Между прочим… Токарева Виктория

На другой день я опять отправилась на базар и повторила аджапсандали. Вечером все пришли на пятиминутку и опять все сожрали.

Так продолжалось неделю. Я поняла, что моя миссия – кухарка и посудомойка. С той разницей, что кухарке выдают деньги на продукты и платят за работу. А мне ни то ни другое.

Данелия ходил хмурый. Он плохо себя чувствовал и вряд ли замечал мои подвиги. Каждый вечер звонил домой. Отмечался.

Сценарные поправки были незначительные. Я сделала все, что требовалось, и собрала чемодан.

В аэропорт меня вез тот же Сережа. Та же дорога среди холмов, но я – другая. Я не смотрела по сторонам, не ждала лисы. Я плакала, не пряча слез. Сережа тяжело молчал. Ему неудобно было расспрашивать. Все-таки у нас разный статус. Но, независимо от статуса, он мужчина, а я – обиженная женщина. И ему хочется меня защитить. Он с удовольствием набил бы морду. Но кому? А спрашивать неудобно.

Причина моих слез в том, что я не могла жить без моего режиссера и с ним тоже не могла. Вырисовывалась схема: «ни с тобой, ни без тебя». Непонятно, что делать. Хочется умерти, как любила говорить моя любимая Настя.

Проводив меня, Сережа вернулся в гостиницу. В коридоре столкнулся с Данелией.

– Проводил? – спросил Данелия.

– Проводил.

– Все в порядке?

– Девочка плакала. Нехорошо. Обидели человека.

На другой день группа переезжала на новый объект. Все разместились в большом автобусе. Данелия лежал на заднем сплошном сиденье, отвернувшись от всех, и плакал. Его спина вздрагивала.

Буба Кикабидзе был тихо взбешен. Данелия компрометировал понятие «грузин» и понятие «мужчина».

Мужчина не должен плакать прилюдно, как баба.

Автобус тронулся. Все шло своим чередом: Данелия плакал, Буба бесился. А я вернулась в Москву и первым делом отправилась на базар. Купила все, что надо, и приготовила аджапсандали. Вечером моя семья собралась за столом и дружно сожрала прекрасное блюдо: мясо с овощами. Челюсти активно двигались, витамины разбегались по всему организму с криком «Ура!». И мои родные хорошели у меня на глазах. Становились красивые, здоровые и жизнестойкие.

В чем смысл бытия? Когда есть кого кормить и есть чем кормить.

А что же случилось со сценарием «Шла собака по роялю»? Данелия отдал его начинающему режиссеру Икс.

У Икс была красивая жена, по этой или по другой причине ему никогда не хватало денег. Он везде занимал, а потом обязательно возвращал. Икс был артистичный, остроумный, радостный. Мы дружили.

Однажды ко мне из Ленинграда приехала мама, и в этот день заскочил Икс, чтобы отдать долг. Просто прийти и просто протянуть купюру – это неинтересно. Он явился со своим другом. Они вошли в прихожую и встали на голову, вверх ногами, разумеется. Из этой позиции Икс протянул мне деньги. Пришлось за ними нагибаться.

Я засмеялась, а моя мама ушла на кухню и заплакала. Я ее спросила:

– Ты чего?

– А вот к моей Милочке никто так не придет и на голову не встанет…

Милочка – моя сестра. Она жила с мужем-полковником, суровым и дисциплинированным человеком. В доме всегда было одинаково скучно и прилично.

Уныло жить без праздников. Древние римляне требовали: хлеба и зрелищ. Зрелища необходимы так же, как хлеб. Может быть, поэтому мудрые евреи в конце каждой недели устраивают себе Шабат. Суббота. Никто ничего не делает. Все отдыхают. Вкусно кушают, развлекаются. Шабат помогает преодолевать одинаковость и скуку будней.

Получив сценарий, Икс договорился со мной о встрече. Надо было что-то обсудить, прояснить, уточнить. Мы условились, что он подъедет ко мне домой в одиннадцать утра. Икс приехал в четырнадцать. Опоздал на три часа. Это был плохой знак.

– Ты где был? – спросила я, скрывая разочарование.

– На мойке. Машину мыл.

Для него помыть машину важнее, чем приступить к работе. Работа – это любовь. И настоящий режиссер устремляется к работе, как влюбленный юноша к предмету своего вожделения. А если он по дороге заходит туда и сюда, значит, он не влюблен и никуда не торопится. И ничего ему не надо. И ничего у него не выйдет. Так и получилось.

Господь Бог, собирая Икс в дорогу, при рождении не положил в его рюкзачок (или корзину) режиссерского таланта. Другие таланты – не забыл, насыпал щедрой рукой, а этот просто не положил, и все. А чего нет, того нет, и никаким трудолюбием это не возместить.

Зато Икс был талантлив в отношениях с людьми: идеальный муж, прекрасный отец, верный друг и просто очаровательный человек. Природа часто действует по принципу «зато». Например, глупая, зато красивая. Или толстая, зато счастливая. Богатая, зато больная. И так далее… Перечислять долго.

Данелия был гениален, зато пил. Так бывает часто. Патология одаренности.

Пили Высоцкий, Твардовский, Олег Ефремов, Василий Шукшин и прочие самые яркие фигуры современности. Пил гениальный предприниматель, хозяин магазинов «Икея», Кампрад, и не хотел избавляться от пьянства. Видимо, оно что-то дает дополнительно. Питает. А может быть, уравновешивает. Творчество – вдох, а запой – выдох. Гениям не следует избавляться от запоев, иначе получается один вдох без выдоха. Гениальность уходит не прощаясь, по-английски.

Кодирование – это вмешательство в подсознание. А именно в подсознании живут талант и гениальность, и они не выносят, когда кто-то суется на их территорию. И талант уходит, уступая место трезвости. Не всякий захочет превращаться из гения в ординарность.

Лучше горькое счастье, чем серая унылая жизнь. Серую жизнь не хочет никто. Но и горькое счастье бывает слишком горьким.

Икс снял фильм «Шла собака по роялю» и даже получил приз на детском кинофестивале, но этот приз меня ни в чем не убедил. Фильм даже отдаленно не был похож на то, что мы придумали. Я стала бурчать и посылать оскорбления в сторону моего друга. Он позвонил мне и воскликнул:

– Что я слышу?

– То, что ты испоганил мой сценарий, – объяснила я.

– Ну и что? – удивился Икс. – Разве это повод портить дружбу?

Я очень удивилась такой постановке вопроса. Задумалась. И думаю до сих пор.

Существуют разные ценности. Для меня главная ценность – результат труда, успех. А для него – дружба. На весах: успех или дружба. А что главнее, я не знаю до сих пор. Иногда мне кажется, что дружба – это барабанная дробь. Она иссякает в конце концов. А успех – это хорошо сделанная работа.

Мопассан считал: смысл жизни в том, чтобы хорошо сделать свое дело. Но с другой стороны, дружба живет дольше любви. Она не зависит от физиологии, а значит, не зависит от времени. Она – вечна.

Фильм «Мимино» был снят. Шел монтажный период.

В монтажную пришел Ермаш – министр кинематографии, импозантный чиновник родом из Сибири. Приближался Московский кинофестиваль. Фильм Данелии планировали выставить на конкурс. Ермаш решил убедиться, нет ли там крамолы. Крамола нашлась: телефонный разговор Мимино с Тель-Авивом. Мимино случайно попадает в дом грузинского еврея Исаака, который эмигрировал в Израиль. Исаак тоскует. Мимино поет ему грузинскую песню. Исаак подхватывает, плача.

Эта сцена является смысловым центром всего фильма. В чем идея фильма? Хорошо не там, где хорошо, а там, где ты нужен. Там, где твои корни и где без тебя не могут обойтись.

Валико Мизандари (Мимино) нужен у себя в горах. И он туда возвращается.

Ермаш сказал:

– Надо убрать телефонный разговор. У нас плохие отношения с Израилем. Слово «еврей» не должно упоминаться. Нет такого слова.

– Как это? – удивился Данелия. – Евреи есть, а слова нет.

– Не вникай, – посоветовал Ермаш. – Убери эту телефонную сцену, тогда фильм пойдет на фестиваль.

Несколько слов о фестивале: Европа и Америка отказались принимать в нем участие. Почему? Потому что русские накануне сбили гражданский корейский самолет, в котором было двести пятьдесят человек мирных корейцев. «Боинг» рухнул из поднебесья в океан. На поверхности воды плавали куклы. Это был обычный гражданский рейс, который приняли за шпионский. Ошиблись. Ошибочка вышла.

Весь цивилизованный мир содрогнулся от ужаса. Кинематографисты игнорировали Московский фестиваль. Согласилась только Африка. Однако фестиваль международный, и Ермаш боялся потерять свое хлебное и престижное место.

Без последней сцены фильм кастрирован. Если нет телефонного разговора с Исааком, то зачем было огород городить?

Данелия задумался. Он был не из тех, кто лез на рожон. Тарковский, например, не принимал никаких поправок, не шел ни на какие уступки. Презирал начальников. Что могут понимать в кино эти серые необразованные дядьки, которых интересует только собственный паек?

Тарковский стоял как скала. Кончилось все тем, что он остался в Италии и умер там довольно рано. Отстоял свои принципы, но лишил себя старости. Умер, не успев постареть. А старость – это большой и важный кусок жизни, период осмысления.

Данелия умел лавировать. Я его понимала. Фильм – часть жизни и результат труда большого количества людей. Он должен выйти на экран. Данелия пообещал Ермашу, что уберет неугодный эпизод, но сделает это в одной-единственной фестивальной копии. Весь остальной тираж будет напечатан в первозданном виде.

Ермаш согласился. Он был хитрый и опытный чиновник. Он решил, что вначале пойдет на условия режиссера, а потом пустит весь тираж оскопленным. Но Ермаш недооценил Георгия Николаевича. Гия пометил фестивальную копию какой-то своей меткой, как Мальчик-с-пальчик из сказки, и лично проследил, чтобы в прокат вышла полноценная копия.

Ермашу надоело бодаться с Данелией. Он махнул рукой. На фестивале шла поруганная копия, но фильм все равно получил главный приз. Почему? Потому что остальные фильмы были много хуже.

Фильм «Мимино» живет до сих пор. Его часто повторяют. В чем причина? В том, что в него вложена энергия большого таланта, а талант не стареет и не выцветает.

Люба Соколова – гражданская жена Данелии. Они прожили вместе двадцать пять лет.

Все началось на съемках фильма «Хождение по мукам», режиссер – Григорий Львович Рошаль. Эта повесть Алексея Толстого была экранизирована несколько раз. Не всегда удачно. Возможно, причина в самом материале.

Любе в ту пору было тридцать шесть лет. Она пребывала в расцвете жизни. На пике своих возможностей.

Съемки происходили на юге. Двадцатишестилетний Георгий Данелия приехал на практику. Он учился на высших режиссерских курсах, был в разводе с первой женой. Молодой, свободный грузин с прямой спиной (прямоходящий), гормонально насыщенный.

На Любу он не обратил внимания. Она была совершенно не в его вкусе. Народный типаж. Ему нравились современные гламурные девушки. А Люба – сама Россия. С нее можно было рисовать плакат «Родина-мать».

Позднее в телевизионных интервью Люба говорила: Гия влюбился в меня, потерял голову, скрыл, что моложе на десять лет. Как будто это можно скрыть.

Бывает, конечно, когда разница незаметна либо гармонична. Но не в случае Любы и Георгия. Они смотрелись как тетка с племянником.

Инициатива знакомства принадлежала Любе. Она постучала в номер Данелии, вошла и сказала: «Гия, я в вас влюбилась».

Данелия обрадовался: не надо искать, ухаживать, напрягаться. Все готово. Можно просто положить в рот, как таблетку. Гия не возражал. Это называется: пусти козла в огород.

Люба была чиста душой, открыта и прекрасна. Она любила молодых, как и Нонна Мордюкова. Мне Нонна сказала однажды, что для нее мужчины старше двадцати четырех лет не существуют. Видимо, Люба была из этой же серии. О чем это говорит? О бескорыстии. Ценится только страсть, Любовь в чистом виде без учета перспектив.

Расчетливая женщина никогда не свяжет свою жизнь с мужчиной на десять лет моложе. Это все равно что сесть играть в заранее проигранную игру. Мужчина все равно сбежит рано или поздно. Природа победит.

Люба не смотрела далеко вперед. Вспыхнул роман. Он продолжился в Москве. Почему бы и нет?

Гия помог Любе купить квартиру возле метро «Аэропорт». Там строился жилищный кооператив. Гия дал Любе половину суммы.

С одной стороны: почему не всю сумму? Гия жил в обеспеченной семье. Его отец был генерал метростроя. А с другой стороны, половина суммы лучше, чем ничего. Остальную половину можно собрать в долг. Люба так и сделала. У нее появилась отдельная однокомнатная квартира в элитном районе. Бездомный период закончился.

Гия привык к Любе. Стал приходить к ней. Собирались компании: пили, пели, плясали. Однажды случайно перевернули аквариум с рыбками. Рыбки оказались на полу. Люба помчалась на кухню, взяла большую кастрюлю, наполнила ее водой и побросала туда несчастных. Рыбки были спасены.

Данелия рассказал мне эту историю как что-то необыкновенное. Как пример великодушия Любы. А я не вижу здесь ничего особенного. Рыбкам нужна вода. Люба им эту воду предоставила. Не погибать же маленьким божьим созданиям.

Гия не был влюблен в Любу, но очень хорошо относился и не любил огорчать. Он ценил в ней человеческие качества. Такие характеры встречаются только в глубинах русского народа. Когда встречаешь таких людей, как Люба, невольно думаешь: русские – великая нация.

Роман продолжался. И окончился беременностью. Казалось бы, все логично, но в случае с Любой – это огромная радость, спасение. Любе – тридцать семь лет. Детей нет. Время уходит. И вдруг – шанс. Она может успеть родить ребенка и стать матерью. Все как у людей.

Данелия воспринял эту новость как катастрофу. Ему казалось, что на него накинули петлю и поймали, как дикую лошадь.

Люба никого не ловила. Она просто любила Гию и просто хотела ребенка. Иметь своего – это же лучше, чем усыновлять из детского дома. Непонятно, какие гены. А тут – свой, да еще от удачного грузина. Смесь кровей. Хорошая наследственность.

Данелия объяснил Любе, что у нее нет перспектив. Он не женится, и ребенок будет расти без отца. Безотцовщина. Лучше, если Люба сделает аборт.

Люба утешала. Она приводила в пример Андрея Кончаловского, у которого пять детей на стороне – и ничего.

– Если ты не сделаешь аборт, я разобью себе голову об стену, – угрожал Данелия.

– Твоя голова, что хочешь, то и делай…

Любино решение было твердым и окончательным.

Я не знаю, правда это или Данелия врал, но мне он рассказал: так и сделал. Выполнил свое обещание: разбежался и ахнулся головой о стену кирпичного дома. И потерял сознание. Очнулся в больнице. Рядом сидела Люба со скорбным лицом, держала его за руку и плакала. Это были крокодильи слезы. Крокодил обычно плачет, когда жует свою жертву. Плачет, но жует. Так и Люба. Она страстно любила Данелию, но не шла у него на поводу. Она хотела ребенка с той же силою, с какой Гия не хотел.

Родился мальчик. Роды были очень тяжелые, поперечное предлежание. Ребенка тащили щипцами. Но он родился, родился. Он – был.

Данелия ее не встречал. Он в это время был на севере на съемках фильма «Путь к причалу», по сценарию Виктора Конецкого.

Встречали Любу чужие люди. Принесли толстое одеяло.

Далее вмешалась судьба.

Мама Георгия, Мери Анджапаридзе, знала, что Люба родила. Она захотела посмотреть на внука и пришла к Любе. И увидела копию своего мужа: брови вниз, нос крючком. Грузин.

Сердце Мери сделало кульбит, перевернулось в груди и стало на место. Меричка полюбила этот росток, этот космический пузырь. Она забрала внука к себе в дом вместе с Любой. Она не могла оставить мальчика без собственного досмотра.

Назвали Колька. Этот Колька вкатился в дом на Чистых прудах, как ясно солнышко. Все осветил и осмыслил.

Меричка тут же ушла на пенсию. Она работала вторым режиссером на киностудии «Мосфильм». Сама сняла несколько фильмов. Была вполне талантлива и амбициозна. Но с появлением внука амбиции кончились. Меричка поняла, что все кино – мура в сравнении с этим комочком, живым и теплым.

Ребенок был буквально красавец с огромными грузинскими глазами, а главное – свой. Своя кровь.

Люба не могла нарадоваться, не могла насмотреться. Она стояла перед кроваткой и повторяла: счастье, счастье. Первое слово, которое произнес Колька: тя-тья… Это значит счастье.

Он стал счастьем для всех и в конце концов для Георгия.

Гия появился через восемь месяцев. Колька уже ползал на руках и на коленках. Квартира была большая, генеральская, и Колька стремительно пересекал ее вдоль и поперек.

Гия увидел ребенка, счастливую Мери – и промолчал. Он не смог и не посмел возразить, сказать: нет. «Нет» – это значило: Люба с ребенком покидают Чистые пруды и возвращаются на «Аэропорт».

За долгое отсутствие, за время съемок Гия не один раз проваливался в глубокий запой и так устал, так оскотинился, что был счастлив оказаться дома в чистоте и светлом царстве, где ползал чудесный мальчик, Бог послал.

Гия смирился. Все осталось так, как хотела Мери. Но в глубине души остался осадок: его поймали, употребили. Все обустроили помимо его воли. И в душу упало зерно протеста.

Гия воспринимал Любу как то, что ему навязали. Поэтому он не стал с ней расписываться. Оставил для себя как бы лазейку на свободу. Вот придет настоящая любовь, и он выскользнет в эту лазейку.

Люба оказалась идеальной женой. Она вела дом, была кухарка, прачка, горничная. Она перемыла за свою жизнь столько тарелок, что, если их поставить одну на другую, – достанет до Луны. Люба терпела все его запои. Была верна как собака. Идеальная мать, преданная и самоотверженная, буквально Богородица.

В этот период она стала много сниматься. Зарабатывала. Приносила доход в дом. Ее можно было не ревновать. Верность обеспечена. Никаких других интересов, кроме мужа и сына, у нее не было.

Что же мешало Георгию? Разница в возрасте. Она была видна. Гия стеснялся. Старался не выходить с Любой на люди. Люба не обижалась. Она тоже стеснялась выходить с Гией в людные места: в ресторан, в театр.

Гия брал меня. Иногда приходилось прерывать работу и отправляться в ресторан. Я не была одета подобающим образом. Люба меня украшала: выносила бусы, кольца. Меня это поражало. В сущности, я была опасна для их союза. Данелия был влюблен в меня, это бросалось в глаза. Он буквально расцветал, когда я входила в их дом. Я была моложе Любы на семнадцать лет, а это много, целая жизнь. И вместо того, чтобы гнать соперницу каленой метлой, Люба выносит мне бусы, украшает. Что это?

Потом я поняла: это великая хитрость и составная часть борьбы. Руку дающего не укусишь.

Гия был ее ВСЕ. До Гии Люба была никому не известная, одинокая, невостребованная как актриса и как женщина. А сейчас мать, жена, народная артистка. Гия дал ей все: семью, сына, профессию, статус, яркий секс. Она держалась за него руками, ногами и зубами.

У Любы был мощный враг. Разница в возрасте. Этого врага невозможно преодолеть. Единственный союзник Любы – алкоголизм. Запои лишали Гию маневренности. Он был как лодка, прицепленная к берегу толстой цепью. Не мог оторваться и уйти в свободное плавание. Запой вырубал из действительности, а после запоя никаких сил. Дай Бог добраться до уборной. Единственное спасение – Люба. Она была той соломинкой, за которую хватается утопающий.

Люба ждала, что Гия наберет года, перестанет быть молодым, ослабнет и станет не нужным никому, кроме нее. Это была реальная возможность удержаться.

Однажды я вошла в ванную комнату. Люба стирала. Перед ней стоял таз, полный мужских трусов и носков.

Я удивилась:

– Ты же актриса, а стираешь, как обычная прачка.

Люба хмуро ответила:

– Вот выйдешь замуж за грузина, тоже будешь батрачить.

Я поняла, что она ревнует. Все непросто.

– У меня уже есть муж. Зачем мне грузин?

Я хотела притушить ревность Любы.

Невозможно себе представить, как бы я вписалась в грузинскую семью. Я ненавидела всю домашнюю работу, любила только писать книги. Но делала это хорошо.

Дом творчества «Болшево». Мы с Гией работаем над сценарием.

Среди отдыхающих Инна Гулая, жена Гены Шпаликова. Оба пьют и катятся под откос. Гена исчез из дома творчества, не заплатив. Оставил в залог Инну. Но и Инна тоже тихо сбежит по той же причине. Нет денег.

Инна вернулась в Москву, позвонила Любе Соколовой и открыла ей глаза. У Токаревой с Данелией роман, а Люба – дура, которая все это допускает. Надо немедленно ехать в «Болшево» и разоблачить преступную связь. Непонятно, почему Люба бездействует, почему ей не ясно то, что ясно всем и каждому.

Я сидела у себя в номере с книгой, когда отворилась дверь и вошла Люба. Это было послеобеденное время. Гия отсутствовал. У нас был перерыв.

Я с удивлением подняла глаза, смотрела на Любу. На ней – белая кофточка, которая ей очень шла.

Я привыкла видеть Любу в домашних условиях, в домашнем халате, драном под мышкой. А сейчас она стояла передо мной в красивой кофточке, совершенно не старая, не потерявшая товарный вид.

– Ты хорошо выглядишь, – заметила я, но Люба отвергла мою любезность.

Она начала взволнованно говорить о том, что ее мучило. Я запомнила фразу: «Я тоже женщина, у меня мама есть».

Меня тронули ее слова. Прежде всего – это талантливо. А я слышу и ценю талант.

Я выслушала монолог Любы и сказала:

– Успокойся, Люба. Мы просто работаем. Данелии нужны свежие мозги, а мне нужен успех. Гия – талантливый режиссер, работа с ним – гарантия успеха. Я не могу отказаться от такого сотрудничества. Через месяц мы закончим сценарий и располземся по своим домам. У меня маленькая дочка. Она по мне скучает. Ты думаешь, что только ты любишь своего ребенка? Я тоже люблю дочку и хочу домой. Скоро полдник. Пойдем в столовую, попьем чай. Веди себя нейтрально. Не надо развлекать аудиторию, все только и ждут сплетен…

Мы зашли за Данелией. Спустились в столовую. На столе стояли коржики. Официанты разливали чай.

Отдыхающие стекались в столовую, с удивлением пялились на наш треугольник. Данелия – вершина треугольника – сидел с непроницаемым лицом. Люба – спокойная, слегка напряженная, приветливая. Все-таки она – хорошая актриса.

А я сидела ко всем спиной. Моего лица не было видно. Что я чувствовала? Мне было жалко всех. Гия – жертва Любы. Люба – жертва Гии. А я раба любви, тоже жертва.

В поздравительных телеграммах обычно желают здоровья, успехов в работе и счастья в личной жизни.

Здоровье у меня было. А успехи в работе и счастье в личной жизни обеспечивал Данелия. Куда денешься? Никуда не денешься.

Царь Соломон написал: «Все проходит». Он ошибся. Не проходит ничего.

На «Мосфильме» планировали совместный советско-итальянский фильм. Режиссер с советской стороны – Георгий Данелия. Нужен был сценарий. Данелия пригласил меня. Предстояла поездка в Италию. Документы были оформлены.

Люба не поленилась и пошла на прием к директору «Мосфильма». Она поведала ему, что сценаристка Виктория Токарева крутится под ногами у Данелии, как шелудивая собака, и нарушает покой семьи. И она, законная гражданская жена Любовь Соколова, просит дирекцию «Мосфильма» не допустить поездку Токаревой в Италию.

Директор вник и принял меры. Меня не выпустили.

Я ничего не знала, мне было все равно. А Гия оказался в курсе Любиного зигзага и возмутился.

– Как ты могла пойти на такую подлость? – удивился он.

– Я боролась, – спокойно ответила Люба. – Сколько можно бездействовать…

Данелия поехал в Италию без меня. С переводчиком Валерой Серовским.

Вернувшись, он привез мне полный гардероб на все времена года. Любе он привез теплые сапоги на меху. Нужная вещь в нашем климате.

Люба спокойно взяла подарок, подсморкнула носом и ушла в свою комнату. Ее позиции были незыблемы.

С замыслом у Данелии ничего не вышло. Постановку передали Рязанову. Эльдар Александрович снял фильм «Приключения итальянцев в России».

Совместные фильмы не бывают хорошими. Они, как правило, фальшивые и натужно смешные. Развлекуха.

Я была довольна тем, что мы соскочили с этой халтуры. Сохранили время и душу.

Шила в мешке не утаишь. Наши отношения вылезли наружу. Данелия влюбился необратимо. Люба поняла, что ее время кончилось. Начался ее путь на Голгофу. Она страдала безмерно, плакала, грозила покончить с собой. Колька обнимал ее за шею, говорил: «Мамочка, не плачь, я вырасту и женюсь на тебе».

Голгофа началась и для меня. Я сидела как собака на заборе – ни туда ни сюда. Данелия должен был что-то решить, но он тянул и тем самым длил Голгофу. Легче всего ему было запить на неделю и выпасть из действительности. Он бродил по Млечному Пути в своем спасительном забытьи.

Коле исполнилось восемнадцать лет, предстояла армия. В те времена все мажоры (дети состоятельных людей) ложились в психушки и получали фиктивный белый билет. Колю положили в психушку. Люба пришла в больницу, встретилась с врачом. Врач, молодая и строгая, сообщила суровый диагноз.

– У него нет никакого диагноза, – мягко объяснила Люба. – Мы договорились. Вы просто не в курсе.

– Я не знаю, с кем и до чего вы договорились. Я сообщаю, что ваш сын болен и его надо лечить.

Эта новость как встреча с грузовиком, который несется прямо на тебя.

Люба пришла домой и сказала Гии:

– Это все из-за тебя…

Гия поверил. Коля был свидетелем страданий матери, его неокрепшая душа не выдержала и треснула. Гия почувствовал себя глубоко виноватым. Никому не пришло в голову, что причиной может быть алкоголь. Я каким-то образом оказалась втянута и стала объектом вины. Сообщница преступления. Я пыталась утешить Гию, но с ним стало невозможно разговаривать. Это был уже другой человек. Я поняла, что любовь ушла из него и я ничего не могу с этим сделать. Люба победила в холодной войне, как Америка.

Умерла Мери.

После похорон Данелия отдал Любе связку ключей и сказал:

– Теперь ты хозяйка этого дома.

Люба взяла ключи, привычно подсморкнула носом и пошла в свою комнату.

Она бесконечно долго, больше десяти лет, мечтала об этом финале, и она его дождалась. Но почему-то не испытывала большой радости от победы. Вместо радости – усталость и опустошение. Она грохнулась на кровать и заснула. Свято место пусто не бывает. На моем месте возник другой персонаж. Гии надоело быть нерешительным и подлым. Он захотел почувствовать себя настоящим мужчиной. Явился к Любе и попросил, чтобы она освободила помещение.

Все случилось как в дурной пьесе: в первом акте – одно. Во втором акте – наоборот. Перевертыш. Связку ключей пришлось вернуть.

Мир Любы рухнул. Но она довольно быстро оклемалась. Когда Люба поняла, что обратного хода нет, не стала тратить время на страдания. Какой смысл?

Я увидела ее случайно в телевизионном интервью. Передо мной сидела совсем другая Люба Соколова. Не зашуганная, не униженная, не простоватая Родина-мать. Сидела благородная, умная, знаменитая актриса.

Я вдруг подумала: почему она так мучительно выгрызала у жизни свое счастье? Разве это было обязательно?

Она полюбила не того. Любовь зла. Вышла бы замуж за генерала, как Алла Тарасова, или за профессора – и ходила бы в каракулевой шубе в уважении. Так нет. Она полюбила пьющего, избалованного, эгоистичного, который опустил ее ниже плинтуса. И она согласилась и тянула эту унизительную лямку, как бурлак тянет баржу.

Эра Данелии кончилась. Люба помучилась какое-то время. А потом сбросила прошлое, как тигра с плеч. И воспряла. Стала тем, кто она есть: большая актриса и значительный человек.

Считалось, что союз Гии и Любы – мезальянс. Это и был мезальянс, но с точностью до наоборот. Это Люба осчастливила Гию, стала для него всем. Благодаря ей он состоялся как большой режиссер, снял свои уникальные ленты.

Прошел год после событий.

Творческую интеллигенцию собрали в кремлевском дворце. Повода не помню. Какой-то праздник.

Я нарядилась и явилась – не запылилась. И вдруг нос к носу столкнулась с Любой.

Я растерялась и сказала:

– Здравствуй, Люба.

Ее лицо озарилось радостью. Она так улыбнулась, как будто встретила близкого человека. Может, не узнала или перепутала. Нет, узнала. Ни с кем не перепутала. Искренне обрадовалась. Значит, она не держит на меня зла. Не злопамятный человек. Я превратила в ад десять лет ее жизни, а она – простила. Поняла, что и я тоже попала под колеса адской машины и я тоже жертва. Я тоже женщина, и у меня мама есть. Хорошо, что я выскочила из-под колес и уцелела. Меня спасла профессия.

И Любу тоже спасла профессия. Талант удержал ее на краю пропасти.

Сын Колька ушел из жизни в двадцать пять лет, оставив после себя двух дочек.

Этой темы я не хочу касаться. Мне страшно себе представить, ЧТО пережила Люба и как это вообще можно пережить.

Люба назвала сына Николаем в честь святого Николая Угодника.

Во время блокады ее муж (был такой) обезумел от голода, отобрал у нее хлебную карточку и выгнал из дома. Люба вышла во двор, села на лавочку, собралась умирать и вдруг увидела бедно одетого мужичка в ушанке с темным, как будто загоревшим лицом. Он остановился рядом и проговорил: «Есть будешь мало, но выживешь. Жить будешь долго и станешь любимой людьми».

Проговорил и ушел. Голодная Люба решила, что у нее галлюцинации. Она пошла в церковь, которая находилась неподалеку. Идти далеко у нее не хватило бы сил.

В церкви она подошла к иконе Николая Угодника и вдруг в темном лике святого узнала мужичка в ушанке. Значит, Николай Угодник посетил ее в минуты роковые.

Люба назвала своего сына Николаем.

Предсказания святого сбылись. Люба прожила восемьдесят один год и была любима народом. Образ, созданный ею в кино, оказался понятен и мил. И совпадал с судьбою многих и многих простых русских женщин.

Однажды я посетила ее могилу и поразилась: могила была завалена цветами, высокая гора цветов, как стог сена. Внизу лежали подвядшие, а сверху свежие.

Люди шли и шли. Актриса Любовь Соколова стала для них практически святой. Все перенесенные ею страдания легли в фундамент ее образа. Не пропали даром.

Может быть, Люба изначально была задумана как святая, недаром ее посетил сам Николай Угодник. Любе выпало много испытаний, но Бог испытывает тех, кого он любит.

Этот сценарий – экранизация книги Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна».

Меричка (мама Гии) обожала Марка Твена. Она и уговорила сына снять эти приключения.

Встал вопрос: с кем работать? Выбор пал на меня. Я была молодая, выдерживала любую нагрузку, и привлекательная. Приятно посмотреть.

Меня одобрял Николай Дмитриевич, отец Данелии, и однажды, проходя мимо комнаты, где мы работали, кинул мне яблоко. Я поймала. Отец Данелии – генерал Метростроя, мощный, значительный человек, и вдруг – кинул мне яблоко, как жонглер, и я поймала. Сказка!

Спрашивается, а как же мой муж? Он делал вид, что ничего не замечает. Он выжидал.

О разводе я не думала. Как это возможно? Хлопнет дверь, и мы с Игорем чужие люди? Нет. Это нереально.

Шила в мешке не утаишь. По Москве ходили разговоры. Дошли они и до Сонечки.

Она спросила у Игоря:

– Почему ты с ней не поговоришь? (С ней – это со мной.)

Сонечка придавала большое значение беседе: если сказать «возьми себя в руки», то все тут же наладится и встанет на свои места.

Игорь ответил:

– Если я начну с ней говорить, то рискую услышать то, чего не хочу знать.

А Лева, который присутствовал здесь же, сказал:

– Если она так поступает, значит, не может иначе.

Он был прав. И благороден.