Старый год Булычев Кир

– Ну уж не надо! – возразил горячо Егор. – Вы – наш любимый прогрессивный герой.

Егор, конечно, преувеличивал, но хотелось сделать приятное старому человеку, даже если он тронулся от старости.

– О чем вы там шепчетесь? – загремел император. – Не успел приехать и уже плетешь заговоры?

– Нет, ваше величество, я только представился молодому человеку.

– И что же он рассказал? Вас помнят? Вам ставят памятники?

– К сожалению, нет, ваше величество, – ответил старик.

У старика было приятное усталое сухое лицо со спрятанными в глубоких глазницах скорбными глазами. Он был похож на исхудавшего отшельника.

– Поднимем бокалы, – призвал император, – за нашу новую подругу, за милую барышню Люси! Маркизу Люси!

Император захохотал. Старик поморщился.

– Еще этого не хватало, – тихо сказал Егор.

– Мне это тоже отвратительно, – согласился с ним Кюхельбекер. – Но мы с вами не можем остановить потопа.

– Надо бежать, – сказал Егор.

Вокруг придворные вставали и протягивали в сторону императора стаканы и рюмки, наполненные чистой водой. Грязная рука мелькнула рядом, подцепила шпротину и исчезла.

– Никуда вам не убежать, – возразил бывший декабрист.

– Но ведь Земля круглая, – стоял на своем Егор.

– Вы смешной мальчик, – ответил Кюхельбекер. – Наш мир не так прост, как вам может показаться. А император – не просто надувная кукла.

Император снова заставил всех за столом подняться и выпить воды, теперь за здоровье покойной императрицы.

Егор обратил внимание, что много народу стоит за спинами пирующих – это были те, кому не хватило места за столом. «Наверное, они мне завидуют, – подумал Егор, – им кажется, что мне повезло, раз я приближен к императору».

– После обеда не уходи, – сказал Кюхельбекер. – Мне надо с тобой поговорить.

– Хорошо. А что будет с Люськой?

– Она пойдет переваривать пищу, – объяснил старик. – Я думаю, что ей подберут неплохую комнату с мягкой постелью и придадут двух сторожей, чтобы берегли от всяких волнений.

– Но она хочет быть со мной.

– Она сама не знает, чего ей хочется. Не забудь, что ты у нее – только замена счастья и безопасности. А ведь она – оторванный листок, и, если отыщется другой сук, к которому можно приклеиться, она тебя бросит.

– Я ей не навязываюсь. – Егор был покороблен этими словами Кюхельбекера. И еще декабрист, борец за свободу! Не может понять, что ребенка надо оберегать.

– Только не говорите мне, – поморщился старик, – что Люси нежное создание и ее нужно оберегать. Она самая обычная маленькая женщина и вскоре с наслаждением будет тиранить мужчин.

– Ей только двенадцать лет!

– Жены фараонов и турецких султанов в двенадцать лет хозяйничали при дворе.

– Пускай она сама скажет, – возразил Егор.

– Эй, Егор! – крикнул император. – У тебя найдется после обеда полчасика поговорить со старым царем?

Егор бросил взгляд на Кюхельбекера. Тот кивнул.

– Разумеется, – сказал Егор. – Разумеется, ваше величество.

Тут поднялся Дантес и произнес тост за здоровье императора.

– Вы были раньше знакомы? Там? – неожиданно для себя спросил Егор у Кюхельбекера.

– Нет, я был арестован до того, как этот мерзавец появился в Петербурге. Я бы грудью заслонил Александра. Сашу Пушкина. Я звал его Сашей. Он меня – Кюхлей.

– Чудо, – сказал Егор, – что я с вами за одним столом сижу.

– К сожалению – трезвая реальность. С сумасшедшим тираном, бесправными низами и безнадежно слабой интеллигенцией.

– Но надо что-то делать!

– Вот именно! Я тут нашел несколько любопытных людей. Но не уверен, не являются ли они самозванцами. Один называет себя Кантемиром. Есть у нас граф Аракчеев. Вон там сидит.

Граф Аракчеев оказался высоким сухим джентльменом в милицейском мундире, увешанном множеством ветеранских значков.

– А Чапаева у вас нет? – спросил Егор.

– Ах, молодой человек, – сказал Кюхельбекер. – Вы еще не вжились в наш мир. У нас свои законы, свои обычаи, свои развлечения. Борьба с тиранами входит в их число. Есть Чапаев. Но сюда он не придет. Он с ветеранами.

Врет, вдруг понял Егор. Неизвестно как, но понял наверняка. И про Кюхельбекера врет, и про заговор, и, конечно же, про графа Аракчеева. Зачем только – непонятно.

– Может, вам было бы лучше вернуться? – спросил Егор. – Вернуться домой?

Старик засмеялся, и в смехе было слышно, какой он старый.

– Вряд ли кто-нибудь здесь захочет расстаться с бессмертием.

– С таким вот бессмертием?

Они встали, потому что кто-то сказал еще один тост и надо было подняться, чтобы чокнуться бокалами с водой.

– Я готова убить эту девчонку! – прошипела сидевшая напротив женщина в бархатном платье, которое было ей очень велико, и потому женщина казалась сбежавшей из шкафа вешалкой. Тем более что лицо у нее было размытое, с мелкими чертами, которые невозможно запомнить.

– Потерпи, – ответил граф Аракчеев, – и не надо шуметь. Здесь всюду уши.

– Пища – редкость, – объяснил Кюхельбекер. – Получение пищи – мощный стимул к заговорам. Равенства не бывает, молодой человек. Всегда кто-то пьет воду, а кто-то кушает пачули.

– Что кушает?

– Ты этого не знаешь, в твое время пачули вывелись. А в моей молодости в каждой речке плавали.

Император поднялся и громко сказал старику:

– Вилли, отведешь девчонку в покои номер два. Будешь выводить ее на кормежки и прогулки. Ежедневные проверки, контроль. Затем решу, как поступить.

Император показал толстой лапой на громадные песочные часы, стоявшие на полке над его головой. Раньше их Егор не заметил.

– Слушаюсь, Павел Петрович, – ответил Кюхельбекер, – Моя служба времени не подведет.

– Я тоже с ней пойду, – сказал Егор.

– Нет, – возразил император. – Сначала мы с тобой немного поговорим. Мне нужен свежий ум, мне нужно побеседовать с человеком, который только что прибыл с нашей исторической родины.

Император наклонился – наклоняться ему было трудно – и поцеловал Люську в щеку. Она даже не успела отстраниться, с опозданием отпрыгнула в сторону, опрокинув бокал. Бокал – вдребезги. Раздались аплодисменты.

Женщина с прической, похожей на луковицу, завопила от дальнего конца стола:

– Изменник! Ты же мне клялся!

Прихрамывая, она побежала к императору. В руке у нее не страшно поблескивал столовый ножик.

Император хохотал. Гости за столом тоже смеялись. Никто не старался остановить женщину.

Добежав до императора, она принялась тыкать в него ножом, нож ударялся в бронежилет.

– Щекотно! – хохотал император.

Остальные покатывались от смеха.

Неожиданно женщина повернулась – сколько силы в такой развалине! – и полоснула ножом по Люське. Та взвизгнула от боли. К счастью, Люська была в своем клетчатом пальто – никто не сказал, что перед обедом положено снимать верхнюю одежду.

Но и на пальто сбоку показалась кровь. Велосипедист, стоявший за императором, врезался клином между Павлом и Люськой и, обхватив женщину рукой за горло, рванул ее назад.

Император крикнул:

– Маркизу Люси спасти! Всех перебью, если с ней что-то случится. Ее кровь – драгоценность, я хочу насладиться каждой ее каплей!

Люська стояла, пошатываясь. Она прижимала руку к боку, и меж пальцев текла кровь. Вырвавшись из рук старика Кюхельбекера, который старался его поймать, Егор кинулся к Люське.

– Егорушка, – заплакала Люська, – Егорушка, за что меня?

– Все будет хорошо, Люська, ничего страшного не случилось.

– Я умру, да?

Дантес оказался перед Егором.

– Сюда! – приказал он. – Скорее.

Он шустро побежал по залу. Толпа любопытных раздалась в стороны.

Егор подхватил легкую Люську на руки и побежал следом за Дантесом. Он успел заметить табличку «Медпункт». Дантес толкнул дверь. Они оказались в небольшой комнате, где за занавеской стояла кушетка, покрытая белой простыней, стол с наваленными на нем бумагами, стеклянный шкаф с медицинскими приспособлениями. На полу была разложена детская железная дорога, когда-то такая была и у Егора. Человек в белом халате и белой шапочке с красным крестом стоял на коленях и подталкивал последний вагон поезда. Поезд подъезжал к вокзалу, и человек в халате начал гудеть, чтобы предупредить народ в игрушечном домике, что поезд прибыл по назначению.

Люська тихо плакала.

– Ты что здесь разыгрался, Фрейд! – завопил от двери Дантес. – А ну срочно за дело! Покушение!

– Подождет, – сказал человек в халате, не поднимая головы. – Ничего с ней не случится.

– Идиот! – кричал Дантес. – Она – новая избранница императора.

– Не первая и не последняя. У-у-у-у-у! – загудел снова доктор.

– Доктор, пожалуйста, – взмолился Егор. – Ей же плохо!

Доктор наконец-то поднял голову.

Он был маленький, из мятого лица торчала седая бородка, а над ней блестели голубые глаза.

Дантес в бешенстве ударил ногой по вагончику, тот взлетел и развалился.

– Вот этого я вам никогда не прощу, – сказал доктор, отпрыгнув в сторону, – вы изверг!

Егор положил Люську на кушетку.

– Уберите ее! – Доктор метался между остатками железной дороги и кушеткой. – У меня же простыня чистая. Где я другую найду!

– Я тебе сотню принесу, – сказал Дантес.

– А вы молчите! Вы не жилец на свете. Я вас уничтожу!

Дантес не испугался:

– Император срежет вам голову, прежде чем вы меня отравите.

Доктор потянул за край простыни, стараясь вытащить ее из-под Люськи.

– Не надо, – попросила Люська, – больно же!

– Странно, – сказал доктор. Он словно проснулся от звука Люськиного голоса. – Такое обильное кровотечение. Девочка, разденься, я тебя посмотрю.

Люська уже заняла все его внимание.

– Я не могу, – захныкала Люська, – мне больно.

– Ну так помогите ей!

Егор приподнял Люську и стащил с нее пальто. Люська помогала ему. Под пальто было голубое платье, мокрое на боку от крови.

– Больше не надо, – сказала Люська, – лучше я сама.

– Ты не стесняйся, – сказал Егор.

– Я все равно стесняюсь. – Брови Люськи поднялись чуть ли не к волосам. Ей было больно и неловко.

– У вас сестры, что ли, нету? – спросил Егор у доктора.

– Сестра нам не нужна. Мы же все бессмертные, – сообщил доктор. – А вы давно к нам прибыли?

– Сегодня первое января, – напомнил Дантес доктору.

– Ах, боже мой, совсем забыл. Значит, вы свеженькие и ваша кровь еще не успела смениться той влагой, которая течет в наших жилах. Тогда дело серьезнее, чем я предполагал. Твоя кровь требуется его величеству для поддержания себя в форме. Ну что ж, постараемся остановить кровотечение. Пускай ему будет чем напиться.

– Прекратите глупые шутки, доктор! – рассердился Дантес. – Есть вещи, о которых в приличном обществе не говорят.

– А есть вещи, которые в приличном обществе не делают, – ответил доктор.

Тем временем он задернул занавеску у кушетки и продолжил, уже не видный Егору и Дантесу:

– Терпи, девица, мы тебя еще замуж выдадим. Не мешай мне! Я доктор! Ты когда-нибудь в своей жизни доктора видела?

– Ну ничего, опомнился, – сказал с облегчением Дантес. – А то совсем психованный.

– Оставьте свое мнение при себе, – огрызнулся доктор из-за занавески. – И лучше будет, если вы покинете кабинет. Нечего вам тут делать. Рана у девочки поверхностная, кожу порезало, пустяковые сосудики задело. Будет жить, так и скажите своему кровососу.

– Пошли, пошли. – Дантес потянул Егора к двери.

Егор подчинился.

Они вышли в зал ожидания. Егор ожидал увидеть толпу, но вокруг было пусто – густело народом там, где стоял обеденный стол, словно обед продолжался.

Мрачный велосипедист шагнул к ним. Он отдал Дантесу честь и спросил:

– Его величество интересуется, будет ли жить его избранница?

– Будет жить! – бодро ответил Дантес. – Обязательно будет жить и радовать его величество.

Велосипедист развернулся и тяжело затопал прочь. Дантес задумчиво погладил волнистую прядь волос, падавшую на плечо. Затем сильно дернул себя за волосы, сморщился и криво усмехнулся.

– Порой полезно причинить себе боль, чтобы убедиться в том, что ты еще жив.

– Скажите мне, – взмолился Егор, – только честно. Чего он на самом деле хочет от Люськи?

– Это секрет.

– Я никому не скажу, честное слово.

– Я и без того знаю, что ты никому не скажешь, – согласился Дантес. – Кто тебя будет слушать? И секрет… это секрет Полишинеля. Вряд ли кто-то здесь не знает его.

– Тогда скажите.

– Есть такая оса там, на Земле, я забыл ее название, она парализует свои жертвы, а потом откладывает в них яйца. Получаются живые консервы. Из яиц выводятся осята и начинают пожирать спящую жертву изнутри, пока от нее не останется сухая оболочка. Страшно?

– Я об этом знаю.

– А я, когда услышал об этом впервые, ночь плакал. Современная молодежь бесчувственна.

Дантес замолчал и ждал, что ответит Егор. Егору не хотелось спорить, потому что он думал о Люське – на что намекает этот Дантес?

– Не бледнейте, юноша, не понимайте меня буквально. Наш император верит в то, что его долголетие, бодрость, даже мужские возможности зависят от пищи и любви. Слышите, от пищи и любви. Он жрет изысканные кушанья, и, поверьте мне, нам нелегко их раздобыть здесь, где не растут бананы… Не надо, не задавайте лишних вопросов. Все равно я отвечу только на те из них, на которые хочу ответить. Но главная его забота – соединиться с невинными, непорочными, живыми девушками, которых в наших краях, как вы сами понимаете, не водится. И тут вот такое везение – твоя Люська.

– Он хочет изнасиловать ее?

– Ни в коем случае! Чтобы Павел Петрович решился на это? Нет, он романтик!

– Так чего же ему нужно от Люськи? Кровь ее сосать?

– Прекратите говорить гадости, Егор! Немедленно прекратите! Наш дорогой Павел Петрович ищет истинной любви. Любви, понимаете, мальчишка? Будь его воля, завел бы себе гарем! Его агенты первого января объезжают всю страну, глядят, не выкинуло ли бурей на наш пустынный берег еще одну девицу.

– Ну скажите же, что ему нужно?

– Ты нетерпелив. А император влюбился. Раз император влюбился, то он намерен заполучить твою Людмилу. Но он не может этого сделать, потому что она еще девочка, – он должен ждать, когда ей исполнится шестнадцать, семнадцать… не знаю уж сколько лет! И тогда он женится на ней! У нас все как у людей.

– А до этого? – У Егора отлегло от сердца, но внутреннее напряжение оставалось. Здесь не бывает сказок с хорошим концом.

– А до этого мы будем пасти эту овечку.

– Четыре года? Пять лет?

– Сколько понадобится. Император влюблен.

– Нам нужно отсюда уехать, – сказал Егор.

Вельможа пожал плечами:

– Все в свое время и по воле императора.

Но Егор уже ничему здесь не верил.

– Если вы Дантес, – спросил он, – то почему не умерли во Франции?

– Я приехал к родственникам в Россию, – сказал вельможа. – У меня здесь остались родственники. В семействе Гончаровых. Впрочем, это уже не играет никакой роли.

Послышался шум. Егор оглянулся. К ним приближался император. Два велосипедиста поддерживали его под локти.

Сзади толклись придворные и просто зеваки. Император добродушно заговорил:

– Вижу моего доброго приятеля. Как ты, Егор, хорошо ли себя чувствуешь? Помнишь ли, что мы собирались с тобой побеседовать после обеда? Ты уж, пожалуйста, меня не подводи. Где девочка?

Дантес, согнувшись в поклоне, толкнул дверь. Дверь отворилась.

– Сюда нельзя! – послышался голос врача.

– Ах ты, мой Фрейд, ах ты, мой эскапист! – весело воскликнул император. – Опять за свои бредни взялся?

Император втиснулся в дверь, охрана осталась снаружи. Спина императора закрывала дверной проем, но Егору было слышно, о чем идет разговор.

– Пусти меня к ней, – сказал император.

– Она раздета. Она лежит. Я ее перевязываю.

– О, как это нежно! Дай мне поглядеть на ее тельце!

– Император, здесь я хозяин, – сказал доктор. – И раз уж мы распределили роли таким образом, ты мне будешь подчиняться в этой маленькой комнатке, а я буду подчиняться тебе на всей остальной земле.

– Ой, ты рискуешь!

– Нет, я знаю многое, чего остальным знать не дано. И жизнь многих в моих руках.

– Ах, оставь, Фрейд. Я только погляжу на нее.

Спина императора двинулась вперед. За ним втиснулись в медпункт велосипедисты. Егор слышал, как трещали куски погибшей железной дороги.

– Уйдите! – сказала Люська.

– Ты – царица этого мира, – сказал негромко император. – И я сам положу его к твоим ногам.

– Вы хотите мою кровь пить, – сказала Люська.

– Ну кто сказал тебе такую чушь! Я вижу линию твоих прекрасных бровей и линию твоих будущих бедер, я вижу, как скоро наполнятся упругой плотью твои перси…

– Император, больной вредно волноваться, – сказал доктор скрипучим голосом.