Феномен Поселягин Владимир
Представляете моё удивление, когда мне сообщили, что вскоре после суда квартиру у меня отобрали, а вот ни в военкомате, ни в кадровом отделе о суде ничего не знали. Бюрократия в армии, конечно, слабое место, но не настолько. Они по моей просьбе исправили это упущение. Так что и в военкомате, и в кадровом отделе я уже пять недель как с позором изгнанный из армии и потому гражданский. А значит, ваш заочный суд, так называемый настоящий, незаконен. Я в ведении гражданских судов, но никак не военных. И вот вторая бумага, официальная, со всеми печатями, что я уволен из армии решением суда.
– Что ж вы наделали-то? – горестно покачал головой майор, грустно глядя на меня. – А с квартирой мы разберёмся, выясним, почему её отдали другим.
– Не надо играть. Если вы изучали мою биографию, то знаете, что в армии я случайный человек, я из этого секрета не делал. Не нравилось мне служить. Воевать и бить немцев нравилось, а служить – нет. Я на суде плакал. От счастья, что мечта исполнилась, что всё, я свободен. Поэтому я, даже не зная, что суд фиктивный, радовался его решению. На карьеру мне плевать, а награды я спрятал и на поругание не дам, они честно выслужены, не вы награждали, не вам и отбирать.
Изгнание из армии стало для меня счастьем. И вы мне его сейчас хотите испортить, сообщая, что суд фиктивный. Поэтому скажу так: для меня он был настоящим! Так, и только так, другого не приму. Возможно (я не говорю, что это обязательно будет), мне пришлют повестку, если найдут. Тогда снова присяга и снова пойду воевать, простым красноармейцем. Я, конечно, своё отвоевал, но ещё побить немцев не против, очень даже за. Вот такая у меня позиция.
– Угу, – хмыкнул майор и уточнил: – А зачем повторно присягу давать? Вы же уже давали?
– Это моя клятва. Захотел – дал, захотел – забрал обратно. Вот я и забрал после суда. А повторно делать такую глупость не хочу.
– Это обида в вас говорит, – постучав карандашом по столешнице, сказал майор. – Я разберусь, почему до вас не довели нужную информацию. А пока посидите в камере.
– Это незаконно.
– Вот и разберёмся, где и что законно.
Прежде чем увести меня в камеру, два дюжих конвоира тщательно меня обыскали, даже одежду сняли. Майор прощупал швы, но те бумаги, что я ему показывал, так не нашли. Зато обнаружили небольшую заточку в шве. Заточке я сам удивился: сколько эти вещи ношу, не ощущал её. Очевидно, она принадлежала прежнему хозяину моей одежды.
Потом я снова оказался в камере, и два дня была тишина, майора я больше не видел. А на третий день мне зачитали постановление «настоящего» суда, согласно которому подполковник Бард был арестован за дезертирство, лишён звания и наград, а срок был заменён на штрафбат: мол, пусть кровью смоет свою вину. Какую вину? Нет за мной вины. Я так и заявил. Кто бы меня послушал.
Как есть посадили меня в состав, что шёл на Юго-Западный фронт, и отправили на передовую. Такое могли провернуть, если только затёрли информацию о том, что я был с позором выгнан из армии, и в личном деле в военкомате, и в личном деле в кадровом отделе РККА. Майор такое вполне мог провернуть, а после просто кинул меня в жернова военного правосудия. Что я могу сказать? Память у меня хорошая, встретимся ещё с этим майором.
На третий день привезли меня к свежепостроенным баракам, окружённым колючей проволокой. Натуральная зона, и вышки были, но тут содержали 1-й отдельный штрафной батальон Юго-Западного фронта. Замечу, что в батальонах отбывали своё наказание командиры, а в ротах – простые бойцы. И хотя батальон был сформирован недавно, но в боях уже бывал, стёрся весь, теперь второй состав накапливают.
Ещё перед отправкой, после того как зачитали решение «настоящего» суда, мне выдали новую красноармейскую форму, ботинки с обмотками, тёплое зимнее бельё и телогрейку защитного цвета. Пилотка была без звёздочки. Одежда не для осени, тем более уже морозы ударили. Сегодня первое ноября, и было довольно холодно, минус восемь где-то.
Вообще, тёплая одежда и всё необходимое для зимовки на открытом воздухе у меня было. Я собирался зимой порыбачить на льду, с ночёвками, так что подготовился, с этим проблем нет. Правда, у меня всё гражданское. Пока на поезде ехали, я под гимнастёрку свитер надел, красивый, синий, с оленями.
Командир батальона меня встретил и отпустил конвой: всё, я теперь на территории зоны и в его ведении. Мы прошли в барак, где располагался штаб. Командир изучил моё личное дело (думаю, это копия), недовольно поцыкал зубом и спросил:
– Почему же такой прославленный командир, дважды награждённый золотыми медалями Героя, и вдруг дезертир?
– Сам в шоке. Меня осудили как немецкого агента. Сняли звание, отобрали награды, точнее копии, выгнали из армии и отправили отбывать двадцать лет в шарашку на Горьковском заводе. Мы там самоходки делали. А когда месяц прошёл, меня амнистировали. Ну, а я же гражданский, суд это подтвердил. Вот и отправился как свободный гражданин нашей страны на Чёрное море отдыхать, кости на горячем песке погреть.
– Вижу, загорел до черноты.
– Ну да, два месяца отдыхал, пока на берегу патруль на меня не наткнулся. Начали проверять, и оказалось, что я дезертир. Отправили в Москву. Там мне и объяснили, что суд фиктивный был: таким образом выявляли немецких агентов. Вот только когда меня допрашивали, избивали не фиктивно, да и суд я считаю не фиктивным, а вполне настоящим. Я даже провёл это через свои личные дела и стал гражданским. А они всё равно переиграли, как им надо, и подтвердили судом, что я дезертир. И вот теперь я у вас. Гражданский человек в военной форме.
– Интересная ситуация. Правая рука не знает, что делает левая, – покивал командир. – Слышал о подобном. Кстати, тебя ведь раньше считали человеком Потапова, а когда он погиб, тебя пригрел наш командующий фронтом. Ты его человек. А тут два дня назад к нам привезли его личного адъютанта: под суд попал за невыполнение приказа. Странное совпадение.
– Я даже догадываюсь, какого. Скорее всего, это он должен был мне сообщить, что идёт игра с немецкой агентурой и я в ней лишь пешка. Скажи, майор, а тебя не просили направить меня в ту же роту, куда и этого бывшего адъютанта?
– Приказали, – просто ответил тот.
– Ну, так оформляй.
Вот так я и был зачислен во вторую роту третьего взвода этого отдельного штрафбата.
А ночью всех разбудил дикий крик. Нажимая носком ботинка на яйца парня года на два старше меня, я расспрашивал его, как он тут оказался. Сразу слился. Выяснилось, что ему было приказано поговорить со мной, как только меня доставят в штаб Юго-Западного фронта. То, что особисты Калининского из меня почти отбивную сделали, считалось форс-мажором, секретность же навели.
А у адъютанта был выбор: или к девушке идти, с которой они только что познакомились, или выполнять приказ. Он и перепоручил его выполнение другому командиру, а сам пошёл гулять с девушкой, будучи уверенным, что приказ Петровского поставить меня в известность насчёт операции «Оверлок» выполнен. Операция-то была секретная, адъютант сути не знал, его задача была просто передать мне письмо, убедиться, что я его прочёл, и при мне уничтожить письмо огнём.
Этого бывшего старлея допрашивал уже знакомый мне майор, которого я принял поначалу за следователя московской комендатуры, если там вообще есть такая должность. Тот за голову схватился: по сути, утечка информации. Нашли и того командира, что должен был перепорученное выполнить. Оказалось, и он перепоручил, сержанту. Что дальше, старлей не знал, ему не сообщили. Но майор там шороху навёл. Адъютанта осудили, и вот он тут. За дело получил, сам себя наказал. А та девушка его продинамила.
После первого же крика адъютанта дежурный от щепки из печки, где он поддерживал огонь, зажёг свет в самодельной лампе, так что за допросом наблюдали все.
– Похоже, комфронта вообще не уважают, брезгуют выполнять его приказы, – сплюнул я и, убрав ногу с яиц штрафника, вернулся к своим нарам.
Один из штрафников спросил:
– И что, так это оставишь?
– Он сам себя наказал. Немцы станут исполнителями правосудия, я брезгую. Тем более меня всё устраивало. Я даже готов был спасибо ему сказать, если бы меня к вам не дёрнули, а оставили в покое.
Вот так, под стоны штрафника (похоже, яйца я ему не отдавил, а раздавил), и уснул.
Следующие две недели территорию зоны мы не покидали. Состав батальона быстро пополнился, и с палками, имитирующими винтовки (оружие получим перед самым боем), мы учились бить чучела, отрабатывали строевую. В общем, пытались хоть как-то убить свободное время.
Со мной пытались выйти на контакт некоторые из штрафников, но тут уже не то раздолье, как в нашей шарашке. Я был одиночкой, и многие это поняли. Особо не форсил наличием разного имущества, питался, как все, скудной пищей, отрабатывал навыки атак противника, всё как всегда. Хорошо, танковые штрафные подразделения ещё не сформировали, только начали, иначе я бы туда попал, а в пехотном подразделении шансов выжить всё-таки больше, это моё мнение.
В бараках мы общались. Я и здесь пустил утку об испанской «Голубой дивизии», и это вызвало напряжение у некоторых из штрафников. Тут с зон добровольцев было мало, едва на взвод наберётся, в основном из воров, вот эти больше всего и расспрашивали об испанцах. Я рассказал пару жутких историй о том, как они утаскивали к себе, в свои блиндажи, наших уснувших часовых, чьи жуткие крики долго потом разносились по окрестностям. Постепенно эта байка обросла огромной массой подробностей, и никто уже не сомневался в том, что это правда.
Так прошли две недели. И вот нас вдруг построили, вывели с территории лагеря и под конвоем погнали по дороге. Восемь сотен штрафников, семь рот. Снег ещё не выпал, но морозец стоял. Недавно шли проливные дожди, от которых мы прятались в бараках, и теперь, когда ударил мороз, всё сковало льдом, поэтому двигаться было неудобно, многие падали. Часа два мы так топали.
Чуть позже вышли на дорогу, разбитую гусеницами танков, прошедших, видимо, перед нами. Лёд хрустел под сапогами и ботинками, идти стало легче. Многие матерились, жаловались на холод: ну конечно, у многих ведь тонкие шинельки. Лёгкий, но холодный ветерок выдувал всё тепло. Я и сам был в летнем обмундировании, полученном в Москве, да в телогрейке. Уши приходилось отогревать, пилотка вообще не помогала.
А вели нас, как многие быстро поняли, к железнодорожной станции. Там на запасном пути стоял эшелон с теплушками. По шестьдесят человек набивали в вагон, но поместились все, и вскоре эшелон дал ход. Видимо, решили наступать, и мы будем пробивать коридор, но от места нашего содержания далековато, вот и решили доставить поездом.
Почти сутки мы были в пути. Провизию выдавали на руки, ели всухомятку. На весь день мы получили половину буханки ржаного хлеба, две луковицы и два куска жирной селёдки. Кипяток на станциях носили дежурные. Простая вода, но я свою чернил заваркой да кидал кусочек сахара и лимона, а так старался не выделяться и из хранилища ничего не доставал. Хотя свитер под гимнастёркой продолжал носить, а в карманах красноармейских шаровар у меня лежали вязаные перчатки. Свитер я убирал всего дважды, когда помывку организовывали. Это армия, тут с этим строго.
Глава 6. Штрафбат
Я написал девчатам письмо о том, что снова в армии; ответа пока не было, не успел бы дойти. Эти две недели на зоне прошли для меня неплохо. Между прочим, я нашёл здесь командира из 30-й танковой дивизии, в комдива которой меня должны были подселить после гибели. Не получилось, и ладно. Он комбат, в дивизии с начала войны, и пока дивизия окончательно не сгинула, трижды выходил из окружения.
Вот с этим капитаном я и общался. Мы даже на одних нарах устроились: у него верхняя полка, у меня – нижняя. Ох и много чего он рассказал мне по сорок первому году, а что не сразу вспомнил, позднее поведал. Он войну начал капитаном, потом был майором. По суду сняли ему одну шпалу, разжаловали обратно в капитаны за то, что не выполнил приказ командира взять высоту.
А приказ невыполним был. Все танки в заболоченной пойме реки перед высотой застряли, и немцы их расстреляли. Да и было их в батальоне пять единиц после последних отступлений и боёв. Комполка, отдавшему приказ, ничего, а комбата, выполнявшего этот приказ, сюда, в штрафники. Причём рассказ капитана подтвердил один из штрафников, который его знал.
По прибытии, а было это ночью, нас высадили и под лай собак куда-то толпой погнали. Три часа мы топали. Сосредоточились в голой рощице; если бы не ёлки, что росли с одной стороны, она бы насквозь просматривалась. Костры нам жечь запретили, передовая близко, так что кто как согревался. Я, например, зарядку делал и перчатки надел, холодно было.
Потом нас поротно повели к машинам и начали выдавать оружие, а после также ротами отправили к передовой, где мы спускались в мелкие окопы, на дне которых был лапник, пропитанный водой. Хм, мы где-то у Брянска, как я понимаю. Охрана осталась позади, нас они особо не боялись, даже когда мы оружие получили. Патронов-то нет, они вон тут штабелями, и на них сидят командиры взводов. Получали на руки по десять обойм, а также по одной гранате РГД-33 с осколочной рубашкой. Винтовка мне досталась покоцанная, штык выломан, но механизм в порядке.
От ротного прибежал взводный и негромко сообщил:
– Выбираемся из окопа и молча бежим на немцев. Минных полей перед нами нет. Соблюдать тишину. До немцев триста метров, они на высоте. Потом вторая полоса окопов, до них ещё четыреста метров. А как к ним в окопы будете прыгать, уже можно орать. Приготовиться… Выходим.
Сигнал дали фонариком. Оттолкнувшись, я лёг грудью на бруствер, закинул на него ногу и, перекатившись через спину, перевалился через край окопа. Вслед за мной выбирались другие парни, а я уже бежал к немцам. Ремни нам выдали, но без подсумков, патроны пришлось рассовывать по карманам. Я все убрал в хранилище, иначе выпадут, пока бежим, а в магазине винтовки только пять штук.
Мы пробежали едва половину, когда поднялась тревога и над нами взлетели, почти разом, несколько осветительных ракет. На миг встав на колено, я выстрелил. Винтовка оказалась довольно неплохо пристреляна, точно через реммастерские прошла, и я одной пулей поразил двух немцев, бежавших к пулемёту. Их окоп, чуть выдвинутый вперёд, был отлично виден мне отсюда, сами ракетой подсветили. Пуля попала в шею первому немцу, пробив её насквозь, и поразила в грудь второго.
А я тут же рванул дальше. Немцы, выбегая из тёплых блиндажей, занимали позиции, работали пулемёты, щёлкали карабины, но наши уже подбегали, и в немецкие окопы полетели гранаты. Я свою тоже кинул в окоп, который был дальше, там мелькали каски немцев, и попал. А сам спрыгнул в окопчик пулемётчиков, которых я поразил. Один из них уже был мёртв, второй отходил. Странно, что здесь поста не было, позиция-то выдвинута метров на двадцать вперёд от основной линии окопов немчуры. Может, наблюдатель замёрз и греться ушёл? Поди знай.
Атаковали мы вовремя, одна сторона горизонта уже светлела. Сейчас на вторую линию окопов пойдём. А мне трофеи нужно собрать. Это мои личные, законные, для меня так точно. Действовал я молниеносно, медлить нельзя. Мигом отправил МГ-34 (тот на станке был) в хранилище, у меня там около тонны свободного места, всегда держу для неожиданных трофеев. С пулемётом прибрал две коробки с лентами и ящик с патронами.
С тела первого немца я взял ремень с парабеллумом в кобуре, сразу привёл пистолет к бою и сунул за ремень. Со второго немца снял карабин и подсумки. У обоих выгреб мелочовку из карманов, забрал наручные часы и четыре гранаты-колотушки. Ранцев не было, видимо, оставили в блиндаже, теперь это уже не мои трофеи. Документы забрал, потом сдам.
Секунд сорок всё заняло, после чего я двинул дальше. Винтовку свою не бросил, сдать потом придётся, но пока держал в левой руке (ремня у неё не было), а в правой – пистолет. Он почти сразу мне пригодился. Добежав до основной линии окопов, я при свете очередных ракет увидел, как два немца душат нашего брата-штрафника. Застрелил обоих, постаравшись своего не зацепить, потом ещё трёх немцев застрелил. Среди наших много убитых видел.
После этого, сунув пистолет за ремень, я вскинул винтовку к плечу и начал прицельно стрелять. Не выдержавшие нашего натиска немцы убегали по полю, а мы стреляли им в спину. Я тоже палил: четыре выстрела – четыре поражения цели. А пока перезаряжался, вставляя обойму, всех и положили, ни один не убежал.
Хотя у тех окопов, что вели от первой линии ко второй, бои шли серьёзные. Немцы там пулемёты поставили и крепко держали оборону. А командиры орали на нас, гнали вперёд. Со спины к нам подходили линейные части, которые должны были занять взятые нами окопы. А спас я, оказывается, бывшего адъютанта Петровского, вот же ирония судьбы. В госпиталь отправят, если выживет: немец успел ему штык под ребро сунуть.
А пока атакуем. Перевалившись через край окопа, я вскочил на ноги и с матом рванул дальше. Падал четыре раза, все четыре – у тел подстреленных мной немцев. Собирал трофеи. У одного забрал МП-40 с подсумками запасных магазинов: бой в окопах – такое дело, с винтовкой там туго, на первой линии мне пистолет помог, тут пистолет-пулемёт будет. Документы тоже забрал, для отчётности.
Немцы из второй линии обстреливали нас, пули так и свистели. Я тоже вёл прицельный огонь из глубокой воронки. Видел, как мои пули сбивали каски после поражения в голову. Нас тут было пятеро, включая командира взвода. Я удивился тому, что он жив.
Тут наши прорвались во вторую линию окопов, и немцы сильно озаботились отправкой туда подкреплений. Так что мы, следуя приказу взводного, покинули воронку и рванули вперёд. То тут, то там рядом с нами поднимались из укрытий и другие парни. Из нашей воронки двоих взводному пришлось поднимать пинками.
Я бросил две гранаты в окоп, где видел каски, и упал, пережидая взрывы. Потом вскочил и с пистолетом в руке спрыгнув в окоп, сразу застрелил здорового немца, вооружённого МП, в нашем советском овчинном полушубке; видать, он его с какого-то командира снял. Мне полушубок понравился, поэтому стрелял в голову.
Потом я выпустил весь магазин, стреляя по немцам вокруг. Их тут было восемь, пятерых убил я, троих пристрели или закололи другие штрафники. И пока они прыгали или сползали в окоп, я быстро вытряхнул немца из моего полушубка (вроде не испачкал) и, сделав вид, что занял стрелковую ячейку (это ниша в стенке окопа), прибрал и ПП, и белый полушубок; хотя зря его белым называют, он скорее жёлтый.
Сменив винтовку на пистолет-пулемёт, я рванул дальше и стал у наших парней пробивной силой, заливая окопы свинцом. Сначала летели гранаты, потом, переждав разрывы, я высовывал из-за угла ствол автомата и давал очередь на полмагазина, а дальше бежали парни, работая штыками и так зачищая окопы. По немцам, которые покидали окопы и бежали к себе в тыл, стреляли из винтовок. Некоторые штрафники торопились, мазали и оттого матерились.
Я и не заметил, как меня ранили, парни сказали. По левой руке что-то потекло. Я скинул телогрейку – попортили, гады, – и мне перевязали руку прямо поверх гимнастёрки. Царапина оказалась, мясо чуть подрало.
Я успел прибрать два ППШ и одну СВТ с боезапасом, причём всё это снято с немцев, у наших такого оружия не было. Брал ещё винтари да ручные пулемёты, но последних было мало. Это все мои трофеи: уж очень свидетелей много.
Тут линейные части начали занимать вторую линию окопов, а между первой и второй по полю ползали сапёры, снимали мины. Так это мы всё же по минному полю бежали?! Пусть в основном тут противотанковые, но и противопехотные были. Значит, не показалось мне, подорвались парни.
Дальше мы не пошли, дальше атаковала свежая стрелковая дивизия, а потом по проложенным коридорам пошли и танки. Это были «Матильды», полученные по ленд-лизу, я их ещё не видел и поэтому, присев на станину противотанковой пушки, рассматривал во все глаза. Пушечки у них какие-то слабые, вряд ли больше 50 миллиметров.
Все трофеи я уже убрал, в руке была выданная мне перед боем винтовка. Всех наших собрали в одном месте, потом забрали у нас оружие, тщательно обыскали и повели в тыл. Документы убитых немцев, шестнадцать ровным числом (это те, что собрать смог), я сдал командиру роты. Он уцелел, в отличие от нашего взвод ного.
Раненых отправили в медсанбат дивизии, уходившей в прорыв, мне заштопали рану, наложив три шва, обработали, перевязали и отпустили. Конвой ждал снаружи, и мы двинули в тыл. А там, в той же роще, откуда мы уходили в бой, собралась комиссия, рассматривавшая дела штрафников, искупивших свою вину кровью. К моему удивлению, в этот список попал и я. Причём всё довольно торжественно было: каждому вручали справку об искуплении вины, направление на службу и… звёздочку для пилотки. Знаков различия у нас, штрафников, не было.
Отойдя, я сунул справку, мой единственный документ, в нагрудный карман гимнастёрки, звёздочку вставил в пилотку, после чего изучил предписание явиться в штаб Юго-Западного фронта. Ага, второй раз я на это не попадусь, вон в штрафбат попал. Поэтому предписание я выкинул и направился к танкистам. В прорыве участвовала танковая бригада, её штаб и тылы были ещё тут. Однако меня послали: это гвардейская часть, элитная, штрафников они не берут.
Из четырёх дивизий, участвовавших в прорыве (я думаю, это локальные бои, а не крупные наступательные операции), две были обычными стрелковыми. Вот я и успел к штабу одной из дивизий, это была 23-я стрелковая. Осмотрев справку, дежурный направил меня по инстанциям, и уже через сорок минут я имел новенькое красноармейское удостоверение (к счастью, у штабных был запас) и направление в 225-й стрелковый полк, который уже был в наступлении. Придётся его догонять.
Здесь шли в прорыв четыре дивизии: две вперёд с танковой бригадой, а по одной уходили на правый и левый фланги. Наша дивизия как раз разворачивалась на правом, заключая в мини-кольцо находившиеся там немецкие войска. В штабе я узнал задачи нашей дивизии. Они заключались в том, чтобы блокировать немцев, не давая им уйти, после чего пленить их или уничтожить. Я же говорю, это не наступление, просто выравниваем линию обороны.
К счастью, меня не опознали, но это и неудивительно: тут все в загоне, всё второпях. Я не один был из штрафников, нас целый взвод собрался, хотя от нашего штрафбата едва две сотни уцелели, половина были ранены. Вооружили нас, как смогли, я ухватил карабин Мосина и получил подсумки с ремнём, после чего один из командиров повёл нас вперёд, в один из полков: будут пополнять штаты прямо во время наступления. Любопытная методика.
Ладно хоть не пешком отправили, а рассадили весь взвод на десяток грузовиков, с патронами, гранатами и питанием. Дорогу уже проложили, окопы засыпали, чтобы техника прошла, целый сапёрный батальон над этим работал. Вскоре мы выехали на укатанную ещё немцами дорогу и, обгоняя разные подразделения дивизии, постепенно нагоняли наш полк. Шум боя впереди звучал всё громче.
На перекрёстке регулировщик заставил нас повернуть влево. Эта дорога ныряла в хвойный лес и уходила вглубь оккупированных территорий. Мы повернули и покатили по ней. Надеюсь, там дальше ещё регулировщики есть. Я сидел на замыкающей машине, устроившись на ящиках со снарядами для сорокапяток. В кузове я был один, специально подошёл к ней, видя, что больше желающих нет. Кузов крытый, но полог был распахнут, и я видел, что за нами повернула конная батарея трёхдюймовок.
Мы проехали по лесу метров триста, когда наш «Захар» вдруг начал стрелять глушителем, дёргаться и в конце концов заглох. Водила свернул на обочину и, покинув кабину, начал ковыряться в кузове. Я тем временем прогуливался вокруг машины, охранял его и груз, да и отлить отошёл. Перед выездом нас покормили с полевой кухни, поэтому я был сыт, ковырялся веточкой в зубах. Мимо прошла батарея, потом обоз, и наступила тишина. Слышны были только стрельба вблизи и вдали да орудийная канонада.
Наконец водила нашёл засор, прочистил, и мы покатили дальше, догоняя нашу колонну, которая давно ушла вперёд. Мы проехали ещё полкилометра, пересекли глубокий овраг, и тут машина встала юзом, отчего я проснулся. Да, умудрился немного задремать на ящиках. В кабине места не было, там мешки с перевязочным материалом и лекарства в хрупких банках, в кузове проще.
Выглянув, я увидел, что по тёмному тоннелю леса нам навстречу по дороге бегут несколько наших, в которых я опознал недавно прошедших мимо нас обозников. Среди елей мелькали ещё несколько. А потом я услышал их крик:
– Танки!
Водила грузовика, который, высунувшись, стоял на подножке, слушая вопли обозников, тут же захлопнул дверь и с хрустом начал включать заднюю передачу, которая никак не включалась. Спрыгнув из кузова на землю, я едва успел сделать шаг в сторону, как «Захар», ревя движком, начал сдавать мимо, обратно по дороге, в сторону оврага. Да, там места больше, развернуться можно. Хотя водиле и дороги хватило: проехав метров десять, он повернул, передок на скользкой дороге легко развернуло, и грузовик вскоре скрылся в овраге, мелькнув на другой стороне развевающимся пологом заднего тента.
Обозники, которых он даже не подумал подобрать, уже пробежали мимо. В лесу стало тише, движения не видно. Закинув ремень карабина на плечо, я, настороженно поглядывая вокруг, направился вперёд. Вскоре стал слышен рокот моторов. Похоже, действительно техника. Что плохо, лес был чисто хвойный, то есть голые стволы на два-три метра от земли, а выше – разлапистые еловые ветви, и кустарника особо нет, только в овраге, который мы проезжали. Поэтому видимость в лесу была метров шестьдесят-семьдесят, а где и больше.
Дорога здесь делала плавный поворот, поэтому из-за стволов я не видел, что происходит дальше. Решил пробежаться вперёд, а вскоре лёг на старую хвою и двинулся рядом с обочиной, обползая деревья, как ящерица. Вскоре засёк впереди движение, достал трофейный полевой бинокль и стал изучать немцев. Ну да, они.
– О, «Тигр», похоже, первой серии. Хм, чего это обозники его во множественном числе назвали?
В принципе, несложно понять, почему: помимо «Тигра» там были ещё две самоходки «Артштурм», три бронетранспортёра, шесть грузовиков и… А что дальше, я не видел: колонна немцев скрывалась за очередным поворотом. Видимо, для обозников всё, что имеет мотор и броню, является танком.
А теперь о том, что я увидел. Тут от оврага дорога плавно делает поворот, потом почти ровно продолжается ещё метров на двести, а в конце имеется перекрёсток. Видимо, пушечная батарея повернула и стала уходить по другой лесной дороге, а обозники, выехавшие к перекрёстку, где, очевидно, стоял очередной регулировщик, лоб в лоб столкнулись с немцами, впереди которых шёл тяжёлый танк. Я лично впервые с ним столкнулся, хотя на разных фронтах он с лета мелькал.
Пушку он не использовал, иначе я бы услышал, да и целей для неё тут не было, видать, пулемётов хватило. Все одиннадцать подвод находились там же, лошади где убитые лежали, где стояли привязанными у стволов деревьев. Немцы уже заканчивали обыскивать повозки и телеги, сбрасывали на землю то, что им неинтересно. Кроме уже описанной мною техники были ещё шесть мотоциклов, два из которых как раз катили в мою сторону.
Здесь было около роты солдат, причём опытных: расставили дозоры, даже углублённые в лес, не подобраться. У меня есть немецкая форма, но она летняя, да и нашивки другой дивизии. Помимо шинелей на некоторых немцах были цветастые женские платки. Вроде и мороза нет, чего это они? Сапоги простые, а у двоих приметил валенки. Интересно, откуда взяли? Наша армия на валенки, да и вообще на зимнюю форму одежды ещё не перешла, только готовилась. Наверное, у деревенских отобрали.
Танк замер на перекрёстке, развернув башню в ту сторону, куда ушла пушечная батарея, туда же укатили три из шести мотоциклов. У четвёртого мотоцикла возился экипаж: похоже, он заглох, и его не могут завести, ищут причину. Нет, мне такого трофея не надо. А я действительно собирался прибрать подобный трофей, у меня мотоциклов нет, только два педальных, которые я купил на рынке в Анапе. Эх, жаль, на два не хватит места в хранилище, мой хомяк горько плачет навзрыд. Но ничего, отберу тот, что получше, из тех двух, что катят мне навстречу.
Причина, почему немцы встали у перекрёстка и пока не двигались вперёд, была веская: одна самоходка «Артштурм» застряла, фактически на боку лежала. Видимо, сползла в канаву или глубокую колею, или вообще в воронку, поди знай. У меня тут дорога ровная, канав нет, а вот чуть дальше виднеются воронка и остов сгоревшего Зис-5, всего проржавевшего, видать, с летних боёв тут. Застряла самоходка капитально, немцы кидали тросы ко второй «Артштурм», и эти две самоходки всю дорогу перегородили. Пока их вытаскивали, танк страховал, а мотоциклистов разогнали выяснить, где находятся русские.
Два мотоцикла, звеня моторами, приближались к моей лёжке. Я не сомневался, что если ударю из засады, шансов у них немного, и то, что их камрады рядом, им не поможет. Быстро соберу трофеи и свалю на втором мотоцикле.
Я также обдумал возможность использовать пушечный Т-40. Все три бронемашины у меня в полном порядке: пока я отдыхал на побережье Чёрного моря, полностью их в порядок привёл, покрасил, и теперь они имели маркировку танковых частей Красной армии. А что, пока я в шарашке срок тянул, думаете, из красильного цеха не увёл бидоны с нужной краской? А под южным солнцем выкрашенные танки отлично сохли.
Два моих танка имели окраску и тактические знаки РККА, а один, Т-40 с ДШК, немецкую символику. Оставил на всякий случай, вдруг под немцев где-нибудь поработать потребуется, я ведь смотрю далеко вперёд. Также и с автотехникой. Француза и один «кюбельваген» я покрасил нашей краской, а «опель» и второй «фольц» оставил в прежнем виде.
Так вот, что я могу со своей небольшой 20-миллиметровой пушкой танкетки? Да, в принципе, её бронебойные снаряды легко расковыряют броню и бронетранспортёров, и «Артштурм», если бить самоходкам в корму и в борта в районе ходовой, там она тонкая. А вот «Тигру» я ничего не сделаю, даже если дам очередь по погону башни: не для моего калибра его броня.
Что ещё из интересного рассмотрел? Я в курсе, что у каждой пехотной роты вермахта в штате два-три противотанковых ружья. Тут мотострелки, гренадёры, какая-то мотопехотная часть, но и у них я рассмотрел такое ружьё. Один здоровенный немец как раз у ствола крупной ели поставил его на сошки, создавая позицию, в мою сторону, между прочим. Советского ПТР у меня нет, так хоть немецкий аналог будет. Я надеюсь на это.
От немцев было тихо, только мотоциклы, приближаясь, звенели моторами, как надоедливые комары, а потому, услышав шум движения техники, я нахмурился. Лес глушит звуки, значит, бронетехника (а это она) рядом и приближается ко мне. Никак, наши. От оврага я уже отбежал и не видел его, но именно с той стороны приближалась неизвестная танковая часть. Хотя почему неизвестная? Это точно наши. Видать, обозники панику подняли, вот командиры и кинули сюда, что оказалось под рукой. Любопытно, что, если танковая бригада гвардейцев уже ушла дальше в прорыв? Скоро узнаю.
Приближающиеся ко мне мотоциклисты поглядывали по сторонам, пулемётчики цепко водили стволами своих МГ-34, пассажиры держали в руках оружие. Тем не менее меня они не обнаружили. А когда они проехали мимо, я вышел на дорогу и двумя короткими прицельными очередями расстрелял их в спину из ППШ. А что, не из карабина же мне их бить, тут как раз преимущество у немцев, а пистолет-пулемёт Шпагина уравнял наши шансы. Вот только этих самых шансов я мотоциклистам не оставил.
Мотоциклы, дёргаясь, заглохли, разъехавшись по правой и левой обочинам. Один из пассажиров второго мотоцикла пытался соскочить на ходу и теперь лежал на дороге и стонал. Подбежав к технике, я занялся делом. Первым делом провёл контроль и сбросил седоков и пассажиров с трёхколёсной техники, заодно быстро собирая трофеи.
Один мотоцикл был как новый. Я поискал маркировки на деталях, там обычно ставится дата. Так и есть, август этого года, нормально. Этот мотоцикл я и убрал в хранилище, заполнив его почти целиком. Но и по мелочи кой-какие трофеи прибрал, вот теперь точно полное, три кило свободного места осталось. Я подумывал использовать полковой миномёт, у меня было ровно семьдесят мин к нему, но решил не рисковать.
Оставив немцев на дороге, я устроился в седле второго БМВ, который уже завёл, и рванул дальше, потому что в мою сторону, мелькая среди елей, уже бежали два отделения немцев, среагировавших на близкую стрельбу. Своих стволов они не слышали, но работу русского ППШ сразу распознали, а понять, что произошло, было нетрудно.
Я ушёл под первые выстрелы и свист пуль рядом, но только успел разогнаться, как пришлось тормозить: овраг пересекла бронеколонна советской техники. Три единицы: танк Т-70, лёгкая машина, а следом две лёгких самоходки СУ-76. М-да, немцы их снесут и не заметят. Нужно предупредить. За этой бронетехникой шли два грузовика с пехотой и ещё три с пушками, сорокапятками. Действительно, что собрали, то и кинули.
К счастью, меня опознали, хоть я и на немецкой машине был: форма и телогрейка характерные, да и пилотка, каски-то мне не выдали. Ух, а холодно! Резко притормозив, я съехал на обочину, остановил машину и, оставив её тарахтеть на холостом ходу, одним прыжком взлетел на танк. К слову, с мотоцикла я к тому времени уже снял всё ценное: пулемёт, боезапас к нему, канистру с бензином, да и багажный отсек опустошил.
Взлетев на башню вставшей «семидесятки», я закричал прямо в ухо командиру танка, сидевшего на ней:
– Впереди моторизованная группа: «Тигр» и две «Артштурм». Одна самоходка застряла, её вытаскивают тросами. Сейчас, наверное, уже выдернули. Сюда бегут два отделения немцев, среагировали на шум уничтожения мной мотоциклистов. Встреть их, но дальше не суйся – сожгут.
Командир, который, судя по треугольникам в петлицах гимнастёрки, был старшим сержантом, моего звания не видел, но в ответ на командный рык кивнул, сразу скрылся в башне и рванул вперёд. Я же, закашлявшись от дымного выхлопа двух движков танка (не нравилась мне эта машина), поднял руку, останавливая самоходки.
Ко мне подбежал командир взвода, младший лейтенант, и я сообщил ему то же самое. Рядом, в сорока метрах от нас, хлопали пушка «семидесятки» и её же пулемёт – это разбирались с немцами, которые в попытках меня догнать выскочили на нашу группу. Теперь они отходили, а танк медленно шёл за ними, прореживая ряды. От пулемётного огня немцы хорошо прятались за стволами, а вот осколочные снаряды пушки тут хорошо работали.
Пока я ставил задачу лейтенанту, мимо чуть не пробежали стрелки, но я их вовремя тормознул: у меня для них было другое задание. Тем более у них три ПТР было. На противотанкистов с сорокапятками я особых надежд не возлагал, хотя они с другой стороны оврага отцепляли пушки и готовили позиции. Их командир тоже был тут и слышал, какие задачи я ставлю. Самоходчик меня опознал, поэтому внимательно слушали. Знали, что я бывший подполковник, из штрафников, из тех, что искупили вину кровью: информация быстро разошлась из штаба дивизии, где меня регистрировали.
А идея у меня была следующая: одно отделение стрелков с техникой оставляю здесь в качестве пехотного прикрытия, а сам, взяв с собой два отделения стрелков и все расчёты ПТР, отвлекаю на себя немцев, ну а самоходчики тем временем бьют технику в немецкой колонне. Мы углубились в лес, обходя дорогу, и стали подбираться к стоявшим на перекрёстке немцам, сначала перебежками, а когда совсем приблизились, уже и ползком.
А потом начался бой. Веское слово сказали ПТР, которые выбивали немецкие самоходки, поражая их в самые уязвимые места. Одна горела, вторая застыла неподвижно. Два бронетранспортёра также горели, а мы изрядно проредили пехоту, но нас бы смяли, если бы не одно но: подошёл стрелковый батальон моей дивизии и с ходу атаковал. В общем, выбили мы немцев.
«Тигр» в бою не участвовал. Нет, «семидесятку» он успел уничтожить: снаряд сбил башню с погона, отбросив её в сторону. Но тут ударили наши самоходки, которые заклинили «Тигру» башню и разбили ходовую, при этом под пушку танка не лезли. Экипаж танка сам поджёг его и отступил следом за своими – двое, троих мы срезали. Бой длился двадцать минут. Батальон при поддержке одной самоходки и артиллеристов, вручную кативших свои пушки, висел на хвосте отступающих немцев, которых было не так уж и много.
Помимо «Тигра» у немцев были две «четвёрки», модернизированные, с удлинёнными стволами и дополнительной навесной броней. Одна из них и обездвижила вторую нашу самоходку, сбив ведущее колесо; своими руками не исправишь, ремонтники нужны и детали. Одну из «четвёрок» сожгли, вторая ушла с заклинившей башней – это последний наш расчёт ПТР поработал, два других немцы выбили, как наши стрелки их ни прикрывали. Я прибрал одно ПТР с боезапасом, второе было повреждено. Хранилище заполнилось до отказа.
Я уже потом понял, что это был мой последний реальный бой. Подошли ко мне двое в шинелях со звёздами политуправления на рукавах, из особого отдела дивизии, показали документы и приказали следовать за собой: мол, меня там потеряли. Что там дальше было, как немцев гнали, я уже не видел. А мотоцикл мой угнали: артиллеристов попросил присмотреть, да не доглядели. Я не расстроился, сам такой же угонщик.
Два с половиной года спустя.
17 июня 1945 года.
13 часов 47 минут. Москва
Покинув здание военкомата, где получал свой паспорт, я довольно улыбнулся светившему солнышку, снял фуражку, невольно тряхнув всей массой наград на френче, и платком вытер пот со лба. Жарко, а в здании военкомата ещё и душно. Я был в парадной форме полковника бронетанковых войск и уже несколько минут являлся демобилизованным. Ну, наконец-то. Да уж, двадцать три года недавно справил – и полковник. Впрочем, я и майором самым молодым был.
Хотелось бы рассказать, как геройски я воевал все эти три неполных года до Дня Победы, но рассказывать нечего: не было ничего такого. Когда меня забрали после боя на лесной дороге, сразу доставили самолётом в штаб фронта. Петровский поорал на меня и успокоился. Мне вернули форму подполковника, мои награды (копии, к слову), документы и прописали меня в штабе фронта, в оперативном отделе. Больше никаких задач в тылу немцев.
Читать бесплатно другие книги:
