Дюна Герберт Фрэнк
Лето внимательно глядел на него и наконец сказал:
– Ты о чем-то умалчиваешь, старина. Я заметил это уже на заседании штаба – ты волновался. Так что же ты не решился выложить перед всем штабом?
Запятнанные сафо губы Хавата сжались в узкую прямую линию, лишь крошечные морщинки разбегались от них. Почти не шевеля этими губами, он произнес:
– Милорд, я не знаю даже, как и приступить…
– Сафир, мы с тобой получили не по одному шраму друг за друга, – проговорил герцог. – Сам знаешь, что ты можешь говорить мне все.
Хават, не открывая рта, подумал: «Потому-то я и люблю его. Он – человек чести и заслуживает полной преданности, в том числе и моей. Почему именно мне приходится делать ему больно?»
– Ну? – требовательно произнес Лето. Хават пожал плечами:
– К нам попал клочок записки. Мы отобрали его у курьера барона. Записка предназначалась для агента по имени Парди. У нас есть все основания считать, что Парди возглавлял здесь подполье, оставленное Харконненами. А содержание записки… может иметь или громадные последствия, или никаких… Как сложится…
– И что же было в столь важном послании?
– Это просто обрывок записки, милорд. Часть микрофибра с обычной разрушающей капсулой. Мы успели остановить действие кислоты, когда часть записки еще осталась целой. Но текст ее весьма располагает к размышлениям.
– Да?
Хават тронул губу:
– Она гласит: «…ее никогда не заподозрит, а когда удар нанесет ему любимая рука, одного сознания этого будет достаточно для его гибели». Записка была запечатана подлинной печатью барона, я установил это.
– Предмет твоих подозрений очевиден, – проговорил герцог вдруг ставшим ледяным голосом.
– Я бы скорее дал отрубить себе руки, чем согласился бы причинить боль другим, – сказал Хават, – что если…
– Леди Джессика, – сказал Лето, чувствуя, как гнев душит его. – А из этого Парди извлечь какие-нибудь факты вы не смогли?
– К сожалению, когда мы перехватили курьера, Парди уже не было в живых, а курьер, естественно, даже понятия не имел о том, что в письме.
– Конечно.
Лето покачал головой: «Что за скверная история! Она не предательница. Нет! Этого не может быть… Я знаю свою женщину».
– Милорд, если…
– Нет! – отрубил герцог. – Ты ошибаешься, и…
– Но мы не можем так просто пренебречь этой запиской, милорд…
– Мы вместе уже шестнадцать лет! И за это время у нее было столько возможностей для… Кстати, ты сам тогда проверял и ее, и школу.
Хават с горечью проговорил:
– Теперь известно, что мои глаза не все видят.
– Говорю тебе, это невозможно. Ведь Харконнены хотят уничтожить сам род Атрейдесов… значит, и Пола. Уже пытались. Разве станет женщина злоумышлять против собственного сына?
– Быть может, она злоумышляет не против сына. И вчерашнее покушение всего лишь ловкий обман…
– Такой обман невозможен.
– Сир, считается, что ей неизвестно собственное происхождение… но что, если на самом деле она его знает? Может быть, она сирота и в этом виноваты Атрейдесы?
– Отомстить мне она могла бы давным-давно. Подсыпать яду в питье, или воткнуть в бок стилет. У кого еще было для этого больше возможностей?
– Но Харконнены хотят погубить вас, милорд, – не просто убить. В канли это разные вещи. Такая месть будет шедевром рядом с прочими.
Плечи герцога поникли. Он закрыл глаза, лицо сразу стало усталым и старым. «Не может быть, – подумал он. – Эта женщина открыла мне все свое сердце».
– Как можно вернее погубить меня, если не посеять в моей душе подозрения к любимой? – спросил он.
– Это объяснение я учел, – сказал Хават. – И все же…
Герцог открыл глаза, поглядел на Хавата и подумал: «Пусть подозревает. Подозревать не мое – его дело. И если будет казаться, что я поверил этой лжи, быть может, выдаст себя кто-то другой».
– Что ты предлагаешь? – прошептал герцог.
– Пока неусыпный надзор, милорд. За ней следует наблюдать постоянно. Я пригляжу, чтобы все было незаметно. Для такого дела идеально подходит Айдахо. В его группе есть молодой человек – мы обучаем его, – который может оказаться идеальным послом к Вольному народу. У него дар дипломата.
– Не следует ставить под угрозу наши связи с фрименами.
– Конечно же, нет, сир.
– А как насчет Пола?
– Быть может, разбудить доктора Юэ?
Лето повернулся спиной к Хавату:
– Оставляю это на твое усмотрение.
– Посмотрю по обстановке, милорд.
«По крайней мере, на него можно рассчитывать», – подумал Лето и произнес:
– Пойду пройдусь. Если я потребуюсь, ищите меня внутри периметра. Охрана может…
– Милорд, пока вы не вышли, я хочу передать вам некую видеоленту. На ней результаты анализа религии Вольного народа в первом приближении. Я исполнил – вы не забыли? – вашу просьбу.
Герцог остановился и проговорил, не поворачивая головы:
– Подождать эта лента не может?
– Безусловно, милорд. Вы спросили тогда, что там кричат. Это было слово «Махди». Им они называли молодого господина. Когда они…
– Называли Пола?
– Да, милорд. Здесь бытует легенда, точнее, пророчество, что однажды они обретут вождя, сына Дочери Гессера, который поведет их к истинной свободе. Обычная легенда о Мессии.
– И они думают, что Пол и есть… этот…
– Всего лишь надеются, милорд. – Хават протянул ему капсулу с видеолентой.
Герцог взял ее и сунул в карман.
– Прогляжу попозже.
– Как вам угодно, милорд.
Герцог глубоко вздохнул и вышел из комнаты. В зале он повернул направо. И пошел, заложив руки за спину, не слишком обращая внимание на окружающее. Он шел коридорами, поднимался и опускался по лестницам, выходил на балконы… повсюду были люди, молча приветствовавшие его.
Наконец он добрался до конференц-зала. Было темно, и Пол уже спал на столе, прикрытый плащом часового, с воинским ранцем под головой вместо подушки. Герцог прошел по комнате и вышел на нависающий над летным полем балкон. Часовой в углу балкона, завидев в неясном свете посадочных огней герцога, вытянулся.
– Вольно, – пробормотал герцог и оперся о прохладный поручень балкона.
Впадину в пустыне охватила предутренняя тишина. Он глянул вверх. На темно-синей шали неба поблескивали золотые цехины звезд. Склонившись к югу, вторая ночная луна просвечивала сквозь тонкую туманную дымку – ехидный недоверчивый диск, заливающий Лето своим циничным светом.
Пока он глядел, луна спустилась за Барьер, посеребрив голые скалы. И во внезапно сгустившейся тьме его пробрал озноб. Тело затрясла дрожь.
«Я терплю эти козни барона. Харконнены гонят меня, травят, и эта стычка с бароном – последняя! Вечные козни этого Дома, – думал он. – И кто эти людишки? Дерьмо с умишком палача. Все до единого! Здесь я стою! – И печаль коснулась его. – Придется править и оком, и когтем, как ястреб правит птицами». Непроизвольно его рука потянулась к вышитому гербу. На востоке медленно загоралась заря. Сперва небо посерело, звезды незаметно растаяли в перламутровом свете, наконец колокол зари зазвенел над зубчатым горизонтом.
Невиданная красота рассвета захватила его. «Все-таки есть что-то общее в зорях на разных мирах», – подумал он.
Он не мог даже представить себе ничего прекраснее зубчатого багрового горизонта, пурпурных и охряных утесов вокруг. У края посадочного поля, где слабые капли росы вливали жизнь в торопливые растения Арракиса, он заметил большие клумбы красных цветков, а между ними четкую фиолетовую линию… словно отпечатки чьих-то гигантских шагов.
– Прекрасное утро, сир, – произнес часовой.
– Да, ты прав.
Герцог кивнул, размышляя: «Может быть, мы приживемся. Эта планета еще станет хорошим домом для моего сына…»
А потом он заметил людей, скользнувших в цветочные поля со странными косами – устройствами для собирания росы. Вода на этой планете была так дорога, что здесь туземцы не пренебрегали даже каплей росы.
«… Впрочем, она может оказаться и ужасным местом».
Возможно, самый ужасный момент в жизни – когда ребенок впервые осознает, что его отец тоже человек, сотканный из простой человеческой плоти.
Принцесса Ирулан. «Избранные изречения Муад'Диба»
Герцог произнес:
– Пол, я собираюсь сделать мерзость… Я не хочу этого, но обстоятельства заставляют.
Он стоял возле портативного ядоискателя, доставленного в конференц-зал перед завтраком. Руки-сенсоры устройства застыли над столом, напоминая Полу лапки какого-то странного дохлого жука.
Герцог стоял, обратившись к выходящим на посадочное поле окнам, в утреннем небе клубились облака пыли.
Перед Полом был портативный проектор с коротким фильм-очерком о религиозных обрядах Вольного народа. Составил его кто-то из экспертов Хавата, и Пол невольно смущался, читая печатные комментарии штабиста, относящиеся к нему лично.
«Махди».
«Лисан аль-Гаиб».
Закрыв глаза, он припомнил крики толпы. «Так, значит, вот на что они надеются! – подумал он. – А как называла меня та старуха – Преподобная Мать? Квизац Хадерач». Вызванное воспоминаниями предчувствие ужасной судьбы копошилось в сознании, а странный мир вокруг казался знакомым, но почему – он не мог понять.
– Мерзость, – повторил герцог.
– Что вы хотите сказать, сир?
Лето обернулся и поглядел на сына:
– Харконнены пытаются одурачить меня, они думают, что я поверю в предательство твоей матери. Откуда же им знать, что я скорее перестану верить самому себе?
– Не понимаю, сир.
Лето вновь заглянул в окно, утреннее белое солнце успело уже подняться достаточно высоко. Молочный свет лился на пылевые облака, клубящиеся над глухими каньонами Барьера.
Медленно и тихо, чтобы сдержать гнев, герцог рассказал Полу о таинственной записке.
– С равным основанием ты мог бы не доверять и мне, – сказал Пол.
– Но им должно казаться, что замысел удался, – сказал герцог, – они должны поверить, что я именно такой дурак, каким они хотят меня видеть. Все должно быть убедительно. Нужно, чтобы даже твоя мать не заметила этой хитрости.
– Но почему?
– Твоя мать может выдать себя поступком. О, она способна на благороднейшие жесты… но сейчас решается слишком многое. Я надеюсь, это предатель выдаст себя. Посторонним должно казаться, что я совсем перестал ей доверять. Придется ей претерпеть эту боль, чтобы не пришла большая.
– Почему же тогда ты, отец, рассказываешь это мне? А если проговорюсь я?
– За тобой не будут следить, это бессмысленно, – сказал герцог. – И я уверен, ты будешь молчать. Ты должен. – Он отошел к окну и проговорил, не поворачивая головы: – Вот что, если со мной что-нибудь случится, ты расскажешь ей правду, что я не сомневался в ней… нина миг. Я хочу, чтобы она тогда все узнала.
Ощутив дыхание смерти в словах отца, Пол быстро проговорил:
– Что может с тобой случиться? Ведь…
– Помолчи-ка, сын.
Герцог стоял к сыну спиной, и Пол заметил усталость во всем его облике: в наклоне головы, в постановке плеч, в замедленных движениях.
– Ты просто устал, отец.
– Да, я устал, – согласился герцог. – Я морально устал. Должно быть, меня наконец поразила меланхолическая дегенерация Великих Домов. А когда-то в нашем роду были крепкие люди.
Внезапно рассердившись, Пол воскликнул:
– Да не в упадке наш Дом!
– Разве нет? – Герцог обернулся, глянул на сына. Под глазами его чернели круги, рот кривился в циничной усмешке. – Я должен был жениться на твоей матери, сделать ее своей герцогиней. Пусть… Но сам знаешь, отсутствие жены давало мне возможность породниться с другими Домами и заключить союз. – Он передернул плечами. – Поэтому я…
– Мать объясняла мне.
– Ничто не обеспечивает вождю преданность подданных больше, чем хвастовство, – сказал герцог, – а потому я и бравирую.
– Ты хороший вождь, – запротестовал Пол. – Ты умеешь править. Люди с охотой следуют за тобой и с любовью…
– Мои пропагандисты одни из лучших, – согласился герцог и вновь глянул на котловину. – Арракис предлагает нашему Дому больше возможностей, чем считает сам Император. Но все же я иногда думаю, что лучше для нас было бы бежать, стать ренегатами. Иногда мне хочется затеряться среди людей, скрыться из вида…
– Отец!
– Да, я устал, – сказал герцог. – Кстати, ты знаешь, мы начали использовать отходы производства специи в качестве сырья, и наша собственная фабрика уже производит пленку…
– Сир?
– Пленки для видеолент должно быть в избытке, – сказал герцог. – Как же иначе мы сумеем наводнить города и деревни информацией? Люди должны узнать, как прекрасно я ими правлю. А как они это узнают, если мы не расскажем им об этом сами?
– Тебе надо отдохнуть, – сказал Пол.
И вновь герцог обернулся к сыну:
– У Арракиса есть еще одно достоинство, о котором я почти позабыл. Специя здесь содержится почти по всем. Ты дышишь ею, ешь ее, она почти во всех продуктах. Известно, что она создает некоторую невосприимчивость к кое-каким ядам из «Справочника ассасина». А необходимость следить за использованием каждой капли воды заставляет строжайшим образом контролировать всю пищевую промышленность: культуру дрожжей, гидропонику, хемавиты – словом, все. Большую часть нашего населения нельзя отравить ядом, значит, такой путь нападения бесполезен. Арракис делает нас этичными и моральными.
Пол попытался заговорить, но герцог отрезал:
– Сын, я должен был сказать это кому-нибудь.
Он вздохнул и посмотрел на сушь за окном. Цветы и те исчезли, то ли затоптанные сборщиками росы, то ли спаленные лучами утреннего солнца.
– На Каладане мы правили, опираясь на силу, – на море и в воздухе, – проговорил герцог. – Здесь же мы должны добиваться господства в пустыне. Она – твое наследство, Пол. Что ты будешь делать, если со мной что-нибудь случится? Твой Дом не должен уйти в изгои – он не должен стать партизанским, гонимым, преследуемым.
Пол напрасно подбирал слова, силясь что-нибудь произнести. Он еще никогда не видел отца в таком настроении.
– Чтобы удержать Арракис, – сказал герцог, – мне придется принимать решения, после которых, быть может, я и сам перестану себя уважать. – Он указал на окно, где черно-зеленое знамя Атрейдесов вяло свисало с флагштока на краю посадочного поля. – С этим честным стягом люди, быть может, свяжут много всякого зла.
Пол сглотнул пересохшим горлом. В словах отца слышались надлом, покорность судьбе, оставившие пустоту в груди мальчика.
Герцог извлек из кармана тонизирующие таблетки и не запивая проглотил одну из них.
– Сила и страх – вот орудия власти. Надо бы углубить побыстрее твои познания в партизанской войне. Этот ролик – там еще тебя называют «Махди», «Лисан аль-Гаиб» – словно последнее прибежище. Ты должен его использовать.
Пол поглядел на отца, таблетка уже сделала свое: плечи его распрямились, но страх и неуверенность, вызванные этим разговором, не исчезали из памяти мальчика.
– Где там застрял этот эколог? – пробормотал герцог. – Я же велел Сафиру доставить его сюда пораньше.
Однажды отец мой, Падишах-Император, взял меня за руку, и наукой, усвоенной от матери, я почувствовала, что он взволнован. Он увел меня в зал портретов, к проекции герцога Лето Атрейдеса. Я отметила сильное сходство отца и человека с портрета: сухие, благородные лица с резкими чертами, на которых особенно выделялись холодные глаза. «Принцесса-дочь, – обратился ко мне отец, – если бы только ты была старше, когда этот мужчина выбирал женщину!» В то время отцу был семьдесят один год, хотя выглядел он не старше человека на портрете, а мне было четырнадцать. Но, помню, в этот момент я поняла, что отец втайне хотел, чтобы герцог был его сыном, и мне стало жаль, что политические разногласия делали их врагами.
Принцесса Ирулан. «В доме моего отца»
Первая же встреча с людьми, которых было ему приказано предать, потрясла доктора Кайнса. Он-то гордился, считая себя ученым, для которого легенды – лишь ключ, намек на какие-то культурные подосновы. Но мальчик словно вышел из древнего пророчества, глаза его и впрямь пронзали, и весь он был, как и следует, исполнен сдержанной прямоты.
Естественно, пророчество допускало некоторую неопределенность: из него не было ясно, приведет ли Мать Богиня Мессию с собой или произведет его уже на планете. И все же предсказание странно соответствовало обоим новоприбывшим.
Они встретились утром, ближе к полудню, на краю посадочного поля Арракина, рядом с административным зданием. Неподалеку грузно сел пузатый орнитоптер, мягко жужжа на холостом ходу, как сонное насекомое. Около него стоял часовой Атрейдесов с обнаженным мечом, вокруг него маревом дрожало облачко щита.
Заметив его, Кайнс насмешливо подумал: «Ну, Арракис приготовил для них неплохой сюрприз!»
Планетолог поднял руку, жестом приказав отстать своей охране из Вольного народа, и проследовал ко входу в это сооружение – темной дыре в облицованной пластиком скале. «Каменный монолит так и прет из земли, – подумал он. – Но в нем совсем не так удобно, как в пещерах моего народа».
Какое-то шевеление в темноте входа привлекло его внимание. Он остановился, воспользовавшись моментом, чтобы поправить одеяние и конденскостюм на левом плече.
Входные двери широко распахнулись. Из них торопливо выступила охрана в форме Атрейдесов, все с тяжелым вооружением: мечи, щиты, станнеры, стреляющие «медленными» ампулами. Сзади шел высокий мужчина, темноволосый и смуглый, с ястребиным лицом. На нем был плащ-джубба с нашивкой Атрейдесов на груди, и сидел он так, что было ясно: этот человек надевал джуббу впервые. Плащ то и дело лип к конденскостюму, обвивал ноги и мешал свободному, размашистому шагу.
Рядом с мужчиной шел юноша, тоже темноволосый, но с более округлым лицом. Он был маловат для своих – Кайнс знал это – пятнадцати лет. Но в юном теле угадывался дух повелителя, уверенного в себе, словно глазам его было открыто многое, что сокрыто от прочих. И плащ на нем был такой же, как у отца, однако шел он столь непринужденно, что казалось, мальчик вырос в подобной одежде.
«Махди будет видеть сокрытое от глаз людских», – гласило пророчество.
Кайнс тряхнул головой, напомнив себе: «Они всего лишь люди».
Рядом с ними шел третий, как и они, одетый для пустыни. Кайнс сразу признал его – Гарни Холлик. Кайнс глубоко вздохнул, чтобы подавить в себе раздражение… Холлик осмелился учить его в присутствии герцога и его наследника.
«Герцога вы можете называть «милорд» или «сир». Правильно говорить и «благороднорожденный», но это обращение более формально. К сыну можно обращаться «молодой господин» или «милорд». Герцог – человек свободных взглядов, но не выносит фамильярности».
Не сводя глаз с приближающейся группы, Кайнс подумал: «Скоро они узнают, кто истинный хозяин Арракиса. А сейчас… Или они снова прикажут своему ментату полночи допрашивать меня? Или же они считают, что я должен сопровождать их в инспекционном полете по месторождениям специи?»
Смысл вопросов Хавата не ускользнул от Кайнса. Им нужны были базы Империи. А о базах они узнали, конечно, от Айдахо.
«Придется приказать Стилгару отослать голову Айдахо этому герцогу».
Герцог со спутниками были уже лишь в нескольких шагах, под их сапогами поскрипывал песок.
Кайнс склонил голову:
– Милорд герцог.
Подходя к этой одинокой фигуре у орнитоптера, Лето разглядывал стоящего – высокий, худой, в свободном балахоне, конденскостюме и низких сапогах. Капюшон его был откинут назад, лицевой клапан сдвинут в сторону, открыв длинные волосы песочного цвета, редкую бороду. В глазах под густыми бровями светилась та же синева в синеве. Они были обведены кругами пыли.
– Вы здешний эколог?
– Мы предпочитаем здесь старый титул, милорд, – сказал Кайнс, – планетолог.
– Как угодно, – ответил герцог. Он поглядел вниз на Пола. – Сын, это судья перемены, разрешитель споров, поставленный здесь, чтобы все было выполнено правильно во время перехода к нам власти над файфом. – Он глянул на Кайнса. – А это мой сын.
– Милорд, – сказал Кайнс.
– Вы из Вольного народа? – спросил Пол. Кайнс улыбнулся:
– Я здесь свой и в ситче, и в деревне, молодой господин, но я слуга его величества – планетолог Империи.
Пол кивнул, удивленный силой, исходящей от этого человека. Холлик показал Кайнса Полу еще из окна верхнего этажа административного здания: «Вон тот, посреди группы фрименов… тот, что сейчас идет к орнитоптеру».
Пол быстро поглядел на Кайнса в бинокль: прямой твердый рот, высокий лоб. Холлик шепнул ему на ухо:
– Странный человек. Говорит, как чеканит: все четко, никаких рваных краев, как обрезал.
А герцог из-за спины проговорил:
– Типичный ученый.
Теперь, оказавшись лишь в нескольких футах от него, Пол чувствовал в Кайнсе силу, личность… словно бы королевскую кровь, привыкшую к повиновению.
– Я понимаю, что мы должны поблагодарить вас за конденскостюмы и эти плащи, – сказал герцог.
– Надеюсь, что они будут сидеть хорошо, милорд, – ответил Кайнс. – Их делали мастера из Вольного народа, по возможности, в соответствии с размерами, которые дал мне этот ваш Холлик.
– Я удивился, когда вы сказали, что не можете взять нас в пустыню без этих одеяний, – сказал герцог. – Мы можем запасти много воды. Долго быть там мы не собираемся, к тому же нас будет прикрывать с воздуха эскорт – вон он над головой. Едва ли нас собьют.
Кайнс поглядел на него, на напитанную водой плоть, и проговорил:
– На Арракисе нельзя заранее быть уверенным в чем-нибудь. Можно говорить только о вероятностях.
Холлик дернулся:
– К герцогу следует обращаться только «милорд» или «сир»!
Лето условленным жестом руки приказал ему прекратить:
– Мы вступили на новый путь. Следует учитывать это.
– Как прикажете, сир.
– Мы обязаны вам, доктор Кайнс, – сказал Лето. – И эти костюмы, и заботу о нас… я не забуду.
Внезапно, повинуясь порыву, Пол произнес цитату из Оранжевой Католической Библии:
– «Дар благословляет дающего».
В утреннем воздухе слова прозвенели, пожалуй, громковато. Эскорт из фрименов, остававшийся на корточках в тени у дома, повскакивал, не скрывая возбуждения. Один из них громко выкрикнул:
– Лисан аль-Гаиб!
Кайнс обернулся, резким движением руки отослал свою свиту назад. Бормоча что-то, они отступили подальше к зданию.
– Очень интересно, – проговорил Лето.
Жестко глянув на герцога и Пола, Кайнс произнес:
– Туземцы пустыни весьма суеверны. Не обращайте на них внимания. Они не причинят вреда. – А сам припомнил строки пророчества: «И они приветствуют вас святыми словами, а дары ваши будут благословением».
В представлении Лето – в основном по краткому словесному портрету, с оговорками и подозрением составленному Хаватом, – вдруг выкристаллизовался облик Кайнса: это был человек из Вольного народа. Кайнс явился сюда со своими людьми, что, быть может, значило лишь то, что Вольный народ прощупывает новое право свободно перемещаться по городу. И все же эскорт казался почетной свитой. По виду Кайнс был горд, он привык к свободе, речи его и поступки ограничивало только собственное разумение. Так что слова Пола оказались точны и уместны.
Кайнс был туземцем.
– Не пора ли отправляться, сир? – спросил Холлик.
Герцог кивнул:
– Я полечу на собственном топтере. Кайнс может сесть спереди проводником. Ты и Пол займете место сзади.
– Минутку, будьте добры, – сказал Кайнс, – с вашего разрешения, сир, я должен проверить, правильно ли вы одеты.
Герцог хотел возразить, но Кайнс проговорил:
– Своя плоть мне дорога не менее, чем вам ваша… милорд. Я прекрасно знаю, кому перережут глотку, если что-нибудь случится с вами, пока вы оба находитесь на моем попечении.
Герцог, нахмурясь, подумал: «Какой деликатный момент! Если я откажусь, он может обидеться. А если этот человек впоследствии не будет иметь для меня цены? И все же… чтобы он встал рядом без щита между нами, прикоснулся ко мне, когда я так мало знаю о нем?..»
Сомнения вихрем промчались в его голове, по пятам преследуемые решением.
– Мы в ваших руках, – сказал он и распахнул одеяние, Холлик рядом качнулся на пятках, но застыл на месте. – И если вы будете столь добры, – продолжил герцог, – хотелось бы получить описание этого костюма от привычного к нему человека.
– Безусловно, – произнес Кайнс. Он ощупал под плащом Лето плечевые гермозастежки, давая по ходу дела пояснения. – Этот многослойный костюм – высокоэффективный фильтр и система теплообмена. – Он подрегулировал застежки. – Контактирующий с кожей слой порист. Пот проходит сквозь него и охлаждает тело, обеспечивая нормальный процесс испарения. Следующие два слоя… – Кайнс затянул ремешок на груди потуже, – …содержат теплообменные волокна и солепоглотители. Соли используются заново.
Герцог удивленно всплеснул руками и произнес:
– Весьма интересно.
– Вдохните поглубже, – сказал Кайнс. Герцог повиновался.
Кайнс ощупал гермозастежки у него подмышками, подтянул одну.
– Телодвижения, особенно дыхание, – сказал он, – и осмотический процесс обеспечивают нагнетающую силу. – Он слегка ослабил нагрудный ремешок. – Восстановленная вода поступает в специальные карманы, откуда вы потребляете ее через трубку у шеи.
Герцог наклонил голову и посмотрел на конец трубки.
– Удобно и эффективно, – объявил он. – Умно спроектировано.
Кайнс нагнулся, чтобы осмотреть гермозастежки на ногах.
– Моча и кал обрабатываются в карманах на ягодицах, – сказал он. Поднимаясь, пощупал воротник, поднял клапан. – В открытой пустыне этот фильтр прикрывает лицо. Нософильтры вставляются в ноздри, их заглушки способствуют плотной подгонке. Вдыхайте через фильтр на рту, выдыхайте через носовую трубку. В хорошем, исправном костюме, изготовленном фрименами, вы теряете не более наперстка жидкости в день, даже если вам предстоит провести его в Великом Эрге.
– Наперсток в день, – повторил герцог.
Нажав пальцем на лобовую накладку костюма, Кайнс сказал:
– Она может натирать. Если будет раздражать, пожалуйста, скажите мне – я подтяну ее чуть повыше.
– Благодарю, – отозвался герцог.
Он пошевелил плечами, когда Кайнс отошел на шаг. Костюм теперь казался удобным и не мешал движениям.