Где властвует любовь Куин Джулия

– Давай заменим твой платок. – Она размотала его руку, стараясь смотреть на ткань, а не на рану, хотя по какой-то причине вид крови уже не так беспокоил ее. – Боюсь, твой платок безнадежно испорчен.

Колин только закрыл глаза и покачал головой. Видимо, у Пенелопы хватило ума понять, что это означает: «Мне все равно». И она оказалась достаточно деликатна, чтобы не развивать эту тему. Нет ничего хуже женщины, способной до бесконечности болтать об одном и том же.

Ему всегда нравилась Пенелопа, но как получилось, что до недавнего времени он не замечал, насколько она умна? Конечно, спроси его кто-нибудь, он наверняка бы ответил, что она неглупая девушка, но у него никогда не было времени задуматься об этом.

Зато теперь ему стало совершенно очевидно, что она на редкость умна. И, как однажды сказала его сестра, на редкость начитанна.

И возможно, весьма разборчива в своих литературных пристрастиях.

– Кажется, кровотечение уменьшилось, – заметила Пенелопа, перевязав его руку свежей салфеткой. – Собственно, я уверена в этом, так как меня больше не мутит при взгляде на рану.

Жаль, что она прочитала его дневник, но раз уж так случилось…

– Э-э, Пенелопа, – начал Колин, поражаясь своему неуверенному тону.

Она посмотрела вопрошающе:

– Я слишком туго затянула повязку?

В глазах Колина засветилось удивление. Странно, как он мог не замечать, какие огромные у нее глаза. Конечно, он знал, что они карие… Хотя если быть до конца честным, еще сегодня утром он затруднился бы ответить, какого цвета глаза у Пенелопы Федерингтон.

Но почему-то теперь он был уверен, что больше никогда этого не забудет.

Она ослабила повязку.

– Так лучше?

Колин кивнул:

– Спасибо. Не хотелось бы обременять тебя, но, учитывая, что пострадала моя правая рука…

– Это самое меньшее, что я могу сделать, после того как… – Она отвела взгляд, и он понял, что она собирается в очередной раз извиниться…

– Пенелопа, – снова начал он.

– Нет, подожди! – воскликнула Пенелопа. В ее темных глазах сверкнула… неужели страсть? Если да, то определенно не того сорта, к которому он привык. Существуют и другие страсти. К образованию, например, к литературе…

– Выслушай меня, – настойчиво произнесла она. – Я понимаю, что поступила непростительно, заглянув в твой дневник. Просто мне было скучно… я не знала, чем себя занять, и когда увидела твой дневник, меня охватило любопытство.

Колин открыл рот, намереваясь прервать ее: мол, что сделано, то сделано, но слова так и сыпались у нее изо рта, и он невольно заинтересовался.

– Мне надо было отойти, как только я сообразила, что это твой дневник, – продолжила Пенелопа, – но, прочитав первую фразу, я не могла оторваться! Колин, это замечательно! У меня такое чувство, словно я побывала там сама, прошлась по теплому песку и окунула ноги в прибой. Ты так образно все описал. Каждый знает, какой бывает вода в ванной через полчаса, после того как ее наполнили.

В течение нескольких секунд Колин просто смотрел на нее. Он никогда не видел Пенелопу такой оживленной, это было непривычно и вместе с тем… очень приятно. В особенности все это волнение по поводу его дневника…

– Так тебе… понравилось? – спросил он наконец.

– Понравилось? Да я в восторге! Я…

– Ох!

Волнуясь, она слишком сильно сжала его раненую руку.

– Ой, прости, – поспешно сказала Пенелопа, ослабив хватку. – Колин, мне просто необходимо знать, что произошло дальше. Я не вынесу, если ты оставишь меня в неведении.

– Да ничего особенного, – скромно отозвался он. – Отрывок, который ты прочитала, не слишком волнующий.

– Да, скорее он носит описательный характер, – согласилась Пенелопа, – но это очень яркое и увлекательное описание. Я словно увидела все собственными глазами. Правда, там не было… о Господи, как же это объяснить?

Колин обнаружил, что с нетерпением ждет, когда же она сформулирует свои мысли.

– Довольно часто, – продолжила она наконец, – когда читаешь описания других мест, они кажутся какими-то далекими… даже нереальными. Тебе же удалось вдохнуть в свой рассказ жизнь. Каждый может написать, что вода теплая, но чтобы читатель ощутил ее тепло и шелковистость? Я как будто прошла по берегу вместе с тобой, утопая ступнями в песке.

Колин улыбнулся, до смешного довольный ее похвалой.

– Да, и пока я не забыла… Есть еще одна гениальная вещь, о которой я хотела бы упомянуть.

Теперь он уже ухмылялся как идиот. Гениальная! Отличное слово.

Пенелопа подалась ближе.

– Ты показал читателю свое отношение к тому, о чем пишешь. Это уже нечто большее, чем путевые заметки, потому что они окрашены личными переживаниями.

Колин понимал, что напрашивается на комплимент, но не удержался и спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, если вспомнить… можно, я возьму твой дневник, чтобы освежить память?

– Конечно, – отозвался он. – Позволь мне открыть тебе нужную страницу.

Пенелопа пробежалась глазами по строчкам и нашла отрывок, который искала.

– Вот. Здесь ты пишешь о том, что Англия – твоя родина.

– Даже забавно, что путешествия творят с человеком.

– Что именно? – заинтересованно спросила она.

– Заставляют ценить свой дом, – тихо отозвался он.

Пенелопа устремила на него серьезный взгляд:

– И тем не менее ты постоянно уезжаешь. Колин кивнул:

– Ничего не могу с собой поделать. Это как болезнь.

Пенелопа рассмеялась, и это прозвучало неожиданно мелодично.

– Не смеши меня, – сказала она. – Болезни наносят вред здоровью, а путешествия оказывают на тебя благотворное воздействие. – Она опустила глаза и размотала салфетку, чтобы взглянуть на рану. – Кровотечение почти прекратилось.

– Почти, – согласился Колин, хоть и подозревал, что оно прекратилось полностью. Но как только Пенелопа решит, что он больше не; нуждается в ее заботах, она тут же уйдет.

Вряд ли ей хочется уходить, но таковы ее понятия о приличиях. К тому же она, вероятно, думает, что таково его желание.

Ничто, вдруг с изумлением понял Колин, не могло быть дальше от истины.

И ничто не могло удивить его больше.

Глава 6

У каждого есть свои секреты. В особенности у меня.

«Светские новости от леди Уистлдаун», 14 апреля 1824 года

– Жаль, что я не знала, что ты ведешь дневник, – заметила Пенелопа, снова затягивая салфетку на его руке.

– Почему?

– Ну, не знаю. – Она пожала плечами. – Разве не интересно обнаружить, что человек представляет собой нечто большее, чем кажется на первый взгляд?

Колин помолчал, затем неожиданно для себя спросил:

– Тебе действительно понравилось?

Пенелопа улыбнулась. Колин пришел в ужас. Невероятно! Чтобы он, один из самых популярных и утонченных представителей высшего света, опустился до уровня застенчивого школяра, готового ловить каждое слово похвалы.

И от кого? От Пенелопы Федерингтон, Бог ты мой!

Не то чтобы с Пенелопой было что-нибудь не так, поспешил напомнить он себе. Просто Пенелопа… – это Пенелопа.

– Конечно, понравилось, – отозвалась она с мягкой улыбкой. – Я же тебе сказала.

– А что тебя больше всего поразило? – спросил он, решив, что уже достаточно наговорил глупостей, чтобы останавливаться сейчас.

Она лукаво улыбнулась:

– Вообще-то твой почерк. Он оказался куда более аккуратным, чем можно было вообразить.

Колин нахмурился:

– И как это следует понимать?

– Мне трудно представить тебя склонившимся над столом и усердно выводящим буквы, – ответила она, сжав губы, чтобы подавить улыбку.

Если Колин и нуждался в поводе для праведного негодования, то получил его.

– Да будет тебе известно, что я провел долгие часы в классной комнате, склонившись над столом, как ты изволила выразиться, и практикуясь в каллиграфии.

– Неужели? – сочувственно вымолвила она.

– Угу, – отозвался он.

Пенелопа опустила глаза, явно стараясь скрыть улыбку.

– Так что у меня прекрасный почерк, – добавил он тоном капризного мальчишки.

– О да, – согласилась она. – Особенно мне понравились завитушки. Очень изящно исполнено. У тебя талант.

– Ты уверена? – поинтересовался он с самым серьезным видом.

– Абсолютно, – заявила она, подражая его тону.

Колин улыбнулся, затем отвел глаза, ощутив вдруг необъяснимую робость.

– Я рад, что тебе понравился мой дневник, – сказал он.

– Очень, – задумчиво отозвалась она. – Все так увлекательно и живо написано, и потом… – Она отвернулась, покраснев. – Ты подумаешь, что я ужасно глупа.

– Никогда, – пообещал он.

– Видишь ли, у меня возникло ощущение, что ты получал удовольствие, когда писал эти строки.

Колин ненадолго задумался. Ему не приходило в голову, что он получал удовольствие, делая заметки в дневнике.

Просто он не мог иначе. Как можно путешествовать по дальним странам и не записывать, что ты видел, что испытал и, самое главное, что чувствовал?

Но, оглядываясь назад, он осознал, что каждый раз, когда ему удавалось сочинить удачную фразу, точно выражавшую его мысль, его охватывало странное удовлетворение. Колин отлично помнил, как он писал тот отрывок, который прочитала Пенелопа. Он сидел на берегу, закатное солнце согревало его плечи, влажный песок щекотал босые ступни. Это был божественный миг, полный неги, которую можно ощутить только в разгар лета (или на средиземноморском побережье), и пытался придумать, как описать воду.

Он сидел там целую вечность – во всяком случае, не меньше получаса – с пером в руке, склонившись над дневником в ожидании вдохновения. И когда вдруг понял, что теплую морскую воду можно сравнить с температурой воды в слегка остывшей ванне, лицо его осветилось широкой восторженной улыбкой.

Да, ему нравится писать. Забавно, что он не сознавал этого раньше.

– Хорошо иметь что-нибудь в жизни, – тихо сказала Пенелопа, – что доставляет тебе удовольствие, придает смысл твоему существованию и заполняет время полезной деятельностью. – Она сцепила пальцы на коленях и уставилась на них, словно завороженная. – Я никогда не понимала радостей праздной жизни.

Колин ощутил порыв приподнять ее подбородок, чтобы видеть ее глаза и спросить: «А чем ты заполняешь свое время?» Но он сдержался. Это было бы непростительной вольностью, не говоря уж о том, что он не хотел признаваться себе, насколько важен для него ответ.

Поэтому он задал свой вопрос, не давая воли рукам.

– Да ничем особенным, – ответила Пенелопа, все еще изучая собственные ногти. Затем, после недолгой паузы, вскинула глаза и вздернула подбородок так быстро, что он ощутил легкое головокружение. – Я довольно много читаю. Иногда вышиваю, хоть и не очень хорошо. Конечно, хотелось бы чего-то еще, но…

– Чего же? – поинтересовался Колин.

Пенелопа покачала головой.

– Да так, пустяки. Ты должен радоваться, что имеешь возможность путешествовать. Признаться, я тебе завидую.

Последовало молчание, и хотя оно не было неловким, Колин прервал его.

– Этого недостаточно, – резко произнес он.

Это настолько, не вязалось с тоном предыдущего разговора, что Пенелопа несколько секунд изумленно взирала на него.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она наконец.

Колин беспечно пожал плечами.

– Нельзя путешествовать вечно. Когда все время находишься в пути, это перестает казаться забавным.

Пенелопа рассмеялась, прежде чем поняла, что он не шутит.

– Извини, – сказала она. – Я не хотела быть нетактичной.

– Я не обиделся, – отозвался Колин, глотнув лимонада. Раненая рука плохо слушалась, и он расплескал бокал, когда ставил его на стол. – Самое лучшее в любом путешествии, не считая отъезда, – это возвращение домой. К тому же я слишком скучаю по своей семье, чтобы болтаться по свету всю оставшуюся жизнь.

Пенелопа никак не отреагировала на это заявление, не желая повторять банальности, которые обычно говорят в подобных случаях, и молча ждала продолжения.

С минуту Колин ничего не говорил, затем усмехнулся и решительно захлопнул дневник.

– Эти заметки не в счет. Я писал их для себя.

– Это не делает их менее интересными, – тихо возразила она. Если Колин и слышал, то не подал виду.

– Наверное, естественно записывать свои впечатления во время путешествия, – продолжил он, – но теперь, когда я дома, мне нечем заняться.

– Мне трудно в это поверить.

Колин только хмыкнул, потянувшись за кусочком сыра, лежавшим на подносе. Пенелопа молча наблюдала, как он прожевал его и запил глотком лимонада. Его поведение изменилось, он казался более настороженным и напряженным.

– Ты читала последний опус леди Уистлдаун?

Пенелопа удивленно взглянула на него, озадаченная внезапной сменой темы разговора.

– Конечно. С чего еще, по-твоему, начинается утро представителей высшего света?

Он отмахнулся от вопроса.

– Ты обратила внимание, как она описывает меня?

– Э-э… как всегда, очень лестно, не правда ли?

Колин снова отмахнулся – довольно невежливо, с ее точки зрения.

– Да, да, но не в этом суть, – рассеянно произнес он.

– Ты бы так не рассуждал, – натянуто отозвалась Пенелопа, – если бы тебя сравнили с перезревшим плодом цитрусовых.

Колин вздрогнул и дважды открывал рот, прежде чем заговорить:

– Если тебе от этого легче, я даже не знал, что ты удостоилась подобного сравнения. – Он задумался на секунду и добавил: – Собственно, я и сейчас не хочу этого знать.

– Да ладно, – сказала Пенелопа, изобразив равнодушие. – Меня это никогда не задевало. Тем более что я питаю слабость к апельсинам и лимонам.

Колин хотел что-то сказать, но помедлил, глядя на нее в упор.

– Надеюсь, то, что я собираюсь сказать, не прозвучит как возмутительная неблагодарность, ведь, строго говоря, мне не на что жаловаться.

Беда в том, подумала Пенелопа, что о ней этого не скажешь.

– Но почему-то мне кажется, – продолжил Колин, глядя на нее ясным сосредоточенным взглядом, – что ты меня поймешь.

Это был комплимент. Странный, необычный, но тем не менее комплимент. Пенелопе ничего так не хотелось, как коснуться его руки, но она только кивнула.

– Ты можешь сказать мне все, Колин.

– Мои братья, – начал он. – Они… – Он замолк, уставившись невидящим взглядом в окно, затем снова взглянул на нее. – Они очень самостоятельные. Энтони – виконт. Видит Бог, я не хотел бы подобной ответственности, но у него есть цель. От него зависит сохранение нашего наследства.

– И не только, – тихо заметила Пенелопа.

Он бросил на нее вопросительный взгляд.

– Думаю, твой брат считает себя в ответе за всю семью, – сказала она. – Это тяжкое бремя.

Колин попытался сохранить бесстрастный вид, но он никогда не был искусным актером. Выражение его лица заставило Пенелопу выпрямиться в кресле.

– Я вовсе не хочу сказать, что он имеет что-нибудь против! – поспешно добавила она. – Это часть его натуры.

– Вот именно! – воскликнул Колин, словно только что обнаружил нечто действительно важное. – В противоположность этим… моим легковесным рассуждениям о жизни. Ему грех жаловаться. Он всегда это понимал. А Бенедикт… Ты знаешь, что Бенедикт рисует?

– Конечно, – ответила Пенелопа. – Это всем известно. Одна из его картин висит в Национальной галерее. И кажется, они собираются приобрести еще одну. Пейзаж.

– Неужели?

Она кивнула.

– Мне сказала Элоиза.

Плечи Колина поникли.

– Должно быть, это правда. Странно, что никто не удосужился сообщить об этом мне.

– Ты был за границей, – напомнила Пенелопа.

– В общем, я пытаюсь сказать, что они оба имеют цель в жизни. В отличие от меня.

– Ты не прав, – возразила она.

– Мне лучше знать, прав я или не прав.

Пенелопа откинулась назад, пораженная резкостью его тона.

– Я знаю, что люди думают обо мне, – начал он, и хотя Пенелопа решила, что будет молчать, чтобы дать ему высказаться, она не могла не вмешаться.

– Ты душа общества, – сказала она. – Все просто обожают тебя.

– Знаю, – простонал Колин, смущенный и раздраженный одновременно. – Но… – Он запустил пальцы в волосы. – Господи, как сказать это и не выглядеть полным ослом?

Глаза Пенелопы расширились.

– Мне осточертело, что все считают меня пустоголовым симпатягой, – высказал он наконец.

– Что за чепуха, – возразила Пенелопа, пожалуй, чересчур поспешно.

– Пенелопа…

– Никто так не думает, – настаивала она.

– Как ты можешь утверждать…

– Я проторчала в Лондоне на несколько лет дольше, чем принято, – сердито сказала она. – Может, я не самая популярная женщина в городе, но за десять лет я слышала более чем достаточно слухов, сплетен и дурацких суждений. Но я никогда – ни разу – не слышала, чтобы кто-нибудь называл тебя недалеким.

С минуту Колин молча смотрел на нее, пораженный пылом, с каким она бросилась его защищать.

– Наверное, я не совсем точно выразился, – сказал он, как он надеялся, смиренным тоном. – Не «пустоголовым», а «пустым», так будет вернее. А что касается «симпатяги», то даже леди Уистлдаун называет меня обаятельным.

– И что в этом плохого?

– Ничего, – натянуто отозвался он, – если бы она не делала этого через день.

– Но газета выходит через день.

– Вот именно, – парировал он. – Если бы она видела во мне что-нибудь, помимо моего знаменитого обаяния, неужели ты думаешь, что она упустила бы возможность сообщить об этом всему свету?

Пенелопа выдержала долгую паузу.

– Неужели так важно, что думает леди Уистлдаун?

Колин подался вперед, хлопнув ладонями по коленям, и охнул, с опозданием вспомнив о раненой руке.

– Ты не понимаешь, – сказал он, морщась от боли. – Мне нет дела до леди Уистлдаун. Но нравится нам это или нет, она являет собой частицу нашего общества, отражая его в своих заметках.

– Думаю, найдется немало людей, которые не согласятся с этим утверждением.

Он выгнул бровь.

– Включая тебя?

– Вообще-то я считаю леди Уистлдаун довольно проницательной, – сообщила Пенелопа, чопорно сложив руки на коленях.

– Кого? Женщину, сравнившую тебя с перезрелой дыней?

На щеках Пенелопы вспыхнули два красных пятна.

– С перезрелым цитрусом, – процедила она. – Уверяю тебя, это разные вещи.

Колин окончательно убедился, что женский ум – это нечто загадочное и непредсказуемое, чего мужчине никогда не понять. На свете нет женщины, способной добраться из пункта А в пункт Б, не остановившись по пути в пунктах С, Д и X.

– Пенелопа, – сказал он, недоверчиво уставившись на нее, – эта женщина оскорбила тебя. Как ты можешь оправдываешь ее?

– Все, что она пишет, не более чем правда, – ответила она, скрестив руки на груди. – И признаться, она была довольно добра ко мне, с тех пор как мне позволили самой выбирать себе одежду.

Колин застонал.

– Мне казалось, мы обсуждали нечто более важное, чем тонкости дамского гардероба.

Глаза Пенелопы сузились.

– Еще бы. Мы обсуждали неудовлетворенность жизнью самого популярного мужчины в Лондоне.

Последние четыре слова она произнесла с нажимом, и Колин понял, что его пытаются поставить на место. Что ему чрезвычайно не понравилось.

– Не знаю, с чего я взял, что ты поймешь, – буркнул он, злясь на себя за ребяческие нотки, прозвучавшие в его голосе.

– Извини, – сказала она, – но мне нелегко сидеть и слушать, как ты жалуешься, что твоя жизнь не удалась.

– Я этого не говорил.

– Говорил!

– Я сказал, что моя жизнь пуста, – поправил он, сознавая, кик глупо это звучит.

– У тебя более интересная жизнь, чем у кого-либо из моих знакомых, – заявила Пенелопа. – И если ты этого не понимаешь, тогда, возможно, ты прав – твоя жизнь пуста.

–. Все это слишком сложно, чтобы объяснить в двух слоних, – пробормотал он, все еще сердясь на себя.

– Если тебе нужна цель в жизни, – сказала она, – так, ради Бога, выбери ее и постарайся достигнуть. Перед тобой лежит весь мир, Колин. Ты молод, богат, и ты мужчина, – с горечью закончила она. – Ты можешь добиться всего, чего пожелаешь.

Колин скорчил недовольную гримасу, что было неудивительно. Когда человек убежден, что у него есть проблемы, не слишком приятно слышать, что они не стоят выеденного яйца.

– Все не так просто, – проворчал он.

Пенелопа устремила на него долгий взгляд, впервые в жизни усомнившись, что она знает Колина.

Она думала, что знает о нем все, но не подозревала, что он ведет дневник. Что у него вспыльчивый характер. Что он не удовлетворен своей жизнью.

И что он настолько избалован, чтобы хандрить, не имея на то особых оснований. Какое он имеет право сетовать на свою жизнь? Как смеет жаловаться, особенно ей?

Она встала с кресла и расправила юбки неловким, вызывающим жестом.

– В следующий раз, когда тебе захочется пожаловаться на мучения, причиняемые тебе всеобщим обожанием, попытайся хотя бы на один день влезть в шкуру старой девы, списанной со счетов. А потом приходи и жалуйся сколько угодно.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Кое-что изменилось с тех пор, как первая версия «Библии секса» ушла в печать. Но мы все так же хотим...
И вот вроде бы все наладилось: Ампера и Рину приняли стронги, есть боевая задача, которую нужно выпо...
Майор Глухов получил вторую жизнь в теле пятнадцатилетнего наследника барона Ирридара из закрытого м...
Великий князь Владимир, Красное Солнышко, Святой Креститель Руси, пришедший к власти по языческому п...
Анна Матвеева – автор романов «Перевал Дятлова, или Тайна девяти», «Завидное чувство Веры Стениной» ...
Все вы встречали таких подростков, как Чарли Крабтри. Темное воображение, зловещая улыбка, всегда са...