Игра Кеннеди Эль

9

Я сажусь в свой Лендровер и сразу же включаю кондиционер. Господи, как в середине сентября может быть так жарко? Поймите меня правильно, я надеюсь, что так будет всегда, но после того, как я провел полчаса во дворе с Деми, я весь обливаюсь потом.

Я выезжаю со студенческой парковки и еду обратно в Гастингс, где быстро проезжаю мимо своей улицы на другую в паре кварталов от нее.

Я не шутил, когда сказал Деми, что хочу, чтобы кто-то проконсультировал меня насчет девушек, заселяющихся в таунхаус. Я не имею ничего против них, но я в колледже, черт возьми. Я хочу тусить с парнями. В этом году я недоступен для девушек, и нет ни единой причины, почему я должен столько знать об эвкалиптовых масках для лица и тампонах, которыми пользуются все в доме. Кроме того, циклы Рупи и Бренны каким-то образом синхронизировались, поэтому менструация у них теперь в одно и то же время. Когда это случается, с ними очень сложно общаться.

Я паркуюсь на подъездной дорожке за джипом Мэтта и Конора. Они живут вместе с нашим товарищем по команде Фостером и двумя старшекурсниками – Гевином и Алеком.

Когда Мэтти открывает дверь, я радуюсь знакомому шуму издевающихся друг над другом парней, звуку нажатия кнопок на геймпадах и ароматам пиццы и протухшего пива, когда еще даже не наступил полдень. Вот это колледж.

– Привет, – говорю я всем в гостиной.

Фостер развалился в кресле, удерживая на коленке банку пива. Гевин и Алек рубятся в шутер. Нет только Конора, но он, видимо, на занятиях.

Не знаю точно, чья очередь сейчас следить за Пабло Яйцебаром, но он лежит на кофейном столике в мягком чехле, который сделал для него Баки, и ему очень это идет. Кто-то черным маркером нарисовал ему глаза и пятачок прямо над каракулями тренера – и вуаля, теперь у Пабло морда свиньи с подписью Дженсена вместо рта.

Если честно, я удивлен, что он еще цел. Пьяные студенты – не лучшая кандидатура для ухода за яйцом.

– Как дела, Пабло? – приветствую я яйцо. Он не отвечает, потому что ненастоящий, но я хотя бы пытаюсь делать вид.

Правило номер тысяча из руководства капитана: выбирай, за что сражаться.

– Кто сегодня вместо яичной мамочки? – спрашиваю я.

– Кон. Но он только что ушел с какой-то телкой наверх, поэтому мы ждем подходящего момента. – Мэтт усаживается на диван.

Я плюхаюсь на другом конце.

– Подходящего момента для чего?

Мэтт и Фостер злорадно друг другу улыбаются.

– Для кормления. Пабло вот-вот чертовски проголодается.

Гевин фыркает, не отрывая взгляда от экрана.

Я подавляю вздох. По моим источникам, с прошлой недели все немного начало переходить границы. Вчера мне написал Джесс Уилкс, жалуясь, что остальные парни постоянно звонят ему, когда он с Кэти. Теперь это официальная игра – максимально достать того, кто ухаживает за яйцом.

– Сколько уже прошло времени? – спрашивает Алек, порхая пальцами по геймпаду.

– Только минут десять, – отвечает Фостер. – У них, наверное, еще прелюдия.

– У нее, – предполагает Гевин.

– Или она ему отсасывает, – возражает Мэтт.

На секунду они замолкают.

– Не, – наконец говорит Фостер, поднимая пиво к губам. – Сначала он занимается ей, потом она ему отсасывает, потом они трахаются. Такой у секса порядок.

Я начинаю хохотать.

– Да ладно? Так написано в инструкции?

Мэтт хихикает.

– В таком порядке занимаюсь им я, – вставляет Алек. – А вы как делаете?

– Я не знаю, мать твою. Я не отслеживаю свои сексуальные похождения, как будто это исследование неизвестных науке Мальдивских островов. – Я закатываю глаза. – Тут нет никакого порядка. Ты просто смотришь по ходу дела.

– Ход дела всегда один и тот же, – упрямо говорит Алек.

– Это правда, – соглашается Фостер. – Обычно у меня тоже все так и происходит.

– Странно. – Когда я вспоминаю свои перепихи, они точно все разные. Иногда мы вваливаемся ко мне в комнату, и не успеваю я моргнуть, как она уже стоит на коленях с моим членом во рту. А однажды я был с девушкой, которой хватило всего секунды три поцелуев, а потом она повернулась и сказала, чтобы я оттрахал ее в задницу. А в последнее время продолжительность стала увеличиваться: я целую каждый дюйм их тела или наоборот. Иногда мы даже начинаем с секса, а заканчиваем прелюдией.

– Я не знаю, чем вы, ребята, занимаетесь, но у меня все по-разному, – признаюсь я.

– Может быть, это зависит от девушки, – предполагает Фостер. – Я встречался с одной и той же всю старшую школу, и я сужу по ней.

– Мы с Сашей вместе три года, – кивая, говорит Алек о девушке, с которой встречается сейчас.

– Точно, все зависит от девушки, – подтверждает Мэтт. – Например, Джесс. У них с Кэти самая предсказуемая сексуальная жизнь в мире. Когда мы вместе жили в общаге в прошлом году, они вешали на дверь этот тупой носок, и я знал, что у них все закончится ровно через сорок семь минут. Я мог даже вычислить точное время оргазма.

– Звучит как-то скучно.

Хотя, может быть, секс с тем, кого ты безумно любишь, каждый раз кажется разным? Понятия не имею. У меня было несколько девушек в старшей школе, но ни одна из них не была «той самой».

– Ладно. Прошло двадцать две минуты, – объявляет Фостер. – Он либо в ней по самые яйца, либо у нее занят рот. В любом случае член в игре. Повторяю, член в игре.

– Вы просто засранцы. Как капитан команды, я должен это остановить, – предупреждаю я.

Они все ждут.

Мой рот расплывается в улыбке. С другой стороны, у Конора столько секса, что ничего страшного не случится, если один из них прервут.

– Но я не буду. Вперед. Давайте.

Фостер и Алек взбегают наверх по узкой лестнице. Через секунду их тяжелые шаги глухо звучат по потолку. Когда они начинают молотить в дверь Конора кулаками, стук эхом отзывается по всему дому. Как будто спецназ ломится в наркопритон.

– Пабло голоден! – кричит Фостер.

– Покорми меня! – воет Алек.

На другом конце дивана Мэтт сгибается от смеха.

Все становится еще хуже: в воздухе звенят гневные ругательства, и два огромных хоккеиста на бешеной скорости сбегают с лестницы. Сразу за ними несется Конор – с голой грудью, босиком, с наспех натянутыми клетчатыми боксерами, свисающими с одного бедра. Его светлые волосы взъерошены, а губы немного опухли.

– Вы гребаные мудаки, – рычит он.

– Что? – Фостер невинно моргает. Он показывает на кофейный столик. – Наша свинья хочет обедать. У нас домашнее животное, брат. Сначала домашнее животное, а потом вагина.

– Домашнее животное, потом вагина, – повторяет Мэтт.

Гевин отрывает взгляд от игры и с серьезным видом кивает.

– Мудрые слова Томаса Джефферсона.

– Я кормил его утром, – возражает Конор.

Фостер вытаращивается на него.

– Он ест три раза в день, эгоистичный засранец. Смотри, он умирает от голода.

Я гляжу на яйцо и его глупую морду, закрываю лицо руками и трясусь от беззвучного смеха.

– Дэвенпорт! – лает Конор. – Ты капитан. Я подаю на них жалобу.

Я поднимаю голову с еще дрожащими губами.

– А в чем жалоба?

Он тычет в воздух указательными пальцами.

– Я трахался.

– Это не жалоба, а констатация факта.

Фостер скрещивает руки на громоздкой груди.

– Не забудь: нужно просидеть пять полных минут, чтобы убедиться, что он все съел.

Кон со вздутыми на лбу венами хватает Пабло со стола. На мгновение кажется, что сейчас он метнет его в стену, но в последнюю секунду он еле слышно ругается и поворачивается. С кухни доносится тихое бормотание.

Я гляжу на Мэтта.

– Он же не будет готовить настоящую еду?

– Нет, правила не такие.

– А какие правила?

– Какие мы сами придумаем, – отвечает Фостер с ухмылкой. – Но суть такая, что на Пабло надо тратить по пять минут.

– Но идти против системы нельзя, – говорит Мэтт.

– Какой еще системы? – морщусь я. – Это полный бред.

– Он ест три раза в день, срет два раза в день и требует внимания, когда кому-то из нас скучно, и хочется поиздеваться над тем, чья очередь следить за Пабло.

– Но так можно делать только несколько раз в день, – добавляет Фостер. – Тем не менее сообщения с часу ночи до пяти утра очень даже поощряются.

– Это же все очень полезно, – говорит мне Алек. – Как ты не понимаешь?

– Со мной вы тоже будете такое вытворять? – Я содрогаюсь. Моя очередь в пятницу.

– Не, с тобой мы бы никогда такое не сделали, – уверяет меня Фостер.

Другие соглашаются.

– Никогда.

– Конечно нет.

– С капитаном никогда такое делать не будем.

Чертовы лжецы.

В четверг вечером нам с Деми удается найти время для второго сеанса. Мы опять встречаемся в ее спальне в особняке Теты. Она сидит, скрестив ноги, с виноградным чупа-чупсом во рту на кровати с фиолетовым покрывалом. Я развалился на диванчике, развлекая ее новой сочной историей из жизни отвратительного Дика Смита.

– В общем, она пообещала принести клубничный чизкейк и обычный тыквенный пирог. Все остальное складывалось просто прекрасно. Официанты были на высшем уровне. На столе стоял хрусталь, который мои бабушка с дедушкой подарили нам на свадьбу. К нам должны были приехать родственники из Палм-Спрингс и Манхэттена. День благодарения в Хэмптонсе – это всегда важное событие.

Деми внимательно наблюдает за мной. Я знаю, что она пытается понять, к чему я веду.

– Но гвоздем программы должен был стать клубничный чизкейк, – хвастаюсь я. – Это был первый пирог, проданный моими родителями, когда они открыли маленькую пекарню на Бертон-стрит, впоследствии превратившуюся в огромную десертную империю. Все было идеально: мать была бы очень тронута тем, что я вспомнил и постарался порадовать ее. Видит бог, моего брата Джеффри не очень заботит ее счастье.

Деми сует чупа-чупс за щеку.

– Вы часто прикладываете столько усилий, чтобы получить одобрение своей матери?

– Дело совсем не в одобрении. Я же сказал: я хотел сделать мать счастливой.

– Понятно.

Я раздраженно пыхчу.

– В общем. Ужин был великолепным, пришло время десерта, и знаете что? Официанты приносят только гребаный тыквенный пирог, и все. Никакого чизкейка. На лице я с трудом сохранял улыбку, а внутри весь кипел. Кэтрин извинилась после ужина и объяснила, что все пекарни в районе либо были закрыты, либо больше не принимали заказы, но гребаные извинения ничем не могли мне помочь. Она выставила меня идиотом перед всей семьей, а чертов Джефф пошутил, что тыквенный пирог был очень оригинальным, и я хотел его прикончить. Счастливого Дня благодарения, да?

На мгновение повисает тишина. Я перевожу взгляд на Деми и вижу, что она внимательно меня изучает.

– Ого, – медленно произносит она. – Тут надо много распутывать. Наверное, первый вопрос у меня такой – если все пекарни в праздник были закрыты, то справедливо ли винить жену в том, что она не смогла купить чизкейк, как вы считаете?

– Она могла купить его днем раньше, – холодно говорю я. – Это не оправдание.

Она пару раз качает головой.

– Боже. Ты так хорошо это делаешь, – замечает она.

Я неловко пожимаю плечами.

– Да? Думаешь, мне надо бросить хоккей и стать актером? – Тупая шутка.

Самое забавное то, что это совсем не шутка. История, которую я сейчас рассказал, – правда, как она есть. Не упомянул я только то, что сын этого мудака неделю за неделей перед Днем благодарения выслушивал отвратительное хвастовство по поводу этого тупого клубничного чизкейка, а потом годами терпел жалкое нытье из-за тыквенного пирога.

Да, познакомьтесь с моим отцом, которого не колышет никто, кроме него самого. Он хотел выглядеть лучше своего брата, и пошли на хрен все закрытые пекарни и моя ужасная эгоистичная мать за то, что не учли его потребности. Бедная мама месяцами после этого ходила на цыпочках. Этого мужчину невозможно удовлетворить.

Когда я открыл свой конверт для пациента на прошлой неделе и увидел назначенное мне заболевание, то чуть не рассмеялся вслух. Мне не нужно ничего изучать: я полностью знаком с симптомами и с тем, как они проявляются. Я жил с этим всю свою жизнь.

– Почему для вас было так важно хорошо выглядеть в глазах вашей семьи? – спрашивает доктор Деми.

– В смысле?

Она формулирует по-другому:

– То, что должно было стать радостной семейной встречей, превратилось в соревнование между вами и вашим братом. Мне просто интересно, почему вы участвовали в этом соревновании?

– Мне плевать на соревнования, а ему нет. Он завидует мне, потому что я старше и успешнее него. И я что, должен был позволить ему оскорблять меня? Ну уж нет. Я буду отвечать.

– Понятно. – Пауза. – Как вам кажется, к людям рядом с вами вы предъявляете высокие требования или средние?

Интересно, какие выводы она делает? Очевидно, что у Деми очень высокие умственные способности. Это одна из многих причин, почему мне нравится проводить с ней время. Главная причина – с ней легко общаться, и нет никакого намека на то, что наши отношения должны перестать быть только дружескими. У нее есть парень, которого она явно любит, поэтому меня ничто не искушает. Конечно, у нее охренеть какое сексуальное тело, и она часто носит узкие топы, которые обтягивают ее упругие сиськи и обнажают живот, но я способен любоваться этим, не фантазируя о том, как я срываю с нее одежду.

Деми делает еще несколько записей и говорит:

– Ладно, давай заканчивать. Мы встречаемся с Нико, чтобы поужинать. Но, мне кажется, я начинаю формулировать твой диагноз.

– Это очень интересно, – признаюсь я. От меня не ускользает ирония того, что я хорошо провожу время, подробно описывая, как работают мозги моего отца.

Папа – не самый любимый мой человек, но я обычно никому на него не жалуюсь. Всю свою жизнь я просто помогал изображать шаблонно-идеальную семью. Просить о большем было бы слишком эгоистично. Я же богатенький парень, выросший в Гринвиче и ходивший в элитную частную школу. У других жизнь сложилась намного хуже. Кто-то из них страдает от настоящего физического насилия, что намного хуже, чем просто быть не в состоянии удовлетворять нереалистичные требования какого-то эгоиста. Тем не менее это потрясающе – описывать события своего детства с точки зрения папы. Я не знаю, все ли делаю правильно, но изучение темы вряд ли поможет мне узнать что-то новое об особенностях такого мышления.

– Увидимся на следующей неделе, – говорю я Деми. – Но в понедельник я вряд ли смогу.

– А в середине недели?

– В среду вечером – да. Но не на выходных: у нас три игры.

– Ладно, тогда, наверное, в среду вечером, – говорит она, – но обычно в этот день я хожу в спортзал.

– Ты ходишь в спортзал?

– Конечно. Почему, ты думаешь, я так хорошо выгляжу?

Естественно, я снова перевожу взгляд на ее поджарое миниатюрное тело. Она вряд ли выше метра шестидесяти, но, боже, ее ноги кажутся бесконечными. Длинные, загорелые и голые в ее крошечных джинсовых шортах. Готов поспорить, ее задница упругая и идеально, идеально лежит в руках.

Вот блин.

Это происходит.

Я фантазирую о ней.

Хорош, чувак, хорош!

– В общем. – Я отрываю взгляд, но она уже меня поймала.

– О боже, прекрати. Тебе нельзя так на меня смотреть, – требует Деми. – Ты же монах, помнишь?

– Ни на что я не смотрел, – вру я.

– Вранье. У тебя во взгляде читался секс.

– Неправда. Поверь мне, жгучий взгляд – это не мой способ подката. – Я усмехаюсь. – Если бы я действительно к тебе подкатывал, то ты бы не просила меня прекратить.

– У тебя есть какой-то способ подката? – На красивом лице Деми расцветает веселая улыбка. У нее потрясающая кожа. Светящаяся и безупречная, и на ней даже вряд ли есть макияж. – Покажи!

– Нет.

– Пожалуйста.

– Нет, – рычу я. – Тебе нельзя это видеть.

– Почему? – ноет она.

– Две причины: у тебя есть парень и я монах.

– Ладно. Но, к твоему сведению, я уверена, что твой подкат – отстойнее отстоя. – Ухмыляясь, она открывает ящик стола и, немного покопавшись, вытаскивает очередной чупа-чупс. На этот раз вишневый. Или клубничный.

– По-моему, у тебя зависимость от сахара, – сообщаю я ей.

– Нет, просто мне нравится держать что-то во рту.

– Я даже не буду комментировать это утверждение.

Она глядит на меня.

– Это называется «оральная фиксация», Хантер. Она довольно распространена.

– Ага. Как скажешь.

Несмотря на все мои усилия полностью забыть этот разговор, мысли о Деми и ее оральной фиксации преследуют меня всю дорогу до дома и пожирают сексуально озабоченный мозг. И вот я уже запираю дверь в ванную, встаю под душ и настолько крепко сжимаю эрегированный член, что такой хваткой мог бы разбить мрамор напополам.

Это снова происходит.

Я фантазирую о Деми Дэвис, и на этот раз я не останавливаюсь.

Я представляю ее пухлые губы, обхватившие чупа-чупс, но через несколько секунд он сменяется головкой моего члена. Я проталкиваю его в ее сексуальный рот, и она тут же высовывает язык, потому что она ужасно хочет почувствовать этот вкус.

«М-м-м, – бормочет она в моих фантазиях. – Вкус как у конфеты». И я представляю, как говорю ей, что ее киска, наверно, на вкус еще слаще, отчего она стонет, и этот горловой звук пробегает по всей длине моего ствола прямо до яиц.

– Черт побери. – Мое хриплое ругательство эхом отзывается в душевой кабинке. Я прислоняюсь лбом к плитке, пока удовлетворяю себя быстрыми, отчаянными движениями. Мой член такой твердый, что даже болит. Из-за пара в ванной трудно дышать. Когда я начинаю трахать собственный кулак, то прислоняюсь лбом к руке и глотаю горячий кислород. Боже, как же хорошо. Моя пошлая фантазия со сценарием растворяется в насыщенном паром воздухе. Теперь я глажу член под случайные картинки, проносящиеся у меня в голове: Деми отсасывает мне, грудь Деми вываливается из ее узких топов, ее загорелые ноги… раздвинутые для меня. Черт, интересно, какие звуки она издает при оргазме?.. Я взрываюсь, как бутылочная ракета. Черт возьми. Мои бедра застывают, когда волна жаркого удовольствия прокатывается по всему телу. Я кончаю в ладонь, тяжело дыша, в глазах скачут черные точки, член безумно колет.

То, что я фантазировал о Деми, вызывает во мне только слабую вину. Думаю, она бы меня простила, если бы я ей рассказал. Это же обязано было случиться. У меня отчаянное положение – пять бесконечных месяцев без секса. К концу месяца я буду дрочить под фантазии о Майке Холлисе.

Я начинаю всерьез беспокоиться о своей вменяемости.

Громкий стук сотрясает дверь.

От испуга я чуть не смываю себя в слив.

– Хантер! – визжит Рупи. – Вылезай уже оттуда. Ты закончишь всю горячую воду, а я хочу помыться перед сном!

В моем горле застревает болезненный стон. Я все еще сжимаю свой член, но он быстро становится мягким – вот что делает голос Рупи с пенисами.

– Иди отсюда, – рычу я в дверь, но с террористами переговоров не ведут. Если я не послушаюсь, то она найдет на «Ютубе» какое-нибудь видео о том, как взламывать замки, выбьет дверь и силой вытащит меня из-под душа.

Ненавижу своих соседок.

10

По средам у меня нет занятий, поэтому утро я провожу за подготовкой к тесту по биологии и за завершением задания по математике. В этом семестре нагрузка почти в два раза больше, чем в прошлом году, поэтому каждый день я встаю на час раньше с надеждой, что это поможет мне сохранить отличные оценки.

А мой отец вдобавок еще решил, что мне надо начать готовиться к поступлению в медицинскую школу. Прошлым вечером он даже написал мне с предложением нанять репетитора. Я сказала, что подумаю.

А на самом деле я подумаю лишь над тем, как дипломатично сказать: «Пожалуйста, бога ради, не заставляйте меня готовиться к медицинской школе, иначе третий курс я не переживу».

Днем я тусуюсь с Коринн в ее новой квартире в Гастингсе, помогая ей организовать все в шкафу. Дома в Бостоне у меня милый встроенный гардероб, где все разложено по цвету и стилю. Мой уровень тревожности значительно снижается, когда все чисто и аккуратно.

– Спасибо большое за это, – слегка смущенно говорит Коринн.

Я надеваю на плечики тяжелый трикотажный свитер.