Отель «Петровский» Нури Альбина

Глава третья

– Костян, ты чего кислый такой? Илюха, сидишь, молчишь, как сыч!

– Вопросы просматриваю, раньше не успел, – соврал Илья.

Калинин промолчал, делая вид, что увлечен дорогой, хотя они уже несколько минут стояли в пробке.

В машине было нечем дышать: кондиционер сломался, окошко не открыть из-за сильного дождя, а от фотографа Шафранова всегда неприятно пахло. Он, похоже, принципиально игнорировал душ, мыло и дезодоранты, предпочитая перебивать аромат немытого тела литрами дешевого одеколона.

Снимал Шафранов классно, лучше других внештатников: умел ловить момент, передавать самую соль происходящего, а люди на его портретах получались красивее, ярче, как-то симпатичнее и значительнее, чем в реальной жизни. Однако на дорогие рекламные съемки приглашать его Калинин не любил: клиенты морщились и были недовольны. Шафранов обижался, что его редко зовут заработать, но человека, который внятно объяснил бы ему причину, не находилось.

Сейчас они ехали на интервью к Гусарову. Шафранов был рад: обложка да плюс снимки на развороты! Илья знал, что Костя хотел взять другого человека, но тот некстати заболел.

Шафранов сидел на заднем сиденье: вертелся на месте, отпускал нелепые шуточки, пытался растормошить Илью и Костю. Те отмалчивались, старались не делать глубоких вдохов и молились о том, чтобы быстрее добраться до места.

Встреча была не в отеле, а в офисе, хотя Илья предпочел бы взглянуть, во что превратили Петровскую больницу. Но хозяин – барин, как известно. Отель еще не открыли, фотографии внутренних интерьеров Гусаров обещал прислать в редакцию позже, а с внешней стороны Шафранов должен был пойти поснимать в другой день, когда дождя не будет.

Гусаров назначил им на десять. Опаздывать было не с руки, но часы показывали уже половину десятого, а ехать еще далеко.

– Я снимал, как люди бастовали против этого отеля, – сказал Шафранов, все еще рассчитывая втянуть попутчиков в разговор. – Одна бабулька прямо рыдала.

Илья, как и планировал, почитал о весенних протестах против переделки больницы в гостиницу. В другой стране, возможно, народный гнев и остановил бы реконструкцию, но в данном случае ничего не помогло. То ли мало протестовали, то ли быстро задавили в зародыше нарастающий протест, то ли была еще какая-то причина, но только волнения быстро переместились с улиц в интернет, да так и затихли, запутавшись в соцсетях.

– Я не видел твоих снимков, – заметил Илья. – Может, смотрел плохо. Где они публиковались?

– Нормально ты смотрел. Их не взяли ни в одно издание, а куда я только не предлагал! Никому не надо, видишь ли. Ну, в итоге выложил у себя в Фейсбуке, народ пошумел, повозмущался, а что сделаешь? Плетью обуха не перешибешь, как говорится. Известное дело, у кого бабло, тот и прав.

– Ты только свои революционные идеи при Гусарове не задвигай, – предупредил Костя. – Молча снимай и все.

Шафранов вздохнул, но ничего не возразил.

Пробка, к счастью, рассосалась, и на место они прибыли вовремя, минута в минуту.

Офис располагался не в одном из бизнес-центров, а в отдельно стоящем здании, на тихой улочке в центральной части Быстрорецка. Здание, кстати, опять-таки старинное, отреставрированное и осовремененное. Похоже, это был пунктик Гусарова. А уж каких денег стоило обосноваться здесь, можно было только догадываться.

У входа их встретила вертлявая барышня с несмываемой улыбкой, которая представилась администратором Олесей. Выдала бейджи, проводила к лифту, довела до приемной генерального и сдала с рук на руки секретарше. Та была полной противоположностью Олесе: сурового вида немолодая дама со сдержанными манерами и сжатыми в нитку губами.

Гостям предложили снять верхнюю одежду и присесть на кожаный диван. После недолгого ожидания двери в обитель Гусарова отворились и журналистам было позволено войти. Илье все это было знакомо: на подобные встречи он ездил десятки раз. Он ничуть не волновался, понимая, что справится.

Шафранов тоже был спокоен: расчехлил фотоаппарат, осматривался кругом цепким внимательным взглядом. И только Костя немного нервничал: все же деньги на кону были немалые, он боялся, что что-то может пойти не так, и то и дело недовольно косился на не в меру пахучего Шафранова.

Интервью шло уже около часа, когда Илья спросил Гусарова о том, почему он выбрал для своего отеля здание бывшей больницы.

Они расположились в удобных креслах за столом для заседаний, на котором стояли принесенные строгой секретаршей бутылочки с минеральной водой, чашки с чаем и кофе, вазочки с печением и подмигивал желтым глазом диктофон Ильи.

Гусаров напоминал Карабаса-Барабаса или разбойника с большой дороги: густая черная борода, косматые брови, пронзительные темно-карие глаза, кривой нос, лысый череп. Только серьги в ухе не хватало. Одет он был в вельветовые брюки и темно-синий свитер с высоким горлом – как сам пояснил, терпеть не мог галстуков и костюмов.

Повертев на пальце толстое обручальное кольцо, Гусаров подозрительно глянул на Илью и ответил:

– Видите ли, мне нравятся здания с историей, построенные до наступления двадцатого века. – Говорил он медленно, тщательно подбирая слова, как будто постоянно боялся сболтнуть лишнего. Впрочем, почему же «как будто»? – Вы, конечно, обратили внимание, что и офис мой расположен не в современном доме. Я отношусь к реставрации бережно, делаю ремонт крайне осторожно и никогда не нарушаю первоначальный, исконный вид зданий. Современные постройки часто тоже хороши, функциональны, приспособлены под нынешние нужды, но в них нет…

Гусаров замялся, и Илья думал, что он скажет затасканное «души», но тот нашел иное слово:

– … стиля. Класса. Они могут быть красивы, но все равно это дворняжки без роду без племени.

– Интересный подход, – улыбнулся Илья. – Думаю, большинство архитекторов поспорило бы с вами.

– Возможно. У стен есть память, которую они проносят сквозь десятилетия и даже века. У новых зданий ее нет и быть не может.

– И вот тут мы подходим к следующему вопросу. Если вы верите в эту историческую память, то зачем решили сделать из больницы отель? Тем более что многие горожане были против. Где же тут бережный подход, о котором вы говорили?

Хозяин кабинета свел брови к переносице – вопрос его явно задел. Калинин кашлянул, покосившись на Илью, и поспешно проговорил:

– Это в статью не войдет, если вы не захотите. Мы все отредактируем по вашему желанию!

Гусаров пожевал губами.

– Извините, но я как раз думаю, что стоит затронуть этот момент, – мягко проговорил Илья. – Если у кого-то осталось непонимание или вопросы, это хороший шанс все объяснить именно в той тональности, какая вам будет нужна.

Ресторатор взглянул на Илью с новым интересом, как будто впервые увидел.

– Парень прав! – Он сцепил руки в замок и качнул головой. – Можем объяснить, если кому не понятно. Были моменты, о которых неизвестно широкой публике. Здание Петровской больницы находилось в аварийном состоянии, в городском бюджете не было денег на реставрацию и восстановление. Вариантов было два: снести или оставить медленно ветшать и разрушаться. Вот интересно, захотели бы те, кто горячо протестовали против отеля, выложить из своих карманов деньги на восстановление? Согласились бы на дополнительный налог? Полагаю, ответ очевиден. А здание сохранить в том виде, в каком оно было построено, хотелось всем. И что же делает плохой, злой Гусаров? Выкладывает из собственного кармана миллионы, выкупает здание, пополнив тем самым городскую казну, а потом на собственные деньги проводит реставрационные работы. В результате исторический вид здания сохранен – всем на радость. Да, изменилась функция – теперь это не больница. Но все же, в сухом остатке, что важнее: сохранить здание, спасти его от гибели и разрушения, или оставить умирать, но не дать разместить в нем что-то, кроме лечебного учреждения?

Гусаров говорил гладко и чрезвычайно убедительно, но Илья чувствовал в его словах подвох, просто не мог понять, в чем он заключается. Спорить с ним, конечно, не стал, сделал вид, что принимает и соглашается.

Было и еще кое-что. Отвечая на острый вопрос, Гусаров впервые проявлял истинные эмоции, которые ему, кажется, было сложно держать под контролем. До этого он говорил гладко, рассказывал о своей жизни, работе, о том, почему решил заняться не только ресторанным, но и гостиничным бизнесом, правильными, заученными, гладкими фразами; даже шутил вроде бы и остроумно, но не спонтанно, а продуманно.

Тут же наружу пробилось живое, непосредственное чувство – то, чего Илья и ждал. Только вот ему показалось, что в интонациях появилось нечто напоминающее отчаяние, растерянность, словно Гусаров не Илью убеждал, а сам себя. Только вот в чем? В том, что купить здание не было ошибкой?

– Туристы уже начали бронировать места в отеле, – говорил тем временем Гусаров. – Первые наши гости заедут в декабре, кроме того, мы планируем устроить новогоднюю вечеринку с приглашением большого количества именитых гостей, популярных в нашем городе людей. Сейчас в «Петровском» уже заканчиваются отделочные работы, и к услугам…

Расписывая услуги для постояльцев, говоря о всевозможных «фишках» и «новациях». Гусаров успокоился, обрел почву под ногами и вновь заговорил в привычном темпе, принялся жонглировать круглыми гладкими фразами.

То, о чем он вещал, было уже не столь интересно, поэтому Илья особо не вслушивался – диктофон все равно все запишет. Он думал о том, что же так нервировало Гусарова. Неужели его мучила совесть? Или то были муки сожаления? Спросить бы… Но, поскольку материал был платный, неудобных вопросов задать больше не получится: Гусаров не захочет отвечать, да и Костя сверлит глазами.

Когда они выходили из здания, дождь усилился.

«Так и будет теперь – серо, слякотно, промозгло, пока зима не наступит», – подумал Илья, в который раз обещая себе, что когда-нибудь переедет в южный, а лучше – в приморский город.

– Я на метро пойду, – сказал Шафранов, – мне отсюда две станции до дома.

Костя и Илья втайне порадовались и распрощались с фотографом.

В машине еще попахивало – ядреный запах не мог так быстро выветриться, и Костя на некоторое время придержал дверцу открытой.

– Хороший парень, талантливый, но кто бы ему рассказал о гигиене! – вздохнул Костя.

А Илья подумал, что как в салоне автомобиля витал отголосок неприятного запаха, так во всей этой истории («Истории? О чем это ты?») с отелем «Петровский» тоже чувствовался какой-то душок.

Что-то было не то, а что, Илья не мог понять. Да и надо ли разбираться?

Глава четвертая

Гром грянул в пятницу, как раз на следующий день после интервью с Гусаровым. Именно в пятницу уехала Леля, так что Илья собирался пойти к Мише, поддержать, поговорить.

Только вот выяснилось, что поддержка не помешает и ему самому.

– Как ты? Чем занят? – спросила Томочка, когда Илья ответил на ее звонок.

– Статью пишу. Коммерческую.

Илья был еще в самом начале пути: расшифровывал запись вчерашнего разговора. Можно было сразу, при помощи программы, перевести звук в текст, и все появилось бы на экране, но он чаще всего предпочитал действовать иначе: наушники в уши – и пишешь «диктант». Это помогало заново осмыслить сказанное, вслушаться в интонации. Времени уходило больше, но результат того стоил.

– Бедный, – посочувствовала Томочка. Она знала о его нелюбви к таким текстам. – А я хотела тебя на обед позвать. Уже ведь два часа. Ты не обедал?

– Нет. Как-то и забыл, хотел попозже…

– Я уже подхожу к вашему зданию, – перебила девушка. – Можно подняться?

Отказываться было неудобно. Тем более что прежде Томочка никогда не приходила к нему на работу.

– Да, конечно, – без особого энтузиазма ответил он. – Я сейчас позвоню, чтобы тебя пропустили.

– Отлично!

– А как ты тут оказалась? – запоздало спросил он, вспомнив, что Томочка работает далеко отсюда.

– Мимо проходила, – ответила она, – оказалась в ваших краях. По делам.

Спустя минут пять Томочка уже вошла в большой зал, где сидели сотрудники. Солнечно улыбаясь всем, прошла к Илье в закуток, уселась на стул.

– Заканчивай, я подожду, – сказала она, поправляя прическу. – Хорошо, что дождя нет.

Илья, который не мог работать, когда кто-то стоял над душой, убрал диктофон и блокноты, выключил компьютер.

– Все, можем идти.

Томочка поднялась со стула, и тут в проеме возник Рома Щеглов.

– Добрый день, – поздоровалась Томочка.

Тот смотрел на девушку во все глаза, и взгляд был слегка ошалевшим, точно он не до конца понимал, кто перед ним.

Похоже, Томочка произвела на Щеглова впечатление, отметил про себя Илья, чувствуя, что это почему-то его рассердило.

– Я пообедать схожу, – резковато сказал он.

– Конечно, – спохватился Роман и протянул Томочке руку. – Я Роман, тоже здесь работаю.

Илья подумал, что должен бы представить их друг другу и сказал:

– Рома, это Томочка… – И она, и он смотрели на него, ожидая, что еще он скажет, как отрекомендует ее. – Моя соседка.

Илья договаривал фразу, уже чувствуя, что атмосфера вокруг него стала другой. Бывает так иногда: ляпнешь что-то непоправимо глупое, и изменить ничего нельзя. Да и не знаешь, как.

Роман заулыбался иначе, словно бы с новой радостью.

А Томочка… Томочка подхватила свою сумку и вышла. Илья поспешил за ней. Они шли гуськом, обходя другие закутки, а люди поднимали головы и смотрели им вслед.

Возле лифта Илья спросил:

– Куда мы пойдем? Тут есть одно кафе…

– Неважно, куда.

Томочка снова его перебила. Глаза ее блестели ярче обычного.

Двери лифта расползлись в стороны, и они шагнули внутрь.

– Кажется, ты понравилась нашему Роме, – неуклюже проговорил Илья. – Очень хорошо выглядишь.

Томочка помотала головой, усмехнулась и сказала с непривычной злостью в голосе:

– Выгляжу как обычно. Ты просто не замечаешь.

Дальше ехали молча, и так же молча дошли до кафе, где обычно обедали многие сотрудники окрестных офисов. Сейчас там было пусто: обеденный перерыв давно закончился.

Томочка прошла через весь зал и села за дальний столик.

– Тут самообслуживание, – сказал Илья. – Что тебе принести?

– Я не голодна, – проговорила она, уставившись на поверхность стола.

– Но ты же… – Илья вздохнул и сел напротив девушки. – Томочка, что случилось? Я тебя обидел чем-то?

Она подняла на него глаза, и он увидел, что они полны слез. Потому так и блестели.

– Соседка, – проговорила она. – Вот кто я тебе.

– Послушай, я же…

– Нет, – она вскинула ладони кверху. – Это ты меня послушай. По-твоему, я слепая или просто дура? Знаю, что ты думаешь обо мне: восторженная идиотка, наивная и смешная, душа нараспашку, без царя в голове – что еще? – Томочка смахнула с глаз слезы. – Когда ты переехал в наш дом, я сразу голову потеряла. Сколько лет – а ничего не меняется. Мне не стыдно об этом сказать! Чего уж там, все равно все знают: ты, Миша, Леля. Как влюбилась в тебя четыре года назад, так и люблю до сих пор.

Илья сидел, не зная, что сказать, чувствуя себя полным кретином. Они никогда не заговаривали с Томочкой на эту тему, хотя она была права: разумеется, он знал о ее чувствах. Знал, но сейчас, когда она впервые открыто сказала об этом, призналась ему в любви, он испытывал настоящий шквал эмоций, в которых не мог разобраться.

Никогда прежде ни одна девушка не говорила ему таких слов, и он не понимал, как себя вести, потому молчал. Томочка же, не дождавшись ответа, продолжила:

– Все видят, что я за тобой хожу хвостом. Я сначала надеялась, что ты со временем разглядишь меня, узнаешь получше и, может, я тоже тебе понравлюсь, но…

– Томочка, ты мне очень нравишься!

– Я уже поняла, – сухо бросила она. – Я прекрасная соседка. Не перебивай, пожалуйста. Потом были те события весной, и мы вроде как все сблизились. Я-то, дура, радовалась: вот он, мой звездный час! Надо отдать тебе должное, ты целых полгода успешно отбивал все подачи, уклонялся от моей совершенно не нужной тебе любви. Хорошенькое дело!

Она ударила ладонями о стол, и девушка на раздаче повернула голову, настороженно глядя в их сторону.

– Надо же, я только сейчас ясно осознала, какая это была унизительная ситуация: ты из благодарности терпел меня, не желая обидеть, а я все ждала и надеялась. Я думала, мы встречаемся, а ты не знал, как мне половчее сказать, чтобы я от тебя отстала.

– Неправда! – возмутился Илья. – Никогда я так не думал!

– Да? Серьезно? А что же ты Роме этому не сказал, что я твоя девушка, когда увидел, что он на меня запал? Почему не сказал, чтобы не раскатывал губу?

Ответить на это было нечего, и Илья без слов смотрел на Томочку.

Она умолкла и тяжело дышала, как будто долго бежала куда-то, и дыхание ее сбилось от быстрого бега.

– Я не случайно сюда пришла сегодня, – тихо проговорила Томочка. – Собралась домой после работы, но до дому не дошла, а решила: надо все выяснить, не могу так больше. Поехала к тебе. Хотела спросить напрямую. А вышло так, что и спрашивать ничего не пришлось.

Илья понимал, как ей больно, и остро чувствовал ее обиду. И еще что-то чувствовал, но не мог разобраться в себе и понять что.

– Ты меня врасплох застала. Это даже нечестно. Томочка, все не так. Совсем не так.

Она подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.

– Что же тут «не так»? Может, ты скажешь, что любишь меня?

Илья смотрел, не отвечая.

– Что и требовалось доказать. Хватит мне уже выставлять себя на посмешище.

– Молодые люди, вы что-то собираетесь заказывать? – раздался окрик со стороны кассы.

Томочка вскочила со стула.

– Спасибо. Я сыта по горло.

Рванув со спинки стула сумку, она круто развернулась и помчалась прочь по проходу. Илья так и остался сидеть.

– Почему ты не пошел за ней? – спросил его Миша, когда Илья вечером позвонил ему, узнать как дела и рассказать о случившемся.

– Сам не знаю. Ступор какой-то напал.

– Может, оно и к лучшему? – осторожно спросил Миша. – Нет, Томочка классная! Но ведь ты не любишь ее и никогда не будешь относиться так, как она того хочет. Это будет честнее. А то она вечно как на привязи.

В Мишиных словах был резон. Но сердце Ильи ныло. Не было никакого облегчения от того, что он разорвал тупиковые отношения. Наоборот.

– Мне хреново, – уныло проговорил Илья.

– Мне тоже. И ведь даже не напьешься!

Миша специально взял дежурство на этот день, чтобы занять себя работой в день отъезда Лели, отвлечься, но теперь думал, что зря это сделал. Работал он участковым полиции, и сидеть всю ночь в крошечном кабинетике, в ожидании вызова на дебош или семейную разборку – то еще удовольствие.

– Как-то мы с тобой синхронно раз – и одни, – вздохнул он.

– Леля вернется. – Илья и вправду был в этом уверен.

«А вот Томочка – нет. Я сам ее прогнал», – подумал он.

– Тебе нужно квартиру другую поискать, – заметил Миша. – Вам будет тяжело встречаться.

Томочка и Илья жили дверь в дверь. Квартира Томочки досталась ей от бабушки, а Илья свою снимал.

– Наверное, – вздохнул он. – Поищу поближе к работе.

«Так будет лучше», – попытался уговорить себя, повторяя Мишины слова, но самому в это не верилось. На душе было погано и как-то очень уж пусто: на том месте, где были отношения с Томочкой, образовалась дыра – глубже, чем Марианская впадина.

Повесив трубку, Илья послонялся некоторое время по квартире, думая о том, что сейчас делает Томочка. Плачет, наверное. Или ушла куда-нибудь. Теперь ведь не позвонишь, не спросишь. Когда Илья шел домой, свет в ее окнах, которые выходили во двор, горел. Значит, она была дома.

И сейчас, возможно, там.

«Сходить, может быть? Помириться, прощения попросить? Сказать, что можно попробовать еще раз?» – подумал он.

Но отмел эту мысль. Миша прав, это нечестно по отношению к Томочке. Что еще за пробы, эксперименты! Без него она устроит свою жизнь, встретит человека, который будет любить ее так, как она заслуживает.

Идея о грядущем Томочкином личном счастье болезненно уколола, он и сам не понимал почему.

Стараясь выбросить из головы мысль о девушке, Илья сходил в душ, сделал себе чаю с бутербродами и включил ноутбук. Статья про Гусарова с его отелем сама себя не напишет. А сейчас как раз полезно окунуться в текст: работа всегда выручала, спасала в трудные минуты.

Вспомнился одинокий трудоголик Щеглов, на душе стало совсем уж гадко, но Илья усилием воли заставил себя заняться делом.

Глава пятая

Статья о «Петровском» шла туго. Новогодний репортаж про елки Илья написал за несколько дней, а вот с заказным материалом, за который, по-хорошему, стоило бы сесть в первую очередь, была совсем беда. Вроде бы и информация собрана, и работать есть над чем, а вот поди ж ты…

Илья съездил на место, полюбовался отреставрированным зданием. Строительные леса, забор вокруг бывшей больницы уже убрали. Территорию возле нее и парк привели в порядок, облагородили: специалисты по ландшафтному дизайну поработали на славу.

Всюду сновали люди, подъезжали автомобили, рабочие что-то разгружали, заносили, монтировали – подготовка к открытию шла полным ходом. Илья тоже, по сути, был в команде: журнал должен выйти аккурат к этому торжественному мероприятию с участием отцов города и губернатора области. Он смотрел на всю эту суету, пытался проникнуться важностью момента – и не мог.

Тема раздражала, превращение больницы в отель казалось глупостью, то, что Гусаров что-то утаивал, а спросить его было нельзя, сидело в мозгах занозой. Илья хотел бы написать совсем другую статью – не хвалебную оду Гусарову, а критическое расследование того, почему в городском бюджете не сумели найти денег на ремонт и восстановление больницы, но это было невозможно, а потому бесило.

У него, конечно, имелось в запасе еще несколько дней (а написать все можно было и за день, если сесть и не вставать несколько часов, пока не закончишь), но он не привык сдавать материалы впритык.

Должно быть, виной всему были мысли о ссоре с Томочкой. С того памятного разговора в кафе минуло четыре дня. Они с Томочкой ни разу не встретились: похоже, оба прикладывали к этому все усилия. Прежде чем выйти из квартиры, Илья смотрел в глазок, а заходя в подъезд, держал ключи наготове, в два прыжка пересекал лестничную клетку, вставлял ключ в замочную скважину, быстро проворачивал его, толкал дверь и скрывался в квартире, как в бункере. Томочка, скорее всего, поступала так же.

Но сознавать, что она тут, рядом, что превратилась из друга и близкого человека всего лишь в соседку, с которой нельзя пересекаться, чтобы избежать проблем, было тяжело. К тому же мучила совесть: Томочка вместе с Мишей и Лелей спасла ему жизнь, а он обидел ее, оттолкнул. Поэтому Илья, по совету Миши, искал другое жилье.

Он уже предупредил квартирную хозяйку, которая немало огорчилась, что аккуратный, исправно платящий, тихий и беспроблемный жилец хочет съехать через две недели. Нашел несколько вариантов – неплохих, даже более удобных, и теперь выбирал, что предпочесть.

Нужно было договориться с грузчиками о перевозке вещей, упаковать все, выбросить лишнее: за годы жизни ты незаметно, но неизбежно обрастаешь вещами, как днище корабля – ракушками. Но вместо того чтобы заниматься этим, Илья, как в случае со статьей, не мог себя заставить что-то делать, лишь бесцельно слонялся по квартире и бестолково перекладывал книги и посуду с места на место.

Звонок матери раздался, когда Илья собирался уходить с работы.

«Что ей нужно?» – подумал он.

Мать звонила редко, почти никогда. Он набирал ее номер раз в неделю, когда переводил деньги на карточку: спрашивал, дошли или нет, дежурно интересовался самочувствием.

Илья поднял трубку и услышал знакомый хрипловатый голос.

– Илюшка, ты бы хоть приехал! Тут не пойми что творится!

Это тоже было странно. Виделись они от силы три – четыре раза в год, и мать никогда не приглашала сына прийти.

– Что у тебя стряслось? – спросил он.

– Да кран этот! – Последовал поток непечатных слов и выражений, которые не принято произносить в приличном обществе. Илья отвел трубку от уха и поморщился. Он не терпел мата. – Хлещет как из ведра.

Илья позадавал уточняющие вопросы и понял, что с краном что-то неладное: он не закручивается, льется вода.

Значит, все-таки придется ехать. Не ровен час, потечет к соседям, да и оплачивал счета Илья по счетчику: сколько может накапать, если поток не перекрыть, один бог знает.

– Ты слесаря вызывала?

Снова полилась площадная брань: мать была уже основательно пьяна. Все же в относительно трезвом состоянии она разговаривала вполне прилично. Насколько Илья мог судить, позвонила куда-то или сходила к кому-то, но ей сказали, что прийти могут только завтра. Хотя, скорее всего, это ей только почудилось, никуда она не звонила и не ходила, да и не знала ни телефона, ни адреса.

Илья сказал, что будет минут через сорок. Пока ехал в такси (пришлось вызвать, чтобы добраться побыстрее), нашел в интернете телефон аварийной службы, вызвал мастера (разумеется, за отдельную плату).

Это были непредвиденные расходы, к тому же следовало отдать сразу за два месяца вперед за новую квартиру, а это и без того пробивало брешь в бюджете. Оставалось надеяться на премию к Новому году и приличный гонорар за платную статью (которая никак не желала писаться).

Оказавшись возле дома, в котором прошло его не слишком счастливое детство, Илья глянул на окна материнской квартиры. Свет горел в обеих комнатах и в кухне: об экономии мать не слышала. Думая о том, что ему придется общаться с ней, он почувствовал, что настроение, и без того не слишком радужное, вовсе опустилось до нуля.

Илья знал, что Миша не понимает его отношения к матери (а больше понимать было некому, потому что Илья никому про нее не рассказывал). С детских лет Илья был предоставлен сам себе, ходил в детский сад и школу, рос и учился на фоне непрекращающихся гулянок матери: та не занималась сыном, никогда не интересовалась его судьбой.

Мальчик привык заботиться о себе сам, зарабатывал с шестнадцати лет. Окончив школу, поступил на факультет журналистики и, как только появилась возможность, съехал в съемную квартиру. Но мать из своей жизни не вычеркнул. Она к тому времени потеряла работу, а до пенсии было далеко. Жить ей было не на что, и Илья оплачивал счета по квартплате, платил за телефон и раз в неделю переводил матери на карточку некоторую сумму на еду (большую часть, конечно, она сразу пропивала).

Несмотря ни на что, бросить мать он не желал, хотя (как говорил Миша) имел на это полное моральное право. Мише он отвечал, что если оставить мать без денег, то она рано или поздно продаст квартиру (как продала уже давно все, что в ней было более или менее ценного) и окажется на улице. Но дело было не только в этом – еще и в том, что он, жалея ее, просто не мог так поступить. Чем бы он тогда отличался от нее?

Дверь Илья открыл своим ключом. За ней слышались голоса: женский и мужской, и он подумал, что слесарь пришел раньше него, и теперь пытается объясниться с матерью.

Оказавшись в квартире, Илья увидел в прихожей мать, одетую в спортивный костюм не первой свежести. Жидкие волосы стянуты в неопрятный хвост, губы зачем-то намалеваны помадой.

– Илюшка! – Мать издевательски всплеснула руками. – Чё так рано? Надо уж было завтра!

В кухни послышался смех, перешедший в кашель. Ясно, никакой это не слесарь, дружка привела.

Разуваться и снимать куртку Илья не стал, отвечать и оправдываться – тоже. Сразу прошел в ванную. Вода лилась в треснутую раковину. Илья покрутил кран – и правда, не закручивается.

– Сволочи, за что только деньги получают! – Это относилось, по всей видимости, к слесарям. Неужели все-таки говорила с кем-то из домоуправления?

В дверь позвонили.

– Ты еще что за хрен с горы? – спросила мать.

Илья поспешно вышел в коридор и увидел немолодого мужчину с чемоданчиком.

– Добрый вечер, это я вас вызвал.

Через час все было закончено, кран отремонтирован. Слесарь взял свои деньги и ушел, смерив на прощание мать брезгливым взглядом.

– Я тоже пойду, – сказал Илья и вышел в прихожую.

Мать хотела что-то ответить, но тут у Ильи запел мобильный. Костя Калинин звонил, чтобы сказать, что заказчик – Гусаров – хочет увидеть статью в пятницу, потому что потом уезжает, а вернется только через десять дней.

– В четверг ты ее должен на верстку сдать, мы Гусарову уже готовый вариант покажем, как на полосе. Меньше придираться будет.

Этот принцип срабатывал не всегда, но попробовать стоило. Илья пообещал, что послезавтра, утром в четверг, статья точно будет.

«Нет худа без добра, иногда цейтнот помогает», – подумал Илья, убирая сотовый.

– Ты чё, из газеты, что ли?

Илья обернулся и увидел, что в прихожую выполз материн собутыльник, сухопарый, тощий, как шнурок, мужичонка, заросший сивой щетиной. В руках у него дымилась на редкость вонючая папироса.

– В журнале он работает, – встряла мать. – Говорила же! Не нам с тобой чета! Интеллигент! – Она засмеялась визгливым смехом, как будто удачно пошутила.

– Про Петровскую больницу, что ли, говорил?

На ногах мужик стоял не вполне твердо, но взгляд был осмысленный.

– Да, – коротко ответил Илья.

– Место там дурное. Слышь, ты не ходи туда.

Мать воззрилась на своего приятеля.

– С чего взял-то?

Илья напряженно слушал. Можно было сразу уйти: ничего путного этот пьянчужка сказать не мог, у него давно мозги пропиты. Но Илья, тем не менее, оставался, ждал, что еще он скажет.

– Шабашили мы там. Я, Санек, еще мужики были. Мусор строительный убирали. Там же ремонт был. Больничку переделывали в отель, слыхала хоть?

Мать точно ничего не «слыхала» (кроме выпивки ее мало что интересовало), однако нерешительно кивнула.

– Я Митя. – Мужик вдруг решил представиться и сунулся к Илье с вытянутой для приветствия рукой.

Тот машинально пожал заскорузлую ладонь и спросил: