Пестрота отражений Жукова Юлия

1. Лиза

– Пожалуйте, Ахмад-хон, располагайтесь! – трактирщик явно лебезит, и есть с чего. Судя по тому, что рассказал мне Азамат, пока мы шли от моего целительского шатра до этого постоялого двора, у хозяина рыльце в пушку. Наместника-взяточника Азамат уже вывел на чистую воду, а вот тех, кто ему давал на лапу, ещё предстоит определить. К счастью, это уже не наша забота, а Эцагана и его ведомства, а мы можем просто пообедать.

Азамат перелистывает объёмистое меню два раза и тяжело вздыхает.

– А где раздел блюд для хозяев леса? – привычно интересуется он.

– Простите ради богов, Ахмад-хон, а вам-то зачем?

Мы с Киром заунывно стонем. Этот диалог повторяется с завидной точностью всякий раз, как на выезде мы заходим в трактир, в каком бы уголке Муданга тот трактир ни стоял.

– Закон такой есть, – негромким доверительным голосом сообщает муж. – Держите пищевое заведение – обязаны обслуживать всех граждан Муданга в соответствии с их потребностями. А в вашем ассортименте вообще ничего съедобного для хозяев леса нет. Это штраф в размере среднемесячного дохода. Впрочем, я сейчас не буду с вас его брать.

– Ахмад-хон м-милосерден, – блеет трактирщик, сминая нервными руками фартук. – Изволите откушать наших деликатесов? У меня кое-что припасено на особый случай, как знал, что сам Ахмад-хон пожалует…

– Холодный суп и гриль по-хотонхонски, – обрывает его Азамат. – И какого-нибудь сока с водой и льдом принесите кувшин, больше ничего не надо.

– Как будет угодно, – мямлит трактирщик и испаряется.

– Чего ты его со штрафом пощадил? – интересуется Кир, когда мы остаёмся одни.

– Пощадил, – усмехается Азамат. – Пускай сначала налоговую проверку пройдёт, тогда и взыщу. У него этот среднемесячный доход в два раза больше на самом деле, если не в три. Будет приятное вливание в Фонд культурной взаимосвязи.

Я хихикаю в воротник.

– Ты бываешь совершенно ужасен, дорогой.

Азамат довольно улыбается, вальяжно откидываясь на подушки. Впрочем, он тут же снова собирается и принимается зачем-то заползать под столик.

– Ты куда? – изумляемся мы с Киром, придерживая норовящие скатиться со столешницы соусники.

– Да тут клеймо мастера, – объясняет муж, уже наполовину уползший из зоны видимости. – Никак свежее…

Внезапно он одним рывком выскальзывает наружу и кричит трактирщику через весь зал:

– Эй, хозяин! Подойдите, вопрос есть!

Трактирщик спешно подбегает, не выпустив из рук пакет со сладким перцем.

– Скажите, вы этот стол у Рубчего заказывали, так? – интересуется Азамат.

– Так точно, Ахмад-хон. Отличный мастер, и бригада у него как на подбор. Это-то потоковая модель, а вот фонарики у нас резные, видите? Это его собственная ручная работа, полный эксклюзив…

– Знаю я, какой он мастер, – перебивает Азамат. – Вы лучше скажите, где он теперь живёт?

– Да как же, вот, от города к югу артунчик, там дорожка такая лесная, у него там и лесопилка, и мастерская, и живёт там же.

Азамат быстро находит по карте в телефоне предполагаемое место.

– Тут?

– Да, похоже… Да там не заблудитесь, это вот как от лавки пряностей по улице пойти на юг, там и дорожка эта начнётся. Ну знаете, лавка пряностей, розовый такой домик и пахнет там…

Азамат кивает.

– Да, представляю. Спасибо за указания, найду.

– Всегда рад! Вы вот только… Фонарики-то он тому уже несколько лет делал, сейчас не знаю, сможет ли такие же, так если что, мне для Императора ничего не жалко…

– Спасибо, не надо, – снова обрывает его Азамат. – Вы лучше переберите свою зелень, а то что-то у вас сомнительное в этом пакете, лежалая она как будто.

Трактирщик растерянно переводит взгляд на пакет, где верхний перчик сверкает очень выразительным подмокшим боком.

– Ох щас кто-то у меня взбучку получит! – обещает он, наконец сориентировавшись в ситуации. – Вы не волнуйтесь, Ахмад-хон, я бы всё равно всё сам проверил!

– Хорошо-хорошо, идите суп заодно проверьте, – отправляет его Азамат, снова располагаясь поудобнее.

– Чем тебе этот столик так глянулся? – интересуюсь я, когда трактирщик нас покидает. Столик, конечно, симпатичный, но у нас вроде бы нехватки мебели нет, да и слишком на нём много резьбы на мой вкус – только и выковыривать пыль и крошки из всего этого.

– Да не столик, – мотает головой Азамат. – Я этого мастера знаю. Мы в школе вместе учились, только я по звездолётам, а он по мебели. Дорогой был друг для меня. Но потом я наёмничать начал, а он уехал куда-то в глубинку, вот и перестали общаться.

– Хочешь навестить? – понимающе киваю я.

– Да как обычно, и хочется и колется. Ты же знаешь, как у меня со старыми друзьями… Кое-кто, как я Императором стал, прибежал обратно в друзья проситься, а от этого так и не было весточки. Я уж думал, может, нет его больше… А значит, просто не захотел. Не знаю, может, и не стоит его трогать.

– Ну ага, а потом получится, как с матушкой, – фыркаю я. – Не знаю, мне кажется, лучше уж точно знать, что он общаться не хочет, а не строить тут догадки. Мало ли в чём может быть дело.

Азамат качает головой.

– Кир, а ты что думаешь?

– Я думаю, если ты говоришь, вы не общались долго, то он, может, и не знал ничего. А потом как тебя избрали, ему стало не комильфо подлипальничать, вроде как он не при делах.

Азамат кроит физиономию, как будто забавляется и ужасается одновременно.

– Я тебя понял, но, боги, Кир, ты не можешь как-нибудь выражать свои мысли более общепринятым языком? Хуже Лизы, честное слово!

– Почему хуже? – делано оскорбляется Кир. – Я это «комильфо» от неё же и выучил!

– Ты хоть знаешь, что это значит? – подозрительно щурится Азамат.

– Хороший тон, принятые в обществе правила поведения, устаревшее, – цитирует Кир словарную статью.

Я хихикаю. Кир как-то разок употребил слово «ажиотаж» применительно к похоронам одного известного человека, и с тех пор взял за правило мои словечки проверять и особенности употребления заучивать, а то в другой раз можно и ног не унести.

– Подозреваю, что твоего отца больше смущает «подлипальничать», но ему не комильфо это произносить, – говорю, подмигивая Азамату.

Он только качает головой и прикрывается ладонью.

Тут наконец приносят суп, и мы прерываемся на трапезу. Суп вполне ничего, а вот гриль подкачал. «По-хотонхонски» он потому, что я давала его рецепт в одном интервью, когда странник потребовал, чтобы я назвала «хоть одно вкусное блюдо, в котором преобладает зелень». На самом деле это просто овощи с грибами на гриле, правда, муданжцы обычно не могут изменить своим представлениям о пище настолько и подают их с грилёванной же телятиной или ягнятиной. Обычно бывает хорошо, но в данном случае мясо суховато, а овощи вовсе безвкусные. Небось лежали в холодильнике целую вечность, ждали потребителя и вот дождались нас.

– Если он надеялся меня задобрить, ему это не удалось, – ворчит Азамат, выковыривая из зубов особо деликатесные части обеда. – Ладно, раз уж тут не повезло, должно повезти с Рубчим. Вы как, всех раскидали на сегодня?

Мы с Киром дружно киваем.

– Ну тогда скатаетесь со мной для моральной поддержки?

***

Дом Рубчего мы находим и правда легко – сверху отлично видно аккуратное жилое строение и кучку хозяйственных, а поодаль амбар лесопилки. Для унгуцев предусмотрена ухоженная посадочная площадка, где уже отдыхает одна машинка. Надо думать, хозяин сейчас дома.

Как только мы выгружаемся из салона, Азамат издаёт негромкий триумфальный звук и устремляется куда-то через кусты и груды горбыля в сторону небольшого хозяйственного здания.

– Вон он, наверное, – кивает Кир на что-то, чего я не вижу, и следует за отцом.

Мне ничего не остаётся, как пойти за ними, впрочем, за кустами и я различаю косматый затылок с проседью, а потом и всего человека. Он поменьше Азамата – и ростом, и в прочих измерениях, – но жилистый и без труда ворочает какие-то брусья. Такими бывают муданжцы, которые усердно работают, но не занимаются ничем соревновательным вроде единоборств или стрельбы из лука.

– Исар! – окликает его Азамат, очевидно, настоящим именем.

Мужик тут же оборачивается.

Мать честная, ничего себе! Даже мы с Киром притормаживаем, а Азамат – тот и вовсе теряет дар речи. Вот это мужику досталось по физиономии: кривой на один глаз, лицо по диагонали рассечено несколькими глубокими бороздами, да и второй глаз подозрительный какой-то, уж не слепой ли.

– Здравствуй, – находится наконец муж, хоть и звучит неуверенно. – Мы вот тут были неподалёку, я подумал завернуть к тебе… Смотрю, хозяйство у тебя тут приличное…

– Да-а, – протягивает Исар, и по его тону понятно, что он не собирается говорить о хозяйстве. – Вот мы и встретились. Я-то о твоих злоключениях наслышан, а ты о моих – навряд ли.

– Я даже не знал, жив ли ты и где тебя искать, – укоряет Азамат слегка окрепшим голосом. – Хоть бы прислал весточку, раз наслышан.

– Да у меня как-то, знаешь, со старыми друзьями отношения не очень. Не хотел тебя в неудобное положение ставить.

Азамат пару секунд переваривает услышанное, а потом в два шага оказывается прямо перед Исаром и обхватывает его за плечи, так что тот теряет равновесие и тычется носом ему в плечо.

После небольшой неуверенной паузы Исар возвращает объятие.

– Так-то лучше, – негромко замечает Азамат, отпуская левую руку, чтобы сделать ею жест в нашу сторону. – А теперь познакомься, мои жена и сын.

После взаимного обмена любезностями Исар немного неловко предлагает нам отобедать, как будто на самом деле он предпочёл бы как-то иначе провести следующие пару часов.

Азамат щурится на него, словно заподозрил неладное.

– Вообще мы только что обедали, так что злоупотреблять твоим гостеприимством не будем. Но мне бы очень хотелось с тобой поболтать. Может, договоримся на другой день?

Исар как-то без энтузиазма пожимает плечами.

– Хорошо, давай… Я, правда, сейчас не могу сказать, когда буду свободен…

– Ну хоть телефонами обменяемся, созвонимся потом, – настаивает Азамат.

Кир бросает на меня скептический взгляд.

– По-моему, он не хочет общаться.

Я киваю.

– Но это странно в его положении.

Тем временем выясняется, что своего телефона Исар не помнит, так что теперь он пытается записать под диктовку Азаматов, но что-то не ладится. То так экран повернёт, то эдак, щурится, тычет не туда…

– Что у тебя со зрением? – обеспокоенно хмурится Азамат.

– Что-что, не видишь, что ли?! – внезапно рявкает Исар. – Одного глаза шесть лет как лишился – медведь порвал, а потом и второй начал… шутки шутить.

– А целитель?

– А что целитель, целитель говорит, через два года вовсе ослепну! Вот, вкалываю, пока могу, а то потом на что жить-то?

Азамат бросает вопросительный взгляд на меня, я киваю в сторону унгуца.

– Так, вот что, дорогой друг, – тоном, не терпящим возражений, сообщает муж. – Брось ты этот телефон и грузись-ка ты в унгуц, пускай тебя нормальные столичные целители посмотрят, пока есть на что смотреть.

Исар ещё некоторое время упирается, приводя доводы, что у него, мол, срочный заказ и наличность вся в дело вложена, но Азамат последнее время  в вопросах здоровья – таран похуже меня, ни одни ворота не устоят. В результате минут через пятнадцать Исар с небольшим мешочком сменной одежды грузится к нам.

В унгуце поначалу пытается воцариться тягостное молчание, потому что Рубчий делает вид, что его волокут куда-то силой, а Азамат делает вид, что он строгий и суровый. На самом же деле строгая и суровая тут одна я, и я же беру на себя бразды правления ситуацией, извлёкши через голову Исара из багажника свои сканеры и прочие анализаторы. Мужик пытается вжаться в сиденье и загородиться руками, но Кир его высмеивает:

– Да она током не стрекает, чего вы шарахаетесь.

– Да так, неловко как-то, – бормочет тот, щурясь в зеркало заднего вида в надежде рассмотреть реакцию Азамата на то, что его жена перегибается через чужого мужика.

– Это ж разве неловко, – усмехаюсь я, втягиваясь обратно в салон. – Сейчас будет гораздо неловче, ахха-ха-ха!

И злорадно потираю руки.

– Лизонька, ну что ты меня дискредитируешь перед старым другом, – делано жалобным тоном произносит Азамат, с трудом сдерживая улыбку. – Ещё подумает, что я не способен призвать тебя к порядку.

Тут уже мы с Киром ржём в голос, да и сам Азамат примкнул. Исар настолько теряется, что мне удаётся навести на него сканер и начать измерения, прежде чем он опомнился и уполз по сиденью спиной вперёд.

– Что там, что там? – Кир уже суёт свой любопытный нос в экранчик сканера.

– Смотреть – смотри, но при Азамате не обсуждай, – строго предупреждаю я, – а то он за рулём, и если ему сплохеет, нам всем не поздоровится.

Исар улавливает в моём языковом творчестве тревожные намёки и уточняет:

– Что, прав целитель был, значит?

– Прав-то прав, – киваю я, – но в отличие от него я могу всё исправить. Детальная диагностика займёт дня два, а потом, скорее всего, с полмесяца придётся в Доме Целителей провести, это если оба глаза сразу делать. А если по одному, то месяц.

– Что значит «делать»? – опасливо интересуется Исар.

– Тебе лучше подробностей не знать, – отвечает за меня Азамат. – Лиза тебя вылечит в лучшем виде, за это я тебе ручаюсь. А как именно – меньше знаешь, крепче спишь.

– Ну, – не сдаётся Исар, – а зачем их по одному лечить, хотя бы?

– Чтобы можно было одним пользоваться, пока второй забинтован, – делится сакральным знанием Кир, до которого и самого эта свежая идея дошла относительно недавно, когда Азамат наконец-то собрался свести шрамы на ладонях и выправить пальцы.

– Чего уж там пользоваться, – пожимает плечами Рубчий. – И так не вижу ни шакала, а в вашем этом Доме мне и смотреть не на что. Уж лучше побыстрее расквитаться, хоть до конца месяца успею заказ доделать… если вконец не ослепну от ваших микстур.

– Микстур, – фыркают Кир с Азаматом в один голос.

– Тебе предстоит много узнать о целительстве, мой наивный друг, – добавляет Азамат. – А пока лучше расскажи, как ситуация в твоей профессиональной области? Можем на международный рынок выходить?

– Мы на своего-то покупателя недостаточно производим, – охотно переключается Рубчий. – И рады бы, но ограничивающий фактор – фурнитура, хорошие мебельные петли тут, неподалёку от столицы, делают двое, и один уже на покой собрался, а смены нет…

Весь оставшийся полёт мы выслушиваем стенания о состоянии муданжской металлургии за пределами звездолётостроения, но хотя бы пациент не нервничает.

***

Как я и предсказывала, к операции Исар оказывается пригоден и через несколько дней получает протез с одной стороны и реставрацию с другой. Мы с Киром долго сидели, сличали образцы радужки со старой фотографией пациента, чтобы глаза не отличались по цвету. Кир даже пожалел, что протезируем только один, а то можно было бы такую красивую золотистую радужку поставить, закачаешься…

Меж тем жизнь Дома Целителей течёт своим чередом. С утра я веду семинары у новобранцев и распределяю их на практику по дежурным врачам. Этих ребят мы готовим как первых муданжских врачей, заодно нагружая несложными санитарскими задачами. Группа подобралась неплохая – пятеро неприхотливых пареньков из глубинки, для которых это был почти единственный шанс пробиться на другой уровень жизни, и загадочная девушка откуда-то с востока, которая почти никогда не разговаривает, кроме как по делу, и вообще непонятно, что забыла в образовательной программе, но старается ещё пуще мальчишек.

Проконтролировав, как Арай – та самая девушка – разносит стационарным их дневные лекарства, я отправляюсь проведать давнего пациента.

Уут-хон живёт в предместье столицы и занимается юридической помощью мирному населению, а иногда подтыканием концов в хозяйстве наместников окрестных городишек. Об этом все более-менее знают, а вот о чём мало кто знает, это что Уут-хон со смаком и ироничной смешинкой в глазах рассказывает мне, что именно он помог примаскировать или оправдать, поскольку молчать он никому не обещал. Я же периодически довожу это всё до сведения Азамата, а он, в свою очередь, использует это как дополнительный инструмент управления наместниками, если там не случилось ничего чересчур криминального, и все довольны.

О здоровье своём Уут-хон заботится с великим прилежанием, тем более для муданжца. Он хорошо понимает, что с сердцем шутки плохи, и жизнь намерен прожить долгую и комфортную, а потому раз в месяц по расписанию оплачивает мой выезд, чтобы я лично удостоверилась, что проблем нет и прогноз благоприятный. Другим врачам он не доверяет, а я не против – у Уут-хона прекрасный повар и очень красивое имение, да и в качестве информанта он незаменим.

Сегодня однако Уут-хон встречает меня не в духе. Пока я провожу осмотр, всё вздыхает, качает головой, бормочет что-то, в общем, мыслями не здесь.

– Поделитесь огорчением, – предлагаю. – Вас расстроить – это надо что-то монументальное совершить, мне прям не по себе делается.

– Да я сам себя расстроил, – сетует Уут-хон. – Секретаря уволил своего, ещё в том месяце, болван.

– Кто? – не поняла я.

– Да я, кто же. То есть, он, конечно, тоже не подарок, чудаковатый такой парень, кукушка из уха выглядывает порой, но в некоторых вещах… эхх… В некоторых вещах совершенно незаменим.

– А за что уволили-то?

– Да своевольничает, зараза! – разошёлся Уут-хон, слегка сбивая мне показатели в анализе. – Я ему сказал, чтобы купил мне акции одной конторки тут… А он взял и купил другой, понимаете? И ведь не по ошибке, даже не притворился, а прям вот своим решением взял и сделал. Это вообще как расценивать?!

– Ничего себе, – поддакиваю я. – А чего жалеете тогда?

Уут-хон совсем отчаянно вздыхает.

– Так правильно решил-то. Где я собирался покупать, владелец нечист на руку, да сильно, попадётся со дня на день, это я вам ещё расскажу за чаем. А где он купил, фирма расцвела на глазах, у меня уже прибыль, представляете? Нюх у него на такие вещи. А я погорячился. И потом, дела он у меня вёл, я горя не знал: всё вовремя, всё по плану, мне даже думать не надо было. А теперь… За этот месяц уже троих секретарей сменил, сил нет.

– Так наймите его обратно, – пожимаю плечами я, заканчивая осмотр и садясь продлевать рецепты.

– Не могу, – ещё горестнее вздыхает пациент и принимается одеваться. – Во-первых, он сразу уехал, видать, испугался. Я так орал, думал, вас придётся не по плану приглашать. А во-вторых, у меня правило: если я кого-то уволил, то обратно не возьму. Это как с грибами, знаете. Если кто-то его срезал и бросил, значит, были причины. Вот у меня так – раз бросил, значит, всё, подбирать не стану. А такому человеку, как я, принципами поступаться нельзя, это скользкая дорожка… О-хо-хо.

– Как хоть звать этого горемыку? – интересуюсь я больше для поддержания разговора.

– Чача.

Я задумчиво хмыкаю. Про Чачу я слышала и раньше, от других пациентов, особенно кто постарше и занимается законничеством. И если память мне не изменяет, подобная история с этим персонажем тоже не первый раз – по крайней мере с двух предыдущих должностей он вылетел очень похожим образом, вопреки распоряжению работодателя наделав дел. Вот ведь неугомонный… С другой стороны, я не слыхала, чтобы он творил глупости. Своевольничает, да, и говорят, странноватый, зациклен на чистоте и порядке, неприятный. Но явно не дурак.

– А если вдруг кто будет спрашивать, порекомендуете его? – уточняю я у Уут-хона.

– А ка-ак же! – басит тот. – Я бы ему и рекомендательное письмо написал, когда остыл, да он быстро смотал удочки. Небось не первый раз так, а иной человек мог криком не ограничиться. Но знаете что, я напишу сейчас быстренько и вам отдам, вдруг он вам попадётся где, вы же ездите…

Писал он в итоге совсем не быстренько, но меня это вполне устроило – я погуляла по саду, поснимала закат над лесом, съела прекрасный ужин и довела до ума кое-какую бюрократию, сидя в изысканно обставленной гостиной с пейзажными окнами. В итоге я увожу с собой аж три страницы подробнейших рекомендаций, и надо сказать, чтение это захватывающее, из разряда бизнес-юридических триллеров. Этому Чаче, как мне кажется по прочтении, на роду написано вести свою фирму, но скорее всего у него глухое имя (Чача— это ведь прозвище, так на югах называют пастушью бормотуху, грубую и выносящую мозг), а значит, что-то крупнее, чем самому стоять за прилавком единственного магазинчика, ему не светит, в то время как секретарём у такого человека, как Уут-хон, можно зарабатывать весьма неплохо.

Вздохнув о несовершенстве мира, я убираю бук в бардачок унгуца и взмываю над местностью.

Дома меня встречает взбеленённый муж, у которого тоже кто-то наглупил на работе, и в итоге вместо важных дел весь день пришлось заниматься формальщиной и вправлять мозги подчинённым.

– Вот и делегируй этим бестолочам, – резюмирует он, вгрызаясь в печёное рёбрышко. – Всех к шакалам уволить и самому всё делать. Ну неужели нельзя просто немножко подумать? У меня автоответчик на телефоне лучше справляется с задачами, чем целая толпа высокооплачиваемых чиновников. Вот закуплю на Арее роботов, будут знать, как голову не включать на работе!

– Я надеюсь, им этот разнос тоже довелось услышать, а не только мне? – спрашиваю я, подкладывая ему ещё еды. В таком взбаламученном состоянии Азамат метёт всё не глядя, но сам себе не положит, как будто блюда не видит.

– Да я сегодня весь день только разношу, – жалуется он. – Думал, охрипну к вечеру. Ты уж прости, что я работу домой приношу, но сил нет…

– Я-то не против, – ухмыляюсь я. – Хочешь, я завтра к тебе загляну, прокляну там кого-нибудь?

Азамат сразу сдувается.

– Ну Лизонька, это крайняя мера. Да нет, я справлюсь так-то, просто иной раз кажется, вроде всё наладил, система работает, а потом чуть отвлёкся – и опять начинай сначала. Как вот я этих болванов Алэку передам, когда он вырастет? Как я ему в глаза смотреть буду, если не смогу до тех пор отладить процессы?

– Всё ты сможешь, – похлопываю его по руке. – До тех пор у тебя состав правительства сменится два раза, и вообще, я уверена, там всё не так плохо, как тебе сейчас кажется. Ты вот мне лучше скажи, ты не хочешь завтра днём зайти к своему Исару? А то он лежит в палате с одним только радио, всё пытается младший персонал разговорить, а у них на болтовню времени нет.

– У меня тоже, – вздыхает муж. – Но на него я найду. Я с ним ещё тот разговор не закончил, не говоря уж о том, чтобы за жизнь поболтать. Я даже не знаю, как у него с семьёй сложилось…

***

Надо отдать ему должное, Азамат и правда следующие несколько дней по паре часов развлекает своего приятеля, а заодно и меня, и я по такому поводу стараюсь днём не ездить на вызовы, чтобы ухватить немножко его времени в обеденный перерыв.

Однако как-то утром меня выдёргивают ещё затемно на роды с осложнением в городок к югу от столицы. Случай оказывается и правда тяжёлый, работа в поте лица много часов на пару с Янкой, подоспевшей, когда стало ясно, что младенца удастся извлечь живым, короче, упариваюсь в итоге так, будто сама родила в третий раз.

Наконец, когда ничьей жизни уже ничто не угрожает, выхожу на солнышко подышать. Перед таверной – а роженица как раз жена хозяина – собралась толпа зевак, как будто им тут что-то показать обещали. Гонять их у меня нет сил, стоять в толпе тоже неохота, поэтому я сворачиваю в проходик между домами и, продравшись сквозь дикие кусты, оказываюсь в тихом переулке. Ну, вернее, это сначала он мне показался тихим. А стоило чуть пройтись – и вот вам пожалуйста, кого-то бьют.

Честно говоря, на Муданге мне нечасто приходится задумываться о своей безопасности, но сейчас как-то и впрямь захотелось иметь при себе пяток телохранителей. Как раз по числу агрессоров: двое держат, один избивает и ещё двое по бокам страхуют.

Подумав пару секунд, я решаю хотя бы на этот раз проявить себя как сознательная женщина и сдаю назад до самого входа в таверну.

– Эй, есть тут красивые и смелые? – окликаю толпу у входа.

Откликается сразу десяток. Ну что ж, назвался груздем – полезай в кузов.

– Пойдёмте, ваша помощь нужна!

И веду их к месту действия.

При виде драки «смелые» приуныли, но злоумышленники быстро смекнули, что к чему, и дали дёру, оставив свою добычу на дороге, а свои физиономии на камере моего телефона. Вот и посмотрим, на что годится муданжская полиция.

– Ма! Ты куда делась? – раздаётся сзади голос Кира, и через мгновение он присаживается около меня и побитого тела.

Телом оказывается молодой мужик довольно заурядной внешности, длинноволосый и неплохо одетый, хотя одежду ему изрядно порвали и испачкали. Первичный осмотр показывает, что били его в основном в живот и немножко по уху, обычные муданжские методы. При попытке транспортировать он относительно приходит в себя – достаточно, чтобы застонать, но недостаточно, чтобы ответить на вопросы. К счастью, на то, чтобы донести его до таверны, местным смелости хватает.

– А кто он такой? – интересуется Кир.

– Впервые вижу, – хмурится здоровенный детина, местный чемпион по борьбе. – И тех, кто его бил, тоже. Это какие-то приезжие разборки.

– Да он в таверне остановился, – сообщает молодой парень, по виду – работник, небось из той самой таверны. – Я его видел утром. Озирался воровато. Я ещё тогда подумал, не стырил ли он чего. А этих не видел, нет.

– Я думаю, – тихо говорит мне Кир, – лучше его забрать, кем бы он ни был. Его тут и второй раз найдут, а если он в чём-то виноват, в столице полиция толковее.

– Согласна, – киваю я, отправляя фотографии злоумышленников Эцагану. – Тем более, что мамочку с ребёнком Янка уже погрузила, и у нас есть место. Посмотрим только сначала, вдруг у этого сильное внутреннее кровотечение.

К счастью, осмотр при помощи портативного оборудования показывает, что ничего серьёзного пациенту повредить не успели.

– Это не профессионалы били, – с видом знатока резюмирует Кир. – Бестолково молотили, просто абы как. Числом взяли, а драться не умеют. Хотя я бы от таких и от пятерых отбился.

– В тебе я не сомневаюсь, – хмыкаю я. – Но в столицу мы его всё-таки заберём.

Поскольку ничего более осмысленного, чем стоны, пациент так и не издал, мы взяли на себя смелость забрать его вещи из комнаты, которую он оплатил, по словам хозяина, всего на день. Вещей была небольшая багажная сумка, почти не распакованная, только банные принадлежности аккуратно разложены по стеклянной полочке. Симметрично, на равных расстояниях.

Парим это мы в унгуце, обозревая прекрасную погоду, пациент на заднем сиденье под Кировым чутким наблюдением сопит в масочку, я не торопясь огибаю воздушные ямы.

– Ма, – вдруг как-то вопросительно говорит Кир. – Он очнулся.

В следующую секунду происходит нечто неописуемое: я слышу шорох, вопль, несколько глухих ударов, что-то шлёпается мне на затылок, а потом раздаётся протяжный отчаянный стон, переходящий в рёв.

Я осторожно оборачиваюсь. Воет пациент. Маска висит у него на одном ухе, половина приборов разбросана по салону. Кир держит его, крепко обхватив сзади на уровне локтей и вцепившись в запястья крест-накрест.

– Это что сейчас было? – спрашиваю я, снижая скорость до минимума.

– Он попытался выйти в окно, – пыхтит Кир, с некоторым трудом удерживая взрослого и малоадекватного мужчину.

– Зачем вам в окно? – протормаживаю я.

– Выпустите! Меня! Отсюда! – выпаливает пациент, дёргаясь в Кировых объятьях.

– Мы не можем вас вот прямо здесь выпустить, мы висим в воздухе очень высоко над землёй, – объясняю я, как Алэку.

Пациент, кажется, впервые обращает внимание на пейзаж, бледнеет, зеленеет, закатывает глаза и стекает на пол, возобновляя вой.

– Где у тебя шприц с успокоительным? – соображает Кир.

– В кармане сиденья, только бери зелёный, красный нельзя смешивать с тем, что мы ему уже вкололи… А хотя, как ты возьмёшь? Сейчас.

Я останавливаю унгуц, загибаюсь за спинку своего сиденья, извлекаю нужный шприц и немного мстительно вонзаю в пациента. Тот обмякает, замолкает и упирает мутный взгляд в потолок, периодически поскуливая.

– Впервые вижу, чтобы кто-то так боялся высоты, – замечает Кир, восстанавливая капельницу и пульсометр. – Тем более в унгуце.

– М-да уж, – соглашаюсь я и трогаюсь с места.

Когда мы приземляемся на площадке у Дома целителей, Киру приходится вытаскивать пациента из кабины на руках. Тот для муданжца хоть и дрыщеват, но высокий, и в любом случае тяжелее самого Кира, и как назло из санитаров одна Арай, а она аптечку-то не всякую поднять сумеет.

– Может, он сам дойдёт? – с надеждой предполагает Кир, устанавливая мужика на шаткие ноги.

– Сомневаюсь, – кривлюсь я. – Обезболивающее в комплекте с тем успокоительным, что мы ему вкатили, вырубают координацию по крайней мере на пару часов.

– А зачем тогда мы ему вкатили это успокоительное? – поднимает бровь Кир.

– Затем, что у нас с собой их было только два, и от второго у него могли быть проблемы с дыханием, – скучающим голосом объясняю я. – Жду не дождусь, когда ты уже откроешь учебник по…

– Понял, понял! Ладно, щас…

Киру удаётся прислонить пациента к борту унгуца, а потом из этого положения кувырнуть на каталку. Арай наблюдает за процессом с таким ужасом, как будто мы бедного мужика как минимум пытаем. Но я привычная – она всегда всего ужасно пугается, но стискивает зубы и делает, что велено, – одному Уягу, богу тишины, известно, зачем.

– Не-ет, пожалуйста, поставьте меня на землю… – воет внезапно чуть пришедший в себя пациент.

– Вы и так на земле, – сообщаю я. – На кровати с колёсами. И с бортиками, даже падать некуда.

Он тяжело и мучительно вздыхает, но взлетевший было пульс потихоньку устаканивается, однако выть пациент не перестаёт.

– Я смертельно ра-анен, – провозглашает он, когда мы ввозим его в палату. – Я сейчас умру-у-у. Мне нужен духовник, срочно, мне очень нужно поговорить с духовником… С дух… ком… А то умру… но сказать… важно…

Слова его становятся всё неразборчивей и неразборчивей, и наконец закачанные препараты оказывают своё правильное действие, и пациент засыпает.

– Запишем, – я щёлкаю клавишами, заводя на него карточку в базе, – повышенная сопротивляемость к…

– Лиза, ты заработалась! – восклицает Азамат, которого я даже не заметила в дальнем углу палаты, где восстанавливается после операции Рубчий.

– Да вот, как видишь. Привезла какое-то чучело, а пациентку у меня Янка уволокла.

– Да, я слышал, – кивает Азамат. – Там что-то серьёзное, как я понял. Весь персонал в ту палату угнали, я вот решил тут подзадержаться, чтобы Исара одного не оставлять.

– Ну вот, будет вам компания, – ухмыляюсь я. – Когда это чудо очнётся. Желаю вам, чтобы оно пришло в себя и оказалось более адекватным.

– У меня тут соседей перебывало за полмесяца, – замечает сам Исар, уже привыкший к моей манере общения. – Иной раз не знаешь, куда деваться. Долго мне ещё ошиваться тут?

Я напрягаю память, припоминая результаты последнего осмотра.

– Я же вам вчера всё сказала: завтра утром снимем повязку, пару дней ещё понаблюдаетесь и, если всё хорошо, можно будет ехать домой, только тяжести не поднимать пока.

Исар бормочет что-то насчёт потерянного времени и несовместимых с жизнью рекомендаций, но Азамат покровительственно похлопывает его по руке.