Грани безумия. Том 2 Соловьева Евгения

Глава 1

Честная колода

– Я сестрам похвасталась, маменьку подговорила – та батюшке так и сказала, когда, мол, еще нашу старшенькую в Оперу пригласят? Ты, наверное, не знаешь, но туда ведь просто так не пройдешь, только если по приглашению дворянина или мага… Ну, батюшка и махнул рукой – мол, одна поездка еще не свадьба, ладно уж. Я расфуфырилась, как итлийский попугай…

Иоланда зло фыркнула, решительно вытерла глаза и продолжила, не обращая внимания на стынущий шамьет.

– Расфуфырилась, надушилась, причесалась, стою, как дура, на балкончике, а его нет! И к назначенному времени нет, и через полчаса нет… и через час… Зато соседи – тут как тут, только что в лицо не хохочут! Сестры не знают, куда глаза девать, маменька жалеет! А папенька… папенька молчит, конечно, он меня любит! Только я все равно в его молчании слышу: а я говорил! А он является! Через два часа, не в карете, а верхом, помятый весь… служба, говорит!

– Иоланда, подожди! – взмолилась Айлин, сжав ее руки. – Так ты обиделась, что он опоздал и вы не попали в театр? И что соседи над тобой смеялись?

– Ревенгар! – вздохнула Иоланда, взглянув на нее с сожалением. – Ну что ж я, дура безнадежная? Конечно обиделась! Только эту обиду я бы пережила, не она главная. Главное другое, о чем я раньше не думала – ведь он со службы не уйдет. И даже когда срок выйдет. По душе она ему, понимаешь? А смогу ли я, чтобы у мужа всегда на первом месте служба была? Ведь после свадьбы-то ничего не изменится, как до нее было, так и дальше пойдет. Может, и правильно папенька говорит – лучше в своем кругу искать? Может, и пусть без любви, зато надежнее? Чтобы муж себе принадлежал, а не службе…

Айлин вздохнула. Ох, да разве бывает так, чтобы мужчина принадлежал только себе? Ведь дядюшка Тимоти, тоже купец, был занят делами никак не меньше времени, чем отдает службе какой-нибудь гвардеец. Впрочем, Иоланда и сама это наверняка понимает, уж рассудительности Благие отмерили ей куда больше, чем самой Айлин!

Вот только…

– Только не торопись решать, – тихо попросила она, зная, что нужно молчать, но смолчать вдруг оказалось выше ее сил. – Подумай дважды… нет, трижды! Десятикратно! Если правда любишь… Иоланда, я, наверное, и правда ничего не понимаю, наверное, у рожденных под гербом все иначе… Только кажется мне, что лучше жить, когда ждешь мужа со службы! Изо всех сил ждешь! А если дождаться не можешь, когда он на службу уедет… Нужна тебе такая надежность?

Она отпустила руки подруги и зябко обхватила себя за плечи.

– Подумаю, – пообещала Иоланда, глядя на нее так странно, словно впервые увидела. – Обязательно подумаю… Ох, Ревенгар! А еще он мне веер подарил, представляешь? Прислал сегодня. Корзинку с цветами и веер. Фраганский, из королевской мастерской.

Вдруг смутившись, она суетливо распустила ленты поясной сумочки и вынула длинную коробочку, обтянутую нарядным полосатым шелком. Золотистые полоски чередовались с голубыми, и Айлин невольно улыбнулась – так явно коробочка напоминала о глазах и волосах подруги. Кажется, лорд Саграсс ужасно романтичный, даже странно для боевика!

Иоланда явно думала так же. Прежде чем открыть коробочку, она еще полюбовалась ею, погладила гладкую ткань, наконец, решительно сняла крышку, извлекла и развернула веер – и Айлин не удержалась от восхищенного вздоха. В руке подруги оказался букет ландышей! Широкие темно-зеленые с прожилками листья составляли нижнюю часть веера, из них выходили тонкие, хрупкие, светлые до полупрозрачности зеленые же стебельки, а на стебельках только что не качались нежные белые головки цветов. Иоланда чуть шевельнула веером, на Айлин повеяло едва уловимым ароматом сандала, и только тут она поняла, что ландыши вырезаны из дерева, а затем расписаны. Какое невероятное мастерство! Замерев от восторга, она рассматривала веер, подмечая все новые подробности: отсутствие экрана, делавшее пластинки прозрачно-кружевными, едва уловимо разные цвета стебельков, желтую шелковую ленту, которая обвивала головку веера в точности как настоящий букет и заканчивалась пышной кистью…

– Какая красота!

– И не говори, – вздохнула Иоланда. – Вот и что мне делать, а? Батюшка теперь еще сильнее против Лионеля настроен, он терпеть не может, когда кто-то слово нарушает. А Лионель тоже хорош. Поглядел, какой неласковый прием ему батюшка оказал, и уехал, даже не стал говорить, что итлийца твоего в тот день спас. Представляешь, я уже потом об этом узнала в Академии! Может, скажи он тогда об этом, батюшка и сменил бы гнев на милость, все-таки человеческая жизнь – это не шутки. Да и Фарелл твой нам большую услугу оказал! Но теперь вот и не знаю, как все уладить…

Она снова вздохнула, и Айлин торопливо подвинула ближе блюдечко с засахаренными цветами и орешками. Иоланда отпила шамьета, бросила в рот орешек, вряд ли замечая вкус, и мрачно сказала:

– Вот ведь послала Всеблагая Матушка и родню упрямую, и жениха гордого. Да еще если бы жениха! Ведь предложение он мне так и не сделал! Я думала, что после театра как раз все и решится! А он теперь снова подарки шлет, а сам на глаза не показывается. Может, и хорошо, что не показывается, батюшке теперь остыть надобно. Хоть мы и купцы, а тоже, знаешь, не привыкли, чтобы над нами весь квартал потешался…

– Иоланда, я… напишу Лучано и попрошу его все уладить, – пообещала Айлин, мучаясь виной. – Прости, давно надо было это сделать. Но сначала он уезжал, потом это несчастье… И все равно ведь лорд Саграсс не сможет на тебе пока жениться. Ее величество похоронили всего три дня назад, теперь снова глубокий траур до весны!

– Ну, если не сможет на мне, значит, и ни на ком другом тоже не сможет, – рассудила Иоланда. – Хотя после помолвки мне было бы спокойнее. Ее-то и в траур заключить можно, подумаешь, обошлись бы без праздника в своем кругу, так даже лучше! Но Фареллу ты обязательно напиши, сделай милость! Он ведь может тебя навестить?

– Я… надеюсь, что да, – выдавила Айлин, отводя взгляд. – Ты же знаешь, Саймону и Дарре лорд Бастельеро запретил, но Лу ничем не провинился. Правда, он обычно приезжал с Аластором, то есть его величеством, а сейчас…

Она чуть не всхлипнула, с трудом сдержав слезы. Эти две недели оказались такими холодными, одинокими, тоскливыми!

В тот день, когда Лу едва не погиб, случилась беда с королевой, и Айлин ждала, что Аластор приедет. Или хотя бы пришлет письмо… Да она бы снова согласилась поехать к нему во дворец, прекрасно понимая, что очередной грязной волны слухов не избежать! Но… незачем. Сейчас рядом с ним Лу, и Ал справляется, только иногда приходят отзвуки тоскливой тяжелой боли, которые Айлин быстро научилась отличать от собственных чувств. И ни письма, ни хоть самой коротенькой встречи… И даже Лу не приезжает! Прислал роскошную корзину сладостей и апельсинов и записку, что появится, как только сможет, и… все.

Слезы все-таки предательски выступили на глазах, и Айлин решительно их смахнула. Нельзя плакать и тосковать! Она должна быть сильной и спокойной ради ребенка! С Аластором все будет хорошо, и Лучано ему в данный момент точно нужнее. Конечно, Ал не может сейчас ее навестить, потому что бережет от сплетен, и по этой же причине Лу не приедет один. Проклятый этикет!

– Не вздумай плакать, Ревенгар, – предупредила ее Иоланда дрогнувшим голосом и протянула платок, который вытащила будто из воздуха. – Все будет хорошо, слышишь?! Вот родишь, начнешь выезжать и со всеми увидишься. Ну что ты… Неужели никто не приезжает?!

– Тетушка, – все-таки всхлипнув, призналась Айлин. – Почти каждый день меня навещает. И ты… Я такая дура, правда? Осталось немного потерпеть! Леди Эддерли говорит, что мой срок около Солнцестояния. И что с ребенком все хорошо. Но я так боюсь… Тошнота уже должна была пройти, а она все не проходит, и отеки эти… Иоланда, если я умру родами, ты меня не забудешь, правда?

«Никто ведь не думал, что королева умрет, – отчаянно подумала она, но промолчала. – Да, она погибла не от выкидыша, но причиной был он, все об этом говорят. И если такое могло случиться с Беатрис, возле которой было полно целителей, значит, может произойти с кем угодно! Можно упасть с лестницы, споткнуться в саду или ванной комнате, просто потерять сознание от закружившейся головы. Несчастье и смерть всегда рядом, а я об этом никогда не думала. Я… не хочу потерять этого ребенка. Он не виноват, что из-за него мне пришлось выйти замуж не за того человека…»

– Ты и правда дура, Ревенгар! – рявкнула Иоланда, прерывая ее размышления. – С чего это ты умрешь? У тебя лучшая целительница в Дорвенанте, она кого угодно с того света вытащит! Подумаешь, тошнота и отеки. Нет, конечно, приятного в этом мало, но совсем не повод помирать. Лучше скажи, она уже определила, кто у тебя там?

И она с умилением воззрилась на живот Айлин, выпирающий под мягким темно-серым бархатом домашнего платья.

– Да, – кивнула Айлин, успокаиваясь так же стремительно, как и разволновалась. – Она почти уверена, что мальчик. Да я и сама это знаю. Ну, то есть мне кажется, – смутилась она и погладила живот.

– Имя уже выбрали? – деловито поинтересовалась Иоланда. Подождала, пока Айлин мотнет головой, и одобрила: – Ну и правильно. Не надо заранее, вот возьмешь на руки, заглянешь в личико и сразу поймешь, как назвать. У меня тетушка с маменькой так говорят, а им виднее! Нас у маменьки три, да у тетушки – шестеро!

– Все равно придется из родовых выбирать, – улыбнулась Айлин, чувствуя, как на душе полегчало, а внутри зашевелился малыш, словно прислушиваясь. – Лишь бы не Стефаном. Слышать про него уже не могу!

Она покосилась в угол гостиной, где усердно корпела над вышивкой сударыня Эванс, а потом ответила на предостерегающий взгляд Иоланды своим – упрямым и усталым. Подумаешь, компаньонка может донести лорду Бастельеро, что его жена не любит его деда. Они с лордом Стефаном виделись всего раз, причем лорд уже был безнадежно мертвым, но от этого не менее сварливым и неприятным. А здесь только и слышно: «Лорд Стефан – то, лорд Стефан – это!» Иногда Айлин казалось, что лорд Стефан вот-вот откроет двери родового склепа и лично явится во плоти, чтобы раздать всем указания и осудить за ненадлежащий образ жизни. Вот бы с нее к этому времени сняли браслеты, чтобы достойно встретить дорогого родственника!

В дверь гостиной деликатно постучали, и дворецкий объявил:

– Демуазель Дельфинэ ди Амбруаз со спутницей! К ее светлости!

– Просите! – немедленно откликнулась Айлин и пообещала Иоланде: – Она тебе понравится! Такая славная…

– Славная? – скептически и чуть ревниво уточнила Иоланда. – Хм…

Выпрямилась в кресле, одернула манжеты платья, сшитого по последней моде, но густо-лилового и без кружева, траурного. И с интересом глянула на двух дам, вошедших в гостиную.

– Мадам Бастельеро! – пропела Дельфинэ, приседая в реверансе. – Простите, что я без приглашения!

– Ну что вы, демуазель, – улыбнулась Айлин. – Я же говорила, что рада видеть вас в любое время! Прошу вас и вашу спутницу…

– Моя тетушка Луиза, – представила ее Дельфинэ. – Тетушка была так любезна, что согласилась меня сопровождать, пока Жак занят.

Немолодая фраганка, тоже чернявая, с крупным носом и полноватая, как сама Дельфинэ, также присела в реверансе и неожиданно густым, низким голосом сообщила:

– Счастлива познакомиться с вашей светлостью, дорогая мадам. Племянница мне все уши прожужжала про ваши красоту и обаяние.

– А это моя подруга Иоланда, – чуть растерянно проговорила Айлин. – Мы вместе учимся в Академии… То есть учились, пока я… И сударыня Эванс, моя компаньонка!

Она глянула в угол, и Эванс с достоинством выплыла к столу. Предложила мадам Луизе кресло, в которое та немедленно уселась, а Иоланда и Дельфинэ тем временем скрестили взгляды, будто рапиры, пристально разглядывая друг дружку. Лица, платья, прически… Фраганка сегодня приехала в густо-желтом платье цвета янтаря, которое красиво оттенял синий наряд ее спутницы. В гостиной сразу стало многоцветно и празднично от сразу трех ярких платьев, и Айлин невольно почувствовала себя серой мышкой – в прямом смысле слова. Но не переодеваться же теперь!

– Мы очень-очень рады знакомству, – снова пропела Дельфинэ, расправляя платье и садясь рядом с тетушкой.

От Иоланды она взгляд отвела, и Айлин показалось, что девицы как будто принюхались друг к другу и остались довольны. Во всяком случае, Иоланда на фраганку смотрела милостиво и не без интереса.

Спохватившись, Айлин дернула шнурок и велела появившейся Дженни:

– Принеси шамьет и пирожные, милая…

И осеклась, увидев, как странно смотрит на девушку Иоланда.

Жадно, прямо-таки алчно! А потом неосознанным, но таким знакомым каждому магу жестом трогает перстень, пытаясь настроиться, вглядеться внутренним взором.

Дженни, ничего не заметив, скрылась за дверью, а Иоланда махом глотнула оставшийся в чашке шамьет и спросила, не переставая смотреть девчонке вслед:

– Ревенгар, это твоя горничная? Кто она такая?!

Недоуменные взгляды обеих фраганок и Эванс немедленно сошлись на Иоланде, но она их словно не заметила, потирая перстень.

– Что ты видела? – жадно спросила Айлин, виновато посмотрев на Дельфинэ и ее тетушку.

Ужасно невежливо в присутствии гостей говорить о том, что им непонятно! Однако как удержаться? Если бы она могла снова посмотреть на мир как раньше!

Увы, пока об этом можно только мечтать и отчаянно завидовать подруге.

– Такую странную вещь, – откликнулась Иоланда не то растерянно, не то задумчиво. – Никогда подобного не встречала! У нее такая яркая аура, почти вся желтая, как одуванчик, и только немного оранжевого. Но искры нет, вот ведь странно! А если бы имелась, из девчонки бы сильная иллюзорница получилась. Вот интересно…

И она хищно прищурилась на Дженни, показавшуюся в дверях уже с подносом сладостей.

– А скажи-ка, милочка, ты любишь праздники с масками? Или рассказывать истории? А может, видишь вещие сны? Или угадывать умеешь?

Айлин едва не рассмеялась – голос Иоланды был таким добрым и ласковым, что обратись так кто-нибудь к самой Айлин, она ни за что бы ни в чем не призналась! И вообще постаралась держаться подальше! Дельфинэ тоже заулыбалась, а Дженни растерянно заморгала.

– Нет, миледи! Ничего такого… как вы говорить изволите! Историев я рассказывать не умею, а снов и вовсе никаких не вижу, как полено сплю, простите великодушно! Только… – вдруг запнулась она, и Айлин ободряюще улыбнулась.

– Что «только», Дженни?

– Если миледи разгневаться не изволит, – нерешительно пробормотала девчонка. – Я на картах гадать умею. Мне от матушки осталась честная колода! Только об этом мне еще в усадьбе говорить не велели…

– Нам можно, милочка, – успокоила ее Иоланда и блеснула глазами с тем же хищным интересом, который, как помнила Айлин, вызывали у нее только некоторые заклинания, действенные притирания и фраганские журналы. – Значит, гадаешь? А мне можешь? Я тебе серебряную монету дам.

– И мне, – пропела Дельфинэ, лукаво улыбнувшись. – Ничего, если монета будет фраганской?

– Если… если миледи разрешит, – пролепетала Дженни, стиснув край кружевного передничка и залившись краской до самых ушей.

Рядом кашлянула в своем кресле Эванс, и Айлин бросила на нее негодующий взгляд. Какая невыносимая ханжа! Да, магическая наука считает гадания просто-напросто суеверием, но… Некоторые рекомендации из учебников по нежитеведению тоже считаются суевериями, что не мешает им прекрасно работать! Взять хотя бы совет рассыпать зерно! Конечно, против аккару или даже стригоя это совершенно бесполезно, зато превосходнейшим образом отвлекает мороев и ночниц – про это писал мастер Киран, а уж в его опыте Айлин не сомневалась. И уж во всяком случае не Эванс решать, чем допустимо развлекать гостей!

– Конечно разрешит! – заверила Иоланда, и Айлин, спохватившись, кивнула, ободряюще улыбнувшись Дженни.

Просияв в ответ, та выскочила из гостиной едва ли не вприпрыжку, а вернулась так быстро, словно буквально за дверью вытащила свою «честную колоду»… скажем, из-за корсажа. Или вовсе из-за подвязки!

Айлин невольно хихикнула от таких фривольных мыслей и с любопытством взглянула на колоду.

С виду самую обычную, только старую, потрепанную, с потускневшими красками и словно бы вспухшими краями.

Иоланда поспешно отодвинула блюдо со сладостями на край столика, освободив место, Дженни встала рядом со столиком на колени, глубоко вздохнула, перемешала карты и уронила на столешницу первую так неловко, что Айлин показалось – карта упала случайно. Рядом легла вторая, извлеченная откуда-то из середины колоды, потом третья… Дженни снова перемешала колоду и замерла.

– Больше не хотят… прощения прошу, сударыня…

Эванс негромко фыркнула, а Иоланда, не обратив на ее фырканье ни малейшего внимания (но Айлин поклялась бы, что подруга точно его заметила и запомнила!), махнула рукой:

– Ничего страшного, милочка, вы ведь все равно сможете что-то сказать?

Девчонка протянула чуть заметно дрожащую руку, перевернула карты, и Айлин с любопытством взглянула на открывшиеся рисунки. Десять золотых, зеркало и шут. Хм, ну и что бы это значило?

– Желтая звезда, – пробормотала Дженни. – Желтая звезда так ярко горит… ничего другого не вижу, миледи… Не извольте гневаться!

– Ну на что же тут гневаться? – хмыкнула Иоланда и толкнула по столику к девчонке серебряный флорин. – Желтая звезда, говоришь? А первым шут упал… Интересно, очень интересно… Спасибо, милая, погадай теперь нашим гостям.

Ободренная девчонка сунула карты в середину колоды и тщательно перетасовала, а потом повернулась к Дельфинэ. Вытащила одну, вторую, третью… Перевернула…

Айлин никогда не увлекалась гаданиями, но нельзя же столько лет жить в комнате с иллюзорницей и не знать хотя бы основные значения карт! Иоланде выпал шут, который всегда считался символом Великого Безликого. И желтая звезда… Неужели Дженни увидела звезду магистрессы?! Ничего себе… Вряд ли девочка из деревни может отличить магический перстень Иоланды от простого украшения, так что придумать ей такое точно не с чего.

А что там у фраганки?

Рыцарь жезлов, Туз чаш и еще какая-то карта с непонятной картинкой…

– Вижу скорую свадьбу, миледи! – обрадованно заявила горничная и торжествующе посмотрела на девицу Дельфинэ. – Молодой жених, славный такой да вашему сердцу близкий! А еще вижу дом какой-то странный… То ли кузня, то ли еще какая мастерская… Да не простая, а под короной… Ой, миледи, неужто вам судьба – за кузнеца замуж выйти?!

В голосе Дженни прозвучал неподдельный ужас, а Дельфинэ, напротив, рассмеялась.

– Ну, за кузнеца так за кузнеца, – весело заявила она. – Этому я, пожалуй, поверю, мой Жак с инструментами даже в спальне не расстается! Но вот мастерская под короной… На все воля Благих, но это уже многовато что-то! Во Фрагане гильдейские законы не позволят женщине держать мастерскую под королевским покровительством. Вот если бы ты, милочка, Жаку такое нагадала, я бы только обрадовалась, а мне такой чести никогда не видать. Ну-ну, вот тебе за старание!

И она протянула девчонке еще один флорин, только фраганский, с лилией вместо льва.

– Не стоит недооценивать предсказание, миледи, – возразила Иоланда. – У девочки явный талант. Спорим, так или иначе оно сбудется и вы получите мастерскую под короной?

– А вы – желтую звезду? – сощурилась Дельфинэ. – Смотрю, сударыня, тоже высоко метите.

– Может, и мечу, – фыркнула Иоланда. – Если уж целиться, так в орла, какой смысл по воробьям палить?

Обменявшись уколами, они глянули друг на друга с искренней симпатией, и Айлин про себя снова хихикнула. Она так и знала, что бойкая искренняя фраганка Иоланде приглянется! Да и подруга вроде бы произвела на девицу Дельфинэ приятное впечатление. А ведь это еще Иоланда с сударем Жаком незнакома!

– Ну, тогда и мне погадай, деточка, – тем же бархатистым голосом попросила почтенная дама Луиза. – Только мужа не предсказывай, я уже и так трех похоронила. Очень достойные были господа! – пояснила она Айлин. – Один на дуэли погиб, второй – на войне, а третий, бедняга, два года назад с лошади упал неудачно. Ну что ж, зато в Садах им нескучно будет, пока меня ждут. Всегда смогут втроем в кабачок завалиться, в карты сыграть, о лошадях да о женщинах поговорить. Не чужие друг другу все-таки!

– Вы думаете, в Садах Претемной Госпожи есть кабачок и карты? – сдерживая смех, спросила Айлин.

– А как же?! – Мадам Луиза вскинула тщательно выщипанные брови, вдруг став удивительно похожей на… тетушку Элоизу. И неважно, что двух более различных внешне дам Айлин в жизни не видела. – Дорогая, если где-то есть мужчины, там точно будут и кабак, и игорный дом, и прочие… заведения. Госпожа сама женщина, она понимает, что мужчинам скучать нельзя, иначе захиреют. Или всякие глупости им в голову полезут. Нет уж, я своих мужей знаю, они при жизни были мастера провести время весело и со вкусом, с чего бы им после смерти измениться?

Смущенно хихикнув, Дженни прикрыла рот ладонью и потянула карты из колоды. Разложила, перевернула и… снова зажала рот опущенной было ладошкой. Айлин вытянула шею, то же самое сделали со своих мест Иоланда и Дельфинэ. Эванс сидела ровно, словно рапиру проглотила, и пила шамьет, поднося его к губам медленно и размеренно. В сторону юной гадалки она подчеркнуто не смотрела.

– Два рыцаря! – восхищенно воскликнула Дельфинэ. – Два рыцаря вокруг дамы! О-ла-ла! Это что-нибудь да значит, верно, милая?

– Д-да… робко кивнула Дженни. – Двое мужчин… Один в синем мундире, второй в белом… с золотом… Простите, м-м-миледи…

– Два гвардейца?! – Брови Луизы взлетели высоко-превысоко. – Да еще один из них служит во дворце? Хм… Хм!

– О, неужели вдовство больше не кажется вам привлекательным? – презрительно уронила Эванс, ставя чашку на стол. – Тогда, полагаю, будет нелегко выбрать.

Айлин вспыхнула гневом. Ну что за женщина?! Что за тон?! И это с гостями! Она уже хотела одернуть Эванс и, возможно, попросить удалиться из гостиной, но старшая фраганка, ни на миг не утратив довольного выражения лица, безмятежно парировала:

– А кто сказал, что я собираюсь замуж? Я не суеверна, но три покойных мужа – это, знаете ли, три покойных мужа. Пожалуй, стоит пожалеть бедняг и не выходить замуж ни за кого из них. Тогда и выбирать не придется! Решено, если появятся, обоих оставлю… как это по-дорвенантски… амантами!

– Возлюбленными, тетушка, – невинно и очень чопорно подсказала Дельфинэ, лукаво блеснув глазами. – По-дорвенантски это будет именно так.

Айлин впервые увидела, как Эванс порозовела. Некрасиво, пятнами от скул до шеи. И выпрямилась еще сильнее, расправив плечи и вздернув подбородок.

– Я бы вас просила не говорить о таких вещах в присутствии невинных девушек и достойных леди, – отчеканила она. – Внебрачные связи – это отвратительно! Впрочем, возможно, для Фраганы это в порядке вещей? Но здесь приличный дом!

В гостиной стало совершенно тихо. Как перед грозой. И так же душно, тяжело, вязко. Иоланда замерла, откинувшись на спинку кресла и поглаживая пальцем левой руки перстень на правой – единственное движение, которое видела Айлин. Обе фраганки застыли с чашками в руках, Дженни съежилась, пытаясь быть как можно незаметнее.

– А я бы просила вас, милейшая, – звонко и яростно сказала Айлин, – не указывать моим гостям, о чем им говорить! Мои извинения, миледи, – повернулась она к Дельфинэ и Луизе. – Моя компаньонка слишком ревностно относится к своим обязанностям. Сударыня Эванс, извольте извиниться.

– О, пустяки! – отмерла Луиза, с искренней симпатией глянув на Айлин. – Не нужно извинений. Я вижу, бедняжка в трауре. Наверное, похоронила недавно кого-то из близких? Нельзя сердиться на человека, которому плохо.

– Мужа, – процедила Эванс. – Пять лет назад. И до сих пор ношу по нему траур в знак того, что другой мужчина в мою жизнь больше не войдет.

Не скажи она это с таким кислым и одновременно высокомерным лицом, Айлин попыталась бы посочувствовать. Честное слово, попыталась бы! Тетушка Элоиза скорбит по дядюшке Тимоти, а самой Айлин до сих пор больно вспоминать отца, мэтра Кирана и дядюшку… Но о тех, кого любят, не говорят с такой желчью, упиваясь собственной добродетелью.

– Ах, вот в чем дело… – протянула мадам Луиза, неуловимо изменив тон. – Понимаю! Вам, наверное, очень с ним не повезло! Это как же надо намучиться с одним мужчиной, чтобы до конца жизни не смотреть на других? Мои соболезнования, дорогая!

Она улыбнулась остро и безжалостно, глядя, как от лица Эванс отливает кровь. Вскочив, компаньонка с ненавистью глянула на всех, но выдавила что-то вроде извинений и выскочила из гостиной.

– Простите… – отчаянно повторила Айлин. – Право, я не хотела.

Луиза положила на ее руку теплую ладонь и погладила Айлин, как испуганную зверюшку.

– Ну-ну, не переживайте, – сказала она совершенно иным голосом, ласковым и мягким. – Это мне стоит извиниться. Следовало подумать, что в Дорвенанте не привыкли к таким вольностям. Простите, что испортила вам настроение. Ах да, я же не заплатила этой милой малышке!

Она достала из поясного кошелька монету и протянула горничной. Драгоценный желтый металл приятно блеснул на солнце. Дженни вытаращилась на флорин, приоткрыв рот.

– Золотой? – пискнула она. – Миледи, за что?!

– За двух гвардейцев, детка! – усмехнулась фраганка. – Сбудется или нет, а помечтать приятно!

И она подмигнула Айлин, которая благодарно улыбнулась в ответ.

– Ревенгар, а ты сама гадать-то будешь? – вмешалась неугомонная Иоланда.

Под обращенными на нее любопытными взглядами Айлин обреченно покачала головой.

– Зачем? – старательно улыбнулась она. – Я уже замужем. Да и не хочу… Знать свою судьбу заранее – это неинтересно.

«Это больно, – хотелось ей сказать. – Больно услышать подтверждение, что всю жизнь проведешь в золотой клетке с обрезанными крыльями. Что никогда не поцелуешь другого мужчину, любимого, не возьмешь на руки ребенка от него, не встретишь его со службы, чтобы обнять и спросить, как прошел его день, а потом рассказать про свой. Что навсегда тебе останутся только холод, каменные стены, осуждающие взгляды портретов и, если повезет, крошечная частичка тепла – твой ребенок от нелюбимого. Не хочу! Не хочу этого знать!»

И словно судьбе угодно было над нею зло посмеяться, дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появился тот, кого Айлин сейчас меньше всего хотела видеть.

– Дорогая!

Лорд Бастельеро шагнул в комнату и остановился, недоуменно подняв брови. Дженни молниеносно сгребла со стола карты, но сбежать побоялась, так и замерла, втянув голову в плечи. Иоланда и обе фраганки встали и чинно сделали реверанс. Лорд Бастельеро так же учтиво поклонился.

– У нас гости, – сказал он с непроницаемым лицом. – Как чудесно!

– Демуазель Дельфинэ и ее тетушка любезно пожелали меня навестить. – Айлин улыбнулась, изо всех сил изображая радость. Странное дело, ведь только что она радовалась гостям без всякого притворства! Но перед мужем сразу оробела, и радость куда-то ушла. – Мы с Иоландой как раз пили шамьет, а когда собралась такая милая компания, мы решили развлечься и погадать. Надеюсь, вы не против?

– Погадать? – На пару мгновений лорд Бастельеро нахмурился, но почти сразу его лицо разгладилось, только в глазах осталась настороженная тень. – Ну что вы, дорогая! Такая милая забава. И что же вам нагадали, дорогие леди? – с учтивой улыбкой повернулся он к гостьям.

– О, мне предсказали милого моему сердцу жениха! – пропела Дельфинэ безупречным светским тоном. – А моей дорогой тетушке – ухаживания сразу двух достойных кавалеров. О-ла-ла, что еще нужно для счастья, не так ли, дорогой месьор?

– Разумеется, демуазель, – склонил голову лорд Бастельеро, и Айлин перевела дух.

Кажется, супруг не сердится. И даже рад. Впрочем, он всегда искренне рад, когда она занимается какими-то обычными женскими вещами. Вышивкой, чтением, прогулками по саду, болтовней с Иоландой… И гадания, похоже, тоже входят в этот список. Тем более что умница Дельфинэ выдала только ту часть предсказаний, которая не могла вызвать никаких сомнений. Женихи, кавалеры – очень пристойно и так… по-женски! Никаких мастерских под короной и прочего.

– А вам что нагадали, моя дорогая? – повернулся к ней муж.

Айлин показалось, что тень в его глазах стала темнее и какой-то… более настороженной. Словно лорд Бастельеро чего-то опасался. Плохого предсказания?! Наверное, он ведь так за нее беспокоится.

– Я не стала гадать, – призналась она совершенно честно. – Зачем? Я и так… уверена в своей судьбе.

Голос предательски дрогнул, но лицо лорда Бастельеро осветилось изнутри и смягчилось, а глаза просияли искренним восторгом и нежностью.

– Конечно, дорогая, – сказал он так ласково, что Айлин стало неимоверно стыдно. – И я от всего сердца благодарю вас за это.

Он подошел к ней и, взяв руку Айлин, поцеловал. Никогда прежде она не видела от мужа такого проявления чувств на людях. Ну, разве что на свадьбе он поцеловал ее в щеку, но ведь так положено. А сейчас он впервые коснулся ее при ком-то и так посмотрел! Словно она ему в любви призналась!

«Что бы я ни говорила, он слышит лишь отражения собственных слов, – вздохнула Айлин. – Видит лишь то, в чем и так уверен. Всеблагая, как я это выдержу? Точнее, сколько я это смогу терпеть? Я думала, что долг – это главное, и он стоит счастья. И я бы смогла исполнять долг. Но врать, что люблю, я не способна. Ни он, ни я не заслужили лжи! Но что же мне делать?»

Глава 2

Родственные узы

«Мальчик мой, понимаю, как тебе тяжело, и сочувствую всем сердцем, но все же прошу тебя взять себя в руки и навестить бедных девочек. Ты им нужен. С любовью, матушка»

Аластор отбросил письмо, написанное безупречно ровным, красиво-округлым матушкиным почерком, так, словно оно его укусило. Тут же устыдился – разве письмо виновато в его малодушии?! Разумеется, матушка совершенно права, он нужен младшим сестрам, но…

Он просто не находил в себе сил приехать к родителям, снова посмотреть в доверчивые глаза Алиеноры и Береники, так похожие на глаза Беатрис… Всеблагая, как он вообще сможет говорить с ними, ведь если бы не он, девочки не потеряли бы мать!

Дункан, конечно, говорил, что Аластор не виноват, и рядом с ним в это верилось. Но стоило разумнику уехать из дворца, страшные мысли возвращались: даже если Беатрис обезумела, кто поручится, что последней каплей не стала так и не принесенная им клятва? Не зря же Беа умоляла его поклясться с таким отчаянием?!

И что он скажет сестренкам? От мысли забрать их во дворец рот наполнялся едкой кислой горечью. Можно не сомневаться, что среди придворных непременно найдется какая-нибудь излишне сострадательная Мэнди – и неважно, будет она леди или лордом! – которая непременно начнет громко жалеть бедных сироток и предрекать им ужасную судьбу в самом скором будущем. В доме родителей девочки избавлены хотя бы от этого!

Он в который раз мысленно поблагодарил отца за совет не брать Алиенору и Беренику на похороны. Отец сказал, что если они увидят Беатрис в саркофаге королевской усыпальницы, среди холодного мрачного камня и погребальных принадлежностей, она останется в их памяти именно такой – безжизненной, не похожей на себя прежнюю и навсегда чужой. Это не то, что следует помнить детям о матери.

Аластор согласился с ним, и девочек привезли во дворец накануне похорон, без всяких церемоний и не посвящая в подробности никого лишнего. Леди Мэрли и сам Аластор проводили их в спальню, где лежало тело Беатрис, над которым потрудились иллюзорники, скрыв следы падения. Смерть обошлась с Беа немилостиво, но девочки этого не увидели и не узнали. Потом, когда они станут старше, наверняка поймут, что женщина, упавшая с такой высоты, не могла остаться безупречно красивой, но хотя бы в их памяти она всегда будет такой.

Он вспомнил, как Алиенора и Береника плакали – молча, беззвучно, даже не всхлипывая, словно разом повзрослели от прикосновения Претемной Госпожи. Потом, правда, разрыдались по-настоящему, когда пришло время уходить, и леди Мэрли попыталась их увести. Это удалось только Аластору, потому что он попросту обнял осиротевших девчушек и подхватил их на руки – сразу обеих, а они прижались к нему, словно замерзшие котята, с двух сторон обняв за шею…

На похоронах ему было не до слухов, разумеется, да никто и не посмел бы говорить такое при нем, но после, уже на следующий день, Лу за варкой шамьета рассказал, что изрядное количество придворных решили – раз принцесс не было на прощании с их матерью, значит, король не благоволит живому напоминанию о несчастливом браке. Возможно, по мнению двора, девочек отошлют к их деду, тем более что он как раз приехал на церемонию. Или оставят в Дорвенанте, но в каком-нибудь отдаленном поместье. Глупо разбрасываться королевской кровью, их величество наверняка пожелает устроить для них подходящий брак или хотя бы помолвку – с учетом слишком юного возраста.

– Имена, – сказал Аластор, выслушав эту грязь. – Составь список тех, кто болтал. Двух-трех самых громких – в опалу, остальным выразить мое неудовольствие, лишив придворных чинов. Спроси у канцлера, что и как нужно делать, и займись.

– Да, монсиньор, – склонил голову Лу, поставил перед ним чашку с дымящимся шамьетом и вкрадчиво уточнил: – Но ты ведь понимаешь, что разговоры не прекратятся, м? Просто станут потише, но пока принцессы не вернулись ко двору, для идиотти все выглядит именно так.

– Вот и пусть выглядит, – хмуро отозвался Аластор, потирая ноющие виски. – Чем больше дураки будут уверены, что девочки для меня ничего не значат, тем меньше станут к ним лезть и пытаться использовать. Я верну их, как только закончится глубокий траур, а пока пусть поживут у моих родителей. Там их точно станут любить ради них самих, а не ради грядущих милостей. И всяких глупостей не наговорят. Но это не значит, что я позволю всякой болтливой дряни трепать их имена и выставлять меня мерзавцем. Пусть думают что хотят – но молча.

Лучано опять склонил голову, одобрительно блеснув глазами…

Аластор вздохнул и снова взглянул на письмо. Что ж, матушка права. Как бы он ни старался уберечь Алиенору и Беренику от слухов, девочки могут вообразить себе что-то именно в этом роде – что их просто отослали подальше. Непременно нужно с ними поговорить! А что ему от этого разговора будет больно… ну, от боли не умирают. Во всяком случае, от этой боли.

Он позвонил в колокольчик и велел секретарю:

– Передайте дежурному капитану гвардии, что я еду в особняк Вальдеронов. Карету не нужно, сопровождение обычное. Кстати, приказ о повышении в чине тех гвардейцев подготовили?

– Да, ваше величество, – поклонился мэтр Вильмон. – Его светлость канцлер просил о встрече. Что ему передать?

– Зайду к нему, как только вернусь. Кстати, пока буду в отъезде, приготовьте справку, сколько человек было осуждено королевским судом Дорвенны за последний год и какую кару они понесли. И вызовите главного архитектора. Что еще… Отряд, посланный в земли Логрейнов, не вернулся?

– Пока нет, ваше величество. Когда вам угодно видеть сударя Роверстана?

– Сударя? – удивился Аластор и тут же сообразил, что Вильмон говорит об отце Дункана – том самом архитекторе. – А, старшего! После канцлера. И больше никаких встреч на сегодня. Можете выполнять.

Снова поклонившись, секретарь вышел. Аластор посмотрел на стопку бумаг, требовавших рассмотрения, и снова потер виски. Что ж, не может ведь такое длиться вечно, правда же? После коронации было тяжелее всего, а теперь он уже привык. Научился разделять дела на самые важные, которые никому нельзя доверить, и попроще – эти вполне можно перепоручить чиновникам, не хватаясь за все сразу. А еще понял, что дела никогда не заканчиваются, но это не причина уделять им все время, пренебрегая отдыхом души и тела. Так ведь и загнать себя можно, а от этого никому лучше не станет, ни ему самому, ни Дорвенанту.

«Поездка к родителям – вполне достаточный отдых на сегодня, – рассудительно сказал он сам себе. – Значит, после ужина успею просмотреть бумаги. А может, лучше заняться бюджетом на следующий год? Солнцестояние уже близко, время проверять закрома… то есть казну. С ней, конечно, все печально, это не родное поместье, однако лучше, чем я боялся. Зима будет непростой, но голода почти наверняка получится избежать. Риккарди все же прислали деньги, значит, если повезет, к лету заработает первая мануфактура…»

Он встал, потянулся всем телом, повел плечами и вышел из кабинета. Мелькнула мысль позвать с собой Лучано, и тут же вспомнилось, что друг с утра уехал по каким-то срочным делам. Ну что ж, нельзя все время брать его с собой, словно леди – компаньонку.

«Айлин, – уже привычно кольнуло виной. – Я так и не заехал к ней. Даже письма не послал, мерзавец! Но не могу… Она ни в чем не виновата! И жутко даже подумать, что тень Беатрис будет всегда стоять между нами. Нет, я должен с этим справиться сам. Пережить это, перетерпеть… Дункан обещал, что со временем станет легче. Предлагал приглушить горе, смягчить его, как это умеют разумники. Но если я на это соглашусь, это будет еще одним предательством Беатрис и нашей любви. Она так страдала, бедняжка, в свои последние дни, а я просто выкину память об этом вместе с болью? Как же все сложно и плохо… Но я выдержу, иначе и быть не может. И Айлин обязательно напишу сегодня же. Поблагодарю за то, что она сделала, попрошу разрешения навестить. Потом, немного позже. Она поймет, она всегда все понимает!»

Портреты на стенах словно провожали его взглядами, кто – сочувственными, кто – неприязненными, кто – непроницаемыми. Великие короли и королевы, Архимаги, герои – все они смотрели на него, будто оценивая: справится или нет?

«Справлюсь, – в который уже раз упрямо и угрюмо подумал Аластор. – Не дождетесь, чтобы сдался! Семеро, благословите моих друзей и канцлера Аранвена, если бы не они… Нет, я бы и тогда держался, как положено мужчине и дворянину, но было бы тяжелее – несравнимо тяжелее! Не понимаю, за что Дорвенанту это все? Беатрис могла бы родить мне ребенка, мы любили бы друг друга и жили счастливо многие годы… Пусть у меня был бы всего один наследник – нестрашно, в Трех Дюжинах никто не отличается плодовитостью, и Дорвенны не исключение. Но это был бы наш с ней сын или дочь! И она бы постепенно уверилась в моей любви, залечила раны, оставленные Малкольмом. Бедняжка, разве могла она так быстро оттаять после стольких лет оскорблений и пренебрежения? И я тоже хорош! Обиделся, как дурной мальчишка, ушел от нее… Нужно было вести себя иначе! Не знаю как, но совершенно по-другому! И эту вину мне никогда не избыть до конца…»

– Ваше величество?..

Аластор остановился, удивленно глянул на говорившего. Обращаться к королю первым – прямое нарушение этикета. Хотя, надо признать, лордам из Трех Дюжин позволено и это, но при особых обстоятельствах. Очень интересно, какие это обстоятельства у лорда Логрейна? Должно быть, именно те, по поводу которых Аранвен отправил отряд в его земли.

Низко поклонившись, Логрейн выпрямился и пылко заверил:

– Прошу прощения, ваше величество! Если бы не великая нужда, я бы никогда не позволил себе!

– Говорите, – бросил Аластор. – Только побыстрее, я спешу.

– Еще раз умоляю о прощении! – Немолодой, грузный и краснолицый, Логрейн переминался с ноги на ногу, как медведь на цепи – Аластор видел такого на ярмарке у джунгар. И смотрел исподлобья точно так же, как ни пытался придать лицу видимость почтительности. – Ваше величество! Меня оболгали! Я всегда был верным слугой вашего батюшки, а потом перенес свою преданность на вас! Эти слухи, что я обижал несчастную сироту… Что злоупотребил властью опекуна… Поверьте, это все наветы моих врагов! Я же много лет служил вашей семье королевским прокурором, обвинял преступников! А у них есть родичи и друзья… Теперь они мне мстят!

– У лорда Ангуса Аранвена вы тоже кого-то обвинили? – с каменным лицом поинтересовался Аластор, прерывая эту верноподданную речь.

– Что? А… нет… – растерялся Логрейн. – Почему Аранвен…

– Потому что расследование вашего опекунства над племянницей начал именно лорд-канцлер. И он же обратил мое внимание, что налоги с ваших земель поступают в количестве не то что недостаточном – попросту позорном!

– Неурожай, ваше величество! – взвыл Логрейн. – Я же докладывал! Третий год зерно вымокает! И градом его бьет! А овес…

– Да-да, овес?

– Так это… жучок его съел… Управитель мне так и сказал – жучок, мол!

– Ай-яй-яй… – Аластор сокрушенно покачал головой, испытывая жгучее желание взять Логрейна за воротник траурного черного камзола, приподнять лорда над блестящим дворцовым паркетом и влепить физиономией в стену. – Жучок, значит? Мои соболезнования. Интересно, милорд, кто из вас двоих врет, ваш управитель или вы? Потому что я прекрасно помню, какой отличный овес поставляли ваши земли в поместье Вальдеронов. И эти три года в том числе! Отборный, зерно к зерну, никакого жучка! Я его сам проверял, вот этими вот руками щупал – смотрел, чем лошадей кормить будем.

Он поднес раскрытые ладони к самому лицу Логрейна, и лорд на глазах побледнел, съежился, пытаясь отступить то ли в боковую галерею, то ли на одну из лестниц, ведущих из холла.

– Вот скажите, Логрейн, – устало спросил Аластор, злость у которого схлынула так же быстро, как до этого прилила. – Вы думали, я тогда пошутил? На Совете с секирой? Или решили, что пронесло? Ну ладно, меня вы еще плохо знаете, но с канцлером-то дело давно имеете. Лорд Аранвен вас насквозь видит! Не знаю, как вы служили королю Малкольму, – назвать его отцом у Аластора по-прежнему просто язык не поворачивался! – но если так же, как мне, служба эта вам чести не делает! Что касается вашей племянницы, ее непременно найдут. И я лично спрошу юную леди, почему она сбежала от любящего дядюшки, как от чумы! Очень будет интересно услышать ответ.

– Вздорная девчонка, в-в-ваше в-в-велич-ч-чество… – залепетал Логрейн, делая еще шаг назад и опасливо глядя на руки Аластора, которые тот опустил, но сжал в кулаки. – Совсем глупенькая… Начиталась романов!..

– Разберусь, – кивнул Аластор. – Не сомневайтесь. И если подтвердится, что вы обокрали сироту и принуждали ее к браку с вашим сыном… Тогда пеняйте на себя, Логрейн. Никто не стоит над законом, даже королевский прокурор. Помнится, это мне пытались объяснить на коронации?

Досадливо передернувшись, он миновал лорда и пошел к нужной лестнице, ведущей в холл.

– В-в-ваше величество! – донесся в спину горестный вопль. – Не виноват! Клянусь!

«Разберусь, – опять пообещал не то лорду, не то самому себе Аластор. – Вдруг там и правда юная дурочка, которая вообразила невесть что, устроила скандал на весь Дорвенант, сбежала из-под венца, опозорив и себя, и семью. Может ведь такое быть? Еще как может! После своих родных сестричек я уже никакой глупости не удивлюсь! Да только редкая невеста пойдет на такое, если она не в совершенном отчаянии. А канцлер уверен, что казна Логрейнов канула в закрома младшей ветви, минуя законную наследницу. Да что там, я же действительно помню тот овес! И расплачивались мы с батюшкой за него честь по чести. Не повезло Логрейну. Занимались бы у нас в поместье делами только слуги да управители, как у многих дворян, может, я бы ему и поверил. Еще не хватало, чтобы мы зерно, побитое жучком, купили! Для лошадей!»

Острая тоска накрыла его холодной волной, и Аластор стиснул челюсти, не позволяя себе ни слова, ни всхлипа. Вот бы прямо сейчас бросить все и уехать в поместье! Облиться колодезной водой – и плевать, что поздняя осень на дворе! Растереться потом шерстяным полотенцем, что подаст старенькая Нэн – его и сестер бессменная няня. И сбежать на конюшню! Перечистить и перегладить всех лошадей, проверить каждую подкову, зарыться лицом в теплые жесткие гривы… Только вот Искры там больше нет. И сбежать нельзя – долг держит прочнее любой цепи. А главное, не отпустит память о том, что было. От себя не убежишь, не ускачешь ни на какой лошади, даже самой быстрой и послушной!»

Он кивнул гвардейцам, выстроившимся во дворе, погладил Огонька и взлетел в седло. Жеребец всхрапнул, мотнул головой, и Аластор, наклонившись, потрепал его челку, заплетенную в несколько мелких косичек.

– Красавец… – негромко проговорил он. – Умница… Ну что, прогуляемся?

Конь снова фыркнул и пошел ровным чеканным шагом, явно красуясь перед кобылами гвардейцев. Подковы звонко зацокали по брусчатке двора. Аластор попытался сглотнуть ком в горле и пожалел, что эту проклятую брусчатку просто так не заменить. Никаких следов крови на ней, конечно, нет, но как стереть из памяти ало-золотое пятно на сером камне, разметавшиеся ореолом черные волосы, бессильно разбросанные руки в пышных рукавах – словно сломанные крылья чудесной птицы. Феникс, который упал, не взлетев к солнцу. И не возродился…

Против его воли память подсунула еще одно воспоминание. На похороны приехали двое из Риккарди, отец Беатрис и ее старший брат. Похожие, как две капли воды, даже возраст не придал им такого уж большого различия. Чернявые и сухие, словно обожженные итлийским солнцем и снаружи, и внутри. Черноглазые, носатые, одетые в черный бархат, который на этих двоих смотрелся не трауром, а единственно возможной одеждой. Аластор готов был объясниться, хоть слова и не шли на язык, но объяснений или оправданий от него никто не потребовал. Разговор с гостями взял на себя Аранвен. Отец Беатрис прекрасно говорил по-дорвенантски, и услуги Лу как переводчика не понадобились, а ее брат за весь визит не сказал ни слова, кроме короткого приветствия при встрече и такого же короткого прощания потом.

На похоронах они тоже молчали. Беатрис хоронили в королевской усыпальнице, как и всех членов семьи Дорвенн. Разумеется, не на городском кладбище, а на дворцовом, окруженном высокой стеной, примыкающей с одной стороны к парку. Аластор попал сюда уже второй раз в этом проклятом году, но покойный Малькольм у него не вызывал никаких чувств, кроме отвращения, а вот Беатрис…

Он едва смог заставить себя попрощаться с ней. Посмотреть на прекрасное безмятежное лицо, окруженное вьющимися локонами – ее любимая прическа! И платье было то же самое. Каким чудом королевских прачек или искусством артефакторов удалось отчистить его от крови, Аластор не знал и знать не хотел, но одно он понимал точно: Беатрис надела его в свой последний час, значит, именно в нем она хотела уйти в Сады.

В склепе было темно, тихо и прохладно. Никаких запахов, кроме цветочных – приготовленный для Беатрис мраморный саркофаг утопал в розах, и это было правильно, она так любила их при жизни. Только гости из Итлии не положили к белоснежному подножью ни цветочка. Старый Риккарди лишь наклонился и поцеловал дочь в лоб, а его сын в это время стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на придворных, столпившихся в огромной усыпальнице, больше похожей на храм, чем на склеп. Собственно, она и была храмом, сами надгробия занимали лишь ее часть…

А потом, когда свечи, зажженные над саркофагом, остались плакать в полумраке каплями воска и тяжелые двери усыпальницы затворились за живыми, оставив мертвых вечному покою, Риккарди-старший спросил Аластора:

– Ваше величество, могу ли я увидеть внучек?

– Да, конечно, – кивнул Аластор. Губы не слушались, будто он замерз изнутри, хотя день выдался ясным и даже и теплым. – Я сам вас отвезу, если позволите. Они… у моих родителей. У матушки и отца… приемного. Их не было сегодня на похоронах, потому что я попросил остаться с девочками.

– Очень разумно, – бесстрастно признал Риккарди. – Они слишком юны, чтобы переживать горе среди придворных. Кстати, я бы с радостью принял внучек у себя в Джермонто. Это красивый город, они могли бы познакомиться с родственниками и хоть немного отвлечься.

– Ваше высочество… – Аластор не замялся, но говорить об этом сейчас было невыносимо больно. – Поверьте, я очень благодарен вам за поддержку. И Дорвенант всегда будет вам другом в память о доброте и заботе. Но…

– Но? – подсказал Риккарди.