я сказала им, что узнала слово «ректум» от Томми… потому что, когда он опускает руку в штаны, он иногда засовывает в… туда большой палец. Только я использовала не слово «ректум», когда говорила все это.
Мне очень хотелось сказать ей «молодчинка», но вместо этого я продолжал играть роль священника.
– За плохое слово ты трижды произнесешь «Аве Мария». Но, между нами говоря, похоже, что Томми настоящий придурок и заслужил это.
Моя милая глупышка захихикала.
– Хочешь рассказать еще о чем-нибудь?
На прошлой неделе она ни разу не упоминала о доме, и мне не терпелось узнать, как идут у них дела. Единственное, что я смог вытянуть из нее, кроме признания в плохих мыслях об отчиме, было то, что тот слишком много пил и кричал.
– Как, например, у вас дома дела? – подсказал я. – Не случилось ничего, что могло бы вызвать у тебя плохие мысли?
– Я надевала наушники, которые вы мне дали.
Две недели назад она призналась мне, что очень боится, когда отчим кричит по ночам. Иногда ей бывает трудно из-за этого заснуть. Я предложил ей надеть наушники и послушать любимую песню, чтобы заглушить пугающие ее звуки. Но у нее не было наушников. Поэтому на прошлой неделе я положил свои запасные наушники в кабинку и сказал, что она может забрать их домой. Я объяснил, что, если закрыть глаза и тихо подпевать в такт музыке, это помогает заснуть.
– Ну и как, это помогло?
– Да, на четвертый раз я заснула.
Возможно, я принимал желаемое за действительное, но я чувствовал, что помогаю этой девчушке, хоть и таким жульническим способом.
– Это хорошо.
– Я предложила сестре тоже попробовать, но она сказала, что не может их надевать.
– У нее нет наушников?
Несколько минут девочка молчала. Мне показалось, что это ее молчание говорит громче, чем ее голос.
– Наушники у нее есть. Она получила их в подарок на Рождество за год до смерти нашей мамы. Они были в ее носке над камином.
Животное чувство страха ударило меня под дых.
– Тогда почему твоя сестра говорит, что не может их надевать? Она не любит музыку?
– Она должна слушать Бенни.
– Что это значит?
– Иногда, когда он пьяный и злой, он приходит к ней ночью.
Глава 13. Рэйчел
– Вы, наверное, голодны?
Последние пять минут я ломала голову, стоит ли задавать этот вопрос. Я целый день провела с Кейном и не готова была с ним расстаться. Но все же мне хотелось, чтобы предложение пообедать прозвучало естественно, как бы между прочим. Он же раньше сам предлагал мне перекусить, но теперь, когда подошла моя очередь, мне казалось, что это прозвучит так, словно я приглашаю его на свидание.
Кейн посмотрел на меня и снова перевел взгляд на дорогу. Он молчал, и я решила, что, прежде чем ответить, он обдумывает, насколько это будет уместно – решиться со мной пообедать. К моему большому удивлению, он произнес:
– Я просто умираю от голода. Куда бы вам хотелось пойти?
– Я неприхотлива. В паре кварталов от моего дома находится греческий ресторанчик, весьма неплохой. А на Гранд-стрит есть китайский. А можем пойти в наш бар, и в этом случае я вас снова угощаю.
– Как насчет греческого и на сей раз плачу я?
– Звучит заманчиво. Тогда поверните налево, на Элвин-стрит. Ресторан будет справа, и, я надеюсь, мы найдем, где припарковаться. Заведение называется «Греческая отрада».
Когда мы вошли в ресторан, официантка провела нас в тихий уголок в глубине зала и принесла хумус и чипсы из питы, чтобы мы могли перекусить, изучая меню. Я знала, что хочу заказать, а Кейн достал из кармана очки, чтобы ознакомиться с предлагаемыми блюдами. Очки ему так безумно шли, что я не удержалась и спросила:
– Скажите, с какого возраста вы пользуетесь очками для чтения?
Он посмотрел на меня поверх элегантной оправы Burberry, придающей ему ученый вид.
– Вы ведь тоже носите очки. Почему же намекаете на мой почтенный возраст, подчеркивая, что это очки для чтения?
– У меня астигматизм. Мне пришлось носить очки с того самого времени, как я надела лифчик.
Кейн невольно опустил глаза на вырез моей блузки, а потом снова уставился в меню, проворчав себе под нос что-то нечленораздельное. Тем не менее я продолжала выжидательно смотреть на него, тогда он снял очки и взглянул мне в лицо.
– Что?
– Вы не ответили на мой вопрос. Сколько вам лет?
– Достаточно, чтобы быть вашим преподавателем.
Я макнула кусочек питы в хумус и бросила в рот.
– Значит, где-то около шестидесяти?
– Вот нахалка. Мне тридцать два. Теперь вы довольны?
Я улыбнулась.
– На самом деле, да.
Кейн снова нацепил очки и вернулся к изучению меню.
Я наклонилась к нему через стол.
– Знаете, вы не выглядите ни на день старше тридцати одного.
Он лишь тряхнул головой и продолжал читать, но я заметила, что кончики его губ слегка дернулись.
Почему мне так нравится, как он дергает губой? В общем, я получила награду за свое любопытство. И все же, похоже, у меня явно что-то не в порядке с головой, раз я веду себя так, находясь в обществе этого мужчины.
Он, наконец, определился с выбором блюд и откинулся на спинку дивана.
– Что касается вашего исследования, вы проделали замечательную работу.
– Благодарю.
– Вам удалось выявить интересные процессы.
Я вспомнила, как неловко себя чувствовала, когда впервые общалась со странной троицей в пансионате.
– Знаю. Вначале мне все казалось очень необычным, но теперь я к этому привыкла. Лидия – потрясающий человек, не находите?
– Несомненно. Не уверен, что был бы способен на такое.
– Что вы имеете в виду?
– Вряд ли мог бы спокойно смотреть, как моя жена обнимает другого мужчину и улыбается ему.
– Истинная любовь всегда бескорыстна. Она хочет, чтобы он был счастлив, даже если сама не вписывается в эту картину.
Официантка принесла нам напитки и приняла заказ. Кейн заказал греческое пиво, а я свою обычную газированную воду. Мне пришлось отвести глаза, когда его губы обхватили горлышко бутылки. Меня к нему тянуло, и это было сложно скрывать.
– Вы говорите так, словно являетесь экспертом по таким ситуациям. Насколько я понимаю, вы уже любили до самозабвения?
– Только не мужчину.
Кейн изумленно поднял брови, и я поняла, что мои слова прозвучали двусмысленно, и он подумал то, что подумал.
– Я имею в виду… что я испытывала такую всепоглощающую любовь к своей матери. И не подумайте, я вовсе не лесбиянка. Я люблю мужчин. Не то что я имею что-то против лесбиянок, просто предпочитаю… отношения с мужчинами, если говорить о сексе. Правда, в настоящее время мне нечем похвастаться в отношении своей сексуальной жизни. – Кажется, меня занесло куда-то не туда.
Кейн усмехнулся.
– Вы безумно привлекательны, когда смущаетесь.
Я отпила холодной минеральной воды, чтобы занять рот в надежде, что мое лицо не зальется предательским розовым румянцем.
– И все же, когда моя мама болела и ужасно страдала, я хотела, чтобы она поскорее умерла, чтобы не испытывать таких мучений. И мне было все равно, что я останусь без матери. Я хотела одного – чтобы она упокоилась с миром. Вот какие воспоминания вызывают у меня Лидия с Умберто. – Я поставила стакан с водой на стол. – А как насчет вас? Вы когда-нибудь были так влюблены?
Кейн покачал головой.
– Не уверен, что способен на такое самопожертвование. Большую часть жизни я руководствовался собственными эгоистическими интересами, и не мне рассуждать о бескорыстной любви.
Читать бесплатно другие книги:
